В серьезных делах следует заботиться не столько о том, чтобы создавать благоприятные возможности, сколько о том, чтобы их не упускать.
— Был на заводе? — спросила жена, подавая ужин.
— Был. Можешь не волноваться. Это цех из четырех корпусов, сплошное недоразумение. Для твоего «направления» там ничего интересного нет. Если не веришь — позвони Юре. Бусы эти даже аборигены, которые, как утвердил наш знаменитый бард, съели Кука, носить не будут, хотя ты с удовольствием на Гавайские острова слетала бы на пару неделек вместе со всей своей бездельной компанией. Кстати, директора завода кто-то не заинтересовал, а, скорее, напугал. Он теперь боится слова «маркетинг». Считает его синонимом ограбления.
— Все смеешься… Юмор у тебя солдафонский.
— Может быть, может быть. Хотя еще Козьма Прутков сказал, что шутить с женщиной глупо и неприлично. А если серьезно, то народная мудрость гласит, что от воды навара не будет.
— Что ты имеешь в виду?
— Да развлекуху твою. Что делаешь для закрытия «направления»?
— Как закрывать? У меня остатки товаров, приглашения на выставки. Одно участие уже оплачено, товары заказаны.
— Нашла дура игрушку — лбом орехи щелкать. Мне что, тебе письменное решение вручить? Отец сына не за то бил, что в карты играл, а за то, что отыгрывался. Даю тебе десять дней, а остатки товаров завтра в первой половине дня Серафиме на склад сдай. Весь дом барахлом сувенирным завалила. Я найду куда это все деть. Да, подготовь завершающий отчет. Денег больше ни копейки не получишь.
— Как не получу? Ко мне завтра из Ростова с вазами приезжают. Я же заказала…
— Ко мне направь, я разберусь. Вообще вали все на меня, если не можешь людям прямо сказать, что денег нет. Раньше тебя такие мелочи не смущали. Да уж… С кем поведешься, от того и наберешься. Деятели искусства хреновы…
— В чем не понимаешь, о том не суди.
— Ну, конечно! Куда нам в калашный ряд.
— Что-то ты сегодня пословицами сыплешь. Обычно это не к добру. Поругаться хочешь?
— Нет, просто мы с Юрой из деревни приехали, настроение такое — народное. Не все же витают в искусстве. Кому-то надо и на грешной земле…
— Ладно, кончай издеваться. Ешь. Может, водки дать?
— Давай, но не думай, что разговор закончен. Тут родственные связи не помогут, дело принципа. Не доводи до греха.
— Ладно… Кстати, Сирович звонил…
— Из Танзании?
— Нет. Он здесь, в Москве. Кажется, вчера прилетел. Просил позвонить.
— Что же сразу не сказала?
— Забыла. С твоим ором вообще голову можно потерять.
— Опять шарманку завела… Тебе налить?
— Чуть-чуть.
Поужинав, Родик пересел в кресло и набрал домашний телефон Сировича.
— Игорь Николаевич, добрый вечер! Приветствую вас на родной земле. Когда прилетели?
— Вот уже второй день в Москве. Наслышан о проблемах с кардамоном…
— От кого?
— От танзанийцев, естественно. В Москве пока ни с кем не общался. Нас встретил какой-то неизвестный человек. Я удивился, что вас не было, но мне никто ничего не пояснил. Устал с дороги страшно и поэтому вчера не связался. Сегодня с утра звонил Юре — сказали, что вы вместе куда-то уехали на целый день.
— Понятно… У нас масса очень неприятных перемен… Разговор не телефонный. Из-за этого не знал о вашем приезде. Давайте сделаем так… Вы сейчас позвоните Григорию Михайловичу домой или в офис, договоритесь с ним о встрече, а после встречи заходите ко мне. Я целый день завтра буду на месте. У меня офис теперь в соседнем подъезде на втором этаже. Думаю, что из разговора с Григорием Михайловичем вы многое поймете…
— Вы меня заинтриговали. А я удивился, что вы со мной на связь не выходите. Все какие-то незнакомые люди.
— Как у вас завершилась экспедиция? В последнее время Рифат стращал нас проблемами с «Де Бирсом» и старателями. Сделать что-то в этом плане никто уже не мог. Все обошлось?
— Как сказать. Проблемы были вполне серьезные. Нас даже два дня продержали в заложниках, когда мы сделали шурфы на якобы чужом участке. Там понятие «свой-чужой» несколько своеобразное. Потом, то ли поняв, что мы пока никому конкуренцию не составляем, то ли переговорив с нашими африканскими партнерами, — отпустили. Все вернули, даже ружья, которые вы прислали. Кстати, они не пригодились. Только лишняя ноша образовалась. В будущем надо оснащаться по-другому. Я теперь многое понял. Несмотря ни на что, материал мы получили богатый. Коллекция образцов — просто замечательная. С таможней мистер Мбаго помог. Встретимся — я вам продемонстрирую. Ну а перспективы я в письмах излагал. Они, по моему мнению, весьма и весьма… Тут не мне решать.
— С принятием решения по дальнейшим работам в Танзании много принципиальных проблем. Да, кстати, скажите Григорию Михайловичу о нашей беседе.
— Ничего не понимаю…
— Я тоже не все понимаю, но у нас, пока вы отсутствовали, установились новые правила игры. Мы разделились. Григорий Михайлович сам по себе. Боря меня больше не интересует. Я даже не знаю, где он находится. Все остальные со мной. Совместные предприятия остались за Григорием Михайловичем. Поэтому прежде всего вам надо встретиться с ним. И потому вам приходится общаться с другими людьми. Большего сейчас сказать не могу. Поговорите с Айзинским, а потом вместе подумаем, что делать дальше.
— А как поживает Михаил Абрамович?
— Все по-старому, трудится. Он в связи с нашим разделением вошел в учредители отделившегося от эспэ товарищества. По должности он теперь мой заместитель. Сейчас с вами попрощаюсь и перезвоню ему. Обрадую, что вы наконец в Москве.
— От меня большой привет ему передавайте. Надеюсь, что завтра его увижу.
— Обязательно передам. Вашим всем от меня тоже огромный привет. Недельку отдохнете, а в следующую пятницу с женой приглашаю вас отметить приезд. Место уточню. Пообщаемся в неформальной обстановке.
— Спасибо. С удовольствием воспользуемся вашим гостеприимством. Отвыкли, знаете ли, уже от этого. Там в Африке все не так, как у нас. Да что мне вам говорить? Вы сами все это лучше меня знаете. Хотя Танзания меня заворожила. Какая чудесная страна… А люди…
— У меня похожие ощущения. Я переменил свое отношение к африканцам… Обсудим это под нашу водочку с нашими закусками. Небось от соленых грибочков, огурчиков и капустки отвыкли?
— Не напоминайте! Уже слюнки текут. Дома, к сожалению, этого ничего нет. Весна, все зимние запасы уничтожили. Правда, водочкой уже побаловался.
— Дело поправимое. Обещаю. Еще раз жене большой привет, хотя мы с ней знакомы только по телефону. В пятницу, надеюсь, познакомимся лично. Спокойной ночи.
— Спасибо. До встречи.
«Да, некрасиво получилось, — подумал Родик, разъединяя телефонную линию. — Паразит все же Гриша. Мог бы предупредить о приезде. Думаю, Игорь Николаевич поймет и сумеет отделить мух от котлет… Надо Мише позвонить. Что-то его давно не слышно…»
— Миша, куда ты пропал? Я тебе раз десять сегодня звонил, трубку никто не берет. Сам бы мог набрать Сашу. Ты же знаешь, что я там. Волнуюсь. Как дела?
— Да вот только до телефона добрался… Похвастаться нечем. Мы с Ключевским все обошли. Глухая стена. Требуют, чтобы деньги за хранение перевели, а противогазы срочно забирали. Им пакгаузы нужны.
— Что, и взятку не берут?
— Не берут… Я даже стал подозревать сговор с кем-нибудь из наших покупателей. Они у нас противогазы возьмут в качестве компенсации долга, а потом продадут.
— Это вряд ли. Забрать — не просто. В конечном счете противогазы — собственность завода. Надо либо согласие завода, либо какое-то решение суда. Первое — маловероятно, второе — требует месяцев, а они даже претензию еще не направили. Вероятно, вы что-то недоработали. Не с теми начальниками общались.
— Думаю, что ты ошибаешься. У них действительно производственные проблемы.
— Как говорил великий вождь пролетариата, начиная любую свою речь: «Не надо думать…» Я завтра сам займусь этим вопросом. Пойду сверху. Есть у меня в министерстве один хороший знакомый, мы с ним в Душанбе много раз водку пили у начальника дороги. Может, и без взятки обойдется. Вечером позвоню ему, приглашу завтра в «Метрополе» пообедать… Больше меня волнуют болгары. Надо надавить на них.
— Тут я ничем помочь не могу. Кстати… Звонил из Душанбе Саша. Он все в таможне оформил. Завтра надо ехать в Домодедово. Если не возражаешь, то я этим займусь.
— Конечно. Кстати, интересно в Таджикистане… Митинги, массовые беспорядки, а чиновники как воровали, так и воруют. Война войной, а обед по расписанию. Любопытно… Надо Абдулло Рахимовичу позвонить. Еще раз извиниться за пустые хлопоты с Гришиным гарантийным письмом. Заодно напомнить про долг — он так ничего и не вернул. Может быть, с «Волгами» что-то прояснилось, а нет — пусть деньги отдает, а то они вообще скоро обесценятся.
— Я не в курсе. А много там денег? Может, на оплату хранения противогазов хватит?
— Миш, не дури! Я уже тебе сто раз объяснял. Опять с Ключевским наобщался. Я не собираюсь даже копейку на это тратить, пока не получу оплат по контракту. Причин для этого масса, и из них финансовая — на самом последнем месте. Тебе надо пояснить?
— Не надо. Это я так, к слову…
— Ладно, проехали. Хоть прям, да упрям. Пойми, мы можем попасть под такую раздачу, что мало не покажется. Хватит об этом. Знаешь… Сирович возвратился. Сейчас только с ним разговаривал. Завтра появится. Гриша его даже сам не встретил и нам ничего не сказал. А ты в свое время твердил, что Гриша хороший… Он продолжает гадить. Я Игорю Николаевичу по телефону все объяснять не стал. Пусть Гриша ему сначала свою версию поведает. Жаль, что его работа коту под хвост пойдет.
— Ты не совсем прав. Игорь Николаевич имеет право выбора. С кем ему дальше работать, что ему дальше делать — он должен определить сам. Может, он с нами захочет сотрудничать?
— Да, но результаты его танзанийских трудов — собственность эспэ.
— Это нигде не зафиксировано. Деньги потрачены твои. За Гришей остались по эспэ только регистрационные бумаги и урегулирование проблем с кардамоном. О камнях никто и ничего не оговаривал. Послушаем завтра Сировича…
— Я не уверен в твоей правоте, но подумать в этом направлении стоит… Согласен, что отметать сделанное не надо. Гриша к каменным делам вкуса не имеет. Подумаю. Хотя если логично рассудить, то это уже не наше.
— Как раз, если логично рассудить, — наше. Люди — наши, деньги — наши, даже идея — наша. Пока ты не появился, Гриша ни о камнях, ни о геологоразведке даже не помышлял.
— Ну возможно… Мы вошли на тропу войны, а на войне средств не выбирают. Я постоянно об этом думаю. Во мне борются два чувства — как у девочки, готовой лишиться невинности. Хотя я девственность в борьбе с Гришей уже потерял, но не хочу в это верить. Неужели бизнес — это война, в которой все средства хороши, и я стану или стал таким же, как Гриша?
— Война, не война… Мог ли нормальный, внешне интеллигентный человек при социализме поступить так, как Боря? Немыслимо.
— Социализм всех уравнивал. Хотя, наверное, случалось разное. Это в нашей среде и в наше время такое было немыслимо, а вообще-то известны и более подлые ситуации. Вспомни сталинизм. Доносы писали, чтобы должность или квартиру получить. У Бори, вероятно, были более веские причины. А про капитализм хорошо сказал Фейхтвангер. Тоже не сахар.
— Сталинизм — это страх, а у Фейхтвангера — бизнес. Самое важное — деньги. Я с тобой не согласен. Полагаю, что у Бори фейхтвангеровский расклад. За деньги идет не борьба, а война. Война любыми средствами. Мы движемся именно в этом направлении, и Боря тому — яркий пример.
— Но ведь в этой войне участвуют и нормальные люди. Опять же, читай классику. Может быть, есть шанс на мирное сосуществование? Компромисс, в конце концов. А таких борь жизнь накажет и выкинет.
— Ты уж очень углубился. Не знаю я… Меня тоже эти вопросы мучают. Ведь нет у нас сегодня другого пути. Во всяком случае, у меня. Ты хоть можешь уйти в свою науку. А мне некуда. Только частное предпринимательство.
Ты хоть умеешь бороться, а я нет. Правда, в любой войне есть передовая, а есть и тыл. Мое место, наверное, в тылу.
— Твои рассуждения верны, если есть армия. А есть ли она? Во всяком случае, у нас? Заградительные отряды есть. Их много. Враг существует. Армии, полагаю, нет, а один в поле не воин. Или воин?
— Коллектив-то у нас все-таки создался, однако роль личности первостепенна.
— Ладно. Оставим до утра, оно мудренее. Кстати, у Саши все вполне складывается. Что там в Польше?
— Тоже все нормально, но не по телефону.
— Хорошо. Спокойной ночи!
— И тебе.
Сирович появился в офисе после обеда. Родика при виде его захлестнула волна теплых чувств.
— Рад встрече, Игорь Николаевич! — нисколько не кривя душой, поприветствовал Родик. — Прекрасно выглядите! Африканский загар вам к лицу. Правда, похудели. Устали?
— Устал, но полон сил. Поездка, как я вам писал, чрезвычайно интересная и, я осмелюсь утверждать, продуктивная. Недели через две выдам отчет. Сейчас могу доложить основное. Есть промышленные запасы и камней, и золота. Причем на участках, никем не занятых. Данные эти мы, как вы и просили, не афишировали. Даже господин Луспа не имеет всей информации. Мы танзанийцам выдавали результаты главным образом по занятым участкам. Важно и другое: мы разведали месторождения камней, не встречающихся или редко встречающихся в других странах мира: танзанит, тсаворит, зеленый турмалин. Можно говорить о частичной или полной монополизации рынка. В общем, не буду сейчас загружать вас. Систематизирую, опишу, и поговорим более аргументированно.
— Все, что вы рассказываете, очень занимательно. Однако боюсь, что на сегодня это — не более чем научно-исследовательская работа. Страшно об этом сожалею. Боря практически поставил крест на Танзании. И по ряду причин это явилось поводом для полного разрыва с Айзинским. Танзанийское эспэ осталось у Григория Михайловича…
— Что произошло?
— Вы же говорили, что в курсе дела.
— Я в курсе, что был пожар, который уничтожил часть запасов кардамона. Новый урожай еще не созрел, и все сроки сильно сдвигаются. Это, конечно, печально, но не смертельно…
— Любопытно. А что вам поведал Гриша?
— Ничего. Выслушал меня, и все. Похвалил.
— Еще любопытнее. Ну, тогда я опишу вам действительное положение. Только пообещайте: если потребуется кому-то это пересказать, вы сначала согласуете содержание рассказа со мной. Особенно это касается Рифата и танзанийцев.
— Хорошо… Обещаю вообще ни с кем эту тему не обсуждать.
— Это не обязательно. Слушайте…
Родик изложил Игорю Николаевичу почти все. Умолчал лишь о своих догадках насчет инициаторов их провала.
— В голове не укладывается, — пробормотал Сирович. — Зачем это все понадобилось?
— Дорогой Игорь Николаевич, у меня на этот счет есть несколько версий. Не обижайтесь на меня, но я не буду их озвучивать. Скажу только, что корни этих действий, по моему мнению, уходят туда, куда вам не стоит соваться. Я и сам имею лишь предположения.
— Поразительно! Борис Ефимович — такой приличный человек. Ученый… Однако я все равно не понимаю, как это влияет на мой… наш проект.
— Во-первых, нет денег. Все вложено в кардамон и, естественно, пропало. Во-вторых, танзанийцы рано или поздно узнают о вранье. Они тоже потеряли деньги, хотя, вероятно, пока не в курсе этого. Продление агонии — стиль, а может быть, и глубоко продуманные действия Гриши. Полагаю, что они заблокируют всю компанию, а может быть, предъявят финансовые претензии. Во всех случаях оставят себе оборудование и здания. Отношения, мягко говоря, испортятся. В общем, туда уже не сунуться…
— Не совсем с вами согласен. Финансы — не мой профиль, но позволю себе напомнить ваши слова: «Деньги всегда можно найти, было бы подо что». Есть же в стране инвесторы. Надо для начала всего тысяч триста долларов. Мы же имеем в руках конкретные результаты. Эффективность бесспорна. Блокировка со стороны танзанийцев вообще под вопросом. В случае чего найдем других партнеров, а получить проспекторские лицензии можно самостоятельно… Я теперь во всем этом неплохо ориентируюсь.
— Все намного сложнее. Конечно, время лечит разные раны, но есть и третий момент — то, что привело к сложившейся ситуации. Думаю, если мы вдруг преодолеем первые две проблемы, нам все равно не дадут действовать. Во всяком случае, в ближайшее время. Мое мнение — надо оставлять в секрете основные результаты и ждать. В стране идут быстрые изменения. Насколько быстрые и в какую сторону — не могу оценить. Однако если коммерция будет развиваться, то рано или поздно сложатся благоприятные условия.
— Что, мне не писать отчет?
— Пишите, но без тех данных, которые считаете перспективными. Сделайте формальный отчет. Отдайте Грише, он перешлет танзанийцам. Пусть дальше сам с ними разбирается.
— Не получится. Я же все рассказал Григорию Михайловичу.
— Не страшно. Более того, даже полезно. Если я правильно все понимаю, он не будет докапываться. Скорее всего, вообще не станет его читать. Если же я ошибаюсь, то мы об этом скоро узнаем и тогда решим.
— Что делать с имеющимися материалами и собранными образцами?
— Давайте сложим их в папку, опечатаем и спрячем. Думаю, это будет справедливо. Я вложил деньги, вы — труд. Пусть это будет нашим кладом. А спрячем мы его в зарубежном банке. Я в связи с противогазами узнал, как это делается. Доступ к нашему кладу будем иметь только мы, причем совместно.
— Не понял. Какие противогазы?
— Вы не в курсе… Мы тут пытаемся торговать противогазами. Составили массу контрактов и изучили некоторые особенности зарубежной банковской системы. У нас тоже это скоро внедрят. Поэтому, может быть, мы это сделаем здесь. Хотя… лучше там. Вероятно, я в ближайший месяц поеду в Европу. Готовьте папку, съездим вместе. Согласны?
— Столько информации. Можно мне денек на ее переваривание? Не подумайте, что я вам не доверяю. Просто все очень неожиданно…
— Конечно! Думайте. Анализируйте, но только обещайте не совершать никаких действий без согласования со мной. Поверьте, можно попасть в очень сложную ситуацию. Когда будете заниматься анализом, вспомните историю советского периода. Мы недалеко ушли в сторону коммерциализации или демократизации жизни. Во всех государственных организациях еще работают старые советские кадры. Они в большинстве своем либо не поддерживают перестройку, либо видят ее по-своему. Те, что видят по-своему, пытаются запустить государственные средства в коммерцию и при этом использовать служебное положение, которое до сих пор позволяло делать очень многое. Люди эти очень сложные. Для них человеческая жизнь, судьба и все другое ничего не стоят. Этому их научили в определенных учреждениях. Их даже винить за это трудно. Другие не могут забыть свои привилегии и предпринимают все возможное, чтобы их вернуть. Эти люди тоже не рассматривают судьбу одного человека. Так было и так есть. ГКЧП — это только первая ласточка. Идет передел всего и на всех уровнях. Кому больше достанется, тот и победит. Имейте в виду, что мы в этом вертепе — мелкая разменная монета. Сколько бы мы ни объединялись, на купюру нас поменять не получится. Купюры в другой сфере жизни. Хотя, может, мы сделаны из хорошего сплава, а купюра — из паршивой бумаги, но мы всегда будем валяться в лучшем случае на дне кошелька.
— Очень образно. Не уверен, Родион Иванович, что я вас полностью понимаю, а тем более — принимаю вашу сторону. Я долго не был в стране. Мне за два дня трудно все осмыслить. Не торопите меня.
— Кстати, Игорь Николаевич, как у вас с работой? Что в Академии?
— Что там может быть? Пока я отсутствовал, наверное, ничего не изменилось. Я еще на работу не ездил.
— Я спрашиваю в плане финансов. Не обижайтесь, но как у вас с деньгами?
— Плохо. У жены в институте преобразования. Изменили сетку окладов, перестали платить премии.
— Переходите ко мне. У нас с зарплатой лучше.
— А что я буду делать? Я ведь коммерции не обучен.
— Я тоже, однако, работаю. Сейчас коммерции каждый вынужден учиться. Помните, как у большевиков? Каждая кухарка должна уметь руководить страной. Не будем упрощать, но полагаю, что у вас проблем в этом плане не возникнет. Пока же работа найдется у Юры. Возможно, по ряду причин, очень много работы. Не обещаю научной деятельности, но достойную зарплату гарантирую. Юра стоит на пороге больших перемен, и человек вашего уровня нам потребуется. Если мое предложение интересно, то скажите. Я с Юрой переговорю.
— А можно сначала я с ним сам пообщаюсь?
— Конечно. В общем, жду от вас звонка, и не забудьте про пятницу. Выпьем, и я вам еще что-нибудь поведаю из хроник современной России. Кстати, я тут выписал вам небольшую премию…
— Что вы, что вы! Деньги у нас есть, не надо.
— Это решение общего собрания. Я его только исполняю. Отказ неуместен. Вы же завершили большую работу.
— Ох, спасибо! Неудобно, ей-богу.