Схватка спецслужб, или Где решаются судьбы мира

Глава 18

Самолет, взявший курс на столицу островного государства Новая Зеландия, Веллингтон, совершал посадку в австралийском городе Мельбурн. Где Румянцов и оставил самолет, уведомив диспетчерскую службу аэропорта. Получив «добро» на «отдых в удобных для него местах», Иван Михайлович понял, что может действовать по своему усмотрению.

А тем временем в Москве Архимандритов встретился с главой государства. После обсуждения некоторых важных политических вопросов немолодой и полноватый лидер страны доверительно сказал своему собеседнику:

— А вы оказались правы. Действительно, никакого другого алмаза быть не может. Я иногда бываю в Алмазном фонде и любуюсь «Шахом» и «Орловым». Как думаете, это самые крупные алмазы или нет?

— Вы знаете, это одни из самых крупных алмазов, причем не только в нашей стране. Но не думаю, что это предельные размеры этих драгоценных явлений нашей щедрой природы.

— Я тоже так думаю.

На том, завершив разговор, Арсений Алексеевич Архимандритов расстался с главой государства.

Проходя по кремлевским коридорам, он встретился с членом Политбюро Ютваковым. Тот любезно поприветствовал коллегу, а затем спросил:

— Арсений Алексеевич, говорят, вы хорошо знаете Австралию, не могли бы вы мне посоветовать, где там можно провести некоторое время с пользой и для дела, и для здоровья, конечно?

Арсений Алексеевич не ожидал подобного вопроса и с иронией поинтересовался:

— А что, у нас в стране разве нет прекрасных мест для отдыха?

— Да это не мне, это моя Ада вздумала побывать в Австралии. А я вот знаю, что вы не раз там были, можете посоветовать.

Архимандритову стало интересно узнать, что же кроется за желанием дочери Ютвакова отдохнуть так далеко от Родины… Конечно же, он узнает.

— Пусть ваша дочь летит в Австралию, там много любопытного. Есть прекрасные места отдыха в Сиднее, в Брисбене, в столице Канберре…

Ценя время и не желая продолжать пустой разговор, Архимандритов, чуть наклонив голову и пожелав «доброго отдыха дочери», пожал коллеге по Политбюро руку и решительными шагами направился к выходу.

…Выйдя из мельбурнского аэропорта, Румянцов взял такси и умчался в Сидней. Шофер явно обрадовался такому клиенту. Работая у босса, Румянцов никогда не испытывал нужды в деньгах на проведение той или иной операции. Иногда он располагал просто баснословными суммами. Правда, взять что-либо из, казалось бы, неподконтрольной суммы, чтоб тайно положить на свой счет в надежном банке, было невозможно; да подобное кавторангу и в голову не приходило. Потому как не было такой тайны, которую бы удалось сокрыть от всевидящего ока Папы Сени.

Часа через два такси остановилось по указанному адресу. Румянцов оказался на вилле доктора Найка Фрэйзера — давнего приятеля, с которым его познакомил Архимандритов, когда они все трое встретились в Новой Зеландии.

Время, проведенное на вилле, благотворно повлияло на душевное состояние Ивана. Он и в самом деле решил дать себе короткий отдых, продолжая, между тем, анализировать ситуацию и ожидать сообщений от своих агентов, работающих в разных странах.

Только в минуты редкого отдыха Иван пребывал в странном расположении духа, когда незнамо отчего хотелось возвращать себя в детство и юность и, закрыв глаза, ощущать себя иным, пытливым, непосредственным, молодым, не знающим ни побед, ни поражений, ни опыта его теперешних лет.

Просыпаясь по утрам, Иван выпивал свежевыжатый джус и с наслаждением не менее часа плавал в бассейне, вбирая в себя лазоревую прохладу воды. Затем устраивался в шезлонге в тени величественных пальм и экзотических цветов, благоухающих всевозможными ароматами, кавторанг закрывал глаза, отключаясь от мира, чтобы в эфемерном экстазе возвращаться в манящую юность. Словно настоящий мир — со всеми его красками, звуками, запахами и событиями — существовал только в этом призрачном, давно ушедшем времени, а не здесь, не сейчас… Его мозг создавал реалии, одновременно воспринимаемые и как райское счастье, и как безвыходная тоска о безвозвратном. Он мог оставаться в этом состоянии до изнеможения… о, если б это ему было только позволено!

Так он проводил время до завтрака. Пока стройная молодая женщина, больше похожая на порхающую вдоль бассейна бабочку, не подавала на золоченом подносе еду. После ее непременного «плиз, сэр» и его произносимого полушепотом ответа «сэнкью, Джулия» он нехотя группировался и отключал болезненно-сладкие мысли о детстве и юности, проведенных в божественном Крыму.

В тот день, изрядно наплававшись и уже в шезлонге выставив ноги в сетчатую тень ярко цветущего кустарника, Румянцев вновь задумался. Не хотелось признаваться, как ему все надоело и как он устал от своей никчемности, а также, как ему сейчас казалось, от своей чудовищной нереализованности. Будь он моряком, как и мечтал в детстве, разве же он провернул бы столько нелепых, столько умопомрачительных, даже, можно сказать, нечеловеческих дел… И причем тут самореализация? Тут явная реализация чужой воли, чужого замысла; услужение на грани жизни и смерти… Его сознание медленно погружалось в мирное течение самой, как он искренне считал, красивой речки в мире Бельбек, которую много ранее жившие тут люди называли Кабарта, как и станцию, на которой Иван рос и взрослел.

Одним из самых любимых мест его детства был Горный ключ, живописный холм в широкой впадине на склоне горы километрах в четырех от железнодорожной станции. В 50-е годы XX века на Горном ключе, рядом с руинами когда-то великолепного двухэтажного дома управляющего, построенного еще в конце XIX века, в небольшом домике жил лесник Григорий Грузинов. Его дом стоял у подножия холма, плавно переходившего в заросшую лесом гору. На вершине холма и поныне стоит разрушенная красными варварами церквушка, на иссушенных крымским солнцем стенах которой еще видны куски небесной лазури. Рядом, на косогоре, в плотных зарослях граба и терновника покоится старое кладбище, почти не видимое, пока случайно не набредешь на этот непролазный тенистый шатер. Когда-то, в далекие 50-е годы, сюда приходили поминать предков в День поминовения усопших, прозванный в народе Красной горкой, почти все жители станции и ближайшей деревни. Прибегали и мальчишки, и в тот день, и просто так, подсобирать патронов, винтовок и гранат — самых привычных игрушек послевоенных лет…

Это место притягивало Ваню Румянцева; словно была здесь своя тайна, свято хранимая и руинами церкви, и зарастающим древним кладбищем, и темными горами, оседающими, словно усталые великаны, на железнодорожные пути, дорогу вдоль полотна и узкие колхозные поля.

Местные жители, да и Григорий Грузинов говорили, что в годы войны у подножия гор, вдоль железки, на Горном ключе находился немецкий склад боеприпасов. А в 1944-м, когда Красная армия вела здесь бои против войск 17-й армии вермахта, одна из бомб, сброшенных советским бомбардировщиком, угодила в склад. Взрыв разнес часть хранимых боеприпасов, но часть осталась в земле. Мощная взрывная волна вдруг обнажила вход в тщательно замаскированное подземелье у подножия холма. Но таинственное подземелье оказалось заминированным. И о том немцы узнали чуть ранее Советов, еще во время своего нахождения в Крыму. Сведения ли получили от кого или случайно обнаружили, однако, когда никто из немецких специалистов-саперов не смог разобраться, как разминировать вход, был сделан запрос в Берлин. Откуда приказали до приезда специалистов вход заделать. Но военное лихолетье и сопутствующие проблемы не позволили берлинским саперам приехать на Горный ключ.

И вот в 1944-м бомба вновь открыла таинственный вход, но на этот раз уже советским товарищам. Однако тех в первую очередь интересовало быстрейшее освобождение Севастополя от противника. И пока шли бои, кто-то быстро и тщательно все замуровал, натащив ползущие сверху, с гор, ветви лиан и кустарника. А вскоре здесь же, на Горном ключе, обосновался лесник микензиевского лесничества Григорий Грузинов, большой любитель лошадей, природы и умиротворенного спокойствия.

Уже потом, после окончания академии, работая у Арсения Алексеевича Архимандритова, Румянцов с неким тайным потрясением узнал, что здесь, в этой конторе, известно все (все-все!!!), что с ним самим происходило, начиная с первых дней и даже с часа рождения. А потому было известно и обо всех, кто окружал мальчика по жизни. Интерес этот никак не назовешь праздным. И хотя при желании Папа Сеня мог получить информацию о каждом живущем на земле человеке, не говоря уже о населяющих Советский Союз, — Ванечка интересовал его, потому как был потомком славных предков из знаменитых аристократических родов канувшей, уничтоженной, разворованной Российской империи. Папа Сеня знал, а Ванечка — нет; до поры до времени не знал, пока босс не пожелал ознакомить своего референта с его же родословной…

О, о ком только не были собраны сведения в бесчисленных тайниках и архивах Архимандритова. В одной из папочек, которую как-то дал Арсений Алексеевич, были изложены документально подтвержденные факты из жизни Григория Грузинова. Как оказалось, он был внебрачным сыном одного из князей Щербатовых и вдовствующей графини Ростопчиной, после преждевременной смерти супруга проживавшей в Ялте. От их любовной связи родился сын Владислав, ставший впоследствии Григорием Грузиновым. События Первой мировой войны столь потрясли князя Щербатова, что к началу 1916 года он пришел к твердому убеждению надолго, если не навсегда, покинуть Россию. Местом жительства князь по наитию избрал австралийский город Брисбен, ставший в 20-е годы пристанищем русского дворянства, бежавшего сюда в основном из Сибири и с Дальнего Востока.

Князь предлагал отъезд и графине, с жаром и не раз убеждая, что чудовищная сила, накатывающая на их Отечество, не оставит в живых свидетелей иной, богоданной, благодатной, просвещенной эпохи. И потому все они обречены на смерть… Но та категорически отказывалась, уповая на Бога, который не оставит Россию, и его безграничную милость… И тогда князь Щербатов, зная, что мать его младшего сына Владислава недостаточно состоятельна, а может из иных каких причин, принял решение… создать своего рода хранилище драгоценностей в одном из своих имений на Бельбеке. А именно — на Горном ключе, где в просторном двухэтажном доме проживал его управляющий.

Известно было, что князь очень интересовался судьбой Влада Прокалывателя, более известного как бессмертный граф Дракула, собирая о нем всевозможные сведения. Родившийся в стране готических замков и окутанных туманом гор, румынский граф, превращенный молвой в жуткую легенду, вдохновил князя Щербатова на воплощение своей личной тайны. Конечно, он расположил свою тайну не в замках Трансильвании, а в сизолесых крымских горах. Предощущая кровавый стык эпох, он благословил уникальное строительство, не предпринимаемое, пожалуй, никем до него.

В течение года в холме тайно велись подземные работы, выносилось огромное количество земли, пока наконец внутри не были построены анфилады комнат и подсобных помещений. При этом умельцы сделали поистине уникальную систему вентиляции, защищавшую комнаты от влаги и иных стихий буквально на века. Для чего в сторону горы, вплоть до Кая-Баша, были прорыты шурфы и сделаны вентиляционные отверстия в расселинах скал. Все отверстия либо выглядели как небольшие пещеры, естественные норы, а чаще просто замаскированы самой природой от любопытных глаз.

Вот в этих комнатах и оказались золото, бриллианты, самоцветы — несметное количество сокровищ, замурованных по воле хозяина. Предусмотрел князь и то, что так или иначе слухи о богатствах станут достоянием недобрых ушей, оттого и предпринял меры против незваных гостей. Князь Щербатов обратился в лабораторию взрывчатых веществ немецкого финансового магната Круппа с просьбой разработать систему уничтожения взрывами подземных сооружений. Те исполнили заказ и создали систему, причем в единственном экземпляре. Опять-таки единственный чертеж секретной системы минирования и разминирования в 1933 году, после прихода к власти в Германии Гитлера, был передан разработчиком — с согласия хозяина — в главное инженерное управление вермахта, в ТОДТ.

Вот этот уникальный документ стал достоянием не только руководства ТОДТ, но и ОКБ. Об этом заминированном сооружении был уведомлен командующий 17-й армии генерал инженерных войск Енекке. Которого впоследствии обвинили в неумении командовать войсками при ведении боев против Красной армии. На самом деле, суть обвинения крылась в том, что немецкий генерал узнал не только о существовании чертежа подземных сооружений на Горном ключе, но и узнал тайну напичканного драгоценностями холма. И кому-то в ТОДТ очень и очень не хотелось высылать этот имевшийся в единственном экземпляре чертеж генералу в Крым.

Немалая часть этих документов, а также иные свидетельства о жизни и тайных княжеских манипуляциях, в том числе и сведения о годах пребывания того в Брисбене, оказались в руках Архимандритова.

Изучив все, Румянцов пришел к выводу, что эта тайна, погребенная в Горном ключе, имеет свой ключ — то ли монограмму, то ли шифр из геометрических фигур, то ли еще что… Но в том, что ему придется участвовать в разгадке этой тайны, Румянцов не сомневался. Пока что его мозг накапливал информацию и сопоставлял разные факты; он жил, летал по свету, решал какие-то важные дела и попутно размышлял над многими секретами, заботливо подсунутыми ему всемогущим Папой Сеней.

Не сразу вырисовалась картина, в которой особое место занимал князь Владислав Щербатов, ставший в 1917 году, еще в раннем детстве иным человеком, записанным в новые метрики как сын селянки Григорий Грузинов, и тем самым спасенный от злой судьбины, предусмотренной для таких, как он, пришедшими к власти большевиками.

Как, почему прямой наследник князя Щербатова и графини Ростопчиной поселился на Горном ключе? Какими сведениями располагал? Кто их мог ему передать? Или, может, это наследственное генетическое чувство принуждало его охранять оставленное отцом состояние… Небогато жила семья советского лесника Грузинова, небогато… И знать он правды не знал о пузатых князьях, кровопийцах-магнатах и царишке-Николашке… а поди ты, поселился там, куда его кликала кровь, куда звали гены… Все уничтожали партийцы, а голос генной памяти им вытравить не удалось.

Румянцов услышал легкое шуршание: рядом с ним, излучая улыбку на кукольном личике, стояла живая статуэтка, держа в руках золотой поднос с фруктами и соком. Он на вилле, в Сиднее, думается, среди друзей, пока еще по кровительствующих ему… Звучит ее непременное «плиз, сэр», его полушепот «сэнкью, Джулия»… и, нехотя группируясь и отключая болезненно-сладкие грезы о божественном Крыме и его нераскрытых тайнах, Иван уловил уплывающую в подсознание мысль, что прежде чем ему удастся расшифровать и подобрать ключ к разгадке Горного ключа, он раскроет другую тайну — тайну камня, прозванного «Кавалергардским» алмазом.