Синева небес

глава 20. Паучьи сети

Письмо Юкико Хаты попало к Фудзио совершенно случайно, в силу сложившихся обстоятельств.

К этому времени сотрудники штаба по расследованию дела Уно провели в его доме обыск и обнаружили в комнате матери, в стенном шкафу, картонный ящик с чрезвычайно заинтересовавшей их вещью. Это был школьный портфель, лежавший в саквояже. Он вызвал подозрение полиции, поскольку в доме Уно не было детей, которым мог принадлежать портфель.

Конечно же, мать сказала, что это портфель приятеля сына и тот отдал его на хранение, пока не утихнет семейный скандал. А знать, что в нем находится, Фудзио не обязан. Если полицейские обратятся к тому человеку, все разъяснится, твердила она. Для полиции же этот портфель явился одной из наиболее ценных улик.

В портфеле лежали учебники и тетради, на которых стояли инициалы Т. С. Родственники Томоко Симады подтвердили, что это вещи Томоко, а на портфеле были обнаружены ее отпечатки пальцев.

В результате криминалистической экспертизы было установлено, что среди волос, найденных в машине Уно, есть волосы Томоко Симады. Кому принадлежат остальные волосы, эксперты установить не смогли.

Фудзио сказал, что иногда катал племянниц на своей машине. Но, по словам его сестры Ясуко, младший брат никогда не подвозил на своей машине никого из членов ее семьи — ни разу за последние несколько лет. Поэтому оставалось загадкой, кому принадлежат найденные в машине Фудзио женские волосы. Вместе с тем было очевидно, что штаб по расследованию преступлений Уно получил еще одно существенное вещественное доказательство.

Допрос по вопросу о школьном портфеле вели Масамити Номура — старший полицейский инспектор, больше похожий на коммерсанта, и старый знакомый Фудзио — сержант Хигаки. Номура держался очень обходительно, но Фудзио злобно поглядывал на него, понимая, что тот — стреляный воробей и ничего не упустит.

— Портфель мне дал на хранение человек, с которым мы частенько встречались в центре игровых автоматов. Но это чужая вещь, вот я и не стал заглядывать внутрь. Нужно быть честным, когда тебе отдают вещи на хранение, — пояснил Фудзио.

— Имя того мужчины? — уточнил Номура.

— Имя? Не знаю. Ему около тридцати, такой худой, в очках. Рост около ста семидесяти сантиметров.

— Имени вы не знаете, а вещи на хранение взяли?

Фудзио отвечал легкомысленным тоном, стараясь показать, что его удивляют столь странные вопросы.

— Да. Он не вызвал у меня никаких подозрений. Сказал, что просит подержать портфель какое-то время, позвонит сам, когда он ему понадобится, а пока о нем можно забыть.

— Сколько он вам заплатил?

— Кажется, тридцать тысяч иен.

— Вы не думали о том, что брать на хранение вещи от малознакомых людей — опасно?

— Опасно? Об этом должен думать тот, кто отдает вещи на хранение! Посторонний человек может увидеть, что там внутри. Посторонний человек может проникнуть в его личную жизнь, начать советовать, ну и так далее.

— Вам пришло письмо.

— Неужели?

— Если хотите, мы вам его отдадим, а если оно вам не нужно, то и передавать незачем, — сказал Номура, поглядывая на Фудзио сквозь стекла очков.

— Это зависит от того, кто прислал письмо. Если это письмо с требованием вернуть долг, то я бы предпочел его не получать, — весело сказал Фудзио.

— А вы брали деньги взаймы?

— Не припомню. А вы никогда не занимали? Думаю, что про долги все стараются поскорее забыть. Я сам на этом пострадал.

— Это письмо от Юкико Хаты.

— Вот уж не ожидал! Не думал, что она захочет написать мне!

— Почему?

— Эта женщина не любит сложностей. А я с детства, как сосна в бонсай,[48] претерпевал трудности. Такие мужчины для нее утомительны, она и встречаться со мной не захотела.

— Так выбросить письмо?

— Полиция всегда решает сама, что делать с личными вещами заключенных, разве не так?

— Нет, не так. Но если вам письмо не нужно, нам ничего другого не остается, как выбросить его.

— Ладно, давайте сюда, раз уж принесли. Если вы не доставите письмо адресату, у вас могут возникнуть служебные проблемы. Так уж и быть, я его прочту.

Пока Фудзио читал письмо, Номура со скучающим видом постукивал по столу шариковой ручкой, а Хигаки сидел, прислонившись к стене и сложив на груди руки.

Фудзио впервые увидел почерк Юкико. По сравнению с ее искусным шитьем он показался ему по-детски угловатым. Зато он почувствовал, что слышит голос Юкико.

Да, в этом году он так и не успел посадить семена «Синевы небес», хотя и обещал ей. Когда Фудзио подумал, что больше никогда не увидит голубизны этих цветов, у него потемнело в глазах от нахлынувшего отчаяния.

Но, читая письмо Юкико, Фудзио чувствовал и раздражение, потому что не мог вникнуть в смысл. Каждый день ему упорно задавали одни и те же вопросы. Теперь ему казалось, что все его тело, весь мозг будто залиты отвратительным мазутом. Он почти утратил способность концентрировать мысли на чем-то тонком Прежде всего он испытывал унижение от того, что письмо, впервые присланное Юкико, приходилось читать в присутствии полицейских. С этим Фудзио, с трудом, но смирился. Однако его одолевали презрение к Юкико и злость.

Зачем она твердит, что после всех испытаний он разочарован в жизни?! Его третировали, с ним плохо обращались. Его унизили так, словно вываляли в нечистотах. Пожалуй, можно сказать, что половину своих лет он прожил с ощущением, будто заполучил грубое отношение к себе где-то на особой распродаже — все одному и досталось. Ну, как она может писать свои глупости, да еще ему!

Разве можно ждать чего-то от жизни?! Какой смысл пытаться сравнивать эту человеколюбивую Юкико, не знающую жизни, и его, изверившегося в людях, — решать, кто из них двоих добр, а кто — жесток?

Однако письмо Юкико заставило Фудзио вспомнить тот день, когда он изнасиловал молодую женщину.

В тот день весна была в разгаре. Уже начала осыпаться сакура, в воздухе витал аромат цветов, поэтому ему захотелось секса. А не стоит ли за желанием заняться сексом его стремление довериться другому человеку? Правда, произошло небольшое насилие, но ведь насилие и есть миссия мужчины.

Юкико пишет, что он должен пройти через страдания. Ничего не скажешь, весьма ценный совет. Он и так всю жизнь страдал. Фудзио почувствовал, как в его груди ширится ком злобы.

Да, точно, и с другой женщиной, о которой пишет Юкико, он тоже встречался. Она шла к морю, но он заставил ее поехать с ним в отель в Иокогаме. Она была худенькой, тщедушной, без особого темперамента. Однако тогда он пребывал в добром расположении духа и решил, что такой абсурдный поступок, как самоубийство, совершенно недопустим.

В тот день он видел море. Люди, выросшие на побережье, ощущают море всегда независимо от того, есть из дома вид на море, или нет. Даже его тюремная камера расположена рядом с морем. Но он не может почувствовать его запах, увидеть его свечение, потому что камера наглухо закрыта со всех сторон. Море теперь стало далеким воспоминанием, которое постепенно утрачивает четкость и определенность.

Фудзио представил себе расстояние от этих стен до моря. В своих мечтах он свободно брел по горной дороге к морю в сиянии солнца.

— Ну, как письмо? — спросил старший полицейский инспектор Номура.

— Прочел, — ответил Фудзио, кладя письмо на стол.

— И это все, что вы можете сказать?

— Терпеть не могу проповеди… Поэтому не нахожу ничего хорошего в христианстве.

— Поговорим о женщинах, про которых написано в письме.

— О каких женщинах?

— Да о любой из двух. Ведь в письме написана правда!

— Вы шутите?! — Фудзио откинулся на спинку стула. — Она бредит. Я просто случайно проходил мимо. Я никого не насиловал. Это было по обоюдному согласию. Вы сами, наверное, понимаете? По обоюдному согласию.

— Тогда расскажите, как вы вступили с ней в связь.

— Да как обычно… Увидел красивую женщину и пошел за ней. Она заметила, что я иду следом, вошла в дом, потом в квартиру и шепотом пригласила меня. Других подробностей не помню. Потом я повернул ребенка, чтобы он не смотрел на нас. Только и всего.

— Ну, а вторая? Тут говорится, что вы спасли ее от трагической ошибки.

— Да ерунда! — Фудзио решил проявить скромность. — Правда, у меня неплохая интуиция, поэтому я почувствовал, что с женщиной творится неладное, и предложил ей прокатиться в Иокогаму. В результате мы весело провели с ней вечер.

— Как ее звали?

— По-моему, Хитоми, фамилию не знаю. В подобных случаях я не считаю нужным спрашивать фамилию. Мы приятно провели вечер, а потом расстались. Зачем мне знать ее имя или подробности жизни? В этом нет необходимости.

— Прямо как в романе.

— Я же поэт!

— Однако с первой не было никакого согласия. Очевидно, что ты проник в квартиру и искалечил ей жизнь.

— Господин полицейский! Вы сами не являетесь воплощением невинности, поэтому не надо читать мне мораль. Она так говорит, потому что муж, видимо, что-то заподозрил, вот ей и не остается ничего иного. Может, это ее обычные штучки! Она даже предложила мне чаю. Просила побыть у нее подольше. Но я не хотел быть любовником. Мне не улыбалось встретиться с ее благоверным, который мог вернуться домой по какой-то причине. Вдруг человек простудится? Вот я никак и не мог расслабиться, а потому решил уйти поскорее. Но она все старалась меня удержать. Это одна из тех женщин, что слоняются в поисках развлечений.

— Тогда, может, расскажешь нам, где найти таких? — хмыкнул Номура.

— Господин полицейский, вам не к лицу подобные вопросы. А вдруг журналисты прознают про наши беседы? У вас тогда будут проблемы.

Фудзио заметил, что Номура разозлился. Но тут заговорил молчавший до этого сержант Хигаки:

— Никаких проблем. Все, о чем мы говорим, останется здесь. Вас, наверное, не затруднит сообщить нам фамилию и адрес этой женщины. Если вы не лжете, конечно.

— Интересный поворот. Похоже, вы и впрямь собрались поразвлечься за мой счет. Господин полицейский, я ведь пишу стихи, поэтому очень тонко чувствую слова. Не пытайтесь уличить меня во лжи.

Фудзио смотрел на вызывающие омерзение физиономии полицейских с каким-то приятным злорадством. Он чувствовал, что одержал верх, и ему захотелось придать голосу бархатистость.

— Думаю, вы и сами понимаете, что та женщина — лгунья. Когда вы придете к ней, она, разумеется, скажет, что я вломился к ней силой, начнет рыдать и заявит в полицию. Она мастерица разыгрывать подобные сцены. Так что я не могу сказать ее адрес. А вдруг вы примете ее слова всерьез?

— Ну, а про ту, которой вы спасли жизнь, тоже ложь? — спросил сержант Хигаки.

— Хигаки-сан, вы ко мне так плохо относитесь? — весело уточнил Фудзио.

— А как вы думаете?

— Думаю, что плохо.

— Хорошо, что вы это понимаете. Вы не откажетесь от того, что говорите?

— Я не откажусь от того, что думаю. Я ведь поэт!

— Вот и хорошо. Оставайтесь поэтом до конца.

Услышав эти слова, Фудзио погрустнел.

— Раз ты спас ей жизнь, назови ее имя. Тебе это ничем не грозит. Она ведь благодарна тебе, — пошел в наступление инспектор Номура, но Фудзио молчал.

— Господин инспектор, вы, наверное, думаете, что раз я без высшего образования, то дурак? Это не так. Есть же такое понятие, как личная тайна. Если к ней явится полицейский, она запаникует. Поэтому я ничего не скажу.

— А о других женщинах можешь рассказать?

— О каких именно? У меня их было много. Всех не упомнишь.

— Расскажи только о тех, кого убил.

— Убил? — Фудзио деланно рассмеялся. — Вы очень любезны! Сначала насильник, а теперь еще и убийца… Такого комплимента вы мне еще не делали!

Внезапно у Фудзио будто огнем ожгло щеку. Это инспектор Номура со всего маху влепил ему пощечину. Фудзио пошатнулся на стуле, схватился за щеку.

— Ну и дела! Оказывается, в полиции теперь практикуются пытки?!

— Хватит издеваться! Мы тоже люди, а не бесчувственные истуканы! — рявкнул Номура.

Фудзио пытался взять себя в руки, но это у него плохо получалось. Его впервые в жизни ударили по лицу. Оскорбили, как физически, так и морально.

— Вы совершенно не умеете лгать. По-моему, хватит. Специалисты осмотрели всю вашу машину, до мельчайшей пылинки. Мы обыскали ваш дом. Там нашлось много чего интересного. Давайте разберемся с уликами. Думаю, это приведет вас в чувство, Уно-сан, — сказал сержант Хигаки. Он почему-то обращался с ним вежливо, тогда как инспектор Номура был груб. Казалось бы, мелочь, но Фудзио ощутил разницу в отношении. Однако несмотря на внешнюю любезность Хигаки его следующая фраза оказалась неожиданно жесткой:

— Лучше подробно расскажите, как убили Томоко Симаду. Расскажите нам, как это было, шаг за шагом.

— Вы издеваетесь, Хигаки-сан? Я не убивал эту девушку.

— Ее обнаженное тело нашли под обрывом. Я хочу услышать от вас подробности. Ее одежду вы бросили в мусорный контейнер на побережье Миуры, а портфель отдали на хранение собственной матери…

— И кто же сбросил ее с обрыва? Да, я ее раздел. Это была моя месть — заставить ее раздеться.

— Месть? Что еще за новость?!

— Я сунулся не в свое дело. Мне хотелось проучить директора компании «Продукты Симады», который продавал варенье в бракованных банках. У них крышки никак не открывались, и из-за этого умерла одна старушка.

— Кажется, нас ожидает рассказ о борьбе за справедливость, Хигаки-сан, — язвительно заметил Номура.

— Расскажите подробнее, иначе мы не поймем, — обратился к Фудзио сержант Хигаки.

— Не беспокойтесь, расскажу все по порядку.

Стараясь не смотреть на инспектора Номуру, который дал ему пощечину, и обращаясь только к Хигаки, Фудзио начал свою исповедь.

Рассказывая о дочери Симады, Фудзио вспомнил и о смерти старушки Ивамуры, что жила по соседству с Юкико, а также об алчном докторе Нагате из «Больницы Миуры», благодаря которому он встретил маленького Кэна.

— Что вы собирались сделать с Нагатой? — поинтересовался Хигаки.

— Ничего особенного. Сначала просто посмотреть на него, а уж Потом решить, что с ним делать.

— Вы собирались шантажировать его?

— Получить с него деньги? Нет, я хотел сделать гадость, использовав жену этого мерзавца.

— Так вы ее сделали?

Фудзио вспомнил о куклах, смотревших на него своими стеклянными глазами, и у него снова по спине побежали мурашки.

— Вы лучше сходите к нему домой, — ответил Фудзио. — Да разденься она хоть догола, я бы все равно сбежал — настолько в этом доме все омерзительно. Интересно, в «Больнице Миуры» есть отделения для психических больных?

Когда Фудзио лгал, его тело заряжалось энергией. Когда он молчал, то сразу ощущал боль от жесткой спинки стула. Боль была острая и не стихающая. Однако когда Фудзио говорил правду, боль удивительным образом исчезала.

— Я изменил свое отношение к Нагате, — сообщил Фудзио сержанту Хигаки.

— Почему?

— Ну, среди врачей есть много негодяев, которые вымогают подарки, деньги. Я думал, что и Нагата из их числа. Но понял, что не прав.

— Как?

— Он ухаживает за своей душевнобольной женой. Сам покупает продукты, кормит ее чуть ли не с ложечки. Думаю, что она ни убирать, ни стирать, ни готовить не способна. Таких золотых мужей единицы! Мало кто ухаживает за женами. Это плохо.

— Если вы не сбрасывали Томоко Симаду с обрыва, как же она погибла?

— Откуда мне знать?! Может быть, она голышом выбежала на дорогу, чтобы позвать кого-нибудь на помощь. А может, пошла в сторону обрыва — и сорвалась вниз?

— Почему вы отвезли Томоко именно туда?

— Потому что я знаю это место.

— Сколько раз вы туда ездили?

— Что?

— Я спрашиваю, сколько раз вы приезжали туда с подобными целями?

— Я хорошо знаю это место еще с детства. Я много раз туда ездил.

— Вы часто ходите в торговые центры?

— В торговые центры?

— Да.

— А, ну да. Я же безработный, свободного времени у меня полно. Возможно, я слишком много болтаюсь без дела, но я люблю рассматривать товары. Интересуюсь новинками.

— Похоже, вас интересуют не только товар, но и продавщицы.

— А вас не интересуют? Меня очень даже интересуют. Иногда такие красотки попадаются!

— Может, вы расскажете нам о том, как подвозили продавщицу? Нам известно, что вы посадили ее в машину. Она в машине расчесывала волосы?

— Не знаю. Я вел машину, следил за дорогой.

— Вы помните ее имя?

У Фудзио внезапно испортилось настроение. Хигаки упорно смотрел в сторону.

— Вы помните ее имя?

— Я спросил ее имя… Но сейчас даже вспоминать его не хочу.

— Ее звали Рэйко Суга. Вспомнили?

— Она…

— Что за отношения были у вас с Рэйко Сугой? — настойчиво повторил сержант Хигаки.

— Никаких отношений. Она в общем показалась мне необразованной и глупой. Я пригласил ее поехать в отель и она без колебаний согласилась. Ужасно неприятная женщина!

— Что произошло после того, как вы поехали в отель?

— Вы, наверное, знаете, кто ее убил? Я читал в газетах, что ее задавил школьный учитель. Я не интересовался, чем она занималась после того, как мы расстались.

— А как вы расстались с Рэйко Сугой?

— Да обыкновенно. Я не хотел ее видеть, и мы ушли из отеля. Она вела себя просто ужасно. Несла всякую ерунду. И очень жадная была до денег. Из-за этого я еще больше разозлился. На полпути терпение у меня лопнуло, и я велел ей выйти из машины.

— Где вы ее высадили?

— Попробую вспомнить… Кажется, это рядом с тем местом, где ее задавила машина. Однако, как называется это место, я не знаю. Шел дождь, было темно, я был страшно зол, поэтому не особенно задумывался о том, где высаживаю ее. Просто остановил машину и сказал: «Выметайся прямо здесь!»

— Она вышла сама?

— Естественно, — рассмеялся Фудзио. — А вы что, помогаете неприятным вам женщинам выходить из машины? Я категорически против.

— У нее была трещина грудины и сломанное ребро. Думаете, с такими травмами женщина могла самостоятельно выйти из машины?

— Ну, я не знаю!.. Она могла получить эти травмы, когда на нее наехала машина.

— Вряд ли. Вы сказали, что она была болтлива?

— Во всяком случае, она очень возмущалась, когда выходила из машины. Откуда я знаю, что с ней было потом?!

— Она пила в тот вечер? — спросил инспектор Номура.

— Может быть, взяла что-нибудь из холодильника и выпила без меня, когда я принимал ванну. Я-то не пью, так что не обратил внимания. Когда прочел про нее в газете, то, помнится, подумал, что она выпила и заснула прямо на дороге. Но, честно говоря, мне ее не жаль. Она все рассказывала, что около ее дома строят реабилитационный центр для инвалидов и как она против этого. Учитель, который ее задавил, сделал благое дело. Людям станет лучше, если земля очистится от таких, как Рэйко.

— Рэйко Суга не пила в тот вечер, — строго заметил старший инспектор Номура.

— Да? А мне она показалась бездонной бочкой. Не заставляйте меня вспоминать о ней.

— Мы уже уяснили твое мнение о Рэйко Суге. Но почему ты убил ребенка? Что ты имел против него?

Фудзио бросил ненавидящий взгляд на инспектора Номуру.

— Я не такой гуманист! Я не люблю детей.

— Что же совершил Кэн, что его нужно было убить? Он был любознательный, хотел и любил учиться.

— Знаете, что он мне сказал? «Если вы убьете меня, то это будет большой потерей для государства и общества», — так и сказал! Тут я и подумал, что если оставить его в живых, то для общества это будет настоящая катастрофа!

— Мелко мыслите! — заметил сержант Хигаки. — Обществу безразлично, хорош или плох отдельный человек. Впрочем, болтать языком — проще всего.

— Вы так полагаете? Во время войны был такой человек, как Тодзио.[49] Япония пострадала. Разве я не прав?

— Если бы Тодзио действовал сам по себе, судьба страны едва ли изменилась бы. Но в Японии были десятки, сотни тысяч людей, которые, подобно Тодзио, решали ее судьбу. Нельзя возлагать всю ответственность на одного Тодзио.

— Ну, значит, неважно, какой и я человек, — усмехнулся Фудзио, пытаясь скрыть за иронией свои истинные чувства.

— На суде вам не стоит так говорить, — посоветовал Хигаки. — По крайней мере, таково мое личное мнение.

— Личность человека ничтожна. Раньше я об этом не задумывался. Все только и твердят о значении личности, которая важнее всего.

— Отец маленького Кэна — прокурор.

Тут Фудзио почувствовал, как его тело содрогнулось, словно в него вонзились раскаленные стальные иглы.

— Значит, меня приговорят к смертной казни!

— Не вижу связи.

— Как несправедливы люди! Со мной никогда не поступали честно! Зато теперь хотят меня наказать со всей строгостью!

— Уно-сан, как вам не стыдно! — в голосе Хигаки прозвучали такие нотки, каких Фудзио прежде не слышал. — Что же, по вашему мнению, делать мне? Я ведь подкидыш. Вас родители воспитали в любви и ласке, а мои родители сочли, что я им не нужен. Им было все равно, умру я или останусь в живых. Разве со мной поступали честно? Но я не стал плохим! Я никогда не рассуждал так, как вы. Прежде, чем осуждать родителей, нужно спросить, почему они так поступили. На то, чтобы отказаться от собственного ребенка, должна быть причина. Так говорил мой второй отец, владелец магазина велосипедов. Он подобрал меня и воспитывал как приемного сына.

— Это ложь? Насчет того, что вы — подкидыш! — не сдержался Фудзио. — Ложь!

На губах Хигаки заиграла привычная усмешка.

— Разве можно так выдумывать? Хотя вы, полицейские, привык ли ко лжи. Вам солгать ничего не стоит.

— Это не ложь, — сказал инспектор Номура утомленным тоном. — Разве станет Хигаки сочинять такое?

Измученный Фудзио молчал.

— Ты слышал о таком приеме, когда человеку наносят удар под ложечку, а потом душат?

Фудзио молчал. Он думал о том, что не признается больше ни в чем, даже если сегодня ему придется умереть.

— Ты знаешь девушку по имени Каё Аоки?

— Каё Аоки? — повторил Фудзио, словно попугай, даже не пытаясь вспомнить имя и саму девушку. — Она работала продавщицей в видеосалоне?

— Нет, она была ученицей школы высшей ступени.

— Нет, такой не знаю.

Фудзио старался не проявлять эмоций, хотя на самом деле он уже вспомнил ту девицу. Она сидела в электричке, выставив ноги в проходе. Фудзио споткнулся о них и предложил ей заняться сексом — в счет возмещения ущерба или оплаты лечения. Она сказала, что согласна, если он не будет требовать с нее денег.

— Не можешь не знать. Эта девушка тоже была в твоей машине. Улики подтверждают это. В твоей машине обнаружены ее волосы.

Фудзио молчал. Если они уже все знают, что им еще нужно? Ему просто нечего сказать. Он молчал. Поясницу сковывала чудовищная боль. Когда Фудзио пытался принять другую позу, боль не только не отпускала, а становилась совсем непереносимой. Фудзио пришла в голову мысль, что смерть была бы избавлением. Если он умрет, боль в пояснице умрет вместе с ним.

Фудзио старался думать о чем-то приятном и игнорировать вопросы полицейских. Сейчас он мог думать только о встрече с Юкико.

…Фудзио снова видел в саду голубые цветы вьюнков «Синева небес» и подходил к двери ее дома. Он открывал входную дверь, и из глубины дома доносился ее беспечный голос: «Да-да!», но сама она никак не появлялась.

Когда Фудзио, наконец, увидел лицо Юкико, он постарался скрыть от нее свою радость и, нахмурившись, строго спросил:

— Что же ты дверь на ключ не запираешь? Это опасно.

— Возможно. Но к нам никто не ходит.

— А я не в счет? Будь осторожна. В мире много плохих людей.

Обдумав этот воображаемый диалог, Фудзио нашел его странным, но в мечтах он радостно рассмеялся. Сейчас Фудзио даже не хотелось думать о том, придет ли когда-нибудь день этой встречи. Если она и состоится, то очень-очень нескоро. При этих мыслях ему казалось, что его покидают жизненные силы.

Фудзио не задумывался о том, что, убивая, он сам лишил себя встреч с Юкико. Наверное, это было крайне «неосмотрительно».

Если когда-нибудь он снова посетит дом Юкико, где цветут те вьюнки… Тут Фудзио даже содрогнулся при мысли о том, что к тому времени она может умереть. Но если в том доме не будет Юкико, Фудзио разрыдается на пороге.

Сможет ли он добиться встречи с Юкико? Если ему это не удастся, он даже в мечтах не увидит ее дом. Сейчас Фудзио прекрасно понимал заключенных, решившихся на побег из тюрьмы. Он тоже начал обдумывать самые невероятные способы сбежать из этого места.

В тот вечер допрос закончился почти в десять вечера.

Он попытался встать со стула, но от пронзившей поясницу боли не смог сразу подняться. Письмо Юкико по-прежнему лежало на столе. Фудзио решил взять его с собой в камеру, чтобы перечитать.

— Письмо останется у меня, — сказал Хигаки.

Фудзио разозлился:

— Так это же мое письмо!

— Поэтому я и возьму его с собой. Оформлю для вас документ, что беру письмо на временное хранение, — сказал Хигаки, стараясь успокоить Фудзио.

— Отбираете?

— Беру на хранение. Сейчас подготовлю документ.

Фудзио вскочил со стула, но тут же был вынужден смирить свой гнев и сесть.

— Кстати, я до сих пор ничего не решил насчет адвоката, — сказал Фудзио.

— Вам не понравился адвокат, что приходил к вам?

— Его прислал мой шурин. Он наверняка попросил его подставить меня. В этом письме мне предлагают помощь — все, что угодно. Вы не могли бы сообщить Юкико Хате о моей просьбе? Пусть она найдет адвоката.

— Среди ее знакомых есть адвокат?

— Этого я не знаю, но чем-то она поможет. Это моя просьба.

В полицейском управлении Миуры насчитывалось пять маленьких камер предварительного заключения — таких же, как камера Фудзио.

Каждая из них была площадью в девять квадратных метров с пробковым покрытием. В новых полицейских участках камеры делали такие, чтобы заключенные не жаловались, что им приходится спать на голых досках. Такой пробкой застилают полы в яслях и детских садах. Идиот-охранник хотел осчастливить Фудзио, заявив, что пробка — очень дорогой материал. Фудзио счел это враньем. Правда, человек из соседней камеры разъяснил, что есть разные сорта пробкового дерева.

Фудзио находился в камере один. Камеры располагались в форме буквы «L» и стол охранника стоял так, чтобы он мог видеть двери всех камер. Заключенным предписывалось хранить молчание, а охраннику — следить за заключенными, но иногда он отлучался на короткое время. Конечно, это были считанные минуты, но и в редкие мгновения Фудзио удавалось многому научиться.

В одной из камер сидел мужчина, хорошо знавший тюремные порядки. Рядом сидел странный тип, обращавшийся к охраннику со словом «сэнсэй».[50] Фудзио видел его лишь мельком, но понял, что ему лет сорок, и рассмотрел наметившуюся на темени плешь.

Однажды, улучив момент, когда охранник отошел, Фудзио окликнул сосед:

— Эй, у тебя что, спина болит?

Фудзио подумал, что он обращается к кому-то другому.

— Сосед, ты ночью стонал.

— Извини, если громко. Меня заставляют сидеть слишком долго.

— А ты кричи погромче: больно, больно! Они тебя к доктору отведут. Когда я бываю в этом «пансионате», залечиваю все зубы. Здесь все услуги бесплатно.

Это словечко «услуги» вполне отвечало духу времени. Если расколоться, ведущий допрос полицейский бывает готов исполнить едва ли не любую прихоть. Один заключенный рассказывал, что после признания ему принесли кофе и кучу сигарет. Его даже угостили пирожным. Слово «пирожное» всколыхнуло воспоминания о давно забытом вкусе крема. У Фудзио даже заныл язык.

— В таком случае могут отпустить «домой» в пять часов.

Под «домом» подразумевалась камера, куда не часто удавалось вернуться так рано и хотя бы спокойно полежать.

— Эй, сосед! На тебя наручники надевали, когда водили к зубному врачу? И веревку на пояс привязывали?

Наручники — ладно, но Фудзио надеялся, что его поведут к врачу без веревки. Сосед неприятно рассмеялся.

— Размечтался! Лечат бесплатно, но только когда ты закован в наручниках и с веревкой. Они там ничего с тебя не снимают.

Видимо, сосед хотел пошутить. Но это заставило Фудзио отказаться от идеи похода к врачу. А при одной только мысли о своре писак и фотографов Фудзио охватывало бешенство. Но было понятно, что сосед почитает за счастье даже короткую прогулку, хотя бы и с веревкой.

Фудзио ясно понимал, что он в клетке, но предпочитал думать, что это не он, а охранник сидит в клетке, а Фудзио просто пришел посмотреть на него. Если бы не подобные фокусы, Фудзио давно бы сошел с ума.

Среди охранников был один разговорчивый тип по имени Танака. Он часто засыпал во время ночного дежурства. Придвинув стул к столу, он становился похож на гребца в лодке. Из камер была видна только его спина, и казалось, что охранник читает документы. Иногда Танака почти падал со стула во сне, но непостижимым образом умудрялся сгруппироваться и вернуть равновесие. Когда Танака бодрствовал, он болтал, не закрывая рта. Особенно его волновало падение нравов среди продавщиц супермаркетов, в которые его жена ходила за покупками. Раньше продавцам можно было доверять, но теперь он заподозрил, что чеки выбивают неправильно. Он постоянно твердил, что, когда получаешь чек, сплошь и рядом обнаруживается обман. Так что покупателю нужно быть бдительным.

На Новый год Танака с семейством ездил в Ниигату, на обратном пути они решили заехать на родину жены, в Коморо. Когда в Такасаки они делали пересадку, у них перепутали билеты, и они едва не опоздали на свой поезд. Хорошо, что они вовремя обратили внимание. Этот рассказ подразумевал, что железная дорога стала хуже, когда железнодорожные линии перешли в частное владение. Похоже, именно этот случай был самым значительным событием в жизни Танаки, он пересказывал его неоднократно и всегда в конце назидательно добавлял:

— Вот что может случиться. Так что надо быть внимательным при посадке на поезд.

Фудзио казалось несколько странным подобное предостережение тюремным заключенным.

Однако в отличие от других полицейских, Танака относился к Фудзио хорошо.

— Эй, Уно-сан! Сейчас вы настолько знамениты, что во всей Японии нет человека, который бы вас не знал! Окажись вы на свободе, сами бы увидели! Я езжу на работу на экспрессе линии «Кэйхин», и сегодня утром видел в трех журналах ваши фотографии.

Не обращая внимания на то, что Фудзио буквально кипел от злости, Танака продолжил:

— Вы помните вашего классного руководителя в средней школе, по фамилии Ота? Вот что он заявил в интервью одному еженедельному журналу: «Я надеялся, что Фудзио станет более достойным человеком. Ему никогда не хватало терпения. Но иногда он просто блистал». Похоже, он был неплохим учителем, этот Ота, да?

— Ота никогда не был моим классным руководителем. Он врет, что хорошо меня знает…

— Как зовут женщину, в которую вы влюблены?

Фудзио молчал

— Она, кажись, тут рядом живет. К ней наш Хигаки-сан все время ходит, все вопросы ей задает. Но Хигаки-сан — хороший человек.

Фудзио так и не смог понять, зачем Танака говорит все это, но ощутил острое желание уничтожить его.

Сержант Хигаки действительно часто захаживал к Юкико, это не было ложью. Танака не прибегал к подобным уловкам, чтобы вызвать человека на откровенность.

Хигаки ходил в дом Юкико, чтобы понять, что за человек этот Фудзио Уно, о котором она, похоже, знала больше, чем другие. Как оказалось, дружбы он ни с кем не водил. Школьных друзей у него не было. Не было и хобби. Он не общался с соседями. Он не пил, по барам и прочим злачным местам не шлялся, связей с женщинами не поддерживал. Однако опытный Хигаки чувствовал, что за преступными действиями лживого Фудзио Уно стоят какие-то веские причины.

Хигаки также понимал, что журналистская братия не дремлет и нужно держать ухо востро. Они даже устроили рядом с полицейским управлением Миуры временный корреспондентский пункт. Здесь были репортеры телекомпаний, газет и журналов. Все журналисты знали номер машины, на которой ездил Хигаки, — маленького японского автомобиля «Таро».

Поэтому Хигаки не мог ездить к Юкико на машине.

Около восьми часов утра он, переодевшись в джемпер, вышел из дома и сел на велосипед.

Хигаки извинился перед Юкико за то, что вынужден побеспокоить ее в столь необычно ранний час. Только так можно избежать слежки журналистов.

— Я побеспокоил вас, извините. Но есть обстоятельства, которые мне непонятны. Если журналисты разнюхают и напишут, они все переврут. Уно будет очень расстроен. Я хочу его понять. Хочу, чтобы все было законно и справедливо. Думаю, что в этом деле помочь можете только вы, Хата-сан. Еще Уно-сан просил меня передать вам свою просьбу.

Конечно, Хигаки помнил о том, что он полицейский, поэтому говорил так, чтобы Юкико не могла его перебить и выслушала до конца.

— Ничего, я рано встаю. Сестра вчера заночевала в Токио, а я только собиралась сесть за работу.

По Юкико невозможно было сказать, что она только что встала.

— Это хорошо, что вы зашли, хотя у меня срочная работа… — сказала Юкико в некотором замешательстве. — Я шью кимоно, и заказчица просила меня закончить к концу месяца. Она едет работать заграницу и хочет взять его с собой.

— А вы не могли бы делать дело и отвечать на мои вопросы?

— А можно?

На лице Юкико выразилось облегчение, и Хигаки подумал, какой же она искренний человек. Хигаки уселся как раз на тот самый дзабутон, на котором раньше сиживал Фудзио, разумеется, сам того не подозревая.

— Сестры нет, поэтому я не варила кофе. Могу предложить чай. Хотя Хигаки из вежливости отказался, Юкико все равно подала

чай и уселась на рабочее место.

— Скажите, Уно-сан по натуре был вздорным человеком? — спросил Хигаки, устраиваясь поудобнее.

— Да нет… — пожала плечами Юкико, принимаясь за шитье. — Вообще я впервые познакомилась с человеком, который сознательно убил другого человека, — не просто, скажем, сбил его машиной, а именно убил. Разумеется, это ужасно. Но меня больше всего терзает то, что я не могу понять, зачем он это сделал. Если знаешь причину даже дурного поступка, на душе как-то легче. Тогда уже можно судить, что к чему. Грустно, когда не понятно. Я и впрямь не способна разгадать его, могу только догадываться.

— Значит, даже вы его не смогли понять…

— Не смогла.

— Несмотря на то что вы встречались… — Хигаки постарался, чтобы во фразе не прозвучало иронии.

— Он просто заходил. Иногда. Точно так же, как сегодня пришли вы. Я всегда благодарна людям, что приходят в мой дом. Не потому, что я скучный синий чулок… Просто почитаю за благо, когда кто-то вспоминает, что я есть на этом свете, и приходит меня навестить.

Хигаки был поражен. Какая безыскусная простота…

— Извините, можно задать вам очень личный вопрос? — спросил он. — Вы не могли бы припомнить, что он говорил, что делал, когда приходил к вам?

Задав вопрос, Хигаки перевел глаза на сад за окном.

— Почти то же самое, что и вы сейчас, — удивленно ответила Юкико. — Сидел на вашем месте, пил чай, ел пирожки мандзю, иногда что-то рассказывал. Например, как он подобрал кошку, а она сбежала и он видел, что ее задавила машина…

Хигаки слушал, но так и не вспомнил, чтобы Фудзио что-либо говорил про кошку.

— Он был очень добр ко мне. Наверное, потому, что я одинока. Однажды он сказал, что если я заболею, он будет за мной ухаживать.

— Вы ему нравились?

Юкико мягко улыбнулась:

— У него не было причин испытывать ко мне неприязнь или отвращение. Я старше, да и сердиться на меня не за что. Однако его мнение обо мне — это его личное дело. Я всегда так считала. Денег в долг я у него не просила, я и сама могу заработать. Требовать роскошных подарков я тоже не собиралась.

Хигаки редко встречал женщин, похожих на Юкико. Она так четко, не по-женски, излагала его собственные мысли, что Хигаки словно видел себя со стороны.

— Да, в денежном плане я его не обременяла. Однажды он сам решил преподнести мне подарок.

— И что он вам подарил?

— Тарелочку, выполненную в старинной технике «госу». Она ему очень понравилась, и он решил сделать мне подарок. Хотите взглянуть?

— Да, разумеется.

Тарелочка была диаметров сантиметров в пятнадцать, ободок ее выдавался сантиметров на пять. На ней были нарисованы нежные пионы.

— Дорогая, наверное, вещь, — заметил Хигаки, вертя в руках тарелочку. Раньше ему никогда не приходилось видеть подобные тарелочки.

— Я не очень разбираюсь в этом. Показала сестре, она сказала, что тарелочка явно не дешевая, наверное, стоит несколько десятков тысяч иен. Раньше такое можно было купить дешевле. Но сейчас в моде старинные вещи, и цены сильно поднялись. Как-то сестра отвечала в журнале за специальный выпуск, посвященный керамике. Она просто ужаснулась ценам.

— А что он сказал, когда принес подарок?

— Я уже и не помню. Вроде как шел мимо, увидел, понравилась, купил и решил преподнести мне…

— А во что она была упакована?

— По-моему, завернута в газету. Видимо, это было куплено в какой-то недорогой лавочке. Но я подумала, что в антикварных лавках так принято.

— Уно-сан не рассказывал вам о других женщинах?

— Он рассказывал о разводе с женой, как из-за этого сердится его мать.

— А как вы познакомились с ним?

— Он подошел к изгороди моего сада и заговорил со мной. Его поразила красота вьюнков. Он сказал, что хочет попросить у меня семена.

— А он не сказал, как очутился здесь рано утром? Почему оказался в столь безлюдном месте?

— Кажется, он сказал, что шел по делам… Он говорил, что занимался поставками удобрений для сельскохозяйственных кооперативов.

— Это ложь.

— Должно быть. Он и про свой возраст тоже солгал, что вообще-то довольно странно. Ему ведь тридцать два? А мне он сказал, что тридцать пять.

— Можно задать вам еще один вопрос? — спросил Хигаки. — Правда, это выходит за рамки служебной необходимости. Вы всегда отзываетесь об Уно-сан с большим уважением. Почему?

— Вы, наверное, считаете, что убийца этого недостоин, — сказала Юкико, явно обдумывая ответ. — Когда-то моя мама сказала: «Не суди о людях по внешнему виду». О людях, которые достигли высот в своей профессии или добились высокого положения, принято говорить уважительно, а на тех, кто ничего не добился, мы смотрим сверху вниз. Это неверный подход. Осуждать и ругать Уно-сан могут только два человека — родители убитого Кэна. Ведь вы тоже называете его вежливо — «Уно-сан»? Я думала, что в полиции обвиняемых называют без суффикса вежливости…

— У нас нет определенных правил на этот счет. Каждый полицейский говорит так, как считает правильным. Многие руководители называют заключенных просто по фамилиям. Я же считаю необходимым добавлять суффикс вежливости «сан», так и обращаюсь к заключенным. Начальник управления позволяет нам самостоятельно решать подобные вопросы.

— Значит, люди преувеличивают, когда говорят, что полиция вечно задирает нос и придирается?

— Разумеется, — сказал Хигаки. — А о придирках вы тоже от матушки слышали?

— Нет, я дожила до определенного возраста, так что о некоторых вещах могу судить сама.

— Я считаю, что доброта и строгость в равной мере необходимы. Замечательно, если вы обладает обоими качествами. Тогда вы действительно беспристрастный человек.

— Вы считаете себя добрым?

— Я никогда не знал своих родителей. Я — подкидыш. Меня вырастил приемный отец. Он был очень добрый человек. Отец и научил меня доброте, научил понимать, что именно в ней заключается сила.

— Какие это прекрасные слова: «Сила — в доброте»! Вам так повезло… Вы смогли открыть для себя нечто замечательное.

Хигаки рассмеялся. Заявление Юкико он счел несколько высокопарным.

— Вообще-то у меня к вам есть одно дело. Вы, конечно, можете отказаться, но Уно-сан просил вас найти ему адвоката.

— Адвоката? — переспросила Юкико.

— Да, он отказался от адвоката, которого прислал его шурин. Поэтому он попросил Вас найти ему другого.

— Вообще-то это удивительно. О чем думает Уно-сан? Что у меня куча знакомых адвокатов? Я никогда не имела отношения к судопроизводству.

— Так и передать? Тогда он будет вынужден взять защитника, которого назначит государство.

— Подождите. Я должна подумать. Может быть, ничего и не выйдет, но нельзя отказывать человеку, не подумав.

Юкико задумалась. Почему Фудзио обратился к ней с такой просьбой? Очевидно, что в его семье отношения совсем осложнились, коль скоро он отказался от адвоката, которого нашли родственники. Юкико вычитала в журнале, что отца Фудзио поместили в дом престарелых и он совсем перестал разговаривать, а у матери плохо с сердцем и она лежит в больнице. Магазин закрыт, семья сестры переехала к знакомым, куда-то в провинцию. Возможно, о Фудзио действительно некому позаботиться…

Томоко, наверное, знает кого-то из адвокатов…

Однако, когда Юкико обратилась к Томоко за помощью, та даже слушать не пожелала.

— Это уже выходит за всякие рамки! Хорошо, я познакомлю тебя с адвокатом, как тебе будет угодно! А он сможет с ним расплатиться? Его семья распалась, а у него наверняка и денег-то никаких. Он отказался от услуг того адвоката, что прислал его шурин. Значит, шурин тоже теперь не даст ни гроша!

Юкико даже не представляла, в какую сумму может обойтись адвокат, который возьмется за такое серьезное дело. Если она пойдет к адвокату сама, то платить придется ей. Нельзя получить что-то, не заплатив. Люди слишком привыкли ждать бесплатных благ, как будто счастье может само свалиться в руки.

На миг Юкико подумалось, что она запуталась в паутине, раскинутой Фудзио Уно. Но ведь она же не Будда, пришедший помогать людям! Хотя связь между Фудзио и Юкико тонка, как паутина, он постарается добраться до нее — как паук до попавшейся мухи. В таком положении он сейчас оказался…

Юкико прожила этот день с тяжелым чувством. Она решила в ближайшее же время посоветоваться с несколькими знакомыми, расспросить их об адвокатах, хотя сама не верила в свои возможности. Юкико настолько живо представила себе искаженные удивлением и ужасом лица собеседников, что словно наяву услышала их ответы.

«Искать адвоката для убийцы? Да это вне всяких пределов! Если люди узнают, что вы с ним встречались, то и у вас возникнут проблемы. Его же все равно осудят. Этот человек — сущий дьявол! Зачем дьяволу адвокат?…»

Время шло, но ничего не менялось. Посоветоваться было не с кем, сестра все не возвращалась домой. Юкико сосредоточилась на работе. Она твердила себе, что сейчас важнее всего закончить к сроку кимоно для клиентки, уезжающей за границу.

Однако от шитья начало сводить плечи. Юкико было решила налепить согревающий пластырь, но дома пластыря не нашлось. Недавно она делала уборку и выбросила все лишнее.

Только на другой день она выбралась в аптеку за пластырем.

Аптека располагалась рядом с рынком, на котором Юкико обычно делала покупки. Хозяйки таких аптек часто глуховатые пожилые женщины. Некоторые люди избегают покупать лекарства в подобных местах, потому что приходится кричать. Однако Юкико старалась поддержать старых владелиц аптек и покупала лекарства именно в их заведениях.

Пластыря в аптеке не оказалось, но Юкико купила лекарство, которое присоветовала хозяйка. Аптека находилась в очень узком извилистом переулке. Игравшего на тротуаре мальчика детсадовского возраста толкнул несшийся по переулку велосипедист. Юкико тут же подбежала к малышу.

— Он тебя ушиб? Молодец! Даже не заплакал, — сказала Юкико. Увидев, что из разбитого колена малыша сочится кровь, она решила, что нельзя оставлять его на улице.

— Где ты живешь?

Ребенок кривился, сдерживая слезы, потому что колено явно болело, но сдержался и ответил:

— Тут рядом.

— Ты сможешь идти сам?

Мальчик мрачно кивнул. Юкико подумала, что дома ему скажут, чтобы он терпел и не плакал, а за слезы, скорее всего, отругают. Конечно, она могла взять его на руки, но в Юкико заговорила осторожность. Это было бы слишком неосмотрительно. Чего доброго, ее еще примут за похитительницу. Такое сейчас время.

Мальчик шел, подволакивая ногу. Он доверчиво и крепко сжимал ее руку. Наконец они подошли к дому, выкрашенному белой известкой. Мальчик открыл дверь и крикнул:

— Мама!

Юкико не решилась уйти сразу по двум причинам. Если она просто молча уйдет, ее могут заподозрить в чем угодно. Но, кроме того, имелась более веская причина, по которой ее ноги словно приросли к месту. На входной двери висела табличка с надписью «Юридическая контора Кадзами».

Поразмыслив, Юкико вслед за ребенком вошла в прихожую, дверь которой осталась приоткрытой.

В прихожую вышла худощавая женщина в очках, с виду ровесница Юкико. На ней был кирпичного цвета свитер, из которого выглядывал воротничок белой блузки.

— Извините за вторжение. Могу я увидеть адвоката Кадзами? Моя фамилия Хата. Я оказалась рядом, когда вашего сына толкнул велосипедист. Мальчик разбил коленку, и я подумала, что его следует отвести домой.

— Я вам очень обязана, большое спасибо! Он сейчас плачет навзрыд.

— У вас адвокатская контора?

— Да.

— Это такое удачное совпадение, что даже смешно… Мне так нужен адвокат, я ищу уже несколько дней! Ваш муж дома? Я могла бы с ним поговорить?

На лице женщины выступил румянец, как у озорной девочки.

— Адвокат — это я. Меня зовут Нагиса Кадзами.

— Вы?!.. — Юкико не смогла скрыть изумления.

— Проходите, пожалуйста. Я уже обработала сыну ссадину, она быстро заживет. Ничего страшного.

Она провела Юкико в маленький кабинет, располагавшийся слева от прихожей. Напротив был офис, где сидела полная девушка. Оттуда доносилось жужжание принтера.

В кабинете стояли диван, на котором могло усесться несколько человек, и стол. На стене висела картина маслом; на ней был изображен пляж, небольшой мыс и корабли. На полках в горшках цвела розовая азалия. Плач малыша затих, и теперь Юкико слышала лишь глуховатый голос матери, успокаивавшей мальчика.

— Мы заставляем ждать тетю, которая помогла тебе, когда ты упал, позаботилась о тебе, привела домой. Тебе не кажется, что не следует так вести себя при ней?

— Не кажется!

— Да? — с интересом спросила мать.

— Ну, немножечко кажется.

— Правильно. Тогда мама пойдет и поговорит с этой тетей. Ответом послужило молчание, как знак согласия.

— Извините, что заставила ждать. Он в этом году уже пошел в школу, а я все еще балую его…

— Ну, что вы! Я даже позавидовала, когда услышала ваш разговор. Я-то живу одна, никогда не была замужем.

— Вы живете где-то поблизости?

Юкико рассказала, где находится ее дом, решив, что в дальнейшем это может пригодиться.

— Это не у вас в саду растут вьюнки?

— У меня.

— Я так и подумала. Мы когда-то гуляли там с сыном, и нас поразила красота ваших вьюнков. Мы долго ими любовались.

— Удивительные вьюнки. Они словно притягивают людей. Так произошло не только с вами. Однажды на них обратил внимание даже совершенно незнакомый мужчина. Я бы хотела поговорить как раз о нем

— Наверное, многие интересуются вашими вьюнками? Они такие красивые…

— Вы не скажете, в какой области вы специализируетесь? Может быть, я обращусь к вам за помощью, — Юкико никак не могла решиться подробно рассказать о своем деле.

— Пожалуй, я занимаюсь всем, хотя это странно звучит. И гражданскими исками, и уголовными делами, и разводами, и наследованием имущества. Как-то мне довелось заниматься делом, связанным с общественной безопасностью. Тогда случился скандал из-за американской базы в Йокосуке. Впрочем, тогда мой клиент воспользовался правом на молчание, — ответила Нигиса Кадзами, а потом спросила:

— Позвольте узнать, что у вас за дело?

— Это касается Фудзио Уно. Слышали о таком? Его имя сейчас на первых полосах всех газет, — как можно спокойнее ответила Юкико.

— Это первый его арест?

— Что? — переспросила Юкико.

— Он прежде не сидел в тюрьме?

— По-моему, да. Но подробностей я не знаю. Я даже не знаю, почему он попросил меня найти ему адвоката.

— А у него еще нет адвоката? — с некоторым удивлением уточнила собеседница.

— Его шурин нашел для него адвоката, но тот не понравился Уно-сан, и он отказался от его услуг.

Нагиса Кадзами тихо рассмеялась.

— Уже по одному этому можно заключить, что он человек с большими странностями.

— Если вы возьметесь за это дело, я бы обсудила с вами два момента. Во-первых, я не слишком хорошо знаю этого человека. Поверьте, я не притворяюсь только потому, что он преступник. Он приходил ко мне, когда у него случалось настроение, потом пропадал.

— Я тоже не навязывалась ему. Просто не прогоняла. Я живу одиноко, шью кимоно на дому. Гости у меня бывают редко, поэтому я благодарна каждому, кто приходит в мой дом. Словом, я не была любовницей этого человека. Второй вопрос волнует меня больше. Когда адвокат берется за такое серьезное дело, он вправе рассчитывать на Достойную плату. Но у меня нет больших денег, хотя кое-что отложено. Хватит ли этих денег, не знаю.

— То есть сам подзащитный или его семья не станут оплачивать адвоката?

— Этого я не знаю. Я не говорила об этом ни с ним, ни с его родственниками. А о своей работе он постоянно лгал. У меня такое ощущение, что его семья, собственно, не знала, как с ним быть. Они послали к нему адвоката, но тот ему не понравился. Тогда родня, вероятно, решила: пусть теперь сам думает, что делать.

— Насчет гонораров… Фиксированных ставок у адвокатов нет, — пояснила Нагиса. — Думаю, вам не стоит беспокоиться.

Нагиса умолкла. Юкико, испугавшись, что у той возникли сомнения, решилась нарушить молчание.

— Наверное, это странно, когда незнакомый человек приходит к вам в дом и заводит речь о Фудзио Уно. Он ведь сейчас по-своему знаменит. Но нормальный человек вряд ли захотел бы стать популярным такой ценой. Тем не менее многие с удовольствием похвастались бы знакомством с любой знаменитостью. Моя сестра работает водном токийском издательстве, она редактор журнала и знает людей лучше, чем я. Она часто рассказывает мне подобные истории. Мне кажется, что прежде чем браться за это дело, вам следует поговорить с одним следователем из полицейского управления Миуры. Его фамилия Хигаки. Поговорите с ним, он объяснит, почему я обратилась к вам с такой просьбой.

— Я хорошо знаю Хигаки-сан! Он раньше работал в Йокосуке, мы часто встречались по служебным делам. Потом, полгода назад, его перевели сюда. Мне кажется, он был рад этому.

— Я даже подумывала попросить его порекомендовать мне адвоката, ведь при отсутствии связей мне трудно что-то сделать…

— Тут он вам не помощник. У полиции к таким вещам свой подход. В вашем случае речь идет не о государственном защитнике, поэтому полицейские воздерживаются от каких-либо советов.

— Я понимаю, о чем вы говорите. Но если вы позвоните Хигаки-сан, он расскажет вам кое-какие подробности.

— Хорошо. Во всяком случае, это будет вполне естественно. Мне понятны ваши мотивы. Но если мы придем к согласию, нужно будет как можно скорее встретиться непосредственно с самим подследственным. Тогда-то и придется позвонить Хигаки-сан. Он довольно часто встречается с моим мужем, они любят пропустить вдвоем рюмочку-другую.

— Ваш муж связан с полицией? — удивилась Юкико.

На лице Нагиса Кадзами появилось какое-то странное выражение:

— Нет, мой муж занимается гончарным искусством. Юкико не нашлась, что ответить.

— Хорошо, что у нас профессии такие разные. Может, он и знает имя Фудзио Уно, но только благодаря шумихе в прессе. Во всяком случае, прежде он никогда не интересовался подобными вещами. Он совершенно равнодушен к вопросам преступления и наказания. Хигаки-сан и мой муж познакомились, когда я выступала защитником на одном судебном процессе, потом сдружились. Когда слушаешь их разговоры, просто диву даешься. Эта парочка обсуждает потусторонние, философские темы — толкуют о земле и об огне, о дзэн-буддизме…

— Я хотела спросить вас еще об одной вещи. Я дилетант, но меня это волнует, — сказала Юкико.

Нагиса кивнула.

— Даже мне ясно, что судебный процесс по делу Уно-сан будет трудным. Это естественно. Уно-сан не имеет никаких шансов, верно? Значит, он может испортить репутацию адвоката? Ведь защитник обычно надеется на благоприятный исход, он надеется, что его клиента оправдают. Но в данном случае вы взвалите на себя заведомо провальное дело?

— Многие мои коллеги рассуждают именно так. Они стараются браться за выигрышные дела, которые широко освещаются в прессе. Они не хотят бороться за безнадежных клиентов, чьи дела не принесут им громких побед. Но и в нашей работе случается действовать из чисто профессионального интереса. Работа должна приносить удовольствие. В ней наша жизнь — а это уже интересно!

— Значит, вы решились все-таки взяться за это дело несмотря на его безнадежность?

— Все не так просто. Представьте, что речь идет о медицине. Допустим, я не знаменитый профессор из столичной клиники, а всего лишь скромный врач из сельской больнички. Скажем так, по специальности я хирург. Но когда ко мне приходит больная и жалуется: «Посмотрите, доктор, у меня на глазу ячмень вскочил», — я не отказываюсь помочь такой пациентке. Нельзя ведь сказать ей: «Я — хирург, поэтому не лечу бабушек с простудой».

Конечно, пациент может обратиться в солидную клинику, но если он придет ко мне, я не оставлю его без помощи… Случается, что обвиняемые, как Уно-сан, отказываются от адвокатов, потому что они им не нравятся. Бывает и так, что лучше пригласить одного малоизвестного, но здравомыслящего адвоката, чем нескольких знаменитостей. Порой энергичный человек способен в одиночку сделать гораздо больше.

Поэтому я взяла за правило браться за любое дело. Я отказываю только тем клиентам, которые смотрят на меня свысока. Люди зачастую считают, что, отказавшись от моих услуг, они легко найдут замену. Но остаются у разбитого корыта.

— А может получиться иначе? Скажем, вы очень старались, но успеха не добились? Например, когда подзащитный оказался лгуном или вы не получили положенного гонорара? — спросила Юкико.

— Почти все лгут, — рассмеялась Нагиса, и лицо у нее помолодело. — Я привыкла ко лжи подзащитных. А насчет денег муж сказал мне в день нашей свадьбы следующее: если ты хочешь быть адвокатом, занимайся этим просто в свое удовольствие. А на наше пропитание я заработаю сам. Думай не о гонораре, а только о том, нужно ли тебе самой и твоему подзащитному, чтобы это дело вела именно ты.

— Замечательные слова! — Юкико даже позавидовала.

— Поначалу я до конца не оценила их. Муж и сам занимается гончарным ремеслом ради удовольствия. Вот мне и показалось тогда, что он сказал это из-за того, чтобы не показаться эгоистом. Дескать, он занимается любимым делом, а мне не позволяет, — с легкой иронией сказала Нагиса. — Однако со временем я поняла, что работать ради удовольствия вовсе не просто. Не следует думать, будто работа себе в удовольствие предполагает безответственность. Да как определить, есть ли для тебя и для клиента смысл в судебном иске?…

В самом начале я мучилась сомнениями. Я вникала во все, вплоть до самых незначительных мелочей. Это для меня плюс? — задавала я себе вопрос. Если это плюс для меня, — значит, уже хорошо. С другой стороны, поможет ли мое участие клиенту? Спасет ли его от опасности? Поэтому я не искала проторенной дороги. Я решила полагаться на выбор клиента.

— Тогда мы думаем одинаково. Я — христианка, но не рьяная, а скорее умеренная. В христианстве такое решение называют божьим промыслом.

— Я рада, что вы тоже так считаете.

— Я люблю все то, что доставляет людям радость.

— И я. Хотя считается, что юристы — непременно сухари и трудоголики. Но я очень люблю веселиться. Услышав вашу последнюю фразу, я поняла кое-что важное. Мой муж воспитывался бабушкой. Она… уже умерла. Но она была христианкой. Однако в детстве мой муж не хотел ходить в церковь, он не крещен. Но мне все же кажется, что та его фраза — о работе для удовольствия, для собственного блага, — что она является результатом бабушкиного воспитания. — Нагиса задумалась. — Я ответила на ваши вопросы, Хата-сан, можно теперь я спрошу у вас кое о чем?

— Да, конечно, — кивнула Юкико.

— Вас, верно, больше всего беспокоит вопрос гонорара. Так? Конечно, нельзя отдариться костюмом или коробкой конфет и считать вопрос решенным. Почему вы решили отдать большие деньги ради случайного знакомого, который постоянно вам лгал даже о своей работе? Может, потому, что вы христианка? Потому, что нельзя отказывать страждущему? Особенно такому человеку, как Уно, судьба которого вызывает у вас сострадание… Вы поэтому решили за него заплатить? Хорошо, если он скажет спасибо… Иначе выходит, что вы бесцельно выбросите на ветер деньги, которые копили долгие годы!

— Я плохо знаю людей. Сестра всегда упрекает меня в неблагоразумии, — нерешительно сказала Юкико. — Когда я упомянула, что хочу найти адвоката для Фудзио Уно и оплатить расходы, мне показалось, что она сильно разозлилась. С ее точки зрения, плохо уже то, что я собралась ему помочь. У нас не так уж много денег, их, конечно, жаль, но главная проблема в том, что я окажусь связанной с преступником. Моя сестра — сама журналист, поэтому она прекрасно понимает логику своих коллег. И возмутилась она потому, что я затеяла заведомо безнадежное и дурацкое, по ее мнению, дело. Но если я дам денег на защиту Уно-сан, это будет даже не ради него. Мне кажется, я сделаю это ради себя самой…

— Поясните, пожалуйста. Почему — ради себя? — с интересом спросила Нагиса.

— С Уно-сан все вышло так неожиданно, словно я столкнулась со стихийным явлением. Я не принадлежу к числу тех, кто заранее планирует, на что израсходует деньги. Вместо того чтобы пустить ихна наряды или путешествия, я лучше отдам на гонорар за защиту Фудзио-сан в суде. Так редко выпадает случай потратить деньги на спасение человеческой жизни или на какое-нибудь научное открытие. Все это… крайне важно. Мне кажется, что у меня больше не будет такого шанса — поддержать человека, действительно нуждающегося в помощи. Я плачу деньги, чтобы узнать, как будут развиваться события… Может быть, я скажу глупость, но это все равно что заплатить высокую цену за входной билет в театр, чтобы увидеть потрясающую трагедию.

— Я вас прекрасно понимаю, — ответила Нагиса. — Но на сцене появятся только лжец Фудзио Уно и я — начинающая актриса. Конечно, прокурор и судья тоже выйдут, хотя вряд ли они будут звездами трагедии. Не знаю, понравится ли вам все это.