Владимир Куропатов

ОДНОСЕЛЬЧАНЕ

По воскресеньям Василий Валов поднимался позже обычного. Не торопясь — куда в выходной торопиться? — управлялся по хозяйству, завтракал, ложился на диван, смотрел в потолок. Но не долго: он непривычный был ничего не делать. Возле дивана стояла тумбочка, на ней — стопкой газеты. Начинал Василий с «Известий» и «Сельской жизни». Прочитывал новости, разные заметки, статьи, какие поинтереснее. Поудивлявшись — «и чего только человек не изобретет», повозмущавшись — «мало поубивали, опять воюют», а то и похмыкав недоверчиво — «и откуда такое выкопают», откладывал газеты в сторонку. Брал районную «За урожай». Он ее специально напоследок оставлял. Разворачивал с легоньким — самому себе почти незаметным — волнением и с крошечной тайной надеждой: а вдруг и сегодня про него написано? Случается, что пишут. Не часто, но случается. Не сказать, что Валов много о себе мнил, однако кому не лестно увидеть в газетке свою фамилию промеж других. Бывало, что и не промеж. Бывало, что и портрет его помещали, а под ним — маленькая статеечка.

А недавно совсем, осенью… Вспоминая это, Василий испытывал двойственное чувство: и приятно, и как-то неловко делалось. Солому убирали. Только начали второй зарод — подкатывает «газик», выходят двое и прямо к Василию. Корреспонденты, оказывается. Один аппарат достал, другой блокнотик и ручку — и начали. Который с аппаратом, тот — «станьте-ка сюда», «повернитесь-ка так», «голову чуть повыше». А который с блокнотиком, молодой, совсем еще парнишка, и вертлявый, тот вопросы задавал. И все какие-то… Ну, не то, чтоб совсем смешные, а… не вдруг-то и ответишь на них. Да чаще и отвечал-то корреспондент сам же, да так ловко, складно, что Валову оставалось только поддакивать. Василий еще подивился: молодой, и когда успел так натореть? Ну, будто по писаному чешет! Пока один аппаратом отщелкал, а другой в блокнотик что надо записал, с Василия семь потов сошло…

А через недельку статья в газетке вышла. «Наставник» называлась. От верху до низу три колонки. Посередине — портрет. Прочитал Валов и немного не по себе стало. Нет, все складно, хорошо и вроде ничего не выдумано, а чего-то людям на глаза появиться стыдно стало. И о том молоденьком корреспонденте как-то не очень хорошо думалось. Хотя все правильно написано. Шут знает, что такое…

С легоньким волнением и крошечной тайной надеждой Василий развернул последний номер районной газеты. На первой странице справа статья называлась: «Беречь народное добро». «Верно, — согласился Василий, — надо беречь». И машинально глянул вниз: кто писал? Валову всегда почему-то нужно было узнать, кто писал, хотя фамилии под статьями и заметками ему, как правило, ни о чем не говорили. Эта статья была без подписи. Глаза побежали по широкому столбцу вверх и зацепились за что-то очень знакомое. И остановились. «В. Валов…» За собственную фамилию зацепились глаза. Пальцы от усилившегося волнения крепче сжали края газеты, Василий отыскал начало предложения и прочитал: «Так районными народными контролерами установлено, что механизатор совхоза «Восход» В. Валов прошлым летом похитил на строительстве животноводческого комплекса шифер и покрыл им собственную баню». Смысл этих слов до сознания Василия не дошел. Но Валов почуял: смысл — нехороший. Прочитал еще раз, помедленнее и повдумчивее.

И дошло…

«Мать честная!» — диван скрежетнул пружинами, Василий встал, отбросил оконную штору. «Дом у меня под железом», — взгляд, чуть задержавшись на крытой тесом стайке, метнулся на баню. Крыша ее была шиферной! По какой же еще она будет, если крыл — шифером? Сходится. О нем написано! Вот это номер!..

— Галина! — позвал Василий. — Галина!

Жена не отозвалась.

В комнату заглянул Генка, сынишка.

— Где мать!

— Так к тете Вале же поехала, — засмеялся Генка. — Сам же ее до автобуса провожал. Забыл, что ли?

— Выходит, забыл…

— Ну ты даешь! — Генка притворил дверь.

«Так это что же, а?» — Василий вышел в переднюю, сунул ноги в валенки, накинул пальто, шапку надел уже в сенях.

Он, не отрывая глаз, смотрел на шиферную, чуть припорошенную снегом крышу бани и потому не заметил, как почти носом к носу столкнулся на улице с Петром Свистуновым, соседом.

— Ну, а на стайку-то когда приволокешь! Другие шустряки растащут, пока надумаешь. Привет!

— Здоро́во…

— Напишут же!… И где только что возьмут?!

— Петро, да я ж еще восемь лет назад! — с жаром начал Василий. — Еще когда дом…

— Мне-то что рассказываешь, — перебил Свистунов. — Первый день тебя знаю, что ли? Плюнь ты. Твоя совесть не замарана — и не переживай.

— Легко сказать: не переживай.

— Приятного, конечно, мало…

— Начнут перемалывать. А на каждый роток, сам знаешь…

— Во, слушай! — Сосед хлопнул Василия по плечу. — А напиши-ка ты опровержение в газету.

— Как опровержение?

— Ну! Мол, так и так, вранье все это, любой подтвердит.

— А что, оно, пожалуй, верно.

— Мол, вся деревня меня знает как честного передовика. А?

Василий поразмыслил.

— Ты, конечно, дело говоришь, но… как я сам-то про себя? Неудобно.

— А чего тут неудобного?

— Видишь, какое дело…

— Ну?

— Допустим, вот мы с тобой, Петро, двенадцать лет соседствуем. Скажи: я хоть что-нибудь чужое?..

— Да какой разговор!

— Ну вот ты бы и…

— Что?

— Ну это… Только не пойми, что я тебя подговариваю или там… А если есть желание — напиши. В редакцию…

Петр переступил с ноги на ногу, кашлянул.

— Оно, Василий, конечно. Оно можно б… Но ведь — кто я? Сосед. По-соседски я тебя знаю, а работаем-то мы: ты в совхозе, я в больнице… А дело-то оно такое… газета, брат. Коснись чуть чего… вот тебе и — пожалуйста. Словом, — только ты не серчай — лицо-то я частное. — Петр поежился. — Ветрище, зараза!

— Частное, — согласился Василий и раздосадовался на себя за то, что, не подумав как следует, стал просить Петра о том, чего тот не может.

— Другое дело — механизаторы, с кем работаешь. К примеру, Колька Басов. Твой ученик. Он не должен отказать.

— Вообще-то верно.

— Да дело я говорю. Вот и давай прямо к Кольке… — Петро втянул голову в плечи. — Вроде и ветришко-то никудышный, а продувает — до костей. В общем — давай. А я — сам посуди — как?..


«Колька не откажет, — рассуждал Валов, быстро вышагивая по безлюдной — к счастью! — улице, — не должен. Все-таки ж я его выучил. Доказал начальству, что новый трактор надо дать парню. Не зря в той статье, что осенью напечатали, и Колька фигурирует… Не должен отказать…»

— О! Это ведь сам бог тебя послал ко мне! — обрадовался Колька приходу Василия и, почти насильно стянув с него пальто, потащил гостя к столу. — Я в честь выходного рюмаху хотел пропустить, а она — не идет. Не могу один. Натаха, ну-к угощай нас.

— Ну, неужели без отравы этой нельзя просто посидеть да поговорить? — бурчала Наталья, жена Николая, ставя на стол поллитровку, стаканы я закуску. — Только об ней и думаете.

— В честь выходного, Натаха, сам господь велит. Огурчики не забудь.

— Сидел бы уж со своим господом. — Она поставила тарелку с огурцами, — Нарежь сам, — и удалилась в горницу.

— Видал, — подмигнул Николаи, — строжится. Не любит выпивок. Но с тобой все-таки позволяет. Уважает тебя.

«Не знает еще», — решил Василий и вытащил из кармана брюк газету.

— На-ка вот, прочитай.

— Что?

— Вот это место.

Николай прочитал, хохотнул.

— Брехня, Васюха. Ты не из таких. Будто я тебя не знаю.

— Но написано же.

— Мало ли чего не напишут. Бумага все стерпит. Не поддавайся на провокацию. Как твой ученик бывший, а теперь кореш, говорю.

— Я к тебе как к товарищу и пришел, — вздохнул Валов.

— И правильно сделал. Сейчас опрокинем по одной-другой и все уймется. Ты не воровал — вот и все. Подымай.

— Об чем это вы? — высунулась из горницы Наталья.

— Да вот, — показал Василий газету.

Наталья прочитала и ахнула.

— Так это ведь что теперь будет-то? Таскать начнут…

— Брехня все это! Держи, Василий, поехали.

Валов не притронулся к стакану.

После Натальиных слов «таскать начнут» нехорошо ему сделалось, заныло в груди.

— Слушай, Николай. Я ведь учил тебя… Друзья мы с тобой, работаем вместе… — Василий оборвал себя — как-то жалостливо звучали его слова, самому противно было слушать, и сказал прямо: — В общем, если, конечно, можешь, напиши опровержение.

— Это что? — не понял Николай.

— Ну письмо такое в газету. Что ты меня знаешь, что… не в моем это характере…

— Усик, Василий! Хоть щас! — отодвинул стакан. — Натаха, тащи тетрадку и ручку.

— А что ты писать-то станешь? — поднялась Наталья. — Кто ты такой, чтобы писать? Корреспондент нашелся.

— Я еще лучше корреспондента напишу, какой Василий Валов честный человек.

— Он же меня, Наталья, знает… — И опять Василию стало противно от своих слов: будто вымаливает.

— Тебя-то знает. А про шифер?

— Да никакого шифера он не брал, — почти прокричал Николай.

— Ты-то почем, спрашиваю, знаешь?

— Знаю! У меня доказательство есть! Вот мы с Василием работали на тракторе, да? У нас пускач забарахлил. Я говорю: «Давай тихо снимем у Вальки Тенекова — и порядок». А Василий… Знаешь, что он мне сказал на это?.. Как рубанул! И стали мы перебирать свой пускач. Было, Василий?

Вроде случай такой был. Но что он тогда «рубанул», Валов не помнил.

— Тащи, Натаха, тетрадку.

— Умолкни! — повелительно сказала Наталья мужу и обратилась к Валову: — Конечно, Василий, про тебя никто худого слова не скажет, но…

— Погоди, Натаха…

— Нечего годить! Писать ты не будешь!

— Имею право! Не запретишь!..

— И тебя пропечатают. За ложные показания.

— За какие еще ложные?!

— В статье-то, по-твоему, что, вранье, с потолка взято? Ведь там же написано: контролеры проверяли. Это дело не шуточное.

Против такого довода жены трудно было что-либо возразить, Николай задумался.

— Наталья, не брал я, — тихо и безнадежно сказал Валов.

— Факт — не брал, — подтвердил Николай, но уже как-то не очень горячо.

— Я тебе сказала: замолкни!

— Не скандальте вы, — поднялся Василий.

— Ты чего? Погоди.

Николай тоже поднялся.

Наталья толкнула его ладонью в грудь:

— Сядь!

— Я щас к тебе приду, — сказал вдогонку Николай.

«Нет, Колька, — подумал Валов, — слабак ты против нее. Хороший парень, но — слабак…»

Валов брел по улице, воткнув взгляд под ноги. По сторонам смотреть боялся: ему казалось, что все прильнули к стеклам окон, показывают на него пальцами и говорят нехорошие слова.

В проулке, который вел к почте, меж домами мелькнула желтая «лада». Катила она сюда, на главную улицу. «Белохвостов», — испугался Василий. Желтая машина была в селе только у него, Мирона Белохвостова, парторга совхоза. Валов на мгновение представил, как сейчас выскочит из проулка «лада», поравнявшись с ним, остановится и Белохвостов, приоткрыв дверцу, скажет с ласковым — один он так умеет — ехидством: «Что же это ты, товарищ Василий, а? Хоть бы предупредил, а то для меня эта статья как снег на голову. Нехорошо-о-о, нехорошо-о, товарищ Василий». — И поддаст газу.

И Василий заметался по дороге. Справа ограда механических мастерских. До ворот не успеть добежать — «лада» выскочит из проулка раньше. Слева — дома: главного агронома — у него Валову делать нечего, следующий — Ивана Кудинова, совхозного механика. Вот к нему… к нему можно. Даже не то что можно, а сразу б к Ивану идти. Кудинов человек прямой, юлить не станет.

Он в любом деле: ДА или НЕТ. Валова, своего подчиненного, наизусть знает, как и любого тракториста.

Переступив порог и мельком взглянув в лицо Кудинова, Василий понял: читал.

— Проходи. — Иван подвинул Валову стул, достал папироску, закурил.

— Ну, как меня разделали-то? — полюбопытствовал Василий, вымучив улыбку.

— Не разделали, — Иван тоже скупо улыбнулся, не любил улыбаться, — а только, как говорится, под девятое ребро.

— С людьми совестно встречаться. Дожил, мать честная. — И пересилив себя, Василий сразу же перешел к делу: — Ты, Иван, знаешь меня…

— Да, наверно, знакомы.

— Так вот, как руководитель мой, значит, начальник, можешь написать опровержение?

Кудинов ответил сразу, будто ждал этого вопроса:

— По работе, Василий, как механик, я все могу написать, что хочешь. А опровержение, согласись, это уже не работа.

— Значит, не веришь. Да не брал я шифера, ни листа. А баню перекрыл еще восемь лет назад. Все ж знают.

— И я знаю. Знаю, что ты толковый, работящий и все прочее. Конечно, я не видел, что б ты шифер брал, нет доказательств. Но и что не брал, у меня доказательств нет. Не сердись. Ты знаешь: я что думаю, то и говорю. Может, ты его, шифер-то, налево спустил. Чужая душа, сам знаешь…

— Да ты что, Иван!..

— А давай так рассудим: не про меня же почему-то или про кого другого написали, а — про тебя. Значит, что-то такое было?..

— Да если б было, пришел бы я к тебе? Ты подумай…

— Опять же — не сердись, Есть такие деятели, которых за руку схватят, а они клянутся: «Не брал!». Знаю: не жулик ты, не ловкач, но… — Кудинов развел руками. — Хватит об этом. Давай о другом. Ты как раз нужен мне. Трактор у тебя на ходу?

— Как всегда.

— Завтра с самого утра поезжай в Сельхозтехнику. Я два коленвала выбил, надо срочно забрать. Вот доверенность…

— Надо, значит, надо, — Василий встал.

— Ну, будь здоров.

Галина вошла в дом, когда Василий выгребал из поддувала золу.

— Кто ж так делает, Василий? Смотри, пылища-то под самый потолок!

— Пылища, пылища! — взорвало Валова, — Ты вон газетку почитала бы!

— Знаю, — ответила жена. — Со всем Валентининым семейством читали.

— Ну, и как?

— Посмеялись. А что еще?

— Успокоила: посмеялись. А тут хоть в петлю.

— Если бы люди по всякому пустяку в петлю лезли — на земле уже давно пусто было бы. Завтра сходи к Белохвостову, пусть он тебе объяснит, что к чему. А потом уж и вешайся.

Валов обругал себя самыми последними словами. Ну не бестолочь ли?! Вместо того, чтоб к Мирону Белохвостову, он по дворам пошел. Не сообразил с горячки.

— Может, сейчас сходить?

— Чего людей беспокоить. Ночь уже…


Получив коленчатые валы, Василий, не мешкая, тронулся в обратный путь. На центральной усадьбе он рассчитывал быть часам к одиннадцати. В это время парторга еще можно застать в конторе. Позже — почти безнадежно: поедет по отделениям или в район укатит.

Когда проезжал по улице Горького, глаза скользнули по фасаду белого одноэтажного особнячка и вцепились в вывеску, которой раньше Василий не замечал: «Редакция районной газеты «За урожай». Валов затормозил.

Постучал в дверь с табличкой «Редактор» и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь от себя.

Редактор не успел ответить на приветствие: зазвонил телефон.

— Новиков слушает… Разобрался, Мирон Иванович. — Редактор покосился на Валова. — Вся штука в том, что инициалы и фамилия те, а хозяйство другое. «Заря» имеется в виду… Да нет… В оригинале и корректуре «Заря» стоит. Но, понимаешь, по номеру дежурил литсотрудник, новичок, всего три месяца работает. Он о вашем-то, — редактор опять покосился на Василия, — зарисовку недавно писал. «Наставник» называлась, помнишь?.. Так вот. Видит, фамилия та же, а хозяйство другое — исправил. Вот тебе и ляп… Так не оставлю, конечно… Оправдаем, Мирон Иванович. В завтрашнем номере дадим поправку… Дадим, дадим, Мирон Иванович… И я бы, конечно, возмутился. Понимаю, чего же. Ну, будь здоров… Не сержусь. Нет. Будь… — редактор положил трубку и обратился к Валову:

— Слушаю вас.

Василий встал.

— Да вы сидите.

— А чего рассиживаться? У вас своя работа, у меня — своя.

— Но вы же, наверное, по делу.

— Мое дело, понимаю, уже решенное, Валов я. Из «Восхода».

— Так это вы, — смутился редактор и тоже поднялся.

Тут в кабинет редактора вошел — Василий сразу его признал — тот самый парнишка-корреспондент, который пытал Валова осенью на поле. Парнишка тоже узнал Василия и оробел, даже остановился, не дойдя до стола редактора. Немного придя в себя, пролепетал:

— Здравствуйте.

— Да уж здравствую. А что делать-то, — сказал Василий. — Я тебе, парень, вот что доложу. Нас, Валовых, в районе… Считай, вся деревня Валово из Вятской губернии сюда переселилась. Еще до революции. Деревня-то одна, а люди — разные. Так вот.

— Я не здешний, не знал…

Валову хотелось сказать корреспонденту что-нибудь резкое, колкое, но до того же жалкенько парнишка выглядел.

— До свидания, — кивнул Валов редактору.

«Положим, не знал. Не успел. Ладно. Хуже, парень, другое, — думал Василий, идя к своему трактору. — Тот раз ты до стыдобушки похвалил меня, а на этот раз — изругал. И глазом, поди, не моргнул. Так, все-таки, кто же я по-твоему: герой или жулик?.. Нет, не уважаешь ты людей…»


Во вторник давали зарплату.

Валов — специально так подгадал — подошел к кассе, когда возле нее уже никого не было. Над окошечком висела приколотая кем-то сегодняшняя газета «За урожай». Справа внизу Василий заметил жирно подчеркнутый синими чернилами заголовок: «Поправка». Ниже — маленькая статеечка. Василий не стал ее читать. Сказал в окошечко.

— Здорово были, Наталья.

Наталья Басова вместо ответа на приветствие спросила:

— Чего не читаешь-то?

— Ладно. Давай ведомость, да пойду я.

— О! Заторопился он! Что мне, Василий, вчера Валька, секретарша директорова, говорила! С самого утра, говорит, директор и парторг как начали возмущаться, как начали. Мол, на весь район Валов опозорил. В народный контроль, потом в редакцию звонили. Полдня разбирались. Вот сегодня-то и напечатали. Оказывается, это заринский Валов-то, Витька. Его Мишка Котов хорошо знает. Говорит, пропойца и вор…

— Вот видишь. Наши мужики даже заринских хорошо знают. А ты меня — нет.

— Как это — нет? — не поняла Наталья, но тут же сообразила, что имеет в виду Валов, посуровела. — Знаешь, Василий, ты на меня не сердись. Ну, кто я или Колька мой? Кто нас послушает. Мы люди маленькие…

— Но люди же? Хоть и маленькие.

— А у парторга с директором — власть. Это их дело — разбираться да добиваться.

— Их, — согласился Василий. — Понятно, их. А если б ни директора, ни парторга не было? Тогда бы как?

— А куда они денутся? — вытаращила глаза Наталья.

— Никуда, конечно, не денутся. Я говорю: если бы. Если бы их не было? А были бы только ты, я, Колька… Ну все, кроме начальства. А?

— Ты выпивши, что ли?

Василий не стал больше ничего говорить. Расписался в ведомости, сунул деньги в карман полушубка и вышел на улицу. Возле крыльца стояло несколько мужиков — откуда взялись, ведь только что никого не было, — среди них Колька Басов и Иван Кудинов. Увидели Валова — загалдели, загудели.

— Тебе, Васюха, почет и уважение. Уже каждый день пишут.

— Скоро про тебя роман составят.

Иван Кудинов пробасил:

— Вот и все ясно стало. А ты переживал. Да иначе и быть не могло.

— Правду кривда не заслонит. Молодец, Василий. — Колька Басов ухватился за Васильеву руку, потряс ее.

— Вспрыснуть это дело. Как раз получка. А, Василий?

— Да нет. Устал, — уклонился Валов и зашагал вдоль улицы.

Проходя мимо дома Свистунова, подумал о Петре: «Ты тоже поздравлять будешь?»

Только подумал так — увидел Петра. В пиджаке, без шапки он выходил из двора Валова. В руках газетка.

— Хо! Идешь? Да ты, брат, приосанься. Вот, тут написано…

— Знаю.

— Уже? А я только что прочитал — и сразу к тебе. Вот ведь сукин сын! Напутал. Но разобрались. Есть правда.

— Куда б ей деться… А ты раздетый-то не стой. Ветрище вон какой — продует, — намекнул Василий.

Петр намека не понял.

— Да ни хрена со мной не сделается.

— А я что-то уморился. Пойду…

Валов в самом деле почувствовал себя теперь, когда все кончилось, разбитым, уставшим. Он не стал ничего делать по хозяйству, не стал ужинать, не смотрел телевизор. Он лежал на диване, подложив под затылок ладони, смотрел в потолок и думал:

«Какие мы все… Но, все-таки, почему мы такие, а?..»

Загрузка...