Сигиец

Глава 8

Томаса Швенкена прозвали «Илой». За что именно — никто толком не знал и не пытался узнать. Большинству людей он был известен под другим прозвищем — Толстый Том. Этот барыга снискал себе в Анрии славу человека, способного найти что угодно и по сходной цене. Каждый знал: если что-то нужно, срочно и без лишних вопросов, иди к Толстому Тому. Это либо уже есть у него, либо появится буквально завтра. Ломбард был всего лишь прикрытием, чтобы не привлекать к настоящим делам Толстого Тома излишнего внимания со стороны ненужных людей. Для ненужных людей он был одним из многочисленных скупщиков краденого, к которому забредали прощелыги и мелкие воры сбывать обручальные кольца покойных бабушек, тетины серьги, дедушкины часы и случайно найденные дядины золотые зубы. А еще считался самой злобной сволочью, к которой шли от безысходности полунищие обитатели прифабричных улиц Модера — закладывать под бешеные проценты последние рубашки и чуть ли не душу в надежде получить мизерную сумму, чтобы не протянуть ноги с голоду. Магнаты, держащие фабрики и мануфактуры, далеко не всегда считали своим долгом платить рабочим так, чтобы те хотя бы доживали до следующей выдачи жалования, считая обеспечение рабочими местами уже самой по себе достойной платой. Естественно, практически никто не выкупал заложенные вещи, и они просто пылились на полках и витринах. Дела никому до них не было. Настоящие клиенты Толстого Тома приходили не за этим, а за настоящим товаром, хранимым за крепкой железной дверью, вход за которую не получил еще никто.

Там хранились, по слухам, несметные сокровища и богатства, сравнимые разве что с Садимовой казной. Впрочем, какие именно, никто точно не знал тоже. Именно поэтому о хранилище Толстого Тома ходили самые смелые фантазии. Кто-то считал, что там натуральным образом хранятся горы золота в монетах, слитках и украшениях, уже не поместившиеся в массивных сундуках. Кто-то полагал, что на полочках аккуратно расставлены самые разные диковинки и чудные, дорогущие штучки со всего света. Кого-то посещала мысль, что за дверью есть всего лишь одна волшебная лампа на пьедестале, джинн которой исполняет любое желание. Кто-то всерьез думал, что там живет беглый чудаковатый мастер-артефактор Ложи, денно и нощно колдующий над талисманами. А кто-то уверял, что за дверью обитает демон Той Стороны с двадцатидюймовым членом, заказанный когда-то эксцентричной дамочкой с Имперского проспекта, которой никак было не найти достойного любовника, но даже она не пережила встречи с подобным монстром и преставилась на пике оргазма.

Эта легенда была особо любима сплетниками. Поговаривали, что когда-то одному безрассудному и ловкому вору удалось-таки вскрыть замки ломбарда и проникнуть за таинственную дверь. Правда, выйти оттуда он не смог. Говорили, что стерегущий хранилище демон забил бедолагу своим страшилищем до смерти, прежде чем применить по назначению, а потом сожрал нарушителя с потрохами. Но так это или нет, никто на личном опыте до сих пор не осмеливался проверить и за много лет никто серьезно не задумывался об ограблении ломбарда на Тресковой. Даже если демон-охранник всего лишь выдумка, на чем сходились во мнении большинство здравомыслящих слушателей страшных рассказов, за Толстым Томом стояли банды Адольфа Штерка. Человека, даже по анрийским меркам считавшегося неприятным.

Переходить ему дорогу не осмеливался никто.

Сигиец стоял посреди тротуара и рассматривал фасад ломбарда. Прохожих было немного, однако это не помешало одному из пары типичных представителей анрийского пролетариата с деланным видом увлеченности беседой на громких тонах задеть его плечом. Сигиец едва заметно покачнулся, не прекратив разглядывать ломбард через дорогу.

— Смотри, куда прешь, хакир понаехавший! — зло выругался анриец, приостанавливаясь.

«Хакир понаехавший» повернул к нему голову, и желание пролетария разбавить скучное утро занимательным времяпрепровождением странным образом развеялось. Даже обладай он интеллектом выше среднего, объяснить причину столь резкой перемены настроения не смог бы. Он просто неуютно передернул плечами, стараясь избегать равнодушного немигающего взгляда серо-стальных глаз, подозрительно блеснувших в лучах утреннего солнца, и прибавил шаг, поспевая за приятелем.

— Вали в свой Кадахлянд! — нервно огрызнулся пролетарий, показывая неприличный жест на прощанье.

Сигиец почти сразу утратил интерес к доброжелательному прохожему и вновь уделил внимание фасаду, а потом молча перешел улицу, не глядя по сторонам, поднялся по ступеням крыльца ломбарда и открыл звякнувшую колокольчиком дверь.

Внутри царил полумрак, разгоняемый огарком свечи на прилавке за прочной решеткой, огораживающей небольшой закуток. Кругом была пыль, из-за которой тесное помещение со скудной обстановкой казалось еще теснее. Пыль толстым слоем лежала на полу, подоконниках, вилась в столбах солнечного света, пробивающегося сквозь небольшие давно не мытые окна, покрывала прилавок и, казалось, даже самого Толстого Тома, дремавшего на стуле за решеткой. При взгляде на ломбардщика сразу возникал вопрос о странной и совершенно непредсказуемой природе прозвищ и кличек: Швенкен был тощим, как высушенная вобла, долговязым, как жердина, коротко стриженым, с оттопыренными ушами и телячьими глазами на небритой вытянутой физиономии, производящей впечатление дремучего сельского полудурка. Хотя те, кто был хорошо знаком с Толстым Томом, знали, что это не так, и более расчетливого и хитрого сукина сына надо еще поискать. Сигиец, впрочем, Швенкена не знал и ни о чем подобном не задумался, а просто спустился по короткой лесенке. Задержался у входа, к чему-то принюхиваясь, поднял глаза к потолку, где был начертан какой-то знак. Затем бесшумно прошел по пыльному полу.

Толстый Том разлепил глаза, причмокивая губами спросонья, нехотя поднялся со скрипучего стула, который вполне можно было назвать антикварным. По крайней мере, внешний вид свидетельствовал, что стул мог застать времена императора Людвига, если не самого Менниша. Швенкен проморгался, окончательно просыпаясь, озадаченно хмыкнул, на глаз оценивая, сколько клиент должен весить при таком росте, и несколько обеспокоился: половицы обязаны поскрипывать при каждом его шаге, но они как будто в страхе молчали.

Швенкен встал за прилавок, хозяйски навалился на него и поднял глаза на посетителя.

— Ммм? — протянул он апатично.

— От Кассана, — сказал сигиец.

Ломбардщик смерил его взглядом еще раз, задержавшись на распахнутом черном мундире кабирского офицера и повнимательнее вглядываясь в отталкивающую физиономию со шрамом, застывшую, как у покойника или куклы с заводным механизмом. Последние пугали Илоя до слабости в кишечнике с самого детства.

— А, — поморщился Швенкен, подавляя зевоту. — Ну здоро́во тогда. Чего надо?

Сигиец без особого интереса оглядел часы, подсвечники, столовое серебро, кинжалы и ножи на полках, между которыми находилась мифическая дверь в сокровищницу. Потрепанные временем и сыростью картины в потемневших рамах, небрежно приставленные к стене. Выставленные за решеткой на обозрение кольца и браслеты, ваарианнские дубовые святые пламени, бюст какого-то государственного деятеля под рукой Толстого Тома, который тот использовал как подставку для цепочек. Ни на чем не задержал взгляд надолго. Ломбардщик потер вспотевшие ладони: тип очень действовал на нервы. По всему видно, ненормальный, свалившийся с луны или еще из какой задницы дьявольской выползший.

Сигиец повернул голову вправо и вдруг напряженно замер. В темном углу за ветхим комодом на деревянном кресте висела помятая рейтарская кираса со следами ремонта и печально накренившийся на шесте открытый шлем с наносником. Кто заложил доспехи славного прапрапрадеда, не помнил даже сам Толстый Том, но сигиец не задержался на них, а поднял глаза чуть выше, где на гвозде висели ножны с мечом. Его брови на долю секунды удивленно полезли на лоб, а щека со шрамом коротко дрогнула. В равнодушных глазах вспыхнул огонек искреннего интереса.

— Это, — сигиец пальцем указал на меч.

Толстый Том лениво повернул голову и, сообразив, куда указывает клиент, сбросил напускную апатию. Вытянулся в полный рост, отлипнув от прилавка, похлопал на сигийца телячьими глазами, тщательно пряча тревогу и волнение.

— Это? — недоверчиво переспросил ломбардщик, подозрительно щурясь.

— Да.

— А! Эээто, — протянул Толстый Том, пытаясь улыбнуться. — Очень интересный экземпляр. «Весгинский меч» зовется. Говорят, с такими хреновинами когда-то по Западу шлялись егеря, борцуны со всякой поганью, упырями и вурдалаками, ну, когда их всех еще не перебили. И упырей, и егерей, — натужно хихикнул ломбардщик. — Говорят, эти штуки то ли темные колдуны делали, то ли вообще из самой Бездны получали в обмен на душу. Говорят, любую сволочь обратно на Ту Сторону отправит, хоть живую, хоть мертвую. Сейчас таких уже не делают. Во всей Ландрии, говорят, пара штук осталось, а может, вообще последний у меня. Реликт древности, — с гордостью заметил Толстый Том. — Достался мне с большим трудом… А вот этого не надо делать! — предостерегающе вскрикнул он, когда сигиец, явно слушая историческую справку и хвалебную тираду вполуха, нагло прошел в темный угол и потянулся к мечу.

Ранхар замер, оглянулся через плечо.

— Без обид, фремде, — произнес Толстый Том, примирительно подняв руки. — Для твоего же блага. Видишь ли, эта штука то ли про́клятая, то ли заколдованная. Наверно, признает только руку законного владельца, а он, как понимаешь, преставился лет этак сто, а то и все двести назад. Потому штука, конечно, красивая, но совершенно бесполезная, на стенку только и годится, чтоб дружкам байки травить. Любой, кто за рукоятку возьмется, тут же схватит ожо…

Сигиец, утратив интерес к предостережению где-то в самом начале, снял ножны с гвоздя и сцепил пальцы на эфесе меча.

—…г, — докончил Толстый Том, со щелчком зубов закрыв рот. — Ожог, значится, — растерянно кашлянул он, — аж до кости корявку спалишь, ага.

Ломбардщик пристально проследил, как сигиец вернулся из угла на свободное пространство, вынул меч и отложил ножны на край прилавка. Поднял его лезвием вертикально вверх, словно салютовал воображаемому противнику. Меч был простым, без каких-либо украшений и излишеств, с крестовидной гардой и узким, почти как у шпаги, прямым клинком, рукоятью, обмотанной старой, тертой кожей, и яблоком противовеса. Сигиец пробежался по клинку взглядом, взвесил меч в руке. Затем ловко раскрутил его кистью сначала в одну сторону, затем в другую, описав в пыльном воздухе серебристые дуги. Подкинул и подхватил, положил его у самой гарды на ребро ладони, проверяя почти идеальный баланс. Подкинул и подхватил вновь, выставил перед собой на вытянутой руке и, прикрыв левый глаз, проверил прямоту клинка, оставшись вполне удовлетворенным. После несколько раз молниеносно взмахнул, проверяя, как меч лежит в ладони.

Толстый Том, глядя на это, инстинктивно отодвинулся вглубь своего закутка. Неприятный и наглый клиент нравился ему все меньше.

— А ты умеешь с такими штуками обращаться и явно знаешь в них толк, — натянуто улыбнулся Швенкен и побарабанил по дереву пальцами, когда сигиец со щелчком вогнал меч в ножны и, подойдя к окну в решетке, положил их на прилавок.

— Сколько?

— Че? — тупо вытаращился на него Швенкен.

— Сколько стоит?

— Аааа… ээээ… — протянул Толстый Том. — Нисколько.

Сигиец пристально уставился ему в глаза, и ломбардщик непроизвольно сжался.

— Эта хрень не продается, — торопливо пробормотал он. — В смысле уже того… продана, то бишь. Я обещал ее другому клиенту. Вот, жду — должен прийти со дня на день.

— Тысяча, — сказал сигиец.

— Нет, — с сожалением покачал головой Швенкен.

— Две.

— Да говорю же: товар куплен, — виновато пожал плечами Томас. — Хочешь, расписку покажу?

— Три.

— Слышь, фремде, — нервно облизнул губы ломбардщик, — мне совесть не позволит наебать хорошего клиента. Он уже и задаток внес…

— У тебя ее нет.

— Э? — состроил дурацкую мину Швенкен. — Кого?

— Совести. Четыре.

— Слышь? — набычился Толстый Том. — Ты мне тут это, не наезжай, а? Я щас плюну на все твои рекомендации да выставлю к херам собачим!

— Пять, — с упрямством и равнодушием чародейского вокса сказал сигиец.

— Да еб твою мать… — безнадежно вздохнул Толстый Том. — Ты не отвалишь?

— Нет.

— А если скажу, что десять?

Сигиец невыразительно посмотрел на ломбардщика, умудрившись проделать это крайне выразительно и красноречиво.

— Понял, — кивнул Швенкен. — Ну, — набрал он в тощую грудь воздуха, — значит, пять так пять. Считай даром за реликт, а?

Сигиец ничего не ответил.

— Но знай, — погрозил пальцем Томас, — я из-за этого спать теперь не смогу!

— Это твои проблемы.

— А ты не самый чуткий мужик, да? — усмехнулся ломбардщик. — Я тут, можно сказать, во грех впадаю, репутацией рискую, доверие дорогого клиента подрываю — мог бы и посочувствовать ради приличия.

— Нет, — сказал сигиец.

— Ладно, — безнадежно махнул рукой Толстый Том. — Давай аванс.

— Принесу все сразу.

— Ты в курсе, что я совершаю сделки по установленным правилам: половину вперед и половину, когда придешь за товаром? Но… — ломбардщик перемялся с ноги на ногу, встретившись с немигающим взглядом бездушного механизма, — но для тебя, так и быть, сделаю исключение. Скажи спасибо Кассану, этому хитрожопому хакиру, который крепко взял меня за яйца, иначе я б с тобой тут не цацкался. Чтоб еще раз с ним связался! — проворчал Швенкен. — Завтра приходи. Вечером, с деньгами. А я пока улажу дела с клиентом. В ножки ему поклонюсь, покаюсь, в жопу поцелую.

Сигиец молча передвинул по прилавку ножны с мечом, чуть не ткнув Тома рукоятью в тощее брюхо. Ломбардщик отскочил, как ошпаренный.

— Ты че, бля, угробить меня удумал? — взвыл он. — Не знаю, как ты свой фокус провернул, но я этой хреновины боюсь до усеру! Сам видал, как один полудурок сдуру чуть руки не лишился!

Сигиец молча развернулся и, не оборачиваясь, направился к выходу. Толстый Том, косясь на меч, задумчиво потер небритый подбородок.

— Эй! — окрикнул он поднимающегося по ступеням клиента. — И смотри не опаздывай! Опоздаешь — никакой сделки! Я тут из-за тебя сидеть до ночи не собираюсь!

Но дверь за сигийцем, звякнув колокольчиком, уже захлопнулась.

— Вот урод… — облегченно выдохнул Толстый Том и, осторожно взявшись за ножны дрожащими руками, убрал меч под прилавок.