Сигиец

Глава 9

Безумие все-таки заразно.

Еще вчера Бруно был уверен, что не сделал бы нечто подобное даже в пьяном угаре и похмельном бреду. А сегодня он это делал. При этом добровольно. И испытывал настоящий охотничий азарт, распаляющий адреналиновый голод.

Маэстро с большим трудом уснул только под утро и почти тут же проснулся, судя по ощущениям. Вернее, сигиец проснул его, бесцеремонно войдя в комнатенку и бросив в Бруно кошельком. Коротко пояснил: «На расходы» и добавил, что околачиваться на Имперском и таращиться на «Империю» сегодня Бруно придется в одиночку, а потом молча вышел.

Толком не понимая спросонья, что происходит, Бруно первым делом открыл кошелек и насчитал мелочи и банкнот на сотню крон. Это помогло проснуться получше ведра ледяной воды. О том, когда сигиец все успевает и где вообще берет деньги, Бруно подумал лишь отрешенно и вскользь. А вот то, что на сотню крон можно на ближайшей станции нанять дилижанс и убраться аж в другую провинцию, где можно навсегда забыть о Беделаре, о сигийце и его делишках, ударило Маэстро словно молнией. Словно где-то внутри заворочался маленький человечек с острой бородкой и козлиными рожками, заговорщицки шепчущий в самый мозг: «Чего сидишь, дурак? Тебе все карты в руки дали. Кинуть идиота — не грех, а богоугодное дело! Ты же не по своей воле за ним увязался».

Если поторопиться, можно успеть на полуденный рейс до Га́беля. Эта идея, подкрепленная сотней крон, показалась Бруно очень привлекательной.

…идеи захватывают людей…

Поэтому он, почесав за ухом, встал с кровати, умылся, оделся, вышел с Сухак-Шари, поймал первый попавшийся экипаж и… поехал на Имперский проспект.

Рассудив основательнее и трезвее, Бруно решил, что ехать куда-то так далеко — слишком опрометчиво. А вот Имперский — лучшее место, где можно укрыться от Беделара. Лучше только где-нибудь в Новом Риназхайме — там даже Маэстро не нашел бы сам себя спустя примерно час. К тому же, он здраво рассудил, что раз в деньгах не ограничен и сам себе хозяин, сегодня уж точно, значит, можно проверить, чем еще травятся благородные желудки помимо кофе, и провести время с пользой. В конце концов, обещать помочь вовсе не значит действительно помогать. А если сигиец предъявит какие-то претензии, всегда можно оправдаться, в чем Бруно прекрасно преуспел. Маэстро даже заприметил забегаловку, в которой побывать еще не довелось и которая прямо-таки манила и зазывала, но отнюдь не запахом кофе и переслащенной выпечки, а благородным колбасно-сосисочным ароматом и шнапсово-пивным духом.

Однако Маэстро отказался от этой привлекательной задумки. Во-первых, забегаловка была слишком далеко от «Империи». Во-вторых, просто таращиться на гостиницу было бы неимоверно глупо и бессмысленно. Вдруг этот Геер уже давно приехал и сиднем сидит в своей комнате, занимаясь… ну, чем обычно занимаются в подобных местах те, кому они по карману? А в-третьих…

В-третьих, Бруно просто пошел к гостинице «Империя».

И с каждым шагом его походка менялась, едва заметно не наметанному глазу, но разительно, если знать, на что обращать внимание. Она становилась особой походкой, свойственной лишь тем, кто впервые оказался в совершенно незнакомом месте. Месте огромном, чуждом, враждебном и неприветливом, но при этом удивительно красивом, завораживающем, поражающем воображение своими масштабами, видами и количеством людей. Бруно шел, вроде бы совершенно обычно, может, не столь изящно и манерно, как остальные прохожие, но окажись поблизости любой профессиональный нищий, уже не сводил бы с него глаз и наверняка кивнул бы стайке быстроногих мальчишек, всегда околачивающихся неподалеку. Потому что такая походка свойственна основным вольным или невольным вкладчикам в процветание жителей Модера.

Однако здесь нищих не было. Имперский проспект был отдельным маленьким государством, которым владели совсем другие люди, а не боссы Большой Шестерки, считавшиеся здесь лишь дорогими, но не очень любимыми гостями.

Менялось и лицо Бруно. Оно и без того от природы было таким, что Маэстро с первого взгляда получал самую короткую и емкую характеристику — олух. Однако своей олуховостью Бруно умел мастерски управлять. Он бывал блаженным олухом, юродивым олухом, списанным на берег олухом, похмельным олухом или просто олухом, которого коварная бывшая жена выставила из дому в одних подштанниках и на все его деньги укатила в Ведельвен с любовником. Последние олухи почему-то вызывали особое сострадание преимущественно у женщин. Но был еще один тип олухов, которыми Бруно быть не доводилось, но которых он мог безошибочно скопировать, — приезжий олух.

Это особый вид олухов и простофиль, всю жизнь проживших в селе или маленьком сонном городишке, и весь мир которых ограничивался сотней родственников, соседей и друзей. Конечно, в эпоху просвещения и прогресса сложно не знать, что где-то есть большие города, где живет уйма народу, но это «где-то» неимоверно далеко, а «уйма» — понятие растяжимое.

И когда такой олух приезжает в Анрию, Анрия отпечатывается на его лице.

Испуганные глаза, легкая паника во взгляде, приоткрытый рот, добродушная глуповатая улыбка, озадаченность и растерянность, удивление и недоверие, настороженность и подозрительность. И все это на фоне восхищения, потрясения и страха буквально от всего, что способен охватить глаз: высоты зданий, непрекращающиеся ряды домов, соборы и церкви, театры, оперы, дворцы, сады, чадящие в небо фабричные трубы, уродливо торчащие из тела города, сотни кораблей в порту, десятки суденышек и лодок у речных пристаней на набережной реки Мезанг, тысячи телег и экипажей на анрийских дорогах и мостах, вывески, вывески, вывески, кричащие и яркие, заманивающие к себе вывески, от которых никуда не скрыться. И люди. Бесконечно движущиеся неизвестно куда и зачем, суетящиеся, торопящиеся, не замечающие никого вокруг, равнодушные ко всем и всему кроме себя люди, среди которых нет ни одного знакомого лица.

Приезжий олух видит всего лишь за час столько, сколько не видели в жизни семь поколений его уважаемого семейства.

И вот такой олух оказался на Имперском проспекте. Ведь каждый должен хоть разок побывать на картине известного живописца, прежде чем Анрия покажет свое истинное лицо и поглотит несчастного простака, мечтавшего о бесконечных возможностях и новой жизни в большом городе.

Он смотрит во все глаза, таращится на каждую вывеску, вглядывается в витрины, машет прохожим, расплываясь в кретинской улыбочке, которые отвечают ему в лучшем случае снисходительным пренебрежением, а чаще надменностью или холодной враждебностью. Задирает голову, чтобы наконец-то увидеть, где заканчивается вон та серая громадина с золочеными сыроедскими буквами или хакирскими каракулями на фасаде. Останавливается, чтобы прочитать по слогам объявление у широко открытой двери, гарантирующее высокое качество обслуживания, невольно мешает движению сонных в утренний час пешеходов в дорогих нарядах. Бесконечно извиняется, неловко раскланиваясь, вертится из стороны в сторону и замирает в восхищении, встретившись взглядом с чем-то, что в очередной раз за прошедшие пять минут потрясло воображение и перевернуло весь мир с ног на голову.

Именно такой олух, задрав голову, чтобы насладиться гранитными львами, украшающими фасад, подошел к дверям «Империи». Остановился, приоткрыл рот, прищурил левый глаз, немного помолчал, разглядывая огромные буквы.

— «Ин-пе-ре… ри… я-ааа», — медленно прочитал он по слогам, тыча пальцем и от сосредоточенности едва ли не вспотев.

Швейцар, которого сложно было отличить от гранитного льва, расположенного несколько выше, не шелохнулся. Однако не удержался от того, чтобы скосить на деревенщину глаза, — слишком уж тот привлекал внимание своей неотсюдостью.

Олух опустил наконец-то голову и словно только сейчас заметил швейцара у дверей. Приветливо улыбнулся улыбкой непробиваемого, оптимистично настроенного дурака и широко зашагал к входу. Привратник рефлекторно выбросил руку из-за спины и схватился за дверную ручку. Олух, видимо, решил, что с ним здороваются, как принято в селе, поэтому с готовностью протянул свою руку.

— Здрасьте, — изобразил он неуклюжий полупоклон, улыбаясь еще шире и наивнее. — Ганс Штизель.

Швейцар никак не отреагировал и даже не взглянул на Ганса Штизеля. Видимо, единственное разрешенное ему движение он уже совершил.

— Простите, хэрр, — глядя строго перед собой, вежливо произнес привратник, — известно ли вам, куда вы хотите войти?

Олух смущенно посмотрел на свою блестящую от пота ладонь, осторожно обтер ее о полу распахнутого сюртука, и энергично помотал головой.

— Не, — честно признался он. — Вот и хотел спросить: че это за хоромы такие, а?

Швейцар не удержался и все же скосил на Штизеля глаза. Лично он сам считал свой вопрос риторическим. Однако непосредственность и искренняя, обезоруживающая простота олуха выбила швейцара из накатанной колеи.

— Это гостиница «Империя», — холодно и не без гордости ответил он, не отпуская ручку двери. — Лучшая гостиница во всей Анрии и — не побоюсь этого утверждения — за ее пределами.

— Ааа, — со значением протянул олух. — И че? У ей сам анператор за хозяина, что ли?

Швейцар растерянно поморгал, пытаясь восстановить цепочку логических рассуждений типичного олуха, обитающего в мире элементарных понятий и примитивных явлений.

— Нет, — возразил швейцар, закладывая руку за спину. — Гостиницей управляет майнхэрр Людови́к Терье.

— Сыроед, что ль? — почесал затылок олух.

Где-то на периферии мозга привратника возникла странная мысль, что он делает то, чего никогда бы делать не стал. У него имелся один четкий приказ: не пускать в гостиницу тех, кто не носит на себе годовой бюджет хотя бы Дюршмарка. Олух под это описание не подходил вовсе. Казалось бы, швейцару стоило уже прекратить всякие разговоры и начать игнорировать, однако он продолжал и не игнорировал. И с трудом удержался от саркастической ухмылки, едва не сказав то, что думает.

— Да, майнхэрр Людовик — тьердемондец, — сухо ответил он. — И я настоятельно рекомендую вам не использовать жаргон ни в его, ни в чьем бы то ни было отношении.

Штизель втянул голову в плечи и покраснел.

— Ой, извините, извините, — пролепетал он, шлепая себя по губам. — Я не со зла… Ну и как там у вас? Хорошо? — поспешно сменил он тему.

Швейцар снова покосился на олуха, вытянулся, гордо вскинул голову.

— Лучше не бывает, — отчеканил он. — Мы гарантируем лучшее обслуживание для лучших людей.

Штизель одобрительно покивал, сгорбился, проговорил вполголоса, озираясь по сторонам:

— А можно взглянуть, как у вас там, а?

— К сожалению, нет, — холодно ответил швейцар, вновь рефлекторно выбросив из-за спины руку и хватаясь за дверную ручку.

— Почему? — растерялся олух. — Я ж тока глазком поглядеть. Ничего не сломаю. Воровать не буду… меня батя ломом еще в детстве от этого дела отучил. Да и ваще ворье терпеть не могу!

— К сожалению, в нашу гостиницу не пускают просто взглянуть.

Олух подозрительно нахмурился, потер лоб, но вдруг просиял. Подмигнул, наставив палец.

— А, понял! Ну, тогда поселюсь у вас, что ли.

Швейцар украдкой вздохнул.

— Боюсь, это невозможно.

— Чего это? — переменился в лице олух.

— Вы выглядите не слишком… представительно.

— Нормально я выгляжу, — запротестовал Штизель.

Швейцар едва не сдался. Он отказывался верить, что существуют настолько наивные и простые люди, однако их яркий представить стоял перед ним и искренне не понимал, почему одним людям в «Империю» войти можно, а другим — нет.

— Я и не утверждаю обратного… хэрр Штизель. Просто боюсь, наша гостиница не по вашим средствам, — терпеливо и тактично пояснил привратник.

— Чего это, а? — вскипел праведным гневом оскорбленный олух. — Ты на средства мои, что ль, глядел? Очень даже по средствам! Захочу, вообще куплю тут все, когда разбогатею!

Швейцар все же позволил себе снисходительную улыбку. Ему очень захотелось сломать маленький мирок очередного покорителя большого города.

— Номер в нашей гостинице стоит восемьдесят крон в сутки.

— Ой, бл… — поперхнулся олух и, отдышавшись, просипел, выпучив круглые глаза: — Сколько?

— Это номер с минимальными удобствами, — добавил швейцар.

— Господи прости! — запричитал Штизель. — А с этими, как его… скока ж тогда стоит?

— До пятисот крон, — ответил швейцар, словно это было само собой разумеющееся.

— Ох, мать моя… — олух взялся за голову, в которой явно не умещалось, что такое вообще возможно. — И че? Много желающих?

— Изрядно, — кивнул швейцар, расслабившись из-за маленькой победы.

Впрочем, он тут же собрался, поскольку к «Империи» подкатила дорогая карета, запряженная парой чистокровных негальцев. Швейцар вытянулся, выпятил грудь и направил все силы на то, чтобы больше не обращать на олуха внимание. Задача оказалась невыполнимой.

— Это ж кому такие деньжищи-то девать некуда, а? — посетовал олух.

— Лучшим людям.

Мимо промчалась пара взявшихся ниоткуда слуг. Штизель внимательно проследил за ними взглядом. Один подбежал к двери кареты, чинно открыл ее. Из кабины неторопливо и величественно выплыл модный дорогой черный цилиндр, за которым последовал такой же сюртук, ценой минимум вполовину Флахланда, и изящная трость. Другой слуга услужливо поклонился.

— Это они-то, что ли, лучшие? — многозначительно хмыкнул олух, глядя в спину сюртука, хозяйски указывающего слугам на закрепленный на крыше кареты багаж.

Швейцар промолчал. Он нервничал. Следовало бы послать надоедливого олуха, чтобы тот одним своим видом не позорил гостиницу перед уважаемым человеком, но он почему-то не мог этого сделать. Все равно, что пнуть назойливого в своем добродушии щенка.

— Какие ж они лучшие-то? — покачал головой олух. — Столько честным трудом за век не заработать! Небось, и колдунов у себя привечаете?

— Для официальных представителей Ложи у нас всегда открыты двери.

— Ну вот они, ваши лучшие люди, — брезгливо отмахнулся Штизель. — Небось шуму от них, гари, вони…

— Простите, хэрр Штизель, но обсуждать наших постояльцев не входит в мои обязанности. Если честно, я бы вам не рекомендовал вовсе обсуждать официальных представителей Ложи. И вообще… — швейцар хотел вежливо, но решительно прервать недозволенный разговор, однако олух резко обернулся инагло перебил:

— А я че? Я ниче, я ж просто так… Хороший ты, смотрю, мужик, исполнительный, — вздохнул он сочувственно. — Небось, хорошо здесь устроился, а? Работа вроде непыльная, наверно, и платят, раз пятьсот крон за день с лучших людей берут.

Швейцар позволил себе короткий, ничего не выражающий взгляд.

— А, понятно, — невесело улыбнулся Штизель с еще большим сочувствием, проявив поразительную для олуха догадливость. — А я вот только что из Ортшафта приехал — слыхал о таком? — ищу вот, куда податься. Подумал, может, вам смышленые парни нужны…

— На вашем месте я бы попробовал устроиться на фабрику. Там всегда нужны смышленые парни.

— А на какую, не подскажешь?

— На любую, хэрр Штизель, — процедил сквозь зубы швейцар, теряя терпение: слуги уже открепили тяжелый чемодан и сняли его с крыши.

— А, ну спасибо за совет! — радостно протянул олух и даже наконец-то отступил на шаг, но тут же остановился. — Тебя как звать-то?

— Отто, — представился швейцар. Он был готов на все, лишь бы избавиться от настырного олуха.

Кучер, получив щедрые чаевые, хлестнул негальцев вожжами, и карета двинулась вверх по Имперскому проспекту.

Штизель сосредоточенно поскреб лоб, внимательно разглядывая каменное лицо привратника.

— А ты, часом, не тетки Марты сын, а? — с надеждой поинтересовался олух. — Лицо у тебя знакомое…

— Нет, — шикнул швейцар. Половина Флахланда уже шла к дверям, постукивая о мостовую тростью в такт своим хозяйским шагам. Чемодан следовал за ним.

— А, ну извиняй, — примирительно поднял руки. — Попутал. А так-то очень похож. И тоже Отто звать. Ну, бывай, — помахал он на прощание. — Буду мимо проходить — загляну. А как разбогатею — обязательно на денек у вас поселюсь. В лучшей комнате для лучшего человека!

— Доброго дня, хэрр Штизель, — выдавил из себя швейцар.

Олух улыбнулся самой искренней и открытой улыбкой наивного, добродушного идиота, бодро развернулся и…

Со всего маху врезался в половину Флахланда. Швейцар напрягся до дрожи, предвкушая вечерний строгий выговор и вычеты из жалования.

Олух запричитал и заохал, то хватаясь за лицо, то протягивая к черному сюртуку руки.

— Простите, простите, — раболепно раскланялся Штизель. — Ей-богу, виноват! Не хотел. Простите, Единого ради! Прос…

Из-под модного цилиндра сверкнули темные, почти черные, с индиговыми крапинами на радужке глаза.

Олух с перепугу отскочил в сторону.

— Простите, простите!.. Ох, простите! — лепетал Штизель, задом отходя с пути сюртука и раскланиваясь.

Черный сюртук оперся на трость. Половина Флахланда надменно фыркнула и смахнула воображаемую грязь с лацкана, не удостоив сбежавшего олуха взглядом.

— Добрый день, Отто, — поздоровался сюртук с хозяйской вежливостью в голосе.

— Добрый день, — глубоко поклонился швейцар и услужливо открыл дверь. — Рады видеть вас снова, майнхэрр ван Геер.

Бруно этого не слышал. Он был уже далеко от «Империи».

В вестибюле гостиницы, как обычно, было тихо и безлюдно. Тишину разбавляли лишь эхо тикающих часов и тихие переговоры за стойкой, где помимо портье стоял и сам управляющий «Империи» — Людовик Терье. Впрочем, тьердемондцем он был примерно таким же, как свежайший сыр «Дун де Шам» на анрийских рынках. Обымперившийся до мозга костей в третьем поколении мсье Людовик вне рабочего времени был больше известен как хэрр Людвиг, и о далекой родине предков знал примерно столько же, сколько ландрийский обыватель знает о пустыне Сель-Джаар. Однако он изо всех сил старался походить на тьердемондца, считая, что это каким-то образом поднимает престиж «Империи» еще выше.

Маленький, бочкообразный, с закрученными тонкими усиками и набринолиненными редкими волосами, как всегда, слегка недовольный, слегка раздраженный, с взглядом человека, который найдет повод придраться к чему угодно, мсье Людовик занимался тем, чем и занимался обычно, когда покидал свой уютный кабинет и выходил «в народ» — придирался к чему угодно и с сожалением констатировал, что работники совсем обленились и не хотят работать. И это за те деньги, что они получают, между прочим. Однако, увидев вошедший в вестибюль бюджет Зеунладта, мсье Людовик тут же прекратил отчитывать нерадивого портье за допущенную в учетной книге ошибку, подобрался и лучезарно улыбнулся, узнав в дорогом черном сюртуке его владельца.

— Мусье ван Геер! Бонжур! Бьянвеню! Добро пожаловать! Добро пожаловать! — приветливо протянул он, старательно подражая тьердемондскому акценту.

Артур ван Геер неторопливо подошел к стойке, всем своим видом требуя проявлять максимум уважения к себе. Зажатый и взволнованный портье вытянулся, торопливо поклонился, изображая доброжелательную улыбку человека, который несказанно рад видеть долгожданного гостя.

Ван Геер даже не заметил его. Он остановился, оперся на трость, бегло окинул раскланивающегося с заискивающей улыбочкой управляющего надменным взглядом. Снисходительно кивнул в знак приветствия, небрежно приподняв цилиндр. Сделал это так, чтобы ни у кого не возникло сомнений: он здоровается исключительно потому, что человек воспитанный.

— Мы так рады видеть вас у нас в гостях снова, — запел соловьем управляющий, — вы представить себе не можете. Не беспокойтесь, — заверил он, выставив перед собой руки, — ваши апартаменты свободны и ждут своего постоянного жильца, как только…

— Вы получили денежный перевод? — бесцеремонно перебил его чародей.

— О, разумеется, мусье, — поклонился Людовик. — Я хотел только сказать, что апартаменты ждут, когда вы изволите получить ключи.

— Немедленно.

— Поль! — управляющий окликнул портье, которого, разумеется, звали иначе, но господина Людовика это не волновало. — Поль, не спи! Журнал, быстро! — потребовал он. — Не вынуждай мусье ждать.

Портье, вздрогнув, суетливо положил регистрационную книгу на стойку перед чародеем, дрожащими руками перелистнул на нужную страницу. Ван Геер раздраженно скосил на книгу глаза и недовольно поджал губы. Затем взял перо и обмакнул его в чернильнице.

— Не сочтите за труд расписаться здесь, — щебетал мусье Людовик, указывая на нужные графы, — здесь и… вот здесь, сильвупле.

Ван Геер нехотя поставил размашистые подписи.

— Мерси, — поклонился управляющий, развернув к себе книгу. — А вот, — он требовательно пощелкал пальцами. Портье суетливо метнулся к ячейкам с ключами за его спиной, нашел нужный и передал господину Терье. — А вот и ваши ключи, — с достоинством вручил он их чародею. — За багаж не беспокойтесь, его перенесут в ваши апартаменты в кратчайшие сроки.

— Ванна? — спросил ван Геер.

— Через полчаса будет готова, не извольте беспокоиться, — заверил управляющий.

— Я и не беспокоюсь, — фыркнул чародей.

— Желаете отобедать?

— Нет. У меня назначен… деловой обед на два часа.

— Изволите подать карету к назначенному времени?

— Нет, благодарю. За мной приедут.

— Что ж, в таком случае добро пожаловать в «Империю», мусье ван Геер, — еще раз поклонился Терье. — Чувствуйте себя, как дома, и не стесняйтесь, если вам что-нибудь понадобится.

Ван Геер погладил указательным пальцем правую бровь.

— Скажите, любезный Людвиг, не приехал ли мой дорогой друг и товарищ Финстер? — спросил он.

Управляющий озадаченно нахмурился.

— Боюсь, нет, — развел он руками. — Зарезервированный за ним номер до сих пор пустует.

— Хм, странно, — задумчиво протянул ван Геер, поглаживая бровь. — Он должен был прибыть еще пару дней назад.

— Полагаю, он просто задерживается в пути, — улыбнулся Терье. — Гарнунские ветра в это время года очень капризны. Хотя ваш друг и товарищ Саид ар Курзан прибыл еще вчера, к своему несчастью.

— Саид здесь? — удивился чародей.

— Ах, если бы, мусье, — скорбно вздохнул управляющий, сложив руки на круглом животе, — если бы… Мне, право, очень не хочется омрачать ваш приезд неприятными новостями…

— Не темните, любезный, — нетерпеливо проворчал ван Геер, звонко постучав тростью об пол. — Что случилось?

Людовик Терье набрал полную грудь воздуха, коротко взглянул на дорогого гостя.

— Мусье Саида убили, — сочувственно проговорил он, вкладывая в голос как можно больше трагизма. — Вчера, средь белого дня. Трагедия произошла прямо здесь, на Имперском проспекте, неподалеку от нашей гостиницы.

Ван Геер переменился в лице. Ровно на мгновение. Но исказившая его гримаса бешенства вынудила управляющего пожалеть о недальновидности и чрезмерно длинном языке. Людовик отступил ближе к ячейкам с ключами и сделал шаг к портье, словно пытаясь укрыться за ним.

— Кто это сделал? — спросил чародей, крепко сдавливая навершие трости.

— Неизвестно, мусье, — поспешно отозвался управляющий. — Убийце удалось скрыться с места преступления. Если желаете узнать подробности, вам в номер доставят утренний выпуск «Анрийского вестника».

— Я не читаю газет ни до обеда, ни после, — презрительно фыркнул ван Геер и склонил голову. Потер пальцем бровь. — Значит, придется назначить пару лишних встреч, — немного подумав, пробормотал он и взглянул на управляющего. Господин Терье с трудом удержался, чтобы неуютно поежиться. Ему показалось, что индиговые крапины в черных зрачках ван Геера пришли в движение. — Майнхэрр Людвиг, соблаговолите направить ко мне в номер посыльного.

— Бьянсур, сей момент, — поклонился управляющий.

— Не сейчас, — лениво вскинул руку ван Геер. — Когда смою с себя дорожную грязь.

Господин Людовик учтиво кивнул.

— Что-то еще? — чародей хмуро взглянул на него исподлобья.

Управляющему не очень хотелось говорить. Он, конечно, по-своему уважал дорогого гостя, но не считал его приятным человеком. Среди чародеев приятных людей просто не бывает. Хоть ван Геер и пытался сдерживаться, но природа всегда брала свое, хотя бы на долю секунды. Особенно если он получал неприятные известия. А так уж завелось с древних времен, что за неприятные известия, как правило, казнят гонца, а не отправителя.

Однако лгать или утаивать что-то от ван Геера — затея еще более глупая, чем просто огорчать его.

— Если честно, то да, мусье, — сознался управляющий с видом обреченного.

— Не тяни, — подстегнул чародей.

— Дело в том, мусье… — глазки Терье трусливо забегали из стороны в сторону и вдруг остановились на портье. — Поль! — Людовик настойчиво подтолкнул его в спину. — Рассказывай. Все-таки это случилось в твою смену.

Бледный «Поль» несмело подступил ближе к стойке, с храбростью загнанного в угол труса глядя на ван Геера.

— Вас спрашивали, му… мс… майн… майнхэрр, — сознался он.

— Кто?

Портье вздрогнул от его голоса и вытянулся, расправив плечи.

— Какой-то человек, майнхэрр, он не представился, да и вообще не отличался изысканными манерами. Спрашивал, проживаете ли вы в нашей гостинице.

Ухоженные пальцы чародея ловко побарабанили по костяшкам лежащей на навершии трости другой руки.

— И что ты ответил?

— Что за вами зарезервирован номер, но вас нет в городе… майнхэрр.

Ван Геер неопределенно хмыкнул.

— Что он еще спрашивал?

— Спрашивал, когда вы прибудете.

— И?

— Я честно ответил, что это мне неизвестно.

— Хм, — хмыкнул чародей еще более неопределенно. Движение индиговых крапин в черных зрачках стало настолько очевидным, что не заметить этого было уже невозможно. — Когда это было?

— Четыре дня назад, майнхэрр.

Ван Геер склонил голову набок, внимательно разглядывая «Поля», которому захотелось провалиться под землю. Вот только это вряд ли помогло бы.

— Как выглядел тот человек?

Портье растерялся. Его плечи поникли.

— Он… хм… высокий… Вот такого роста… хм… — «Поль» замолк, лихорадочно соображая, как можно подробнее описать того типа, в существовании которого сам не был до конца уверен.

Ван Геер потер бровь пальцем. Усмехнулся краем рта. Почти беззлобно, можно сказать, даже добродушно.

— Высокий, вот такого роста, и все?

— Простите, майнхэрр, — вздохнул портье, виновато опустив голову. — Он пробыл здесь не больше минуты, я совсем не запомнил его лица. Просто спросил о вас, а потом развернулся и ушел. Я его больше не видел.

— И за минуту он успел напугать тебя до дрожи, так? — догадался отчего-то повеселевший чародей.

— Да, майнхэрр, — кивнул «Поль». — Это был очень неприятный и страшный человек. Я пытался объяснить ему, что мы не разглашаем сведения о наших постояльцах, но он так смотрел, что я…

— Понятно, — небрежно отмахнулся ван Геер.

— Не беспокойтесь, мусье, — засуетился управляющий. — Отто и Поль уже получили строгий выговор. Больше этого не повторится.

— Конечно, — снисходительно кивнул ван Геер и вдруг мрачно усмехнулся: — Ну что ж, это многое объясняет. Майнхэрр Людвиг?

— Да, мусье? — с готовностью прислушался тот.

— Снимите бронь с номера Хуго Финстера.

— Почему, мусье? — опешил управляющий, переглянувшись с «Полем».

Чародей тихо рассмеялся, нездорово блестя глазами:

— Есть все основания считать, что гражданин Финстер уже не приедет.

Маэстро влетел в ту самую забегаловку, расположенную в полуподвале высотного здания, в прохладный полумрак, пропитанный запахом табака, жареной свинины со специями и паров кирша и травяных ликеров. Бухнулся на ближайшую лавку, резную, с вытертым частыми посетителями лаковым покрытием, за стол, стилизованный под старину. Бруно слегка трясло, в боку покалывало. Он не бежал, но быстрая ходьба в неудобных туфлях вымотала сильнее любой беготни, обычного способа перемещения анрийских детей и подростков и экстренного для профессиональных нищих. Натертые ноги не успели толком пройти, что вызывало лишние мучения при каждом шаге и крайне раздражало и злило Бруно, поэтому в кабак, который наверняка назывался как-нибудь по-глупому «кафе», «ресторация» или «бистро», он влетел не в лучшем расположении духа.

Рядом возник официант — молодой парень в белом фартуке, вроде бы тот же самый, которого Бруно видел во всех забегаловках Имперского, где ему довелось побывать. За пару дней в заведениях «для приличных людей» Маэстро уже успел немного привыкнуть, что обслуга появляется словно из-под земли чуть ли не до того, как успеешь приземлить задницу. Бруно смутно догадывался, отчего халдеи настолько расторопны, но раздражать это не прекращало.

— Пива, — коротко бросил он, не дав официанту раскрыть рот.

— В наших погребах собраны десять сортов лучшего…

— Холодного, — бесцеремонно прервал его Бруно. — И поживее!

Официант выразительно поднял бровь, окидывая Маэстро долгим оценивающим взглядом. Бруно молча хлопнул о стол кошельком и вызывающе уставился на халдея. Тот, в свою очередь, покосился на портмоне. Стоически удержался от ехидной ухмылки, учтиво поклонился и удалился.

Бруно выдохнул, поднес к лицу дрожащую руку.

Неожиданная встреча с ожившим портретом напугала, и он не мог понять, почему. Обширная лысина скрывалась под модным цилиндром, однако бакенбарды были заметно жиже и короче. Лицо было гораздо шире, на нем прибавилось морщин, но по-прежнему оставалось аристократически благородным, с волевым подбородком, острыми скулами и тонкогубым ртом. Бруно узнал его, едва ван Геер вышел из кареты. В первый момент Маэстро несказанно обрадовался, ведь, как известно, дуракам везет. Ему даже захотелось испытать свою удачу еще больше. Однако Бруно изменил свое решение, едва столкнулся с ван Геером нос к носу, и захотел бежать как можно дальше от этого человека. В тот момент даже сигиец со всеми своими странностями и ненормальностью показался не таким уж жутким и отталкивающим типом.

Но что именно так пугало в ван Геере, Бруно объяснить не мог. И это пугало еще больше.

Поставленный на стол стеклянный бокал вайсбира с пышной пенной шапкой вырвал Маэстро из размышлений.

— Майнхэрр желает еще что-нибудь?

Бруно энергично помотал головой. Официант учтиво поклонился и отошел от стола. Маэстро жадно схватился за бокал и сделал большой глоток мутного содержимого.

Холодного.

Свежего.

Удивительно вкусного.

Бруно выдул полбокала зараз.

Стукнув донышком о стол, он отдышался, тихо срыгнул в сторону и простецки утер рукавом рот. Пиво, прохладой опускающееся в желудок, принесло успокоение и немного привело мысли в порядок. Бруно даже мельком подумал, что на Имперском все-таки есть свои прелести, от которых можно получать удовольствие.

Маэстро повертелся по сторонам и только сейчас заметил, что находится в кабачке практически один. В эркере напротив плотно завтракал упитанный господин, скорее всего, банковский клерк. Пара работников заведения тихо занималась утренней уборкой в полумраке. Скучающий за стойкой бармен делал вид, что занят чем-то очень важным. Из кухни доносился звон посуды и обрывки приглушенной женской трескотни.

Бруно вздохнул, глотнул еще пива и уставился в окно на проходящие по тротуару юбки и брюки с дорогими туфлями. Стекло было поразительно чистым, Бруно и не думал, что в кабаках бывают настолько прозрачные окна. Ему всегда казалось, что подозрительные разводы и слой грязи толщиной в палец это необходимое условие, чтобы никто снаружи не пялился и не догадывался, что происходит внутри. Единственное, что мешало обзору, это два слова, которые Бруно прочитал с большим трудом. Первое — «reiB» и второе, расположенное над первым полукругом, — «trebuH». Читать Маэстро с горем пополам выучился на флоте, но не считал чтение выдающимся своим талантом, поэтому не стал задумываться над бессмыслицей.

Проследив за чьей-то пышной юбкой и попытавшись представить, что под ней, Бруно коротко усмехнулся, повернул голову, чтобы отхлебнуть еще пива, и…

— Блядь! — сдавленно вскрикнул он, подскакивая на лавке и плеская пивом на стол. — С-сука! Хватит так делать!

— Как? — спросил сидящий напротив сигиец.

— Да вот так! — огрызнулся Бруно, крепко вцепившись в бокал. — К-как ты здесь оказался?

— Через дверь.

Бруно мученически застонал. Запоздало оглянулся по сторонам. Судя по всему, в пивной никому ни до кого дела не было. Даже упитанный господин в эркере не счел нужным отвлекаться от плотного завтрака. Может, причина крылась в магии выложенного на стол кошелька. Бруно взял его со стола и сунул в карман сюртука.

— А как ты меня нашел-то? — продолжил негодовать Маэстро. — У тебя что, шпионы кругом? Следят, как я твою тайную миссию выполняю? Тогда зачем я-то тебе понадобился?

— Нет шпионов, — сказал сигиец.

— Тогда как? — не унимался Бруно. — Как ты каждый раз меня находишь?

— Запомнил.

Бруно осознал ответ сигийца с некоторым запозданием и только и смог щелкнуть зубами, закрыв рот. Чутье подсказывало, что более подробных объяснений он не дождется.

— Чего майнхэрр изволит? — обратился выросший из-под земли официант.

Маэстро подпрыгнул на лавке от неожиданности. Очень захотелось выругаться, но он сдержался.

Сигиец равнодушно взглянул на официанта. Вежливая, ничего не значащая халдейская улыбка быстро сползла у того с губ.

— Принеси того же, что и мне, — раздраженно бросил Бруно, махнув рукой.

Официант кивнул, как показалось Маэстро, с благодарностью, и практически сбежал выполнять заказ. Бруно пару раз вдохнул-выдохнул, отхлебнул пива.

— Скажи, ты специально это сделал? — немного успокоив нервы, спросил Бруно. — Ты знал, что так будет?

Сигиец, прекратив блуждать глазами по затемненному помещению, сосредоточил на Маэстро взгляд.

— Что?

Бруно подался вперед, понизил голос:

— Твой Геер, или как его там, только что приперся в эту сраную «Империю». Я с ним у самого входа поцелуями обменялся!

Сигиец ощутимо напрягся, приподнялся на лавке, опираясь руками о стол, и сосредоточенно уставился куда-то за левое ухо Бруно. Прищуренные глаза заволокло серебряной пленкой. Маэстро решил не останавливаться.

— Ты как знаешь, а я к этому уроду даже близко больше не подступлюсь, — навязчиво сетовал он. — Мне одного раза хватило. Ей-богу, думал, он меня там и закопает!..

— Маловероятно, — сказал сигиец, опустившись на скамью. — Слишком долго разбирать мостовую.

Голова Бруно бессильно склонилась к груди. Если бы он не убедился, что сигиец начисто лишен воображения и воспринимает все буквально, решил бы, что тот издевается над ним самым наглым образом.

Маэстро шмыгнул носом и запил бессильную злобу большим глотком пива.

— Я имел в виду, что он так на меня зенками своими паршивыми посмотрел, что не прикончил меня только потому, что дорогие шмотки пачкать не захотел, — постарался разъяснить Бруно.

— Он бы тебя не убил, — возразил сигиец. — Ему не нужны проблемы с законом.

Маэстро нервно рассмеялся.

— Ты вдруг научился шутить?

— Нет.

— А смешно получилось. — Бруно кашлянул в кулак и добавил серьезно: — Это же Анрия. Тут закон за тем, у кого кошелек туже.

Вернулся официант и поставил на стол точно такой же бокал пива. Сигиец, вернув глазам человеческий вид, взглянул сперва на халдея, потом на бокал, без раздумий взял его, принюхался.

— Майнхэрр же… — начал было официант и тут же умолк, удивленно выпучив глаза, когда сигиец, запрокинув голову, залпом влил в глотку пинту пива. Задумчиво причмокнул. Поставил бокал на стол.

— Еще, — сказал он.

Бруно покачал головой. Официант, не привычный к такому поведению приличной публики, ничего не сказал, медленно развернулся и зашагал к стойке, на ходу украдкой разводя руками.

Сигиец снова уставился на стену серебряными глазами. Бруно непроизвольно глянул через плечо. Подвинулся на лавке в сторону. Почему-то вдруг навалилось безразличие ко всему, хотя еще минуту назад он хотел выговаривать и выговаривать за то, что по милости сигийца пришлось нос к носу столкнуться с очередным психопатом, от одного вида которого слабеет желудок.

— Куда ты все таращишься, а? — пробубнил в бокал Бруно. — Только не говори, что ты его видишь.

— Не скажу, — сказал сигиец.

Маэстро поперхнулся и едва не выплюнул пиво обратно в бокал.

— Постой, — потряс он пальцем, откашлявшись. — Серьезно, что ли?

— Ты просил не говорить.

Бруно закатил глаза. Злиться стоило разве что на себя, раз постоянно забывал о другом подходе.

— А теперь прошу говорить.

— Вижу, — сказал сигиец, сощурив глаза. — Второй этаж.

Наверно, за несколько прошедших дней Маэстро исчерпал лимит удивления на пару лет вперед, поэтому отреагировал совершенно спокойно.

— Спорю, — Бруно расплылся в дурацкой ухмылке, — ты каждый день такое проворачиваешь возле женской бани.

— Нет.

— Ну и зря, — пожал плечами Маэстро. — Я б на твоем месте не растрачивал такие таланты впустую.

Серебряные бельма уставились на него. Бруно втянул голову в плечи и попытался спрятаться за бокалом.

— Не вижу плоть, — сказал сигиец. — Вижу только сули. Смотреть на женскую баню нет никакого смысла.

— Потому что у баб души нет? — нервно рассмеялся Бруно, сверкая дыркой вместо зуба, когда сигиец отвернулся на стену.

— Это была шутка? — нахмурился тот.

— Ага, — смутился Маэстро, — она самая.

Официант принес очередной бокал пива. Сигиец молча взял его и, не тратясь на лишние церемонии, опрокинул целиком. Поцокал языком, явно прислушиваясь к реакции своего организма, затем поставил второй опустевший бокал рядом с первым. Молча встал и так же молча направился к выходу из пивной. Официант, предусмотрительно отступив в сторону, проводил его долгим задумчивым взглядом.

— Видать, шутка не удалась, — вздохнул Бруно.

— Хм? — неуверенно повернулся к нему халдей. — Простите, майнхэрр?

— Да это я так, — отмахнулся Маэстро и допил остатки пива. Приподнялся на лавке, запустив руку в карман, и тут же сел обратно, раздумав доставать кошелек. — Слушай, — он почесал за ухом, глядя на халдея одним глазом, — а на пятьдесят крон у вас тут можно хорошо нажраться или только так, рот пополоскать?

Официант недоуменно похлопал на него глазами, нагнал строгости на лицо.

— Осмелюсь заметить, майнхэрр, — проговорил он чопорно, — мы не поощряем чрезмерное пьянство в нашем заведении. Особенно до обеда. Это не самое лучшее время…

— Знаешь, — вздохнул Бруно, не дав ему договорить, — у меня выдалось очень паршивое утро. Скорее всего, будет паршивый день, и не удивлюсь, если вечера вообще не увижу. Так что это лучшее время, чтобы нажраться. Ну так как?

Официант выразительно огляделся по сторонам. Упитанный господин покончил с завтраком и утирал салфеткой рот. Бармен тер и без того чистый бокал. Халдей наклонился ближе к столу, спросил участливым полушепотом, старательно пряча ухмылку:

— Желаете уйти на своих ногах или чтобы вас вынесли?