Школа обмана

1 глава

Родик полулежал на случайно обнаруженном неогороженном настиле, устроенном против всех правил эксплуатации судов в носовой части речного трамвайчика, уже несколько часов медленно кружившего по мутным водам Москвы-реки.

Знакомые московские пейзажи сменяли друг друга. Впереди показался метромост, и речной трамвайчик стал неуклюже разворачиваться, чтобы начать новый круг. Родик, опасаясь выпасть за борт, переместился на палубу и принялся разглядывать металлические конструкции, с незапамятных времен обвешанные разнообразными строительными приспособлениями. Некоторые из них оставались здесь еще с той поры, когда Родик учился в институте. Почему метромост постоянно ремонтировали, являлось одной из московских загадок. Катание же на трамвайчике было обязательной составляющей весенней сессии. Сдав зачет или экзамен, студенческая компания Родика сперва отмечала это событие в кафе около института, а потом перемещалась в Парк культуры. Нагулявшись, садились на трамвайчик и доплывали до пристани у гостиницы «Россия». Оттуда пешком через Красную площадь шли на улицу Горького в знаменитое кафе «Московское», где в непроглядном сигаретном дыме наслаждались вермутом «Заря» и доводили свое и без того пьяное состояние до той степени, когда кажется, что все вокруг прекрасно, а ты — центр этого прекрасного. Порой «Московское» заменялось арбатским кафе «Метелица», и тогда пешая прогулка начиналась на пристани у Киевского вокзала.

С наступлением эры частного предпринимательства Родик получил возможность брать речной трамвайчик в аренду на целый день и превращать его в плавучий ресторан. Так он отмечал многие события.

Сегодня презентовали совместное с американцами предприятие, в котором Родик был одним из учредителей. Несмотря на субботу и хорошую летнюю погоду, располагающую к дачному времяпрепровождению, гостей набралось много. Торжественная часть недавно закончилась, и гости позволили себе расслабиться. Одни, уже изрядно выпив, шумели в каютах, другие, разбившись на группки, курили и что-то обсуждали, облюбовав корму с широкими скамейками. Родик предпочел уединиться. Настроение его было отнюдь не праздничным. Ему, организатору и инициатору этого мероприятия, вообще не хотелось приходить сюда. Такое состояние вызвали недавние события, о которых в их небольшом коллективе знал лишь он и еще один учредитель совместного предприятия — Григорий Михайлович Айзинский.

В беззаботной атмосфере праздника Родик с особой остротой почувствовал, что в очередной раз потерял самое для себя ценное — человеческие отношения. По опыту последних лет он понимал, что последствия не замедлят сказаться, и рано или поздно разрушится все то, о чем сегодня сказали так много хороших и пафосных слов.

А произошло следующее… Григорий Михайлович, когда настал момент распределять портфели в руководстве совместного предприятия, ультимативно потребовал, чтобы Родик отказался в его пользу от должности генерального директора, которую по праву должен был занимать. Взамен Айзинский предлагал гарантии по сохранению капиталов и режим благоприятствования при проведении внешнеэкономической деятельности, что и так подразумевалось. При этом он недвусмысленно намекнул на проблемы, которые постарается создать одна из могущественных силовых государственных структур. Это была угроза.

Родик с самого начала общения с Григорием Михайловичем подозревал, что тот либо является сотрудником, либо как-то связан с такой структурой.

Когда они познакомились, Григорий Михайлович уже был директором совместного предприятия. Родик влился в это предприятие в качестве хозрасчетного подразделения. Тогда и возникло некое мифическое «правление», решения которого считались для всех обязательными.

Вскоре подозрения Родика получили вполне реальные подтверждения. Однако, взвесив все «за» и «против», он подумал, что это не вредит общему делу, а с учетом опыта и знаний Григория Михайловича даже может послужить положительным фактором. Для себя Родик решил соблюдать нейтралитет. И до описываемых событий проблем не возникало, хотя Григорий Михайлович периодически делал попытки втянуть Родика в сферу деятельности «правления». На этот раз, вероятно, что-то затронуло интересы «правления», и Григорий Михайлович был вынужден после отказа Родика сотрудничать с ним пойти на столь крайние меры. Родик сперва поразился, а потом согласился. Мысль о том, что он просто струсил, пришла позднее и с каждым днем мучила его все больше, а сегодня она трансформировалась в уверенность, что празднуется не начало совместной деятельности, а неизбежность ее краха.

Перед мысленным взором Родика калейдоскопом картинок прокрутилась пафосная торжественная часть, успешно прошедшая под руководством Григория Михайловича, уже официально избранного генеральным директором. Черный смокинг, бабочка, перстень и запонки с бриллиантами, которые, как показалось Родику, он специально демонстрировал, придавали всему действию театральную нереальность. Это нервировало Родика до появления черных кругов в глазах. Все усугубилось, когда слово взял американский учредитель Дэвид Сандлер, не вызывавший у Родика (да и у остальных сотрудников) положительных эмоций. Он, сверкая лысиной и временами поглаживая себя по округлому животу, обтянутому неизменной жилеткой, с дореволюционным еврейским акцентом восхвалял американские ценности, ссылаясь на события из жизни знаменитых людей Нового Света. Казалось, его речи не будет конца, как вдруг он перешел на расписывание достоинств своего племянника Бори Центнера, ставшего, по его настоянию, председателем правления совместного предприятия. Боря, будучи скромным и интеллигентным человеком, смешался, покраснел и по давно знакомой Родику привычке начал передвигать очки по длинному и тонкому носу. В этой, по сути номинальной, должности Боря не нуждался. Он был всецело поглощен биохимической деятельностью, материальное и техническое обеспечение которой создавал Родик в рамках своего сначала кооператива, а потом товарищества с ограниченной ответственностью.

Далее выступил второй американский учредитель, имя которого Родик постоянно забывал. Этот безликий человек выучил за все время пребывания в Москве только одно русское слово — «спасибо» и, вероятно, понимая проблему языкового барьера, максимально сократил свою речь, хотя Григорий Михайлович и осуществлял синхронный перевод. Завершил он выступление передачей металлической печати, изготовленной специально для совместного предприятия в министерстве финансов США и предназначенной для скрепления особо важных документов. Родик до этого ознакомился с ее нехитрой конструкцией, позволяющей при сведении рукоятий оставлять на бумаге замысловатое тиснение. Григорий Михайлович, с манерным движением приняв печать, взял со стола салфетку, достал свой любимый золотой «Паркер», расписался, указал дату, сделал оттиск и гордо продемонстрировал это гостям.

Сидящий рядом с ним его заместитель и член правления совместного предприятия Михаил Абрамович Братцев, всегда успешно развивающий мысли своего начальника, откуда-то извлек копию свидетельства о регистрации и, проделав с ней те же манипуляции, пустил листок по кругу, предложив всем оставить автографы. Идея понравилась, повисла шуршащая пауза, которую Григорий Михайлович заполнил оглашением состава учредителей совместного предприятия с указанием их административных обязанностей. Родика, не привыкшего попадать на вторые роли, тем более в обмен на собственные деньги и усилия, это совсем расстроило, и он тихо покинул каюту, чтобы наблюдать за дальнейшим с палубы.

Торжественная часть успешно завершилась и начался банкет. Похоже, отсутствия Родика никто не заметил, либо все решили, что он вышел по необходимости. Это дало ему возможность справиться с нахлынувшими эмоциями, и он вернулся к застолью. Вскоре Григорий Михайлович, вероятно истосковавшийся по любимой сигарилле, объявил перерыв.

Родик, воспользовавшись этим, хотел было уединиться, но кто-то приобнял его за плечи. Он с досадой обернулся и увидел глупо улыбающегося Сашу Углова — друга детства, а сейчас своего заместителя и тоже учредителя совместного предприятия. Около года назад Родик пригласил его к себе на работу и дал помимо хорошей зарплаты небольшую долю в уставном капитале.

Саша был заметно пьян, что случалось с ним всегда, когда он умудрялся выйти из-под контроля жены. Его состояние выдавали блуждающая по породистому лицу улыбка, всклоченные кудрявые волосы, которые он любил ворошить после каждой выпитой рюмки, а также неестественно выпрямленная спина.

— Ну ты и нализался. Светка увидит — убьет, — заметил Родик и с подвохом спросил: — Где она?

— Не могу знать, — не почувствовав подвоха, пьяно ответил Саша. — Может, за борт упала. Ну ее к черту. Надоела…

— Ну ты и осмелел. Иди в каюту, а то не ровен час действительно выпадешь за борт, — беря Сашу под руку, посоветовал Родик.

— Не хочу. Давай лучше с тобой здесь выпьем, — доставая из внутреннего кармана пиджака початую бутылку водки, предложил Саша.

— Тебе достаточно, а я не в настроении. Вон за столом Юрка сидит. Он всегда готов выпить. Пошли, я тебя к нему пристрою.

— С Юркой пить не буду. У него все разговоры о ювелирке и о том, кому на Руси жить хорошо. Розенблат, одним словом… Я и без него знаю, что не нам… Хочу с тобой пообщаться. Друг ты мне или нет?

— Уговорил. А из чего пить будем?

— Как в детстве — из горла. Помнишь наш чердак…

— Помню… Начинай…

Однако вместо того, чтобы выпить, Саша вдруг резко выбросил бутылку за борт и уставился куда-то вдаль. Родик удивился, но в следующий момент все понял. В проходе между каютами появилась, заполнив, казалось, все пространство своими формами, Сашина жена Света. Глаза ее недобро горели. Родик, зная чем это кончится и не желая в очередной раз становиться виновником семейной ссоры, быстро ретировался в единственно возможном направлении.

Так он нашел это укромное место в носовой части речного трамвайчика, где можно было спокойно поразмышлять о том, что происходит в последнее время…

С начала своей коммерческой деятельности Родик пережил много удач и разочарований. Из успешного советского ученого, доктора наук он, изменив многие убеждения, превратился в достаточно жесткого коммерсанта, хотя до сих пор в нем шла борьба с самим собой — бывшие ценности сталкивались с новыми и конфликтовали. Однако Родик считал, что научился находить компромиссы и достигать требуемых результатов. Практика подтверждала это, но тут вдруг все начало разлаживаться, и он никак не мог выявить основную причину потрясений. Проблема с совместным предприятием не была чем-то особенным. Она вполне укладывалась в цепочку событий, неуклонно ведущих, по убеждению Родика, к краху всего, что он создавал прежде, жертвуя для этого очень многим.

За прошедший год Родик заработал немало. Он даже мог называть себя валютным миллионером. Это позволило ему без особого ущерба для производства сконцентрировать на счете более полумиллиона долларов для внешнеэкономической коммерции. Проведя анализ рынка, Родик решил закупить в Китае пуховики и заняться их продажей в Москве. Две недели назад он через Внешэкономбанк произвел стопроцентную предоплату контракта. Однако деньги до сих пор не дошли, и китайцы сообщили, что вынуждены ликвидировать заказ. Это ломало всю схему реализации и сулило огромные финансовые потери. Первый блин грозил получиться комом.

Пуховики необходимо было получить не позднее сентября, иначе не избежать паузы в межсезонье, а это заморозит деньги почти на год. Родик сочинил длинное письмо, являющее собой смесь гарантийных обязательств и критику мировой банковской системы. К нему он приложил копии платежных документов с гербовыми печатями и какие-то цифры телеграфных авизо, предоставленных ему банком. Большего он сделать не мог. Через несколько дней от китайцев пришел ответ, что реквизиты авизо ими проверены, но денег по таким реквизитам не отправлено. Тон письма был неприятным. Родик, взяв с собой главного бухгалтера Валентину Петровну, понесся на Плющиху в банк. В банке царила напряженная атмосфера, Родик почувствовал это, только переступив порог. Людей было непривычно много. Они кучковались и что-то обсуждали.

Не удовлетворившись заверениями начальника отдела, Родик потребовал встречи с управляющим отделением банка. Разговор оказался странным. Управляющий, с одной стороны, заверял, что деньги отправлены, а с другой — пускался в путаные объяснения о длинной цепочке платежей, порядке расходования валюты и о сложностях молодого валютного рынка страны. При этом он часто употреблял специальные термины, и Родик, не выдержав, позволил себе заявить, что, по его мнению, банк просто использует его деньги для своих целей. Он потребовал проведения проверки по всей цепочке платежей, настаивая на том, что телеграфный перевод не может идти так долго. Управляющий, прекратив сыпать терминами, дружелюбно улыбнулся и заверил Родика в том, что все необходимые проверки будут срочно сделаны и оснований для беспокойства нет. Покинув его кабинет, Родик наткнулся на группу людей, шумно обсуждающих аналогичную проблему. Извинившись, что вмешивается в чужой разговор, он спросил, надолго ли задержан их платеж. Оказалось, что их деньги идут уже более двух недель. По предположению этих людей, возникли какие-то принципиальные проблемы с иностранными банками или готовится новый закон, в преддверии введения которого банк задерживает валютные платежи. Беспокойство Родика возросло. Он обзвонил всех знакомых, деятельность которых хоть как-то была связана с валютными операциями, и констатировал, что ничего нового узнать не удалось…

Воспоминания оборвались, душу затеребило новое чувство. Родик не сразу его распознал. Он никак не мог смириться с тем, что у него вырвали средства для решения задачи. Может быть, навсегда. Разум предлагал подождать, а натура противилась этому. Тут он впервые за всю сознательную жизнь ощутил беспомощность.

Ему вдруг стало неуютно на ранее нравившемся настиле. Захотелось общения. Вероятно, началась какая-то защитная реакция. Родик встал и направился в каюту.

Воздух каюты, пропитанный запахами от неубранного стола, человеческого пота, табачного дыма и чего-то специфически корабельного, показался ему омерзительным. Захотелось домой. Он подумал, что банкеты на корабле — не самый лучший вариант. Из ресторана можно в любое время уйти, а здесь ты — добровольный заложник, и вынужден терпеть. Родик посмотрел на часы: мучение окончится в лучшем случае через два с половиной часа.

— Босс, — услышал он знакомый голос. — Что-то ты на себя не похож. Давай выпьем, а то мне, как твоему историографу, не о чем будет написать. Ты почему-то непривычно незаметен.

— Серафима, дорогая! С тобой я готов пить всю жизнь. Могу даже штрафную.

— Вот. Это уже знакомые нотки. Тут Углов спьяну у бокала ножку отбил… — наливая до краев водки, задорно пояснила Серафима, — поставить не удастся. Пей. Доходи до нашей кондиции.

— Ох, Серафима, ты неисправима, — срифмовал Родик. — Подчиняюсь насилию. Лена, заметь, меня спаивают чужие женщины.

— Тебя споишь, — отозвалась жена Родика, отвлекаясь от разговора со Светой. — Друга твоего уже баиньки уложили. Назюзюкался. Теперь твоя очередь.

— Напраслину на босса возводите, мадам, — вместо Родика ответила Серафима. — Он стойкий товарищ, проверенный в боях. Про него среди транспортников легенды ходят. На моих глазах он перепил последовательно двух моих начальников в «Мострансагентстве». Страшно подумать, что с ними стало. Тем самым он спас советское транспортное обслуживание от разграбления. Родик, дай я тебя на глазах жены облобызаю.

— Серафимушка, успокойся. Ты меня раздавить можешь, — шутливо уворачиваясь от объятий, заявил Родик. — Давайте лучше танцевать. Я сейчас попрошу капитана, чтобы он музыку громче сделал. Серафима! Первый танец со мной. Для остальных — белый танец. Дамы приглашают кавалеров.

Призыв Родика возымел действие. Когда он спустился из капитанской рубки, на верхней палубе уже кружились несколько пар. Взяв Серафиму за локоть, Родик увлек ее за собой.

— Все же ты какой-то сегодня не такой. Что произошло? — спросила Серафима. — Я за тебя волнуюсь.

— Неприятности. В понедельник все узнаешь. Сегодня не хочу портить настроение. Суббота ведь, святой выходной для каждого еврея.

— Все шутишь. У нас что, теперь главными эти американские евреи будут?

— Антисемитка… Можешь не надеяться. Для тебя все останется по-старому. Командовать буду я. Кстати, в Израиле я настоящий еврей. Так что в твоих словах есть доля истины.

— Да я не в том смысле. Все люди — евреи, только не все об этом знают.

— Раньше ты утверждала, что все люди роботы.

— Это было при социализме. Кое-где это осталось, но только не на нашем предприятии.

— Что с Сашей произошло? — спросил Родик, чтобы сменить тему разговора.

— Да Юрка Розенблат его накачал, а Светка ему вмазала. Слабый он какой-то, бесхарактерный. Жену боится. Жаль мне его. Он что, всегда таким был?

— В детстве я подобного за ним не замечал. Наоборот, нас заводилами считали. Три мушкетера и д’Артаньян. Сейчас только двое остались — он и я. Арамис в Австралию эмигрировал, а Портос спился.

— А ты что, Атосом был?

— Угадала. Сашка — прекрасный д’Артаньян. Девчонкам страшно нравился. Мы ему даже завидовали. Да и получалось у него все хорошо. Потом на Светке женился… Тут все кувырком и пошло. Мы ведь из-за нее почти пятнадцать лет не общались…

— Ничего себе…

— Чего-то у нас сегодня какие-то грустные темы. Давай найдем Юрку и посидим своим тесным кружком. Я на носу тихое место нашел, нас там никто не побеспокоит. Да мы никому и не нужны. Я во всяком случае…

— Опять шарманку завел. Юрку искать легко. Он там, где водка. По-моему уже ведро выпил. Думаю, что он тоже жену боится, никогда ее с собой не берет.

— Ошибаешься. Тут другое. Воспитание. Он очень хороший муж. Жене не изменяет, детей любит. Таких, как Юра, уже не делают. Да и ювелир он от Бога. Я рад, что жизнь нас свела. Всю его сумасшедшую эмоциональность ему за это прощаю. Да и ювелирку, хоть она и убыточна, не закрываю. Жить без отдушины трудно. Вы с ним в нашем предприятии — такие отдушины. Вы мне ближе, чем все мои родственники, вместе взятые. Жалею только, что затянул вас в совместное предприятие…

— Сейчас слезу выбьешь. Я за Юркой пошла. Жди здесь, а то тебя кто-нибудь перехватит…

Когда речной трамвайчик пристал около Киевского вокзала и капитан объявил об окончании плавания, пожелав всем повторения банкета, Родик, Юра и Серафима выпили на посошок и нехотя вышли по шатким мосткам на причал. Было то время, которое уже нельзя назвать днем, но и вечер еще не наступил.

Гости прощались. Родик, понимая, что должен соблюсти этикет, обошел всех и поблагодарил за участие в банкете. То же самое делали и его партнеры.

В создавшейся из-за этого суете он не заметил, как исчезли Григорий Михайлович и Михаил Абрамович. Родик попрощался с американцами, которых отправились провожать в гостиницу «Украина» Боря с женой.

Наконец все разошлись, и на причале осталась только компания из сотрудников. Родик окинул их взглядом и предложил:

— Приглашаю на продолжение банкета. Едем ко мне.

— Чем угощать будем? — спросила Лена.

— Все сыты. А водка у нас есть. Легкую закуску найдем. В конце концов, пельмени сваришь.

— Моему уже хватит, — твердо заявила Света. — Мы домой.

— Вольному — воля, спасенному — рай, — процитировал Родик и добавил: — Уместимся в одно такси. Погнали.

Утром Родик проснулся в своем любимом кресле. Из всех возможных ощущений он испытывал только одно — жажду. Он огляделся, но ничего подходящего для ее утоления не увидел. Стол и комната были чисто убраны. Родик поплелся на кухню. Содержимое холодильника его тоже не порадовало. Жажда стала невыносимой. Он открыл кран и начал жадно лакать воду. Ни с чем не сравнимое наслаждение овладело им. Наконец, зачерпнув пригоршню воды, он протер лицо и пошел в спальню. Жена и дочь еще не проснулись или делали вид, что спят. Родик растормошил Наташу. Та сонно заворчала.

— Брысь с моего места, как с соленого теста, — прошипел Родик, сделав шутливо-страшную гримасу.

— Папчик, спать хочется.

— Иди к себе и спи хоть до вечера. У тебя каникулы. А мое место освобождай, я тоже спать хочу. Бросили папу на произвол судьбы.

— Ты сам из кресла не хотел уходить.

— Рассуждения… Брысь на свое место.

Наташа нехотя встала и ушла. Родик закрыл дверь, разделся и залез под одеяло. Жена притворялась спящей. Он обнял ее за талию и поцеловал в шею.

— Пьянь, — нежно сказала Лена. — Давай еще поспим. Ты знаешь, во сколько вчера разошлись?

— Ничего не помню. Потом поспим. Сегодня воскресенье. Ты, похоже, вообще меня разлюбила…

Проснулся Родик от яркого света, бившего через полузакрытую штору. В спальне никого не было. Родик посмотрел на будильник и удивился: уже около двух часов дня. Вставать не хотелось. По телу разливалась томительная усталость.

— Лена, Наташа! — крикнул он.

Дверь открылась, и на пороге появилась жена:

— Проснулся, пьяница? Обедать будешь?

— Не хочется. Вернее, чего-то хочется, но чего — не знаю. Дай чего-нибудь вкусненького и холодненького.

— Да ну тебя… Иди лучше обедать. Супа похлебай. Тебе жидкого и горячего надо.

— Не-е-е. Зажимаешь вкусненькое, тогда буду валяться до вечера. У меня воскресенье.

— Ну и валяйся. В кои веки ты свободен… Сходили бы куда-нибудь, погуляли. С ребенком пообщался бы. Мы же скоро уедем в круиз на пароходе. Так все лето и пройдет.

— А что ты предлагаешь?

— Вставай. Приводи себя в порядок, и поехали гулять. Погода прекрасная.

— Хорошо. Через час буду готов. Только давай не на ВДНХ и не в Парк культуры. Там все стало безликим и безрадостным. У меня и без того настроение плохое. Может, в Коломенское? Заодно зайдем в гости к Льву Марковичу. Они с Ираидой Захаровной давно нас зовут. Скучают старики. Они к Наташке как относятся… Да и ей со Львом интересно. Он из своего журнала «КВАНТ» ей всякие истории научно-познавательные рассказывает. Когда я с ним последний раз виделся, он говорил, что для Наташки какой-то дореволюционный альбом художественный нашел. Что-то уникальное. Ты же знаешь, что журнал практически прикрыли. Он где-то в редакции формально числится, но делать ему там ничего не дают. А он так не привык. Чувствует себя брошенным. Мечется между созданием какого-то еврейского Центра и конгрессом соотечественников. Меня всякими задачками пытает, а мне, по правде, не до него. Он, по-моему, обижается. Тут попросил съездить с ним в представительство по продаже «Жигулей». Там всем его ученик заправляет, он какой-то эксклюзив от завода имеет. Кандидат наук, но по виду аферист. Все на миллионы считает. Я старика не стал расстраивать. Похвалил. Так он иззвонился — мол, давай этим бизнесом займемся. Даже не знаю, как ему отказать… Кстати, новые песни Юлика послушаем. Я его творчество очень люблю. Его ни с кем даже сравнивать нельзя. Визбор отдыхает…

— Поехали. Только Льва Марковича надо предупредить. Вдруг у них другие планы.

— Пока я моюсь-бреюсь, позвони им. Думаю, что старики дома и будут рады.

В Коломенском Родик уверенно повел дочь и жену на берег Москвы-реки. Он очень любил этот уголок города.

Институт, в котором учился Родик, располагался совсем рядом, и он со студенческой компанией проводил здесь много времени. Знал каждый закоулок, а некоторые места даже вызывали трепет в его душе. Повинуясь порыву, он вдруг захотел показать дочке и жене одно из чудес. Взяв Наташу за руку, он повлек ее за собой. Лена заспешила следом. Миновав овраг и поднявшись на горку, они увидели часовенку, а вокруг старое кладбище.

— Смотрите. Скамейка моя любимая сохранилась! — воскликнул Родик. — Пойдемте посидим. Оттуда такой вид открывается.

— Это же кладбище, — воспротивилась жена.

— Кладбище. Очень старое… Не надо бояться кладбищ. В студенческие годы мы тут даже иногда выпивали. Думаю, те, кто здесь похоронен, не обижались, да и сейчас не обидятся. Идите сюда.

Жена и дочь послушались и нехотя подошли.

— Ну как? — зачарованно спросил Родик и, помолчав, добавил: — Я хотел бы, чтобы меня похоронили здесь.

— Тьфу. Несешь незнамо что, — возмутилась жена. — Пить надо меньше.

— Жизнь и смерть всегда рядом. Не вижу ничего плохого в мыслях о смерти. Не путай их с желанием умереть. Я умирать пока не собираюсь. Посмотри, какое место. Чувствуешь?..

— Место красивое…

— Да-а-а, — разочарованно протянул Родик. — Ну ладно. Вы идите, а я еще несколько минут здесь побуду и вас догоню.

Он присел на скамейку, но ожидаемые ощущения не посетили его. Ему вспомнились счастливые студенческие годы, друзья, с которыми он, после празднования защиты докторской диссертации, перестал общаться, обидевшись на их зависть. Захотелось все простить и вернуть прежние отношения. Зачесались глаза, и он инстинктивно помассировал их пальцами. Желая остановить нахлынувшую волну сентиментальности, встал и попытался через кроны деревьев разглядеть здания института, но их не было видно. Он опять опустился на скамейку и грустно заключил:

— Та жизнь ушла. Так и должно быть, не надо жалеть. Можно только оборачиваться, иногда совершая путешествия в прошлое. А жить нужно только настоящим и будущим. Ностальгия — удел никчемных и слабых людей, а сентиментальность вообще недопустима.

Он посмотрел туда, куда ушли жена и дочь. Их уже не было видно.

Родик крикнул:

— Лена, Наташа, подождите!

Ответа он не услышал. Встал со скамейки и, как в детстве, не оборачиваясь, большими прыжками понесся с горы. Вскоре он догнал взявшихся за руки дочь и жену и с разгона вклинился между ними. Обнял и поцеловал сначала Лену, потом Наташу.

Остаток воскресенья прошел замечательно. Нагулявшись, пошли к Льву Марковичу. Там уже был накрыт стол. Пока ждали прихода других гостей, Родик сыграл со Львом Марковичем партию в шахматы. Потом ужинали, немного выпивали, слушали под аккомпанемент гитары песни, недавно сочиненных соседом — знаменитым бардом. Хвалили. Говорили ни о чем.

Все это заглушило ненадолго чувства тревоги и беспомощности, царящие в душе Родика последние дни. Однако стоило ему в понедельник утром пересечь порог офиса, как неприятные ощущения вернулись. Когда он просматривал накопившиеся бумаги, в кабинет без стука вошла главный бухгалтер Валентина Петровна с ворохом платежек. Подписывая их, Родик, скорее по инерции, поинтересовался:

— Что-то вы проигнорировали наше субботнее мероприятие.

— Никак не могла вырваться, — посетовала Валентина Петровна. — Домашние дела, неотложные. На неделе ничего не успеваю… Отчеты. Да еще проблема с китайским платежом. У меня самые плохие предчувствия. Хуже нет, чем неопределенность. Надо срочно прояснять ситуацию.

— Я пытался. Никто ничего не знает. Сегодня у меня в одиннадцать оперативка. Буду всех озадачивать, а вы еще раз в банк позвоните, хотя вряд ли это что-то даст.

— Звонила. Вы правы — ничего нового. Я вот им запрос составила. Подпишите.

— Запрос — это хорошо, — бегло просмотрев текст, кивнул Родик. — Однако денег от него не прибавится. Допишите в конце, что мы вынуждены обратиться в суд. Подготовьте мне все копии платежных документов, я передам их юристу. Да, еще… Назовите эту бумагу «претензией», и пусть ее подпишет Григорий Михайлович.

— Хорошо. До обеда постараюсь сделать.

В дверь заглянула Серафима:

— Совещание не отменяется? — спросила она.

— Конечно нет. В одиннадцать, как и положено, — ответил Родик. — Заходи. Скоро все соберутся. Как в субботу, вернее, в воскресенье добралась до дома? Лена говорит, что мы досидели почти до двух ночи?

— Ой, молчи. Юра на такси довез. Вчера целый день болела.

— Выглядишь бодро. Хочешь, чая вскипяти.

— А что случилось? Ты нас с Юрой весь вечер пугал, но так ничего и не сказал.

— Через пятнадцать минут узнаешь. Мне тоже чая налей, а то не сегодня завтра, может, пустую воду придется хлебать.

— Типун тебе на язык. Печенье пожуешь?

Родик не ответил.

Вскоре в кабинете собрались руководители работ. Родик обвел всех взглядом и, немного помедлив, заговорил:

— Сегодня у нас необычная оперативка. Вы знаете, что я не паникер, но у меня плохие предчувствия, и они подтверждаются конкретными фактами. Уже почти десять дней наши деньги из Внешэкономбанка не могут дойти до Китая. Заметьте, что перевод телеграфный. По моему мнению, больше трех дней деньги таким способом идти не должны. Думаю, что их либо вообще не отправляли, либо по какой-то причине заморозили где-то за границей. Ваша задача — попытаться найти выход на зарубежные банковские круги. Я продолжу попытки получить информацию в Союзе. Надо понять, что происходит.

— Я позвоню Дэвиду, — предложил Боря.

— Делайте все возможное. Возьмите копии нашего авизо… Удастся вам что-то узнать или нет — это большой вопрос. Даже если узнаете, то сумеем ли мы что-то предпринять? Давайте исходить из худшего. Предположим, мы потеряем валюту, на покупку которой потратили почти все наши оборотные средства. Чем для нас это чревато? Высказывайтесь…

— По ювелирке проблем с оборотными средствами пока нет, и если не произойдет чего-то экстраординарного, то сбоев не будет, — успокоил Юра.

— По спецодежде, думаю, тоже пока обойдется. Теперь всюду наши люди. Врио начальника управления выдал письмо, из которого следует, что в порядке оказания нам помощи он приказывает отпустить костюмы ОКЗК в количестве пятисот тысяч комплектов с последующей оплатой ЦВУ МО. Поэтому сможем все сделать на чужих деньгах, — сообщила Серафима.

— Я думал, Владимира Петровича уже давно утвердили в должности? — отвлекся Родик.

— Он все еще врио, но для нас это даже лучше. Он слегка обижен, не чувствует уверенности в завтрашнем дне и потому очень сговорчив, — отозвалась Серафима.

— Это, наверное, ты на него благоприятно воздействуешь. Напомни, чтобы я пригласил его поужинать. Он нормальный мужик, и дай бог, чтобы подольше на этой должности удержался, — сказал Родик и, заметив скорбное Борино лицо, спросил: — Боря, у тебя, как всегда, нет денег?

— У меня масса денежных проблем. Нужны средства на поисковые работы, в августе — начале сентября у нас срок поставки сухого картофеля. Там одной зарплаты тысяч на двадцать пять. Вот-вот должно прийти платежное требование по нержавейке для сушилок. Это тысяч тридцать. В работе четыре циклона, которые изготавливают под честное слово, но к концу июля надо будет заплатить тысяч пятьдесят. Это только то, что пришло на ум. Есть еще масса неоплаченного…

— Понял. Саша, что по терраблоковым прессам? Мне тут из Киргизии председатель исполкома города Пржевальска звонил. Я ему битый час объяснял, как из глины без обжига можно кирпичи марки пятьдесят получать, а потом из них дома строить без цементного раствора. Вроде понял и очень заинтересовался. Приедет посмотреть. Кстати, если меня не будет на месте, то тебе его придется принимать. В Солнечногорск его свозишь, наш терраблоковый домик покажешь. Вдруг заказ получим, хотя мой последний опыт работы с киргизами негативный… Так что там у тебя?

— Не до новых заказов. По имеющимся сроки валим. Затраты растут, а денег ты не даешь даже на серийную программу. Я уже молчу об опытном участке, где делают мини-пресс для «Жигулей». Возможно, этот пресс станет народным строителем. Перспектива — блеск. Все комплектующие уже готовы, но нам их не отдают, пока не поступит оплата. У меня соответственно сборка стоит. Я не готов ответить точно, но, думаю, в ближайшие месяцы понадобится пятьсот — семьсот тысяч. Если надо, посчитаю до копейки. Кстати… по Солнечногорску… Швейники срывают нам все сроки. Противорадиационные и другие вкладыши мы произвели, а они реорганизовались в какое-то ГПО и, несмотря на наши предоплаты, даже не приступают к пошиву. Естественно, и сборочный участок у меня простаивает. Рабочих я пока нашел чем занять, но это не выход. Туда надо ехать и разбираться. По ложкам-вилкам — обратная ситуация. Заготовок завод наделал сверх меры, и мы не успеваем наносить нитрид-титановое покрытие. Два «булата» работают в три смены. Однако проблема не в этом. База, которая раньше у нас забирала всю продукцию, ликвидируется, с розничной сетью мы работать не умеем. Скоро получим затоварку, а складских помещений нет. Пока складываем на производстве терраблоков. Это ненормально. Думаю, что надо приостановиться. Единственное, что по Солнечногорску работает, — это производство сетки рабица, но прибыли почти нет, так как проволока подорожала…

— Понял. На этой неделе выберусь в Солнечногорск. Ты, вероятно, прав. Эти направления — сплошная обуза. Такие товары — вчерашний день. Наша металлическая посуда в сравнении с привозимой из-за рубежа никуда не годится ни по качеству, ни по дизайну, ни по цене. А защитные жилеты… Думаю, они понадобятся тогда, когда, как говорят некоторые народные оракулы, перестройка перерастет в перестрелку. Пока же у Министерства обороны другие задачи. Да и денег нет. Наверное, и это направление надо закрыть, а уплаченные деньги вернуть. Основания для этого, как я понял, у нас имеются. Подготовь мне к поездке все документы. Что же касается склада…

— Родик, у меня тоже затоварка, — перебил Юра. — Ты ведь знаешь, что я новое оборудование поставил. Огранка бесподобная. Камнерезка стала приятным времяпрепровождением. Полуавтоматы на обдирке и полировке. Все под кожушками, блеск! Да ты видел. А реализация упала. Изделия из поделочных камней магазины пока берут, но все меньше и меньше. Драгоценные металлы и камни им подавай, а у нас нет разрешения на работу с ними. На камнерезку с обороткой я как-нибудь разживусь. Ну, может быть, тысяч сто еще подбросишь, а обеспечение требований гохрана и пробирной палаты не потяну. Вспомни, ты обещал выделить на это средства. Я тебе завтра всю раскладку дам. Предупреждаю: если опоздаем, будет как с ложками.

— Не возбуждайся. Я свои обещания, как тебе известно, выполняю. А ты постарайся смотреть на наши трудности не только с позиций ювелирного производства. Я не принижаю значимости твоего направления. Не забывай, что ты еще в своей квартире халтурил, когда я камнерезку в кооперативе открыл. Сегодняшний разговор связан с проблемой общего характера. Да и проблема эта еще не свалилась на нас. Может, не так страшен черт, как его малюют, — разрядил обстановку Родик и подытожил: — Завтра к четырнадцати прошу предоставить мне точные данные по приходам и расходам. Не занимайтесь любимым вами завышением. Особенно это относится к Боре… Прошу предоставить все письменно, с подписями, и постарайтесь указать точные сроки оплат. На сегодня все…

Достоверных сведений о Внешэкономбанке получить никому не удалось. Слухи же были неутешительные. Мелкие выплаты банк производил, а крупные платежи задерживались. Запросы через зарубежные банки по реквизитам имеющегося авизо дали отрицательный результат. Эго свидетельствовало о том, что деньги из Союза не уходили. По непроверенным данным, уже несколько месяцев не производились выплаты по внешнему долгу страны. Если все это правда, то государство — банкрот, надеяться не на что. Ограбят под благовидным предлогом. С этой информацией Родик еще раз посетил управляющего отделением банка, выслушал очередные заверения в том, что все будет хорошо, а предположения Родика беспочвенны, и, вероятно, имеются временные сложности в расчетном центре. На вопрос о том, что это за центр, управляющий дал пространные объяснения, из которых Родик понял одно: мучить его дальше бессмысленно.

Возвратившись в офис, он заглянул в бухгалтерию. Валентина Петровна о чем-то беседовала с Григорием Михайловичем. Родик поздоровался и быстро закрыл дверь, не желая мешать. Однако Айзинский что-то ему сказал, а когда Родик не среагировал, вышел в коридор и окликнул его:

— Родион Иванович, приветствую, если есть время, не мог бы ты зайти ко мне?

— Вообще-то я только ввалился. Еще не знаю, на каком свете нахожусь, — отозвался Родик. — Что-то срочное?

— Не так чтобы срочное, но для тебя интересное. Это насчет того, что мне сейчас рассказала Валентина о Внешэкономбанке.

— Ради такого повода готов все отложить… Поговорим у тебя?

— Пойдем, — Григорий Михайлович направился к своему кабинету. Закрыв за собой дверь, он продолжил: — У меня есть достоверная информация о том, что Внешэкономбанк обанкротился, а государству помочь ему нечем. Более того, все это не случайно. Президенты продолжают борьбу, в ход пошли валютные интервенции. Ельцин хочет получить собственную банковскую систему, а без развала союзной, и в первую очередь Внешэкономбанка, это не сделать. У Горбачева не хватает для противостояния средств и авторитета. Пустить же в ход силу он не решается. Все государственные внешнеторговые организации тоже не имеют возможности проплачивать контракты. Мой близкий приятель из «Союзпромэкспорта» прогнозирует ухудшение обстановки и утверждает, что Совмин Российской Федерации подготовил предложения по изменению банковской системы и отмене монополии в обслуживании внешнеторговых операций. Знающие люди обещают в ближайшее время радикальные изменения и в экономической, и в политической сферах. Все государственные институты могут перестать работать…

Родик о чем-то подобном думал, но не верил, что такое произойдет. Он считал государственные гарантии, элементом которых, бесспорно, являлись банки, абсолютно надежными. Потеря таких гарантий в сознании Родика равнялась уничтожению государства, а допустить подобное он готов не был и поэтому возразил:

— Если так, то ни СССР, ни России уже нет… Тогда о чем говорить?

— Родик, вспомни отмену облигаций и денежную реформу, — убеждал его Айзинский. — Это что, не нарушение государственных гарантий? А сегодня у нас два дуэлирующих президента. Где мы живем — в России или в СССР? Может произойти что угодно.

— Это другое дело. Во-первых, облигации не отменили, а на время заморозили, и денежная реформа проходила вполне планово. Во-вторых, это не касалось внешнеэкономической деятельности. Мы всегда очень внимательно относимся к нашему международному имиджу. Представляешь, какой будет скандал? А живем мы, конечно, в СССР, и Российская Федерация — ее составляющая.

Не в силах этот алкаш развалить такую махину. Он и его окружение — интеллигентные демократы, бывшие завлабы. С кем он пойдет на баррикады? С Гайдаром? Да не смеши меня. Держава…

— Ты никак не можешь понять, что мы строим или пытаемся строить подобие госкапитализма. Перестройка — только название, а на самом деле — это отмена социализма. Плавный переход. При капитализме крах банка — обычное дело. Никто этому даже не удивится. Кстати, по моим данным, Внешэкономбанк отдает деньги зарубежных вкладчиков. Международного скандала не будет, а внутри страны они могут перекачать деньги куда хочешь без каких-либо последствий. Мало примеров?..

— Экспроприацией меня не удивишь. Я ее с начала перестройки жду. Ты же говоришь совсем о другом… Это ты сам придумал или в «правлении» узнал?

— Узнал… А если тебя мнение «правления» интересует, то они считают, что деньги банк нашему совместному предприятию не отдаст. Закроют двери, повесят новую вывеску. Что ты станешь делать? Письма в газеты писать?

— А ты помнишь про гарантии сохранности моих денег?

— Помню… Поэтому предупреждаю тебя и ищу способ их спасти. Тебе же пора избавиться от идеализации нашего государства. Начни уже, наконец, забывать про социализм и коммунизм, с которыми ты вырос. Реалии другие.

— Я пока еще ношу партбилет. Долдоном не был никогда, но и убеждать себя, что у нас нет социализма, не буду. Ты не ищи способ спасти деньги, знаешь, иной пирожок и корова не ест. Просто отдай мои. Потом можешь делать все, что хочешь, но без меня. Это хотя бы честно. Ведь ты меня уговорил ссудить тебя деньгами на время. Если бы я их не дал, то и разговора сегодняшнего не возникло бы.

— Не спорю. Вероятно, ты прав… Однако форс-мажор…

— Не надо красивых слов. Обещал — выполняй. В этом ключе посмотри мои потребности в оборотных средствах. Без них у меня все развалится. Вот выверенные данные, там есть подписи руководителей направлений. Это самое необходимое. Дай для начала их.

— Потребности твои существенно меньше, чем сумма, о которой идет речь.

— Верно. Эти средства я рассчитывал получить от покупателей пуховиков по факту отгрузки из Китая. Образно говоря, вчера. Лишнего не прошу, хотя мог бы. Кроме того, не забывай, что доллар существенно потяжелел. За два месяца — почти на пятнадцать рублей.

— Это смотря, где покупать. Давай так: оборотные суммы я возмещу, а остаток попробуем все же извлечь из Внешэкономбанка.

— Ну-у-у… Давай. Хотя это нашими договоренностями не предусмотрено.

— А банковские проблемы предусмотрены?

— Согласен. Что за способ ты предлагаешь?

— Как я тебе говорил, деньги ряда зарубежных организаций пока возвращают. На это имеются соответствующие международные государственные гарантии, связанные с условиями выдачи кредитов. Поэтому деньги надо переадресовать зарубежной фирме, но под программу, предусмотренную межправительственным соглашением. Такая возможность есть с одним из предприятий Танзании. Если ты не против, то буквально завтра надо встретиться с послом Танзании и срочно зарегистрировать совместное предприятие.

— Это что, будет дутое бумажное предприятие?

— Не обязательно. Лучше, если мы найдем реальные программы совместной работы и, как ты любишь говорить, «убьем двух зайцев».

— Опять ты меня во что-то втягиваешь. Я начинаю подозревать, что являюсь пешкой в твоей хитрой игре. Не мытьем, так катаньем. Может, задержку платежа вообще организовал ты со своим «правлением»? Колись…

— Ты слишком высокого мнения обо мне. Если бы я умел играть так масштабно и тонко, то не разговаривал бы сейчас с тобой, а вращался бы совсем в других денежных сферах, о которых советский народ даже не догадывается.

Да и себе ты, по-моему, тоже льстишь. Твой финансовый уровень можно разглядеть лишь под микроскопом, которого у людей, способных руководить Внешэкономбанком, нет, и они тебя просто не заметят. Еще имей в виду: вероятно, у нас очень мало времени. Месяц, от силы два…

— Снова ты меня насилуешь. Пытаешься произвести новый заход? Только не переходи на угрозы. Второй раз не выдержу, врежу!

— Поверь, я совершенно искренне хочу, чтобы все было хорошо. А о том, что надо спешить, ты сам всем говоришь. Что конкретно произойдет — не знаю, хотя и догадываюсь. А вот чем все закончится… Семьдесят лет назад это привело к гражданской войне, голоду и расстрелам.

— Возвратом к прежнему социализму закончится. Все этого хотят. Войны не будет. После НЭПа войны не было, только репрессии. А они и сейчас не повредят.

— Не скажи. Ельцин набирает силу. За ним стоят капиталистические реформаторы типа Гайдара, Чубайса и моего однокашника Явлинского. Они способны поломать социалистическую экономику. Если им дадут власть, они возьмутся строить капитализм и крушить социализм.

— Давай не лезть в политические дебри. Я много думаю о том, что нам готовит будущее, но знаний моих для пророчеств не хватает. Я не Нострадамус и даже не Джуна. Мои предчувствия — как у ковбоя в старом анекдоте: внутренний голос говорит, что надо работать, а разум советует меньше заниматься производством и больше — примитивной коммерцией типа «купи-продай». Ты же опять сбиваешь меня на производство. Да еще и черт-те где, в Африке. Как его контролировать? «Ближняя соломка лучше дальнего сенца». Не переезжать же туда жить? И вязаться с твоим «правлением» мне не хочется. Я считал, что моя позиция тебе ясна…

— Опять ты за старое. Успокойся, проехали. Давай о другом. Почему производство? Почему не торговля?

— Очевидно. Нам от них мало что нужно. Не бананами ведь торговать будем? Капиталисты у них природные ресурсы разрабатывают. На то и есть третий мир. Что у них можно купить? Только сырье. А сырье надо добывать. Следовательно, мы обсуждаем производство в Африке.

— А если предложить им что-то из советских товаров?

— Не смеши… Танзания — почти соцстрана, и ей все, что могли — дали, причем бесплатно. У них, вероятно, иждивенческие настроения. Папуасы…

— Ты не совсем прав. Там тоже масса изменений. У них происходит что-то похожее на нашу перестройку. Зарубежные инвестиции…

— Гриша, я не специалист по Африке, но как бы не получилось, что «битый небитого везет».

— Надо на чем-нибудь останавливаться. Если не хочешь выручать деньги — не надо. Я твою оборотку обещаю пополнить, а остальные деньги буду возвращать по мере возможности. Средства во Внешэкономбанке, естественно, передашь в мое распоряжение.

— Дай до завтра подумать? Утро вечера мудренее.

— Хорошо.

— Договорились… Ты что-то перестал ходить в баню. Мы же пока еще партнеры.

— Боюсь, что ты меня запаришь до смерти, — в несвойственной себе манере пошутил Григорий Михайлович и уже серьезно добавил: — Родик, надеюсь, ты понял больше, чем я тебе сказал. Африка очень перспективна. Я все равно займусь совместным с Танзанией предприятием, так надо.

— По-моему, ты пошел по второму кругу. Умный детина знает, что хлеб, что мякина. Обещаю сегодня весь вечер думать и советоваться. Завтра ровно в десять скажу, «да» или «нет». У меня уже от твоего табачного дыма голова кружится и в горле першит. Все… Привет… правлению.

Дома Родик уселся в любимое кресло, по привычке закинул ноги на подлокотник и в который уже раз начал анализировать свою деятельность: «Последний год пролетел как во сне. Скорее, не я руководил событиями, а события мной. Я жил той счастливой для себя жизнью, когда каждый день рождал новое и необычное. Это новое и необычное нужно было изучать, творчески осмыслять и, что самое главное, преодолевать. Такая работа мне нравилась всегда, но, как только она становилась рутинной, интерес пропадал. Последние месяцы были именно такими. Глобальных проблем, нового в производстве возникало мало, а утомительной текучки, всякого рода мелочей, требующих внимательного отношения, — много. Кроме того, все больше мучили сомнения о наличии у всех производств будущего. В моей голове засели слова Гриши о том, что в стране производство надолго лишается рынка сбыта. Если в них есть хоть доля истины, то это крах. Остановить производство сразу сложно. Начнется, да уже началась затоварка, появятся долги. Нечем будет платить зарплату. Возможно, поэтому интуиция подсказывает, что необходимо заняться импортными операциями и истратить на них все деньги. Однако получится ли импорт? Сейчас с пуховиками — явно сбой. А если не сбой? Может, не дано мне стать таким коммерсантом? Не мое или не для меня…»

Родик физически ощутил пустоту, образовавшуюся внутри. Он понял, что его гложет честолюбие, заставляющее устремляться в будущее и требующее новых свершений, которых нет и не будет в его сегодняшнем бытии, являющемся по сути уже вчерашним. Как ни старался Родик уверить себя в обратном, предложение Айзинского являлось тем, что искала его натура. Само слово «Африка» манило чем-то сказочным, навеянным еще детскими грезами, совершенно неизведанным, требующим его знаний и опыта, рождающим надежды.

Разум противился, выдавая все новые аргументы — начиная с невозможности контролировать производство на таком расстоянии и кончая опасениями по поводу расширения контактов с Григорием Михайловичем и его «правлением». Интуиция же, возбужденная разговором о неустойчивости, непредсказуемости экономики и политики, выкидывала идеи типа: «надо иметь «запасные аэродромы», «не класть все яйца в одну корзину», и тайно от разума натягивала авантюристические струны, возбуждая Родиково воображение.

В комнату вошла дочка и, не спрашивая разрешения, включила телевизор. Как по заказу, шел «Клуб кинопутешествий» и Сенкевич рассказывал об африканском сафари.

— Папчик, вот бы в Африку попасть, — ничего не подозревая, подлила Наташа масла в огонь.

— Вырастешь и съездишь. У тебя все впереди, — автоматически, не в состоянии задумываться о тривиальности сказанного, ответил Родик.

Наташа, то ли обидевшись, то ли поняв, что отец занят своими мыслями, замолчала, но не надолго.

— Папчик, а почему ты с нами по Волге на пароходе не плывешь? Нам без тебя будет скучно.

— Много работы, малыш, — отозвался Родик. — Я бы с удовольствием. Вы все волжские города посетите. Кижи, Соловецкий монастырь посмотрите. Очень интересно. Побольше запоминай, потом мне расскажешь.

— Ты вообще в отпуск теперь ходить не будешь?

— Не знаю, малыш. Пока не до того.

— Обещал меня в Таджикистан свозить. Сам был там недавно, а меня не взял.

— Я по делам ездил. Тебя развлекать не смог бы.

— А тетя Окса?

— Извини, но я как-то не подумал… Она ведь тоже работает… Скучно…

Родик осекся, представив Наташу и Оксу вместе в Душанбе. Дочка уже достаточно взрослая, чтобы, попав в душанбинскую квартиру Родика, понять, в каких отношениях он находится с Оксой. Возможная реакция Наташи его напугала. Он почувствовал себя мерзким предателем. Предателем собственной дочери. В ушах неприятно зазвенело, и ему пришлось предпринять неимоверное усилие, чтобы опять включиться в разговор:

— …Думаешь только о работе. Мы даже коллекции не помню, когда с тобой вместе смотрели.

— Права, права… Обещаю исправиться. Вот попутешествуете, возвратитесь… Тогда поживем недельку на даче, походим за грибами, на рыбалку…

— Не обманешь?

— Постараюсь…

— Наташа, — послышался из кухни голос жены, — иди, помоги мне…

Скоро на столе появился ужин.

— Девчонки, — сказал Родик, — давайте бросим этот ужин и пойдем в ресторан. А то через три дня вам отплывать, а когда вернетесь, сразу отправитесь на дачу, потом учебный год начнется… Да и я могу куда-нибудь уехать. Давайте пользоваться случаем.

— Здорово! — восторженно крикнула Наташа.

— Родик, поздно. Пока доберемся, будет девять, — возразила жена.

— Нормально. Собирайтесь. Ребенку в школу не надо, ты вообще вольный стрелок. А у меня завтра дел мало, один телефонный звонок — и я снова в вашем распоряжении, пойдем куда-нибудь погулять.

— Ура! — закричала Наташа.

— Родик, давай лучше завтра в ресторане пообедаем. Куда ребенка в такое время тащить? Там все уже пьяные. Да и я в домашнем виде…

— Наташа, мама твоя — неисправимая домоседка. Надо тебе взять над ней шефство. Поход в ресторан отменяется.

— Папчик, она всегда так…

— Ну ладно. Завтра так завтра. Будем надеяться, что ничего срочного не возникнет и погода не испортится. Принесли бы хоть папе выпить…

Сидя в семейном кругу, Родик осознал, что принял решение. Эмоции победили разум. Он был готов и уже хотел забраться в неизвестные африканские дебри.

Утром Родика разбудил не будильник, а Наташа.

— Предки, пора вставать! — просунув голову в дверь спальни, задорно выкрикнула она. — Погода — класс. Солнце, ни облачка. Завтракаем и едем гулять. Чайник я уже поставила.

Родик, вспомнив про вчерашнее обещание, нехотя вылез из-под одеяла и пошел в столовую.

— Ты куда, папчик? Ванная в другой стороне.

— Я же тебе говорил, что мне сегодня надо сделать один телефонный звонок. Всего один.

— Чувствую, опять все срывается, — заныла Наташа. — Мам, он же вчера обещал…

— Ничего не срывается. Звонок будет коротким. Идите готовьте завтрак. Быстро позавтракаем — быстро уедем.

— Ура… Мам, вставай.

Родик позвонил домой Айзинскому и, поздоровавшись, произнес только одно слово: «да».

— Я так и думал, — ответил Григорий Михайлович. — Сегодня договорюсь о встрече с танзанийцами. Ты будешь в офисе?

— Нет. Мои скоро уплывают в круиз по Волге, я обещал побыть с ними. К вечеру сам тебе позвоню.

— Хорошо. Однако на всякий случай подготовься к разговору. Возможно, он состоится уже завтра. По понятным причинам никого из твоих брать с собой не будем.

— Что мне готовиться? Это пусть они готовятся. Деньги ведь мы даем. Вернее, я.

— Не так просто. Деньги — еще не все. Разговор, вероятно, организуют на самом высоком уровне.

— Вечером позвоню. Не прощаюсь, — закончил беседу Родик и крикнул: — Наташа, пятнадцать минут на бритье и душ, а потом я полностью в твоем распоряжении! Куда поедем?

— В Парк культуры на аттракционы! Хочу на американские горки!

— Может, куда-нибудь в другое место? Там народа полно. Да и вообще…

— В прошлый раз ты то же говорил. Из-за этого болтались в Коломенском, ребенок мучился от скуки. Потом в гости пошли, там вам весело, а ребенок опять страдал. Воскресенье пропало…

— Мне так не показалось. Ты со Львом Марковичем очень хорошо и долго общалась.

— Просто ребенок приличный и воспитанный. Твой Лев Маркович своими наставлениями меня утомил.

— Давай на машине покатаемся, а потом в Водники купаться поедем? Жара…

— Хочу на аттракционы.

— Тогда так. Заедем на часик в парк, а потом двинем в другое место. Например, в зоопарк. Там мороженое вкусное.

— Так можно.

В это время зазвонил телефон. Родик поднял трубку и услышал возбужденный голос Саши:

— Родик, у нас проблема. Началась комплексная проверка завода. Пришла какая-то комиссия. Трудно разобраться, но среди них — представители санэпидемстанции и пожарные.

— Ну и что? Решай сам.

— Что решать? Ты же знаешь, у нас тут нарушений хватает. Они уже инструкции запросили. Говорят, что огнетушители просроченные…

— Ты что, маленький? Дай им денег. Подумаешь — огнетушители.

— Я этого никогда не делал. Как-то неудобно.

— Неудобно штаны через голову надевать. Ты руководитель или кто?

— Кому давать? Их много. Сам приезжай, вопрос важный. Опечатают — производство встанет.

— Черт… Ладно приеду. Ты их хотя бы поморочь. Скажи, что директор скоро будет, документы привезет. Пусть пока никаких протоколов не составляют.

Наташа, подслушав разговор, скорчила обиженную гримасу и жалобно спросила:

— Никуда не едем?

— Придется, малыш, вам обойтись без меня. Мне надо на работу. Я постараюсь побыстрее освободиться.

— Знаю я твое «побыстрее». Мам, иди сюда…

— Давайте так… — Родик посмотрел на часы. — В час дня позвоните мне. Думаю, что уже освобожусь и подъеду, куда скажете.

— С тобой все ясно, — резюмировала Лена. — Мы, конечно, позвоним… Звонить в офис?

— Нет, на завод. Ты номер знаешь.

— Может, мы с тобой поедем? Подождем, а потом…

— Думаю, не стоит. Чего вам по жаре слоняться? Езжайте в Парк культуры. Покатайтесь на аттракционах, а потом, как наметили, двигайтесь в сторону зоопарка и звоните. Я побежал.

Миновав проходную завода, Родик направился к своему цеху, но остановился, услышав, что его кто-то окликнул. Повертев головой, он увидел главного инженера.

— Приветствую, Николай Андреевич. Что у вас тут происходит?

— Сами не понимаем. Такого давно не было. Как будто в старые времена возвращаемся. Откуда-то комплексная проверка свалилась.

— Что значит комплексная?

— То и значит. Все службы трясут. Даже по линии первого отдела проверяют. Я уж не говорю о бухгалтерии. Инициатива сверху. Всех арендаторов шерстят.

— Интересно… Это неспроста. Может, вас реорганизовать задумали? Или руководство поменять?

— Не дай бог! Директор в министерство поехал. Полагаю, к вечеру появится какая-то ясность.

— Будем на связи. Пойду к себе, попробую уладить ситуацию своими методами.

— Попробуй. Если получится, то меня обязательно извести. Мы тоже в столовой стол накрываем. Приглашаю присоединиться. Тебе с членами комиссии в неформальной обстановке пообщаться не повредит даже в том случае, если твой метод, мне хорошо известный, сработает.

— Не обещаю. У меня незапланированный приезд, времени в обрез. Пообщаемся как-нибудь в другой раз. Ты же знаешь, что за мной не заржавеет.

У входа в цех Родика встретил Саша.

— Ты опоздал, — сообщил он. — Они уже ушли.

— Какие-нибудь документы составили?

— Нет, но сказали, что составят, если мы в течение суток не устраним их замечания.

— Странно. Так проверяющие себя обычно не ведут. Больше похоже на разведку. Прав, Николай Андреевич — надо идти с ними водку пить. А не хочется… Наташка меня поедом съест. Пошли-ка ему звякнем.

Трубку никто не поднимал, и Родик решил:

— Пойду в столовую. Он, наверное, там.

За накрытым в директорском зале столом сидел один Николай Андреевич.

— Когда нежданные гости придут? — спросил Родик.

— Никогда. Они все отказались. Сейчас обедают в общем зале. Во времена настали… Присаживайся, Родион Иванович. Давай по рюмке выпьем. У тебя с ними, я вижу, тоже ничего не сложилось?

— Они ушли до моего прихода. Протоколов не составляли. Странно…

— Ничего странного. Ты им до лампочки. Им весь завод нужен.

— Откуда такой пессимизм?

— Реализм. Только что с директором по телефону разговаривал. Ему в министерстве предложили организовать скупку акций. Мы же акции выпустили, дураки. Решение трудового коллектива… Современно… Теперь фиг до пенсии доработаешь.

— Не паникуй. Ты же еще не разобрался. Может быть, все к лучшему. Появится инвестор, глядишь, зарубежный…

— И станем выпускать оборонную продукцию, — перебил Николай Андреевич. — Полагаю, сценарий другой.

— Чего гадать? Поживем — увидим. Только думаю, что для таких, как ты, при любой власти работа и кусок хлеба с маслом найдется. Главных инженеров твоего класса больше не делают.

— А-а-а… Мели, Емеля… Скоро никому производство вместе с производственниками не понадобится. В сборочном цехе устроят рынок или склад зарубежного барахла. Кой-где это уже есть. Меня, может, возьмут сторожем…

— Не хочу тебя слушать. Поеду. У меня и так из-за твоих проверяющих полдня пропало.

Родик посмотрел на часы. Лена и Наташа должны были уже позвонить.

«Наверное, они что-то передали Сашке, — подумал Родик, направляясь в цех. — Не стоило сюда ездить. Паникер Сашка. Ответственности на себя брать не хочет, а ведь в детстве во все первым лез… Детство… Наташка, наверное, почем зря меня ругает. Лена тоже. Она вообще считает, что я плохой отец. А с чем сравнивает? Росла без отца. У меня он был, но я не помню, чтобы хоть раз он поинтересовался моими делами. Хотя нет, однажды поинтересовался… Кончилось тем, что я ему два ребра сломал, а он мне нос. Да… Все познается в сравнении. Одно правда — надо выкраивать больше времени для общения с Наташкой, а то успеваю в основном ее поучать, да еще и тому, во что сам не всегда верю. Повторяю ошибки своего отца. Нужно формировать ее ум и характер. Лениных усилий для этого мало…»

— Саш, мне никто не звонил? — спросил Родик, входя в цех.

— Звонила Лена. Сказала, что они в зоопарке. Ждать тебя будут до трех, а потом поедут домой.

— Успею, если прямо сейчас поеду, — посмотрел на часы Родик и, окинув цех взглядом, спросил: — У тебя ко мне вопросы есть?

— Есть. Рекомендации этой комиссии выполнять?

— Я же не знаю, что они наговорили. Ты руководитель. Пожарную безопасность обязан обеспечивать, эпидемиологическую тоже. Помни только одно: денег на это у меня нет, и на штрафы не дам. Усек? Все. Я полетел.

К зоопарку Родик подъехал без нескольких минут три. Лену и Наташу он заметил издалека. Они стояли у входа и озирались, вероятно, пытаясь разглядеть его в толпе.

Родик незаметно подошел к ним сзади и хрипло крикнул Наташе в ухо:

— Девочка! Где твои родители?

Наташа встрепенулась и, схватив мать за руку, обернулась:

— Ой, папчик. А мы тебя высматриваем. Думали, не приедешь. Мама уже уходить собралась.

— Я же обещал… Поехали куда-нибудь обедать.

— В «Макдоналдс». В классе все девчонки уже там были. Говорят, здоровско.

— Это который на улице Горького, на месте кафе «Лира»? Слышал. Даже видел, какие очереди стоят. Боюсь, что не обед получится, а поздний ужин. Да и пища там не для обеда.

— Ну, папчик…

— Ладно. Баловство это, конечно, но что поделать. Я сегодня провинился. Буду реабилитироваться.

— Уж лучше тогда домой. У меня полный обед есть, — вмешалась Лена. — Находилась я, устала.

— Ну, мам… Вы уже два дня обещаете…

— Лен, придется пойти на поводу у ребенка.

— Балуешь ты ее, а не воспитываешь. Потом все на меня валишь.

— Ну не ворчи. Нам с тобой тоже интересно эту пищу попробовать. Поехали.