Штурмовик из будущего-2

Глава 19

— Чего хмуришься? — Прорва устало плюхнулся на матрас рядом с Дивиным. — Удачно вроде слетали, вернулись без потерь.

— Да понимаешь, не идет у меня из головы то, как «маленькие» с нами поступили, — отозвался Григорий.

— А что не так? — искренне удивился Рыжков. — По моему, они здорово фрицам врезали.

— Так, да не так, — экспат медленно размял папиросу. — С одной стороны, «ястребки» действительно срубили нескольких «мессов». Но с другой, посуди сам, ради того, чтобы себе на фюзеляжи эти звездочки нарисовать, они ведь нас фактически в качестве живца использовали. Прикинь, что произошло бы, если меня те два охотника зажгли? Фактически, дело могло срывом задания закончиться. И я, дурак, не сразу въехал, что к чему, еще и похвалил их! — Дивин с силой дунул в папиросу, сунул ее в рот и ожесточенно зачиркал спичкой по коробку.

— Да и хрен с ними, — Прорва легкомысленно отмахнулся от приятеля. — Главное, что живы остались!

Григорий с жалостью посмотрел на него и покачал головой.

— Как был сержантом, так сержантом и остался! В этот раз мимо безносой проскочили, а что завтра будет, если еще какой-нибудь ухарь нас в качестве мишени «худым» подставит?

— Ерунда это! — Рыжков благодушно пощекотал свернувшегося в клубок Шварца за ухом. Кот лениво приоткрыл один глаз и недовольно мявкнул. — Айда лучше на танцы!

— К-куда? — поперхнулся от неожиданности экспат. — Ты о чем вообще?

— В село, куда еще, — терпеливо пояснил Гришка. — Там по вечерам под баян и патефон танцуют, знаешь ли, — Прорва язвительно улыбнулся. — И местные, и наши полковые девчата собираются. Откуда у них только силы находятся после службы марафет наводить?

— А я, значит, на роль пугала понадобился, — Дивин ощутимо напрягся, ожег товарища злым взглядом и тяжело катнул желваки под выбритыми до синевы щеками. — Ну спасибо тебе!

Рыжков, на удивление, ничуть не испугался, а, наоборот, лишь тихо засмеялся в ответ.

— В зеркало надо чаще смотреться. Ты разве внимания не обращал, что твои ожоги и шрамы за последние полгода исчезать начали?

— Ты серьезно? — Григорий недоверчиво нахмурился.

— Серьезней некуда, — солидно сказал Рыжков. — Эх, совсем твоя Таисия мышей не ловит. Хотя, — заколебался он, — может быть она нарочно молчит? Ну, чтобы тебя не увела какая-нибудь вертихвостка? А что, ты у нас жених солидный! Комэск, Герой...

— Вот, трепло, — беззлобно ругнулся на него экспат. Но потом вдруг серьезно задумался. В принципе, если предположить, вариант с регенерацией сожженной кожи не так уж и фантастичен. Горел-то в облике человека, а не мантиса, и после того, как сумел встать на Маршрут, на хитине боевой шкуры вроде никаких повреждений не замечал. То есть, изменений в «алгоритме» перестроения не произошло, не «прописались» глубокие сине-багровые шрамы и красные рубцы в коде трансформации. И, соответственно, истинная сущность вполне могла потихоньку начать исправлять людскую оболочку. Получается, что он сам просто-напросто уверил себя, что является уродом, махнул рукой и не обращал внимания на те положительные сдвиги, что, оказывается, потихоньку происходили в его внешнем облике. — Что, действительно ожоги проходят? — неуверенно спросил Дивин у приятеля, отчаянно боясь услышать, что тот просто пошутил.

— А то! — жизнерадостно заржал Прорва. — Так что давай, собирайся, да и погнали. Кстати, у меня немного водки заныкано, будешь?

— Зачем? — удивился экспат.

— Навеселе проще! — авторитетно объяснил Рыжков. — Пьяному море по колено. Опять же, если откажет какая фифа, то не так обидно.

— Да летчики, поди, нарасхват?

— Если бы, — огорченно вздохнул Прорва. — Бойцов много, а с женщинами — напряг. Поэтому даже всякая шваль из себя строит невесть что. Ну что, идешь?

— Без меня, — отказался Григорий, подумав немного. — Я лучше подушку подавлю минуточек шестьсот. Извини, устал, как собака. Кстати, советую и тебе отдохнуть. Знаешь, я уже давно подметил: молодой летчик обычно гибнет из-за того, что, не имея опыта, во время боя зевает врага. А вот опытный практически всегда из-за физической усталости.

— Скучный вы человек, товарищ старший лейтенант, — цыкнул зубом Рыжков. — Скучный и приземленный! От жизни нужно брать все, что можно. Сам знаешь, завтра может где-нибудь в бурьяне догорать будем. Так чего теряться-то? Вмазал, — Прорва щелкнул себя по кадыку, — поплясал, повалял какую-нибудь сговорчивую бабенку в травушке-муравушке, да и день не зря прожит, есть что вспомнить.

— Вали уже, творческая личность, не то Шварца натравлю! — отмахнулся от него Дивин. Кот, услышав свое имя, приподнял голову и вопросительно глянул на хозяина, будто спрашивая, что нужно сделать.

— Пойду я, в самом деле, — опасливо отодвинулся от него Прорва. — Зверюга у тебя бешеная, ишь фарами своими сверкает!

Экспат проводил Рыжкова внимательным взглядом. Хороший парень, Прорва, только учиться совсем не хочет. Так, пообтесался малость, нахватался по верхам и думает, что больше и не нужно. А воевать требуется с толком. Вот, немчура, как ни относись к ним, отличные профессионалы и дело свое туго знают. Молодняк свой в бой сразу не бросают, натаскивают потихоньку, учат. А у нас? Методических рекомендаций по вводу новичков в строй практически нет, учебных самолетов днем с огнем не отыскать, командиры зачастую просто не понимают, что новичкам требуется давать знания в комплексе, а не разбивать их на отдельные составляющие. Кстати, об обучении!

— Вы там не заснули, часом?

Двое летчиков, сидящих в дальнем углу палатки, оторвались от разложенных перед ними карт.

— Что вы, товарищ старший лейтенант, как можно! — отозвался один из них, маленький юркий кореец Леня Ким. — Грызем гранит науки, как полагается.

Его товарищ, сержант Болдырев, ядовито улыбнулся, но промолчал. Мутный тип, неприятный. Экспат знал, что этот субчик на фронте не новичок. Но в первом же боевом вылете умудрился заблудиться, сел в нашем тылу, думая, что находится на территории, занятой немцами. Сжег самолет и добирался домой пешком. Ему поверили, дали новую машину. Но во втором вылете он опять оторвался от группы, улетел черт знает куда, да еще потащил за собой прицепом другого неопытного пилота. В итоге они сели на брюхо после того, как закончилось горючее, серьезно повредили штурмовики. После этого Болдырева отдали под трибунал, где ему впаяли шесть лет. Но позволили искупить вину кровью и отправили в полк майора Хромова, разжаловав в сержанты. Обычное дело на войне. Другой вопрос, что Дивин совершенно не верил в случайность произошедшего с этим типом. Чувствовалась в нем какая-то гнильца. Смотрит исподлобья, к учебе относится с прохладцей, то и дело норовит втихаря выпить. Да и летчики стали подмечать, что кое-какие вещи начали пропадать. За руку сержанта пока не поймали, но грешили именно на него.

— И как успехи? Готовы совершить теоретический полет? — Старший лейтенант поднялся со своего топчана и подошел к пилотам поближе. Взял от стола табурет и уселся рядом с ними.

Сегодня Дивин задал молодым летчикам попробовать проложить на «немой» карте, где отсутствовали названия населенных пунктов, маршрут в любом направлении, называя при этом расстояния, примерные курсы и наименования всех обозначений.

Ким честно шуршал картой, с помощью штурманской линейки наносил карандашом отрезки маршрута от одного найденного им населенного пункта к другому, отмечал курсовые углы, расстояния и время полета, обводил красным цель полета.

А вот Болдырев, судя по всему, даже не начинал ничего делать. И сейчас нагловато посматривал на комэска, преспокойно покуривая. В глазах сержанта легко читался вызов. Дескать, плевал я на твои приказы. Интересно, это он такой глупый или задумал что-то?

— Можно мне? — по ученически поднял руку Ким.

— Валяй, — усмехнулся Григорий.

Кореец отвечал бойко и уверенно. Чувствовалось, что материал он проработал на совесть.

— Молодец, — остановил его экспат. — Скажи, а что такое боевой самолет?

— Самолет есть машина, предназначенная для доставки комплекта оружия к месту боя и обеспечения применения этого оружия по назначению! — Ким торжествующе улыбнулся.

— И снова молодец, — похвалил его Дивин. — А теперь вы, товарищ сержант.

Болдырев скривился и нехотя выдавил:

— Не могу, живот вдруг прихватило. Можно, я в санчасть схожу?

— О, как! — удивился Григорий. — Никак переел за ужином, бедняжка? Я смотрю, ты за стол-то с ложкой в первых рядах, а к самолету вразвалочку последним. И теория тебя ну совсем не привлекает.

Сержант прищурился и смерил комэска нехорошим взглядом. «Попадешься ты мне!» — читалось в водянистых, слегка навыкате мутно-серых глазах.

— Так я пойду?

— Проваливай, «обтекатель»!

Болдырев вздрогнул. Еще бы, «обтекателями» в авиации с иронией называли обслуживающий персонал, людей нелетающих. И услышать подобное пилоту было весьма обидно.

— Ладно, будет и на нашей улице праздник! — с угрозой в голосе произнес сержант, поднялся со своего места и направился к выходу из палатки, едва не подметая пол планшетом, что болтался на длинных, по последней моде, ремешках.

— Ты смотри, какой франт! — удивился Григорий, заметив, что на ремне у Болдырева подвешена финка с наборной, из плексигласа, ручкой. Да и пистолет новичок носит не в кобуре, а в «босоножке» — ременной плетенке, которая считалась среди летчиков особым шиком. — А ты чего ж зеваешь? — Ким сконфузился. — Хочешь, я тебя сведу с умельцем из БАО и он тебе такую же обновку спроворит?

— Спасибо, товарищ командир, но не надо. Я пока так похожу.

— Вот и правильно, — подмигнул ему экспат. — Незачем время на всякую ерунду тратить, лучше делом заняться. Продолжим!

С высоты в восемьсот метров земля представала в виде огромной карты, на которую нанесли синие жилы рек и ручьев, паутинки дорог, маленькие, словно игрушечные, жучки машин и танков. Кое-где поблескивали на солнце ажурные нитки железных дорог.

Но для Григория, ведущего шестерку «илов» на боевое задание, вся эта красота выглядела иначе: река — водный рубеж, холм — возможный опорный пункт гитлеровцев, роща — укрытие для немецкой колонны, пасторальный лужок — замаскированный полевой аэродром. Что поделать, война учила видеть все весьма специфически.

— Перестроение! — отрывисто скомандовал экспат и штурмовики красиво перестроились в правый пеленг, готовясь к атаке. Четверка «яков» стремительно унеслась вверх.

Дивин напряженно вглядывался в землю, пытаясь отыскать разложенные полотнища условных сигналов, которыми пехота должна была обозначить направление удара. Сегодня предстояло обработать участок, где засели отступающие фрицы. Они умело вкопали в землю несколько танков и теперь намертво удерживали этот рубеж, не давая возможности советским войскам развить наступление.

— Черт, да где же они? — Комэск выругался с досады. Понять что либо внизу не удавалось даже ему. Не помогал ни богатый опыт, ни сверхострое зрение. Сплошная мешанина разрывов и стелющийся по перепаханной снарядами земле плотный дым затрудняли обнаружение вражеских позиций. Да и, чего греха таить, мастерами маскировки фрицы были весьма изрядными.

— Кощей, как бы по своим не ударить, — прорезался сквозь треск в наушниках озабоченный голос Куприянова.

— Да понимаю я! С командным пунктом никак связаться не получается. — В эфире на самом деле творилось черт знает что. Как обычно, в разгар боевого дня назойливо пищат морзянки, слышны чьи-то позывные, приказы и команды, хриплый мат боли и радостные возгласы. Пойди, разбери, где здесь эта проклятая «Резеда»?! А Николай прав — без четкого понимания, где свои, а где — чужие, можно влипнуть в неприятную историю.

Слева по курсу вспухли несколько серо-черных облаков. Но эта стрельба вдогонку фашистских зениток «илам» не опасна. Эффективность ее чрезвычайно низкая и поэтому Григорий даже не стал отдавать команду о выполнении противозенитного маневра, сосредоточившись на «чтении» обстановки на земле.

— Есть! — радостно воскликнул вдруг Дивин. Близкий взрыв отбросил в сторону маскировочные сети, раскрыв искусно спрятанные позиции противотанковой артиллерии немцев. — Ребятки, курс сто десять!

Штурмовка была ожесточенной. Обрабатывая зарывшихся в землю немцев, эскадрилья делала уже четвертый заход, когда ведущий истребителей прикрытия, что носились над «ильюшинами», связался с экспатом и встревожено предупредил:

— Кощей, на подходе «мессера» с «лапотниками», уходим!

Дивин повернул голову. С запада быстро приближалась черная туча мошкары. Она стремительно вырастала в размерах и вскоре уже можно было ясно различить три девятки Ю-87 и двадцать «мессершмитов». Судя по всему, нещадно избиваемые наземные войска фашистов запросили помощи и их командование решило парировать нашу атаку.

Десять против тридцати семи. Что делать? Конечно атаковать, как иначе?! Стоит им сейчас развернуться и начать уходить и «худые» мгновенно набросятся, задавят численностью. А «юнкерсы» тем временем преспокойно нанесут мощный удар по пехотинцам и танкистам, идущим в атаку на гитлеровские оборонительные позиции, сорвут ее, дадут возможность своим войскам еще глубже зарыться в землю и тогда выковырнуть их оттуда станет во стократ труднее.

— Приготовиться к атаке! Бьем «лаптежников» в лоб, лезем прямо в их кучу.

Замысел был прост. Настырно атаковать подошедшие к месту боя гитлеровские пикировщики, смешать их строй, напугав возможным тараном, заставить сбросить бомбы на свои позиции. Ну и заодно укрыться от «мессов» в гуще Ю-87.

— «Горбатые», вы что задумали, валим домой! — забеспокоился ведущий «яков». — Гансов до жопы, они нас в два счета срубят!

— Глохни, падаль! — презрительно выплюнул экспат. — Хлопцы, сначала обстреляем ведущих «лапотников». Прорва — бей по второй девятке, Катункин — на тебе третья.

Шестерка Ил-2 синхронно развернулась навстречу гитлеровцам и смело ударила им прямо в лоб. «Мессеры» потеряли всего несколько секунд, не сразу сообразив, что русские решатся на столь отчаянный шаг и этого вполне хватило штурмовикам, чтобы нанести мощный удар по их подопечным.

Строй фашистских пикировщиков сломался. Один загорелся и начал падать, другой как-то неуклюже развернулся, задел крылом товарища и в воздухе вспух огненно-черный клубок. А избавившиеся от своих бомб и потому вполне маневренные «ильюшины» вломились в их строй, как стая волков в овечью отару.

— Стрелки, не зевайте, насыпьте им перцу за шиворот!

Эх, если бы еще эти трусы помогли, мелькнула в голове Дивина шальная мысль, сейчас бы чертям тошно стало.

Вражеский бомбардировщик надвигался на него, стремительно увеличиваясь, закрывая штырек носового прицела. Григорий в мельчайших подробностях уже мог разглядеть бледное лицо фашистского пилота, который что-то кричал, широко раскрывая рот. Не иначе, звал «худых» на помощь, умолял спасти его от проклятого ивана. Хрена тебе лысого, сволота, получай!

Экспат с ожесточением надавил на гашетки и на крыльях его самолета расцвели огненные цветы, к «юнкерсу» потянулись разноцветные струйки, уперлись в размалеванный драконами и тиграми борт, нещадно раздирая его в клочья. Миг и немец густо задымил, заклевал носом и резко пошел на снижение.

— Влево! Влево, командир! — закричал в этот момент стрелок и Дивин потянул ручку управления, сразу же остро пожалев, что под ним сейчас не легкая «ласточка»-«як». Вот где фигуры высшего пилотажа крутить одно удовольствие.

Мимо пронеслись трассы чужих очередей. «Худой» с оглушительным ревом промчался сверху, едва не врезавшись в хвост штурмовика и Григорий успел заметить даже пару пробоин в его желтом брюхе и тянущийся за истребителем дымный след. Видать, не зевали наши стрелкачи, встретили мерзавца как подобает. Жаль, что не сбили, но и так неплохо.

Еще один «юнкерс» перевернулся на спину и, объятый дымом и пламенем, стал падать. Фрицы не выдержали и торопливо стали освобождаться от подвешенных под фюзеляжами бомб. Боевой порядок «лаптежников» окончательно сломался, превратился в безобразную кучу-малу, где каждый летчик стремился лишь убраться подальше от сумасшедших русских, вырваться из их огненных клещей.

— Не отставать, садитесь им на хвост! — закричал Дивин. Ни в коем случае нельзя было отрываться от «лапотников», чтобы не дать возможности «мессершмиттам» отыграться на дерзких противниках.

Группа «ильюшиных» рванула вдогонку, добавляя паники и неразберихи, расстреливая в упор обезумевших гитлеровских асов.

Но все хорошее рано или поздно заканчивается. Вот и немцы, наконец, сумели все-таки оторваться от преследователей, и экспату пришлось в срочном порядке командовать «сбор», замыкая оборонительный круг и вытягивая его на восток, чтобы уйти на территорию, занятую своими войсками. Хорошо еще, что все шесть машин каким-то чудом уцелели в этой сшибке, хотя самолет Куприянова подозрительно кренился на правый бок, а в фюзеляже «ила» Валиева зияла здоровенная дыра.

«Мессершмитты» яростно набросились на группу советских штурмовиков, но дружный огонь шести стрелков и пулеметно-пушечные очереди пилотов заставляли их открывать огонь издалека и потому урон от него получался минимальным.

И тут произошло неожиданное: из мотора «ила» Челидзе вдруг полыхнуло пламя. Экспат не смог понять, кто именно нанес роковой удар — все мысли были заняты тем, как помочь товарищу, что ему подсказать, чтобы спастись.

— Маневрируй, Реваз! Слышишь? Маневрируй, сбивай огонь! И тяни, тяни на восток, дружище, линия фронта уже близко!

— Не вижу... ничего не вижу...

Слабый, едва слышный голос Челидзе полоснул по сердцу острой болью. Что с ведомым? Ранен?

«Ил», разматывая за собой широкую траурную ленту черного дыма, стремительно понесся к земле. Григорий попытался было прикрыть его, но огненные трассы вмиг преградили ему путь. Оставалось лишь держать строй и бессильно материться, беспомощно наблюдая за тем, как два «месса» нагло, совсем не опасаясь возможного ответа, заходят в хвост машине Челидзе и начинают слаженно бить по ее хвостовому оперению. Самолет Реваза превратился в огромный факел, косо прочертил свой последний штрих в небе и врезался в землю перед фашистскими позициями.

— Суки! — громко крикнул Валиев. Его штурмовик задрал нос и выплеснул мощную струю огня в сторону крутящихся рядом с ним «мессершмиттов». Один из истребителей не успел увернуться и, перевернувшись через крыло, камнем рухнул вниз.

— Так их, «горбатые»! — азартный возглас в эфире незнакомого летчика заставил пилотов штурмовиков начать еще сильнее крутить головами. Неужели помощь? После того, как «яки» бросили их, Григорий уже и не рассчитывал на чью-нибудь поддержку.

Восьмерка истребителей с незнакомыми очертаниями, но с эмблемами советских ВВС, свалилась на «худых», с ходу зажгла троих и деловито начала разделывать под орех оставшихся. Фрицы тут же прекратили бой и сыпанули в разные стороны.

— О, так это «кобры», — сказал удивленно Прорва. — В первый раз их вижу вживую.

Экспат рукавом гимнастерки вытер мокрое от пота лицо. Кобры — шмобры... плевать! Внутри все дрожало и ныло. Руки словно прибавили в весе и Дивин едва мог заставить их двигаться. Усталость навалилась, точно огромная плита, придавила к сиденью, плеснула в глаза свинцовой мутью.

— Домой, ребята, — через «не могу» прохрипел Григорий, стараясь не вырубиться, остаться в сознании.

Неожиданно пришла пугающая, поначалу, а потом, если подумать, вполне здравая мысль, которая вытеснила все остальные и целиком захватила сознание: те четверо истребителей, что оставили их на съедение гансам — покойники. А потом хоть потоп!