Сигиец

Глава 7

Сегодня ужин проходил на удивление тихо. Сельджаарец говорил крайне мало, сигиец вообще молчал. Кассан попытался вести беседу с Бруно, однако свою небогатую на события биографию Маэстро открыл еще в первый день знакомства, а больше рассказывать было нечего. Поэтому тишину в гостиной вновь довольно долго нарушал лишь звон вилок и ножей о тарелки.

Сегодня опять была переперченная баранина под кисло-сладкими соусами. Бруно, конечно, оптимистично относился к внезапной перемене в питании, но оптимизм несколько портил капризный желудок, непривычный к кабирской кухне. Да еще и пасть горела, словно раскаленным углем закусил. А еще было очень неудобно за низким столом на подушках — затекали ноги и болела напряженная спина. Но Бруно не жаловался. Даже не вздыхал. Просто с тоской вспоминал жесткие лавки в прокуренных кабаках, пресные каши, больше похожие на чью-то рвоту, и бутылку сивухи на троих.

Кассан, этот почти честный торговец специями, нравился ему. Сельджаарец умел располагать к себе. Хотя Бруно понимал, что ничего просто так не делается, а за гостеприимство наверняка придется платить, но волноваться не торопился: взять с него нечего, работник никудышный, делать ничего не умеет. Даже если продать в рабство — намучаешься и переплюешься, одни убытки. А Кассан не походил на того, кто готов делать что-то себе во вред.

Неясным оставалось лишь одно: когда сигийцу надоест возиться с Маэстро. Над этим Бруно задумывался все прошедшие дни и чем больше думал, тем тревожнее становилось на душе. И отнюдь не потому, что придется как-то выкручиваться и спасаться от разъяренного Беделара, который, наверно, перевернул уже пол-Модера и пообещал каждому бродяге, пьянице и шлюхе по кроне за любые сведения о Бруно. Хотя, конечно, ненормальный, который, убив человека средь бела дня, спокойно садится пить кофе, будто ничего не случилось, был сомнительной альтернативой, но Бруно с этим постепенно свыкался.

— Я обо всем договорился, — сказал Кассан, нарушив тишину.

Сигиец медленно прожевал кусок мяса, на секунду задумался, затем кивнул.

— Зайди завтра в ломбард Толстого Тома на Тресковой. Скажешь, что от меня. Он, скорее всего, будет кривляться, но ты с ним не церемонься. Любую цену, которую он заломит, смело дели на десять, — усмехнулся Кассан. — И не ведись, если начнет аванс клянчить.

— Хорошо, — сказал сигиец.

Бруно поморщился. Это имя ему было знакомо, но связываться с Толстым Томом Единый уберег. Хотя не обошлось и без того, что Панкрац Пебель, а значит, и Беделар, ненавидел Адольфа Штерка лютой ненавистью, что было взаимно. Поэтому людям из Модера не стоило лишний раз гулять по Тресковой, если не охота лишиться пальцев. Или еще чего ненужного.

— Кстати, а вы ничего слышали? — спросил Кассан, хитро сверкая почти черными глазами. — Говорят, сегодня на Имперском проспекте произошло убийство.

Маэстро закашлялся, схватился за пустой бокал и завертелся на подушках, сжимая и разжимая пальцы. Сигиец, отрезав кусок баранины и отправив его в рот, мельком взглянул кувшин, и тот проскользил по столу к Бруно. Маэстро торопливо наполнил бокал и осушил его залпом.

— Что с тобой? — наигранно забеспокоился Кассан.

— Перченое очень, — оправдался Бруно не менее наигранно. — А почему должны были чего-то слышать?

— Ну как же, — усмехнулся сельджаарец. — Ранхар каждый день околачивается на Имперском. Да и ты с ним там бываешь. Вот я и подумал…

Бруно почему-то не сомневался, что сигиец не посвящал Кассана в свои планы и вряд ли отчитывался, куда и зачем ходит. Однако, даже если осведомленность сельджаарца и стала для него открытием, не подал виду. Просто с невозмутимым видом продолжал есть, не отвлекаясь ни на что. Маэстро искренне завидовал его выдержке.

— Нет, — кашлянул Бруно, — ничего не слышали. А кого убили-то?

— Саида ар Курзана, хозяина шамситской компании «Тава-Байят» и такого же, как я, почти честного продавца специй.

— Ох, — сказал Бруно, украдкой покосившись сигийца. — Убийцу нашли?

— Да какое там! — отмахнулся Кассан. — Это же Анрия. Так, поворчали немного, шурта́ походила по проспекту ради приличия и уже успокоилась. В Анрии не раскрывают преступления. Нет, если кто-то из Большой Шестерки попросит, то быстро найдут, но не думаю, что эбы станут чесаться из-за какого-то хакира. Ар Курзан не водил дружбу с Квазитвади, он дружил с «вюртами», а «вюрты» сами по себе. С ними даже Шестерка считается и не лезет в их дела. Мне даже интересно, у кого хватило смелости перейти «вюртам» дорогу. — Глаза Кассана заблестели хитрее обычного. — Ар Курзан был их партнером и приносил хороший доход, а «вюрты» не любят, когда кто-то покушается на их доходы. У кого-то могут возникнуть большие проблемы.

Сигиец молчал, спокойно пережевывая мясо и не обращая внимания на две пары глаз, прикованных к нему. Однако многозначительная тишина все же быстро надоела ему. Он распрямил спину, взглянул сперва на Бруно, потом на Кассана. Маэстро, памятуя, на что способны острые предметы в руках сигийца, торопливо уставился в тарелку, исполняя данное самому себе обещание не злить его. Кассан лишь усмехнулся, подкручивая черный ус. Глаз не отвел. Сельджаарец вообще был едва ли не первым, кто умудрялся выдержать немигающий взгляд «покойника».

— Мои соболезнования, — пробормотал Маэстро, считая своим долгом разрядить обстановку.

— Чему соболезновать? — усмехнулся Кассан. — Курзан мне не брат и не друг. По-хорошему, я его не сильно жаловал. Уж очень он быстро лег под «Вюрт Гевюрце» в свое время, чуть ли не первым к ним прибежал, едва они открыли в Анрии свою компанию. Мы тогда по глупости смеялись, а потом нам стало не до смеха, когда свободная торговля почти встала. Когда нам не оставили выбора, кроме как тоже лечь под «вюртов» или заняться чем-нибудь другим. Они сожрали практически всех, а тех, кто отказался объединиться с ними, вышибли с рынка. Кое-кого в буквальном смысле, — добавил Кассан, зло скривив лицо. — Поэтому… — он вдруг повеселел, — хоть меня сожрут за такое духи Эджи, но Альджар не видит! Я искренне рад, что кто-то поднасрал «вюртам». Хотя бы таким способом. Не знаю, кто и зачем отправил Курзана в Фара-Азлия, но могу сказать ему только спасибо, а при случае помолюсь за него…

Сигиец дожевал последний кусок, отложил вилку и нож, отодвинул пустую тарелку, залпом запил вином, поднялся из-за стола и молча вышел из гостиной. Бруно проводил его взглядом. Кассан насадил на вилку кусок баранины и принялся разглядывать, уделяя ей все свое внимание.

— Это не он, — убежденно соврал Маэстро. Зачем и почему — сам не понял. Просто почему-то испытал такую потребность.

— Конечно, — усмехнулся сельджаарец и отправил кусок мяса в рот. — Зачем бы ему убивать моего конкурента? Я же его не просил, клянусь Альджаром.

— А если бы просил?

— Тогда, — пожал плечами Кассан, — я бы не стал делать вид, что верю тебе, сади́к Барун.

Бруно вздрогнул и невольно посмотрел на распахнутую дверь, в которую вышел сигиец.

— Кто же он на самом деле такой? — пробормотал Маэстро, почесывая за ухом.

— Лахди́, — сказал Кассан.

Бруно наморщил лоб, пытаясь оживить в памяти кабирские слова, не связанные с указанием дороги и подать во имя человеколюбия.

— Это значит «никто», — великодушно подсказал Кассан, избавляя его от умственного напряжения. — Видимо, по его разумению, это все объясняет, а большего о себе он никогда и не говорил. Отец, наверно, о чем-то догадывался, но не считал нужным делиться догадками с сыновьями. Даже с Ассамом, а уж его-то он держал в курсе всех своих дел и мыслей. Лично я, и не только я, сперва считал, — рассмеялся сельджаарец, — что Ранхар — фарих-хадай.

— Кто?

Кассан обвел глазами гостиную, словно подсказка была где-то совсем рядом, затем задумался, нахмурив брови.

— Ну… — он пощелкал пальцами, — как бы тебе объяснить… Фарих-хадай — это такой… иблис холодных песков. Вернее, прислужник иблисов, когда-то бывший человеком. Говорят, если пережить страшную потерю, отчаяться до предела возможного, возвести за обиды страшную хулу на Альджара, да так, что отвернется даже Он, коварные духи Эджи подкрадываются к такому человеку и обещают забрать боль и все горести. Если человек глуп и слаб и ведется на лживые обещания, прислужники Эджи действительно забирают его страдания. Вместе с душой, — зловеще сверкнул глазами Кассан. — И делают его фарих-хадай — зловещей тенью в человечьем облике, которая уже не живет, но и умереть не может, словно голодный гуль, поджидающий неосторожных путников в пустыне. Только вместо плоти фарих пожирает душу, чтобы заполнить пустоту внутри себя. Он вечно голоден, бродит по холодным пескам в тщетной надежде вернуть то, что у него забрали обманом, но чем больше душ фарих пожрет, тем сильнее становится его голод. А бывает так, что фарих идет на службу духам Эджи и тогда становится джами́ — про́клятым слугой, наделенным силой иблисов, отвергнутым Альджаром нечестивцем, неутомимым охотником, сборщиком падших душ и верным гончим псом, загоняющим жертву, на которую укажут хозяева из Фара-Азлия.

Бруно задумчиво пожевал губами, языком ощупывая дырку между зубов.

— Он не очень-то похож на демона, — заметил Маэстро.

— Конечно! — рассмеялся Кассан. — Какой уважающий себя демон похож на демона? Но не верь всему, что слышишь, садик Барун. Это всего лишь старые сказки Сель-Джаар, откуда я родом. Матери пугают ими непослушных детей еще с тех времен, когда даже пророк Зааб-наби не родился. Моя мать тоже меня пугала.

— Да я… — промямлил Бруно, нервно улыбаясь.

— Просто ты не видел его тогда, когда мы только нашли его. Поверить в то, что он явился из старых сказок об иблисах, было гораздо проще, чем объяснять все его странности. Думаю, ты заметил, что у него их слишком много, чтобы считать его обычным человеком? — усмехнулся Кассан. — Но этот мир гораздо сложнее, чем можно себе представить, и в нем много того, что не укладывается в голове. Самое простое — списывать все, что ты не понимаешь, на духов Эджи и темные силы. Взять хотя бы ваших колдунов. Они владеют страшной силой, но они всего лишь люди. У Ранхара тоже есть похожая сила, хоть он и уверяет, что не колдун. Но он точно не иблис. По крайней мере, не враг Альджара. Когда он впервые проделал все эти свои фокусы с летающими кувшинами, мать вызвала толпу имамов и дервишей, чтобы они изгнали нечистого молитвами. Это было забавное зрелище, потому что выяснилось, что Ранхар знает Китаб лучше их самих и поправляет через слово. Такой аргумент показался всем более чем убедительным. К тому же, Ранхар разрешил одну проблему отца, из-за которой едва не пострадали все мы, хотя никто не просил его об этом. Он вообще никого не спрашивает, если что-то грозит людям, к которым привязывается. Довольно странное поведение для иблиса, голодного до чужих душ, верно?

Бруно почесал за ухом, пытаясь представить себе, как сигиец мог бы разрешить ту проблему, но как бы ни старался, а получались лишь пара трупов и десяток расшвырянных по сторонам людей.

— С тех пор, — продолжил Кассан, вздохнув, — Ранхар стал членом нашей семьи. И мне все равно, кто он. Если честно, я думаю, он и сам толком не знает, кто он такой. Он и имя свое не назвал, скорее всего, потому, что просто не помнит. Но не похоже, что это хоть как-то беспокоит его.

— Может, это как-то связано с Маши-как-его-там?.. — робко предположил Бруно.

— Почему бы тебе не спросить об этом его самого? — хитро улыбнулся Кассан.

— А он ответит?

— Может, да. А может, будет молчать, как обычно. Во всяком случае, уж точно не убьет.

Бруно нервно хихикнул.

— Если он захочет тебя убить, обязательно об этом скажет тебе, — серьезно сказал Кассан.

Что заставило остановиться возле двери в комнату сигийца, Бруно толком не понимал, ведь он твердо решил пойти к себе и забыться сном, если съеденный ужин позволит. Однако Маэстро встал с подсвечником с зажженной свечкой в руке, воровато оглядываясь в темном коридоре и прислушиваясь к тишине: дом Кассана словно вымирал, едва заходило солнце. Во всяком случае, Бруно так казалось.

Он приложился к двери ухом, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук, но с той стороны тоже было тихо. Немного подумав, Маэстро коснулся ручки и легко толкнул дверь. Та поддалась и бесшумно приоткрылась. Бруно согнулся и приник глазом к узкому проему, но в комнате было темно. Он поднес к проему свечу, но даже так разглядел лишь силуэты скудной мебели. Бруно разогнулся, вздохнул и… приоткрыл дверь еще шире, тихо проскальзывая внутрь.

За исключением стола, стула у плотно занавешенного окна, шкафа в углу и кровати возле стены в комнате больше не было ничего. Зато хватало пестрых шамситских ковров, которые устилали не только пол, но и висели на стенах. В моду эти ковры вошли еще при императоре Сигизмунде Шестом и спустя сто с лишним лет выходить из нее не собирались. Такие ковры, а вернее, их дешевые и безвкусные подделки, украшали даже некоторые ночлежки и притоны, в которых Бруно доводилось бывать. У Кассана они, естественно, были самыми что ни на есть настоящими, вытканными шамситскими ткачами, и украшали буквально каждую комнату. Их было столько, что спустя всего час после того, как Бруно оказался в гостях, глаз совершенно перестал их воспринимать, если не сделать над собой усилие.

Сигиец сидел с закрытыми глазами на застеленной кровати в одной рубашке и штанах, скрестив босые ноги. Бруно ждал, что тот недовольно поморщится, привлеченный светом, злобно зыркнет и выгонит вон, но быстро вспомнил, что обычные человеческие реакции сигийцу не свойственны. Он вообще никак не отреагировал на вторжение и не пошевелился. Даже веко не дрогнуло. Бруно с волнением присмотрелся к нему повнимательнее. Смотрел довольно долго, чтобы сделать тревожный вывод — сигиец не дышал.

Бруно растерянно поскреб пальцем за ухом. Странностей у сигийца, конечно, хватало, но дышать он любил ничуть не меньше самого Маэстро, а помирать вроде бы не собирался. Чувствуя себя и глупо, и неуютно, Бруно все же шагнул по мягкому ковру к кровати. Встал возле нее, затаив дыхание, склонился к неподвижной физиономии, поднес свечу…

Сигиец внезапно распахнул веки, цепко уставившись на Бруно. Пламя свечи отразилось двумя жуткими огоньками в зеркальной поверхности серебряных бельм.

— Еб твою мать… — полушепотом простонал Маэстро, отшатываясь от неожиданности и страха и хватаясь за сердце.

— Что? — спросил сигиец.

— Да ничего, — раздраженно проворчал Бруно. — Проверяю, живой ты или кони двинул, — почти честно признался он.

— Куда?

— Что «куда»?

— Коней двинул.

Бруно с шумом втянул сквозь зубы воздух, сдерживая рвущееся наружу негодование. Огонек свечи мелко задрожал. Сигиец моргнул, возвращая глазам обычное состояние, и продолжил смотреть на Бруно, слегка прищурившись от яркого с непривычки света.

— Я, знаешь ли, начинаю верить, что ты и впрямь покойник, — пробормотал Бруно, пятясь к двери. — Ну или точно с Той Стороны явился.

— Почему?

— По кофейной гуще!

Сигиец чуть нахмурил брови.

— Как это связано? — спросил он.

Бруно сокрушенно вздохнул от безысходности. Он уже толком не понимал: раздражает, настораживает, пугает или вызывает жалость странное поведение сигийца, который как будто знает все, но теряется в самых простых вещах.

— Это была шутка, — устало проговорил Бруно. — Ты понимаешь, что такое шутка?

Сигиец снова задумался, что выдало лишь робкое дрожание бровей, затем неуверенно кивнул — по крайней мере, Бруно этот кивок показался неуверенным — и сделал неглубокий вдох, начав спокойно и размеренно дышать, как будто не просидел неподвижной каменной статуей невесть сколько времени.

— Слушаю, — сказал сигиец, вырвав Бруно из легкого оцепенения.

— Тебе объяснить, что такое шутка? — постарался усмехнуться Маэстро.

— Ты хочешь спросить. Спрашивай.

Маэстро потоптался у порога. Захотелось молча выйти из принципа и банального упрямства, однако Бруно сдержал этот порыв. Он всегда считал, что если что-то само идет в руки, не стоит воротить нос, а пользоваться моментом.

— Зачем ты убил того кабирца? — притворив дверь, тихо спросил Маэстро и слишком поздно осознал, что спросил совсем не то, что намеревался.

Собственная наглость и смелость несколько встревожили. Бруно твердо решил не лезть не в свое дело от греха подальше. А даже если бы и собирался, раньше он никогда бы не спросил вот так сразу и в лоб. Наверно, знакомство с новым приятелем, не разменивающимся на церемонии, все-таки оказало свое пагубное влияние. И пугающе быстро.

Однако у сигийца, похоже, сегодня была по плану ночь признаний.

— Чтобы не передал информацию, — ответил он, не моргнув глазом.

Бруно нетерпеливо облизнул губы.

— Чего?

— Чтобы не рассказал, что Хуго Финстера, Дитера Ашграу и Вернера Зюдвинда больше нет.

— А кто это такие? Приятели Ашимаха?

— Не приятели. Ученики Машиаха.

— Смотрю, учиться у этого мужика очень вредно для здоровья, — нервно усмехнулся Бруно. — Слушай, — он перемялся с ноги на ногу, — а на этом свете есть хоть кто-нибудь, кого ты еще не убил или не хочешь убить, а? Ну, кроме Кассана.

Сигиец уставился на Маэстро, затем отвернулся, едва нахмурив брови.

— Ассам шайех-Ассам, — сказал он наконец, — Ассам-младший, Юсуф, Назир, Казим…

— Ладно, я понял, — торопливо перебил Бруно. — Понял, что саабинном быть рядом с тобой безопаснее — их ты убиваешь реже… Не надо! — он вскинул руку, испугавшись, что сигиец решит опровергнуть это высказывание и предоставит полный список кабирцев или гутунийцев, которых он предупреждал, а те не послушали.

— Это снова была шутка? — спросил сигиец.

— Это была ирония, — вздохнул Бруно со всей безысходностью.

— Ты не саабинн, убивать тебя не собираюсь.

— Прям камень с души упал! — всплеснул свободной левой рукой Маэстро. — Это не мое дело, конечно, — он переложил подсвечник из руки в руку, потряс освободившейся кистью, — но неужели ты настолько ненавидишь этого Машихама, что готов перебить кучу народу, лишь бы отомстить?

— Нет ненависти.

— Тогда почему?..

— Потому, что он не должен быть.

Бруно кисло поджал губы и цокнул языком с досады.

— По-твоему, это все объясняет, да? — пробормотал он, уже ни на что не надеясь.

— Семь лет назад Машиах, Дитер Ашграу, Вернер Зюдвинд, Артур ван Геер, Рудольф Хесс и Карл Адлер убили… меня, — сказал сигиец, глядя перед собой. — Всех меня, кроме этого. Этот преследовал Карла Адлера, но получил много повреждений… ранений, поэтому не смог убить Карла Адлера. Карл Адлер ушел, решил, что убил этого. Но этот восстановился.

Бруно настороженно замер и слегка сгорбился, оборачивая к сигийцу левое ухо. Он часто заявлял, что левым слышит лучше.

— Значит, — Бруно поморгал, — тебя было много?

— Семь.

— А! — воскликнул Маэстро, стуча пальцами по лбу. — Понял! Это на твоем языке означает «семья», да?

Сигиец посмотрел на него, выветривая из головы Бруно все надежды на проницательность, догадливость и здравый смысл.

— Это означает, что меня было семь, — сказал сигиец.

Бруно надул щеки и натужно выдохнул, делая круглые растерянные глаза человека, который осознает, что собеседник потерял связь с реальностью, а любые вменяемые доводы не только бесполезны, но и имеют прямо противоположный эффект.

— Ладно, — Бруно помотал головой, принимая услышанное, как должное. — И зачем он убил тебя… всех тебя, кроме этого?

— Чтобы стать мной.

Бруно раскрыл рот. Бруно закрыл рот. Ощутил острую потребность сесть. Не спрашивая разрешения, он прошел по комнате, поставил свечу на стол, выдвинул стул, приподняв его над полом, сел напротив сигийца, уставился на того и долго не моргал. Сигиец неподвижно сидел на кровати, сложив руки на коленях, и бесцельно смотрел на ковер на противоположенной стене.

— Ты — это Машиах? — наконец моргнул Маэстро, от потрясения даже впервые выговорив это имя правильно.

— Нет. Он — это я.

— А какая разница? — Бруно почесался за ухом. Привычное движение почему-то не помогло снизить умственное напряжение и не принесло успокоения.

— Я не стал им. Он стал частью меня.

Маэстро схватился за голову и принялся яростно чесаться, больно царапая ногтями кожу.

— У меня из-за тебя сейчас мозги расплавятся и через уши потекут! — простонал он.

Сигиец повернул к нему голову, равнодушно взглянул.

— Ты спросил, — безразлично констатировал он.

— И уже жалею! — хныкнул Бруно. — Я тебя вообще не понимаю! Ты что, хочешь убить сам себя, получается?

— Нет, Машиаха.

— Но ведь он — это я… В смысле ты… В смысле… ну, ты понял.

Сигиец прикрыл глаза и склонил голову набок. Наверно, это был признак еще более глубокой задумчивости, чем обычно.

— Не смогу объяснить так, чтобы ты понял, — ответил он.

— А ты постарайся. Я ж не совсем дурак.

— В вашем языке нет таких слов. Я — биртви, с которым через ксели были соединены цариэлеби. Их было семь, остался лишь этот, когда пришел Машиах, — сигиец говорил медленно, хоть и по-прежнему равнодушно, но словно действительно хотел что-то объяснить. — Машиах пытался захватить биртви, но не смог, поэтому биртви уничтожен. Я лишь то, что осталось от биртви в этом цариэлеби, когда ксели оборвалась. Троих он… убил. Троих захватил… живыми. Один… перестал существовать позже. Этот не знает, что с ним произошло — перестал чувствовать его существование. Двое… слились с чем-то третьим. Результат слияния зовет себя «Машиах». То, что я ощущаю, как часть меня, но… как болезнь, которая угрожает фрагменту меня в этом. Угрозы не должно быть, поэтому Машиаха не должно быть.

Бруно пару раз хватил ртом воздух, пытаясь успокоиться.

— А кем этот Манишах был раньше? — хмуро поинтересовался он.

— Это уже не имеет значения.

Маэстро умолк, обдумывая услышанное. Все равно получался бред сумасшедшего, но, по крайней мере, Бруно тешился мыслью, что этот сумасшедший пока что не он сам, раз ничего не понимает. Вот если начнет понимать и видеть в словах сигийца смысл…

— Слушай, — Бруно оторвался от раздумий, — если он это ты, почему ты его вообще ищешь? Неужели…

— Нет, — перебил сигиец. — Знаю, что он есть, но не знаю, где. И кто.

Бруно похлопал глазами. Рука потянулась к уху, но он одернул ее и посмотрел, как на врага.

— А как тогда?..

— Узнаю, когда встречу.

Маэстро нахмурился. Смысла в ответах сигийца он по-прежнему не находил. Это обнадеживало.

— Почему ты уверен, что он в Анрии? — несмело поднял палец Бруно.

— Потому что в Анрии состоится встреча членов партии «Новый порядок», на которой должен присутствовать Машиах…

Бруно резко выпрямился на стуле.

— Так, стой! — перебил он, для убедительности вскинув руки. — Это те, о ком я думаю?

— Не знаю, о ком ты думаешь, — сказал сигиец. — Это революционная партия, которая в 1631 году намеревалась осуществить переворот в имперской столице.

— Так их же всех перевешали!

— Не всех.

— Здорово! — Бруно схватился за покрасневшее лицо. — То есть твой Машимах еще и главарь шайки цареубийц?

Разъяренный Беделар, который рано или поздно найдет его и спустит шкуру, начинал уже казаться сущим пустяком по сравнению с тем, во что ввязался Бруно, опрометчиво польстившись на серебряную накуду.

— Он не главарь, — сказал сигиец. — В «Новом Порядке» нет главаря, все решают несколько человек. Машиах ходит на их собрания, если считает нужным. Помогает, если просят. Говорит, если молчат. Но он ничего не решает и никому не указывает. Он лишь предлагает идеи. И смотрит.

Бруно сдержал саркастическую ухмылку и порыв объяснить очевидное.

— Куда? — спросил он вместо этого.

— Смотрит, как идеи захватывают людей и что из этого получается.

Хоть сигиец по-прежнему не вкладывал в голос никаких эмоций, прозвучало это почему-то до дрожи жутко, и Бруно воздержался от каких-либо комментариев.

— Откуда ты-то это знаешь? — спросил он настороженно.

— От Дитера Ашграу, Вернера Зюдвинда и Хуго Финстера.

— Ага, — натужно рассмеялся Бруно. — Значит, ты завалился к ним… побеседовать, а они тебе, значит, все и выложили?

Сигиец нахмурил брови. Бруно тяжко вздохнул, приготовившись переводить на понятный тому язык, однако тот сумел удивить:

— Они ничего не выложили. Пришлось забрать их.

— В смысле «забрать их»? — Бруно нервно поскреб за ухом.

— Забрать их сули́. На вашем языке самое близкое по значению слово «душа».

Бруно тяжело сглотнул. Не спрашивай, ничего не спрашивай, мысленно завопил он, прикусив язык и не вспоминая недавний разговор с Кассаном.

Маэстро тоскливо посмотрел на огонек свечи. Странно все-таки. Он сидит в одной комнате с убийцей-психопатом, который спокойно рассказывает о том, сколько людей уже убил и сколько собирается убить еще. Бруно видел, как сигиец убивает, видел, что человеческая жизнь для него не стоит ровным счетом ничего. По идее, это должно пугать, совесть должна выть от таких издевательств над моралью и элементарными понятиями о человечности, но Бруно ничего такого уже не испытывал. Он просто сидел и смотрел на огонек свечи. Думал, что не возьми он кабирскую накуду за подсказанную дорогу до Сухак-Шари, все сложилось бы иначе. Ничего бы этого не произошло. Жизнь продолжалась бы своим чередом: сон в вонючей ночлежке, анрийские улицы, униженно смиренный вид, жалобы, мольбы, воззвание к милосердию, звон нидеров, презрение в глазах прохожих, поборы и побои от коллекторов Беделара, кислое пиво, сивуха, мерзкая отрыжка от прогорклого масла в слипшейся каше, сон в очередной вонючей ночлежке, похмелье, анрийские улицы… И снова, и снова, и опять, и опять…

Бруно сдержал горькую усмешку. Может, зря он называл сигийца ненормальным?

Он задумчиво потер подбородок, на котором пробивалась колючая щетина.

— Слушай, я не профессиональный убийца, в отличие от тебя, — сказал он, — но чем гоняться за каким-то Геером, почему бы не дождаться встречи и не прирезать этого Машихама, а потом просто не исчезнуть, ну, как ты умеешь?

Сигиец перевел на него взгляд.

— Машиаха с ними не будет, — ответил он.

— Но ты же сам сказал…

— Он знает, что я здесь.

Бруно подскочил со стула.

— То есть он заманивает тебя в ловушку?

— Такая вероятность высока.

— Ты знаешь это, но все равно лезешь?

— Да.

— Я говорил тебе, что ты сумасшедший? — вздохнул Бруно.

— Да.

Маэстро сложил руки на груди.

— Ты не думал, что в жизни есть более подходящие занятия, чем убивать людей ради того, чтобы убить какого-то там Машихама, которого ты в глаза даже не видел?

Сигиец пристально посмотрел на Бруно, и под его изучающим взглядом Маэстро медленно опустился на стул.

— Зачем ты живешь? — спросил сигиец.

— Я?.. — растерянно кашлянул Бруно. — Хм… — он потер нахмуренный лоб. — Чтобы жить! Привычка, знаешь ли, такая. Не так-то просто от нее избавиться.

Глаза сигийца блеснули серебром. Щека со шрамом коротко дрогнула, заставив на мгновение искривиться его губы в чем-то, что отдаленно напоминало ухмылку.

— Для чего тогда задаешь этот вопрос?