Шлак 4.0

Глава 20

Возвращаться в высотку мы не стали. Смотреть на мёртвые тела Гнома и Фломастера необходимости не было. Жалко их, но изменить уже ничего нельзя. Ни изменить, ни защитить. Что случилось, то случилось, будем жить дальше.

Алиса проплакалась и успокоилась. Взгляд обрёл прежнюю серьёзность, и мы задались вопросом своих дальнейших действий. На Территориях ловить нечего, куда не подадимся, везде враги: квартиранты, редбули, внешники, дикари, рейдеры. Трижды прав смотритель станции: мы во всех списках. Поэтому единственное более-менее безопасное для нас место — Загон. В нём можно затеряться среди тысяч людей. В Петлюровке преступники из списка законников живут годами, и никому нет до них дела.

Кроме того, вернуться в Загон я должен ещё по одной причине. Дряхлый. Только он мог ответить на вопрос, где моя дочь. В последнюю встречу мы так мило с ним пообщались, а ведь тогда он уже знал, чертила, что Данара моя жена, и никакого намёка ни взглядом, ни действием не выказал. Хоть бы подмигнул, падла. Возможно, и Кира была где-то близко, но опять же ни слова. Мразь! Найду, поговорю и придушу, поскрёбыша, собственными руками.

— Возвращаемся в Загон, — заявил я Алисе, и отчеканил каждое слово. — Я должен поговорить с Дряхлым.

Ждал, что девчонка начнёт спорить, возражать, искать компромиссы, но она восприняла информацию на удивление легко и спокойно. Кивнула, соглашаясь, и изобразила улыбку. Последние дни она сильно изменилась. Из упёртой готовой царапнуть злой кошки, она превратилась в мягкого послушного котёнка. Не уверен, что такой она нравится мне больше, влюбился-то я как раз в злую и недоступную. Но что-то в этом было. Посмотрим, каким будет продолжение.

Чтобы не маячить на виду, мы зашли в подъезд. Я осмотрел лестничную клетку, поднялся на второй этаж, заглянул между пролётами. Тишина. Ни тварей, ни людей. Спустился вниз, зашёл в ближнюю квартиру. Вещи не тронуты, в шкафу аккуратно сложено бельё, на вешалках одежда, толстый слой пыли на полу. Вездесущие сборщики из Петлюровки каким-то чудным образом обошли этот дом стороной или просто не успели добраться до этой части Развала.

Я позвал Алису, закрыл за ней дверь, подставил под ручку стул. Алиса села на софу, достала планшет, я прошёл к окну, отогнул край занавески. Сразу за домом начиналось сухое поле с пожелтевшей под солнцем пожухшей травой. Левее в трёхстах метрах располагалась городская железнодорожная станция, после которой рельсы разделялись на два пути, один заворачивал к Полыннику, второй тянулся прямо, на Северный Внешний пост. Я посмотрел время. Часы на планшете показывали начало седьмого вечера. Вечерний поезд со сборщиками крапивницы уже проехал.

Я поставил на стол ранец, вынул сухпай. Снял с пояса фляжку. Воды осталось примерно половина. На сегодня нам хватит, а вот завтра придётся искать источник. Ближайший находился в Депо, но водой там с нами вряд ли поделятся. Надо решать, как проникнем в Загон. Если повторять старый путь через угольные шахты, пустошь и свалку, то это займёт дня три, не меньше. Долго. Да и Коптич не обрадуется новой встрече, наверняка попытается сделать какую-нибудь гадость, с него станется.

Я намазал галеты паштетом, вскрыл банку с фасолью, подсел на софу. Алиса писала сообщение.

— Кому пишешь?

Она развернула планшет экраном ко мне.

Уважаемый Андрей Петрович, прошу прощения за причиняемое беспокойство, но вынуждена вновь обратиться к вам с просьбой. Помогите вернуться в Загон. Очень рассчитываю на ваше понимание и содействие.

— Опять Свиристелькина теребишь?

— Это наш единственный союзник в Загоне.

— Союзник?

— Не придирайся к словам.

— Да мне всё равно, пусть будет союзник. Хоть и вынужденный, а вернее подневольный. Плевал я на него. На, поешь.

Я протянул ей банку и галету. По тому, как Алиса потянулась к еде, стало понятно: голодная. Я поставил на таганок кружку, налил на треть воды. Пока не закипело, съел кашу с тефтелями и пару галет. Высыпал в кружку пакетик кофе, выдавил сгущёнку. Снял с огня, положил рядом шоколад. Алиса смотрела на меня сияющими глазами, ей нравилось, что я забочусь о ней. Ну а как же, я обязан заботится. И защищать.

Сухпай мы раздербанили за пятнадцать минут, остался только шпик, но его и тварь есть не станет. За едой поболтали ни о чём, я рассказал анекдот про гаишников. Алиса не поняла, но сделал вид, что смешно. Потом поведал, что у редбулей есть проводница. Эту информацию Алиса восприняла серьёзно. Прищурилась, задала несколько наводящих вопросов. Я рассказал, что знал, хотя что я мог знать? Женщина лет тридцати, пухленькая, совсем не в моём вкусе, какой дар непонятно, но с интуицией похуже, чем у Олова.

Наконец-то завибрировал планшет.

Алиса Вячеславовна, вы меня обманули в прошлый раз, не отдали планшет, а теперь вам хватает совести обращаться с новой просьбой? ПОШЛА ТЫ ЗНАЕШЬ КУДА⁈ Ты ещё шантажировать меня вздумай, лахудра наглая! Сам сдохну, но и тебя за собой утащу!

Алиса действительно не сдержала слово, честно говоря, они и не собиралась его держать. Но это не значит, что какой-то там провизор имеет право хамить ей.

Я зарычал:

— Напиши этому поганцу, что я до него доберусь и язык отрежу.

Алиса подняла палец:

— Не спеши.

Андрей Петрович, вы сами виноваты в том, что произошло. Вы передали далеко не всё, что должны были передать. В результате мы потеряли большую часть группы. Погибли люди — хорошие люди. А теперь вы пытаетесь обвинить меня в недоговороспособности. Я не стану вас шантажировать, не вижу смысла. А вот мой друг такой смысл видит, и уже пытается вырвать планшет, чтобы выложить вашу переписку с Гвоздём в общий доступ. Он непременно сделает это, ибо физически сильнее меня, и уже через час вам придётся разговаривать с новым начальником безопасности Загона. Что ж, удачи вам. Прощайте.

Алиса завела руки за голову и выгнулась. Реально кошка. Мурлыкнула:

— Как думаешь, через сколько минут он прибежит извиняться?

Не успела она закончить фразу, планшет снова ожил:

Завтра вечером на поезде с крапивницей. Первый вагон. Не опаздывайте.

Я хмыкнул:

— И минуты не прошло. Но язык я ему всё равно отрежу.

Алиса приникла ко мне.

— Брось, его можно понять. Он очень не хочет, чтобы Тавроди высосал из него кровь.

Я поцеловал её в шейку, в ушко, в висок.

— А он может высасывать кровь?

— Конечно. Это его любимое занятие. Как и моё…

Время в объятьях любимой женщины пролетает как одно мгновенье — раз, и закончилось. Прямо на полу мы свили гнёздышко, используя для этого все матрасы и тряпьё, каковые смогли найти в квартире. Нашли много, поэтому по мягкости и обширности гнездо не уступало королевскому ложу. Нестерпимо хотелось пить, но это скорее распаляло нас, чем сдерживало. Я бы не отказался прожить так всю оставшуюся жизнь, но Алиса оказалась более прагматичной. Она показала мне часы на планшете и сказала, что с любовью пора закругляться, а чтобы я был более сговорчив, назвала пароль: Кира.

Имя дочери пусть и не воздействовало на меня как ушат холодной воды, всё же заставило вернуться из мира грёз в реальность. До вечернего поезда оставалось два часа, а ещё нужно дойти до станции, и не просто дойти, но сделать это так, чтоб никто из Депо не заинтересовался появившимися вдруг на платформе двумя незнакомцами.

Перед выходом, Алиса попросила отжать одну доску в полу.

— Зачем? — удивился я.

— Спрячем планшет. Люди провизора обязательно нас обыщут, и если найдут планшет… Ну, Дон, ты же понимаешь, что после этого мы станем им не интересны.

— А как же это? — я поднял автомат.

— Зачем устраивать бойню в Загоне, если можно сделать всё намного тише и проще?

Я кивнул, соглашаясь. Наверное, она права, так будет лучше. А я уже настолько привык решать вопросы силой, что забыл, что кроме всего прочего существует дипломатия.

Прежде чем выйти из дома, я некоторое время наблюдал за станцией. Открытый перрон, никаких построек, деревьев или иных укрытий, за которыми могут спрятаться люди или тварь. Даже кусты вырублены и трава выкошена. От перрона к Депо тянулась грунтовая дорога. Сейчас она была пуста.

Из дома мы вышли через окно. Я спрыгнул первым, прошёл к углу, осмотрелся, и только после этого помог спуститься Алисе. К станции двинулись не напрямую, а прошли сначала к насыпи. Возле рельс постояли. В груди тянуло. Опасности я не чувствовал, но и защищённым при этом себя не ощущал. Присутствовала некая двоякость: с одной стороны вроде бы всё спокойно, даже комары не кусаются, а с другой — постоянно нарастающее волнение.

Мы дошли до перрона, поднялись, и только после этого заметили на грунтовке электроплатформу. Ехала она медленно, в кузове стояли люди… Только что никого не было, и вот на тебе явление Христа народу.

Я откинул полу плаща, щёлкнул предохранителем. Лицо взмокло, хотя чувства опасности не было по-прежнему. Может не по наши души? Мало ли что тут платформа может делать…

Алиса мягко взяла меня за руку.

— Всё в порядке, Дон, это не за нами.

Я закусил губу.

— Ты откуда знаешь?

— Просто поверь.

Алиса снова оказалась права. Чем ближе подъезжала платформа, тем отчётливее становилось видно, что в кузове не охрана, а банальный шлак в загоновском обмундировании. Народ торопился, понукал водителя. Боялись опоздать. Высадившись, скопом полезли на перрон.

— Не было ещё поезду? — вопросила толстуха в коричневой блузке.

— Ты сама как думаешь? — не заморачиваясь вежливостью, ответил я вопросом на вопрос.

Состав ещё только показался вдалеке, и двигался едва ли быстрее платформы.

— А ты чё грубишь? — толстуха насупила брови. — Ты чё такой весь прям, а? Ослеп? Вишь цвет какой? Я вот как накажу тебя! Славян, а ну подь сюды. А ну достань мой планшет. Я ща как напишу в Контору-то, мигом у меня узнаешь. Шлак!

Я едва не засмеялся. Похоже, право на ношение коричневого цвета тётка получила не так уж давно, и ещё не целиком насладилась полученными по новому статусу привилегиями. Её коробила жажда власти над теми, кто чуть ниже, чего не скажешь про мужичка, которого она назвала Славяном. Тот тоже был в коричневом, но вёл себя проще. Или был умнее. Ухватистым взглядом он окинул нас с Алисой, заметил ружейный ремень, тактический пояс, разгрузку. Я не просто шлак, я вполне возможно шлак на особом сотрудничестве, а с такими людьми надо вести себя осторожно. Глаза его сощурились.

— Люди добрые, не судите жену мою строго. Зуб у её с утра разболелся, вот и цепляется к кажному.

— Чё несёшь, какой зуб? — затянула толстуха, но Славян пихнул её в бок и потащил в другой конец перрона.

Я посмотрел им вслед.

— Не узнали бы…

— Не узнают, — Алиса потеребила мой подбородок. — Вон как зарос, настоящая борода. Такая колючая. Кровавый ты мой бородатый зайчик.

Она тихонько засмеялась. Я обхватил её за талию, и мы стояли прижавшись друг к другу, пока состав, скрипя тормозными колодками, не остановился. Из второго вагона выглянул охранник и замахал рукой:

— Садимся живее!

Мы сели, как и было указано в сообщении Свиристелько, в первый вагон. Народу было много, сплошь шлак в замызганной униформе, у некоторых на рожах до сих пор висели маски. Отталкивающе пахло гвоздикой. Казалось, все сборщики пропитались этим запахом, и от того выглядели ещё более непрезентабельно.

Забираться вглубь вагона мы не стали, сели возле открытых дверей, здесь не так тесно и не так вонюче. Какой-то нюхач начал было ворчать, дескать, это его место, но я посмотрел на него, и он без споров перешёл на другую сторону.

Через сорок минут въехали на территорию Загона. Среди встречающих мелькнула синяя майка Сурка, на контроле дежурила его смена. Варанов не было, значит, ажиотаж вокруг наших поисков начал затихать. Это радовало. В конце перрона возле тентованной электроплатформы стояли трое в униформе и чёрных бронежилетах. Фармацевты, мать их.

Мы выпрыгнули из вагона ещё до того, как поезд остановился, и быстрым шагом двинулись к платформе. К нам тут же дёрнулись внешники.

— Эй! — расслышал я голос Сурка. — Стоять! Куда пошли? Штрих-код к проверке…

Ему преградили путь.

— Спокойно, шлак, это наши люди.

Назвать Сурка шлаком было не вполне верно. Всё-таки синяя рубашка, начальник смены, тут легко можно получить обвинение в неуважении к статусу. Но Сурок промолчал, видимо, бодаться с фармацевтами ему было не по силам.

Мы сели в платформу, заурчал двигатель. Один секьюрити сел у заднего борта и беззастенчиво уткнулся в нас глазами. Я повернулся к Алисе. Она вела себя уверенно, подмигнула мне. Я наклонился и шепнул:

— Всё хотел спросить… А папа твой со Свиристелько в каких отношениях были? Друзья?

— Что ты, нет, конечно. Свиристелько человек Тавроди. Неприятный такой типчик, фу. А все друзья отца давно в яме.

Фармацевт придвинулся к нам, прислушиваясь к разговору, и мы замолчали.

Водитель не потрудился зашнуровать задний клапан тента, и на каждой кочке он откидывался, позволяя на поворотах рассмотреть, что находилось снаружи. Платформа проехала мимо Радия, мимо фермерской базы, повернула к ТЭЦ. Позади осталось здание администрации, парковка, на которой стояли броневики ремонтной бригады. Мелькнул пустырь и приземистое здание бывшего Центра безопасности. Хотя почему бывшего? Загон по-прежнему нуждается в охране, а значит, Центр продолжает работать, только вместо штурмовиков там сейчас вараны. А возможно и прихожане. Контора сдала Полынник Прихожей, отряд Гука растворился где-то на Территориях. Скоро и сам Загон станет называться как-нибудь на англосаксонский манер, например, корраль.

Раньше я считал Загон домом, теперь это чужая земля. Всё, мы проиграли. Найду Киру, и надо будет сваливать на север, возможно, там же найду и Гука, во всяком случае, очень надеюсь на это.

Я снова наклонился к Алисе.

— Ты со мной?

— До конца, — глядя мне в глаза, ответила девчонка.

Платформа притормозила, я потянулся на выход, но секьюрити предостерегающе поднял руку:

— Рано.

Послышался шум открываемых ворот, платформа дёрнулась и въехала то ли в ангар, то ли в хранилище. Каждый звук стал гулким, как эхо. Откинули тент, я увидел десяток вооружённых помповиками фармацевтов. Ружья были направлены стволами вниз, но вскинуть их дело даже не секунды. Сбоку стоял тот самый старший, который приезжал к универсаму.

Я сунул руку под плащ, нащупал предохранитель и перевёл его на автоматический огонь. Щелчок прозвучал слишком громко, и старший оскалился:

— Спокойно, проводник, не дёргайся. Ваши жизни нам не нужны. Мы просто посмотрим, что у вас в карманах, и ничего больше.

Они все были под дозой, от них прям-таки пахло каратами. Но при этом они всё равно опасались меня. Стоило мне спрыгнуть на землю, они тут же вскинули ружья.

Я хмыкнул:

— Похоже, это вам надо быть поспокойнее, ребята.

Старший качнул головой, и фармацевты опустили помповики.

— Ты такая знаменитость, Дон, столько трупов на тебе… Ладно, руки подними.

Он обыскал меня, ни автомат, ни нож забирать не стал, но в глаза посмотрел пристально, выискивая в них серебро. Не нашёл, да и не мог найти, его там уже двое суток не было.

Алису осматривать не стал, просто спросил:

— Алиса Вячеславовна, планшет у вас?

— Разумеется, нет, — едва ли не обиженно проговорила девчонка. — За кого ты принимаешь меня, Герман?

— Простите, Алиса Вячеславовна, я должен был спросить.

— А где тогда он⁈ — раздался громкий визг. — Куда ты его спрятала, стерва?

Быстрым шагам к нам подходил невысокий человечек. Волосы седые, зачёсаны на бок, щетинистые усы, впалые щёки. Он был непомерно худ, словно карандаш, и смешно размахивал длинными руками.

— Ты мне всё расскажешь! Всё! — он задыхался от эмоций. — Я прикажу, и тебя, тебя… — он сжал кулачки, затрясся. — По кругу пустят! По кругу! А потом!.. Потом!..

Левой рукой я отвесил ему пощёчину, да так, что голова мотнулась, а правой вскинул калаш. Ствол точнёхонько упёрся ему в пупок. Одновременно ружья фармацевтов нацелились на мою голову. Шах и пат.

Человечек перестал визжать. Из носа закапало. Он провёл пальцами, увидел кровь и заморгал.

— Ты меня… Он меня ударил, Герман.

Фраза прозвучала как: Герман, сделай что-нибудь. А что тут сделаешь? Разве что нос ему вытереть, или начать стрелять друг в друга, но при этом человечек сдохнет первым. Ему это надо?

Кажется, до него стало что-то доходить. Он наконец-то осознал, куда направлен ствол моего автомат, закашлялся и взглянул на Алису.

— Алиса Вячеславовна, а-а-а… Я погорячился. Эмоции, вы же понимаете. Простите великодушно, больше такого не повториться.

Алиса мило улыбнулась и жестом велела мне убрать калаш. Я недоверчиво сморщился.

— Дон, убери, пожалуйста. Андрей Петрович извинился, и в дальнейшем будет вести себя примерно. Так ведь, Андрей Петрович? Тем более что планшет находится у наших друзей в Развале, и если с нами что-то случится, то скриншоты его переговоров с Гвоздём незамедлительно попадут в общий доступ, а копия направится в Контору.

Слушая её, Свиристелько кивал и вздыхал, потом предложил пройти в его кабинет, где всем нам будет оказан достойный приём и предложены горячительные напитки. Под «горячительными» он имел ввиду чай или кофе. Я выбрал кофе. Пока его варили, мы с Алисой разместились на кожаном диванчике, Герман развалился напротив в кресле, а сам Свиристелько сел за рабочий стол.

Кабинет у него оказался небольшой, но уютный. На стенах гобелены, окна задрапированы тяжёлыми шторами, в углах живые пальмы, возле дивана секретер. Хорошенькая помощница подала кофе, перед начальником поставила стакан минеральной воды. Свиристелько махнул, прогоняя её, а сам уставился на Алису.

— Итак, вы в Загоне. Я выполнил вашу просьбу, но не уверен, что этим ваши требования ограничиваются. Что вы хотите?

Алиса поднесла чашку ко рту, пригубила.

— Андрей Петрович, вы хорошо разбираетесь в планировании и производстве нюхача, но не в людях. Ваша девка так и не научилась варить кофе.

Она поставила чашку на секретер и демонстративно вытерла губы. Свиристелько терпеливо ждал, что будет дальше. Алиса продолжила.

— Мне нужна отдельная комната, ванна, маникюрша, массажистка. Посмотрите, во что я превратилась! Неделю придётся отпариваться. Но перед этим мы должны попасть в Смертную яму.

Брови провизора приподнялись.

— В Смертную… кхе-кхе… яму? Но зачем?

— Хотим навестить Семёна Игоревича.

— Дряхлого?

— Есть проблемы?

Свиристелько развёл руками.

— В принципе, никаких проблем. Попасть в Смертную яму… Мы сотрудничаем с ними, поставляем пыльцу… Странное желание. Зачем вам так рисковать?

— Хочу задать доктору пару вопросов, — сказал я, подаваясь вперёд.

— Мы хотим, — поправила меня Алиса.

— Ты не пойдёшь, — отрезал я. — Смертная яма не место для прогулок. Будешь ждать здесь.

— Дон!

— Тема закрыта, — я постучал пальцем по столу, и ещё ближе придвинулся к провизору. — Я должен поговорить с ним сегодня же.

Тот молчал некоторое время, переглянулся с Германом, и согласно кивнул.

— Хорошо. Сегодня так сегодня. Держат его в отдельной камере. В какой конкретно, не знаю, но точно не в общей.

— Не трансформировали?

— Нет. Слишком большая фигура, на нём много завязано. Открытия, исследования. Без приказа Тавроди его не тронут.

Через час на той же платформе меня отвезли к фермерской базе. Одет я был как фармацевт: синий полувоенный костюм, лёгкий бронежилет, пистолет в кобуре, тесак. На лице респиратор, в руках пластиковый медицинский контейнер, в контейнере пыльца. Легенда для охраны: доставка биологического мутагена для проведения целевых опытов на базе фермерской лаборатории. Легенда крепкая, ибо фермеры частенько направляли запросы на пыльцу, и у охраны это не должно было вызвать вопросов. Я спросил у провизора, кто теперь руководит фермой? Он назвал лишь фамилию: Волков. Человек в Загоне новый, откуда взялся, не знает никто. Но Тавроди ему доверяет. Что ж, пусть будет Волков.

Я прошёл в ворота, никто не остановил. Охранник зевал возле трансформаторной будки, на меня посмотрел как на нечто привычное, на что и внимание-то обращать не хочется. Ну и хорошо, меньше объясняться. А вот возле бронетранспортёра тормознули. Не то чтобы я вызвал подозрения, но командир расчёта выглянул из люка и спросил лениво:

— Куда?

— В лабораторию.

Я поднял контейнер, визуально демонстрируя ему цель своего прибытия.

— Жди.

Он нырнул вниз и по рации начал вызывать кого-то. Сквозь открытый люк до меня доносились обрывки фраз:

— … сопровождение пришлите… ага… фармацевты… и чё?.. ага… Понял.

Он вновь высунул голову.

— Куда идти знаешь?

— Знаю.

— Вот и иди.

Путь для меня был привычный, я уже дважды проходил им туда и обратно. Широкая штольня вела до самой ямы, по бокам располагались узкие камеры. Я подходил к решёткам и всматривался в то, что находилось за толстыми прутьями. Полутвари, полулюди, чудища, недочеловеки. Вонь, крики, рычание, мольбы. Сложно подобрать определение увиденному и услышанному, но точно могу сказать, что среди всего этого разнообразия метаморфоз Дряхлого не было.

Это обескураживало. Но должны ещё быть камеры возле лаборатории.

Я добрался до ямы, не удержался, заглянул внутрь. Чёрно-багрово-синюшное месиво тварей ходило ходуном и беспрестанно издавало рычание. Это уже воспринималось как нечто естественное и не вызывало отторжения. Только одна мысль холодила голову: все эти существа когда-то были людьми.

— Нравится, аптекарь?

Я повернулся на голос. Гоголь! Вот так встреча, я аж попятился от неожиданности. Что он тут делает? Впрочем, догадаться не сложно. Зелёная майка, кобура с пистолетом, бронежилет, логотип ямы на левой стороне груди. Начальник фермерской охраны. Неплохой карьерный рост. Матроса отправили на переработку, место освободилось, место хорошее. Почему бы не занять? Тем более если заслужил. А уж он заслужил, сомневаться не приходиться. Правда, я так и не разобрался, на кого конкретно он трудился, но по атрибутам и так ясно, что не на Мёрзлого.

— Может и нравится, — заговорил я хриплым басом. — Тебе что за дело?

Он меня не узнал. Да меня бы и мать родная сейчас не узнала, тем более в респираторе.

— Ладно, ладно, я просто так спросил, — Гоголь подмигнул. — Ты к начальнику? Пыльцу несёшь? Давай я передам. Донесу в полной сохранности.

— Анализы свои доносить будешь, а контейнер я сам как-нибудь.

— Ну смотри, наше дело предложить. Лаборатория в следующей штольне, не промахнись, — и добавил с ухмылкой. — Аптекарь.

— Не промахнусь.

Я вошёл в штольню. Камеры с заключёнными находились по обе стороны. Внутри та же жуть что и прежде: полутвари, полулюди. В третьей от начала сидела Галина Игнатьевна, начальник внутренней охраны, впрочем, судя по обстановке и ситуации — бывший начальник внутренней охраны. Одежды нет, стало быть, процесс трансформации запущен. Увидев меня, Галина Игнатьевна стыдливо прикрылась руками. Непривычно некогда всесильной госпоже жилых блоков сидеть голой под чужими взглядами. Хотя смысл прикрываться? Она уже не человек. Я попытался найти в себе немножко жалости, не нашёл, и не потому что по её приказу просидел двое суток на принудиловке. Жалости не было в принципе. Ни к ней, ни к соседям.

— Что ж ты у каждой решётки останавливаешься? В зоопарк тебе тут что ли?

Опять Гоголь. Только на этот раз не один. В штольню быстро заходила фермерская охрана и выстраивалась полукругом в два ряда. Всё как на учениях: первый ряд на колено, второй в полный рост. В руках дробовики. Не много ли на одного меня?

Я обернулся. С другой стороны тоже подходили бойцы, перекрывая проход к лаборатории.

Гоголь широко улыбнулся:

— Или ты Дряхлого ищешь, Дон? Хе-хе. Так он в следующей камере. Загляни, я разрешаю.

Дёргаться, хвататься за оружие, взывать к милосердию, типа, дяденька, отпустите, вы меня с кем-то спутали, я не стал. Не спутали они, да и бесполезно это. Вырваться из таких тисков живым не получится. Даже под дозой не получилось бы. Слишком много врагов и слишком мало места. Так что попал я основательно, и проще поднять руки, надеясь, что в будущем смогу исправить ситуацию. А пока нужно закончить то, для чего пришёл, тем более что позволяют.

Я перешёл к следующей камере.

Свиристелько был не прав, Дряхлый оказался не такой уж и большой фигурой. На полу сидело нечто бледное, с лоскутами свисающей кожи, в гнойниках. Глаза выпучены, рот искривлён, клочки седых волос торчат над ушами. Но лицо вполне узнаваемо, хоть и похоже на разлагающуюся маску мертвеца. Да, это Дряхлый, только наполовину превратившийся в подражателя. Та самая стадия, когда разум твари начинает сливаться с разумом человека. Дряхлый всю жизнь задавался вопросом, что получается в итоге этого слияния. Продолжает ли тварь чувствовать себя человеком? Скоро он узнает ответ.

— Нравится?

Гоголь глумился надо мной, хорохорился, но держался на расстоянии. Боялся.

Зря боялся. Мне было не до него. Я схватился за прутья решётки и позвал:

— Дряхлый… Семён Игоревич, слышишь? Смотри на меня.

Существо посмотрело. Белки почернели, зрачок покраснел. Ненависть прочно обосновалась в нём. Будь у него сейчас силы, он бросился бы на меня. Для него я добыча, разговаривать со мной он не настроен, только убивать. Но я всё равно задал вопрос, ради которого пришёл:

— Семён Игоревич, где Кира? Ты должен знать. Ты знаешь. Ответь. Если в тебе осталось хоть что-то человеческое…

Дряхлый забулькал. Я прислушался, пытаясь разобрать слова… Нет, это лишь звуки — бессвязные, нечленораздельные, к словам не имеют никакого отношения. Чёрт!

Фермеры подошли вплотную. Чувствуя их дыхание за спиной, я взялся за рукоять пистолета.

— Дон, не шали! — просипел Гоголь.

Я и не собирался. Вынул пистолет из кобуры, бросил на пол. Завёл руки за спину и покорно ждал, пока на запястьях щёлкнут наручники. Лишь после этого Гоголь осмелился подойти. И ударил меня кулаком по почкам. Я зашипел от боли, опустился на колени, а Гоголь снова ударил, на этот раз по уху.

— Как же я мечтал это сделать, — проговорил он радостно. — Как же… Это тебе за то, что ты стрелял в меня. Ты чуть не попал…

Дряхлый, глядя на нас, вдруг забубнил:

— Идёшь… идёшь… конца не найдёшь…

— Что⁈

Он повторил:

— Идёшь… идёшь… конца не найдёшь…

Я заорал:

— Куда идёшь? Какого конца? О чём ты⁈

А он твердил без умолку, пуская слюну:

— Идёшь… идёшь… конца не найдёшь… Идёшь… идёшь… конца не найдёшь…

Фермеры подхватили меня под руки. Я дёрнул плечами, рванулся к решётке, всё ещё надеясь, что Дряхлый скажет что-то вразумительное. Гоголь заорал, заглушая бормотание твари, принялся молотить меня кулаками по плечам, по спине. Дряхлый засопел, с бормотанья перешёл на скулёж, а потом и вовсе заткнулся.

Я выдохнул и перестал сопротивляться.