Сигиец

Глава 15

— Я стану таким же?

— Нет. Но ты станешь… чем-то иным. Чем-то лучшим чем то, что было.

— Даже ты не знаешь?

— А разве не в этом прелесть эксперимента? Разве не в этом суть истинного творца — творить, надеясь на великое чудо?

— А ты знал, чем станешь ты, когда… творил, надеясь на великое чудо?

— Не знал. Но я доволен.

— А если бы ты погиб?

— Смерть — тоже результат. Доказывает либо невозможность эксперимента, либо неточные расчеты. Однако в своих расчетах я уверен. А то, что я жив, — прямое доказательство успеха.

— Но ты не знаешь, как именно я изменюсь.

— Если сомневаешься и боишься, сын мой, ты можешь отказаться. Все зависит от твоего выбора.

— Я прожил семьдесят девять лет. Поздно бояться.

— Это хорошо. Значит, я верил в тебя не напрасно. Ты сильнее остальных.

Ван Геер разлепил тяжелые веки. Яркий свет больно ударил по глазам. Чародей зажмурился, проморгался, привыкая. Он лежал на столе в прохладном подвале все той же безымянной крепости. Он уже бывал здесь сразу после боя. Это был и вправду самый обыкновенный подвал, спешно переоборудованный Машиахом в лабораторию. Никаких противоестественных экспериментов здесь не велось. До недавнего дня.

Ван Геер облизнул губы. Страшно хотелось пить. Но не это взволновало его. Он прислушался к ощущениям в слабом теле. Тело отозвалось звенящей пустотой. Ван Геер почти не чувствовал в себе силу арта. Лишь слабые, едва уловимые отголоски. Это должно было вызвать приступ паники — знакомое чувство для каждого ренегата, осужденного Ложей на обструкцию. Однако не вызывало. Ван Геер отмечал этот факт с каким-то отстраненным спокойствием.

Свет заслонила нечеткая фигура.

— Ты очнулся. Хорошо, — сказал Машиах. — Я уже начал волноваться, что твое тело не примет изменения.

— Я не чувствую… — прохрипел ван Геер.

— И не должен, — холодно отрезал Машиах. — Забудь то, чем ты был прежде. Теперь ты то, что ты есть.

Ашграу широко размахнулся и метнул плотный шар огня. Ван Геер покачнулся, в нос ударил противный запах серы и гари. Однако ничего более он не ощущал.

— Ну и как? — задумчиво потирая подбородок, поинтересовался Зюдвинд.

— Щекотно, — повел плечом ван Геер.

— Стало быть, артом тебя теперь вообще не прошибешь?

— Стало быть, — согласился Артур.

— Ээээ, — кисло протянул Хесс, сидя на булыжнике посреди внутреннего двора крепости. — Надо было тоже соглашаться.

— Теперь уже поздно, — вздохнул Адлер. — Машиах последнего для ван Геера разобрал.

Ван Геер перевел взгляд на Хесса, сосредоточился. Булыжник под ним задрожал, приподнялся. Чародей испуганно соскочил, выражая свое негодование неподобающим для магистра Ложи образом. Адлер гнусно захихикал.

Артур отпустил булыжник. В глазах поплыло, голова закружилась, а виски пронзила тупая боль. Телекинез все еще давался ему с большим трудом, он не понимал, как работает новая сила, но это не очень-то и волновало бывшего чародея. Он просто делал это и с каждым разом все лучше.

— Старый, ты теперь гроза всех чародеев, — усмехнулся Ашграу, скрестив руки на груди.

Ван Геер хотел усмехнуться в ответ, но не стал. Не настолько уж шутка была смешной, чтобы смеяться над ней.

Жан Морэ встал, держась за край стола. Хотя в письме просили ничему не удивляться, удивления скрыть он не смог. Ван Геера он узнал, однако стоявшего рядом с ним мужчину средних лет видел впервые. За прошедшие два года великий революционер, сменив несколько квартир и имен, стал параноиком, сторонился новых лиц в своем окружении, да и к старым относился настороженно.

— Добрый день, — поздоровался ван Геер, снимая цилиндр и оглаживая лысину.

— Добрый, — сухо ответил Морэ, пряча дрожащую руку за спину. — Ты писал, что со мной хотят встретиться старые друзья. Ну что ж, я рад встрече, старый друг. А вас, мсье, я не знаю.

— Меня зовут Лерер, — располагающе улыбнулся мужчина, чуть склонив голову. — И мы прекрасно друг друга знаем, мой старый друг.

Морэ пристально взглянул на мужчину. В потускневших глазах, в которых некогда пылало пламя идеи, подозрительность смешивалась смутными догадками. Наконец, Морэ прикрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Ты изменился, — нехотя признал он, опускаясь на стул.

— А ты нет, — улыбнулся Лерер. — Очень надеюсь, что со дня нашей последней встречи в тебе не изменилось ничего.

— Если ты о том, хочу ли я избавить Ландрию от тирании, то все осталось, как и прежде, — проговорил Морэ, отвернувшись к окну. — Но хочет ли сама Ландрия избавления? Тогда, в Тьердемонде…

— Забудь о Тьердемонде, друг мой, — мягко перебил его Лерер. — Тьердемонд был не готов к переменам, которые вы показали ему. Тьердемонд захотел жить так, как жил прежде, за что теперь расплачивается. Но здесь, в Империи, у людей появится второй шанс.

— Люди везде одинаковы, — поджал тонкие губы Морэ. — Где гарантии, что они тоже не захотят жить, как прежде?

— Уверяю тебя, не захотят.

— Откуда такая уверенность?

Лерер широко улыбнулся, глядя Морэ прямо в блеклые глаза, в которых пробежала искра. Та самая, что всего лишь через несколько месяцев загорелась пламенем идеи, охватившей умы людские и едва не вспыхнувшей столичным восстанием рабочих осенью 1631 года.

Заслышав звон подков о мостовую, ван Геер прижался к витрине магазина и проследил за промчавшимся вниз по улице разъездом серых драгун. Сегодня столица была запружена серыми мундирами и голубыми мантиями. Ван Геер слышал уже о сотне арестованных, а ведь день даже не успел перевалить за полдень. Он невольно усмехнулся: другой путь оказался тоже неверным. Несмотря на всю конспирацию, тайная полиция и Комитеты Ложи все же прознали о готовящихся выступлениях. По удивительному стечению обстоятельств буквально за день до назначенного срока. Ван Гееру не хотелось думать, но иначе, как предательство, он не расценивал сегодняшние события. И предал кто-то из самых близких, якобы преданных революции людей.

Какая-то женщина, напуганная промчавшимися во весь опор драгунами, запоздало охнула и прижалась к плечу ван Геера. Чародей отстранил ее, машинально отряхивая полу сюртука, смерил женщину холодным взглядом, из вежливости кивнул ей, придерживая цилиндр за поля, и пошел дальше.

О квартире, на которой он проживал последний год, не знал никто, однако оставаться на ней дольше все равно было нельзя. Благо особо ценным имуществом ван Геер не обладал, поэтому тратить много времени на сборы не планировал. Лишь уничтожить документы и компрометирующие письма, взять деньги и всегда собранный на экстренный случай саквояж и исчезнуть из столицы. Вновь бежать. Не то чтобы это было тяжкое испытание — ван Гееру не впервой было скрываться, и он не особо переживал. Последние два года он вообще не испытывал склонности давать волю эмоциям.

Ван Геер зашел в парадную, поднялся на второй этаж, открыл дверь своей квартиры и… не удивился, увидев его в комнате.

У него было другое лицо. У него всегда были новые лица, и ван Геер давно перестал испытывать суеверный ужас и ежиться от липкого холода по хребту. Просто развил в себе какое-то особое чутье, позволяющее без ошибок узнавать его. А может, в том была заслуга изменений, через которые ван Геер прошел два года назад в подвале безымянной крепости.

— Как ты узнал, где я живу? — спросил он.

— Это было несложно, — ответил Лерер, не отрываясь от своего занятия — сожжения на огне свечи писем ван Геера с задумчивым, отрешенным видом. — Смотри, — он поднял очередной лист бумаги, медленно крутя его в руке, чтобы занимающееся пламя быстрее сожрало написанные слова. — Тебе это ничего не напоминает?

Ван Геер потер подушечкой пальца бровь.

— Так сгорают и обращаются в пепел надежды?

Лерер с невозмутимым спокойствием дождался, когда бумага прогорит в его руке и осыплется черными снежинками на край стола. Остатки пепла растер пальцами и сдул, с неподдельным интересом наблюдая, как прах разлетается по комнате.

— В тебе проснулся поэт, сын мой? — взяв последнее письмо, спросил Лерер.

Ван Геер сдержал легкое раздражение: Машиах прожил значительно больше сотни лет, это верно, но сейчас выглядел, как тридцатилетней мальчишка, и это било по самолюбию чародея.

— Нет, — сказал ван Геер. — Но если ты не в курсе, то пока мы рассуждаем над моим ассоциативным рядом, Ложа и полицаи арестовывают наших товарищей-сопартийцев.

— Знаю, — задумчиво кивнул Машиах, глядя, как догорает бумага. — Что ж, все пошло не совсем так, как мы планировали.

— Не похоже, что тебя это сильно огорчает.

— Почему меня должно это огорчать? — изобразил удивление Лерер. — Или ты забыл, сын мой, чему я тебя учил? Любой эксперимент — это опыт.

— А еще ты говорил, что смерть — тоже результат, — напомнил ван Геер.

— Именно, — кивнул Машиах, постучав пальцем по виску, и, сунув руки в карманы сюртука, направился к окну.

— И что же доказывает смерть в нашем случае?

Лерер широко улыбнулся:

— Что нужно тщательнее провести расчеты и повторить еще раз.

Он выглянул в окно, осторожно откинув занавеску.

— Кажется, за тобой пришли, — тихо объявил он.

Не успел ван Геер осознать смысл услышанных слов, как в дверь настойчиво постучали.

— Невежливо заставлять гостей ждать, не находишь? — поторопил его Машиах, отвернувшись от окна и заложив руки за спину.

Ван Геер настороженно приблизился к двери, в которую постучали вновь.

— Кто там? — спросил он спокойно.

— Ложа! Немедленно открывайте! — властно приказали с лестничной клетки.

Ответ был слишком красноречив, чтобы в чем-то сомневаться и дальше. Ван Геер обернулся в комнату. Машиах молча кивнул. Чародей вздохнул и открыл дверь.

На пороге стояли двое в голубых мантиях. Оба были молодыми. Оба — магистры-следователи Комитета Равновесия. У одного из чародеев между пальцев поднятой руки трещали змейки молний.

— Феликс Лафорс? — спросил второй следователь, державшийся с надменным спокойствием.

— Да.

Не говоря больше ни слова, первый ищейка задавил молнию в руке и втолкнул ван Геера в квартиру, валя его на пол. Второй извлек из-под мантии наручники-обструкторы. Меньше, чем за минуту ван Геер-Лафорс был скручен и, по мнению, следователей обезврежен. Машиаху, который наблюдал за задержанием с умеренным интересом не чувствующего за собой вины человека, велели не двигаться и держать руки на виду, что тот и сделал, понимающе улыбаясь.

Второй следователь представился как Густав Гельберштайн. Ван Геера подняли на ноги, ввели в комнату и усадили на стул.

— Позвольте спросить, гражданин, — бросив надменный взгляд на Машиаха, обратился к нему Гельберштайн, — кто вы, собственно, такой?

— Моя фамилия — Лерер, — представился тот, чинно поклонившись.

— Кем вы приходитесь этому гражданину?

— О, я его учитель…философии.

— Ага, — нахмурился следователь.

После зачитал ван Гееру список обвинений, по которым того задержали, перечислив с десяток нарушенных статей Кодекса Ложи. Второй, назвавшийся Лёйхтеном, не спускал с Лерера глаз. Молния в его руках угрожающе щелкала, готовая пресечь любую необдуманную глупость. Удостоверившись, что подозреваемому понятны все пункты обвинения, и зачитав ему права, Гельберштайн вновь взглянул на Машиаха.

— Вынужден, гражданин, просить вас проследовать с нами. Пожалуйста, не оказывайте сопротивления.

— Конечно, — покорно кивнул Машиах, проходя вперед.

Ван Геер устал смотреть на беспечных щенков Ложи, которые допустили серьезную ошибку: они приняли его за чародея арта. Когда Артура подняли со стула и подтолкнули к выходу из квартиры, он швырнул Гельберштайна на стену. В ответ в спину ударило разрядом молнии. Без результата. Ван Геер обернулся, сосредоточил взгляд на шее растерянного щенка, вложил в удар всю силу, на которую был способен, и с хрустом переломил ему позвонки. Затем повернулся на Гельберштайна, в руке которого вспыхнул огонь. Ван Геер припер того к стене, накинул на шею «петлю» и затянул. Щенок Ложи захрипел, раздирая себе горло. Машиах, наблюдавший за произошедшим с интересом зоолога, изучающего возню змей в террариуме, вдруг вскинул руку:

— Хватит. Он пригодится нам живым.

Ван Геер отпустил чародея, лицо которого раскраснелось, как спелый томат. Машиах приблизился, склонился над ним, заложив руки за спину.

— Не бойся, — ласково сказал он бешено вращающему одуревшими глазами следователю, — ты не умрешь. В каком-то из смыслов.

А затем опустил на его лицо ладонь.

Через минуту пустое, но живое еще тело Густава Гельберштайна безвольно завалилось на пол, а душа растворилась в бездонной утробе вечно голодного упыря. Дав ему новое лицо, которое тот, уменьшаясь и сжимаясь, корчась и дергаясь от перенапряжения меняющихся сухожилий и мышц, трещащих костей и перемещающихся под новые габариты тела органов, не без удовольствия примерил на себя.

— Как-ак интересно-сно, — натужным многоголосьем констатировал Машиах, спазматически дергая шеей.

Ван Геер отвернулся. За два года он научился спокойствию, однако на это смотреть спокойно не мог.

— Ключ, — поторопил внешне спокойный ван Геер. — У этого, — он пнул мертвого следователя в ногу, — должен быть ключ.

— Зачем-чем? — Машиах присел рядом с Гельберштайном и расстегивал его мантию. — Твои-ои оковы-ковы — и есть-сть наш-аш ключ-ч к свободе.

Он встал, накинул голубую мантию на плечи и повернулся. Ван Геера передернуло. К этому он тоже никак не мог привыкнуть. Было что-то противоестественное, дьявольское в том, чтобы смотреть на полную копию того, кто буквально минуту назад был живым человеком, а теперь — всего лишь одна из многочисленных масок.

Гельберштайн — а в каком-то из смыслов это действительно был он — подошел к ван Гееру, положил руку на плечо. Ван Геер вздрогнул.

— Идемте, — сказал Машиах голосом Гельберштайна, полностью копируя надменные, властные интонации, — гражданин.

Он вывел ван Геера на улицу, где у парадной дежурили еще двое магистров-следователей. На дороге стояла черная тюремная карета с решетками на окнах.

— Быстрее! — крикнул Гельберштайн. — Лейхтен ранен! Магическое воздействие третьей степени!

Магистры взволнованно переглянулись.

— Что вы стоите⁈ — яростно заорал Гельберштайн. — Помогите ему! Ну! Я здесь сам справлюсь! — он подтолкнул ван Геера к экипажу.

Магистры неуверенно отступили к парадной. Прохожие торопливо семенили прочь — давно выработанный инстинкт при виде кричащего человека в голубой мантии.

— Живо! — рявкнул Гельберштайн. — Если умрет — отвечать будете вы!

Это подействовало магически — магистры вбежали в парадную и загремели ботинками по лестнице.

Гельберштайн втолкнул арестанта в мрачный зев кареты, захлопнул дверь с решеткой, закрыл замок на ключ. Ван Геер сел в полутьме на лавку и облегченно выдохнул, стучась затылком в стенку.

А потом экипаж тронулся с места. Однако куда именно, ван Геер узнал гораздо позже.

Мертвого кучера обнаружили в паре кварталов от дома, где проживал подозреваемый, известный под псевдонимом Феликс Лафорс. О том, что подозреваемый оказал при задержании сопротивление, убил одного магистра-следователя на месте, тяжело ранил второго, который скончался спустя несколько дней, не приходя в сознание, и скрылся при соучастии чародея-полиморфа, узнали лишь в узком кругу высшего начальства Ложи. Ложа не любила распространяться о своих неудачах.