Шлак 4.0

Глава 8

Алиса предложила обойти Загон через пустошь, и кратчайшим путём добраться до хранилища старого подвижного состава, то бишь, свалки. Вариант вполне себе реалистичный. Если бы мы сразу воспользовались им, сколько бы народу до сих пор дышало чистым воздухом Территорий. Да и время сэкономили, дня два однозначно. Проблема только в том, что без воды в пустоши не выжить. Я прихватил фляжку машиниста с собой, это пол литра, четыре-пять часов продержимся. А дальше?

Алису, похоже, такие мелочи волновали мало, а я вдобавок озадачился ещё одним вопросом. Машинист обещал рассказать варанам, что высадил нас у реки. В какую конкретно сторону мы направимся, предугадать сложно, но и дураку ясно, что цель — Загон, поэтому охрану периметра усилят. Стало быть, количество патрулей увеличится, риск встречи с ними возрастёт. Стрельбу открывать нежелательно, чтобы не привлекать лишнего внимания и не заявлять во всеуслышание: привет, вот и мы! Одно дело предполагать, что противник может быть где-то рядом, а другое — знать это наверняка.

Всё это я попытался объяснить Алисе. Она кивала, но думала о своём, предоставив мне решать вопросы безопасности.

Было бы намного проще, будь радиус моего восприятия опасности на пару километров шире. Но он не превышал сотни шагов, а патрули обычно занимались тем, что забирались на возвышенности и обозревали прилегающую местность из биноклей. Заметить движущийся объект в таком случае не сложно, поэтому надо либо уходить дальше в пустошь, что в нашем положении точно смерть, либо двигаться ночью.

Что ж, значит, ночью.

До вечера прошли километров восемь. По ту сторону реки тянулись поля, через каждые полкилометра стояли вышки, идти приходилось с оглядкой и подальше от берега. Дважды я прокрадывался к воде, чтобы наполнить пустую фляжку.

К закату сельхозугодия и вышки остались позади, но лишь в темноте мы рискнули переправиться на другой берег. Теперь предстояло самое трудное: пройти по пустоши. Расстояние километров двадцать, за ночь должны успеть, я бы сказал — обязаны, иначе земля, прогретая солнцем до температуры кузнечного горна, вытянет из тел всю жидкость.

Сейчас передо мной лежала не та, ставшая привычной, пустошь с кустами и стлаником; отсюда начиналась настоящая каменистая пустыня, в которой всё, даже ветер, несло гибель. В прошлый раз от свалки до угольных шахт мы пересекали её на броневике, теперь то же самое предстояло сделать на своих двоих.

Памятуя былой опыт побега от миссионеров, я не стал тратить силы и переходить на бег, да Алиса и не выдержит многочасовую скачку по пересечённой местности. Ориентируясь по компасу на планшете, мерным шагом без лишних движений мы двинулись на запад. Время — начало одиннадцатого, у нас есть шесть часов, прежде чем земля превратиться в сковороду.

Ближе к полуночи позволил себе глоток воды. Алиса отказалась. Ночная прохлада ей не в тягость, а из меня влага уходит независимо от времени суток.

Впереди блеснули фары, послышался приглушённый расстоянием звук мотора. Броневик. Я остановился, Алиса прижалась к моему плечу. Свет она увидела тоже, в кромешной черноте любая искорка выглядит как маяк.

— Патруль?

— Больше некому, — кивнул я. — Они нас не заметят, далеко. Не меньше километра.

— А до свалки?

— Думаю, около пятнадцати.

— Затемно дойдём?

— Нет, но до восхода должны добраться, главное, не стоять. Идём.

Справа вспыхнул прожектор. Мощный луч пробил темноту как гвоздь дерево и пошёл чертить полосы над землёю. Мы легли. Луч несколько раз проплыл над нашими головами, разрисовал небо кругами и погас. Спустя минуту тишину разрушил оглушающий вой сирены, и следом раздался усиленный динамиками голос:

— Алиса Вячеславовна, просим вас сдаться. Сдавайтесь! Обещаем полную безопасность и уважительное отношение. У нас нет цели навредить вам.

Фары вспыхнули сразу с нескольких направлений. К ним добавились два прожектора, сирена завыла вновь. Её раздирающий вопль всполошил наногранды и заставил кровь бурлить. Меня заколотило и бросило в жар. Захотелось вскочить, побежать. На Алису звук не действовал, очевидно, это расчёт на тех, кто под дозой, то бишь, на меня. Пытаются вычислить наше положение. Я вжался лбом в гравий, сдавил ладонями уши. Терпеть! Терпеть!

Алиса придвинулась ко мне, начала что-то нашёптывать, и её шёпот, как ни удивительно, помог. Я перестал сначала трястись, а потом и вовсе успокоился.

Вой сирены оборвался, прожектора погасли. Фары затрепыхались и начали приближаться. Звук моторов стал громче. Я приподнялся. Нужно срочно найти укрытие. Где же, где… Как на зло ничего подходящего. Впрочем, впереди отбрасывал тень невысокий плоский холм, словно надутый ветром бархан.

Я схватил Алису за руку и побежал. Свет фар наплывал справа, броневик тоже направлялся к холму. Алиса начала задыхаться, я закинул её на плечо. Под тяжестью тела сразу ощутил во рту вязкость; влага терялась, слюна превращалась в сироп. Теперь только скорость, скорость…

Тень от холма удлинилась, рычание двигателя приблизилось вплотную. Я напрягся и прыгнул под склон. Высота оказалась не больше роста человека. Край слегка нависал над землёй, и мы спрятались за него как под крышу.

Броневик остановился, двигатель заглох. Послышались шаги, зашуршал рассыпающийся гравий. Со стороны снова зазвучали динамики:

— Алиса Вячеславовна, просим вас сдаться. Сдавайтесь! Обещаем полную безопасность и уважительное отношение. У нас нет цели навредить вам.

Зажглись прожектора, включилась сирена. Всё повторялось. Они намерены поступать так всю ночь? Я не выдержу этого воя!

Девчонка мягко почти по-матерински погладила меня по голове.

— Спокойно, Дон. Сосредоточься. Вспомни что-то приятное…

Я отбросил, или вернее попытался отбросить раздражающие звуки, сконцентрировался на утренних впечатлениях, они самые яркие: река, обнажённая Алиса. Она стоит по колено в воде, капли стекают по коже… Получилось. Безумие воя начало отступать. Я встряхнулся, посмотрел на Алису и… поцеловал. Схватил её за плечи, притянул к себе и впился в губы. Внутренне сконцентрировался, готовясь получить под дых, или в пах, или… Да куда угодно! Плевать.

Но Алиса не сопротивлялась, наоборот, обхватила моё лицо ладонями и ответила на поцелуй — страстно, требовательно, и это было тем более удивительно, что всего в двух метрах над нами стояли враги. За сиреной нас не слышали, и если раньше я ненавидел этот звук, то теперь мечтал, чтобы он не умолкал. Ни на секунду! Я не хотел делать всё быстро, мы же не кролики, но понимал, что нужно торопиться, иначе…

Всё получилось быстро. Но, кажется, Алиса тоже успела, во всяком случае, она улыбалась, а глаза утратили обычную холодность.

Сирена смолкла, зашуршал гравий.

— Давит чё-то.

— Чё те давит?

— Не зна. Страшно. Дон этот… Говорят, он проводник

— Первый раз что ли?

— А если он как тот, помнишь? В прошлом году… Из него кровища хлещет, а ему пох.

— Ну так мы один хер его.

— Ага, один хер. Только перед этим он двенадцать наших как через мясорубку.

Я прижался к Алисе лицом, втягивая в себя её запах, а заодно пытаясь заглушить шум дыхания. Если б кто-то из них был под дозой, меня бы давно почувствовали.

Затрещала рация.

— Уксус, как у вас?

— Никого.

— Тогда двигай дальше по квадрату.

— Принял… Серый, заводи, поехали.

Броневик сдал назад, обогнул холм и направился вглубь пустоши, увозя с собой вой сирены и свет прожектора.

Я приложился к фляжке, глоток за глотком осушил половину, неохотно оторвался. Допил бы всё, но надо беречь. Алиса сверилась с компасом, кивком указала направление. Патрули сдвинулись дальше на юг, и мы шли спокойно, не прячась, не останавливаясь. Алиса держала меня под руку, прижимаясь головой к плечу. Я чувствовал биение её сердца, а она наверняка чувствовала биение моего, и нам обоим это доставляло радость. Отныне мы не просто делаем одно дело, мы вместе, во всяком случае, я на это надеюсь.

За спиной начала прорисовываться узкая рассветная полоса. С каждой минутой она расширялась, становилась ярче. Я оглядывался на эту полосу с ненавистью. Ещё немного, и мы будем видны как прыщ на щеке младенца.

Хорошо, что охрана не использует коптеры. С их стороны это упущение. Ночью бог с ним, но в светлое время суток таким образом можно контролировать огромную территорию при минимуме затрат. Просто иметь под рукой группу быстрого реагирования, направляя её к местам прорыва периметра. Что-то подсказывало мне, что после сегодняшнего случая они задумаются над этим вопросом.

Впереди проявилось подобие изломанной кривой. Поднимающееся позади солнце бросало лучи на горизонт, и я без труда различал контуры ржавых конструкций, собранных из разбитых поездов, вагонов и прочего хлама, который свозили сюда в течение многих десятков лет из Загона и Развала, когда тот ещё был полноценным городом. Городская свалка. Мне даже показалось, что я вижу копошащихся в мусоре людей. Сколько до них? Согласно школьной программе, взрослый человек с высоты своего роста наблюдает линию горизонта на удалении пяти километров от себя. Плюс-минус сколько-то метров. Однако в пустыне, где земля горячее воздуха, происходит преломление света, благодаря чему визуальная картина становится то ли ближе, то ли дальше, этот момент я как-то не очень хорошо усвоил. Но могу с уверенностью сказать, что сейчас я бы хотел, чтобы реальная картинка была ближе к нам, ибо вой сирены снова стал приближаться. Он надвигался с юга, и с каждой минутой становился громче.

Мы прибавили шаг, а потом и вовсе перешли на бег. Через двести шагов Алиса начала задыхаться. Вместе с хрипами из горла вырывался кашель. Бег, как и высота, ей противопоказаны. Я посадил её на закрошки. На ходу допил остатки воды, сил чуток прибавилось.

Алиса прижалась ко мне, обняла за плечи. Весила она не так уж много, однако расход влаги и нанограндов резко возрос. Я начал перемежать бег с ходьбой. Это не особо помогало, потому что жажда мучила всё сильнее, я бы сказал: сильнее, чем на Василисиной даче. Там я просто сидел, потел, ничего не делал. Здесь двигаюсь, да ещё как двигаюсь.

Поднимаясь, солнце нагревало воздух. Волны искажённого воздуха колыхались, и среди них возник силуэт броневика. Если вернуться к теории преломления света, то броневик должен находиться очень далеко, во всяком случае, именно такой вариант меня бы устроил более всего. Но если до него те самые пресловутые пять километров… Хотя о чём я, какие пять километров? Я слышу его двигатель, а значит максимум километр. Патрульные должны вот-вот заметить нас, это дело минуты, и тогда вся охрана Загона прискачет сюда. А до свалки ещё метров пятьсот… чуть меньше… В горле песок, перед глазами круги. Будь проклята эта жара! Кто вообще догадался придумать такую погоду? Это же параллельный мир, а не другая планета, я попал сюда из вполне себе умеренной зоны, где существует зима, где много воды и бескрайние леса с медведями. Вашу мать, почему здесь не может быть так же?

До свалки оставалось шагов триста. Я уже полноценно созерцал грязные рожи местного населения. Мусорщики разглядывали нас с любопытством. Один вытянул руку, указывая куда-то за наши спины, обернулся к соседу, потом указал на меня. Ударили по рукам. Поспорили что ли?

Доберусь я до вас, суки!

Гудение двигателя стало громче. Я сделал последний рывок и нырнул за груду разбитых ящиков. Огляделся, увидел перед собой узкую дыру прохода и, не задумываясь, втиснулся в неё. Метра четыре пришлось ползти, потом проход расширился и я оказался в продолговатой камере. Возле стены валялось тряпьё, в тряпье кто-то шевелился. Рядом стояла кастрюля. Кастрюля с водой! Я припал к ней. Вода мутная, грязная, но я пил. Блаженство. Это лучшая вода в мире.

Следом за мной в камеру заползла Алиса. Чихнула.

— Господи, чем так воняет?

Я вытер губы. С конкретным запахом определиться было сложно, ибо вонь состояла из обычного мусорного набора: мышей, немытого тела, гниющей пищи — и ответил просто:

— Человеческой скорбью. Не сталкивалась? Это очень специфический запах, без привычки выдержать его сложно, но нам придётся какое-то время потерпеть. Если хозяева не погонят.

— Здесь кто-то есть?

— Ага, в тряпье сидит. Пить будешь?

Я протянул Алисе кастрюлю. Девчонка заглянула внутрь и отпрянула.

— Как ты можешь такое… Потерплю.

— Как знаешь, — я сделал ещё несколько глотков, поставил кастрюлю на прежнее место и, подхватив старый ботинок, метнул его в существо под тряпками. — Эй, хозяин, мордочку покажи, поприветствуй гостей.

Наружу выпросталась баба. Худая как смерть, одета в лохмотья. Длинные седые волосы свисали густой слипшейся массой, и мне не то, что разговаривать, смотреть на неё не хотелось. Но она хозяйка, а мы как бы незваные гости.

Женщина отвела волосы от лица, и меня обожгло.

— Данара⁈

Я узнал её мгновенно. Щёки впали, на лбу глубокие морщины, губы в коростах, по щекам струпья. Но я узнал её. Узнал! Минуту вглядывался в знакомые черты, не в силах что-то произнести или сделать и, наконец, выдавил:

— Милая…

На коленях подполз к ней, всхлипнул:

— Милая, как же…

Данара не шевелилась. Как сидела, сгорбившись, так и продолжала сидеть, уставившись невидящим взглядом в стену. Я протянул к ней руку, но тут же одёрнул, словно забоявшись прикоснуться к тому, что когда-то было…

— Данара, как же так? Почему?

Она меня не узнала. Для неё я был тенью, которая покачивалась перед лицом и мешала разглядывать стену. Покрытые мутной плёнкой глаза не реагировали ни на что.

Я застыл не в силах ни думать, ни плакать, ни говорить. Моя жена. Как долго я искал её, верил, надеялся — и вот нашёл. На свалке. Как же так?

Сколько я просидел перед ней, не знаю. Минуту, сутки, вечность. Время потеряло смысл. Где-то рядом шумел броневик, кричали. В любой момент нас могли вытащить из норы, поставить на колени. Что дальше? Ничего не хочу делать.

— Дон…

Сначала я подумал, что это Данара. Очнулась. Но говорила Алиса. Она наклонилась ко мне, положив руки на плечи, и повторила:

— Дон, соберись. Мы в опасности. То, что случилось с твоей женой — ужасно, но помочь ей ты не в силах. Она нюхач. Ты знаешь, что это значит. Она уже сгнила изнутри, прежней ей не стать, но у нас с тобой есть возможность избежать гибели. Дон, пожалуйста, услышь меня.

Всё верно — собраться. Да-да, я должен собраться. Помочь Данаре нельзя. Я знаю, кто такие нюхачи, видел, сталкивался. Порошок со временем меняет сознание, превращает человека в полутварь. Вернуться из этого состояния нельзя, только трансформация — продолжение жизни в другом теле и сознании. Но такой судьбы для своей жены я не хочу. Не хочу! Столько лет вместе. Пусть лучше… просто умрёт. Как же так, моя жена… А где Кира?

— Где Кира? — я схватил Данару за плечи, встряхнул. — Где наша дочь?

— Дочь?

Данара откинула голову и захихикала — противно, некрасиво, потом затряслась в ознобе и начала невнятно бормотать:

— Дочь, дочь, дочь, ночь, ночью. Забрали, забрали. Дозу! Обещали дозу… Дайте…

Снаружи кто-то ударил по ящикам и потребовал:

— Выходи!

Охрана периметра?

Данара отошла на второй план. Сначала позаботиться о себе, потом о ней. Взял автомат, протиснулся к выходу.

— Выходи!

Голос надтреснутый, саднящий. Говоривший не боялся нас, слишком самоуверен. Но при этом не заряжен, значит, не чувствует меня, не понимает, с кем может столкнуться. Это не патруль. Местные. Когда судьба завела меня в эти края в прошлый раз, я видел много людей. Мусорщики. Они живут здесь, вернее, выживают. Существование на грани между жизнью и смертью и регулярное потребление нюхача сделали их невосприимчивыми к страху…

Я обернулся к Данаре. Она забралась в кучу тряпья и не шевелилась. Добиться от неё сейчас чего-то невозможно, если вообще возможно.

— Выходи, — в третий раз потребовали снаружи. — Паклю запалю, суну. Дыму наглотаетесь. Живо вылезете.

Возле норы собралось человек сорок. Я чувствовал каждого. Основная группа находилась напротив выхода и враждебности не проявляла. Несколько человек стояли поодаль, почти на границе восприятия и тоже не казались опасными, лишь пять-шесть пятен мерцали в непосредственной близости. Эти готовы к агрессии, хотя возможно она вызвана непониманием происходящего. Удивлением. Кто-то посмел забраться на их территорию. Кто? Что ему нужно? При необходимости, я положу всех, но если навалится толпа, у меня банально не хватит сил и патронов.

Надо брать на понт. Или договариваться.

Я пробрался к выходу, выглянул. Ощущения не подвели. Расклад по противнику оказался именно таким, каким я себе представил. Люди — мусорщики, местная шваль, грязные, в лохмотьях, у большинства на лицах печать перерождения из-за длительного употребления порошка. У тех, кто впереди, в руках палки, подобия копий, наконечники выполнены из грубо заточенной арматуры, но держат их уверенно, пользоваться привыкли. Увидев меня, отшатнулись и выставили копья перед собой.

Я тоже выставил автомат, и вид его никого не порадовал. Что могут копья против калаша? Толпа неодобрительно загудела и начала раздаваться вширь, охватывая меня полумесяцем. Появились примитивные арбалеты. Не знаю, насколько хороши они в деле, но перспектива получить в бок ржавый болт не радовала. Мусорщики готовы были драться, решительные, однако, ребята.

— Слышь, эй! — один из копьеносцев опустил свою палку, похоже, старший. — Ты ладно, не стреляй. Мы тоже не дураки. Давай разговаривать.

Другое дело, поговорить мы всегда готовы, особенно за столом с едой и напитками.