Схватка

Глава 16

…Раненый в руку татарским срезнем, князь Мстислав Глебович чудом вырвался из сечи. Верным ближникам пришлось закрыть его щитами-тарже — собственными телами! Стрела, сорвавшаяся с тетивы тугого составного лука, прилетела с осадного тура. И на близком расстоянии ударила с такой силой, что широкий наконечник-срезень сумел пробить кольчужные кольца!

И ведь поганые с этой самой башни полезли столь густо, прорываясь именно к князю, что даже старшие дружинники едва смогли выдержать напор покоренных! Пришлось и Мстиславу поработать мечом — князь даже успел сразить одного татарина, но тут же был ранен стрелой. А в следующий миг он едва успел отклониться от вражеского удара, способного снести его буйную голову с плеч! Отделался рассеченной щекой — и пришедшим вдруг осознанием, что он, князь, не обязан биться с ворогом в первых рядах…

Впрочем, как бы кто ни пытался оскорбить Мстислава Глебовича, но никому и в голову не пришло бы прозвать его трусом! Князь Черниговский не покинул стену, а лишь отступил к дверному проёму башни, пытаясь хоть немного отдышаться после яростной и хаотичной схватки — и принять нужные решения.

…Бросив вперед покоренных ясов и грузин, чингизиды сделали пусть спорный, но очень сильный ход. Облаченные в отличные чешуйчатые или пластинчатые панцири горцы понесли от обстрела со стен заметно меньшие потери, чем если бы первой волной на штурм пошли бы половцы или сами монголы. А оказавшись на стенах, опытные воины, по сути, обреченные на смерть, рубились с небывалым ожесточением и отчаянием! Своей ратной выучкой и качеством брони ничем не уступая старшим дружинникам, наибольшие потери покоренные понесли во время подъема по лестницам и в самом начале схватке на стене… Тогда отроки младшей дружины и ополченцы, имея численное превосходство, поначалу еще брали верх.

Но все изменилось, когда враг пошел на штурм с уцелевших осадных башен, а по лестницам вслед за горцами густо поползли половцы и прочие покоренные…

Верно оценив обстановку, князь, не успевший даже перевести дух, снял с пояса боевой турий рог — и трижды в него протрубил, приказав старшей дружине вступить в бой!

Под рукой Мстислава Глебовича собралась значительная рать — а потому сегодня, готовясь к отражению вражеского штурма, он не вывел на внешнюю стену все войско. Четыре с половиной сотни владимирских ратников он оставил в каменном детинце, а едва ли не весь городской полк — две тысячи ополченцев Чернигова — оставил защищать оборонительный обвод старого города. Лишь пять сотен умельцев, составляющих обслугу крепостных пороков, остались подле князя…

И еще до того, как враг пошел на приступ, всех жителей посада и нового города отвели в старый град, спрятав детей и непраздных женщин в детинце.

Отсюда, к слову, и пошло первое название крома…

В итоге на стены внешнего оборонительного кольца стен Мстислав Глебович вывел чуть более половины своей рати. И прежде всего — уцелевших галицких ратников под началом Даниила Романовича, и киевлян с собственным воеводой. А кроме того, северское ополчение и младшие дружины князей, откликнувшихся на призыв защищать стольный град…

И только немногочисленные гриди старшей дружины, итак понесшие немалые потери во время вылазки, до поры остались в стороне. Князь свел их всех в единый отряд всадников, насчитывающий две сотни мужей — их Мстислав Глебович собирался использовать только в крайнем случае, если наметится настоящий прорыв… Тогда всадники смогли бы быстро добраться до любого участка оборонительного обвода и, поднявшись на городни, дружным ударом опрокинуть ворога!

Вот только, как кажется, прорыв поганых наметился едва ли не везде…

— Лучники, отступить к вежам! Все лучники — к вежам!!! Афанасий, скачи к воеводе Роману в детинец, пусть ведет сюда всю конную рать!

Опытный воин, Мстислав Глебович принял, по сути, единственное правильное решение. Разрушив облам городней, татарский порок не тронул городские башни — просто потому, что не хватило время. И теперь уцелевшие лучники, отступив в них, смогут бить по врагу из узких бойниц боевых веж, которые и делят стену на участки-прясла, длинной как раз в полет стрелы!

Вот только кто его услышал в горячке боя…

Осталось надеяться, что гонец быстро доберётся до детинца — и полторы сотни владимирских бояр с боевыми слугами вовремя подоспеют на помощь! Ну, или хотя бы прикроют отступление уцелевших защитников внешней стены…

Мстислав Глебович твердо решил, что не оставит без защиты старый город. Ведь внешняя стена итак разбита во многих местах, держаться за нее зубами нет смысла! Проще будет отступить, выведя из схватки немногих уцелевших — и запалив новый город в тот миг, когда татары бросятся преследовать и грабить! Сколько тогда поганых погибнет в огненной ловушке?! Да и все пространство между первым и вторым кольцом стен будет полностью очищено от любых укрытий, коими могли бы воспользоваться агаряне… А то, что огонь перекинется на старый град — того князь не боялся: заранее все продумав, ближние к его городням избы давно уже разобрали!

— Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь Защититель живота моего…

Неожиданно разобрав в шуме сечи слова двадцать шестого псалма, читаемого нараспев крепкими мужскими голосами, князь удивленно обернулся — и узрел трех молящихся мужей. Мгновением спустя он признал: это были чернецы из братии, до того ходившей по стенам крестным ходом с епископом Порфирием. Вот только теперь они сменили рясы на стеганки, взяв в руки простые щиты и топоры… Отвечая на немой вопрос князя, седой, но еще довольно крепкий муж с застарелым шрамом на щеке, с поклоном заговорил:

— Иноки мы, монашеский постриг еще не приняли. Испросили у владыки благословения, и епископ дозволил остаться на стене… Ранее ведь мы в младшей дружине княжеской ходили, и руки наши ещё крепки: послужим еще раз в ратном деле, поможем оборонить град от поганых. Дозволишь, княже?

Мстислав Глебович, удивившись, но и укрепившись духом от неожиданного присутствия в бою иноков, только добродушно усмехнулся — и согласно кивнул головой:

— Дозволяю, братья. Сейчас каждый муж в сече сгодится…

С этими слова князь обратился взгляд свой в сторону сражающихся — и видя, что враг еще сильнее потеснил защитников, истово перекрестился… После чего шагнул вперед, увлекая за собой и ближников, и иноков, про себя прошептав продолжение первых строк псалма:

— Господь Защититель живота моего, от кого устрашуся?

Даниил Романович с яростным криком вонзил меч в грудь татарина, показавшегося над проломом, сбросив ворога со стены! Но уже мгновением спустя он пошатнулся от сильного толчка: в живот его ударил степняцкий срезень, не пробив, впрочем, прочной дощатой брони… А в следующий миг Волынскому князю пришлось быстро присесть, пропуская над головой стремительный удар половецкой сабли! Рубануть в ответ, как и уколоть он просто не успел — но, резко распрямившись, ударил плечом в грудь ворога, едва не сбив того с ног! Потерявший равновесие противник пошатнулся, раскрылся — и вот теперь Даниилу хватило пространства для добивающего удара меча…

Верхняя треть княжеского клинка обагрилась кровью — и тут же в спину Даниила врезался татарский щит-калкан, отбросивший его к внешней стенке, едва ли не к самому пролому! От рухнувшей сверху сабли он едва успел закрыться плоскостью клинка — а в следующий миг уже в спину поганого, поднявшего руку для второго удара, врезалась секира ополченца! Враг пал — но спустя удар сердца завалился назад и русич, облаченный в простую холщовую рубаху… Даниил успел разглядеть торчащий из живота ратника срезень — а после, даже не попытавшись встать с настила облама, он резко вскинул вверх меч, самым острием достав замершего у бреши татарского лучника! Последний только поднялся на стену, с ходу вступив в бой — и просто не успел заметить князя…

Хаос.

Трудно подобрать слово, способное более точно описать то, что происходит сейчас в обламе, разбитом пороком агарян. По всей протяженности боевого яруса крепостной стены Чернигова кипит лютая сеча, в которой нет ни правил, ни строя, ни единого управления. Люди с обеих сторон пытаются убить друг друга, каким угодно подлым и низким способом, без всяких правил и без всякой чести! Вот только одни при этом защищают свой дом и своих близких — а другие собираются его ограбить и сжечь, истребив всех, кто окажется на пути, и полонив уцелевших…

Всего треть покоренных горцев прорвалась на стену, заодно пробив дорогу половцам, тюркам, монголам, следующим позади. Причем штурмовые лестницы последних, оснащенные крючьями для захвата за стену, крайне тяжело оттолкнуть от проломов — разве что переломить бревном пополам, но и это не всегда удается… И ведь каждый раз новая лестница встает к городне за место старой! И вновь ползут по ней вверх поганые агаряне…

Что удивительно, но именно в схватке на стене русичи не имеют большого преимущества перед степняками. Они не могут ударить клином «кованой рати», протаранив ряды врага за счет разгона более мощных и сильных жеребцов гридей старшей дружины. Не могут встретить татар и плотным строем ощетинившейся копьями пехоты, прикрывшейся ростовыми червлеными щитами… В развернувшейся на пряслах черниговской стены схватке никто не слышит команд даже десятников! Между тем враг, поднявшись по лестнице, появляется за спиной (или сбоку) в любой миг схватки… И наносит коварный удар кривого клинка, пока ты не видишь татарина, или успевает выпустить одну, вторую стрелу — также в незащищенную спину! Кажется, что удары сыплются со всех сторон — и что смерть в любой миг может забрать тебя…

Поганые давно бы уже прорвались за стену — но подъем или спуск на городни осуществим только через боевые башни-вежи. А те пока еще держатся, став едва ли не последними рубежами обороны русичей… Узкие проходы в них легче защищать, а едва не у каждой бойницы встало по лучнику; кроме того, на помощь защитникам внешней стены трижды приходило подкрепление.

В первый раз это была старшая дружина северских князей — пусть и не столь многочисленная, но ударившая дружно и крепко, потеснив панцирных татарских нукеров, что дало защитникам возможность сжечь еще три тура…

Во второй раз на стену поднялись уже расчеты пороков — против воли Мстислава Глебовича. Но последнего оглушили в сече, и князь чудом спасся — его на своих плечах вытащил из схватки последний уцелевший инок… Прочие же ближники пали в схватке с горами, порвавшись к туру, и сумев все же зажечь перекидной мост!

Так вот кязь намеревался отвести обслугу камнеметов во внутренний град — но черниговцы во главе с венгром Бориславом, по своей воле пошли в сечу. В большинстве своем с простыми плотницкими топорами или засапожными ножами в руках, без брони… Но и они сгодились в хаосе взаимного истребления, в коем уже не осталось места умению сражаться строем — и практически не осталось места собственной ратной выручке. Видишь татарина — руби, режь, коли! В голову, со спины, с бока! Лишь бы убить очередного ворога — и тут же шагать к другому… Особенно, пока он тебя не увидел!

А пороки — а что пороки? На стенах уже не осталось никого, кто мог бы подсказывать расчетам правку на стрельбу по атакующему град ворогу! Да и штурмовой тумен поганых весь целиком встал у подножия крепостной стены, оказавшись вне пределов досягаемости крепостных камнеметов… Не пронести пороки и за внутреннее кольцо крепостной стены старого города — просто не пролезут в ворота. Тогда ради чего оставаться подле них, коли соратникам нужна помощь в сече?!

Вот только сумев помочь и на какое-то время даже уравнять чашу весов боя на стене, практически вся обслуга пороков была в итоге перебита погаными…

Наконец, полторы сотни владимирских ратников, чья атака, по замыслу Мстислава Глебовича, должна была задержать УЖЕ прорвавшегося ворога, дав последним защитникам стены отступить в старый град, да подпалить «новый», также поднялись на стены — пусть ненадолго, но потеснив ворога, освободив часть прясел!

На которые тут же стали подниматься новые поганые, коим, как кажется, просто несть числа…

Сразив татарского лучника, Даниил Романович уже с трудом поднялся на ноги — и замер у бреши так, чтобы оказаться справа от любого, кто поднимется по лестнице. Ибо во-первых, левая сторона туловища нукеров практически всегда прикрыта щитом-калканом — а вот справа атакующий открыт. И во-вторых, оказавшись в помещение, человек чаще всего направляет свой взгляд именно налево… Так вот, князь замер у пролома, ожидая нового ворога — и готовясь коротко и быстро колоть мечом… Но на мгновение посмотрев в пролом, он на оторопело замер — а глаза его широко раскрылись от изумления!

И ведь есть чему изумляться: в бреше, открывающей обзор на киевскую дорогу, Даниил Романович узрел, как по старому тракту следует могучая, конная рать, пока еще шагом разворачиваясь для удара! Также князь сумел разглядеть, что среди стягов с ликом Спасителя и Богородицы, трепещут также и знамена — знамена с золотым владимирским львом на зелёном поле и белым конем Рязани на красном! Знамена со смоленским медведем — и полоцкой жар-птицей, переяславльским крестом!

Кажется, едва ли не вся Русь явилась на поле боя — хоть это на самом деле не так. На помощь Чернигову явились лишь те дружины, что успели прийти, и числом их хорошо, если тысяч пять наберётся!

Хотя скорее даже четыре…

Но даже эту угрозу татары восприняли всерьёз.

Ещё не вступивший в бой тумен, едва ли не целиком монгольский, принялся спешно разворачиваться навстречу неожиданному подкреплению, пришедшему на выручку северянам… А после Даниил Романович уже ничего не смог увидеть: немного промедлив (очевидно, также увидев конную рать русичей!) к бреши подтянулся очередной ворог. И его Волынский князь успешно сразил, хладнокровно вонзив клинок в правый бок! Но этот удачный удар, увы, не остался незамеченным для следующего татарина. И подтянувшись на последнюю перекладину лестницы, он перекинул щит-калкан на правую руку — подвесив его с помощью локтевого ремня, как при стрельбе. И уже следующий миг щит выручил степняка, спас его от укола князя, чей меч лишь скользнул по калкану… А сам степняк ворвался внутрь городни, вступив с Даниилом в бой!

И сразу следом за ним в пролом пролез очередной татарин, а за ним ещё один, и еще… Но и на помощь князю подоспело двое ратников, сцепив края своих щитов с его щитом! И перегодив облам однорядным строем, уцелевшие русичи попятились к веже, пытаясь удержать напор поганых…

Между тем в поле, кованая рать русичей, состоящая лишь из всадников младшей и старшей дружин, разделились надвое. Отроки младшей вырвались вперёд рассыпным строем, лавой — и устремились навстречу ворогу, на скаку накладывая стрелы на тетивы… В то время как гриди старшей, невидимые за спинами соратников, принялись спешно сбиваться в плотный бронированный клин, начавший к тому же смещаться вправо. Ибо, в свою очередь, на левом крыле монгольского тумана виднеются роскошные бунчуки ларкашкаки и его гвардейцев!

Одним единственным тараном, способным развалить строй лёгких всадников и прорваться к самой ставке Батыя, вознамерились русичи закончить битву… И саму войну — ясно понимая, что если потерпят неудачу, шансов уцелеть у них в грядущей сече нет никаких…