Синева небес

«Как твое здоровье? Я здоров. Хотя когда-то ты писала, что для меня здоровье не имеет значения, я все же здоров. Мне ведь приходится бороться с полицейскими.

Я несколько все приукрасил, когда написал, что выдал полиции трупы, чтобы сделать тебе подарок на день рождения. Не принимай мои слова всерьез. Попробую объяснить истинную причину своего поступка.

Это случилось в мае. Я сидел в своей камере — и вдруг услышал пение камышовки. До этого дня я ни разу не слышал здесь птиц. Здание построено из железобетона, двери из какого-то отвратительного толстого железа. Но почему-то в тот день до меня все-таки донеслось пение камышовки.

Эту птицу еще называют «порхающей в долине». Какое-то время я наслаждался пением. В детстве мне приходилось гостить у бабушки в Атами. Ее парализовало, и она лежала в постели, но, глядя на меня, очень радовалась. В доме бабушки всегда было слышно камышовку. Всегда, а не только весной.

Но я ненавидел поездки к бабушке. Причина этой ненависти была крайне проста. В комнате бабушки всегда странно пахло.

Не скажу, что пахло мочой, просто стоял какой-то кисло-сладкий запах, даже одни воспоминания о нем вызывают у меня приступ тошноты. Бабушка подзывала меня и я, скрепя сердце, подходил, чтобы она обняла меня только один раз. Потом я убегал на веранду, не желая сидеть рядом с ней. И там я слушал пение камышовки.

Поэтому я признался в содеянном во имя долга перед покойной бабушкой. Это не было подарком на твой день рождения, так что не стоит меня благодарить.

Мое поэтическое творчество постепенно завоевывает популярность. Мне уже приходят заказы из еженедельных журналов. Вот мое новое стихотворение, написанное экспромтом. Я бы хотел, чтобы ты прочитала его до публикации.

В долину одиночества спускаюсь,

одолевает душу щемящая тоска.

Я с грустным чувством друзей своих теряю -

И каплет кровь борьбы с виска.

Если кто-то из еженедельного журнала захочет приобрести это стихотворение, ты можешь, как и раньше, продать его. И возьми себе комиссионные.

Как поэт, я здесь знаменит. Охранник, дежурящий по ночам, иногда просит меня прочитать его стихи.

Ты, наверное, слышала, что уже назначено первое судебное слушание по моему делу. Я хотел пригласить тебя и даже попросил заказать для тебя пропуск в зал суда, но мне отказали, сославшись на то, что таких пропусков не выдают. Ужасные правила. В суде должны присутствовать обвиняемый и истцы. Кроме них, никто пропусков в зал суда не получает. Если ты хочешь попасть в зал суда, то тебе нужно выстоять очередь и участвовать в жеребьевке. Однако на мой судебный процесс рвутся представители многих средств массовой информации, хотят прийти и другие люди, поэтому выиграть в жеребьевке, говорят, будет немыслимо трудно.

Прости, что в силу этих причин не смогу послать тебе входной билет.

К тебе больше не приходили эти придурки-журналисты? Я беспокоюсь. Меня выводит из себя невозможность быть рядом с тобой и оберегать тебя от них».

10 сентября

Госпожа Юкико Хата!

Я очень близко принял к сердцу то, что услышал от адвоката Кадзами. Она сказала, что ты и не собиралась приходить на заседание суда.

Если хорошенько вдуматься, то ты, наверное, права. Явившись в суд, ты опять окажешься под прицелом мерзавцев-журналистов. Они решат, что женщина, которая так переживает за меня, что пришла на первое же слушание, наверняка моя любовница.

Но ведь ты мне не любовница. Не знаю, чьей любовницей ты была, но уж точно не моей. Я хотел, чтобы ты стала моей, но не решался прикоснуться к тебе, потому что чувствовал, как ты близка к Богу. А я не могу соперничать с Богом.

Последнее время я лгал тебе. Я делал это не со зла. Я нахожусь в таком жалком положении, что просто иногда хочу пустить людям пыль в глаза. Если бы я сказал, что хочу встретиться с тобой, у меня, наверное, испортилось бы настроение, вот я и написал, что сожалею о невозможности пригласить тебя.

На самом деле все не так. Я с нетерпением ждал первого судебного слушания. Думал, что смогу увидеть тебя. Только по этой причине ожидаемый суд был для меня радостным событием. Если бы суд отложили, это, возможно, продлило бы мне жизнь, но мне это безразлично. Я бы отдал всю свою оставшуюся жизнь за возможность встретиться с тобой.

Мне уже все равно. Никто не может меня понять. Я дьявол-душегуб, а среди людей, должно быть, нет никого, кто бы понял душу дьявола.

Поэтому и госпоже Кадзами, и тебе, поскольку ты говорила, что платишь ей, будет неприятно узнать, что у меня нет никакого желания бороться. Потому что тогда я встану на одну доску с полицейскими, а мне это противно.

Я иногда задумываюсь о прошлом. Обычно мужчины рассказывают о прошлом своим детям. Они хотят, чтобы дети помнили о прошлом и, в свою очередь, рассказывали о нем своим детям. Дети так устроены, что, слушая все эти россказни, засыпают. Но и во сне они все равно запоминают эти сказки. Чистые, как кристаллы, сказки.

Я любил деревья. Не лазить по деревьям, а именно сами деревья. Особенно мне нравилось большое дерево на вершине холма — дерево с раскидистой кроной, в тени которого летом лежали коровы. По небу плыли белые облака. Когда я умру, стану деревом. У меня не было детей, поэтому моя тень даст приют детям и рабочему люду.

Я хочу рассказать тебе о своем детстве.

Мне случалось спорить с друзьями о том, как долго я смогу прошагать по железнодорожным путям. Мне бывало так страшно, что, казалось, сердце вот-вот выскочит из груди…

Однажды я выбрал «свое» дерево — олеандр на кладбище. Рассматривая олеандры, я заметил, что цветы у них сильно различаются по окраске. Я тайком поливал олеандр с необыкновенно красивыми красными цветами…

Как-то я подобрал маленького енота. Сначала я даже не понял, что это за животное. Вроде и не собака, не кошка, не заяц…

В двенадцать лет я едва не утонул в море. Лучше бы мне умереть тогда. В девятнадцать я страшно отравился каким-то странным блюдом из потрохов, которое подавали в забегаловке неподалеку от легкоатлетической площадки. Лучше бы я умер тогда…

Я получил словарь, который ты мне послала. Видимо, ты прислала его потому, что в моих письмах страшно много ошибок. Если в этом письме ошибок меньше, считай, что это благодаря твоему словарю.

3 октября

Госпожа Юкико Хата!

Как твое здоровье? Наконец-то прошло первое судебное заседание. Я решил не смотреть на публику в зале суда, но по шуму в зале понял, что любопытных пришло много.

Те, кто пришел поглазеть на судебный процесс, — последние дурни. Они считают себя высоконравственными, порядочными людьми, не то что «этот Уно». Самоуверенные кретины заполнили весь зал. Это верх глупости — быть уверенным в своей непогрешимости. В переднем ряду сидел какой-то дед, который постоянно ухмылялся. Я его совершенно не знаю. Вероятно, он пришел в надежде услышать интимные подробности в показаниях свидетелей. Я это как-то интуитивно почувствовал.

Я только один раз взглянул на публику в зале — когда шел по проходу. Я не думал, что ты придешь, но тем не менее осмотрел весь зал в безумной надежде, что ты все-таки здесь. Я с удивлением обнаружил скопище возбужденных, осуждающих меня людей. Слышал, что журналисты потом расписали в красках, как я «обвел публику в зале своим омерзительным взглядом».

Я не очень вслушивался в то, что говорилось в ходе заседания суда. Я что-то отвечал адвокату Кадзами, но потом у меня просто иссякли душевные силы. Я впал в состояние апатии. Это, вероятно, из-за нехватки витаминов. Хотя мне и твердят, что тюремная пища достаточно питательна и о недостатке витаминов речи идти не может. Однако мне становилось все хуже и хуже. Даже Хигаки-сан стал носить мне витамины, которые сам принимает. От этого мне немного полегчало. Тем не менее я не могу сказать, что чувствую себя совершенно здоровым. Я думаю о том, почему я совершил то, что совершил, почему со мной такое случилось.

Мне рассказали, что дочь Симады и ее друзья помогали добираться до школы одному школьному товарищу — инвалиду, передвигающемуся на коляске. Говорят, у них было четко распределено, кто дежурит в понедельник, кто — во вторник и так далее; кто забирает его из дому и кто провожает домой. Но дети есть дети, поэтому бывало, что, увлекшись игрой в мяч, они просили проводить инвалида кого-нибудь из школьников, живших неподалеку от его дома. Ребенку в инвалидной коляске было, в общем-то, все равно, кто его проводит. Он в любом случае вернется домой. Однако отец Симады очень рассердился, когда дочь случайно проболталась об этом за ужином. Его дочь пренебрегла своими обязанностями! Он спросил, что для нее важнее — развлечения или данное обещание.

Мне рассказал об этом следователь, и я тогда сказал: «Господин полицейский, я не считаю это высокоморальным поступком. Мне кажется, что, отчитав дочь, директор фирмы Симада преследовал иные цели. Он, наверное, хотел объяснить дочери, как можно нажить деньги».

Спроси у госпожи Кадзами, когда состоится следующее заседание суда. Если тебе неприятно заходить в здание суда, то встань на обочине дороги, по которой меня повезут. Я тебя умоляю. Я хочу взглянуть на тебя хоть краешком глаза».

Последние строки письма были замазаны фломастером, непонятно, по какой причине. Возможно, полицейский, просматривая письма заключенных, испугался, что Фудзио задумал бежать. Однако замазанные фломастером строки можно было без особого труда прочитать, потому что письмо было написано шариковой ручкой.

20 ноября

Госпожа Юкико Хата!

Меня совершенно неожиданно решили перевести в тюрьму Йокосуки.

Если меня туда переведут, я намерен утаить от следствия некоторые весьма важные детали. Здесь полно разных олухов, но попадаются и умные люди. Я не стану называть их имен (мои письма просматриваются).

Хигаки-сан сказал: «Теперь будешь жить рядом со своим домом». Но что для меня мой дом? Конечно, и отец, и мать всегда были добры ко мне. Но так заботятся о домашних животных. Я всегда чувствовал, что родители были бы счастливы, будь я послушным, хорошим мальчиком. Они и представить не могли, что у меня так сложится жизнь.

Однажды ты сказала, что у каждого человека есть душа. Тогда я подумал: глупость какая. Для меня гораздо важнее сексуальная сторона жизни. Я и сейчас так думаю.

Я хотел, чтобы ты стала моей. Хотя бы один раз. Я не сделал этого. Только в этом я глубоко, глубоко, глубоко раскаиваюсь.

Я совсем не помню, о чем разговаривал с тобой, когда приходил к тебе. Но меня поражает то, что я всегда говорил с тобой искренне. Меня удивляет то, что это вообще возможно. Перед другими людьми я никогда не открывался. Говорили мы лишь о том, как не упустить своей выгоды, кто с кем сошелся и кто с кем разошелся. О том, кто купил дом, заработал на акциях, как прошли выборы, кто и как выбился в люди, кто в какой университет поступил. И так далее.

Мой отец твердил: «Если ты совершишь дурной поступок, потом придется отвечать за него». Отец обычно был крайне немногословен, и открывал рот лишь тогда, когда я собирался совершить что-то очень важное. Мать была такой же. Уж и не припомню, сколько раз я слышал от нее: «Сынок, ты можешь попасть в зависимость, поэтому лучше отказаться».

Меня от души радует, что на сей раз они оказались из-за меня в полной зависимости друг от друга. Сейчас они, вероятно, думают о том, как поскорее выйти из зависимости от меня.

Если бы мы с тобой создали семью, то можно было бы и сексом заниматься, и о душе поговорить. Хотя думаю, что разговоры о душе для тела бесполезны — утробу не пополнят… Ну, а для детей хорошо. Ведь дети живут несбыточными мечтами. В этом мире много такого, чего я не смог получить, и жизнь, в которой есть место для бесед о душе, — тоже из области грез.

Однако я не испытываю особых сожалений и раскаяний. Просто каждый день вспоминаю твои слова: «После человека остаются его мечты». Я совершенно не помню, по какому поводу ты это сказала. Кажется, тогда я еще никого не убил, и ты сказала это просто так.

Я помню даже твой профиль в тот момент, когда ты говорила эти слова. Меня они удивили, но и как-то ободрили. Я даже задумался над ними.

Сейчас только они служат мне утешением. Даже если я забуду все остальное, ничего страшного. Достаточно помнить только эти слова.

Я тебе благодарен. Ну, пока.

15 декабря

Господин Фудзио Уно!

Не успели оглянуться, как уже наступил декабрь. Я нарядила маленькую рождественскую елочку. В эти дни все мои мысли обращены к Вам, чем бы я ни занималась. Правда, Вы, наверное, не любите Рождество. Но это ничего. Если не для Вас, то для моих подопечных, пациенток больницы, утративших способность желать чего-либо из-за тяжелой болезни, я сделаю на Рождество какой-нибудь сюрприз.

Мне показалось, что в Ваших словах о родителях звучит безмерное одиночество. Мне не довелось стать матерью, но мне кажется, родители должны поддерживать своего ребенка, особенно когда он в тюрьме. Ведь весь мир ополчился против него, поносит последними словами. Сын Ваших родителей стал «дьяволом». И не просто «дьяволом», а чудовищем, «дьяволом-душегубом».

Но для родителей их сын — милый Фут-тян. Даже полиция не требует от родителей показаний, которые могли бы повредить их ребенку. Родители всегда должны всеми силами защищать своего ребенка. Если бы я была Вашей матерью, то постаралась бы дожить до того момента, когда Вы вернетесь домой. Я ждала бы Вашего возвращения каждый день, сколько бы времени ни прошло, хоть десятки лет. Каждый день я бы наполняла для Вас теплую ванну, готовила бы Ваши любимые кушанья и сладости, покупала бы шелковистое белье, сушила на солнце постель, ожидая Вашего возвращения. Я хотела бы чувствовать связь со своим ребенком, свою зависимость от него. И мне кажется, что это стало бы моей единственной целью.

Я слышала о Вашем переводе в другую тюрьму.

Разве тюрьмы не одинаковы? Ни в одной из них Вы не можете свободно гулять. Говорят, труднее всего понять то, что душа всегда остается свободной, даже когда тело заковано в цепи. Еще труднее другое — если ты сам не можешь ощутить свободу духа, то не вправе требовать этого от других.

После всего, что случилось, я больше не хожу в церковь. В этом нет Вашей заслуги. Просто мне неприятно встречаться с людьми. Поэтому я решила не посещать церковь. Я молюсь дома. Но на Рождество я все же пойду в церковь, чтобы помолиться за Вас. Вам, вероятно, любопытно узнать, какие я буду читать молитвы?

Я давно читаю одну молитву. Я прошу Бога выбрать для Вас наилучший путь. Сам человек не в силах понять, какой путь для него лучше всего. Поэтому я прошу об этом Бога. Тот путь, что избирает для нас Бог, и та дорога, которую мы выбираем сами, зачастую не совпадают. Однако мне кажется, что Бог непременно найдет смысл в наших желаниях. Смейтесь, сколько хотите. Смех — признак здоровья.

В Рождественскую ночь я собираюсь поставить к окну маленькую елку и зажечь на ее верхушке маленькую свечу. Пусть на этот огонек слетятся души тех, кто дарил мне свою любовь. Может быть, кто-то развеселится от таких слов. Подобные представления о мире — это буддийские представления. Но я не вижу ничего дурного в буддизме.

Напишите, пожалуйста, письмо своим родителям. Пусть оно будет добрым.

24 декабря

Юкико Хате

Честно говоря, мне надоели твои религиозные бредни.

Мы с Богом не сходимся характерами. Если Бог действительно существует, то с ним мир скатится в хаос. Уволь меня от всего этого!

Моя нынешняя «дача» ни плоха, ни хороша. Обстановка здесь весьма деловая. Еда немного лучше, чем на прежнем месте.

Я не попрощался с Хигаки-сан. В последний момент он будто нарочно сбежал. Может, был занят. Или просто не знал, что сказать на прощанье. В такой-то момент!.. Объясни мне, пожалуйста, может, действительно в такие моменты лучше сбежать?

На последнем в этом году заседании суда случился занятный эпизод.

Последнее время я чувствовал себя свободнее. Привык к месту. Научился игнорировать публику в зале. Поскольку это всего лишь ничтожные, мелкие люди, нечего и смотреть на них.

Фамилия прокурора то ли Ямада, то ли Ямагути. Когда он спрашивает о «моих» женщинах, то постоянно путает их имена. Он уже раз десять путал Ёко с Рэйко. Просто удивительно, насколько он наплевательски относится к своему делу.

Я просто не смог удержаться, чтобы не поправить его, когда он в очередной раз ошибся: «Вы ведь говорите о Рэйко, а не о Ёко?» или «Так мне не нужно отвечать про Ёко? Ведь в универмаге работала Рэйко. Вы же хотели спросить о Рэйко, не так ли?»

Он меня совершенно измучил, этот тип. Естественно, публика веселилась от души.

Вообще-то обстановка в суде довольно непринужденная. Один из судебных приставов все время читает какую-то книгу. На дверях зала судебных заседаний висит объявление, что публике запрещается читать газеты и журналы, а пристав только то и делает, что читает. Наверное, интересная книга попалась, оторваться невозможно. Мне это даже понравилось, потому что я уже давно не видел людей, читающих с таким увлечением.

Сожалею о том, что не стал прозаиком. Можно было бы стать поэтом, но все же лучше быть прозаиком и сочинять интересные детективы, чтобы морочить читателям головы. Как ты думаешь, у меня получилось бы? Я думаю, что да. Как бы там ни было, я большой специалист в криминалистике.

Один из охранников, который держал веревку, привязанную к моему поясу, просто обливался потом, когда мы вошли в зал суда. И во время заседания он несколько раз снимал фуражку, вытирал пот. Странно, что он так сильно потеет, должно быть, у него нелады с вегетативной нервной системой. Ему следовало бы подлечить нервы. Ведь он еще так молод.

Скоро Новый год. Не знаю, что сказать по этому поводу. Или знаю. Скорее всего, это будет последний Новый год в моей жизни.

Не могу поверить, что мне больше не удастся встретиться с тобой в этом мире. Хочу, чтобы ты хоть раз пришла на заседание суда. Если не выйдет, то я верю, что увижу тебя из окна машины на обочине дороги, по которой меня возят в суд. Вероятно, я чересчур сентиментален. Мне даже приснилось, что ты пришла.

Говорят, на улице страшно холодно. Не простудись.

23 января

Юкико Хата!

Свиньи! Эти сволочи в тюрьме нарочно передали мне твое письмо с опозданием! Они сказали, что на Новый год почти никто не работал и просматривать корреспонденцию было некому, — чтоб им пропасть! Здесь принято отдавать новогодние открытки с первого по седьмое января!

Из-за этого мой Новый годы был испорчен. У меня не было никакого настроения праздновать его, поэтому я объявил голодовку и отказался от новогодних закусок о-сэти и от супа дзони.

30 января

Господин Фудзио Уно!

О чем Вы, собственно, думаете?

Вам не приходило в голову, что испытали на этот Новый год семьи шести человек, к гибели которых Вы имели прямое или косвенное отношение? На прошлый Новый год Ваши будущие жертвы сидели за праздничным столом и лакомились о-сэти. Их родственники наверняка вспоминали о том, что они тогда говорили, чему радовались, во что были одеты. Может быть, увидев на улицах города похожих людей, их родственники невольно бегут следом, чтобы заглянуть им в лицо — и понять, что ошиблись! Они продолжают верить, что их родные живы и просто где-то скрываются.

Думаю, что нельзя уклониться от оценки Ваших чувств. Поэтому я отвечу Вам.

Я тоже хотела бы встретиться с Вами. Но не потому, что я так уж Вам верю. Я видела от Вас и добро, и зло и принимаю Вас таким, каков Вы сейчас. Мне хотелось бы, чтобы Вы стали лучше, но тут вопрос упирается в отношения между Вами и Богом, которого Вы ненавидите. Бог сказал людям: «Не судите!»

Эти слова не являются отрицанием справедливости суда.

Есть два суда: суд государства, который сейчас рассматривает Ваше дело, и суд Совести. Суд человеческий и суд Божий. Человеческий суд вершится на основе законодательства. Дела, по которым можно подать иск, рассматриваются судом, а если иск подать невозможно, то виновный остается безнаказанным, если над ним не учинят самосуда. Однако здесь встает вопрос морали и справедливости. Потому Бог сказал нам: «Не судите!» Он также сказал: «Доверьтесь суду Божьему». Никто доподлинно не знает, что в душе у другого человека, поэтому Бог призывает нас не судить человека, подменяя Бога.

Я смирилась с тем, что не могу до конца понять Вас. Плохой Вы или хороший, но Вы — это Вы. Я не хожу на судебные слушания не потому, что боюсь журналистов. Однажды я поняла, что мне нечего терять. У меня нет доброго имени, которое я могла бы опорочить. У меня нет детей, которым я могла бы испортить жизнь. У меня есть только немного денег. Так чего же мне бояться?

Я держусь от Вас подальше именно потому, что всей душой стремлюсь встретиться с Вами. Я считаю, что нам нельзя видеться из-за тех несчастных семей, которые понесли невосполнимые утраты. Они же не могут встретиться с теми, кого любили, поэтому и нам не нужно встречаться.

3 февраля

Юкико Хата!

Корреспонденцией здесь толком не занимаются. Полный бардак. Поскольку письма просматривают очень долго, то и ответы на мои послания я получаю с большим опозданием. Очевидно, таков здесь стиль работы.

Я здоров. Не знаю, удастся ли выиграть дело, но я изучаю Уголовный кодекс. Ты постоянно упрекаешь меня за то, что я убил этих девушек и ребенка. Но ведь они были такими ничтожествами, что мало даже такой страшной смерти.

Тебе нечего терять, поэтому ты ничего не боишься, вот и я такой же. Тебе все еще сковывает руки твое отношение к Богу и морали. А у меня даже этого тормоза нет, поэтому я абсолютно свободен. Мораль — изжившее себя понятие. Не пригодное даже для литературы. Если кто-то напишет моралистский роман, критика поднимет его на смех.

К тому же, меня никто не любит, а значит, и в этом отношении моя позиция ясна. Если считать, что тебя любят, то начинаешь бояться утратить эту любовь и совершаешь глупости. Мне же все безразлично. Как ты однажды сказала, любовь изменчива, а вот ненависть постоянна… Это так. Я совершенно спокоен, потому что люди всегда будут испытывать ко мне только ненависть.

Только у тебя не хватает ненависти, и это сродни болезни. В тебе же нет этой праведной ненависти ко мне! Тебе недостает убежденности. Попробуй ненавидеть меня сильнее.

Может, ты уже слышала от госпожи Кадзами о том, что я снова тебе солгал? То, что я объявил голодовку в новогоднюю ночь, отказавшись от супа дзони и закуски о-сэти, — ложь. Я вылизал чашку с супом досуха. Все подмел до последней капли — съел даже бобовую кожуру. У меня отменный аппетит.

Почему же я солгал? Особых причин на то нет. Я всегда делаю что-то без особых причин. Вот и людей тоже убивал без особых на то причин.

Однако ведь так поступаю не только я. В мире полно людей, которые совершают дурные поступки без особых причин. Это похоже на легкую влюбленность, когда маешься от безделья и не знаешь, куда себя деть. Люди очень подвержены такому состоянию.

В отношении тебя я испытываю более глубокие чувства, но насколько они глубже, значительнее, я не знаю. Это такие относительно глубокие чувства.

В тюрьме мало тем для разговоров. Писать хочется о каких-то унылых вещах. Здесь можно говорить лишь о душе, больше не о чем. Тут не поговоришь о красотках, не посоветуешься, куда пойти пообедать. Я совершенно опустился. Впрочем, я и раньше не отличался чистотой души, она была пустой и приятно-легкой, и я тратил жизнь только на секс. За весь год я ни разу так и не вспомнил о душе. И в школе нам про это не рассказывали.

Ты однажды сказала, что скука — замечательное состояние. Помнишь? Я даже тогда подумал: «Вот глупость!» Но сейчас мне иногда вспоминаются те слова. Это тоже, наверное, от скуки.

Будь здорова.

15 февраля

Господин Фудзио Уно!

С одной стороны, меня опечалили, а с другой — порадовали Ваши слова о том, что Ваше настроение резко улучшилось, когда Вы осознали, что Вы не в силах изменить ход событий. Пускай на один лишь день.

Опечалило меня то, что Вы не способны правильно оценить реальность. Вероятно, для человека это не самое лучшее состояние. Однако правильное восприятие действительности чревато неприятными моментами. Поэтому я и сама, бывает, радуюсь сегодняшнему дню, каждому конкретному мгновению. И если Вы сочтете, пускай ошибочно, что Ваш день прошел удачно, я, со своей стороны, охотно соглашусь с этим.

Вы думаете, что из Вас вышел бы неплохой автор детективных романов, поскольку Вы хорошо знаете свои собственные преступления? Но Вы ведь убили всего несколько человек. Если Вы всерьез хотите стать детективщиком, Вам нужно убить сотни людей. Ведь выдумывать что-то, наверное, неплодотворно? Не говоря уже о том, что на убийствах без особых причин в художественном произведении не выстроить сюжет о серийном убийце! Вы очень скоро исчерпаете ваши возможности.

Меня нельзя назвать чрезвычайно нравственным человеком. Просто я считаю, что люди, которые говорят, будто нравственность вышла из обихода, либо судят поверхностно, либо лицемерят. То, над чем ломали головы и будут размышлять люди, может быть как старым, так и новым, интересным и скучным. Из разнообразия тем каждый волен выбрать то, что ему по душе.

Любые ситуации можно рассматривать и оценивать в плане морали. Но я стараюсь избегать всего громкого и кричащего. Меня влечет тайна, недосказанность — от них я успокаиваюсь душой. Если и нравственность считать загадкой, тайной, то она ни в коем случае не должна подавлять человека, не должна господствовать над ним. Нравственность не является мерилом общества, она своя у каждого отдельного человека. Я не хочу ни с кем делиться своей нравственностью. Она похожа на чистый холст, которого еще не коснулась кисть художника, на пустую комнату, в которой разносятся звуки музыки и звучат голоса природы, на лакмусовую бумажку, еще не подвергшуюся воздействию раствора. Следовательно, каждому дозволено поступать так, как ему хочется.

Подумайте, пожалуйста, о завтрашнем дне.

Это относится не только к Вам. Время имеет предел для каждого из нас. Но Вы, возможно, намерены до конца притворяться и лгать.

Однако, раз Вы сделали выбор, то я не стану Вам возражать, хотя все же считаю такую трату времени расточительством. Пожалуйста, постарайтесь максимально использовать отпущенное Вам время.

Мы должны постоянно представлять себя стариками. Даже девятнадцатилетние. Сейчас странное время, когда все стремятся быть моложе. В молодости нет ничего привлекательного. Только старик, живущий с мыслью, что это его последний день, способен остро почувствовать радость и счастье жизни.

Я слышала, что Ваша мать выписалась из больницы. Мне думается, что это хорошо в любом случае. Если человек здоров, у него есть силы крепко стоять на ногах. Я посылаю Вам в письме цветок нарцисса; от него исходит чудный аромат.

19 марта

Госпожа Юкико Хата!

Сегодня идет дождь. Я всегда ненавидел дождь. Ты же когда-то сказала, что очень любишь его. Ты полюбила дождь, работая в саду. По-моему, я правильно запомнил твои слова.

В твоем письме не оказалось никакого нарцисса. Его наверняка выбросили те придурки, что читают мои послания. Я просто уверен в этом. У них голова забита правилами. Они, наверное, решили примерно так: письма получать дозволено, а вот насчет засушенных цветов указаний нет. Можно передавать книги, можно хлеб, можно журналы. А вот цветы в этот список не входят. Эти подонки любят наказывать заключенных. К тому же, они, наверное, вообразили, что это какая-нибудь хитро замаскированная отрава.

Однако все их усилия были напрасными: в том месте, где к листу приклеился цветок, бумага источала легкий приятный аромат. Он сохранился только короткое мгновение. У меня возникло ощущение, будто аромат испарился, едва я его вдохнул.

У меня даже голова закружилась. Это правда. В запахе словно растворен неведомый мне наркотик.

В последнее время мне часто приходит мысль: «Это в последний раз…» Даже когда я смотрю из окна машины, везущей меня на заседание суда, на мелькающий пейзаж, мне думается: «Я вижу это в последний раз…»

Такое со мной впервые. У меня странное настроение. Когда я думаю: «Это в последний раз…» — то малейший пустяк начинает терзать мое сердце.

Как прекрасна была в этом году цветущая магнолия!

На самом деле, раньше я не знал имени этих цветов, не обращал на них внимания. Я решил спросить, что это за цветы, у охранника. Оказалось, что это — магнолия.

Магнолия похожа на птичку, превратившуюся в цветок. Я после смерти превращусь в большое дерево на вершине холма, а птицы после смерти становятся цветами магнолии.

Мне кажется удивительной одна вещь. Те люди, к смерти которых я был причастен, не вызывают у меня сожаления даже после долгих раздумий об их судьбе. Я говорю искренне. Почему люди думают, что я поступил плохо? Объясни мне.

Я не буду протестовать, если ты призовешь меня возносить молитвы за этих женщин и мальчишку или читать сутры. Однако я не считаю их за людей. С Томоко Симадой вышел прискорбный случай. Я думал, что, оставшись нагишом, она побежит к людям просить о помощи. Я не предполагал, что она сорвется с обрыва. Не собирался убивать и Рэйко Сугу, я просто вышвырнул ее из машины, как скомканную бумажку. Она была омерзительно грубой.

Остальные были просто самками, а не женщинами. Они понятия не имели о целомудрии. Только похоть и жадность. Они предстали копиями меня. Объясни, как можно их оплакивать? И этот школьник был точно таким же. Его родители, конечно, кажутся приятными людьми, но он выглядел крайне отвратительным нахалом. Когда я думаю, что он мог стать чиновником и сделать карьеру, у меня мурашки бегут по коже.

Думаю, что по пути на следующее заседание суда я смогу увидеть последние цветы сакуры. Я — глупец. Ведь мог бы любоваться ее цветами вместе с тобой.

26 апреля

Юкико Хате

От тебя давно нет писем, и я прямо схожу с ума. Вот написал «давно», а прошло всего лишь два месяца. Но ты даже представить себе не можешь, как это много.

Мне не удалось взглянуть на цветы сакуры. Их побило дождем. Все из-за того, что заседание суда перенесли с третьего числа на десятое. Толком не знаю, в чем было дело, но слышал, что так было удобно парням из прокуратуры. Меня это возмущает. В суде, на мой взгляд, все пляшут под их дудку. Скоро мне вынесут приговор, но мне все безразлично.

Ни один из моих поступков не был истолкован правильно. Я уже не стремлюсь, чтобы кто-то меня понимал. Мне стало лучше, когда я пришел к этой мысли. Люди часто ошибаются, когда полагают, что общество способно понять их. Во время выборов я смотрел по телевизору выступления кандидатов, которые усердно нахваливали себя. В жизни не видел ничего более жалкого и неприглядного! Но они ведь хотели, чтобы люди думали о них хорошо, а поэтому и несли подобострастную чушь. Если я — грязь, то и они — отбросы общества.

Если отказаться от попыток найти понимание у людей, то, возможно, обретешь понимание у Бога. Однако, к сожалению, я никак не могу поладить и с Богом. Мне кажется, что только у тебя я хотел бы найти понимание, хотя бы чуть-чуть… Но думаю, что даже это невозможно. С самого детства у меня были извращенные наклонности. В них одних я находил радость, как некоторые — в наркотиках. У тебя, вероятно, нет подобного опыта.

«Это в последний раз…» — данные слова не свидетельствуют о том, что я скорблю о своем поражении. Но, должен сказать, раньше подобных мыслей не возникало. Сейчас весь мир для меня окрашен в яркие цвета. От любого пустяка щемит сердце. Правда, и теперь мое сердце относительно спокойно. Меня очень раздражают только болваны из тюремной администрации.

Ты — робкий человек. Ты будешь тихо стариться, вслушиваясь в шорох падающих с деревьев листьев и шум ветра. И в ожидании смерти без конца повторять: это последние цветы, это последняя встреча (эти мудреные иероглифы я списал со словаря, который ты мне прислала), это последний сон. Ты прочувствуешь цену этих вещей и отойдешь в иной мир спокойно, словно достигнешь нирваны.

Мало о чем я могу сказать: «Это в последний раз…» Ужасно! Я могу увидеть в последний раз очень немногое. Но никому не говори об этом! Я не люблю показывать свою слабость.

Да. Немаловажное место среди того, что я «вижу в последний раз…», занимает таракан. За тараканом довольно забавно наблюдать. Я следил за ним, не двигаясь и не пытаясь его поймать. Иногда мне хочется стать тараканом, потому что это дало бы мне ощущение свободы.

Что происходит сейчас за стенами тюрьмы? Расцвели ли цветы? Весна уже в разгаре?

Чем пахнет ветер? Черт! Я думаю о том, какого цвета на тебе платье. Я хочу сорвать его с тебя.

Я видел во сне, что мы должны встретиться на автобусной остановке. Однако я опоздал к назначенному часу. Мои ноги ослабели, я спотыкался и не мог идти. Наверное, это от страха, что я когда-нибудь не смогу ходить, поскольку последнее время мало двигаюсь. Если бы мне и впрямь можно было встретиться с тобой, я бы явился на место свидания за три часа до срока и ждал бы тебя, не сходя с места.