Сигиец

Глава 25

Они стояли на крыше дома на улице Шлейдта. Неподалеку возмущенно ворковала потревоженная стая голубей. Теплый ветер раздувал полы плаща. Внизу слышалось людское возбуждение. Красные людские фигуры собирались вокруг выпавшего из окна человека. Кто-то кричал. Кто-то настойчиво звал постовых. Кто-то требовал разойтись и сохранять спокойствие.

— Ты не он, — сказал сигиец, сосредоточенно разглядывая ауру собеседника.

— Все зависит оттого, кем ты меня считаешь, — усмехнулся тот. — Меня зовут Лерер. Это я передал меч в ломбард Швенкена и это я заплатил ван дер Вризу за твою голову. Ты искал того, кто это сделал, значит, искал меня. И вот, ты меня нашел.

Собеседник не лгал и проявлял невозмутимое спокойствие.

— Но ты прав, — продолжал он. — Я — не он. Он говорил, что обманывать тебя бессмысленно, между вами есть какая-то связь, вы чувствуете присутствие друг друга. Лично мне это кажется странным, учитывая, что вы оба хотите друг друга убить, — усмехнулся собеседник. — Но кто я такой, чтобы задаваться подобными вопросами? Я всего лишь посланник его воли.

— Где Машиах? — спросил сигиец.

— Неужели ты думаешь, что я действительно знаю? Не будь наивным. Никто не знает, где Машиах. Он всюду и нигде. Возможно, в тысяче миль отсюда, а возможно, он был простым прохожим, на которого ты не обратил утром внимания. Может быть, я все-таки Машиах? А может быть, Машиах — это ты сам?

— Нет, — сказал сигиец.

— Почему же? Ты одержим идеей убить его. Эта идея помогала тебе выживать все эти годы, разве не так? Она привела тебя в Анрию, погубила всех тех, кто встал на твоем пути, и едва не погубила несчастного Йозефа. Так скажи мне, человек без имени, неужели ты до сих пор не понял, что ты — всего лишь часть его?

— Нет. Он — часть меня, которой не должно быть.

— И все же вы части единого целого, хотя это не отменяет вашей борьбы. А что будет, когда один из вас победит?

— Это не имеет значения. Где он?

— Я уже сказал, что не знаю. И не надо меня пугать: я прекрасно осведомлен о твоих возможностях. Но ты не узнаешь ничего сверх того, что я и так собирался тебе рассказать, поэтому просто выслушай меня.

Собеседник опустил пистолет, немного повозился за пазухой и бросил сигийцу что-то. Тот ловко поймал и сразу же на ощупь определил, что держит в руке свою джамбию.

— Постарайся больше не терять и не отдавать ее никому, — посоветовал собеседник. — В следующий раз вряд ли найдется тот, кто захочет тебе ее вернуть.

А сказать я тебе должен следующее: Машиах искренне благодарит тебя за то, что ты прекрасно сыграл свою роль в его игре. Благодарит за то, что ты избавил его от людей, сыгравших свои роли и возомнивших, что им хватит сил и умений вести собственную игру. Теперь ваши пути расходятся. На какое-то время, конечно, но он просил заверить тебя, что однажды вы неизбежно встретитесь лично. Однако когда именно — этого не знает даже он.

Ах да, еще Машиах надеется, что ты остался доволен его подарком, который ты получил от Томаса Швенкена. Возможно, тебя интересует, почему я заплатил за тебя ван дер Вризу? Уверяю, Машиах об этом даже не знал, это моя инициатива. Видишь ли, мне не понравился сам факт того, что кто-то хочет убить моего учителя. Но когда он об этом узнал, не стал наказывать меня за своеволие. Сказал лишь, что так даже интереснее, что любой эксперимент это опыт. Полагаю, он счел этот опыт удачным.

Собственно, больше мне сказать нечего. Можешь идти.

— Нет, — возразил сигиец, перехватив джамбию лезвием книзу.

— А ты упрям, — тихо рассмеялся собеседник. — Но даже если не веришь мне, хотя у тебя нет ни одной причины не верить мне, можешь убедиться во всем сам. Я не стану сопротивляться. Но на твоем месте, я бы не тратил на меня свое драгоценное время, а поспешил на улицу Искусств в квартиру недавно убитого тобой Карла Адлера. Хочешь знать, почему тебе стоит туда поторопиться? Я отвечу. Ты завел себе ручную зверушку из каких-то собственных извращенных побуждений. Возможно, так ты кажешься себе человечнее, но кто из нас не без греха и хоть раз в жизни не заблуждался? Так вот, твой питомец попал в неприятную ситуацию. Из-за тебя, к слову. Если ты не поторопишься, он может погибнуть. Понимаю, угрызениями совести ты терзаться вряд ли станешь, но тем не менее… А чтобы ты не стоял перед сложным выбором…

Собеседник внезапно поднес дуло пистолета к подбородку и нажал на спусковой крючок.

Эхо прогремевшего выстрела вспугнуло стаю голубей. Внизу, на улице кто-то закричал.

Сигиец посмотрел на упавшее замертво тело, бледнеющее, растворяющееся в серебристой мгле.

Затем моргнул, прищурился от яркого солнечного света и равнодушно взглянул на лежащего на крыше собеседника. Тот действительно выглядел как академик или, по крайней мере, как школьный учитель. Совершенно безобидной и ничем не примечательной внешности человека, который с упоением ведет свой предмет, не обращая внимания на то, что ученики его даже не слушают. Возможно, он и вправду когда-то им был, пока не встретился с Машиахом, заразившим его идеей.

Сигиец дернул щекой со шрамом. Убрал джамбию в ножны за спиной. Протянул руку к пистолету, который тоже оказался его собственным. Поставив на предохранительный взвод, сунул оружие в кобуру на груди, а затем подошел к бордюру со стороны задних дворов и глянул вниз.

Внизу никого не было. Даже охранник на крыльце черного входа куда-то делся.

Сигиец поднялся на бордюр и без раздумий шагнул вниз.

Девка, подвернув красную юбку, остервенело терла шваброй полы, пытаясь смыть засохшую кровь. Трупы уже вынесли, но жуткая вонь все еще держалась и продержится невесть сколько, если вообще когда-нибудь выветрится. Это невероятно злило девку. В принципе, ее злило и выводило из себя вообще все, но это — в особенности. Она ненавидела свою работу, но боялась ее потерять. Остаться женщине без работы в Анрии означает или голод, или проституция. В проститутки девке идти не хотелось: даже более привлекательным девушкам редко когда везет оказаться в элитном борделе для толстосумов, большинство ждут грязные улицы, сутенеры, бьющие за малейшую провинность, и вечно пьяные, вонючие клиенты, для которых тушить о грудь окурки — обычное дело. Или того хуже: рабство в клубе удовольствий на Ангельской Тропе, откуда только один выход вперед ногами. Девка уже едва не переступила эту грань, спаслась лишь чудом, но в чудеса она больше не верила.

Она отжала в ведро половую тряпку, кривя от омерзения лицо. Разогнулась, массируя натруженную поясницу, и, постояв немного, решила, что пора сменить воду. Хозяин «Слона», все еще разбирающийся где-то с бандитами — и в форме, и теми, кто не скрывается, а честно вымогает деньги, — строго наказал отдраить полы к его возвращению. Не то чтобы девка была честной труженицей, но ей не хотелось в очередной раз выслушивать нотации, устала уже.

Поэтому она подняла тяжелое ведро и побрела на кухню, откуда на грязный переулочек вел запасной выход, с которого обычно в «Морской слон» завозили еду и выпивку из ближайших лавок или от контрабандистов. Хозяин злился, когда девка выплескивала в переулок помои, но ей совершенно не хотелось долго таскаться с тяжеленным ведром. Еще ведь к колодцу идти и обратно, а руки не казенные.

Подойдя к двери, девка толкнула ее плечом, взялась за край и дно ведра руками, размахнулась и уже приготовилась окатить землю переулка грязно-красной, пенящейся жижей прямо с порога, как вдруг вздрогнула от ужаса, взвизгнула и с грохотом уронила ведро на пол.

У двери стоял он. Тот мясник, который совсем недавно убил четырех человек, не сказав ни слова и не моргнув глазом.

Девка подпрыгнула, как шальная, поскользнулась на растекающейся по кухне луже и шлепнулась на тощий зад. Взвизгнула еще раз, когда мясник молча переступил порог, и, суча руками и ногами, отползла к плите, вжалась в давно остывший чугун спиной.

Мясник прошел по кухне, не обратив на нее внимания. Здравый смысл вопил, что нужно бежать, но ноги отказывались слушаться. Девка оцепенела от страха, дрожала у плиты и давилась плачем.

Мясник скоро вернулся, неся подмышкой ножны с мечом. Так же молча и почти бесшумно прошел к выходу из кухни. На пороге вдруг остановился. Повернулся к девке и направился к ней.

Она лишь отчаянно замычала, подобрала ноги и вжалась в плиту еще сильнее. Ручка дверки болезненно уперлась под лопатку.

Девка ненавидела свою жизнь, но умирать ей не хотелось совсем. Сейчас она согласилась бы даже сесть задницей на немытый член, лишь бы остаться живой.

Однако мясник не стал ни убивать, ни насиловать. Достал откуда-то смятую бумажку и молча протянул девке. Та машинально схватила ее и, заливаясь слезами, уставилась на убийцу, а тот лишь приложил палец к губам, развернулся и ушел.

Позже, когда девка нарыдалась и пришла в себя, она размазала по лицу слезы, всхлипнула и наконец-то решилась взглянуть на то, что ей дали. Трясущимися пальцами развернула смятый клочок бумаги и не поверила своим глазам, уставившись на гордый профиль кайзера Вильгельма Первого, отца нынешнего кайзера Фридриха, грозно высматривающего врагов Империи с банкноты в пятьдесят крон.

Дверь сорвалась с петель и вылетела на лестничную клетку. Ротерблиц часто заморгал, не понимая, что происходит. Лишь погасив второе зрение, он увидел, как порог квартиры переступил высокий человек в треугольной шляпе и плаще, на ходу вытягивая из ножен меч.

Ротерблиц замешкался, не понимая, как такое возможно. Мельком взглянул на трясущегося Бруно. В голове чародея пронеслась неприятная мысль, от которой пробежал холодок по спине.

Ван Блед в отличие от Франца мешкать не стал. Запустил в пришельца россыпью ледяных шипов и не поверил своим глазам, когда часть из них отклонилась от цели, рассыпавшись мелкой крошкой о стены и потолок прихожей, а часть пришелец разбил стремительными взмахами меча, не останавливаясь.

Криомант не растерялся, выманил из фляги еще воды, заморозил ее в большое ледяное копье и метнул его, в самый последний момент разделив на три крупных шипа. Два из них пришелец разрубил мечом, не встретившим никакого сопротивления, но от третьего уклониться не смог. Во всяком случае, так показалось ван Бледу. Однако пришелец не упал с проткнутой ледяным острием глазницей, лишь качнулся, отведя голову в сторону, и шип только оставил ссадину ему на левой скуле.

Чародей выругался, отступая в комнату, хотел выплеснуть из фляги остатки воды, но пришелец сжал левую руку в кулак. Фляга сорвалась с ремня и вылетела вслед за дверью. Ван Блед выругался еще раз, уже от отчаяния, отскочил назад и хотел скрыться за углом, чтобы дать возможность атаковать Ротерблицу, однако пришелец вновь сжал левую руку в кулак. Ван Бледа дернуло, мотнуло из стороны в сторону, вытащило обратно в прихожую, с грохотом впечатало в стену, вышибая дух, и потянуло, словно тряпичную куклу на привязи, к пришельцу с серебряными бельмами вместо глаз, прямо на острие меча. Ван Блед дернулся, хрипя из всех сил, сумел упереться незнакомцу в грудь рукой и впился ему в сердце когтями магии крови.

Пришелец вздрогнул, меч в руке задрожал, по лицу со шрамом прошло болезненное напряжение. Ван Блед надавил еще сильнее, погружая когти глубже в сердце и передавливая вены и артерии. В ответ пришелец толкнул его в грудь. Казалось бы, легко, но ван Блед вылетел в комнату, едва не сшибив с ног Ротерблица, и по инерции проскользил по полу до самой стены.

Незнакомец резко выдохнул, хрустя шеей, повел плечом и раскрутил в руке меч, молча зашагал по прихожей.

Ротерблиц опомнился. Огонь в ладонях вспыхнул ярче и злее. Пиромант широко расставил ноги, выставил перед собой руки и выдул в приближающегося врага струю пламени.

Огонь жадно объял пришельца с ног до головы, но тот лишь пошатнулся от огненного напора, отступил на шаг. От жара треснула и облупилась побелка на потолке, языки пламени лизнули обои. Ротерблиц перекрыл ток огня, опасаясь, что даже поглощающие чары, нанесенные еще Адлером, не справятся с разбушевавшейся силой арта.

А пришелец продолжал стоять в прихожей, горя, как факел.

И вдруг пошел, а объявшее его пламя скатилось на паркет, не оставив на незнакомце ни следа.

Этого быть не должно. Никакие талисманы не способны так защищать, подумал Ротерблиц, гася в себе панику. Что ты такое?

Он метнул в пришельца шар огня. За ним еще один и еще, и еще. Пришелец небрежно отбил их лезвием меча и вошел в комнату.

Ротерблиц вновь сложил перед собой руки, выдувая струю огня, но незнакомец выставил перед собой меч, просто рассекая пламя пополам. Пиромант вдруг почувствовал, что слишком быстро опустошает себя. Сперва решил, что потерял самоконтроль, в горячке боя начал вкладывать в удар больше, чем нужно. И лишь спустя мгновение осознал, что лезвие меча незнакомца поглощает магию. Не только высвобожденную, но и ту, что оставалась в самом чародее.

С большим трудом Ротерблиц заставил себя остановиться. Голова закружилась, в глазах поплыло, к горлу подступила тошнота. Однако он заставил себя собрать еще немного силы для отчаянной атаки на приближающегося с занесенным мечом незнакомца. Метнул шар огня, который лишь лизнул плащ чужака. Ротерблиц отступил, инстинктивно закрываясь руками.

Но удара не последовало.

— Стой! — крикнул ван Блед. — Или прибью его!

Франц опустил руки, увидел, как незнакомец стоит напротив него и опускает меч. Повернул голову и увидел, как криомант, стоя за спиной Бруно, схватил того за горло. Глаза ван Бледа зловеще блеснули льдом.

— Только дернись, — предупредил он, — и у него кровь из глаз брызнет! Брось оружие! Быстро!

Пришелец посмотрел на осоловевшего от страха Бруно, взгляд которого бесцельно блуждал по комнате. Посмотрел на ван Бледа, изуродованное лицо которого перекосило от бешенства.

И бросил меч на пол.

Но едва клинок звякнул о паркет, как пришелец вскинул правую руку и выбросил ее вперед с раскрытой ладонью. Стул с привязанным к нему Бруно скрипнул ножками по полу, сшибая ван Бледа с ног. Чародей потянул пленника за собой, но стул жестко застыл в полуопрокинутом положении, качнулся, встал на все четыре ножки и, противно скрипя по паркету, отъехал к софе.

Ротерблиц швырнул в незнакомца очередной шар огня в отчаянной попытке пробить защиту. Пришелец этого даже не заметил. Выхватил из кобуры на груди пистолет и выстрелил, почти не целясь. Ротерблиц зашипел от острой боли, схватился за простреленное плечо, зашатался и, сделав два неуклюжих шага, навалился на стол, опрокинув стоявший на нем хрустальный графин.

Пришелец подцепил носком сапога меч, ловко подбросил ногой и поймал, крепко сжав в руке. Вдел пистолет в кобуру на груди. Дернул щекой со шрамом. И тихо шагнул к ван Бледу. В серебряных бельмах отразилось перекошенное от ужаса лицо отползающего к стене криоманта.

Незнакомец протянул к нему свободную руку. Ван Блед почувствовал, как горло сдавливает невидимая удавка.

Ротерблиц собрал остатки силы арта. В ладони вспух слабый огонек, который пиромант, сжав до скрежета зубы, метнул в пришельца. Тот небрежно отмахнулся лезвием меча, теряя ван Бледа из вида на секунду.

— Respondendum! — прошептал криомант и исчез, оставив после себя лишь невесомо осевшую пыльцу.

Незнакомец метнул взгляд туда, где только что лежал ван Блед. Молча повернулся на носках и направился к Ротерблицу, стоявшему на коленях и привалившемуся к столу здоровым плечом. Подойдя к нему, пришелец оперся на меч, сгреб одежду на груди пироманта и приблизил его лицо к своему.

— Все, хватит! Сдаюсь! — зашипел Ротерблиц, зажимая раненое плечо. — Сдаюсь… ты победил…

— Пуля не серебряная, — сказал незнакомец. — Кость цела. Не умрешь.

— Вот спасибо за… хм… утешительный диагноз, доктор, — попытался усмехнуться пиромант. — Плохо, что паршиво стреляешь…

— Не собирался тебя убивать.

— Решил пытать? — облизнул пересохшие губы Ротерблиц.

— Зачем? — спросил незнакомец.

— Хм, ну как же… выведать ценные сведения. Зачем еще, хм, пытать людей? — раздраженно прошипел пиромант.

Незнакомец вновь вгляделся в его лицо и неожиданно отпустил его.

— Ты не знаешь ничего ценного, Франц Ротерблиц.

Пиромант увидел лишь собственные отражения в серебряных бельмах. По спине пробежал неприятный холодок.

— Значит, ты пришел, хм, не за мной? — поморщился от боли Ротерблиц.

— Пришел за ним, — незнакомец кивнул на Бруно, голова которого безвольно сникла к груди. — Ты не имеешь значения.

Он протянул пироманту руку. Ротерблиц с сомнением покосился на протянутую мозолистую пятерню, но отказываться от помощи все же не стал, протянул свою перемазанную кровью ладонь. Незнакомец схватил ее и рывком поднял Ротерблица на ноги. Пиромант зажмурился от боли в потревоженном плече.

— Можешь идти, — сказал незнакомец, вгоняя меч в ножны.

— Что? — насторожился Ротерблиц. — Так просто?

— Да.

Пиромант потер плечо, глянул в прихожую, из которой на лестничную клетку вел дверной проем с выломанной дверью. Расстояние отчего-то казалось слишком большим.

— Можно поинтересоваться, откуда такое, хм, великодушие? — спросил он.

— Ты — магистр четвертого круга Ложи и следователь Комитета следствия, — сказал незнакомец.

— Шестого, — поправил его Ротерблиц. — И бывший. Ложа меня вышибла из своего дружного коллектива…

— Лжешь.

Пиромант удивленно вскинул брови.

— Ты — не ренегат. Ты — не член Энпе, — добавил незнакомец. — Ты хочешь убедить себя в этом, чтобы убедить остальных, но твоя сули отвергает это. Но не отвергает то, что ты — магистр шестого круга Ложи.

— Моя… хм, что?

— Душа. Она дрожит, когда ты лжешь.

Пиромант нервно сглотнул наполнившую рот вязкую слюну. Эти жуткие серебряные бельма вместо глаз, в которых видишь только себя, и каменная морда с бездушным голосом, по которым невозможно ничего понять. Когда-то Ротерблицу казалось, что у него нервы крепкие. Даже месяц бесконечных каверзных вопросов от ван Геера и его компании казались легкой прогулкой по сравнению с несколькими минутами под немигающим серебряным взглядом.

— Хм, кто же я, по-твоему? — с наигранной беспечностью спросил Ротерблиц, избегая смотреть на незнакомца.

— Наиболее вероятно — двойной агент, внедренный в Энпе под прикрытием.

— Думаешь, я поведусь на такой, хм, примитив и признаюсь, что я — двойной агент?

Пришелец прищурился, сосредоточил взгляд, словно и правда всматривался в душу.

— Нет, — сказал он. — Вижу, что это так.

Ротерблиц напряженно промолчал. Он при всем желании не смог бы объяснить себе, почему даже не сомневается, что незнакомец не врет и действительно видит его насквозь. Но очень хотел бы, чтобы тот перестал так делать.

— Ладно, — вздохнул пиромант. — Допустим, ты меня, хм, раскусил. Убивать ты меня не хочешь, предлагаешь свободно, хм, удалиться. Неужели ты действительно вломился сюда только из-за него? — Ротерблиц кивнул на Бруно.

— Да.

— Ты странный, — пиромант потер лоб здоровой рукой. — Я бы сказал… хм, ненормальный.

В неподвижном лице что-то неуловимо изменилось.

— Люди часто повторяют это, — сказал незнакомец.

— И они правы? — усмехнулся Ротерблиц, а затем сделал то, чего сам от себя не ожидал. — Кто ты? — спросил он. — И на кого, хм, работаешь?

— Никто. Ни на кого не работаю.

— Хм, то есть ты просто убиваешь чародеев и мятежников ради собственного, хм, удовольствия?

— Нет.

— Тогда почему?

— Чтобы найти Машиаха.

— Машиаха? — удивился Ротерблиц. — Зачем?

— Он не должен быть.

— Хм, — нахмурился пиромант, — что значит «не должен быть»?

— Он должен перестать существовать.

— Знаешь, — хмыкнул Ротерблиц, — я тоже хочу, чтобы Машиах перестал существовать, и не он один. Вот только от твоей самодеятельности вреда больше, чем пользы. По-хорошему, я должен тебя арестовать за срыв операции…

Незнакомец прищурил глаза.

— Ладно-ладно, неудачная шутка, признаю, — отступил Ротерблиц, подняв здоровую руку. — Я немного нервничаю, могу… хм, какую-нибудь глупость ляпнуть. Понимаешь, я полтора года пытаюсь взять за яйца всю эту кодлу, но тут появился ты невесть откуда и похерил не только всю мою работу!

— Это твои проблемы, — сказал незнакомец.

— Да, фремде… — вздохнул Ротерблиц, слегка обескураженный таким равнодушием, — гражданская ответственность у тебя, хм, очень низкая…

— Больше не вставай на пути — в следующий раз убью.

— Ты настолько уверен, что убьешь всех, кто захочет тебе помешать? — спросил Ротерблиц.

— Нет, — возразил незнакомец. — Но ты умрешь точно.

Пиромант тяжело вздохнул. Рядом с этим человеком — вероятно человеком, Ротерблиц не был до конца уверен, — было неуютно просто находиться, не то что говорить. Хотя он не злился, не угрожал, говорил совершенно спокойным тоном. И говорил так, что его слова не звучали пустой бравадой, а констатацией факта.

— Послушай, извини за твоего приятеля, — Ротерблиц посмотрел на бесчувственного Бруно. — Я честно не хотел, чтобы так вышло, но ты не оставил выбора. Я должен был узнать, кто устраняет, хм, товарищей по партии, зачем и почему. Возможно, мне удалось бы договориться с твоими, хм, заказчиками, убедить их, что…

Незнакомец дернул щекой со шрамом.

— Нет заказчиков.

— Хорошо, нет так нет, — не стал упрямиться Ротерблиц. — Допустим, ты сводишь личные счеты, очень хочешь убить Машиаха, а я очень хочу довести свою работу до конца. Мы могли бы друг другу помочь, — вкрадчиво добавил он.

— Нет, — сказал незнакомец.

— А если, хм, хотя бы предположить такую возможность? — не отступался Ротерблиц.

— Нет.

Ротерблиц взглянул на безразличную физиономию, и какое-то скрытое, неизвестное чувство подсказало, что дальнейший разговор лишен всяческого смысла.

— Что ж, ладно, — пиромант поднес ладонь к глазам, но вовремя остановился, брезгливо посмотрел на перемазанные в крови пальцы. Он не любил кровь. Не привык к ней. Огонь обычно крови не оставляет. — Но если вдруг передумаешь и, хм, решишь, что убивать всех без разбору не слишком эффективно, приходи в «Пьяный осетр», спроси Эльзу. Считай, это… хм, моим знаком доверия и благодарности…

— Съебись.

Бруно очнулся, но понял это не сразу. Это было похоже на то, когда окунают головой в лохань с холодной водой. Впрочем, сходство по ощущениям было настолько поразительным лишь потому, что Бруно действительно окунули головой в холодную воду.

Он забился в панике и истерике, хлебая воду ртом и носом, забулькал, пытаясь истошно вопить, но жесткая и крепкая рука прижимала чуть ли не к самому дну. И когда Бруно уже почти захлебнулся, чувствуя приближение смерти, та же рука выдернула его на поверхность.

Бруно закряхтел, закашлялся, бешено вращая безумными глазами. Ощутил жгучий шлепок между лопаток, вытолкнувший из легких воду, и едва не нырнул обратно в деревянную поилку для лошадей.

Его рывком развернуло на месте. Бруно обтер ладонью лицо, все еще давясь кашлем и водой, открыл один глаз, постарался проморгаться и увидел нечеткий, размытый, но знакомый силуэт в плаще.

Сигиец бесцеремонно взял его лицо за щеки и повертел из стороны в сторону, пристально всмотрелся в него серебряными глазами. Затем так же бесцеремонно отпустил. У Бруно, лишившегося хоть какой-то поддержки, тут же заплелись ноги, и он рухнул на землю. Не растянулся по ней лишь потому, что каким-то чудом умудрился схватиться за край поилки и сел прямо в дорожную пыль, нелепо раскинув ноги.

Бешено стучавшее от страха сердце едва не выпрыгивало из груди.

— Будешь жить, — сказал сигиец.

— Бху… кха-кха… кхе… — прокашлял Бруно. — Бху… ду?..

— Будешь, — повторил сигиец. — Тебе нужно было усилить ритм биения сердца и спровоцировать выброс адреналина в кровь. Это был самый простой способ.

— Па… кха… — кашлянул и сплюнул Бруно, не понимая, кого и куда надо было выбросить. — Па… тьфу… шел… ты!

— Спас тебе жизнь.

— Спа-ас? — истерично хихикнул Маэстро, содрогаясь. — Спас… хе-хе… жизнь… А как я там оказался, ты не думал?..

— Не предвидел, что вмешается кто-то еще.

— Не предвидел он… кхе-хе… — Бруно не мог определиться: кашляет он или смеется. — Да если б не ты, меня спасать не надо было!

— Все кончилось, — сказал сигиец, протягивая руку.

— Да нихуя не кончилось! — Бруно вскочил, отмахнувшись от него. — Ты на меня колдунов натравил!

— Этого не повторится.

Непрошибаемое ничем спокойствие, от которого Бруно лишь тоскливо вздыхал, наконец-то привело к взрыву, по сравнению с которым взрыв загруженной порохом доверху крюйткамеры линейного корабля казался едва слышимым хлопком.

— Ты! — заорал Бруно, обвинительно наставив на сигийца дрожащий палец. — Это все из-за тебя! Пока ты не появился, я спокойно себе жил: ползал в говне, клянчил мелочь, нажирался каждый вечер, трахал пьяных баб, пиздюлей от Йорга получал… хуйня, а не жизнь, но я жил! — всплеснул руками Бруно. — Жил и радовался! Меня никто не пытался убить, не втравливал в разборки с колдунами, бунтовщиками и преступными боссами, не таскал с собой на ограбления и убийства, не заставлял ни за кем следить, похищать баронских дочек! Не делал из меня наживку и козла, блядь, отпущения! А потом тебе, — Маэстро ткнул сигийца в грудь, — тебе, падла, присралось спросить у меня дорогу — и все по манде пошло! Я потерял все: крышу над башкой, приятелей, заработок… Да, крыша была херовая, приятели — мудачье, заработок — говняный, но у меня это было, а теперь ничего нет! И все из-за тебя! Почему ты не мог мимо пройти⁈

Сигиец нахмурил брови, видимо, действительно пытаясь найти ответ на этот вопрос. Искал довольно долго.

— Не знаю, — признался наконец он, и в его равнодушном голосе чувствовалась почти нескрываемая растерянность.

— Не знаешь⁈ — Бруно расплылся в безумной улыбке, сверкая дыркой вместо переднего зуба. Глаза лихорадочно заблестели.

Он сам того не ожидал. Сам не понимал, как это получилось. Просто в следующий же миг размахнулся и заехал сигийцу кулаком в челюсть, а тот даже не попытался ни защититься, ни уклониться. Кажется, оба были удивлены тем, что Маэстро сможет это сделать.

Бруно взвыл от боли в отбитой руке, но боль лишь вызвала эйфорию и ощущение вседозволенности. Он размахнулся левой, однако сигиец перехватил руку в запястье и с силой выкрутил, тут же отрезвляя и возвращая с небес, где все можно, на землю, где стоял бездушный убийца, для которого убийство — что-то рутинное и скучное, сродни опорожнению мочевого пузыря.

— Не делай так больше, — сказал сигиец, пошевелив челюстью.

— А то что⁈ — крикнул Бруно, вырываясь. — Убьешь меня?

— Нет.

Сигиец выпустил руку, и к Маэстро пришло внезапное осознание, что он действительно только что был на волосок смерти. Его заколотило то ли от нервного потрясения, то ли от охватившего ужаса. Он начал ходить кругами, обнимая себя за трясущиеся плечи.

— Успокойся, — сказал сигиец.

Бруно застыл, как вкопанный, сверля его бешеным взглядом.

— ПОШЕЛ НА ХУЙ! — провопил Маэстро, срывая голос, на всю улицу и своим воплем вспугнул пару ворон, сидевших на коньке крыши ближайшего здания.

К счастью, узкая улочка была совершенно пуста и безлюдна.

— Полегчало? — спросил сигиец, когда эхо стихло.

Бруно не ответил, только шмыгнул носом и бессильно опустился прямо на пыльную дорогу, уронил голову на подставленные ладони.

— Идем.

— Я никуда не пойду, — сипло возразил Бруно, морщась от боли в горле.

— Пойдешь.

— Я здесь сидеть буду! — он вскинул голову.

— Не будешь, — сказал сигиец. — Завтра ты уезжаешь.

— Куда?

— В Шамсит. Кассан уже договорился.

— Ты ж просто это выдумал, — горько усмехнулся Бруно, не веря своим ушам.

— Не выдумал. Здесь для тебя слишком опасно.

Бруно похлопал глазами, яростно почесал за ухом и вдруг отчаянно расхохотался, едва не падая в пыль.

— Ага. Сперва ты сломал мне жизнь, а теперь забеспокоился?

— Идем, — сказал сигиец, вновь протягивая ему руку.

— Не пойду! — Бруно взялся за виски, в которых бешено стучала кровь.

Сигиец дернул щекой со шрамом, и его губы задержались в кривой ухмылке дольше обычного.

Те анрийцы, что ближе к вечеру того дня шли по Конному прогону, наблюдали странную, нелепую, но вполне обычную для Анрии картину: по проезжей части шел высокий человек в плаще, явно при оружии, и тащил за шкирку другого, сухопарого, в помятом мокром и грязном сюртуке. Второй вертелся, вырывался, страшно матерился на всю улицу, обогащая лексикон новыми заковыристыми выражениями даже бывалых сапожников и кучеров. Человек в плаще проявлял полную невозмутимость и непричастность к происходящему, лишь периодически встряхивал сквернослова и подгонял, заставляя быстрее переставлять ноги.

Едва ли не каждый день хмурый, неразговорчивый человек тащил за шкирку должника, картежника, мелкого вора, мошенника, сбежавшего с чьими-то деньгами, любовника или неверного мужа, оставившего жену с парой голодных ртов, или парня с внешностью слегка побитого эфеба, который не смог удержать в штанах распухшую неуемную любовь к чьей-то дочке.

Обычное дело, на которое даже смотреть не интересно. На него и не смотрели. Разве что кто-то улыбался, ведь дураки и неудачники всегда веселят, кто-то качал головой, возмущались женщины, а девицы смущенно краснели и еще больше пугались потери невинности и перспективы деторождения. Ведь если верить сквернослову, человека в плаще родила отнюдь не женщина, а если и женщина, то не тем местом, которым Бог предусматривал.

И лишь мужчина с тростью в руке остановился и проводил шумную парочку долгим взглядом, пока те не скрылись за поворотом. После чего пожал плечами и отправился по своим делам.

Он явно был неместным. Для него такая картина явно была в новинку, прекрасно изображая Анрию во всей ее красе.

Мужчина хитро улыбался — он приехал покорять этот город и был уверен, что уж его-то талантов хватит, чтобы не оказаться на месте того неудачника.