Синева небес

глава 19. Многоликость

Невзирая на последние события, жизнь Юкико Хаты не изменилась. Рано утром она по-прежнему выходила поработать в сад, стараясь не разбудить младшую сестру. Не то чтобы ее вынуждала необходимость. Просто она ощущала потребность ухаживать за растениями, которые, как дети, требовали постоянного внимания и заботы. Однако в последние дни Юкико работала для того, чтобы как-то сохранять душевное равновесие. Жителей Миуры потрясло убийство Кэна Окады. Он пропал по дороге домой из частной школы. Его труп обнаружили случайно, до того как кто-либо потребовал выкуп. Место убийства было здесь же, на полуострове, и его обитатели не могли поверить, что среди них нашелся человек, способный на такое чудовищное преступление. В тот день, когда полицейский приходил расспросить Юкико о Фудзио Уно, кассирша в супермаркете сказала ей:

— Какое ужасное преступление! Что может быть хуже убийства ребенка?!

— Да, действительно, — пробормотала Юкико, размышляя о том, что человек, способный на убийство ребенка, просто варвар.

Однако Юкико терзалась вовсе не из-за смерти ребенка. Она думала о Фудзио. Юкико не могла понять, что же он все-таки натворил. Насколько она поняла, речь шла о дорожно-транспортном происшествии. Но среди ее знакомых не было никого, кто, попав в аварию, покалечил бы человека, поэтому она и не придала особого значения тому, где сидит Фудзио. Но, если никто не погиб, почему его все еще держат под арестом?

Юкико долго раздумывала над всем этим, но так и не пришла ни к какому выводу. Тем не менее на нее навалилась тяжелая, как свинец, тоска.

Пытаясь избавиться от смутных, но страшных предчувствий, Юкико решила посмотреть воскресным вечером телевизор, но потом передумала. Вечернего выпуска газет в этот день не было.

У одного из сослуживцев Томоко умер отец, и она отправилась на заупокойную службу. Перед уходом Томоко предупредила, что, возможно, заночует в Токио, поэтому пусть Юкико не дожидается ее и ложится спать.

На улице лил дождь. Капли стучали по крыше, и эти звуки наполняли тихий пустой дом. Юкико задумалась. Что делают в такие вечера семейные люди? Если бы Фудзио не развелся, у него бы родился ребенок. Это была бы самая обычная семья, каких много. В такие дождливые воскресные вечера они смотрели бы по телевизору какую-нибудь игру. В тесной квартирке Фудзио возился бы с малышом, а его жена бранила бы их за беспорядок. Если бы у Фудзио был близкий человек, он, возможно, не сбежал бы с места аварии.

Юкико, как маленькая девочка, погрузилась в грезы. Очнувшись, она пристыдила себя. В этот момент раздалась громкая, испугавшая ее трель телефонного звонка.

— Хата-сан? Извините, Хата-сан дома? Это Мицуко Каная.

Юкико прекрасно помнила Мицуко. Это была та самая сослуживица Томоко, которую изнасиловал какой-то тип, ворвавшийся к ней в квартиру, когда мужа не было дома.

Юкико уже не раз приходилось общаться по телефону с коллегами Томоко. Всякий раз разговор неизменно начинался с выяснения, о какой Хате идет речь. Ведь обе сестры носили фамилию Хата. Но на сей раз голос звонившей женщины был очень странный, пронзительно-истеричный.

— Сегодня у сослуживца Томоко умер отец, и она уехала на заупокойную службу. Сказала, что, возможно, задержится и переночует в Токио, — ответила Юкико, предполагая, что Мицуко произнесет одну из двух приличествующих такому случаю фраз. Поскольку они с Томоко когда-то работали вместе, Мицуко могла проявить хотя бы формальную озабоченность и спросить, у кого умер отец. Или же Мицуко могла сдержанно сказать: «Тогда я позвоню потом». Однако Мицуко поступила иначе. Она просто разрыдалась в телефонную трубку.

— Алло, Мицуко-сан! Я — сестра Томоко. Я слышала о вас от Томоко. Что случилось?

Мицуко продолжала рыдать, не говоря ни слова.

— Мицуко-сан, с вами что-то случилось? Если хотите, поделитесь со мной. Я почти всегда одна. Я никому не расскажу о нашем разговоре, так что, если хотите, расскажите мне, что стряслось. Поплакать, конечно, можно, но лучше поговорить, тогда станет легче, вот увидите.

Несколько секунд Мицуко продолжала всхлипывать, но потом взяла себя в руки:

— Извините. Когда я услышала, что Хаты-сан нет дома, просто не смогла сдержаться. Я так надеялась поговорить с вашей сестрой…

— Можно поговорить со мной вместо Томоко. Я все, конечно, передам ей, и потом вы все обсудите с ней.

— Хорошо.

— Что-то стряслось? Вы, наверное, хотите рассказать об этом?

— Да… Я только что узнала того, кто изнасиловал меня.

— Как?

— А вы не смотрели телевизор? В новостях постоянно показывают убийцу маленького Кэна… Это он тогда ворвался в мой дом! Его имя Фудзио Уно! Я хорошо запомнила его лицо! Вот о чем я хотела рассказать Хате-сан. Хотела посоветоваться, как мне быть.

Юкико судорожно сжала в руке телефонную трубку. Ее охватило смятение. Как это может быть?! Ведь Фудзио Уно арестовали за то, что он бежал с места дорожного происшествия! Почему на него пало подозрение в убийстве маленького Кэна?!

Даже если ноги подкашиваются от слабости, нельзя без борьбы поддаваться этой слабости. Юкико уже забыла, как наставляла мать: «Когда тебе тяжело говорить, ты должна взять себя в руки и спокойно продолжать беседу». Кроме матери, никто и никогда не учил Юкико таким важным вещам.

Кончики ее пальцев стали холодными, как лед. Но это было совсем не то, что бывает, когда руки озябнут на улице, от мороза. От чудовищного потрясения ее сосуды сузились и кровь просто перестала поступать в кончики пальцев.

— Мицуко-сан…

— Да?

— Извините меня… Вы разрешите перезвонить вам попозже? У меня сковородка с маслом стоит на плите… Как бы не загорелось… Я только сбегаю на кухню и сразу же перезвоню. Хорошо?

Это было грубой ложью, но в тот момент Юкико не пришло на ум более правдоподобного предлога оборвать разговор с Мицуко.

— Да, извините меня… Мне не с кем посоветоваться, просто не знаю, что и делать. А мужа всегда нет дома!

— Он заболел? Или плохо с его родителями? Его положили в больницу?

— Нет, тут другое…

— Ну, хорошо. Я выключу огонь и перезвоню.

— Я буду ждать…

Юкико положила трубку и сразу же включила телевизор. Центральные новости транслировали в другое время, но в половине шестого всегда показывали короткую сводку местных новостей.

Мицуко не ошиблась. В убийстве Кэна Окады действительно обвинялся Фудзио Уно, который, как предполагала полиция, в тот же день, сразу после злодеяния, совершил наезд на велосипедиста неподалеку от места убийства. Он сбежал, но на следующий день его арестовала дорожно-транспортная полиция, расследовавшая ДТП. Полицейские осмотрели машину Фудзио и обнаружили детские волосы, жевательную резинку, на которой оставалась слюна жертвы, а также прочие улики.

Уно объяснил мотив преступления так. Мальчик, возвращавшийся домой после занятий на частных курсах, поцарапал ранцем машину Уно, припаркованную на обочине дороги. Кэн вел себя вызывающе, не извинился и даже пытался грубить. Тогда Уно затащил его в машину и повез за город. По дороге мальчик рассказал ему о том, что хочет поступить в Токийский университет. Это задело Уно, не получившего высшего образования. Впав в ярость, он задушил мальчика прямо в машине, а тело бросил в зарослях бамбука.

Кэн был одним из лучших учеников в классе. И все же он пожелал учиться на частных курсах, чтобы получить более глубокое образование. Мать отговаривала его от дополнительных занятий и советовала увлечься спортом или каким-то другим делом…

Прослушав новости, Юкико выключила телевизор. По крыше стучали дождевые капли. В ее голове мелькали беспорядочные мысли. Казалось, слова кричали на разные голоса. Неужели это он, Фудзио?!

Звуки дождя долетали до Юкико словно из глубины подсознания, рождая тоскливые мысли о том, как низко может пасть человек.

Юкико внезапно вспомнила один разговор с сестрой, которая тогда тоже пребывала в тоске.

Томоко рассказала ей случай из жизни одного заключенного Освенцима. Юкико точно не помнила, что у него была за болезнь, кажется, водянка на почве истощения. Естественно, в лагере не давали лекарств, но ему просто чудом удалось выжить.

Когда один из сокамерников, врач-психиатр, спросил, как у него это получилось, тот ответил:

— Я выплакал из себя болезнь.

Тот человек добывал, как мог, пропитание, но болезнь не отступала. Ощущая весь ужас, всю безысходность своего положения, он плакал, стыдясь своих слез. Потом понял, что стыдиться здесь нечего. Слезы помогли ему исцелиться.

Сейчас вокруг Фудзио поднимется страшный вой, журналисты, подобно гиенам, окружат его и начнут терзать свою жертву. И, обозленный, он не станет плакать… Фудзио ни за что не позволит себе выплакать свою беду. Ведь если в новостях сказали правду о мотивах убийства, значит, Фудзио зол на весь мир. А тогда ему точно не удастся вырваться из заколдованного кольца.

При мысли об этом Юкико расплакалась. Жестокие слова, которые она услышала в новостях, словно ножом вонзились в ее сердце.

Однако она предавалась отчаянию лишь несколько минут. Взяв себя в руки, Юкико нашла в телефонной книжке номер Мицуко.

— Простите… Мне понадобилось некоторое время, поэтому я не смогла сразу же перезвонить, — извинилась Юкико.

— Ничего… Просто я потеряла способность соображать. И мужа нет… Когда я пытаюсь сосредоточиться, на меня что-то находит и я цепенею…

— Мужа нет дома? Он что, в командировке?

— Нет. Наши отношения совсем испортились. Он… в общем, муж практически не бывает дома. Правда, меня он не упрекал, просто перестал со мной разговаривать. А теперь почти все время живет у своих родителей.

— Вы разводитесь?

— Нет, муж меня жалеет. Он говорит, что хочет помочь мне. Но при этом добавляет, что не может смириться с произошедшим.

— Не знаю, что бы сейчас сказала Томоко, но я уверена, что со временем все перемелется. Собственно, это наше общее с сестрой мнение. Все дурное забудется, и вы поймете: все, что мучает вас теперь, не имеет значения.

— Только не говорите, что со временем все пройдет, как кошмарный сон, — голос Мицуко сорвался на крик. — Я ничего не забуду, даже когда пройдет время! Я беременна! Я ношу ребенка от этого мерзавца! Но ведь это и мой ребенок!

Юкико малодушно молчала. В это молчание врывался шум неистовствовавшего за окном дождя.

— Что же мне делать? Нужно ли мне сообщить в полицию о том, что это был Фудзио Уно? Если я сделаю это, начнется расследование. Тогда до суда мне не знать покоя. Они будут выставлять на всеобщий суд мою личную жизнь. В этом мой гражданский долг?

Слушая срывающийся голос Мицуко, Юкико закрыла глаза.

— Муж, вероятно, предвидя такую возможность, после того случая ни разу ко мне даже не прикоснулся. Теперь-то мне понятно, почему он был так холоден со мной. Он всегда был правильным, справедливым человеком. Но сейчас я думаю, что такая справедливость бесчеловечна.

— Мицуко-сан, — Юкико наконец-то обрела силы заговорить. — Это ужасная трагедия, но в этом несчастье виноват только преступник. Все мы склонны заставлять страдать своих близких, даже если на них нет вины… Вы когда-нибудь размышляли о том, как странно устроен мир? Я немного постарше вас и кое-что начала понимать. Скорее всего, вам этого никто не говорил. Об этом не пишут в учебниках, этому не учат родители. Да и вообще мир устроен не так, как написали бы в учебниках… Так что нас мучают одни и те же горькие мысли. Простите же людей за обрушившиеся на вас беды. Простите всех, кроме самого преступника. Разумеется, простите и вашего мужа, и себя! Из телефонной трубки слышались лишь рыдания, и Юкико пришлось подождать, пока Мицуко успокоится.

— Извините. Я забыла об одной важной вещи, — наконец, проговорила та.

— О какой?

— О том, что я обременяю своими страданиями незнакомого человека.

— Это пустяки. Я просто не представляла, до какой степени все ужасно. А Томоко очень беспокоилась за вас и вашего мужа. Непременно посоветуйтесь с мужем. Он лучше знает этот мир, он — сильный человек. Он будет бороться вместе с вами, если будет нужно.

— Спасибо!

— В следующий раз обращайтесь ко мне, если Томоко не будет дома. Вам нельзя быть одной. Ни в коем случае.

Когда Мицуко повесила трубку, Юкико не сразу пришла в себя. Но телефон снова зазвонил, и от этого у Юкико по спине побежали мурашки.

— Юки-тян? — послышался голос Томоко.

— Да, как дела? А у нас тут дождь пошел. — Юкико заставила себя произнести последнюю фразу так спокойно, будто, кроме дождя, неприятностей не было.

— Я звоню из автомата, — сказала Томоко.

Юкико молча слушала.

— Я только что смотрела новости… Об этом Уно. Когда к нам приходил полицейский, машина уже, наверное, закрутилась. Они его подозревали в убийстве.

— Но полицейский сказал, что он пришел задать вопросы в связи с аварией…

— Его сначала арестовали по другой причине. Такое часто случается.

— Томо-тян, не удивляйся: только что звонила Мицуко Каная.

— Что случилось?

— Мицуко-сан тоже смотрела новости. Она опознала в Уно преступника, который ворвался к ней в дом. Томо-тян, ты позвони ей. Ей очень тяжело. Тебе сказать номер?

— Я помню, не надо.

Несколько минут сестры молчали.

— Хорошо, что он не убил тебя, Юкико, — сказала, наконец, Томоко.

— Да, не убил. Конечно, я не знаю досконально его мыслей, но вот что я тебе скажу: ему это ни разу и в голову не пришло!

— Почему ты так уверена в этом?

— Он все время разговаривал со мной. Пока человек говорит, он не станет убивать. Я где-то читала, что нужно разговаривать с грабителем, проникшим в дом.

— Я сегодня все-таки вернусь домой, даже если будет поздно. Ты слишком добра к людям… Тебе следует быть осторожней. Я думаю, что это дело так просто не закончится…

— Я тоже так считаю. Он совершил убийство, сбежал с места аварии, изнасиловал Мицуко, возможно, много чего еще натворил…

После разговора с сестрой Юкико опустилась на дзабутон, на котором она привыкла сидеть, занимаясь шитьем. Только так она могла хорошенько обдумать случившееся.

Может быть, следует написать Фудзио письмо? Но если об этом прознает Томоко, то ей житья не будет.

В сложившейся ситуации самым разумным будет молчать и попытаться забыть обо всем, что связано с Фудзио Уно. Однако подобная мысль ужаснула Юкико. Фудзио Уно попал в беду. Так хорошо ли делать вид, что его будто и не было? Достойный ли это выход из положения? Справедливо, гуманно ли это?

В Библии много говорится о том, как относился Иисус к грешникам. Выбор Христа, чуждого порочных чувств, был болезненным, но разумным.

«И когда Иисус возлежал в доме, многие мытари и грешники пришли и возлегли с Ним и учениками Его. Увидев то, фарисеи сказали ученикам Его: для чего Учитель ваш ест и пьет с мытарями и грешниками? Иисус же, услышав это, сказал им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные, пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы? Ибо я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию».[47]

Однако Иисуса и Юкико разделяла бездна. Она была обыкновенной женщиной, которая страшилась, что спасение грешника может погубить ее саму.

Продолжая размышлять об этом, Юкико приняла ванну, постелила постель и стала готовиться ко сну. Ночь обещала быть холодной. Поверх любимой пижамы она накинула ватную куртку, но и тогда ее продолжал пронизывать холод. Юкико устроилась около жаровни.

Она подумает над этим завтра. В любом случае сейчас она ничего не может предпринять. Но в ожидании Томоко она для собственного успокоения все-таки решила совершить то, к чему не прибегала с детских лет. Она рискнула написать послание, которое она, возможно, никогда и не отправит; а если и отправит, оно, скорее всего, не дойдет до адресата…

Капли дождя стучали по крыше.

В прихожей послышался шум. Это вернулась Томоко: в ее манере открывать входную дверь чувствовалась не только привычка. В этом проявлялся ее характер.

— С возвращением, — поприветствовала ее Юкико.

Молча, не снимая черного плаща и даже не ответив на приветствие, Томоко прошла в гостиную.

— Горячего чаю?

— Лучше кофе.

Томоко могла выпить кофе и преспокойно заснуть.

— Ты звонила Мицуко-сан? — поинтересовалась Юкико, выходя из кухни с чашкой кофе в руках.

— Звонила.

— Она успокоилась?

— Она какая-то растерянная. Вот уж не думала, что с ней такое приключится… Она так нервничала, что, выйдя замуж, потеряет работу, а тут такое!..

— Она сказала, что беременна?

— Да, — глухо сказала Томоко, закуривая. — Это не так страшно, можно сделать аборт. Она попросила меня помочь ей как можно скорее покончить со всем этим.

Томоко была атеисткой. Она следовала своей логике. Однако, если сделать так, как говорит Томоко, совершится еще одно преступление.

Перед глазами, у жаровни, лежало незаконченное письмо к Фудзио. Юкико почти машинально прикрыла его чистым листом бумаги. В письме она попыталась выразить свои чувства. О чем же она писала?…

«Вы, наверное, даже не осознаете, что натворили, убив ребенка. Если бы мальчик остался жив, он бы рос, превращался во взрослого человека, играл, смеялся, любил, работал, страдал и радовался многие десятки лет. Однако Вы решили за него и отобрали у него жизнь».

Жизнь у маленького Кэна отнял посторонний человек, совершив злодеяние. Но в данном случае жизнь еще не родившегося ребенка отнимала его родная мать. Юкико почувствовала, как у нее закружилась голова, и она на мгновение закрыла глаза.

— Я решила написать Уно письмо, чтобы рассказать обо всем этом. Все равно всем известно, что он приходил к нам в дом.

— Ты что, думаешь, он признается? — в глазах Томоко мелькнула легкая, но достаточно отчетливая тень презрения.

В жизни есть много такого, что человеку еще предстоит испытать. Юкико знала, что ей никогда не забыть щелчков фотокамер, под прицелом которых Фудзио оказался перед входом в здание прокуратуры.

Юкико убеждала себя, что готова увидеть лицо Фудзио на телеэкране. Она призывала себя поступать как обычно: если хочется посмотреть телевизор, включи его. По телевизору показывали, как репортеры преследуют Фудзио и как он уклоняется; и то, и другое было чем-то неестественным.

Впрочем, выражение лица у Фудзио было вполне нормальным. Он не склонял головы, но и не поднимал ее. Он не выглядел напряженным. Чтобы так спокойно вести себя, ему наверняка потребовались огромные усилия. Однако Юкико потрясли эти звуки — бесконечное щелканье затворов бесчисленных фотокамер, служившее фоном для телевизионной картинки.

Юкико впервые в жизни слышала такие звуки.

Репортажи с мест событий зачастую сопровождаются неразборчивыми комментариями обозревателя. Но сейчас раздавалось безостановочное щелканье фотоаппаратов, напоминающее бесстрастный шум ливня в безветренный день. Фудзио шел сквозь шквал этих странных звуков с абсолютно невозмутимым видом.

На другой день Юкико прочитала в газете, что «Уно равнодушно смотрел на фотокамеры, не выказал ни малейшего признака раскаяния и шел с вызывающей усмешкой».

Так ли все было на самом деле?

Насколько могла заметить Юкико, Фудзио вел себя так, будто вокруг не было ни души. В самом деле такую манеру следовало назвать «вызывающей». Но едва ли можно было говорить о раскаянии, если бы даже Фудзио низко опустил голову.

Юкико видела, что Фудзио шел без улыбки, но в какой-то момент на его губах заиграла усмешка бойца. Наверное, ее-то репортеры и сочли «вызывающей». И все же со стороны невозможно судить о смысле этой усмешки.

Вчера вечером, отложив адресованное Фудзио письмо, которое, собственно, она писала для того, чтобы разобраться в своих чувствах, Юкико послушалась совета Томоко и легла спать. Однако потом втайне она отважилась отправить письмо по почте. Дело решил неожиданный поворот событий.

Вообще-то Юкико не любила выходить из дому без особой надобности. Но раз в несколько дней ей все-таки приходилось отправляться за продуктами. День выдался пасмурный. Купив творог тофу, соевую пасту, лук, имбирь, сушеную селедку, хлеб, лимоны и прочие продукты, она вышла на улицу. Тут ее кто-то окликнул.

Это была Хитоми Саката. Когда-то они вместе пели в церковном хоре, но потом, выйдя замуж, Хитоми перестала посещать церковь, поскольку муж был противником католической веры. В довершение всех бед муж завел любовницу, и та родила ребенка. Узнав об этом, Хитоми хотела покончить с собой, но одумалась.

— Как поживаете? — спросила Юкико.

— Да все по-прежнему, ничего не изменилось. Правда, муж стал гораздо реже ездить к той женщине. Я считаю, что для ребенка это очень плохо, иногда сама ему говорю: «Поезжай», — даже научилась настаивать на этом. Он, конечно, морщится от стыда, краснеет, но едет.

— Вы просто потрясающая женщина! — искренне сказала Юкико. — Это и есть настоящая любовь…

— Неправда. Муж не любит меня, как когда-то.

— Да, но вы боретесь с собой, думаете о благе ребенка. Ведь святой отец учил, что эта любовь, выражающаяся в страдании и муках, и есть подлинное чувство.

— Хата-сан, можно с вами поговорить об одном деле?…

— Юкико кивнула.

— Давайте выпьем по чашечке кофе в соседнем кафе…

Они вошли в кафе и сели подальше от стойки и кассового аппарата.

— Я решила, что никому не скажу, кроме вас. Но мы встретились, и я рассказала вам о любовнице мужа и о своем несостоявшемся самоубийстве… Я не хотела обсуждать это со святым отцом, только с вами… Теперь вам многое известно о моей жизни, и я считаю своим долгом рассказать вам еще об одном событии. В тот день, когда я хотела покончить с собой, меня подвез на машине незнакомый мужчина, направлявшийся в Иокогаму. Это его заслуга, что я передумала умирать. Я уже рассказывала вам об этом.

— Да, я помню. Это интересно. Может, у меня испорченная натура, но я страшно люблю такие истории… Когда какое-то неожиданное происшествие меняет судьбу.

— Я не запомнила его имени, не узнала адреса, но считаю, что именно ему я обязана жизнью. Впрочем, теперь я знаю, как его зовут.

Юкико молчала.

— Я думала, что так и не узнаю ничего об этом человеке, поскольку у меня не было желания с ним встречаться снова. Но это человек… убийца маленького Кэна… Его фамилия — Уно.

Хитоми низко склонила голову.

Еще до того как Юкико услышала это, ее охватило смутное предчувствие. Тем не менее, когда Хитоми произнесла фамилию Фудзио, у нее потемнело в глазах.

— Он был так ласков со мной в тот день… Но когда я узнала, что он натворил, я всю ночь не могла заснуть, — закончила Хитоми.

— Вы испугались? — Юкико уже взяла себя в руки, и ее голос звучал спокойно.

— Нет, я не подумала, что он мог и меня убить. Тогда у него было совсем другое лицо. Я просто захотела об этом кому-нибудь рассказать, но мне не хватало смелости. Это очень печально.

— Робких людей много, но мало кто сожалеет об этом недостатке. Я рада тому, что вы рассказали мне это. Я допускаю, что человек, вернувший вас к жизни, мог быть и праведником, и злодеем.

— Не уверена, что можно так оценить те события…

— Но вам не все ли равно, каков он на самом деле? Многие прекрасные люди никогда не протянули бы вам руку помощи.

— Это все так странно… Если бы я умерла, многие сказали бы, что я покончила с собой из-за ерунды.

— Вы открыли мне душу, и я тоже кое-что расскажу вам. Дело в том, что я тоже знакома с Уно… Мир действительно тесен. Я не стану рассказывать в деталях о наших отношениях. Я знаю недостаточно хорошо этого человека, чтобы судить о нем. Но я его знала не как убийцу и преступника, а как нормального человека.

— Правда?! Если вам когда-нибудь доведется увидеться с ним, поблагодарите его от меня. Моя благодарность, конечно, ничего не решит, но мне грустно думать о том, что на суде не прозвучит ни одного доброго слова. Правда, я не хотела бы, чтобы на суде прозвучало мое имя… Я не могу рассказать, как он мне помог, потому что мой муж ни за что не позволит мне этого. А я очень робкий, нерешительный человек…

— Вряд ли мне удастся с ним встретиться. Лучше ничего не говорить. К тому же у этого человека своеобразный характер. Кто поручится, что, узнав о вашем желании поблагодарить его, он не использует это в своих интересах?

— Неужели? Но ведь теперь все будут считать его только убийцей! А я знаю, что он не всегда был таким. Это разрывает мне сердце!

— Вам так горько? — спросила Юкико.

— Горько? Да… С другой стороны, во всем этом есть радостная сторона. Знаете, нечто такое, от чего сердце поет…

— Думаю, что у Уно лживая и извращенная натура. Мне кажется, сейчас он опасен. Однако я не считаю его лишенным всего человеческого исчадием ада, — медленно проговорила Юкико.

— Я в этом просто уверена. В тот день он помог мне преодолеть себя. Я не понимаю, почему он убил ребенка. Ведь дети такие милые… Не то что я!

В тот же вечер Юкико продолжила писать письмо к Фудзио. Теперь у нее была более четкая цель.

Юкико больше не колебалась. Она заклеила письмо, нашла в городском справочнике адрес полицейского управления Миуры, фамилию начальника и надписала конверт. За окном уже была глубокая ночь.