Схватка спецслужб, или Где решаются судьбы мира

Глава 8

Рассиживаться в Лахте было недосуг. Это Иван Румянцов хорошо понимал. И даже если для него поставлена задача подойти как можно ближе к разгадке утерянного камня, он обязан завершить иные дела. Но как их завершить, если они связаны некоей безвременной цепью, идеальной спаркой для Прошлого и Будущего? Нет никакого клубка времени, о котором пишут в книжках, подумал Иван, а есть искусно запутанная сеть. В крупных ячейках этой сети бьется, захваченная врасплох, крупная рыбка, в мелких — мелкая. Немногим удается проскользнуть незамеченными между пульсирующих, словно удары сердца, ячеек…

Сколько пройдет времени, пока здесь появятся люди из госбезопасности? Сколько им понадобится на то, чтобы замять все и забрать Аду Андреевну Ютвакову? Сколько уйдет на то, чтобы разыскать Любовь Владимировну Кирсанову? Ведь они обязательно захотят увезти ее с собой; а там — пиши пропала твоя жизнь, девонька… Старший лейтенант Воронов не сможет ее долго прятать; люди приедут ушлые, тертые, быстро разберутся что к чему, подчистят все так, что и концов не найдешь.

А все же интересная мозаика раскладывается, выйдя из гостиничного номера, размышлял по дороге Иван Румянцов, аккуратно изучая обстановку. Дед Любови Кирсановой Владимир… как его по батюшке… Кирсанов служил в органах, выполнял ответственные задания в Италии, попутно стерег драгоценности Еранчиных и их итальянские счета, а после забрал все подчистую, выделив часть средств и директору банка, и еще кому считал нужным для обеспечения своей безопасности. А приехав в Россию, не сдал драгоценности в ОГПУ, а «заныкал», припрятал. Он ли один на такое сподобился? Начальничков, его знавших, ему дававших задания, того же Артузова, арестованного в 1935-м, или Стырне, еще кого другого, уж и в живых не было… 30-е годы, расстрельные… передел власти.

Что имеется? А имеется роман. Владимир… как его по батюшке… Кирсанов разыскал бывшую экономку Еранчиных Дарью Ракитину, уехавшую на новое место жительства в Лахту. Получается, то ли с женой он сюда приехал, то ли здесь подженился, но у него есть сын — Владимир Владимирович Кирсанов. А у сына — дочь, Любовь Владимировна Кирсанова, которая в данный момент прячется по доброй воле ее друга юности старшего лейтенанта милиции Виктора Васильевича Воронова. Но в ее судьбе приняла участие властная дама из породы змеиных, Ада Андреевна Ютвакова, дочь члена Политбюро, курирующая наркотрафик по всему Советскому Союзу (или только частично?).

Так, стоп. Кавторанг почти интуитивно обернулся, но так, словно невзначай зацепив какую-то девчушку, идущую мимо с громоздким портфелем. Никого. Надо быть слишком быстрым, чтобы успеть скрыться за угол ближайшего дома. Однако Иван интуитивно чувствовал: он не один в этом полусонном курортном городке интересующийся расстановкой людских фигур вокруг старинных драгоценностей, хорошо упрятанных стариком Кирсановым. Даже если те, кто теперь следил за ним самим, о наличии ценностей ничего не знали!

Почему Кирсанов, которому удалось сохранить при себе немалые ценности семьи Еранчиных, нашел Дарью Ракитину, зачем соблазнил немолодую замужнюю женщину, уверяя в своих пылких чувствах? Искал ли он также и бриллиант, который мог оказаться у нее? Желал ли он «притянуть» этот бриллиант, являясь владельцем остальных ценностей разоренной дворянской семьи? А ведь «притянуть» — пожалуй, самое точное обозначение. Дураки те, кто не понимает, не верит, что любой предмет, созданный на Земле волей Бога, существует как живая материя, имеет свою судьбу, свои привязанности, свои тайны… Материализм — наука для заблудших, наука дегенератов, отвергающих человека как тварь думающую и разумную… Дегенеративный разум принадлежит Сатане; когда он думает за всех сразу, за тех, кто отвергает божественную суть Вселенной. Благодаря своему боссу Иван насмотрелся таких чудес в их сверхсекретных лабораториях, что ему было сложно принимать этот мир таким, каким он виделся большинству сограждан его страны, сложно было жить их жизнью простых служащих, простых работяг, простых незатейливых человечков, верящих в агитпроповские байки про буржуйскую нечисть и про воинственно настроенных, но справедливых борцов за всенародное счастье. Показали бы хоть толику тех лабораторных чудес народу своей страны по голубому экрану — назавтра полстраны попали бы в психушку. Однако Иван Румянцов отвлекся. Хотя, как знать. Его разум давно умел решать несколько задач сразу, просчитывая различные ходы и комбинации. Школа, что говорить.

Знала ли Дарья Ракитина, что у нее ищут и не могут найти? Или, может, открыв тайну, старик Кирсанов передал ей вместе с тайной местонахождения сокровищ и бриллиант, умело им самим найденный вместе с ценностями Еранчиных, до поры до времени лежавшими в итальянском банке? Нет, не похоже, версия отпадает. Знает ли Ада Андреевна, кто такая ее «подопечная», которую она втянула в свою грязную игру? Знает, наверняка. Знает ли она о ценностях, желает ли подобраться к ним поближе через внучку чекиста? Скорее всего, так оно и есть. Какой информацией по этому вопросу владеет офицер милиции Воронов и что знает обо всем этом Любовь Владимировна, которую он так защищает, что хочет переправить в другую страну? Не увезет ли она туда и «Кавалергардский» алмаз?

Думай, Иван, думай, считывай имеющуюся почти у каждого из названных тобой информацию, сопоставляй с тем, что уже знаешь.

А может, ценности лежат в тайном месте? Хорошо ли их стерегут?

Какие могут быть сомнения, что ж это он, право! Коль босс заговорил о сокровищах семьи Еранчиных, значит, он наверняка знает, где они, и знает тех, кто охраняет. А охраняют парни из его ведомства, даже если эти камешки и безделушки на многие миллионы держит кто-либо из наследников Кирсанова. Зачем забирать их в хранилища? У Папы Сени своих сокровищ немерено. А эти, как живые сотворения, чей язык не понятен простым смертным, исполнят свою роль, им также расписана партия в дьявольской игре Сатаны.

И он, Иван Румянцов, то ли игрок, то ли нажива. А коль он, в отличие от многих исполнителей босса, не превратился в робота, а остается думающим, то обязательно найдет выход, что бы ни пришлось предпринять — играть на стороне белых, черных или бриллиантовых… Главное — не изменять своим принципам, переданным ему с генами давно уничтоженных «справедливой» большевистской властью предков.

А пока он раздумывал, что предпринять, чтобы и овцы были целы, и волки сыты, симпатичный старший лейтенант Воронов, попавший в ряды его товарищей, проводил свою операцию.

Он уже знал, что из Ленинграда прибыла опергруппа из четырех человек во главе с полковником Дырманом. Через несколько минут об этом будет знать и кавторанг Румянцов, которому старший лейтенант, спешно убывающий по делам из города, попросит своего сотрудника передать информацию. Попросив также дождаться его возвращения и по возможности ничего не предпринимать.

Пока полковник Иосиф Ильич Дырман со своей малочисленной группой из трех крепышей неопределенного возраста, одетых в штатское, добирались до отделения милиции, старший лейтенант Воронов сел в «газик» и, кому-то перезвонив и куда-то заехав по дороге, успел въехать в загородную лесополосу. Он гнал «газик» на предельной скорости, сначала по разъезженной ухабистой лесной дороге, постепенно сужающейся с боков, потом, свернув на очередном ее неприметном разветвлении, остановил машину в густом ельнике. Оттуда офицер милиции долго шел пешком, изрядно плутая, пока, наконец, не достиг цели. Идти трудно было еще и потому, что с ним к неведомому пристанищу пробиралась и какая-то изможденная девица юных лет.

Место, куда они торопились, оказалось спрятанной под землей, хорошо замаскированной лесной избушкой, окруженной с трех сторон топкими болотами, в изобилии имеющимися в Ленинградской области. Редкий путник мог бы отважиться заглянуть в эти места. Но и схрон тот не был постоянно обитаемым. Здесь, в лесной тиши, в тепле и безмятежном первобытном комфорте со вчерашнего вечера пребывала Ада Андреевна. Вместе с ней проводили время два брата, капитаны запаса, по словам Воронова, бывшие спецназовцы.

Когда офицер милиции забрался на крутой откос и, открыв потаенный люк, спустился в схрон, притащив с собой совсем запыхавшуюся девчонку, троица сидела за столом, попивая чай с бубликами и вареньем. Идиллия не могла обмануть зоркого взгляда: лицо красивой женщины выдавало озабоченность и некоторую тревогу, которую та старалась спрятать под кривой презрительной улыбкой, возникшей во время появления Воронова.

На улице заметно вечерело, а здесь на столе горела лампа, ярко освещая все закутки. Ада Андреевна, взглянув на вошедших, продолжила чаепитие, и Воронову отчего-то стало понятно, что вряд ли она вообще что-то ела за эти сутки.

— Вы хотите услышать новости, Ада Андреевна? Они есть. За вами уже прибыли.

— Не станете же вы держать меня вечно.

— Нет, конечно. И держать не станем. И убивать не будем.

Она только спесиво фыркнула и отдула тонкую черную прядь, упавшую ей на лицо. Действительно, кто посмеет покуситься на дочь члена Политбюро, которая имеет покровительство в лице маршала, министра обороны? Да он за нее всем этим недоноскам яйца вырвет и на сук в этом лесу подвесит. С такими, как она, шутки плохи. Однако — и она сама удивлялась тому обстоятельству — этот старший лейтенант милиции становился ей симпатичен. Хотя бы потому, что, зная, понимая о последствиях, которые ему грозят, он не побоялся исполнять долг, предписываемый ему его службой. Честный малый, порядочный, смелый, исполнительный. Да, она таких мужчин не знает. Разве что читала о таких в романтичных книжонках в пору своего взросления. В ее окружении выживают только те, кто обладает иными качествами.

— Мы вас отпустим, Ада Андреевна, и скоро. Но прежде я хочу провести с вами разъяснительную беседу. Воздействовать на вашу совесть, так сказать. Чтобы вы поняли, что творите. Хочется думать, по недомыслию.

«Да он еще и наивен», — почти улыбнулась Ада Андреевна, закладывая ногу на ногу так, чтобы стали видны округлые колени и ухоженные крепкие ляжки. Светлый костюм уже не выглядел таким безупречно-свежим, но и неряшливости его хозяйке тоже не придавал. Даже начни она в этот момент материться, как прачка или торговка с одесского Привоза, и это не убавит в ней спесивой породистости, характерной для советских партийных боссов и их отпрысков.

— Идите, ребята, погуляйте, разомнитесь, пока они тут поговорят.

Воронов кивнул в сторону Ады и неуверенного создания, привезенного с собой.

— Ада Андреевна, знаете, кого я вам привез? Догадываетесь? Правильно догадываетесь — наркоманку со стажем. А знаете, сколько ей лет? Шестнадцать будет. В этом году. Совесть она вашу вряд ли разбудит, но спать сладко, вы, может, больше и не будете.

— Урод, — не сдержалась Ада Андреевна. Еще не хватало ей слушать какую-то дурочку, по своей охоте ставшую наркоманкой.

В этот момент девушка беспричинно заплакала. То ли ситуация испугала ее, то ли она просто почувствовала безмерную усталость, то ли пришла пора принять очередную дозу, укорачивающую ее глупую и бессмысленную жизнь.

Один из парней поднялся из-за стола, подошел к девчушке, сжавшейся у двери на табуретке, и, подхватив под острые локотки, пересадил на свое место, за стол. Налив ей горячего чаю и подвинув сахар, он молча перекинулся взглядом со своим братом. Мужчины вышли во двор, оставив лишь Воронова да баб.

Ни о каком побеге Ада Андреевна и не думала. Куда бежать, зачем? Еще накличешь ненароком случайную смерть, станешь утопленницей в этих глухих болотах. То, что вокруг болота, она поняла из рассказов охранявших ее братьев, представившихся ей Иваном и Богданом. То, что °ни обходились с ней по-человечески, без угроз и насилия, дало надежду, что вскоре она будет на свободе. И получит шанс отыграться. Если посчитает нужным. Поживем — увидим…

Конечно, она не раз подвергалась опасности. Уже те Дела, в которых она участвовала, имели немалую долю риска. Любовник — не охранная грамота. Много есть желающих занять ее место у его ног. А может, и занимают. Только те рангом поменьше, по сравнению с ней. И мозгами пожиже — факт, иначе уже б давно перехватили инициативу в свои руки. Кто ей годится в соперницы? Никто. Ада Андреевна вздохнула, широко раздув ноздри.

В этот момент шумно вздохнула и девушка. Она подняла голову и посмотрела на Аду Андреевну, сидевшую напротив. Той ничего не оставалось, как рассматривать то девку, то милиционера, также сидевшего рядом.

— Чаю подлить? — спросил он у Ады Андреевны. Та отказалась. И тогда он тихонько подтолкнул девчонку. — Ну, чего молчишь? Говори, как мы договорились, не бойся. Никто тебя здесь не обидит. Это не врач, конечно, — он кивнул в сторону Ады Андреевны, — но, может, ты для нее врачом окажешься. Скажи, как тебя зовут.

Девчонка, все еще пребывающая в растерянности, мало что поняла из его заковыристой фразы про врача, но в разговор вступила:

— Яна я, Яна, а по уличному Шкерка. Сама не знаю, что означает, шкурка, что ли… Я наркоманка. Законченная, да, Виктор Васильевич? А мне ведь нет еще и шестнадцати.

— Мать у нее сейчас с инфарктом в больнице лежит, тоже молодая, — уточнил для Ады Андреевны офицер милиции.

Яна потянулась за сушкой, ее полудетские руки, запрятанные в рукава тонкой заношенной кофты, подрагивали. На запястье правой руки была выколота тонкая змейка, держащая в пасти кольцо.

— …Сначала подсела на опий. Мне мои друзья растолковали: он отключает восприятие. Травку покуривала. Стала я такая тихая, созерцательная. Первый раз меня с подружкой на траве взяли. Приторговывать нас одна тетка подрядила, нам ведь деньги-то нужны были на свои собственные дозы. А где их взять? Мы же малолетние, на завод нас никто не пустит. Работы нет — нет денег. Я у матери сначала таскала. А после она приметила, стала прятать, у соседей держать.

Девушка наконец опустила сушку в чай, подержала ее там и надкусила, по-детски сморщив нос. Ада Андреевна молча следила за этими нехитрыми манипуляциями, рассказ, звучащий из уст наркоманки, ее мало занимал. Ее больше волновала собственная судьба. Наверняка Воронов намерен ее отпустить. Но через сколько, когда? Он сказал, что в городок прибыла группа за ней. Кто прибыл, сколько их, успеют ли они разузнать, где она находится, прибудут ли сюда, в глухой лес, к схрону? Или не найдут? За всеми этими волнениями Ада Андреевна поняла, что более всего она бы сейчас хотела оказаться в ванной, наполненной хвойными ароматами, пусть и такими же, какие источают смолистые стены этого нелепого пристанища. Ей захотелось зевнуть, но Ада Андреевна сдержалась.

— Сбытчики нас всех знают, наперечет. Давно и каждого. Когда нам с подружкой предложили приторговывать, мы обрадовались, как девчонки малые. А мы и были малыми. Но взяли нас. Вы, Виктор Васильевич, сами ведь знаете. Судили. Подружка была постарше, ей срок вмазали, а мне, как несовершеннолетней, условно. Лечиться отправили. Лечили… смех один, как лечили. «Физкультура и труд все перетрут». А мне жить охота!

Яна, почувствовав внимание к себе, осмелела. Ей даже захотелось растянуть этот вечер, продлить его, эх, если бы ей только за это выступление хотя бы одну дозу бесплатную выдали. Девушка отхлебнула остывающий чай, прожевала сушку и продолжила:

— Какая физкультура, какой труд, когда сил нет? Так они витаминами закармливали. Что мне их витамины? Лучше бы мне мясо давали. Много мяса.

Ада Андреевна оставалась бесчувственной, и на какое-то мгновение Воронов даже пожалел, что приволок сюда эту тщедушную Яну. Таких Ян по стране — тысячи, и в Ленинграде, и в Астрахани, и в Алма-Ате. А Ада Андреевна — одна. И он — один. Вот они и встретились, и поговорили. И еще не известно, кто и в чем выиграет в этом деле. Если человек родился совестливым, ему не с руки свою совесть на посылки выправлять. Она либо есть, либо нет. И он, Виктор Васильевич, не для того в органы пришел служить, чтобы даже таким могущественным, как Ада Андреевна, не дать понять, что всегда будут те, кто Закон уважает превыше денег.

— …Но и этого мне стало мало. Сейчас все наводнено героином. Куда ни плюнь — в героинщика попадешь. Села на героин. А он дает почти полную отключку. Учителей и здесь много. Нет, не школьных, я в школу редко хожу. Но все равно закончу школу, в техникум поступлю. Поступлю или нет, товарищ милиционер? — Яна опять всхлипнула, переключаясь на Виктора Васильевича, но, тряхнув головой и словно придя в себя и поймав утекающую от нее мысль, продолжила, пересказав услышанное от участкового: — Героин задействует нервные клетки мозга, происходит полное нервное и физическое истощение организма. Чувствую, как у меня крыша едет. То я слабая и тихая, как тень. А то разойдусь без причины, смеюсь, дурачусь. В истерике. Говорят, героин грязный.

— Дура, — впервые в адрес рассказчицы сказала свое слово Ада Андреевна.

— Ну дура, только это снимается вместе с кожей. Я знаете, чего боюсь? Паспорт получить. Нет, не обычный, а наш, особый, для наркоманов со стажем. Тогда тебя каждая ментовская собака… каждый мент… ой, милиционер… сразу поймет, с кем имеет дело. Я видела, у нас паспорт особой серии. Ни в институт, ни в техникум с таким документом не поступишь. Пропащая, никому не нужная.

— Сама виновата, — вновь отреагировала черноволосая красавица.

— Ваш героинчик, Ада Андреевна, потребляет эта девчушка?

— А хоть бы и так. Сколько ни борись, старший лейтенант, новую звездочку на погоны за этих (она кивнула на Яну) тебе все равно не дадут.

— А вы какой героинчик потребляете? — вдруг вполне разумно и к месту закричала Шкерка, вложив в свой вопрос всю накопившуюся злость и ненависть ко всем виновным и невиновным, причастным и непричастным. Выкрикнув еще перед тем, как забиться в истерике: — А может, вам самой попробовать? Самой? Самой? Са… мой… с…