Северные новеллы

МАТЬ

Натерпелись мы в ту ночь страху…

Рёв раздался за палаткой часа в два ночи, когда умаявшиеся в маршруте геологи и рабочие спали мёртвым сном. Он был такой сильный и беспрерывный, что заложил уши, терзал барабанные перепонки.

Любопытна наша реакция в первое мгновение. В зыбком свете белой ночи, сочившемся в задёрнутые марлей окна, все приподнялись в спальниках, бессмысленно глядя друг на друга вытаращенными глазами.

Потом раздался испуганный возглас:

— Медведь!..

Этот возглас разом вывел нас из оцепенения, хотя мы понимали, что за палаткой ревел, конечно, медведь, а не слон или тигр: они в якутской тайге не водятся.

Защёлкали казённые части ружей, карабинные затворы. С опаской приоткрыли полог.

Холодное рассветное солнце только-только оторвалось от горной гряды за Вилюем. Бьющие плашмя багровые лучи, пронзив плотные туманы в тайге, оранжево высветили стволы лиственниц и елей.

На берегу реки, по брюхо скрытый белесым туманом, как бы плавая в нём, метался, беспрерывно ревел громадный тёмно-бурый зверь. Судя по развитому заду, отвислому животу, это была самка.

Когда мы один за другим выскочили из палатки, изготовились к выстрелу — пугливый, осторожный зверь почти вплотную подошёл к человеческому жилью, вёл себя агрессивно, не иначе как бешеный! — медведица отбежала за огромный замшелый валун, скатившийся к самой воде, и спряталась за ним, продолжая реветь.

С осторожностью направились к валуну. До каменной глыбы оставалось совсем немного, метров пятнадцать, когда медведица, показав слежавшийся мех на заду, галопом припустилась вдоль берега, прочь от нас. Я заметил, как она залегла под выворотнем ели. И вновь в чутком влажном воздухе надолго повис органный рёв.

— Не стрелять! — приказал начальник отряда. — Что-то здесь не то, братцы… Странно себя ведёт.

— Будто зовёт куда-то…

— Во-во!

Вернулись в палатку, поспешно оделись, закинули за плечи ружья, карабины. И верёвку прихватили. Третьего дня геолог в окно мари угодил, чуть богу душу не отдал. Тогда-то начальник отряда приказал каждой маршрутной паре — геологу и рабочему — брать в тайгу верёвку. Чтобы в случае беды бросить конец тонущему.

Медведица вела нас по тайге точно так же, как по таёжной тропе ведёт охотника собака. Зверь бежал впереди; когда мы сильно отставали, терпеливо поджидал и даже рявкал, если совсем теряли его из виду: сюда, мол, сюда, ребята, здесь я. Темп он задал быстрый, через полверсты мы взмокли от усталости, несмотря на холодное июньское утро, ведь здесь, на Вилюе, в июне ещё весна, в распадках снег не стаял. Был и страх, мешающий быстрому бегу, был, чего греха таить. А вдруг медведица заманивает нас в ловушку? Решила отомстить двуногим существам, например, за украденного детёныша? Разные люди в тайге бродят. Может, городской человек, отогнав медведицу выстрелами, ради забавы поймал и увёз её медвежонка? Тогда берегись! Подстережёт на узкой тропинке, ударом передней лапы вышибет мозги. И не обязательно обидчику. Существу, похожему на него: с двумя руками и двумя ногами…

Медведица вдруг круто свернула в сторону и с ловкостью орангутанга начала взбираться по гранитным ступеням ручья, с первобытным буйством бегущего с зубчатой вершины ущелья. За миллионы лет своего существования Вилюй прогрыз землю так глубоко, что в этом месте образовалось ущелье, а там, наверху, была равнинная тайга, переплетённая речушками и ручьями, затянутая марью. Мы остановились в нерешительности.

— Куда её леший понёс!..

Уж больно не хотелось карабкаться наверх! Если маршрут был верховой, то мы ходили в него по очереди, потому что подъём из ущелья был труден, утомителен и отнимал не менее двух часов.

Но любопытство, вызванное странным поведением медведицы, победило. Мы решились на подъём.

Вот когда выявляются курильщики! Если организм не отравлен этой отравой, подъём человеку даётся легко, перескакивать с выступа на выступ для него одно удовольствие. А для меня, увы, подобные восхождения — сущая пытка. Сердце норовит выскочить из груди, в горле тошнота, дыхание с хрипом и свистом, как у маломощного паровоза, взбирающегося на горку.

Но вот наконец и вершина ущелья. Курильщики и любители спиртного потребовали отдыха и четверть часа лежали пластом, серолицые, с мутными, как бы похмельными, глазами. Медведица ждала, спрятавшись за стволами деревьев; изредка оттуда доносился короткий призывный рёв.

Солнце между тем оторвалось от земли, лучи стали не багровыми, а густо-жёлтыми. Роса заиграла чистым калёным огнём. Немного потеплело. Белые стада туманов вышли из реки, разбрелись по берегу. Всё стало свежим, до блеска промытым: листва и хвоя деревьев, коричневый гранит скал, нерастаявшие утренние звёзды.

Зверь вёл нас по тайге версты две, много кружил, петлял, я совершенно потерял ориентир и был немало удивлён, когда лес неожиданно оборвался и мы опять вышли к ущелью.

Медведица подбежала к обрыву, прорычала вниз, затем отбежала в сторону и залегла, неотрывно глядя на нас. Мы в недоумении, с опаской поглядывая на зверя, подошли к самой кромке.

К Вилюю уходила почти вертикальная гранитная стена высотою с пятнадцатиэтажный дом. Эту скалу я не раз видел, когда бывал в маршрутах. Внизу шумела на перекатах, свинцово поблёскивая, река, торчали замшелые валуны на берегу. Внимательно осмотрел каменистую косу, но ничего подозрительного на ней не обнаружил.

Начальник отряда лёг грудью на кромку, оглядел невидимые нам ближайшие уступчики и терраски. Затем осторожно поднялся.

— Ясно, — сказал он. — Теперь всё ясно. Там медвежонок.

Я тоже лёг грудью на кромку, заглянул вниз.

На гранитном козырьке, который как бы врезался в тело скалы, свернувшись клубком, лежал почти чёрный медвежонок с ярким белым ошейником. До него было метров шесть, не больше. Он не шевелился. Гранитная площадка сплошь усыпана помётом — видно, зверёныш находился на ней не один день.

— Не шевелится. Может, уже концы отдал? — вслух подумал я.

Теперь всё стало на свои места. Будто наяву, я увидел такую сцену… Медведица вышла с детёнышем к обрыву. Медвежонок, как водится, бегал, прыгал, резвился и сорвался вниз. От мгновенной смерти его спас этот самый козырёк. Представляю, что случилось с зазевавшейся мамашей! Она металась по кромке, ревела, но ничем не могла помочь попавшему в страшную ловушку детёнышу. И, рискуя получить пулю, пришла к людям, чтобы позвать их на помощь…

В нашем отряде жил и работал Герка Прохоров, студент-практикант второго курса Московского геологоразведочного института. Был он парень, что называется, сорвиголова и частенько пускался в такие безрассудные, отчаянные предприятия, на которые здравомыслящий человек никогда не решится. Однажды, например, он на спор выкинул такой номер… Взлетал вертолёт, завозивший в отряд продукты. Герка, сбиваемый ураганным ветром, поднятым винтом, подбежал к машине, подпрыгнул и ухватился за металлическую перекладину, соединявшую колесо с корпусом. Когда Ми-4, набрав десятиметровую высоту, летел над озером, Герка спрыгнул в воду, причём проделал в воздухе сальто-мортале. За подобные трюки давали парню выговоры, лишали премий. Не действовало. Пригрозили увольнением. Немного приутих…

И вот этот Герка Прохоров, быстро оценив обстановку, решительно взял у начальника отряда верёвку, опоясался ею, протянул нам конец и коротко попросил:

— Страхуйте.

И не успели мы толком изготовиться к страховке, как он с ловкостью альпиниста начал спуск. Через минуту он был на гранитном козырьке, опустившись на колени, склонился над медвежонком. Ещё через минуту снизу послышалось растерянное:

— Так он вроде помер…

— Помер или вроде помер? — попросил уточнить начальник отряда.

— Сейчас… — Герка осторожно перевернул медвежонка на спину, припал ухом к груди и радостно прокричал: — Бьётся! Сердце бьётся!

Когда Герку с медвежонком под мышкой подняли с выступа, медведица возбуждённо заходила вперёд-назад на маленьком мшистом пятаке.

Начальник отряда с карабином в руке, то и дело поглядывая на громадного зверя, склонился над детёнышем. Медвежонок не дёргал лапами, не открывал глаз; только присмотревшись, я заметил, как вздымается маленькая грудка с белым пятнышком на горле. Был он размером с сибирского кота. Сколько же малыш пролежал здесь, на гранитном козырьке, без пищи и воды, обдуваемый ледяными ветрами?..

— Пожалуй, мамке-то его не выходить, а?.. — то ли себя, то ли нас спросил начальник отряда.

И, сказав это, он решительно поднялся, вскинул карабин и выстрелил в небо. Мощный и раскатистый, как из пушки, звук выстрела до смерти напугал медведицу. Она с необычайным проворством развернулась и бешеным галопом побежала в тайгу. Некоторое время раздавался треск сучьев, потом всё стихло.

Припомнилось мне, что лет шесть назад, когда наша экспедиция работала на Урале, произошло нечто подобное…

Тогда к стоянке отряда вышел маленький медведь, на Урале они отчего-то маленькие, не то что рослые якутские или камчатские великаны. Он не ревел и не метался и сильно хромал. Безбоязненно подошёл к кухоньке, лёг на спину, задрал лапы. Задняя правая ступня была значительно больше остальных. В ней торчал обломок сука. Медведь дал себя связать. Геологи извлекли из раны обломок, вычистили рану ножом, смазали стрептоцидовой мазью. Медведь поднялся и побрёл в тайгу. Пришёл, понимаете ли, как в медпункт…

Медвежонка к палатке на руках, как ребёнка, нёс начальник отряда. Я шёл последним. Мне было как-то не по себе, и я беспрестанно оглядывался, чутко прислушивался, сжимая холодный ствол своей "ижевки". Позади раздавались подозрительные шорохи, или мне это от страха казалось, не знаю…

В палатке завернули несмышлёныша в тёплую оленью шкуру, как бы спеленали его. Подогрели банку концентрированного молока, осторожно раздвинули маленькие челюсти. Соски не было. Откуда ей взяться у мужиков! Плеснули тёплую струйку в раскрытую пасть. Медвежонок тотчас закашлялся. Мы обрадованно переглянулись. "Кхе! Кхе! Кхе!.." — кашлял медвежонок, как больной младенец.

Решили часок вздремнуть перед работой. Но сон мгновенно развеял внезапно раздавшийся органный рёв. Выбежали из палатки.

Медведица находилась на той стороне Вилюя, у кромки воды. Она сидела на задних лапах, смотрела на палатку и непрерывно ревела. Вилюй в этих местах узок, всего метров сорок, и я хорошо различал жаркую красную пасть с вибрирующим языком.

— Пришла! Надо же!..

— А я был убеждён, что она придёт, — сказал начальник отряда.

Герка вынес из палатки медвежонка и поднял его на вытянутых руках, показывая медведице. Органный рёв сразу оборвался. Зверь вразвалку пересёк каменистую косу и улёгся на мшистой площадке, головой к реке.

Маршрутную пару, геолога и рабочего, оставили в палатке. Один будет ухаживать за медвежонком, другой присматривать за его мамашей. Если все уйдут в маршрут, медведица, конечно, не замедлит явиться на покинутую стоянку, чтобы проведать своего малыша, ну а заодно полакомиться нашими продуктами и ненароком сломать жердяной каркас, завалить палатку.

Поздно вечером, вернувшись из тайги, мы застали медвежонка ползающим по брезентовому полу палатки. Проползёт метр, ткнётся мордой в пол и лежит, отдыхает. Молочные глазки оглядывают людей с удивлением, но без испуга. Малыш находился в том счастливом возрасте, когда не ведают чувства страха и полагают, что все живые существа, населяющие тайгу, созданы для добра, а не для зла. Дежурившие на стоянке рассказали, что детёныш ничего не ел (чуть позже мы выяснили, что у него была ангина, воспалена глотка), но с удовольствием пил тёплое концентрированное молоко. Ещё они сказали, что медведица на той стороне Вилюя удачно ловила рыбу и перед нашим приходом пыталась с рыбиной в зубах переплыть реку, вероятно, чтобы покормить своё чадо. Её отогнали выстрелами; развернувшись, она уплыла на другую сторону.

В этот вечер я стал свидетелем занимательного зрелища — ловли рыбы огромным зверем. На Камчатке осенью, во время нереста, мне не раз доводилось видеть медведей-рыболовов. Но там от зверей особого ума, сообразительности и не требовалось: стой на перекате да вы-хватываи кету, которая идёт сплошным потоком, показывая из воды тёмные толстые спины; промысел, а не ловля. Сейчас же на Вилюе время нереста ещё не наступило; нашей медведице надо было запастись великим терпением, обладать молниеносной быстротой реакции. Она зашла в воду выше колен и вскинулась на дыбки. Передние лапы занесены над башкой, приготовлены для удара. Глаза устремлены вниз. И вот рыба, не чуя беды, проходила мимо тумбообразных ног зверя. Удар по воде лапами был оглушителен, каскад брызг разлетался в стороны. Сначала раздавался короткий радостный рёв. Затем из воды показывались передние лапы зверя. В когтях была зажата бьющаяся щука или налим. Медведица прокусывала рыбе голову и через плечо швыряла её на берег. Бросит и обернётся, чтобы убедиться: добросила ли до берега? Но рыба часто выскальзывала из когтей, уходила на глубину, и тогда медведица от досады хлопала себя по ляжкам. А рано утром нас разбудил ужасный рёв. Я подумал, что нашу медведицу терзает волчья стая. Выскочили из палатки. Нет, волков не было. Зверина всё так же стояла по колено в воде, точнее, не стояла, а крутилась на одном месте. В нос ей вцепилась острейшими зубами большая пятнистая щука. Медведица кружилась, и рыба вращалась каруселью. Но вот щука сорвалась и полетела в воду, не совладав с центробежной силой. Бедняжка заковыляла на трёх лапах на берег, а левой передней зажала окровавленный нос. В сердцах отшвырнула мёртвого налима, села на камни. Ревела она долго, ведь нос — самое болезненное место животного.

На четвёртый день малыш окреп. Болезнь наконец оставила его. Подкрепившись своим любимым блюдом — молоком с гречневой кашей, он бегал по палатке, резвился и кусал наши ноги. Спать он, негодяй, нам не давал. Какой сон, если бегают по твоей физиономии. Пробовали держать на привязи. Не получилось. Зверёныш сразу поднимал такой крик, что приводил в сильное волнение свою мамашу, терпеливо ожидавшую на том берегу.

— Пожалуй, пора выпускать, — решил начальник отряда.

Герка Прохоров взял медвежонка на руки и вышел с ним из палатки.

Медведица тотчас узрела своё чадо. Она оставила на косе полусъеденного налима, зашла в реку и поплыла.

Мы отошли от берега к тайге, чтобы не смущать и не нервировать зверя. Начальник отряда на всякий случай прихватил карабин.

Герка остался возле палатки. Он гладил по голове, успокаивал детёныша, хотя его вовсе не надо было успокаивать, он не проявлял к плывущей медведице никаких родственных чувств.

И вот мокрая, с прилизанным водою мехом мамаша вышла на берег. На ходу стряхнула со шкуры радужный веер брызг. Затем остановилась.

Герка опустил на мох медвежонка, прихлопнул его ладонью по задку и быстро отошёл к нам. Не отбежал, а отошёл, потому что медведи преследуют бегущего человека. Такова их природа. И ещё этот зверь не переносит долгого, пристального человеческого взгляда. Почему — не знаю. Тоже может броситься. Заметил в тайге Потапыча — не гляди на него, иди своей дорогой. Может, из любопытства он проводит тебя недолго, потом непременно отстанет.

Медведица поспешила к своему малышу. При виде приближающейся громадины медвежонок сжался в комок. Затем как-то по-поросячьи взвизгнул, развернулся и опрометью побежал к людям. Забыл он, что ли, свою родительницу? В таком возрасте зверёныш не обременён долгой памятью. Или, может, жизнь в палатке на всём готовом его больше привлекала? Кто его знает!

Медведица остановилась. Она внимательно, умно поглядывала то на людей, то на неразумного своего детёныша, который ткнулся мордой в чьи-то бахилины и продолжал по-поросячьи испуганно взвизгивать.

— Даёшь, брат! Не пойдёт, не пойдёт, — осуждающе сказал Герка, опять поднял медвежонка на руки и решительно зашагал с ним к медведице.

— Гера, осторожнее! — предупредил начальник отряда. Карабин он держал на изготовку.

Семь, шесть, пять метров до медведицы… Она словно окаменела, даже не мигала. Признаться, у меня мурашки поползли по телу. Ну и Герка, ну и чёрт! Не ведает чувства страха. Не сносить парню головы!

До медведицы рукой подать…

— Мадам, прошу! — громко, раздельно, явно бравируя, сказал Герка и подбросил медвежонка к самым ногам "мадам". И пошёл обратно. Не спеша, вразвалочку даже, ни разу, чёрт, не оглянулся.

Малыш незамедлительно проделал то же самое: взвизгнул, развернулся и побежал к людям. Но не тут-то было! Медведица в одном длинном прыжке настигла своего детёныша, ударом правой лапы сбила его с ног. Несильно, конечно, ударила, слегка, иначе б от него мокрое место осталось. Затем схватила зверёныша зубами, махом забросила на холку и побежала берегом Вилюя. Малыш ревел не переставая. Вскоре они скрылись за валунами.

За четыре месяца полевого сезона отряд раз десять менял стоянки; исхожен, обследован один участок — Ми-4 перебрасывал нас на другой. За это время знакомая медведица с медвежонком нам ни разу не попадалась.

В конце августа нам прислали нового маршрутного рабочего, юного парнишку, взамен рабочего, который взял расчёт и улетел на Урал, домой, из-за серьёзной болезни матери.

Погода стояла сырая, ветреная, с заморозками по ночам, и парнишка подхватил старческую болезнь — радикулит. Ходить в маршруты он, разумеется, не мог, с грехом пополам кашеварил на стоянке.

Как-то возвращаемся из маршрута и видим такую картину: сидит наш юноша возле кухоньки белее бумаги, руки ходуном ходят, прокопчённые вёдра с кашей и супом опрокинуты на землю. А произошло, оказывается, следующее. Парень возился с готовкой обеда. И вот наконец гречка-размазня и картофельный суп с мясом сняты с огня, вёдра поставлены на землю. Рабочий хотел подняться, чтобы пойти к ручью за водой, помыть посуду, но в это время кто-то прыгнул на него сзади, жарко задышал в шею. Юноша вскочил, забыв о своём радикулите. Это был толстый медвежонок размером со взрослую овчарку. Он прыгал на него, легонько кусал руки, хватал зубами за штормовку. Следом на стоянку вышла огромная медведица. От страха парень не мог двинуться с места, ноги, руки, всё туловище словно омертвели. Иначе б побежал, и тогда могла случиться беда.

Медведица не обращала никакого внимания на человека. Она разодрала лапами и зубами рогожный мешок и начала пожирать картошку, громко чавкая. Затем с особым удовольствием съела пятикилограммовый кусок масла, весь наш оставшийся запас. Потом перешла к полным вёдрам с первым и вторым, от которых поднимался парок. Постояла в раздумье. Поочерёдно ударила лапой по вёдрам. Каша и суп разлились на холодную землю.

Медведица рявкнула. Детёныш оставил человека в покое и затрусил к матери. Вдвоём они живо слизали языками с земли гречку-размазню и картошку с мясом.

После сытной еды медвежонок хотел продолжить игру с человеком, но мать ударила его лапой по морде и пошла в тайгу; детёныш поплёлся за своей родительницей. Больше звери на стоянке не показывались.

Несомненно, это были наши старые знакомые. Другая медведица с медвежонком никогда бы не решилась на подобную фамильярность.

Учинённый ею разбой мы, конечно, простили. Медведица жила своими — таёжными — законами, а законы человеческого общества ей были неведомы.