Скала альбатросов

РАЗОЧАРОВАНИЕ МАРИО

Для Марио началась напряженная жизнь. Он пригласил к себе Вито Берлинджери из Тревико и попросил послужить ему в роли министра сельского хозяйства. Вито был прирожденным земледельцем. Его родители, мелкие буржуа из Тревико, послали сына учиться в Неаполь, надеясь, что тот сделается офицером или судьей, но Вито разочаровал их. Он занялся экономикой и агрономией — окончил Школу Дженовези, знакомился с нововведениями в земледелии в Тоскане. Вернувшись в свое небольшое имение в Тревико, он принялся экспериментировать. Вывел небывалый сорт твердой пшеницы, урожайность которой была вдвое выше обычной. Придумал особый контейнер, где зерно хорошо проветривалось и дольше сохранялось. Проводил опыты с хлопком и стал выращивать шелковицу для разведения шелковичных червей. Однако все эти начинания не выходили за пределы его имения, так как он располагал весьма ограниченными средствами.

Марио вспоминал Берлинджери всякий раз, когда сталкивался в военных походах с бедствиями крестьян, с их нищетой. Все это и вынуждало его настойчиво приняться за реформы. Вито приехал в Тревико с целой повозкой книг и расположился в небольшом доме рядом с виллой маркизы. Так он познакомил Марио со своими сокровищами: итальянское издание «Энциклопедии» Дидро и д’Аламбера, вышедшее в Лукке, перевод основных философских трудов Локка и Юма, «Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита, «Уроки коммерции» Дженовези, труд Интьери «О надежном хранении зерна», а также «Рассуждение о самых необходимых способах процветания в сельском хозяйстве» Убальдо Монтелатичи, «Опытный земледелец» Козимо Тринчи, наконец «Книга о монетах» Галиани и многие другие сочинения.

Продумав программу, Марио пригласил к себе на виллу администраторов из Виесте, Пескичи, Вико-Гарганико, Роди, Санни-кардо, Апричены, Лезины и Термоли, самых именитых граждан, должностных лиц, судей и наиболее важных прелатов. Приехали все, хотя бы из любопытства посмотреть на молодого генерала, полевого адъютанта кардинала Руффо, победителя республиканцев.

Марио вел себя чрезвычайно дипломатично, однако совершенно определенно заявил им, что Армия святой веры поможет всем, кто сражался под ее знаменами.

— Народ, который пошел за нами и проливал свою кровь, ждет, что его жизнь улучшится, если все делать так, как учили нас наши выдающиеся профессора Дженовези и Галиани, — добавил он, — а для этого нужно активно обучать людей лучшим, передовым технологиям в земледелии, промышленности и торговле.

Марио предлагал сотрудничество ради достижения успехов на всех землях Апулии. Он заявил, что готов финансировать строительство дороги на побережье от Термоли до Роди через Торре ди Милето, включая ту полоску земли, что отделяет Адриатическое море от озера Варано. Приходских священников он просил открыть школы для детей, также обещая им свою помощь. В свою очередь, Вито рассказал о современных возможностях земледелия и обещал предоставить книги и свои знания всем, кто захочет ими воспользоваться. К концу собрания присутствующих переполняли волнение и энтузиазм. Все завершилось торжественным обедом, в котором участвовала и маркиза.

Когда гости разъехались, Марио и маркиза устроились в креслах-качалках у колоннады. Это место располагало к отдыху. Огромный сад, который раскинулся перед ними, плавно спускался к морю, отливавшему голубизной. На горизонте блестели, словно жемчужины, острова Тремити. Маркиза Изабелла чувствовала, что счастлива. Она с гордостью смотрела на своего сына — такого интересного, сильного, умного… Конечно же, он по праву занимал важную должность в Управлении феодальными владениями и делами. Да; сын очень похож на нее, разве что Марио не так упрям. Мужчине легче добиваться поставленных целей. А ей-то приходилось чуть не силой принуждать своих служащих делать то, что нужно, в приказном тоне требовать с них, доходя порой до жестокости, а иной раз пуская в ход женское обаяние. Скольких тревог, скольких слез ей все это стоило! Но результат очевиден.

— Знаешь, мама, на войне я понял, почему народ был на нашей стороне, почему выступил против республиканцев, — сказал Марио. — Потому что республиканцы, якобинцы, используя реформы и устанавливая драконовские законы, украли у простых людей земли, которые должны были принадлежать им. Армия святой веры создавалась из крестьян, сражавшихся против новых хозяев, которые были хуже прежних — еще более безалаберные, жадные и невежественные. В результате реформ короля появился класс земельных собственников, которые по сути не имели к земле никакого отношения. Арендаторы, администраторы, сборщики налогов, экспортеры, коммерсанты, чиновники, офицеры — вся эта публика приобретала наделы только для того, чтобы иметь право сказать: «Я тоже дворянин». Но при этом они никогда не вкладывали ни единого дуката в развитие земледелия. Фердинанд IV пытался поднять урожайность, отчуждая церковные земли и отдавая их бедным крестьянам. Здесь, в Апулии, у короля, вы хорошо знаете, мама, было много земель, и он их все поделил между неимущими крестьянами. И что получилось? Все добропорядочные горожане хитростью, с помощью новых законов, адвокатов сумели завладеть ими. С другой стороны, что может сделать земледелец, получивший пять соток, не имея ни дома, ни скотины, ни инвентаря, ни семян, ни капитала? Ничего. Через два года он будет доведен до нищеты, и лавочники, чиновники приобретут у него эту землю за бесценок. Все королевство сегодня стало беднее, чем было до реформы Фердинанда. А причина все та же — земля принадлежит не тем, кто трудится на ней.

— Да, ты прав, — согласилась маркиза. — Я тоже видела этих владельцев — ни на что не способных горожан, которые даже ни разу не побывали в своих владениях или, самое большее, — ездили туда поохотиться. А что ты собираешься делать?

— Я считаю, что делить так землю неверно. Более того, важно держать ее собранной воедино. Я долго думал об этом, советовался с профессорами экономики в университете. Нужно создавать крупные земледельческие хозяйства с капиталом, который позволил бы строить дороги, орошать поля, создавать плантации, позволил бы хорошо подготовить все необходимое для сбора урожая, его хранения, перевозки, продажи. В одиночку крестьянин никогда не сможет сделать всего этого. Но если эти крупные земледельческие хозяйства поделить на участки и давать их в аренду крестьянам, с тем чтобы осенью получать от них половину выращенного продукта — испольщину, то польза очевидна. Такая система давно и успешно применяется в Тоскане и приносит хорошие результаты, она выгодна и крестьянам, и владельцам угодий. Земледелец заинтересован в работе и получении хорошего урожая. Кроме того, он улучшает земельный фонд, украшает свой дом, разводит огород, сажает фруктовые деревья, держит кур, кроликов, коз. И всем этим он уже не должен ни с кем делиться — это остается в его собственности.

— А корпорации, гражданские порядки?

— Я думаю, что коммуны необходимо усилить. Республиканцы и французы допустили ошибку, ослабив их. Я всеми силами постараюсь укрепить их. Наши края очень многолюдные. У коммуны есть земли, которые она периодически делит между бедными крестьянами. По-моему, так и следует продолжать. А еще помогу администрации заняться ирригацией, чтобы сделать общинные земли более плодородными. Важно, чтобы на них не наложили лапу адвокаты, мародеры, муниципальные грабители, да и просто воры.

Маркиза слушала сына, задумавшись, и вдруг спросила:

— Ты считаешь, что у меня отсталые взгляды, что я принадлежу к прошлому веку?

— Почему ты так говоришь, мама?

— Я подумала о решении, которое заставила тебя принять.

— Ты имеешь в виду мой брак?

— Да. Теперь-то я понимаю, что плохо рассчитала. Ошиблась.

— Сейчас время таких серьезных и быстрых перемен, что никто не может предвидеть, что будет.

— Да, я ошиблась, очень ошиблась. Я полагала, что дружба с королевой и более тесные связи с Австрией станут нашим спасением, и постаралась уговорить тебя жениться на Граффенберг. Теперь же мне совершенно ясно, что королева просто глупа. Она вернулась на трон по воле кардинала и недовольных оккупацией крестьян. Да, так получилось. Король, королева, двор снова воспрянули благодаря вашим усилиям, но даже не поняли этого. Даже не осознали, что же произошло! Представляю, как поживает сейчас Мария Луиза. Каждый день меняет туалеты, без устали танцует… А как же еще может жить придворная дама?.. Мария Луиза выросла при дворе, фрейлиной была ее мать. Конечно же, она не представляет себе другой жизни. И я, идиотка, выбрала для тебя такую женщину… — Марио промолчал. — Скажи, сможешь ли простить меня когда-нибудь? Теперь я убеждена, это неподходящая для тебя жена. Она никогда не была близка тебе и совсем тебя не понимала. Даже ребенка родить не смогла. Уж лучше бы победили французы! Тогда у нас по крайней мере был бы узаконен развод и ты смог бы жениться на другой девушке…

Несколько месяцев Марио и Вито изучали планы земельных участков, собираясь создать земледельческие хозяйства для развития испольщины. На реках Биферно и Форторе Марио задумал также построить две современные водяные мельницы, проекты которых предложили инженеры из Фоджи. Если проложить сеть каналов, то воду из них можно будет использовать для орошения, а пока предстояло вырыть колодцы. Вито приготовил карты земельных наделов, где лучше всего было бы выращивать коноплю, лен, хлопок, и уехал во Флоренцию.

Он собирался встретиться там с тосканскими и ломбардскими специалистами, чтобы уговорить их приехать в Апулию для обследования почв. Он захватил с собой письмо Марио, который предлагал ученым мужам свое гостеприимство и солидное вознаграждение.

А сам Марио вернулся в Термоли. Он был убежден, что этот город — стратегически важный пункт для торговли и с севером — с Анконой, Венецией, даже с Триестом, — и с югом — с Бриндизи, Бари и Таранто. Конечно, Термоли не мог соперничать с крупными международными центрами торговли, потому что здесь не было большой природной бухты. Тем не менее порт вполне мог обеспечить перевозки грузов по Адриатическому морю. Необходимо лишь расширить его. И прежде всего необходимо построить новый внешний мол. Еще отец маркиза заказывал чертежи, и они хранятся где-то в родном доме в Термоли.

Марио решил заново обследовать порт, изучить чертежи и заказать, если понадобится, новые, более точные. К тому же в Термоли он увидится с Элеонорой. Она вполне приспособилась к новой жизни. Из ее писем он знал, что она восстановила связь с родителями, которые уже считали ее погибшей и были счастливы получить весточку от дочери. Она писала, что собирается съездить в Бари, но откладывает поездку, дожидаясь встречи с Марио. Письма Элеоноры были незамысловатыми, очень житейскими и чем-то похожими на детские. Трудно было поверить, что их пишет пышнотелая женщина с фигурой Юноны и бешеным сексуальным темпераментом, ведущая столь странный образ жизни. Марио поймал себя на мысли, что у него, должно быть, сложилось неверное представление о ней — одна лишь чувственность и секс. На самом деле это мужчины втянули Элеонору в игру своих желаний, своей похоти Сложись жизнь иначе, эта простодушная пышнотелая красотка вышла бы замуж в шестнадцать лет, родила бы пятерых или шестерых детей и сейчас была бы дородной матроной, уравновешенной, довольной собой и собственной семьей.

Но едва подумав об этом, Марио тотчас вспомнил, какой увидел Элеонору в первый раз.

Он приехал в замок, где она теперь жила, около полудня, никого не предупредив. Дверь ему открыла служанка:

— О, маркиз, прошу извинить, мы не ждали вас. Сейчас доложу синьорине.

Через несколько мгновений в дверях появилась чуть запыхавшаяся Элеонора.

— Марио! Наконец-то приехал! — воскликнула она с широкой улыбкой и бросилась к нему в объятия.

Марио поцеловал ее в губы, а она непринужденно, будто действия ее были вполне естественны и невинны, даже обыденны, скользнула рукой вдоль его спины, потом передвинулась к ширинке и стала поглаживать ее, продолжая страстно целовать в губы. Марио почувствовал, что внезапно вновь окунулся в ту же чувственную атмосферу, как и много дней назад. Вообще-то он собирался поделиться с ней своими достижениями, но теперь без лишних слов просто запер на ключ дверь в комнату. Они устроились рядышком на диване. Марио приподнял широчайшие юбки из легкой хлопчатобумажной ткани, прикрывавшие толстые ляжки Элеоноры.

— Подожди, — прошептала она и быстрым движением что-то стянула с себя, а потом так же проворно помогла освободиться от брюк ему.

Элеонора заняла позицию сверху. Ее широчайшая юбка накрыла его. Марио осторожно вошел в нее. Элеонора распустила шнуровку лифа и высвободила груди. Марио нравилось заниматься с ней любовью именно в таком положении. Его пьянили и эти взлетающие, словно огромные опахала, юбки, и эти обширные груди, колыхавшиеся перед глазами. Впиваясь в них губами, он погружался в них, едва дыша, окунался, словно в источник невероятно сладостной жизни.

После долгих любовных утех Марио повез Элеонору в город. Они вместе побывали в порту, где он крайне придирчиво осмотрел мол, обсуждая с подрядчиком самые срочные работы. Элеонора получила платья, заказанные во время прежнего недолгого посещения Фоджи, и приобрела другие. В темном облегающем наряде она казалась стройнее и выглядела очень элегантной.

Женщина гордо расправила плечи и высоко держала голову. Она нисколько не скрывала свою радость от того, что их видят вместе.

На вечер Марио назначил встречу с мэром и некоторыми знатными горожанами. Он тщательно обдумал свою идею: учредить паевое общество для расширения порта. Сам он готов оплатить половину расходов на строительство. Необходимо также заключить соглашение с перевозчиками и с близлежащими портами. А для этого необходимо будет выйти на министра морских сообщений. Впрочем, о деталях Марио пока умолчал, поделился с участниками встречи лишь общими соображениями.

Следующим утром Марио с Элеонорой отправились в Роди-Гарганико, где также нужно было основательно отремонтировать порт. После обеда они оказались в долине между горами Стриццо и Элио.

— Вон там, наверху, особняк моих родителей, его построил мой отец, — объяснил Марио, указывая на виллу маркизы. — А я живу в доме поменьше. Смотри, там, в долине, мой «Парусник».

Элеонора с изумлением рассматривала большую виллу.

— Какая огромная! — восхитилась она — Черт побери, сколько же там комнат? А почему ты не живешь в ней?

— Моя жена хотела иметь свое, отдельное жилище, и для нее я перестроил охотничий домик. Но Мария Луиза очень редко посещала наши края, так что даже ни разу не видела новый дом.

— Но он тоже в чудесном месте. Со всех сторон море… «Парусник» и впрямь подходящее название для такого дома.

— Это лагуна озера Лезина, а дальше, за дюной — Адриатическое море. Справа озеро Варано, вода в нем тоже солоноватая. Я думаю построить дорогу вдоль берега. Короткую, без спусков и подъемов. По ней можно будет доставлять рыбу.

— Знаешь, меня удивляет, что ты, дворянин, военный, даже полководец, говоришь о дорогах, портах, земледелии, зерне, оливках, рыбе, будто ты — коммерсант.

— А разве твои друзья якобинцы не говорили, что счастье народа зависит от развития ремесел и экономики?

— Да, но якобинцы больше интересовались борьбой с несправедливостью, с неправедными законами, гордились твердыми принципами, понимаешь? Ты же занимаешься практическими делами, как земледелец или коммерсант. Оливками интересуешься не меньше, чем людьми.

— И это правильно. Я вижу в материальных предметах, продуктах природы, растениях ценности, которые необходимо культивировать, выращивать, оберегать и использовать как можно лучше, чтобы увеличить их производство. Видишь эти оливки?

— Вижу, их очень много.

— Думаю, их могло бы вырасти в десять раз больше. Здесь много дождей, почва плодородная, не такая, как на юге, где земля выжжена и пустынна. Оливы тут хорошо плодоносят. Но прессов для выжимки оливкового масла поблизости нет, порты погрузки находятся далеко… Будь у нас тут рядом прессы и склады, можно было бы отправлять оливковое масло из наших портов, и это обеспечило бы процветание всему краю.

— Видишь, какой у тебя коммерческий склад ума!

— Я еще только осваиваю азы коммерции. Знала бы ты, как трудно дворянину учиться столь простым вещам, подобному образу мышления. Но если надеешься разбогатеть и, самое главное, хочешь, чтобы и другие стали богатыми, нужно рассуждать именно в таком направлении.

— Как твоя мать?

— Почему ты так думаешь?

— Потому что мне кажется, кое-чему научила тебя она. Говорят, она очень богата и из всего извлекает пользу.

— Да, такому подходу научила меня она. Или, вернее, я начинаю понемногу понимать, как она мыслит и действует. У моей матери экономический склад ума. Но, к сожалению, на нее давят предрассудки ее века. Она стыдится собственной коммерческой и финансовой деятельности. А я понял, что ей нечего стыдиться. Напротив, нужно гордиться своим умом. Придворные, судьи, генералы, священники не создают богатства. Она же творит его.

— Где ты всему этому научился?

— В Неаполитанском университете, читая книги Галиани, Дженовезе. А также Адама Смита. Кое-чему научился у Вито, моего друга, который нравится тебе и ухаживает за тобой.

— И к которому ты ревнуешь?

— Да, ревную, потому что ты готова юркнуть в постель к первому же попавшемуся мужчине.

— Ты и в самом деле так думаешь?

— Да. Уверен, ты не имеешь ни малейшего представления о том, что такое верность.

Слегка смутившись, Элеонора заметила:

— Мы отошли от темы.

— Что ж, вернемся к ней. Вито многому научил меня. Он всерьез занимается земледелием. Я же поначалу пошел по той дорожке, что и все дворяне Европы: выбрал военную карьеру. Так что вместе со священниками и королями жил за чужой счет.

— Но то же самое говорят и якобинцы! Дворяне — это класс, который вместе с духовенством эксплуатирует народ!

— Совершенно верно. Беда лишь в том, что твои друзья-якобинцы мало чем отличаются от дворянства. Их подход к жизни не коммерческий, не промышленный, и они волей-неволей эксплуатируют народ. Вот потому-то простые люди и восстали, объединившись в Армию святой веры.

— И ты хочешь сказать, что эта твоя Армия подобна Французской революции, а кардинал Руффо — второй Робеспьер?

— Иногда противоположности сходятся. Я точно знаю, что люди пошли за Руффо лишь потому, что хотели обрести справедливость и благополучие. Народ поверил ему, полагая, что король на его стороне и выступает против угнетателей.

— И что же, когда будут уничтожены все угнетатели, придет свобода?

— Нет, Элеонора, это опасное заблуждение! Сколько ни убивай правителей и богачей, всегда придет кто-то другой, чтобы занять их место. Знаю, некоторые люди верят, будто, уничтожив власть, можно создать общество равных. Я имею в виду Бабефа[69]. Но революция показала, что власть возрождается. Знаешь, что требовали калабрийцы в Баньяре? «Хотим Руффо королем. Хватит с нас Фердинанда, долой бурбонских ворюг!» В другое время Руффо вполне мог бы взойти на трон, основать династию. Достаточно посулить людям свободу, чтобы приобрести власть. Но сама по себе власть не производит богатство. Богатство рождается только из капитала, в труде, в практической деятельности, благодаря точному экономическому расчету. Будущее принадлежит не военным, не королям, не якобинцам. Будущее за теми, кто заставляет плодоносить землю, кто развивает промышленность, кто кормит людей.

— Ох, какой же ты пылкий оратор! Но взгляни, что это?

На высоченной скале раскинулся город с величественными светлыми зданиями, сверкавшими на солнце.

— Это Роди-Гарганико, — объяснил Марио. — Там дом моих предков.

— Поразительно! — восхитилась Элеонора. — Великолепный вид!

Когда они подъехали к большому дворцу Россоманни, Элеонора изумилась:

— Да сколько же у вас дворцов?

— Слишком много, — ответил Марио. — Я хотел бы продать те, что пустуют. Мне нужны деньги. Увы, продать их некому. По-настоящему богатых людей в этих краях нет. Нужно развивать здесь экономику. Знаешь, Элеонора, разницу между богатством и властью? Хочешь быть богатым — необходимо, чтобы тебя окружали богатые. А власть, напротив, не терпит рядом никакой другой власти, кроме своей собственной.

Элеонора смущенно взглянула на Марио. Похоже, он наслаждался, с головой окунувшись в общественные дела. И всего за несколько Месяцев он добился огромных успехов. Ему было хорошо с Элеонорой в Термоли. Они встречались каждые две недели. То он приезжал к ней, то она к нему туда, где он работал.

Однажды спокойным зимним днем они отправились морем в Виесте, останавливались в Торре ди Милето, в Роди, в Пескачи. С борта корабля любовались чудесными видами побережья у Манакоре, утесом Парадизо, островом Бьянка. Страстно, будто впервые, предавались любви в Фодже, в Роди, Виесте. То, что они не жили вместе, а лишь виделись время от времени, Марио считал лучшим вариантом.

Да, ему было хорошо с Элеонорой. В Термоли она выступала в роли хозяйки дома. Все здесь было в порядке, все обставлено с большим вкусом — очевидно, Элеонора получила неплохое воспитание. Она умело вела хозяйство, могла принять гостей. Держалась спокойно и скромно. Однако Марио нуждался прежде всего в сексуальном удовлетворении, а оно, полагал он, возможно, только если время от времени несколько отдаляться друг от друга. Жили бы они постоянно вместе, каждое утром просыпались в одной постели, проводили рядом целые сутки — желание в конце концов улетучилось бы. Или ослабело бы. Чтобы оно росло, необходимо некоторое воздержание. Так что неделя-другая, пока они жили без любовных утех, — это нечто вроде поста, вслед за которым они два или три дня насыщались непрерывными безумствами, словно переживали медовый месяц.

Марио был убежден, что и Элеонору устраивала такая жизнь: она могла видеться со своими родными, путешествовать, а потом проводить с ним такие чудесные, такие бурные любовные встречи. Но одно ее замечание поколебало это убеждение.

— Мне хочется подольше быть с тобой, — сказала Элеонора, — столько времени, пока не устану. Хочу испытать полное пресыщение.

— А я его уже испытываю, — ответил Марио. — Я уезжаю или ты на время покидаешь меня, когда я уже пресыщен нашей встречей. Останься мы вместе надолго — думаю, ты немного надоела бы мне, но этого я уж точно не хочу.

— Мне же, напротив, очень хотелось бы совсем не расставаться с тобой, проводить вместе многие, многие месяцы, пока не смогу сказать наконец: с меня хватит.

— Тебе хотелось бы совсем не расставаться со мной?

— Конечно. Сказать правду? Я хотела бы всегда жить с тобой.

— Быть моей женой?

— Нет. Но постоянно жить вместе, радоваться общению с тобой. Если бы я жила в твоем доме в Торре ди Милето, я могла бы насытиться этим.

Марио смутился. Чего хотела Элеонора? Что предлагала? Думала как-то оформить их отношения, объявить всем об их связи, занять место жены? Или же это было естественное женское стремление подольше побыть рядом с любимым мужчиной, получать радость от постоянной близости с ним? Он понял вдруг, что не в силах ответить на такие вопросы.

— Знаешь, — продолжала Элеонора, — вчера мы были тут втроем. Я, моя кузина София, из Фоджи, и ее подруга молодая графиня Сторнара. Мы говорили о замужестве и пришли к выводу, что нам уже пора выходить замуж. Пока революция и война не завершились, люди не стремятся создавать семью, они довольствуются мимолетными связями. В такие времена брак выходит из моды. Теперь же, напротив, он снова приобретает значение. И женщине уже нельзя разгуливать одной. Рядом должен быть мужчина, муж. Странно, не правда ли? Я никогда не думала о замужестве. Мои родители подумывали, а я нет. Теперь же начинаю понимать, что они были правы.

— Ты хотела бы выйти замуж?

— Я вышла бы за тебя, если бы ты мог жениться на мне. Но ты женат, и жена твоя не отпустит тебя. Да и разводы в Неаполе теперь уже не разрешают.

— Элеонора, я никогда в жизни не был так счастлив, как с тобой. Но заключить брак мы действительно не можем. И, стало быть, ты имеешь полное право искать себе мужа.

Странно, но мысль, что Элеонора может выйти замуж, не беспокоила его, не вызывала ревности. Он не связывал брак с сексом.

В его понимании муж нужен ей был только для удобства. Конечно, она спала бы с ним, но не как с любовником. Марио попробовал представить себе, что Вито Берлинджери женится на Элеоноре. Нет, даже Вито не вызывал бы у него ревности.

— О чем задумался?

— Думаю о том, что стал бы ревновать тебя, найди ты себе любовника, но не стану ревновать к мужу.

— Потому что в твоем представлении брак лишен секса. Ты видишь во мне только возможность удовлетворить половое влечение. А я всего лишь жертва, которую ты вырвал из рук насильников. Жертва войны. Тебя возбуждает такая мысль. Ты завоеватель, победитель, и я — твоя награда. И ты не хочешь, чтобы кто-то забрал ее у тебя.

Марио поразили слова Элеоноры. Все и в самом деле было именно так. Она совершенно права.

— Выходит, — сказал он, — Роккаромано, Миммо, Скипани — это поверженные мною враги, от которых я увел тебя.

Он невольно вспомнил, какую ярость они у него вызывали. В своих эротических фантазиях он обычно представлял Элеонору отдающейся этим людям, участвующей в их оргиях. Он гордился тем, что завладел ею единолично. Занимаясь с ней любовью, он постоянно переживал борьбу, победу, триумф над поверженным врагом, над прежними ее любовниками. Эта мысль возбуждала, но он старался скрыть ее.

— Тебе льстит, что ты стала наградой победителя?

— Иногда, когда думаю обо всех сражавшихся из-за меня. Любая женщина хочет, чтобы мужчина завоевывал ее. Иногда мне кажется даже, будто вы и войну затеяли из-за меня, как произошло такое много лет назад из-за Елены Троянской. Разве не забавно?

Вот так Марио узнал, что Элеонора недовольна своим положением. Она мечтала поселиться в замке в Термоли или, еще лучше, в его доме в Торре ди Милето. А маркиз не хотел ни того ни другого. В то же время он понимал, что Элеонора не удовлетворена своей жизнью и скучает.

Марио медленно поднимался по широкой лестнице палаццо Россоманни в Неаполе. Он с горечью смотрел вокруг, сердце его сжималось при виде обветшалости и запущенности дворца. Приехав в Апулию, он передал жене сто тысяч дукатов, чтобы она не нуждалась в деньгах, а также для того, чтобы привела в порядок палаццо Россоманни, восстановив его прежнее великолепие и величие. Но Мария Луиза нашла его деньгам иное применение. Она велела реставрировать замок Граффенберг в Австрии, выкупила по закладным собственные земли, обновила свой гардероб. От внушительной суммы, которую Марио передал ей, вскоре не осталось и следа. И что же, она вызвала мужа, чтобы требовать еще денег? Да, не исключено.

После отъезда леди Гамильтон жена Марио еще больше сблизилась с королевой. Ей уже исполнилось двадцать пять лет, но старая королева по-прежнему относилась к ней как к ребенку. Мария Каролина любила детей. У нее самой было одиннадцать отпрысков, и она была рада им. Наверное, ее материнское чувство коснулось и этой светловолосой женщины, такой же австриячки, как она сама, говорившей на родном языке королевы. Из писем жены Марио знал, что королева доверяла ей даже свои сердечные тайны.

Марио нетрудно было представить, как королева допытывается у его жены, почему же молодого и интересного генерала Россоманни не видно при дворе. И та отвечает туманно, дескать, он занят реформами в своих владениях. У королевы неважная память, поэтому через несколько дней она повторяет свой вопрос. На самом-то деле у Марии Луизы нет ни малейшего желания видеть его рядом. Она стала любовницей Спечале, начальника полиции, всемогущего «инквизитора», которому король поручил избавиться от всех якобинцев и республиканцев. Говорили, будто он жестокий, безжалостный судья, тиран, но с любовницей он держался как утонченный, изысканный аристократ. Он произвел на нее впечатление человека весьма решительного и властного. Именно Спечале сказал ей, что кардинал Руффо, в сущности, находился в сговоре с республиканцами. Мария Луиза с ужасом узнала о заговоре с целью изгнать короля Фердинанда и посадить на трон Фабрицио Руффо. Спечале намекнул также, что каким бы достойным воином ни был Марио, политик он никудышный — полностью скомпрометировал себя сотрудничеством с кардиналом, так что ее мужу лучше не появляться при дворе. Из этого Мария Луиза заключила, что и для нее, и для Марио будет гораздо лучше, если маркиз останется в Апулии, а она — в Неаполе, с королевой. Отношения со Спечале не доставляли ей сексуального удовлетворения, но обеспечивали уверенность в положении при дворе. К сожалению, Спечале был небогат или притворялся из скупости, а Мария Луиза привыкла жить на широкую ногу.

Вероятно, рассуждал Марио, деньги, которые он прислал жене, она решила перевести в Австрию. Это обеспечивало ей возможность вернуться на родину, если дела в Неаполе пойдут плохо. Но с какой целью она заставила приехать в Неаполь Марио? Что ей от него надо?..

Марио не хотел ехать. Воспоминания о войне, о предательстве тревожили его. Он предпочел бы оставаться в Апулии еще несколько месяцев, может быть, даже год. Но Мария Луиза умела добиваться своего. Не без ее участия королева нашла время написать маркизу Россоманни теплое письмо, в котором благодарила за совершенные подвиги и настойчиво приглашала ко двору. Пришлось ответить, что он охотно явится дабы выразить искреннее почтение своей королеве. Отправляясь в путь, он решил отвезти Элеонору в Неаполь, к ее родителям. Было бы глупо не воспользоваться тем, что любовник его жены — начальник полиции. Он обратится к Марии Луизе, если у Элеоноры возникнут какие-нибудь трудности.

На этом месте Марио отвлекся от своих размышлений, поскольку в гостиную наконец вошла его жена. У Марии Луизы была прежняя надменная осанка, хотя внешне она излучала благожелательность.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, — приветствовала графиня мужа, протягивая ему руку, усыпанную сверкающими бриллиантами.

Марио галантно поцеловал супругу:

— Рад видеть тебя, Мария Луиза.

Однако вместо предполагавшегося вежливого обмена новостями разговор сразу же принял крайне неприятный оборот.

— Ты не мог не понимать, — заявила Мария Луиза, — что находишься в опасности. Если бы Спечале не скрыл доказательства заговора кардинала, тебя могли посадить в тюрьму.

— Зачем же ты вызвала меня в Неаполь?

— Таково было желание ее величества. Нужно положить конец ходившим при дворе слухам, опасным для тебя. Эта женщина… как ее зовут… ах да, Элеонора… она же якобинка, была любовницей Скипани. А ты увез ее в Термоли!

— Мария Луиза, я не касаюсь твоих отношений со Спечале. Пожалуйста, и ты не вмешивайся в мои дела.

— Но я сообщаю все это только для твоего же блага. Это опасно, неужели не понимаешь? Спечале сказал…

И тут Марио окончательно понял, что не сможет жить с женой в Неаполе. Он все время будет ощущать на затылке дыхание Спечале. За ним постоянно будут шпионить. Он неизменно будет чувствовать себя в опасности, во власти их обоих.

— Благодарю, что спасла меня от виселицы, что продолжаешь защищать с легкой руки Спечале, — сказал он, намереваясь закончить разговор, — но скажи, пожалуйста, Мария Луиза, чем могу отблагодарить тебя, когда твоею милостью покину Неаполь?

После долго хождения вокруг да около жена назвала цифру. Сумма оказалась огромной. Марио поторговался, предложил четвертую часть. Договорились о пятидесяти тысячах дукатов в год, выплачиваемых долями ежемесячно. Выбора у него не было. За свободу приходилось платить. Но это означало, что придется отложить хозяйственные проекты, которые он задумал.

Расставшись с Марией Луизой, Марио поспешил к Элеоноре, которая остановилась у своих родителей. Он собирался предложить ей уехать вместе с ним. Но его ожидал совершенно неожиданный, очень холодный прием. — Ты был очень занят? — ехидно поинтересовалась Элеонора.

— Да, переговоры с Марией Луизой были долгими.

— И сколько же она вытянула из тебя на этот раз? — она по-прежнему избегала его взгляда.

Марио была непонятна ее враждебность. Элеонора ревновала? Вообразила, будто он занимался любовью со своей женой? Нет, не в этом дело. Ей очень хотелось бы добиться превосходства над его женой, открыто появляться с ним в обществе, чтобы получить то же удовольствие, какое испытывал он, вспоминая свою победу над ее любовниками. Когда один человек стремится навредить другому, никакой разумный компромисс невозможен.

— Я не могу жить в Неаполе, — твердо заявил он, — и возвращаюсь в Апулию. Там все мои дела и планы, которые я хочу непременно осуществить. Хочешь, поедем со мной, буду счастлив.

Элеонора решила расставить все точки над i.

— А где мы будем жить?

— Как обычно. Ты в Термоли, а я… видно будет.

— Послушай, Марио, — отчеканила она, пристально глядя на него, — пришло время, когда ты должен сделать выбор. Я готова вернуться в Термоли, но только при условии, что ты будешь постоянно жить со мной. Или поедем к тебе домой. Ты говорил, будто выделил жене огромные деньги. Значит, она больше не потревожит тебя, чтобы не потерять такое богатство. А кроме того, ты ведь у себя дома, в собственных владениях, и можешь делать все, что заблагорассудится.

Марио смутился.

— Я не уверен, — признался он, — сможем ли мы счастливо жить вместе.

— Тогда поезжай один. Чтобы понять, сможем ли мы жить друг без друга, надо попробовать.

Он хотел объяснить, что, постоянно находясь рядом с ней, он рискует. Он может лишиться расположения короля и королевы. Его могут даже обвинить в заговоре. Но Марио промолчал. Мало проявлять отвагу на войне, нужно быть смелым и в мирные дни, решил он.

— Элеонора, всему свое время, — сказал он, — не надо торопить события.

— Тебе кажется, ты был недостаточно осторожен? Чего же ты ждешь? В любом случае я жду тебя, жду твоего решения. Поезжай пока один, и если позовешь, я сразу же примчусь. Я ведь не прошу тебя называть меня своей женой. Я не боюсь остаться твоей любовницей. Но ты должен решить, как мы будем жить дальше.

Его удивила такая настойчивость. Она всегда казалась ему сговорчивой женщиной. Разве не свидетельствовали об этом ее бесчисленные любовники, таскавшие ее из постели в постель? Так отчего вдруг она стала столь упрямой? Это влияние родителей или подруг? А может, она встретила какого-нибудь прежнего любовника, который отговорил ее от возвращения в Апулию? Или просто сама захотела остаться в Неаполе? Так или иначе, Марио должен был сделать выбор.

В глубине души он понимал, что любое решение, какое бы он ни принял, будет неверным. Марио вспомнил, как несколько месяцев назад, весной, они вместе уезжали отсюда. Представил ее обнаженной, разгоряченной, доступной. Он желал ее. Что он будет делать один в пустом доме в Торре ди Милето? Элеонора стала как бы неотъемлемой частью его проектов. Одному ему не хватит сил завершить их. Уж лучше тогда остаться в Неаполе с женой. Он представил себе и такой вариант.

А если не уезжать? Если все бросить, остаться в Неаполе рядом с Элеонорой, не беспокоить свою жену, тогда и она не захочет его тревожить. Может, так будет лучше всего?

— О чем задумался?

— А что, если остаться в Неаполе и отказаться от всех своих планов? С женой я договорился. Тебе здесь хорошо.

— Изумительно! Просто прекрасно! Что ж, оставайся в Неаполе! Брось Апулию, она так далеко отсюда. Сейчас прежняя жизнь возвращается в этот великолепный город, — Элеонора замолчала, потом взглянула на него и добавила: — Конечно, тебе дороги твои планы, они важны для тебя.

— Ты полагаешь, важны, Элеонора?

— Да, думаю, важны. Честно скажу, я предпочла бы остаться с тобой в Неаполе. Однако я знаю, что потом ты станешь сожалеть и винить себя, что не осуществил всего задуманного. Решай сам, Марио. Скажешь «останемся» — останусь. Скажешь «поедем» — поеду. Скажешь «пришлю за тобой» — подожду приглашения и приеду.

— Я решил, — сказал Марио. — Едем вместе. Будешь жить на вилле в Торре ди Милето, ты нужна мне.

Вот так и получилось, что Элеонора расположилась на вилле, которая предназначалась Марии Луизе. Марио представил ее маркизе, которая встретила синьорину с холодной любезностью. А Элеонора прямо-таки сияла. Она распорядилась кое-что перестроить на вилле, купила новую мебель, полностью сменила свой гардероб.

Теперь они с Марио уже повсюду бывали вместе. Элеонора не упускала случая показать всем, что она настоящая жена маркиза.

Накануне они весь вечер занимались любовью. Марио казалось, что к нему вновь вернулось такое же ошеломление, такое же возбуждение и прежний восторг, что он пережил в первые дни близости с Элеонорой. Ее тело представлялось ему прекраснейшим творением природы, и он был счастлив от сознания, что может владеть этой неповторимой красотой. Обладая ею, сливаясь с нею в единое целое, он чувствовал себя счастливейшим из смертных. Однако сегодня утром у него не возникло больше никакого желания. Он прижался к ней, и она отдалась ему, как всегда, словно совершала какое-то будничное дело и начинать день именно так было в порядке вещей.

Но что-то уже изменилось. Конечно, захоти он, то усилием воли мог бы вновь вызвать оргазм. Только он не понимал, почему непременно должен его вызывать. Элеонора еще не совсем проснулась. Обычно он будил ее своими любовными ласками. А сейчас отодвинулся. Она улыбнулась ему и закрыла глаза. «Почему она никогда не проявляет инициативу?» — подумал Марио. В сущности, она уже очень давно не проявляла желания начать первой. С тех пор как они переселились на виллу, у нее появились отталкивающие привычки. Она долго валялась по утрам в кровати, часами сидела за туалетным столиком и потом бродила по дому в халате, неприбранная. А в постели ждала, пока он проявит инициативу.

Она не отказывалась заниматься любовью. Уже неплохо, конечно. Другие женщины отдавались Марио словно по обязанности, будто для них это тяжкий труд. Элеонора усвоила непременное правило: не следует разочаровывать мужчин в сексуальных играх. Но для того чтобы начать первой, размышлял Марио, нужно очень много энергии и горячего желания. Прежде все это было у Элеоноры. Или это… профессиональная привычка? Почему он подумал о таком? Он считает Элеонору проституткой?

Отчасти да. Сексуальные движения Элеоноры, не сомневался Марио, продиктованы совсем не внутренним побуждением, тем непроизвольным импульсом, что идет от сердца, а ремеслом, опытом, волей. Она осваивала эротические приемы годами. Поначалу, в первый раз, он воспринял ее предприимчивость как проявление пылкого темперамента и неистового желания. А на самом деле все это было лишь результатом практики, точно так же, как уверенны движения хозяйки, замешивающей тесто, готовящей кукурузную кашу, натирающей сыр.

Элеонора, думал Марио, еще в ранней молодости поняла, что ни в коем случае не следует оставлять самца неудовлетворенным. И если она оказывается наедине с мужчиной, который ей нужен или с которым хочет сохранить добрые отношения, то отдается ему. Занятие любовью было для нее простейшим элементом общения, отнюдь не результатом развития каких-то отношений, а всего лишь его начальной точкой. Она знает, что мужчинам нравится ее тело, и предлагает себя с целью что-то получить или для того, чтобы сохранить дружеские отношения, а не восстанавливать их против себя. Подобное поведение стало для нее вполне естественным. Но теперь, когда она ведет жизнь замужней женщины, когда нет оснований сомневаться в расположении мужчины, ее готовность услужить постепенно убывает. Теперь ей хочется, чтобы ухаживали за нею, возбуждали ее. Наверное, впервые в жизни она получает удовольствие от собственной пассивности.

С этого дня в отношениях Марио с Элеонорой наметилась трещинка. Он регулярно занимался с ней любовью, но прежнего удовольствия уже не получал. К тому же ему все чаще приходилось возбуждать себя воспоминаниями о прошлом, воспроизводить в памяти былое, представлять, будто заново переживает прежнее влечение. Даже разговоры их стали скучными. Марио заметил, что Элеонору нисколько не интересуют его экономические замыслы. Она развлекалась, путешествуя с ним, встречаясь с разными людьми, устраивая праздничные приемы. Но она больше не спрашивала его о делах, а если и обращала на что-либо внимание, то лишь невзначай.

Их отношения стали заметно хуже с началом больших перемен в политике.

Вернувшись из Египта, Наполеон распустил Директорию, а в июне 1800 года разгромил в битве при Маренго австрийцев и их союзников неаполитанцев. Флорентийский мир обязал короля Неаполя вернуть на родину якобинцев-эмигрантов и разместить французские войска в Абруици. Когда известие об этом дошло до Торре ди Милето, счастью Элеоноры не было границ. Первым ее порывом было немедленно вернуться в Неаполь. Потом, поразмыслив, она спросила Марио, может ли она пригласить кого-нибудь в Термоли.

Командующий французскими войсками в Пескаре оказался тем офицером, с которым она однажды познакомилась на балу в Неаполе. Они устроили большой праздник в замке Термоли. Марио в парадной форме и Элеонора встречали гостей у ворот замка. Французских офицеров возглавлял полковник Межо, мужчина средних лет, высокий, крепкий. Марио заметил, что французы смотрят на него с явным любопытством.

— Добро пожаловать, полковник, вы уже знакомы с Элеонорой де Кристофорис?

Элеонора, которую Межо пригласил на танец, охотно приняла приглашение. Впрочем, она заботилась о том, чтобы со всей ответственностью исполнять роль хозяйки дома. Отчего же у Марио мелькнула мысль, что рано или поздно она заберется в постель к полковнику? Он практически не сомневался в том, что в ней возьмет верх сложившийся навык. Элеонора сделает все, чтобы расположить полковника к себе, превратить его в друга. Если только она не поняла, что ее положение изменилось и теперь уже нет нужды в подобных связях.

Размышления Марио прервал сам Межо.

— Для меня высокая честь познакомиться с вами, генерал, — сказал он. — У вас много поклонников во Франции. — Марио смутился. — Генерал Бонапарт восхищался вашей с кардиналом Руффо военной кампанией, — продолжал Межо.

Марио ощутил гордость.

— Вы говорите, что Бонапарт интересовался нашей кампанией? — Мало того, он изучил ее и учел ее уроки, воюя в Италии. Вы заметили, что мы заключили мир с Неаполем не как оккупанты, а как друзья?

В последующие недели Элеонора несколько раз ездила в Термоли, и очень скоро Марио узнал, что она виделась там с полковником Межо. Она была достаточно осмотрительна, принимала и других гостей, но все равно находила возможность проводить время наедине с полковником. Обо всем этом Марио доложили двое слуг.

— Да что такое ты вообразил? — удивилась Элеонора. — Межо — только друг. К тому же нам надо поддерживать хорошие отношения с французами. Здесь командуют они. Ты хоть и маркиз и генерал, но уже ничего не значишь. Разве ты не заметил этого?

Марио вскипел гневом. Она, как и жена, желала спасти его от опасности, которой не было. Обе бесстыдно лгали.

— Я не нуждаюсь в твоих дипломатических ухищрениях, Элеонора, — заявил он. — И прекрасно знаю, как следует обходиться с французами. Я хорошо знаю их, и они — меня. Мы были врагами, но теперь у нас с ними мир.

— А знаешь, — сказала Элеонора, переводя разговор на другую тему, — Наполеон, говорят, необыкновенно привлекательный мужчина.

— Ты и ему хотела бы отдаться?

— Ну конечно, это было бы очень волнующе.

— А Межо?

— Неплох. Тебе ведь известно, что он участвовал в битве при Маренго? Вот там действительно была настоящая военная кампания!

Марио нужно было съездить в Виесте по делам, связанным со строительством порта и рыбным промыслом, поэтому он прекратил разговор о Маренго и спросил, поедет ли она с ним.

— Нет, — ответила Элеонора, — я решила съездить в Неаполь, навестить родных.

— Хочешь, тебя будет сопровождать Анджело?

— Нет нужды. Полковник Межо тоже должен отправиться в Неаполь. Он настолько любезен, что пригласил меня ехать вместе с ним. Ты ничего не имеешь против, верно?

Так они и расстались. Марио направился в Виесте морем. Еще в пути он понял, что его отношения с Элеонорой окончены. Он спас ее от смерти и предложил убежище. А когда вернулись ее друзья, она перестала нуждаться в его помощи. Вновь пошла прежняя жизнь.

В Виесте он был очень занят. Но в последний вечер накануне отъезда, прогуливаясь на террасе крепости вдоль восточной стены, той, что смотрит на Адриатическое море, он почувствовал немыслимую тоску. Кто знает, почему море здесь кажется просторнее, необъятнее?

Ему захотелось уехать. Но куда? На поиски чего?

«Я трижды ошибался в женщинах. — подумал он, — Арианна обманула меня, Мария Луиза мне чужая, и Элеонора тоже».

Люди обычно расстаются, когда не созданы друг для друга. Что бы жить постоянно вместе, нужно очень многое. Прежде всего — большая любовь, а еще взаимопонимание, близость интересов. Ему тридцать два года, и он не нашел женщину, которая во всем подходила бы ему.

Маркиз медленно направился к судну, которое доставит его в Роди-Гарганико. В дом, где живет его матушка.

МАТЬ И СЫН

Маркиза приподнялась на подушках:

— Что случилось, Миранда?

— Приехал доктор.

Маркиза уже не раз убеждалась, что доктор Скьяппарелли — хороший врач, поэтому сделала все, чтобы тот поселился поблизости и мог быстро прийти на помощь. Она уступила этому высокому, худощавому человеку лет сорока пяти одно крыло своего палаццо в Роди-Гарганико, и доктор, любивший море, был несказанно счастлив.

— Как сегодня себя чувствует прекрасная синьора?

— Оставьте комплименты, доктор. А чувствую я себя уродливой и старой и к тому же больной.

— Но, приняв бром, вы спали лучше?

— Да, спала, только мне без конца снились кошмары, и остался противный вкус во рту. И еще чувствую, что очень устала, нет сил встать, двигаться. У меня ничего не болит — ни голова, ни желудок, ни ноги, только вот эта усталость и тошнота. Скажите правду, будь мне двадцать лет, вы, наверно, подумали бы, что я жду ребенка? Миранда! Подай халат.

— Что вы хотите делать, маркиза?

— Встать, двигаться. И скажи Джузеппе, чтобы приготовил двуколку. Поеду с доктором в Роди-Гарганико. Как по-вашему, доктор, мне полезно будет прогуляться или, напротив, вредно?

— Прошу вас, маркиза, оставайтесь в постели. Такая утомительная поездка может быть опасна для вас. Вам нужен полный покой.

Доктор негромко о чем-то переговорил с Мирандой, та кивнула, и он направился было за ней к двери.

— Ну конечно же, — вмешалась маркиза, — оставили, не беспокойтесь. Сама могу сказать, что моча все еще красная. Именно это вы хотели узнать?

Доктор Скьяппарелли смутился:

— От вас маркиза, ничего не скроешь… Вы правы, я об этом спрашивал. И вам прямо скажу: у вас в моче кровь. Причины мне пока неясны. Но полагаю, это почечная недостаточность. Вам необходим отдых, грелки и легкая диета. А теперь позвольте, пожалуйста, измерить ваш пульс и температуру.

Держа в руке массивные часы, доктор сосчитал пульс, коснулся лба маркизы.

— Ну, здесь все хорошо. Вам важно вооружиться ангельским терпением, маркиза. Болезнь может оказаться длительной. Соблюдайте предписанный мною режим.

— Хорошо, доктор, я сделаю, как вы велите. Не бойтесь, я буду послушной больной. А теперь скажите честно, я поправлюсь?

— Конечно, маркиза, поправитесь. Ваши почки останутся несколько ослабленными, но вы сможете вернуться к своим обычным делам. Если, конечно, не будете переохлаждаться и переутомляться.

Маркиза слушала рассеянно. Доктор Скьяппарелли говорил то же самое еще несколько месяцев назад, когда она впервые почувствовала недомогание. Все началось с того, что она верхом отправилась в Апричену и попала в грозу. Был октябрь, дул холодный северный ветер. Маркиза подхватила бронхит и болезнь горла, которые затянулись на два месяца. Оправившись от болезни, она снова окунулась в дела.

Маркиза уже привыкла работать вместе с Марио, ей доставляло огромное удовольствие осуществлять его планы, а также участвовать в разработке все новых проектов. Казалось, фантазия ее сына неистощима, но и у маркизы были свои сильные стороны, она обладала опытом и врожденным чутьем организатора. И если порой ни Марио, ни Вито Берлинджери не замечали преимуществ какого-то начинания, она быстро улавливала суть любого из них. Реформы, говорила она, нуждаются в деньгах, в очень больших деньгах. Единственный способ получить их — добывать средства с помощью самих же реформ.

Шел 1805 год. В результате реформ Марио в имениях маркизы стали производить вдвое больше зерна, а благодаря хорошему хранению улучшилось его качество и возросли доходы от продажи. После того как соорудили мельницы, появились две фабрики макаронных изделий, которые снабжали своей продукцией Фоджу; Плантации хлопка, льна, конопли давали очень хорошие урожаи. Начали строить прядильную и ткацкую фабрики, изготовлять канаты. Отлично пошла торговля рыбой, с тех пор как применили новый способ ее засолки.

Марио приходилось много встречаться с разными людьми, проводить совещания с управляющими, с местными собственниками, испольщиками, правительственными чиновниками. Такие встречи обычно сопровождались званым обедом или ужином, приемом. Устраивала их, конечно же, маркиза. На вилле Россоманни снова закипела жизнь, как и в прежние времена, когда был жив ее муж. Да, она снова чувствовала себя счастливой.

А потом подступила какая-то странная слабость. Маркиза долго старалась не обращать на нее внимания. Убеждала себя, будто вчера слишком поздно легла спать или у нее неважно работает желудок. Так тянулось несколько месяцев, до февраля прошлого года, когда она наконец поняла, что пора обратиться к врачу. Скьяппарелли предложил провести сначала одну, потом другую консультацию со специалистами. Врачебный вердикт был таков: постельный режим, вставать и двигаться весьма осторожно в очень теплой комнате. Питаться молоком и протертыми овощами.

Первое время маркиза пыталась продолжать работу, принимала дома управляющих. Но Скьяппарелли поставил ультиматум: ей необходим полный покой. Она сможет вернуться к заботам, только когда полностью поправится. А выздоровление почему-то все не наступало. Да и наступит ли оно вообще?

Изабелла Россоманни не раз болела, но всегда упрямо преодолевала хворь силой воли. Маркиза обиделась на доктора. Раньше она была оптимисткой и не сомневалась, что поправится. А сейчас — нет. Подкралась какая-то другая болезнь, коварная, невидимая. Она лишала ее сил, сбивала с толку. Странная апатия притупляла ее волю, лишала стремления бороться. И тогда она впервые почувствовала себя старой. А это значит, подумала она, кончина близка. Молодые люди отважно отправляются на войну, юнцы не боятся смерти, потому что в глубине души не верят в нее. В юности кажется, что смерть нас не тронет, обойдет стороной. И только с возрастом мы начинаем замечать, как она приближается к нам. Что такое жизнь? Территория, отнятая у смерти. Долгая жизнь — это длинная череда побед над нею. Чем больше времени проходит, тем лучше мы узнаем своего врага, но обнаруживаем и собственные слабости.

И вот теперь маркиза почувствовала, что смерть расположилась в ее комнате. Старуха с косой ожидала какой-нибудь ошибки, уступки. Конечно, маркиза еще может поправиться, выздороветь, но она уже никогда не станет прежней. Теперь придется непрестанно быть бдительной и помнить, что всё — любой сквозняк, запрещенный продукт и многое другое — опасно. Senectus ipsa morbus est[70], говорили древние. И были правы. Старость — это болезнь, а болезнь — начало старости.

Пробуждение маркизы было тревожным. Ей приснился Марио. Во сне он был еще маленьким и очень больным. Врач безнадежно качал головой, как бы говоря, что нельзя ничего поделать. Она очнулась в холодном поту. И с горечью подумала, что у Марио нет детей.

Умрет она — он останется один, тоже состарится, и род Россоманни кончится. Как прекрасно было бы видеть вокруг себя много внуков! Тогда бы ее ничто не страшило и она не печалилась бы так сильно. Нет, дальше так продолжаться не могло. Марио должен расстаться со своей Граффенберг, должен развестись с нею. Но как? А если разведется, женится ли на другой женщине?

Была у него Элеонора. Она не подходила ему. А после нее Марио так больше никем и не увлекся. Маркиза закашлялась, почувствовала, что задыхается, ей не хватало воздуха. Бедный Марио!

Она вспомнила, каким убитым он вернулся с Сицилии после исчезновения Арианны. Он не хотел верить тому, что говорила мать. Мерил шагами мол в Роди-Гарганико, бросался то на Тремити, то в Термоли, то в Лесину, метался как безумный. Или же запирался в своем охотничьем домике в Торре ди Милето, целыми днями ничего не ел, сутками не спал. Он действительно любил эту девушку. Но уже объявлена была помолвка с Граффенберг. Все обойдется, решила она тогда. Не обошлось.

Конечно, со временем к нему вернулась жизнерадостность, он женился, увлекся делами, но в душе его осталась пустота, которую никто уже не мог заполнить. Она узнала, что он виделся с Арианной. Девушка вышла замуж за Джулио Венозу, превосходного человека. Сейчас она осталась вдовой. Обоим еще не поздно начать жизнь сызнова.

Если, конечно, любовь может возродиться, подумала она. Только Марио ни за что не поедет к ней, пока не узнает правду. А правда эта была известна только ей и падре Арнальдо. Она одна во всем мире могла сказать сыну, что произошло на самом деле. Сколько раз собиралась она сделать это! И не раз уже думала послать за сыном. Ее останавливал страх потерять его. Она боялась, что Марио не простит ее. И все-таки ей придется решиться. После ее смерти он так или иначе узнает правду. А ее кончина уже не за горами. Она рывком приподнялась на подушках:

— Миранда! Миранда!..

Маркиза встретила сына в халате, с прибранными волосами. Марио бросилось в глаза мрачное выражение ее лица и суровый взгляд. Такое лицо у нее бывало, только когда она пыталась совладать с огромным нервным напряжением.

— Что случилось, мама? — спросил он, подходя к ней и обнимая за плечи.

Маркиза печально посмотрела ему в глаза.

— Я надеюсь, ты простишь свою мать, — медленно проговорила она.

— Что бы это ни было, считайте, что я уже простил вас. Но в чем дело?

Маркиза высвободилась из его объятий и прошла к креслу.

— Я должна кое в чем признаться тебе. Мой поступок объясняется тем, что я желала тебе добра. Но то, что должно было стать для тебя благом, со временем стало злом. Не знаю, сможешь ли ты простить меня. Возможно, больше не захочешь даже смотреть на меня.

— Прошу вас, скажите все. Мы всегда были откровенны друг с другом.

— Я поняла, что твой брак — ошибка. И я тому причина. Я сделала выбор за тебя и ошиблась. Мария Луиза жадная, да еще бесплодная…

— Не будем говорить о ней, — решительно прервал ее Марио. — Вернемся к нашим делам.

— Это касается Арианны.

— А при чем тут Арианна?

— Когда ты влюбился в нее, я была против. После твоего отъезда она исчезла. Я сказала тебе тогда, что она сбежала с каким-то моряком. Но я солгала.

— Что? Что вы сказали? — изумился Марио. Он схватил мать за руку, заставив взглянуть ему в лицо. — Что вы такое говорите?! — закричал он, хватая ее обеими руками за плечи и встряхивая. — Где же правда? Что вы сделали?

— Ну вот видишь, как ты реагируешь… А я ведь еще ничего не сказала тебе.

— Простите, прошу вас. Но скажите мне, что случилось? Обещаю оставаться спокойным и выслушать внимательно, — Марио опустился в кресло вблизи окна. Глядя на мать, он пытался улыбнуться.

— Это я вынудила ее уехать.

Марио молча смотрел на мать широко раскрытыми глазами. Маркиза не выдержала его взгляда, отвернулась к окну:

— Это я вынудила ее покинуть Тремити, опасаясь, что ваши отношения зайдут слишком далеко.

— И что же вы предприняли?

— Я думала только как следует напугать ее и падре Арнальдо. Он оберегал ее и не хотел ссориться с тобой. Я поручила Фернандо Бандинелли, тому лейтенанту, что вскоре был убит, напугать девушку. Он перестарался. Арианна была серьезно ранена, и падре Арнальдо сделал так, что и она, и моряк исчезли.

— Как исчезли? Как можно сделать так, чтобы человек исчез?

— Да, Марио, Арианна исчезла, испарилась. Должно быть, постарались монахи из аббатства. Вместе с падре Арнальдо. Он, во всяком случае, не захотел объяснить мне что-либо.

— А почему вы не написали мне обо всем? Почему не вызвали сюда?

— Это моя ошибка.

— А почему вы сказали, что Арианна сбежала с моряком? Чтобы я успокоился и забыл ее, чтобы втянуть меня в эту авантюру с Граффенбергами? Как подло вы поступили, мама!

— Да, каюсь. И сожалею о своих действиях.

Маркиза опустилась в кресло и внимательно посмотрела на сына. Казалось, Марио был поражен в самое сердце.

— Я послал столько писем Арианне и падре Арнальдо! Почему священник не отвечал мне? Вот чего я никак не пойму. Вы были заинтересованы в его молчании, но он-то опекал Арианну. Почему он не отвечал мне?

После некоторого колебания маркиза объяснила:

— Я перехватывала все твои письма. Мне доставлял их твой адъютант.

— И вы не передавали письма падре Арнальдо? Вы хотели, чтобы Арианна подумала, будто я бросил ее, отказался от нее, не хочу больше видеть, разлюбил! — закричал Марио, вставая. — Вот где истина, разве не так?

— Да, именно так.

— И вы говорите все это мне теперь, спустя десять лет! Зачем?

— Ты видишь, я больна, мне осталось недолго жить. И я не хочу, чтобы ты узнал правду от кого-то другого.

— Кто еще мог знать обо всем?

— Возможно, падре Арнальдо. Он знал, что я хотела женить тебя на Граффенберг. Я уговорила его быть моим союзником в таком деле. Когда Арианну ранили, он пришел ко мне и обвинил меня, и я призналась, что велела Бандинелли…

— Он обвинил вас в том, что вы хотели убить Арианну?

— Клянусь тебе, Марио, я не хотела ей зла, случилось несчастье.

— А почему падре Арнальдо ничего не открыл мне? Почему не доверял… Ах да, я не писал ему, не давал о себе знать. Как он мог доверять мне! Да вы просто сатана! Настоящий дьявол! Что же, по-вашему, я должен предпринять?

— Марио, прошло столько лет…

— И моя жизнь загублена.

— Не говори так. Ты можешь гордиться своей жизнью, Марио. Ты помог спасти королевство и корону.

— Королевство, корону! А я сам? Что пережил я, вы подумали?

— Ты ошибаешься! Я видела, как ты страдаешь, однако надеялась, что со временем… И почему ты так уверен, что нашел бы счастье с Арианной? Прошу тебя, успокойся. Ты прекрасно знаешь, что в те времена все было по-другому. В наши дни можно спокойно жениться на женщине из среднего сословия, даже на крестьянке. А тогда — нет. Не суди меня за прошлое.

— Прошу вас, оставьте это, мама. Разговоры вредят вам. Мне важно только понять, что же произошло. Какие отношения были между падре Арнальдо и девушкой?

— Он любил ее, очень любил.

— Но мне кажется, священник считал себя хозяином Арианны. И ревновал ее. Верно или нет?

— Скажем так, он очень сильно любил ее, как может любить отец.

— Или любовник. А если вас обманули, мама?

— Каким образом?

— Вы перехватывали мои письма. И Арианна в отчаянии могла броситься в его объятия.

— Марио, — возразила маркиза, — я хорошо знаю этого человека, выбрось из головы все плохое.

— Где он сейчас? Скажите мне! Вы, конечно, знаете.

— Что ты задумал, безумец?

— Безумец? И вы смеете говорить мне это? Да что вы знаете обо мне, о моих чувствах? Что знаете о моем горе, о моей злости, о моей ярости? Ведь я бросился в огонь войны, только чтобы забыться. Связался с Элеонорой, чтобы не вспоминать мою настоящую любовь! Неужто вы не понимаете, что я не мог перенести оскорбления, какое нанесла мне Арианна своим поступком?

— А сейчас что ты задумал? — спросила маркиза упавшим голосом, глядя на сына, уже стоящего в дверях. — Что ты хочешь сделать? Куда ты?

— Искать его. Хочу узнать все, все.

— Но зачем тебе все знать? — вскричала маркиза, покачнувшись.

— Скажите, где сейчас этот священник?

Держась за кресло, маркиза проговорила:

— В Варезе.

Марио выскочил из комнаты, хлопнув дверью. Но тут же вернулся:

— Еще один вопрос. И прошу вас быть искренней. Кто Арианна на самом деле? Может быть, ваша дочь? Ваша и этого священника?

Маркиза вытаращила глаза и всплеснула руками:

— О боже! За кого ты меня принимаешь? Да, я причинила зло этой девушке, заставила страдать тебя, но до такого бесстыдства я никогда не доходила, — она смотрела на него полными слез глазами. — Нет, сын мой, я оставалась верна памяти твоего отца.

— Благодарю вас, мама, — волнуясь, проговорил Марио, поцеловал ее в лоб и стремительно вышел из комнаты.

СЕКРЕТ РАСКРЫТ

Усталые лошади еле тащили карету. Дорога до Милана была долгой и трудной. Марио с изумлением смотрел по сторонам. В 1796 году, когда маркиз приезжал сюда в прошлый раз, в Милане можно было лишь изредка встретить позолоченную карету с лакеями на запятках. В таких экипажах разъезжали немногочисленные богатые аристократы. Зато всюду бродили оборванные нищие.

Теперь же Милан переменился почти до неузнаваемости. По улицам двигалось множество очень красивых карет и колясок, но без лакеев, да и дворянские гербы встречались не так часто. Миланцы стали наряднее одеваться. Особенно эффектно смотрелись военные, передвигавшиеся пешком или на лошадях, одетые в разноцветные мундиры: французы — в бело-красно-синие, итальянцы — в бело-красно-зеленые.

По улицам прогуливалось немало богатых дам из среднего сословия и аристократок в платьях с пышными юбками, но без каркаса. Революция внесла поразительные изменения в женский костюм. За время Директории юбки на каркасе уступили место легким, почти прозрачным струящимся платьям. Эта мода проникла и в Неаполь, но пришла она именно из Милана, который превратился в законодателя моды.

Да что там мода! Милан сделался столицей сначала Цизальпинской, а потом и Итальянской республики. И президентом ее объявил себя самый могущественный человек в мире. Ему оставалось только провозгласить себя королем Италии. Нет никакого сомнения, решил Марио, что рано или поздно он приберет к рукам и Неаполитанское королевство. И перспектива подчиняться Наполеону ему не нравилась.

Марио всегда гордился тем, что он неаполитанец. Из Неаполя он с превосходством взирал на всю остальную Италию. Не было государства сильнее, древнее, независимее, чем Неаполитанское королевство, Но теперь центр притяжения сместился. Неаполь померк. Королева, потерпевшая фиаско, помрачнела, растерялась, не знала, что предпринять. Король по-прежнему пропадал на охоте и в постелях придворных дам. Кто знает, может, и законная жена Марио спала с ним.

Наполеон выжидал. Он еще не захватил Неаполитанское королевство, видимо, потому, что не хотел ввязываться в народную войну, такую же, как в 1799 году. Но теперь у итальянцев не нашлось бы вождей для такой войны.

Марио подъехал к Порта Риенца. Особняк Венозы был где-то уже совсем рядом. Вот только надо ли ему ехать дальше? Сколько раз Марио спрашивал себя об этом за время долгого пути! В дорогу его погнало желание встретиться с падре Арнальдо и получить от него ответы на все свои вопросы. По мере приближения к Милану он чувствовал нарастающую потребность увидеть Арианну и объясниться с ней. Она пострадала больше всех, стала жертвой интриг его матери. Годами копившаяся ненависть к ней, оскорбления, которыми он мысленно осыпал ее как вероломную изменницу, вдруг куда-то исчезли. Прежде он мстительно желал ей быстро состариться, рисовал ее себе располневшей, морщинистой, уродливой. Впрочем, после встречи в «Ла Скала» представлять ее безобразной стало практически невозможно. В тот вечер она была поистине бесподобна.

А какой Арианна окажется сейчас? И согласится ли она разговаривать с ним? Она ведь не знает правды. Марио хотел написать монсиньору Дзоле. Но как можно довериться этому священнику! В конце концов Марио решил предупредить ее о своем визите, послав к ней Анджело.

Марио остановился у маркиза Ланди. Он послал графине короткое письмо, сообщая, что приехал в Милан специально для встречи с ней, чтобы сообщить ей важные новости. Он умолял ее забыть их прежний разлад и принять его. Просил у нее только полчаса. И обещал больше никогда не беспокоить ее.

Марио был убежден, что стиль послания может повлиять на то или иное решение. Он понял это во время кампании, проведенной кардиналом, когда помогал ему вести обширную переписку с Марией Каролиной, лордом Эктоном, королем и некоторыми другими высокопоставленными особами, нужными им. Кардинал великолепно владел искусством письма. Марио учился у него этому.

Этот навык пригодился ему, когда он взялся за свои реформы. И вот сейчас его отточенное перо помогло ему убедить Арианну. Она согласилась встретиться с ним. Готовясь к встрече, Марио попробовал разузнать хоть что-нибудь о молодой вдове. Однако после смерти Джулио графиня совсем отошла от светской жизни. Ее имя было у всех на слуху, но как она живет, не знал никто. Лишь однажды маркиза Ланди случайно обронила:

— Все думали, что вскоре после смерти мужа она выйдет замуж. Однако не вышла.

— Говорят, она любовница графа Серпьери, — заметила дочь.

— Чего только не болтают в Милане, — ответила мать.

Вот и все сведения.

Оказавшись у ограды виллы Венозы, Марио понял, что мужество его покидает. Как встретит его Арианна? Возможно, надменно. Выслушает с презрением — и выпроводит. Но даже если все произойдет именно так, он должен довести дело до конца. Будь что будет.

Дворецкий провел его в просторную гостиную, окна которой выходили в парк. Он подождал несколько минут. Медленно отворилась дверь, впустив Арианну. Она с улыбкой направилась навстречу гостю. Марио залюбовался ее легкими изящными движениями. На ней было персиковое платье, плечи обнажены, длинные волосы с одной стороны приподняты, а с другой спускались локонами на шею. Арианна показалась ему совсем юной. Она смотрела на него, улыбаясь своими чудными голубыми глазами.

— Добро пожаловать в Милан, Марио. Как доехали? Вы прибыли сегодня утром? Ваше письмо из Лоди я получила.

Марио не мог оторвать от нее восхищенного взгляда. Неужели это она, Арианна, реальная, во плоти? За последние девять лет она превратилась для него в фантастическое видение, представая в его воображении то как чистейшее создание из Тремити, то как надменная дама в театре «Ла Скала». Теперь оба этих образа слились воедино, да так, что у Марио перехватило дыхание. Еще на Тремити его поразили ее удивительно грациозные движения. Мог ли он забыть, как Арианна бежала навстречу ему, как улыбалась… Она всегда сияла улыбкой.

— Что случилось, Марио? Что вы хотите сообщить мне? Давайте присядем, может быть, так будет легче, — она опустилась в кресло.

Марио остался стоять.

— Честно говоря, даже не знаю, с чего начать. — он в растерянности бросил взгляд в окно.

— С самого главного, — ответила Арианна, расправляя юбку. Она никогда не видела его таким растерянным.

— Опустите детали. Уж если вы приехали из Неаполя и просили уделить вам каких-то полчаса, на то должна быть очень веская причина. Признаюсь, я не могу представить, что вас побудило. У меня теперь совсем другая жизнь. Какое отношение ко мне может иметь что-либо, происходящее на Тремити? Разве что-нибудь связанное с моими родителями… Но они ничего не писали мне.

— Моя мать больна, — торопливо заговорил Марио. — Она открыла мне одну свою тайну, о которой я не догадывался. Это маркиза заставила вас уехать с Тремити: она велела напугать вас переодетому монахом лейтенанту…

Арианна выпрямилась и перестала улыбаться.

— Я не намерена выслушивать эту старую историю, Марио. Все давно осталось в прошлом. Тайны вашего семейства мне совершенно неинтересны, — она поднялась и направилась к двери.

— Но, Арианна, ведь я ничего не знал, даже не представлял! — воскликнул Марио, преградив ей дорогу.

— Ты, но не я, — ответила она сурово, глядя ему прямо в глаза. — Я отлично знала, что все подстроила маркиза. А кто еще мог сделать это, кроме нее? Все это поняли. И только тебе одному пришлось ждать, пока мать откроет тебе глаза. Марио, Марио… Ты, конечно, привязан к матери, но разве можно любить так слепо!

Марио захотелось броситься вон из комнаты. Как она смеет выговаривать ему таким тоном? Но тут сквозь сарказм в голосе он вдруг почувствовал какие-то теплые нотки. Может, все дело в том, что она опять обращалась к нему на «ты», как в далеком прошлом? Он набрался смелости:

— Ты дала мне полчаса, а прошло всего несколько минут. Нечестно выгонять меня раньше.

— Это верно. Продолжай. Слушаю тебя, — она снова опустилась в кресло.

— Все устроила моя мать. Бандинелли должен был только напугать тебя. Но ты — я узнал об этом лишь недавно — сильно пострадала. А потом исчезла. Моя мать не представляла, куда ты делась. Она сказала, что ты испарилась.

Арианна торжествующе улыбнулась:

— И не надейся, что скажу, куда я скрылась! Этого ты никогда не узнаешь!

— Во всяком случае, ты признаёшь, что тебя спрятали. Кто-то, думаю, падре Арнальдо, укрыл тебя в надежном месте, полагая, что моя мать задумала убить тебя.

Согласись, что это было вполне разумно.

— Да, разумно, — Марио хотел добавить, что его мать не способна на преступление, но поостерегся. Если бы Арианна заспорила с ним, из их встречи ничего бы не вышло. — Мне же тем временем сообщили, что Сальваторе, якобы твой любовник, убил Бандинелли и ты бежала с ним на Север.

— И ты поверил в подобную выдумку?

— Нет, не поверил и без конца писал тебе письма. Писал дважды в день и отправлял письма со своим адъютантом в Торре ди Милето, чтобы оттуда их переслали падре Арнальдо, тебе, твоей матери.

— Ты лжешь, ты ни разу не написал мне!

— Ты хочешь сказать, что не получила ни одного моего письма?

— Ни одного! Я несколько месяцев находилась между жизнью и смертью, в полном мраке, я плакала целыми днями… а хватило бы одного твоего письма, чтобы вернуться к жизни. Но ты так ни разу и не написал мне.

— Я писал, Арианна! — вскричал он, бросаясь к ней. — Но моя мать перехватывала письма, даже те, что направлял мне падре Арнальдо. Сейчас мать тяжело больна, это и заставило ее признаться мне во всем. Она попросила моего генерала держать меня буквально в плену в Таранто, а потом в Сиракузах. Когда я вернулся на Тремити, то уже никого не нашел. Кто-то говорил, будто ты уехала с Сальваторе, кто-то — будто вышла замуж за какого-то коммерсанта из Абруцци. Твои родители сообщили мне только, что ты здорова. Год спустя, в Неаполе, я встретил падре Арнальдо, и он надменно сообщил мне, что ты счастливо вышла замуж за человека гораздо лучше меня. И я подумал, что всё, что болтали о тебе, правда.

Арианна поднялась и подошла к большому окну, выходившему в парк. Она с трудом сохраняла самообладание. Столько лет прошло! Марио обманули, но что толку ворошить прошлое, то, что уже никакими силами не исправишь? При упоминании о маркизе в душе Арианны вспыхнул бешеный гнев. Она ненавидела эту безжалостную женщину, цепко державшую сына в руках.

Странно, подумала Арианна, как мужчины позволяют подчинять себя, разрешают управлять собою женщинам, особенно своим матерям. Даже такие умные, блистательные мужчины, как Марио. Он ведь отнюдь не глупец. Напротив, он необычайно одаренный человек. Он храбро воевал, защищая своего короля, свою родину. Ей доводилось слышать о его поразительных реформах в Апулии. Теперь, став деловой женщиной и пообщавшись со многим предприимчивыми людьми, она видела, что Марио достиг больших успехов в ведении хозяйства. И тем не менее он оставался под каблуком своей матери. Маркиза дурачила его, как дитя, а Марио наивно доверял ей, своей подлой мамочке.

— Арианна, в те месяцы я словно обезумел. Но попробуй хоть на минуту встать на мое место. Я ничего не знал о тебе. Потом мне пришлось уехать. Я не мог не подчиниться приказу генерала. Если офицер не выполнит приказа, его отдают под трибунал. Мне говорили, что моя отлучка будет недолгой, всего на несколько дней. Я пишу тебе. Никакого ответа. Меня отправляют еще дальше. Пишу матери, тебе, всем… И вдруг узнаю, что ты исчезла.

— Ты должен был приехать сам! — закричала Арианна, резко оборачиваясь к нему.

— Но как, Арианна? Есть военная дисциплина, ты же знаешь…

— Да, я знаю. У меня тоже есть необходимый опыт, не веришь? В Милане много военных! Даже на войне можно было получить увольнение, отпуск. И уж конечно, этого мог добиться потомок такой семьи. Разве тебе не могли дать увольнение хотя бы на один день? Не спрашивал себя, почему ты не можешь отлучиться? Как не понял всего? Как не догадался?

Арианна приблизилась к нему. Глаза ее горели, но лицо было необычайно бледным, напряженным.

— Неужели ты не догадался, что тебя обманывают? Как же можно быть таким глупым, таким наивным, слепым, чтобы Не понимать очевидного? Даже я поняла все, хотя мне было только шестнадцать лет и я постоянно жила на острове величиной с этот парк! Тебе нет оправдания. Ты был обманут, да, это так. Но человек, который по-настоящему любит, постигает уловки клеветников; Тот, кто любит, не поверит никому — ни отцу, ни матери, и не будет сомневается в женщине, которой он отдал свое сердце. А ты усомнился во мне! Ты заподозрил меня!

Арианна разрыдалась. В отчаянии, как ребенок, она стучала кулаками в его грудь. Он стоял не шелохнувшись, словно окаменел. Она кричала ему сквозь слезы:

— А я поверила тебе, поверила, что наша любовь неповторимая, особенная, единственная во всем в мире и никто никогда не сможет разлучить нас! Я любила тебя, любила…

— И я любил тебя, Арианна, — сказал он, обнимая ее. — Я был искренен, я не лгал, поверь мне.

— Нет! — воскликнула она, вырываясь из его объятий.— Нет, ты лжешь! Где ты пропадал, когда на меня напали, когда я металась в жару, когда лежала вся переломанная, с разбитой головой? Где ты был» когда терзалась отчаянием, представляя, что останусь калекой? Где скрывался, пока я лежала в подземелье, в холоде, мраке, пока молилась и звала тебя, надеясь, что придешь и вынесешь меня на свет? И я простила бы всех — твою матушку, мнимых монахов и тебя. Где же был ты, так любивший меня?

— Я был потрясен, убит, я искал тебя, словно слепой, бредя наугад, я… Но я любил тебя! И молю тебя простить мне мою слепоту.

— Нет! Ты желал быть обманутым, потому что стыдился жениться на крестьянке. Имей мужество заглянуть в свою душу и не лгать самому себе, — Арианна упала в кресло и спрятала лицо в руках.

— Да, я был слепцом! Но ведь и твой священник прятал тебя и мешал мне найти…

— Как ты смеешь так говорить о нем? — воскликнула Арианна, подняв глаза на Марио. — Он единственный, кто помог мне. Единственный, кто никогда не обижал и не огорчал меня…

— Конечно, все сделал он, помог тебе, но лишь для того, чтобы ты целиком принадлежала ему.

— Что ты говоришь?! Какая подлость! Да ты такой же подлец, как твоя мать! Мажешь грязью все вокруг, лишь бы оправдать свою низость!

— Пусть я, по-твоему, подлец. Пусть все это низко с моей стороны. Но ведь и ты была слепа. Почему ты никогда не задумывалась о том, что им движет?

— А что я должна была думать? Он всегда был рядом. Я выросла под его покровительством и заботой.

— Но почему он не относился к другим девушкам на Тремити точно так же, как к тебе? Почему только для тебя пригласил воспитательницу Марту, почему только о тебе так заботился? Чтобы ты, когда вырастешь, уехала с ним?

— О, уходи, прошу тебя, уходи!

Карета, в которой ехала Арианна, медленно поднималась в гору по широкой, вымощенной булыжником дороге, что вела в Сакро-Монте. Дорога действительно очень широкая — по ней могли проехать в ряд десять экипажей. Местами она расширялась еще больше, образуя просторные площади с легким уклоном. На каждой такой площадке возвышалась небольшая церковь, которую принято называть капеллой. Каждая капелла посвящалась одной из глав «Розария»[71]. Весь этот via crucis[72] паломники проходили пешком, поднимаясь к святилищу Санта-Мария дель Монте с молитвенником в руках и читая на остановке у каждой капеллы соответствующую молитву. Все это объяснил Арианне падре Арнальдо, когда впервые привел ее сюда.

Широкая дорога начиналась в Оронсо, где стояла первая капелла — Благовещения. И «Розарий» Арианна выучила еще в детстве, он содержал пятнадцать глав, или тайн. Арианна помнила, как Марта говорила ей: «В первой радостной тайне — Благовещение Марии». Далее следовала молитва, после нее начиналась вторая тайна, и так одна за другой все пятнадцать. Первые пять были радостные: Благовещение, Посещение Богородицей Святой Елизаветы, Рождение Иисуса Христа, Введение во храм, Диспут Иисуса с докторами церкви. Затем нужно было пройти под высокой аркой, и за ней начинались пять скорбных тайн: в Гефсиманском саду, Бичевание Христа, Терновый венок, Восхождение на Голгофу и Распятие на кресте.

Арианна уже проехала большую часть дороги и не раз останавливалась возле ограды, чтобы заглянуть внутрь изумительных капелл, которые строились по проекту архитектора Бернаскони в изысканном классическом стиле и походили на виллу Палладио[73]. Внутри каждой капеллы находилась специальная ограда, ограничивавшая доступ верующим, но позволявшая обозревать от входа все помещение.

Когда она приехала сюда с падре Арнальдо в первый раз, прелат велел открыть ограду, и Арианна оказалась внутри этого поразительного храма, чем-то напоминавшего театральную декорацию со статуями в человеческий рост. Глиняные статуи были изготовлены местными ремесленниками, однако отличались необыкновенной красотой. Джулио, который сопровождал их, сказал, что в начале семнадцатого века итальянский гений еще умел творить прекрасное повсюду.

Арианна подъехала к капелле, посвященной Воскресению. Впереди оставались храмы, посвященные Вознесению Иисуса Христа, Сошествию Святого Духа и Успению Пресвятой Богородицы. Последняя остановка находилась в конце святого пути в самом святилище на вершине горы.

Графиня вышла из кареты между тринадцатой и четырнадцатой капеллами. Широкая дорога была залита солнечным светом. Арианна подошла к парапету. Перед ней раскинулась огромная долина, заросшая лесом вплоть до Варезе. Радостную нотку в это величественное зрелище вносили озера, гладь которых сияла на солнце.

Эта дорога на святую гору и капеллы вдоль нее имели скрытый, таинственный смысл. Дорогу создал народ, воодушевленный глубокой религиозной верой, могучим стремлением к сверхъестественному. Для верующих она символизировала восхождение на небо — путь, который вел от надежды через страдание к радости, возносивший от повседневной жизни через смерть к бессмертию.

Создали этот гигантский, поражающий воображение чудесный путь простые люди, местные жители. Вдохновил их на подвиг, конечно, святой Карло Борромео[74]. Падре Арнальдо с восхищением отзывался о нем, говоря как об одном из тех людей, кто оставляет печать на всей эпохе.

Католическая церковь с запозданием отреагировала на появление лютеранской ветви. Среди тех, кто боролся за нерушимость веры, явились такие необыкновенные личности, как основатель ордена иезуитов Игнатий Лойола, святые Филиппо Нери и Карло Борромео. Борромео реформировал амброзианскую церковь, основал семинарии и задумал создать несколько святых гор в окрестностях города Ароны, наподобие библейской Голгофы. По его задумке, христианам предстояло подниматься в гору, словно повторяя крестный ход Христа. Двигаясь по этим священным тропам, останавливаясь на молитву у храмов, паломники входили бы в непрестанное общение с Богом. Однако святому Карло не довелось осуществить свой грандиозный замысел.

Храмы впоследствии построили местные жители — в том числе и тот, возле которого остановилась Арианна.

Она с волнением смотрела на внушительные стены, отлично сохранившиеся на протяжении столетий. Сколько труда вложено в них, сколько сил, сколько веры! И каким чувством прекрасного нужно было обладать, ведь и сама дорога, поднимающаяся в гору, и покатые склоны ее по обе стороны, и расположение классических стройных капелл — все это говорило об изысканном вкусе.

Арианна понимала, почему падре Арнальдо часто приезжал сюда. Это место как никакое другое сближало классическую красоту с религиозным таинством.

Арианна остановилась, восхищенно оглядывая все вокруг. Она даже забыла, зачем поднялась на самый верх горы. Ах, ведь ей же необходимо переговорить с падре Арнальдо, узнать всю правду о событиях многолетней давности на Тремити… Приезд Марио и разговор с ним потрясли ее. Спустя столько лет она вынуждена была переосмыслить свою жизнь. Ей пришлось иначе взглянуть на Марио. Да, она обвиняла его в слабоволии, но в глубине души оправдывала его. Она чувствовала, что он искренен, что он страдает, однако хотела получить подтверждение своим чувствам.

Что ж, падре Арнальдо, несомненно, знал все подробности, и если сопоставить его рассказ с тем, что сообщил ей Марио, наверное, можно будет воссоздать картину полностью.

Арианна предупредила священника о своем приезде, но в Варезе ей сообщили, что его преосвященство решил подняться на святую гору. Ей передали извинения монсиньора и его просьбу проследовать за ним в карете, если подъем по крестному пути не слишком затруднит графиню Веноза. Слова высокопарные, выученные наизусть, а еще несколько лет назад такие фразы невозможно было и представить. Но теперь, подумала Арианна, иронически улыбнувшись, снова вошли в моду громкие титулы. После коронации Наполеона и во Франции, и в Италии опять явилось великое множество королевских высочеств и принцев крови.

Она невольно задумалась о нововведениях, как вдруг почувствовала, что кто-то осторожно коснулся ее плеча.

— Арианна, девочка моя… — это был падре Арнальдо. — Оказывается, ты уже давно здесь. Тебя увидел здешний священник и сообщил мне, что какая-то дама остановилась возле капеллы Вознесения. Мол, не та ли это синьора, которую ждет ваше преосвященство. Я получил твое письмо, Арианна, о визите Марио. Ты хочешь поговорить со мной? Как лучше — пройдем в дом священника или останемся тут? Тебе нравится здесь?

— О, здесь так чудесно! Здесь чувствуешь себя вдали от всего мирского, словно отделив от себя все жалкие земные заботы. Здесь, мне кажется, я становлюсь добрее, и даже странно, что надо будет возвращаться вниз, — Арианна показала на просторную ломбардскую долину, простиравшуюся под горой. — Да, я писала вам, потому что мне крайне необходимо узнать всю правду.

— Слушаю тебя, Арианна.

— Марио сообщил мне одно важное обстоятельство, о котором я ничего не знала.

Арианна посмотрела на падре Арнальдо, присевшего на невысокую каменную ограду.

— По его словам, это маркиза подстроила нападение мнимых монахов. Он сказал, что лейтенанту Бандинелли было поручено напугать меня. Но я считаю, что мать Марио все-таки действительно хотела убить меня. Вы знали об этом, правда, падре?

— Да, дорогая, я знал о многом, но не хотел ничего говорить, пока ты болела и жила в подземелье аббатства, чтобы не напугать тебя до смерти.

— Лейтенант намеревался убить меня, это правда?

— Да, правда. Однако не могу представить, что это приказала ему маркиза. Этот человек и сам по себе был очень злой.

— Это верно. Знаете, когда он провожал меня с бала, то пытался поцеловать в карете. Какой гадкий он был в тот вечер! И только оскорбив, я заставила его уйти.

— Да, то, что маркиза попросила напугать тебя, оказалось ему на руку. Именно так он мог отомстить тебе и остаться безнаказанным.

— Марио сказал и о том, что он не раз писал мне, вам, моей матери, отцу!

— Но никто не получил ни одного письма от него, — решительно заявил падре Арнальдо.

— Потому что все письма перехватывала маркиза. Она сама призналась ему. Сейчас мать Марио тяжело больна. Возможно, боится умереть и потому призналась сыну в том, что при помощи слуг перехватывала его письма и те, что писали ему мы с вами. Наши письме оказались в руках маркизы. Все, понимаете, все до единого! А я никак не могла взять в толк, почему же Марио не пишет мне, неужели он бросил меня! Но вот выходит, он искал меня, а ему говорили, будто я убежала с Сальваторе, моряк — мой любовник и даже убил человека из ревности. Мол, я и убежала с ним, потому что была соучастницей убийства. Представляете, какая низость, какая подлость! А теперь, падре Арнальдо, вы должны открыть мне: правду ли сообщил Марио?

Священник помолчал немного, что-то обдумывая.

— Я тоже не однажды задавался вопросом, почему Марио ни разу не напомнил о себе, хотя бы письмом. Но уверяю тебя, я не догадывался, что вся корреспонденция перехватывается. Свои письма я отправлял ему с доверенным человеком, но, очевидно, и он был подкуплен маркизой.

Арианна поднялась с парапета и долго молчала, глядя в долину.

Священник тоже встал и приблизился к ней:

— Что-то еще случилось, дорогая?

— Да, это не все. Марио задал вопрос, на который я не смогла ответить. Но ответ знаете вы.

— Я?

— Только вы.

— Что же это, дорогая?

Но она, казалось, была погружена в свои мысли.

— Действительно, святое это место, — наконец заговорила она. — Наверное, тут мы действительно ближе к Богу. Так вот, скажите мне здесь, падре: почему вы так заботились обо мне, почему сделали столько хорошего для меня? Больше, чем отец, больше, чем мать, больше, чем какой-либо другой человек на свете… — она обернулась к священнику. — Вы непременно скажете мне правду, верно?

Падре Арнальдо, не отводя взгляда от нее, улыбнулся.

— Скажу истинную правду, как на смертном одре. Поэтому не бойся, дорогая. Никогда не бойся меня.

— Я знаю, что священники, — добавила Арианна, — помогают нуждающимся людям, но то, что сделали для меня вы, поразительно. Наверное, есть причина, по которой вы относитесь ко мне не так, как ко всем.

— Понимаешь, дорогая, этот вопрос рано или поздно должен был возникнуть. И я всегда был готов ответить на него. Ты — не дочь Рафаэля и Марии.

Арианна стремительно повернулась к священнику, глаза ее расширились.

— Тогда кто же… — и слезы ручьем полились по ее лицу. Священник, угадав ее мысли, поспешно сказал:

— Нет-нет, дорогая, не я твой отец. Я нашел тебя однажды утром в ивовой корзинке на молу в Сан-Никола. Я не знаю, кто твои родители. Я так и не обнаружил их за все эти годы. Да и не очень-то хотел отыскать. Когда я нашел тебя брошенной, тебе, наверное, было всего несколько дней от роду, и я даже не задумался, кто же тебя оставил там. Я воспринял находку как дар Божий, ниспосланный мне, скромному ссыльному священнику, к тому же одинокому. Я отнес тебя крестьянам на Сан-Домино. Мария как раз была на сносях. И через несколько дней родилась Лела, твоя сестренка.

Слушая падре Арнальдо, Арианна, притихнув, прислонилась к парапету.

— Выходит, — тихо проговорила она, — вы для меня как святой Иосиф для Иисуса, мой мнимый отец, — и она горячо обняла его. Священник погладил ее по голове. Помолчав немного, она продолжала: — Я очень рада. Я никак не могла понять своих родителей. Может быть, именно потому, что они не настоящие.

— Нет, дорогая, вовсе не потому. В молодости мы все чувствуем себя непонятыми. А со временем обнаруживаем, что то же самое переживали и наши родители. И считали потом, что дети не понимают их.

— Но вы-то меня понимаете, — возразила Арианна.

— Конечно, но я священник. Я обучен постигать помыслы людей. Если я не понимал бы тебя… И к тому же я действительно люблю тебя. Горячо люблю.

— Однако и Мария, и Рафаэль, — задумчиво проговорила Арианна, отстраняясь от падре Арнальдо, — тоже по-своему любили меня. Я была несправедлива к ним.

— В молодые годы все ведут себя похоже. В тебе говорил дух противоречия; Ты любила их и нередко сердилась, ворчала, что не понимают тебя. Лела тоже, бывало, злилась на них. Забыла?

— Да, это верно, — согласилась Арианна, — однако я в долгу перед ними. Я должна быть благодарна им, особенно маме Марии. У меня тоже есть сын, и теперь я лучше понимаю ее. Она приняла меня в свой дом, делила между мной и единокровной дочерью свое молоко, нянчила меня, носила на руках, баловала, ласкала… Переживала, когда я болела. К несчастью, ее родную дочь унесла смерть. А я осталась. Она была велимодушна ко мне. Она дарила мне много любви, а я оказалась неблагодарной.

— Ты слишком строга к себе, дочь моя.

— Нет. И теперь я могу отблагодарить ее, — решила Арианна, глядя на него мокрыми от слез глазами, — могу написать ей, признаться, что люблю ее. Пошлю ей денег, одежду, выстрою дом. Да, я в силах построить ей дом!

— Но у нее же есть дом.

— А я хочу подарить другой, еще красивее, больше, из белого мрамора. И соседи просто умрут от зависти.

— Опять ты размечталась, как в детстве. Совсем не меняешься.

— Нет, я не мечтаю. Теперь я определенно могу все это сделать, я же богата. Получаю большие доходы от торговли оружием. Знаете, Наполеон воюет, а я богатею.

— Да, мужчины воюют…

— Мужчины неразумны, потому и воюют. Их глупость пошла мне на пользу.

— Ты очень довольна собой, или я ошибаюсь? — смеясь, спросил падре Арнальдо.

— Нет, я бесконечно горжусь собой. Я сама заработала целое состояние. Могу помочь и вам, хотите? Наконец-то могу сделать что-то и для вас.

— Дорогая, позволь спросить тебя: разве ты не хотела бы узнать своих настоящих родителей?

Она задумчиво посмотрела на священника.

— Нет, они не заслуживают моего внимания, если бросили меня. Что плохого в том, что я появилась неизвестно откуда, приплыла по волнам в ивовой корзинке?.. Ниоткуда прямо к вам в руки. Мне очень повезло.

Падре Арнальдо улыбался, покачивая головой:

— Пойдем поднимемся в церковь. Уже поздно.

Арианна взяла священника под руку, и они некоторое время шли молча, потом она вдруг воскликнула:

— Мне в голову пришла одна идея!

— Еще одна?

— Ладно, не смейтесь! Я говорю серьезно, и мне нужна ваша помощь.

— Послушаем.

— Я хочу купить Сан-Домино.

Падре Арнальдо остановился, ошеломленно глядя на нее.

— Но это безумие! Ты забываешь, что остров принадлежит маркизе Россоманни.

— Вот именно. Хочу купить ее остров для мамы Марии и построить там дом…

— Арианна, скажи честно, разве в этом истинная причина? Может, ты хочешь отомстить маркизе?

— Ну а если и так? Она выгнала меня с острова, где я выросла, а я куплю его, построю дом и вернусь на свою родину.

— Не надо попусту тратить деньги. Вложи их во что-нибудь другое.

— Нет, мне нужен именно этот остров! Не хотите помочь мне, обращусь к Серпьери.

— Вот это мудро. Серпьери для такого дела действительно подходящий человек. Он дружен с Евгением Богарне[75]. Да, он мог бы помочь тебе.

Падре Арнальдо спокойно прогуливался по уютному монастырскому дворику в Вольторре. Из всех монастырей его епархии этот нравился ему больше всех. Неброский, построенный еще в Средние века на северном побережье озера Варезе, он обращен на юг. Перед крохотным аббатством раскинулись шелковистые луга, спускавшиеся к озеру по склонам холмов. Вдали виднелся полуостров с возвышавшейся на нем виллой «Летиция». Воздух в этот день был прозрачным.

Открыв окна в своей келье, падре Арнальдо отчетливо рассмотрел Кампо деи Фьори и в отдалении на фоне голубого неба четкий, неповторимый силуэт вершины Монте-Роза. Любимый пейзаж вызвал у епископа ощущение покоя. Он возблагодарил Господа за его доброту к нему. Если подумать, ему очень повезло в жизни. И в его церковной миссии тоже.

Когда он беседовал с кардиналом Фабрицио Руффо, беспокоясь об опасности для церкви, он не представлял себе, какова на самом деле эта угроза. Как же он был самоуверен в ту пору! Он, южанин, приехал на Север, чтобы противостоять якобинской опасности, поставить преграду лавине революции. В Варезе ему открылась неожиданная картина. Ломбардская церковь была поколеблена не столько революцией, сколько реформами Марии Терезии и ее сына императора Иосифа.

Конечно, у августейших особ были свои резоны для того, чтобы урезать права церкви. На севере Италии ей принадлежала треть всех земель, здесь она правила неправый суд и не платила налогов. Мария Терезия поручила Помпео Нери составить кадастр всего имущества церкви. Затем она лишила церковный суд его беспредельной власти. А в 1773 году распустила орден иезуитов.

После вступления на трон сына Марии Терезии Иосифа II государство стало еще решительнее вмешиваться в дела церкви. Вдохновленный идеями Просвещения новый император ненавидел все церковные институты, полагая, что они не приносят никакой пользы стране. Поэтому принялся реквизировать имущество монастырей, если при них не было школ или они не оказывали помощь нуждающимся. Падре Арнальдо помнит, с каким гневом и возмущением прелаты рассказывали ему о подобном и обвиняли императора в том, что он задумал разрушить «ритуальный Милан», созданный святым Карло Борромео. Ну а присвоив себе право назначать епископов и архиепископов, Иосиф II спровоцировал конфликт с папой Пием VI.

В Милане император назначил епископом Филиппо Висконти, умного прелата, потомка знатнейшей фамилии. Однако папа не собирался отдавать право, завоеванное в Средние века в кровопролитной битве с империей. Борьба за возведение в сан, «война двух шпаг», как ее окрестили тогда, шла как раз за право назначать епископов, и великий папа Григорий VII в 1076 году отлучил от церкви императора Генриха IV, вынудив его отправиться в Каноссу[76]. Пий VI, думал падре Арнальдо, не мог смириться с тем, что император присвоил себе право назначать епископов. Так что монсиньору Висконти пришлось отправиться к папе и подвергнуться экзамену, и лишь после этого его святейшество посвятил его в епископы. Пий VI победил.

Но Иосиф решил сам стать во главе церкви. Император принялся распускать церковные братства и давать указания, как вести литургию, вплоть до того, что предписывал, сколько ударов колокола должно быть произведено в том или ином случае. За подобные «деяния» его прозвали императором-пономарем.

Вскоре разразилась Французская революция. Когда падре Арнальдо переехал в Варезе, Леопольда уже не было в живых, и трон только что унаследовал его сын Франциск II. Тем временем казнили на гильотине Марию Антуанетту, тетушку императора. Австрия в ту пору всеми силами старалась вернуть благосклонность церкви, чтобы вместе с нею поставить заслон революции.

Вот тут-то, полагал падре Арнальдо, ему и повезло. Император нисколько не возражал, когда папа в ответ на просьбу кардинала Фабрицио Руффо назначил падре Арнальдо епископом, тем более что в Варезе вспыхнуло тогда самое настоящее восстание, руководил которым священник дон Феличе Латтуада. В тот момент папе вообще не верилось, что он может поставить во главе настолько разрушенной епархии по-настоящему надежного человека. А в епархии простые люди, которые всегда симпатизировали папе, встретили нового епископа с радостью…

Размышляя о превратностях судьбы, падре Арнальдо вышел из монастырского дворика и спустился по удобной тропинке к озеру. Конечно, продолжал размышлять монсиньор, вскоре настали трудные времена. Нашествие французов, насилие, грабежи… Ах, как пригодились тогда дукаты маркизы Россоманни! Более трети своего состояния падре Арнальдо истратил на лечение раненых и больных, на то, чтобы как-то облегчить страдания людей, а порой просто спасти бедняков от голодной смерти. Деньги требовались на восстановление разрушенных церквей, на выкуп церковного имущества, выставленного на продажу. Только благодаря деньгам маркизы удалось спасти изумительный монастырь в Вольторре, который могли разобрать по камешку.

К счастью, он успел положить сто тысяч дукатов в банк в Швейцарии для Арианны. С помощью этих денег бедная девочка и смогла встать на ноги. А ему самому года два пришлось сидеть без единого сольдо. Потом постепенно земли вновь стали приносить доход, и вернулось благополучие.

Да, деньги маркизы были потрачены со смыслом. Он сумел найти мужа Арианне, смог выручить ее, когда она осталась ни с чем и помог своему народу в трудный момент. Сейчас положение изменилось. Наполеон заявил, что он покровительствует церкви.

Вскоре Бонапарт должен прибыть в Милан на собственную коронацию. Он пожелал, чтобы в церемонии возведения его на королевский трон участвовали все епископы страны, которая еще недавно называлась Цизальпинской республикой, а ныне — Итальянским королевством Новым кардиналом-архиепископом Милана был назначен преданный Наполеону Монтекукколи Капрара. Родом из Болоньи, он прежде был папским нунцием во Франции. Его выбрал сам Бонапарт, и пала Пий VII вынужден был смириться. Новый архиеписюп редко бывал в Милане, и на самом деле здесь всем распоряжался монсиньор Бьянки.

Архиепископ Капрара поручил падре Арнальдо отправиться в Павию и вместе с местным епископом организовать перевозку короны в Милан. Наполеон желал быть увенчанным древнейшей короной итальянских монархов, которая хранилась в соборе в Монце. Но для начала ее собирались доставить в Павию, где и выставить на всеобщее обозрение в базилике Сан-Микеле. И только потом реликвию можно будет отправить в Милан на коронацию.

Падре Арнальдо надеялся, что после коронации Наполеона в стране наконец-то воцарится хоть какой-то мир. Отбросив предрассудки, он убеждал себя, что не важно, кто правит страной — Наполеон или Франциск. Важно, что будет мир. Но в состоянии ли Наполеон сохранить его? Честолюбие Бонапарта не знает границ. Сейчас он пожелал стать королем Италии.

Как это странно, подумал священник, в стране уже тысячу лет не было настоящего короля. Но Наполеон знает цену традициям. Он хотел быть коронован древнейшим символом монаршей власти — железной короной лангобардской королевы Теоделннды[77]. Как гласило предание, эта корона выкована из гвоздей, которыми были прибиты к распятию руки и ноги Христа.

Падре Арнальдо спустился к воде. Он присел на каменную скамью возле причала. Чайки летали над самой водой в поисках пищи, стайка уток скользила по озерной глади. Звонкие певчие птицы наполняли окрестности радостным гомоном. Как же чудесно это озеро — небольшое, удивительно спокойное среди красочного разнообразия окружающего пейзажа!

Умиротворенное настроение падре Арнальдо нарушил цокот копыт. Обернувшись, епископ увидел направлявшегося к нему незнакомца. Из аббатства навстречу ему вышли монахи. Всадник соскочил с лошади и о чем-то горячо заговорил с ними. Падре Арнальдо показалось, будто он где-то видел этого человека. Было в его облике что-то очень знакомое, и все же прелат не мог понять, кто же это. Еще совсем молодой на вид, высокий, крепкий, несомненно, превосходный наездник. Монахи расступились, пропуская приезжего. Ну конечно же, это Марио Россоманни!

Зачем он приехал на озеро Варезе? Наверняка он появился тут не случайно, а с какой-то целью. Падре Арнальдо почувствовал, как тревога сжала его сердце. Он боялся, что не сумеет совладать с собой. В молодости Арнальдо отличался застенчивостью, но со временем научился сохранять невозмутимость в трудную минуту. Теперь же держаться с достоинством становилось все труднее. Говорят, будто в старости люди делаются мудрыми и уравновешенными, подумал он. Но у него получается совсем иначе. Он становится все мнительнее и тревожнее.

Меж тем Марио приближался. Сколько же ему сейчас — тридцать пять или уже тридцать шесть лет? Моложав, но видно, что он созрел и многое испытал в жизни. Падре Арнальдо знал о замечательной военной кампании, проведенной Марио вместе с покровительствовавшим ему кардиналом Руффо. Кардинал не раз писал ему о своем блистательном офицере, полагая, что они в добрых отношениях. Конечно, Марио проявил великолепную воинскую доблесть. Но его брак, говорят, кончился плохо.

Епископ поднялся, приветствуя Марио:

— Добро пожаловать, маркиз! Рад вновь видеть вас спустя столько лет. Я все знаю о вас от кардинала. Хотите, пройдем в аббатство, или предпочитаете побыть здесь, на воздухе?

— Предпочитаю остаться с вами наедине. Здесь было бы весьма удобно, — сухо ответил Марио.

Падре Арнальдо жестом попросил удалиться сопровождавшего его секретаря. Они опустились на скамью.

— Чем могу быть полезен? Говорите откровенно, прошу вас.

— Моя мать серьезно больна.

— Сожалею, весьма сожалею. Чем она больна?

Марио не ответил на вопрос.

Она рассказала мне, что случилось на Тремити десять лет назад. Как вам известно, моя матушка хотела во что бы то ни стало женить меня на Граффенберг и устроила нападение на невинную девушку. Недавно я встретился с Арианной в Милане и узнал, как она пострадала и была спрятана в подземелье аббатства. Вы хранили ее тайну. Нас с ней разлучили обманом. Вы признаете это?

— Да, это так. Однако вы должны признать, что мы действовали под давлением непредвиденных обстоятельств, например покушения.

— Все последующие годы мы с Арианной ненавидели друг друга. Она считала, будто я бросил ее, хотя и клялся в любви. Я же полагал, что вы ее любовник и сами все подстроили, желая оставить Арианну при себе.

В волнении падре Арнальдо поднялся со скамьи.

— Какая низкая клевета! Она недостойна вас, маркиз. Я не потерплю…

— Арианна объяснила мне, что все это неправда, — спокойно продолжал Марио, игнорируя протест священника, — между вами никогда ничего не было. Я верю ей. Однако хочу услышать вашу версию событий. Что значит для вас Арианна? Вы были влюблены в нее? Хотели сделать своей любовницей? Сейчас все уже в прошлом, тем не менее мне нужно знать, что же произошло на самом деле.

Священник опустил голову, ощущая на душе огромную тяжесть.

— Совершенно справедливо, — сказал он, садясь на скамью, — что вы предъявляете мне счет за все ваши страдания. В чем-то я виноват. Влюблен ли я в Арианну? Возможно. Хотя она всегда была для меня прежде всего дочерью. Теперь уже нет смысла ничего скрывать. Арианна — вовсе не ребенок из семьи ваших крестьян на Тремити. Я нашел ее на молу на острове Сан-Никола. Я не знаю, кто оставил ее там, чья она дочь. Ей было всего несколько дней от роду. Я не захотел отдавать ее в монастырь, а уговорил крестьян вырастить как своего ребенка. Но по существу она была моей дочерью. Нет, конечно, не физически, а духовно. Ее красота поразила меня. Даже взволновала. Но я всегда держался с ней как отец.

Марио растерянно смотрел на священника. Все, что он сказал, совпадало с тем, что говорили его мать и Арианна. Однако признание падре добавляло недостающую деталь в мозаику событий, объясняло подозрительную привязанность священника к девушке, его любовь к ней, которая представлялась Марио чувственным влечением.

— Я глубоко ошибался, — продолжал падре Арнальдо, — и теперь понимаю, маркиз, что напрасно противодействовал вашей любви, исполняя волю вашей матери. Меня вынуждали два обстоятельства. После покушения на Арианну я всерьез боялся, что ее могут убить. А кроме того, мне хотелось вырваться из заточения на Тремити. Я мечтал получить прощение неаполитанского епископа, стать богатым и устроить судьбу Арианны и свою собственную. Я не устоял Перед искушением. Мне надо было бросить вызов маркизе, прийти к вам, рискнуть.

— Но о каком искушении вы говорите? Не понимаю!

— Ваша мать предложила мне деньги, много денег, лишь бы только я увез Арианну с Тремити. Сначала я отказался. Однако после покушения на девушку я принял предложение вашей матушки.

— Вы считаете, что моя мать могла заказать убийство Арианны?

— Тогда я допускал подобное, но теперь так не считаю. Ваша мать не убийца. Она хотела только напугать девушку. Заставить ее уйти с дороги. И сумела добиться своего. Она сумела воспользоваться моим тщеславием, моими слабостями. Сегодня я понимаю, опасность была не так велика, как мне казалось.

Да, это было откровенное признание. Словам падре можно было верить:

— Прошу простить меня, маркиз, — добавил священник, поднимая глаза, — не пора ли и вам задать себе кое-какие вопросы?

— Мне?

— Да, вам. Вы тоже не сделали всего, что могли. Подумайте сами.

Некоторое время Марио молчал.

— Но что я мог тогда сделать? Меня услали далеко. Я без конца посылал письма, на которые не получал никакого ответа. Вам я тоже писал не однажды.

— Письма перехватывала ваша мать, вы знаете, как, впрочем, и письма Арианны.

— И что же я мог сделать?

— Почему вы не приехали сами?

— Мне категорически запретили отлучаться из части. Мать уговорила генерала не отпускать меня ни под каким предлогом. Уехать означало бы не подчиниться приказу.

— А может быть, дело в том, что Арианна была простой крестьянкой? Стали бы вы рассказывать о такой возлюбленной своему генералу? Или же самому королю? Будь девушка из аристократической семьи, вы бы наверняка сделали это! Конечно, вы были заложником своего воинского долга, но также и своего себялюбия. Вам не хватило смелости открыто заявить о своей любви. Недостало храбрости бросить вызов. Не воинской дисциплине, нет, а условностям, тогдашним предрассудкам.

Марио закрыл лицо руками, и голос его прозвучал глухо, искаженно:

— Вы правы, падре Арнальдо. Тогда я даже подумать не мог о том, чтобы бросить вызов своему кругу. Но вспомните, вы же сами — еще на Тремити — советовали мне не делать ничего подобного.

— Да, — согласился священник. — Тогда я разделял все предрассудки высших кругов. Многие тогда ошибались. Были слепы и несчастный король Франции, и его супруга, неосмотрительно вели себя Робеспьер и его приверженцы, ошиблись и наши правители — королева Мария Каролина и король. Ошибался, наверное, даже сам кардинал Руффо. Господь всех подверг испытанию и показал наше полнейшее ничтожество. Единственное, что нам дозволено, это лишь понять ошибку и, если возможно, исправить ее. Каковы ваши планы, маркиз?

— Собираюсь вернуться на юг. Мама очень одинока. Я могу быть полезен ей там.

— Позвольте дать вам совет: оставайтесь тут. Увидев вас, я понял, что ваши чувства к Арианне еще живы… наверное, и ее к вам тоже. Задержитесь под предлогом коронации Наполеона. Хотите, я сам попрошу кардинала-епископа отправить вам приглашение? Арианна приедет на церемонию с графом Серпьери. Появлюсь, разумеется, и я — для декорации. Наполеону нравится, когда перед ним выстраивается высшее духовенство. Остановиться можно у меня, в Варезе. И если захотите, проводите меня в Павию.

— Что ж, предлог у меня и в самом деле есть. В Милане находится неаполитанская делегация, и я могу присоединиться к ней. Признаюсь, однако, что подобная церемония не доставит мне удовольствия.

— Мне тоже, уверяю вас. Наполеон суров к церкви. Пий VI, вспомните его, умер в заточении, Пий VII близок к тому же. Но это не дает нам права отказываться от участия в предстоящих событиях. Быть их очевидцами — единственный способ понимать окружающий мир, ну и поступать корректно.

— Наверное, вы правы, — согласился Марио. — И правы в своих поступках с Арианной. Я сейчас слишком взбудоражен, душа моя в полном смятении.

— Как вы расстались с Арианной?

— Плохо, очень плохо. Она обвиняла меня, кричала, плакала, а кончилось тем, что выставила за дверь.

— Много плакала?

— Много, — подтвердил Марио, удивленно взглянув на священника:

— Значит, она любит вас. Я хорошо ее знаю. Идемте.

Марио в растерянности последовал за епископом. Он чувствовал себя так же, как в детстве, когда шел за матерью, которая с загадочным видом вела его к неведомому сюрпризу. Падре Арнальдо шагал быстро, решительно.

Мать и сын похожи, размышлял прелат, ах, как же они похожи!

ЖЕЛЕЗНАЯ КОРОНА

Дорога, что вела из Милана в Павию, серпантином спускалась в Ломбардскую равнину. Марио с изумлением осматривался вокруг. Хотя его родина, его Дауния, тоже располагалась на равнине и лишь кое-где виднелись на горизонте горы, но таких безграничных просторов ему еще не доводилось видеть. Никаких возвышенностей вокруг, всюду ровная линия горизонта. Тем не менее пейзаж отличался красотой и разнообразием. Дорогу окружали высокие дубы и платаны, листья которых отливали медью. Там и тут виднелись каналы с чистой серебристо-прозрачной водой. Буковые и тополиные рощи чередовались с полями пшеницы, а дальше вдруг возникала просторная гладь озер… Но то, что ему показалось озерами, на самом деле были орошенные поля, покрытые водой. Марио догадался, что это рисовые поля. Он читал о них в книгах. Но никогда прежде не видел. Кто бы мог подумать, что они так красивы! День стоял ясный, голубое небо отражалось в воде, как бы бросая в зелень мазки лазури.

Потом дорога сделалась неровной. Горизонт, казалось, расширился, и панорама все время менялась. По сторонам тянулись густые леса да зеленые луга со стадами овец. Все вокруг словно олицетворяло собой само спокойствие и умиротворение. Павия предстала перед ним внезапно, громадой замка Висконти с неприступными стенами и множеством поднимавшихся над ними красных средневековых башен.

Падре Арнальдо ожидал маркиза в церкви Сан-Пьетро ин Чьеяь д’Оро. Сойдя с лошади, Марио направился к храму. Он был преисполнен глубокого ощущения красоты и таинства. Церковь построена, по-видимому, очень давно. В центральной части красовались романские окна, а под крышей — круглые оконца, поделенные тонкими колоннами. Тишина стояла полнейшая.

Марио толкнул массивную центральную дверь, и первое, что увидел в глубине храма, — клирос, а на нем беломраморный саркофаг необычайной красоты. Марио осторожно прошел вперед. Под клиросом находилась крипта. Марио спустился туда. Помещение оказалось невысоким, с приземистыми колоннами, поддерживавшими романские своды. В центре стояла урна. Марио подошел ближе. На красной мраморной плите была выбита длинная надпись. Он попробовал прочитать: Hoc in sarcophago iacel ессе Boetius arto Magnus et omnimodo miriftcandus homo.

Разобрать надпись было трудно, но все же Марио сумел прочитать, что это гробница Боэция, римского философа, убитого его другом готским королем Теодорихом. Позднее Боэций был причислен к лику святых, припомнил Марио.

Он услышал шаги за спиной и обернулся. К нему приближался падре Арнальдо. Здесь, в привычной для себя стихии, он выглядел торжественно. Подойдя к Марио, прелат сказал:

— Его звали Аниций Манлий Торкват Северин Боэций. Он был сенатором, римским консулом, философом, советником короля, министром и мучеником. Наверху находятся могилы короля Лиутпранда и Блаженного Августина. Лангобардский король Лиутпранд отыскал останки Блаженного Августина и перевез его из Сардинии в эту церковь.

Когда поднялись из крипты, Марио увидел справа на пилястре доску с надписью по латыни: Hie iacet ossa regis Liutprando[78].

— Маркиз, вы видели у Арианны медальон? — спросил падре Арнальдо.

— Видел.

— Так вот, ее медальон имеет некоторое отношение к этой церкви, к этому городу и к этому королю.

— Какое же?

— Это печать королевы Гунтруды, жены Лиутпранда. Ее нашел Сальваторе в подземелье аббатства, и Арианна всегда носит ее на груди.

Все было очень, очень странно.

Падре Арнальдо стал подниматься по лестнице, ведущей к клиросу. Марио проследовал за ним. Он с уважением осмотрел чудесный саркофаг, хранивший останки одного из отцов церкви — Блаженного Августина.

— Знаете, маркиз, нашу церковь посещали и Данте, и Петрарка.

Марио понимал теперь, почему его охватило такое сильное волнение, когда он вошел сюда. Ведь церковные помещения носят запечатленные знаки, следы духа тех, кто бывал в них. Есть нечто загадочное, даже мистическое в подобном ощущении. И это место воплощало в себе высочайшую духовность, было приютом созерцания и покоя. Место, где принимаются самые важные решения, полагаясь на божественное откровение.

— Каким же чудом Наполеон не украл саркофаг Блаженного Августина? — задумчиво произнес Марио. — Это, наверное, необыкновенная ценность?

— Монахи спрятали его. Сейчас Наполеон стал осторожнее в своих действиях и проявляет дружелюбие к Италии. Поэтому мы решили вернуть саркофаг на место.

— Тут хранится и железная корона?

— Нет. Она в Сан-Микеле. Там короновали лангобардских королей, а впоследствии и королей Италии. Наполеон хочет приобщиться к этой традиции. Сомневаюсь, однако, что итальянцы поймут его намерения.

— Какие намерения?

— Как, по-вашему, многие ли итальянцы знают о железной короне? Даже императоры Священной Римской империи частенько забывали возложить на себя итальянскую корону. Этот жест Наполеона символизирует, что он хочет восстановить древнее Итальянское королевство, то, которое окончилось с Ардуино д’Ивреа.

— Но Наполеон — император Франции.

— Нет, Марио, Наполеон — император французов, а не Франции. Но будет ли он королем Италии? Кто знает, что нас ожидает? Простите, что заставил вас приехать сюда, но мне хотелось, чтобы вы глубоко прониклись духом событий, при которых будете присутствовать. Я имею в виду коронацию Наполеона. Так что когда увидите кардинала Фабрицио Руффо, сможете рассказать ему обо всем более осмысленно, как об увиденном изнутри.

— Вы придаете очень большое значение внутреннему духовному осмыслению. Не так ли, падре Арнальдо?

— Да, но я не уверен, что можно разгадать намерения Наполеона, наблюдая только за одними военными кампаниями. Кто знает, хватит ли у него смелости отправиться в Рим?

— Может быть, он поедет туда, когда станет властелином всей Европы? Как вы думаете, падре Арнальдо?

— Да, полагаю, Наполеон направится в Рим лишь после того, как сможет назвать себя законным преемником Цезаря, Августа и Траяна, то есть владыкой мира.

Марио с сомнением покачал головой.

— Пойдемте, маркиз. У меня хорошая новость. Приехала Арианна с Серпьери и маленьким Марко. Они ждут нас на вилле Даметти-Бонетти. Я обещал Марко показать железную корону. Идемте.

Падре Арнальдо и Марио прибыли на виллу Даметти-Бонетти около полудня. Приняла их графиня Бонетти, дама лет шестидесяти, седая, однако крепкая и энергичная, со светлыми, ясными глазами.

— Я знала, что вы приехали, монсиньор. И рада познакомиться с вами, маркиз. Арианна и граф Серпьери гуляют в парке. Они повели маленького Марко полюбоваться на ланей.

В той части парка, что лежала за домом, несколько слуг накрывали столы для обеда. Предполагалось, что это будет не торжественный прием, а дружеская встреча. Падре Арнальдо и Марио выбрали столик под большим буком. Слуга принес им напитки. Марио все время хотелось задать падре Арнальдо вопрос, мучивший его, и наконец он отважился.

— Монсиньор Дзола, можно спросить вас?

— Конечно, пожалуйста.

— Я немало слышал о графе Серпьери, но не знаком с ним лично.

— Он был большим другом графа Джулио Венозы и, стало быть, друг Арианны. Маленький Марко очень любит его. Он — полковник республиканской, вернее, теперь уже королевской армии.

Марио с волнением слушал падре Арнальдо. После разговора с Арианной маркиз не переставал задаваться вопросом, был ли в ее жизни мужчина после смерти Джулио. Единственный, кто, судя по всему, неизменно оставался рядом с нею, был Серпьери. По-видимому, у них сложились близкие отношения, раз уж маленький Марко так сильно полюбил его. Марио собрал все свое мужество и задал священнику еще более деликатный вопрос:

— Вы полагаете, Арианна могла бы выйти за него замуж?

Падре Арнальдо медленно поднял на Марио свои темно-синие глаза, желая увидеть, как тот будет реагировать.

— Будьте искренни, Марио. Вы в самом деле хотите это знать?

Но тут в глубине парка появилась Арианна под руку с высоким мужчиной лет тридцати с копной рыжих волос и пышными бакенбардами. Он был в форме полковника армии Цизальпинской республики. Рукава его мундира украшали широкие позолоченные нашивки.

— А вот и наша прекраснейшая дама со своим кавалером. — сказал падре Арнальдо.

Арианна и Серпьери о чем-то мирно беседовали. Маленький Марко бегал вокруг, подражая, по всей видимости, ланям, которых только что видел. Потом он взял Серпьери за руку и что-то шепнул ему. Серпьери подхватил его на руки. Потянувшись к матери, мальчик поцеловал ее в щеку.

Марио почувствовал себя лишним. Он воочию увидел сценку из счастливой семейной жизни. Ребенок вел себя с Серпьери как с родным отцом. Между Серпьери и Арианной, несомненно, были очень близкие отношения, как между братом и сестрой… или между супругами. При чем же тут он? Он явился в их мир незваным и пытается разрушить его. Ему захотелось встать и уйти, никого больше не беспокоя. Но было уже поздно, Арианна заметила гостей.

— Падре Арнальдо! Марио! Приехали! Как я рада! — и она поспешила им навстречу.

И Марио вновь увидел удивительную легкость ее движений, какая восхитила его еще на Тремити. Прошло десять лет. Перед ним предстала уже не девочка, а пленительная женщина в полном расцвете красоты. В ней не ощущалось ни малейшей скованности или неловкости, как у других дам. Она выросла среди скал, с самого детства была закалена, натренирована и поэтому не утратила полетности своих движений.

Арианна села рядом с ними, а вскоре подошли и Серпьери с Марко. Полковник рассматривал Марио с не меньшим любопытством, чем тот его. Но никто из них не спешил к сближению. И только падре Арнальдо сумел сломать лед.

— Так вот, дорогая, я все устроил, — сказал он, обращаясь к Арианне. — Архиепископ разрешил. Сегодня вечером пойдем в Сан-Микеле на вечернюю молитву. После службы церковь опустеет, и мы сможем спуститься в крипту.

— А можно взять с собой Марко?

— Конечно, у меня специальное разрешение для него.

— Хорошо, — улыбнулась Арианна и обратилась к Серпьери: — Вам надобно знать, Томмазо, что маркиз — необыкновенный человек, к тому же герой войны. Мне было бы очень приятно, если бы вы подружились.

— Да, я много слышал о Руффо, — сказал Серпьери, усаживаясь напротив Марио. Он положил ногу на ногу и продолжал: — Мне было бы приятно…

Но Марио не стал слушать его. Серпьери неосмотрительно начал сближение. Он сразу же постарался принизить его. «Я много слышал о Руффо», — как бы намекнул он, что маркиз всего лишь тень кардинала. Он дает понять, что Марио тут посторонний и мешает им с Арианной остаться наедине. Маркиз принял брошенный ему вызов.

— Все это дело прошлого, — заговорил Марио. — Скажите лучше, что происходит в городе Наполеона?

— Милан принадлежит миланцам! — возразил Серпьери. — Наполеон задержится здесь только для того, чтобы упрочить нашу свободу.

— Вы так полагаете, полковник? У меня серьезные сомнения на сей счет. Впрочем, время все расставит по своим местам.

Арианна молча слушала их, глядя то на одного, то на другого. Мужчины ничем не лучше женщин, подумала она. Внешне сохраняют видимость любезности, но их слова — как удары острых клинков.

Улицы в Павии узкие, как в любом средневековом городе.

Выйдя из кареты, монсиньор Арнальдо Дзола и его спутники направились к церкви Сан-Микеле пешком. Марио шел впереди с падре Арнальдо, а Арианна с Серпьери и мальчиком следовали за ними. Они вышли на небольшую площадь к храму, фасад которого выложен из светло-желтого песчаника. Марио обратил внимание на то, что храм украшало множество скульптур из песчаника, но время разрушило их, некоторые утратили первоначальную форму, от иных почти не осталось и следа. Однако в целом церковь восхищала необыкновенной красотой.

— Нет, это не постройка эпохи лангобардов, — пояснил падре Арнальдо. — Но некогда тут стояла церковь, посвященная святому Михаилу-архангелу. Арианна, иди-ка посмотри, — позвал он, помолчав немного. — Тут видна прямая связь между здешней церковью и твоей родиной. Согласно преданию, святой Михаил появился на горе Гаргано, и в тот же день лангобарды сумел и одолеть сарацинов в Сипонто. С тех пор они стали считать архангела своим святым покровителем. Дай мне твой медальон.

Арианна, немного смутившись, сняла медальон и протянула падре. Видишь, тут по кругу написано «Гунтруда, божьей милостью королева лангобардов», а в центре барельеф. Это святой архангел Михаил, поражающий дракона. То же самое изображение, что и на портале главной церкви. Видишь широкие крылья?

Арианна кивнула.

— Мама, а что такое дракон? — спросил Марко.

— Это чудовище из Апокалипсиса.

Марио заинтересовался медальоном Арианны.

— Можно посмотреть поближе? — попросил он.

— Конечно, — ответила Арианна. — Его нашел Сальваторе в подземелье аббатства на Сан-Никола на Тремити, а падре Арнальдо обнаружил, что это подлинная печать лангобардской королевы Гунтруды, супруги Лиутпранда.

— Того самого, что похоронен в Чьель д’Оро? — уточнил Марио, обращаясь к падре Арнальдо.

— Того самого, — подтвердил священник. — Возможно, вместе с ним захоронена и королева.

— Я вспоминаю стариннейший храм, посвященный святому Михаилу на острове Гаргано, — проговорил Марио. — Я бывал там с отцом, еще мальчиком. И там тоже изображена такая фигура. Очень странно, — он с удивлением взглянул на Арианну.

Падре Арнальдо открыл одну из боковых дверей, и они вошли в церковь — просторную, с тремя нефами.

— А где же хранится железная корона?

— Немного терпения. Надо пройти в ризницу.

Двое каноников ожидали их в глубине церкви. Они приветствовали падре Арнальдо и повели всех в узкий вестибюль. Там один из священников большим ключом открыл массивную дверь. И как только все вошли, сразу же запер ее изнутри. Теперь они оказались в старинной ризнице. На мраморном алтаре под стеклянным колпаком лежал какой-то предмет. Гости осторожно приблизились к алтарю. Падре Арнальдо снял крышку с футляра, и все увидели корону итальянских королей: золотой венец высотой в несколько сантиметров.

— Корона состоит из шести золотых пластин, соединенных шарнирами, — пояснил падре Арнальдо. — Они образуют кольцо диаметром пятнадцать сантиметров. Пластины, как видите, украшены множеством драгоценных камней и эмалей, составляющих узор в виде цветущей ветви. А по кругу лежит простая железная полоска. Предание гласит, будто она выкована из гвоздей, снятых с креста, на котором был распят Иисус Христос. Их обнаружила святая Елена, мать императора Константина. Она передала гвозди своему сыну, когда тот принимал христианскую веру. Константин вручил их папе Григорию Великому, который велел выковать из гвоздей эту полоску для короны. Папа пожелал отправить ее в подарок ланго-бардской королеве Теоделинде.

— А почему он подарил ей эту корону? — поинтересовался Марио.

— Потому что Теоделинда сумела обратить лангобардов в католическую веру. С тех пор корона стала реликвией огромной важности, предметом пылкого почитания всего народа. А кроме того, это изумительный шедевр византийского ювелирного искусства.

— Но ведь Наполеон будет коронован не здесь, верно?

— Нет, не здесь. Обычно корона находится в Монце. Для коронации ее перевезут в Милан. А после церемонии вернут в Монцу.

— А почему она сейчас тут?

— Коронация — исключительно важная церемония, и мы решили выставить корону для обозрения и в Павии — в городе, который в древности был столицей королевства.

— Но сейчас столица Милан! — воскликнул Марко, явно довольный, что теперь главный город страны уже не Павия.

— Да, в наши дни столица Милан, а дальше… Кто знает, что будет дальше! — вздохнул падре Арнальдо, опуская драгоценность на место.

Арианна безмолвно смотрела на корону, не отрывая глаз.

— Что с вами? — встревожился Серпьери.

— Не знаю. Какое-то странное ощущение… Мне кажется, будто я уже когда-то видела ее, — Арианна посмотрела на него рассеянным взглядом и крепко сжала свой медальон.

Падре Арнальдо слегка приобнял ее за плечи, а Серпьери взял за руку Марко.

— Пойдемте, — падре Арнальдо сделал знак каноникам, и те открыли массивную дверь.

Когда шли по темной церкви, Марио приблизился к Арианне и заметил, что она дрожит. Он взял ее за руку.

— Так тебе кажется, будто ты уже видела эту корону когда-то? — спросил он.

— Нет, эту церковь не припоминаю. Но корону… Словно я уже держала ее в руках когда-то очень-очень давно… Мне вспомнилось, какая она тяжелая, я ощутила прикосновение к этим пластинам и драгоценностям.

Они вышли из церкви. Арианна широко открыла глаза и улыбнулась.

— Все как во сне! — проговорила она.

— Ладно, пусть и дальше тебе снится сон, ио только рядом со мной, — сказал Марио, улыбнувшись, и взял ее под руку.

В 10 часов утра 28 мая 1805 года Арианна и Марио приехали на Соборную площадь в Милан. Церемония коронации Наполеона была расписана самым тщательным образом, и они явились вовремя, чтобы занять свое место среди других титулованных особ, приглашенных со всей Италии.

Марио чувствовал себя счастливым. За две недели, прожитые им в Милане, ему никак не удавалось побыть с Арианной наедине и поговорить без посторонних. Он виделся с нею каждый день, но при этом непременно присутствовал кто-нибудь еще. Чаще всего Серпьери, державшийся как хозяин положения. Как же Марио осточертело все время натыкаться на него! Или же возникал падре Арнальдо, которому обычно хотелось что-нибудь поведать Арианне или как-то услужить ей. Он был неизменно спокоен, держался как отец, это бесспорно. Но ведь и он мог бы проводить больше времени со своими прелатами. Появлялись то Марко, то Марта, то дворецкий, то друзья графини…

Арианна была постоянно окружена людьми. И она вела себя так, словно между ними ничего не произошло, будто никогда и не было той драматической встречи после долгой разлуки. Более того, Арианна выглядела вполне довольной жизнью и старалась подружить маркиза с Серпьери. Правда, сам Серпьери не разделял ее намерений. Стоило Арианне на минутку отлучиться, как соперники обменивались враждебными взглядами. Однако в ее присутствии они оба выдерживали любезный тон.

Марио взглянул на Арианну, сидящую рядом с ним в карете. Ни в ее жестах, ни на лице не заметно было ни тени волнения. Ее осанка была гордой, глаза сияли. Разве что взгляд казался несколько рассеянным. Выйдя из кареты, она непринужденно оперлась на руку маркиза, которую тот уверенно предложил ей, хотя внутренне весь трепетал, точно юноша. Он опасался совершить какую-нибудь оплошность.

— Какой чудесный сегодня день, — проговорила Арианна, когда они подошли к ковровой дорожке, ведущей в собор.

Марио улыбнулся ей, но промолчал. Арианна чувствовала себя неловко. Впервые в жизни она не находила нужных слов. Прежде такого с ней еще не случалось. Но ведь идти рядом с Марио — совсем не то же самое, что оставаться наедине с Серпьери. С Томмазо она могла говорить о чем угодно, делиться любыми мыслями, что приходили на ум, каждой мелочью, беззаботно шутить… А рядом с Марио ее охватывало какое-то невыразимое волнение. Она догадывалась, что его напряжение спадет, только когда она отдастся ему, когда упадет в его объятия, когда сольется с ним. И она хорошо знала, что сама обретет спокойствие, только если окажется в его объятиях и расплачется, совсем как Марко, когда возвращается домой после долгого путешествия. Мальчик всегда горячо обнимал мать и плакал от счастья, а потом засыпал глубоким спокойным сном. Ей тоже хотелось оказаться в объятиях Марио и уснуть, забыть все волнения прошлого и тревоги настоящего.

Но она не могла допустить этого. Наконец-то ей удалось стать свободной. Она поверила в себя, почувствовала, что во всем, даже в приобретении капитала, вполне может рассчитывать на свои силы. И это понравилось ей.

Арианна незаметно взглянула на Марио. Он шел уверенно, лицо сосредоточенное. На мгновение она почувствовала себя счастливой — исполнилась ее давняя мечта: она идет с гордо поднятой головой под руку с маркизом Марио Россоманни. Он случайно приблизился к ее лицу, и этого оказалось достаточно, чтобы она ощутила его дыхание.

Арианна смежила на мгновение веки — как она любила его дыхание!..

Но нет, она не должна проявлять слабость, это было бы глупо.

Они подошли к пышно украшенному собору. Арианна вспомнила, что Наполеон еще в 1802 году заинтересовался знаменитым храмом. Впрочем, «заинтересовался» — это мягко сказано! Бонапарт буквально опустошил собор. Не оставил ни одного произведения искусства, никаких сокровищ. В Париж потянулось множество повозок, груженных картинами, скульптурами и драгоценностями.

И почти сразу же Наполеон распорядился завершить оформление фасада. Из всех проектов он выбрал предложенный Амати. Злые языки утверждали, будто он остановился на нем потому, что тот оказался самым дешевым. Впрочем, платить за все придется самим миланцам.

И еще долго платить, так как фасад далеко не закончен[79].

В соборе церемониймейстеры провожали гостей на отведенные им места.

Арианна осмотрелась. Впереди размешалось пять рядов скамей для государственных чиновников. Судьи апелляционного суда, главы советов и городских управлений всех коммун, ректоры и профессора университетов — все уже находились на своих местах. Теперь в собор входили представители избирательных округов, члены Государственного совета, советники. За ними — дивизионные и бригадные генералы в мундирах, префекты полиции, полковники и среди них Серпьери. А вот и падре Арнальдо вместе с другими епископами в свите кардинала! Сейчас появится основной кортеж, сообразила Арианна.

Впереди шествовала стража, герольды, главный церемониймейстер. Далее следовал кардинал Беллинсоми с короной Карла Великого, кардинал Фенарелли со скипетром Карла Великого, маршал Журден со шпагой Карла Великого. За ними Мельци д’Эрил и архиепископ Болонский с железной короной. И Талейран с королевской мантией. И наконец — императрица! Она заняла место на трибуне справа от трона вместе с принцессой Элизой и сыном Евгением.

Арианна с любопытством посмотрела на нее. Жозефина была не в духе. Значит, верно болтают люди. Императрица Франции расстроена, что на этот раз ее короновать не будут. Наполеон был неумолим.

— Получишь титул королевы, но не корону, — заявил он жене. — А твоего сына я сделаю вице-королем. Ты должна быть довольна.

Но Жозефину не устроило решение Наполеона. Она много плакала. И в самом деле, глаза у нее были красные. А миланцы только потешались над их семейными распрями. Просто удивительно, подумала Арианна, каким образом сведения о личной жизни монархов просачиваются повсюду.

Первое время итальянская знать морщилась при одной только мысли, что приходится принимать у себя в доме эту креолку[80], пришедшую к власти через постели Барраса, Талейрана и невесть скольких еще высокопоставленных мужчин. Теперь же, когда она стала императрицей, они злорадствовали в связи с ее неспособностью подарить императору наследника, из-за чего он рано или поздно — они готовы поклясться в этом! — отвергнет Жозефину и женится на какой-нибудь молодой, здоровой и плодовитой принцессе. И уже сейчас они называли имена австрийской и русской претенденток. Вот так развлекаются итальянцы…

Арианна вздрогнула. Марио тронул ее за руку, напоминая, что нужно встать вместе со всеми.

Хор запел кант «Приди, Создатель». В собор вступил Наполеон Бонапарт.

Арианну восхитила и взволновала торжественность момента. Она взглянула на Марио блестящими глазами. Он ответил ей нежной улыбкой. Ее тоже тронула церемония коронации, подумал он. Впрочем, на то это действо и рассчитано. Церемония создается и совершенствуется на протяжении столетий. Вырабатываются правила, определяющие иерархические взаимоотношения, с тем чтобы укрепить престиж и прочность власти. При старых дворах, таких как венский, все эти правила соблюдались строжайшим образом.

Но почему такое значение придавал церемониям Наполеон? Ведь он не верил в возможность разрешить все противоречия с помощью ритуалов. Он предпочитал борьбу. И даже там, где каждый шаг, каждый жест был тщательно и детально расписан, он мог совершить что-нибудь неожиданное, странное, грубое. Так поступил он в Париже, когда вырвал корону из рук папы и сам возложил ес себе на голову со словами: «Бог вручил мне корону, и горе тому, кто посмеет тронуть ее!» И вот теперь, в Милане, получив все эмблемы власти, Наполеон поднялся и, стоя перед алтарем, взял обеими руками железную корону и сам возложил ее себе на голову. Потом прошел через церковь и сел на пышный трон. Архиепископ проследовал за ним и, обратившись к присутствующим, произнес:

— Vivat imperator Rex in aeternum![81]

Вся церковь эхом повторила его слова. Настал черед приносить дары. Первыми вышли знатные дамы. Герцогиня Парравичини несла большую восковую свечу, Уджери Карлики следовала за ней со второй такой же свечой. За ними шли графиня Эрколани с золотыми монетами и, наконец, герцогиня Литта с чашей. Оркестр заиграл торжественный марш.

Наполеон сошел с трона, приблизился к алтарю и произнес клятву. Вслед за последними словами раздался артиллерийский салют. В церкви запели Те Deum[82].

После окончания церемонии Арианна почувствовала, что очень устала. Марио, преисполненный нежности, проводил ее к карете. Его обожаемая Арианна хочет во что бы то ни стало выглядеть неприступной, подумал он, но не может.

Они должны следовать в императорском кортеже. Наполеон и Жозефина направлялись в церковь святого Амвросия на благодарственный молебен.

— Тебе надоело? — спросил Марио, когда они сели в карету.

— Нет, — Арианна убрала со лба прядку волос. — Просто немного оглушена всем происходящим. Как много шума ради одной коронации!

— Да, столько священнодействия ради одного светского человека-.

— Ты имеешь в виду Наполеона, его самокоронацию?

— Да, его наглый жест ошеломил всю Европу. К тому же все это бессмысленно и вредно. Он нанес оскорбление не только церкви, но и всем остальным монархам. И лишь усилил недоверие, какое они уже питали к нему. Наполеон гениален, не спорю, но как досадно, что он родом из простолюдинов.

— Разве все дело в этом? — задумчиво спросила Арианна.

— Конечно, ведь аристократу нет нужды выставлять напоказ свое происхождение, подчеркивать его. Наполеон же именно потому, что вышел из народа, переполнен радостью, упоен своей безграничной властью. Он вознесся настолько высоко, что ему и самому не верится. И подобный жест самокоронации — вызов европейским монархам, явное оскорбление. Но прежде всего он нужен ему самому, чтобы успокоить себя.

— Но так уж он устроен, — заметила Арианна и, пародируя Наполеона, показала, как он надевает корону, а потом, изобразив, будто та падает с головы, принялась ловить ее обеими руками, приговаривая: «Бог вручил мне корону, и горе тому, кто посмеет тронуть ее!»

Марио рассмеялся:

— Никто не тронет его корону, он сам выронит ее. Слишком много суетится.

— Верно, — засмеялась Арианна. — Даже когда спит, все время вертится, крутится, каждый мускул на лице дергается.

Марио взял ее руку:

— Ты так очаровательна, когда смеешься, Арианна…

Она высвободила руку, откинулась на спинку сиденья и вздохнула:

— Кто знает, что-то нас ждет?

Марио хотел воскликнуть: «Мне нет никакого дела до Наполеона! Я хочу говорить сейчас только о нас с тобой!» — но промолчал. Нельзя было так обращаться с ней. Он ответил:

— Будет лишь то, что бывает каждый раз, когда рушится цивилизация: у кого есть голова на плечах и вдобавок мужество, тот выплывет. У кого нет — пойдет на дно. У тебя мужества достаточно, моя дорогая, так о чем ты беспокоишься? А я… Что ж, мне было интересно присутствовать при низвержении богов. — Арианна посмотрела на него, насупившись. — Да, Арианна, аристократы на севере страны еще до революции думали, будто они боги.

— Теперь все понятно, — ответила она, смеясь, — я не аристократка по рождению и потому останусь на плаву. Ты это хотел сказать?

Он взял обе ее руки, склонился и нежно поцеловал их:

— Ты всюду на плаву, потому что способна быстро преображаться. Я видел тебя на Тремити, видел после замужества и вижу теперь. Ты все время преображаешься, однако всегда остаешься собой. Именно этого никогда не умела делать аристократия. Чем больше присматриваюсь к Наполеону, хозяйничающему в чужом доме, тем более очевидна для меня неспособность нашего сословия справиться с новой реальностью. Ну просто рок какой-то!.. Прежде, до войны, я был таким же, как они. Жизнь представлялась мне какой-то тенью с размытыми краями, брошенной на стену, — он помолчал и слабо улыбнулся. — Дорогая, я был подлецом, ты права.

Арианна задумчиво слушала Марио. Он так долго рассуждает обо всем на свете только для того, чтобы перейти к разговору об их отношениях, подумала она. Надо вспомнить и их прошлое. От него никуда не денешься. Придется выслушать. Но то, что он с улыбкой назвал себя подлецом, поразило ее. Да, она обвинила его в подлости, но самому признать себя подлецом — это уже слишком.

— Нет, Марио, я была неправа. Теперь, когда я знаю, как все случилось, могу сказать, что ты был слепцом, а не подлецом. Ты человек сильный и мужественный. А кроме того, мне известно о твоих подвигах во время военной кампании с кардиналом Руффо.

— Да нет, дорогая, тут дело не в мужестве. Сражение — как наше апулийское вино — ударяет в голову и подлецам, и героям. Любой человек может почувствовать себя смелым на поле битвы, когда альтернатива мужеству — смерть. Подлость, о которой я говорю, — совсем, совсем другое. Она бесконечно хуже трусости человека, убегающего при первом же пушечном выстреле.

Арианна растерянно смотрела на Марио. Он говорил медленно, с трудом, едва ли не с мучением. И слова его были продиктованы отнюдь не скромностью или желанием услышать похвалу. Марио говорил искренне, она не сомневалась в этом. Однако в глазах его она увидела выражение, которое не могла до конца разгадать. Марио старался объяснить ей, каким он стал.

— Что тебя так изменило?

— Две травмы, дорогая. Сознание, что я потерял тебя, и война. Первый раз, когда я принял участие в сражении, я видел своих товарищей с пробитыми головами и слышал стоны раненых, видел, как корчатся они и харкают кровью, прежде чем умереть. А ведь именно я приказывал им идти в атаку. Но даже не это оказалось самым страшным для меня на войне. Больше всего меня поразили люди, с какими приходилось жить в одной палатке. Висельники, убийцы, воры, бандиты… Отбросы общества! И я не мог удержать их от преступлений, когда подошли к Неаполю, и они убивали безоружных жителей. Уничтожали якобинцев. Я не в силах был остановить их, потому что плохо знал их, а ведь многие вышли из Даунии. Вот почему я и говорю, что моя жизнь прошла будто во сне. Я оказался очень далек от моих солдат. Но что самое любопытное — мне столь же чужд был и королевский двор. Я сблизился с одним только Руффо. Во время военной кампании под его командованием я тешил себя надеждой, что после войны все пойдет по-прежнему. Но не получилось, все сложилось иначе. Я не привык к кипучей жизни, к силовым приемам, всегда старательно выбирал друзей и купался в роскоши. Моя жизнь не была реальностью, она походила на мираж. Война же показала мне, во что могут превратиться люди. Однако не научила, как общаться с ними, и боюсь, я уже никогда не узнаю этого. А ты наоборот, ты преобразилась. Ты была прекрасной наивной девушкой, когда мы встретились на Тремити, но столь же восхитительна, став графиней Веноза. Помню, в тот вечер в «Ла Скала» ты была поистине бесподобна, и я так завидовал Джулио, что чуть с ума не сошел от ревности. Нет, дорогая, я ничему не научился, и у меня нет никакого будущего.

— Это неправда, ты не можешь так думать о будущем. Хочешь, наверное, просто растрогать меня.

Арианна была права, он действительно хотел растрогать ее. Готов был на все, лишь бы добиться своего. И в какой-то момент уловил в ее глазах сочувствие. Но оно длилось совсем недолго, вскоре ее взгляд снова сделался рассеянным. Ему так хотелось обнять ее, выразить ей всю свою любовь, которую он хранил в душе долгие десять лет. Он вернулся сюда просить у нее прощения, увезти ее с собой.

— Вот и Карробио, — сказала она, взглянув в окошко кареты, — почти приехали.

Марио изумлялся умению Арианны отстраниться от него. Она допускала его совсем близко, а когда оставался один лишь шаг, вдруг меняла положение, переводила разговор на другое. Но нет, он заставит ее вернуться к нужной теме. Сегодня же.

— А что, если где-нибудь неподалеку от церкви святого Амвросия мы свернем в сторону? — нерешительно предложил он. — У меня совсем нет желания присутствовать еще на одной церемонии, а у тебя?

— Неплохая мысль, — улыбнулась Арианна, все еще глядя в окно. — День великолепный, можно вернуться домой, проехав вдоль крепостной стены. Представляешь, Марио, оказывается, в прошлом Милан окружали высокие стены, на которых высилось триста башен.

Отдав распоряжение кучеру, Марио обнял ее одной рукой за плечи и вдруг решился:

— Дорогая, давай перестанем ходить вокруг да около. Я люблю тебя. Уедем вместе. Я разведусь, и мы обвенчаемся.

Арианна слегка отстранилась и хотела было возразить, но он опередил ее:

— Помнишь, ты сказала тогда на Тремити, что будешь любить меня вечно. И я тоже поклялся! И я точно знаю, что в моей душе ничего не изменилось, более того, я люблю тебя еще больше, чем тогда. О, Арианна, согласись, мы ведь можем быть очень счастливы…

Она снова попыталась высвободиться из его объятий. Их лица оказались совсем близко. Однако он не отпускал ее. Тогда она с вызовом посмотрела на него:

— Выходит, я должна забыть все, что произошло впоследствии, все обиды?

— Умоляю тебя, забудь!

— Нет, я больше не люблю тебя.

— Это неправда! Ложь!

Марио отпустил ее и поник головой.

— Даже если это ложь, не хочу больше обсуждать прошлое, — спокойно произнесла Арианна.

— Но я говорю с тобой о настоящем и будущем, а не о прошлом.

— Я не могу поехать с тобой, Марио, — возразила она. — Я должна остаться здесь. Мне нужно защищать капитал моего мужа и то, что я сумела заработать самостоятельно. Ты не представляешь, как я рада, что смогла восстановить дома и выкупить картины и скульптуры, обеспечить будущее сыну. Всего я добилась своим трудом, а не получила ни от отца, ни от падре Арнальдо, ни от Джулио, ни от тебя. Мне необходимо оставаться здесь ради сына, ради Марты, ради жены Сальваторе и ее дочери, ради моих слуг.

Однако произнося эти слова, Арианна призналась себе, что поступает по-мужски. Ведь это мужчины находят оправдание всем своим поступкам, даже самым постыдным. Якобы ими двигали интересы семьи, родины или некая высшая справедливость. А сейчас она, Арианна, точно так же пытается спрятать за благородными мотивами свою раненую гордость, нежелание терять независимость, стремление жить ради своего удовольствия, потребность в самоутверждении: я, мол, и сама способна заработать состояние, превзойти любого мужчину…

Марио настаивал:

— Я могу позаботиться о твоем сыне, о его будущем, обо всех людях, которые окружают тебя. Зачем препятствовать нашему счастью, зачем?

— Нет, — прервала она его страстную речь, — я больше не хочу быть содержанкой.

— Ну что за глупости! — воскликнул Марио. — Я хочу жениться на тебе. У меня достаточно средств, чтобы помочь близким тебе людям. Сами по себе деньги не делают нас счастливыми. Прошу, подумай о том, что ты нужна мне!

— О, об этом я уже думала, думала многие годы…

Марио склонился к Арианне. Если он сейчас не остановит ее, все опять закончится обвинениями, слезами и в итоге она его снова выставит. Он закрыл ей рот поцелуем. Сердце Арианны вздрогнуло и едва не остановилось. В устремленном на нее взгляде Марио читалась такая отчаянная мольба, что у нее не осталось сил для сопротивления. Голова ее безвольно запрокинулась, и Марио привлек ее к себе со всем пылом страсти. Он жадно впился поцелуем в полу-раскрывшиеся губы, а потом стал как безумный целовать ее щеки, шею, грудь…

Арианна задыхалась от волнения. В ушах стоял шум, какой слышен, когда приложишь к уху морскую раковину, и сквозь этот шум пробивались гулкие удары ее сердца. Томление от близости с Марио, от его поцелуев все нарастало, становилось немыслимым. Казалось, уже ничто и никогда не сможет разъединить их. Так жаждущий не может оторваться от кувшина с водой. Перед ее мысленным взором вдруг предстал отец, утомленный работой в поле. О да, в жару он пил вот так же жадно. Именно это мимолетное воспоминание вдруг рассеяло чары любви.

Нет, опомнилась Арианна: если она последует за Марио, то так и останется дочерью крестьянина. Неважно, что он женится на ней. По сути дела, он и его мать всего лишь снизойдут до этого брака. А она не нуждается в таком снисхождении. Она — графиня Веноза. Арианна вся напряглась, и губы ее похолодели. Марио растерялся и разжал объятия. «Нет, — мелькнула мысль у Арианны, — я не вернусь назад даже из любви к тебе». Но как произнести это вслух? И потому она сказала другое:

— Прости, любимый. Я не могу отправиться с тобой. Во всяком случае сейчас.

Марио ухватился за последние слова.

— Я буду ждать тебя! — воскликнул он, целуя ее руки. — Сколько времени потребуется, чтобы закончить твои дела?

— Не знаю, Марио, не знаю. Тебе надо ехать, любовь моя.

ПОКУШЕНИЕ

Первые жаркие дни мая навевали сонливость. Но Мария Луиза не любила спать после обеда. «Это привычка неаполитанцев», — с презрением повторяла она. С тех пор как Граффенберг нашла прибежище на вилле Россоманни, ее терзало беспокойство. Сколько же непредвиденных и зловещих событий произошло в последние месяцы!

На троне в Неаполе восседал теперь Иосиф Бонапарт, королева бежала в Палермо, а мать Марии Луизы перебралась в Баварию.

— Ты не можешь ехать вместе со мной! — категорично заявила мать. — Твое место возле мужа, тебе следует вернуться к нему и позаботиться о своих интересах.

Наверное, мама права, да только она, Мария Луиза, не знает, что ей делать тут, в этой глухомани, вдали от мира, к которому она привыкла. Да, на вилле Россоманни ее встретили с должным почтением. Но вскоре она почувствовала себя всеми забытой: никто не разговаривал с ней, у всех в этом доме были свои заботы. Общаться она могла только со своей горничной Сибиллой.

Впрочем, сегодня Мария Луиза твердо решила разрушить однообразие своей жизни. Дождавшись, пока маркиза удалится в свою комнату, она приказала Джузеппе оседлать лошадь. Галопом понеслась она к дому своего мужа. Интересно, как выглядит его жилище? Она слышала, будто Марио велел расширить старый охотничий домик, превратив его в настоящую виллу с обширной библиотекой. Там-то он и проводил большую часть времени, принимая своих управляющих и друзей. И любовниц, со злобой подумала она.

На виллу Россоманни Марио приезжал лишь изредка, чтобы навестить мать. Прибытие законной жены не изменило его привычек. И с этим ничего нельзя было поделать. Слишком долго Мария Луиза пренебрегала мужем, все ждала, что он будет умолять ее приехать к нему, да так и не дождалась. Сегодня она решила отправиться к нему без приглашения и без предупреждения.

«Парусник» — прочитала Мария Луиза на большом камне, врытом на площадке перед домом. Необычное название показалось ей вполне подходящим. Ведь и сам дом казался каким-то странным, будто высеченным из горной породы в ложбине у холма, разделявшего озера Варано и Лезина. И пейзаж вокруг дома Марио совсем не походил на сад в имении маркизы. Большое поле, однообразие которого нарушали купы молодых ясеней, каштанов, вязов и кусты разноцветных роз. Она и не подозревала, что ее муж любит розы. Впрочем, что она вообще знает о нем! Она жила в королевском дворце, а он предпочитал уединение в провинции.

Миновав колоннаду, она вступила в дом и остановилась, пытаясь понять, есть ли кто поблизости, но кругом — ни звука. Лестница в глубине пустынного вестибюля манила пройти наверх. Поднявшись по ее ступенькам, Мария Луиза оказалась в большой круглой комнате, увенчанной стеклянным куполом. Из комнаты расходились три коридора с огромными окнами в конце каждого, а из окон открывались чудесные виды на озеро или море.

И в самом деле парусник, подумала Мария Луиза. Дом походил на судно, готовое выйти в плавание, такое в нем рождалось ощущение простора и свободы. Так вот почему Марио выбрал для уединения это место! Видимо, родительский дом подавлял его огромными размерами, навязывал жизнь — такую же, как у людей его круга. А здесь он мог, как мальчик, воображать себя моряком, плыть, куда глаза глядят, и не ощущать себя женатым человеком. Стало быть, пока он остается здесь, у нее, Марии Луизы, нет мужа.

Но она отнюдь не собирается пускать здесь корни. Она желает лишь получить все полагающееся ей как жене, вот что следует понять Марио. Она свернула наугад в коридор, глядя вдаль, на водную гладь за окном, и сразу узнала озеро Варано, потому что на противоположном берегу виден был на холме Роди-Гарганико. Именно там предлагала ей поселиться маркиза. Она хотела бы сплавить невестку из своего дома, это ясно. Но старуха забыла маленькую деталь — скоро все будет принадлежать ей, Марии Луизе. Маркиза уже стара, больна и потому вынуждена будет уступить ей место. Она выгонит эту развалину отсюда, заставит ее убраться в Роди-Гарганико. Затем уговорит Марио переехать в Неаполь. Ведь она еще молода! Что ей тут делать — смотреть каждый день с утра до вечера на море и год за годом изнывать от скуки в доме, лепившемся к скале, словно гнездо чайки?..

В этом доме-паруснике все, казалось, было погружено в сон. Длинная юбка Марии Луизы шуршала по полу, словно опавшие листья. Женщина замедлила шаги, чтобы подобраться к мужу неслышно. Она собиралась застать его неожиданно, может быть, в самый интимный момент, например с одной из его любовниц. То-то забавно будет посмотреть на его растерянность, усмехнулась она. Сумеет ли он сохранить свою невозмутимость?.. Впрочем, все это, конечно, детские шалости, мимолетные развлечения в ее нынешнем мрачном существовании.

Кто бы мог подумать, что она, любимица королевы, будет вынуждена бродить, словно кошка, лишь бы разогнать скуку, по загородному дому мужчины, старательно избегающего ее! И нет рядом ни матери, ни королевы, которые посоветовали бы, как поступить, как заставить мужа не отвергать ее. Нет, она решительно не понимала этих Россоманни. Муж чуждался ее, свекровь смотрела с подозрением, от мрачного взгляда ее зеленых глаз Марии Луизе становилось не по себе. Голос маркизы звучал резко, женский такт был ей несвойственен, она любого могла взять за горло.

Ничего, положение изменится. Еще как изменится!

И тут Мария Луиза услышала странный смех. Смех звучал все громче, постепенно переходя в громкое всхлипывание. Смеялась и плакала какая-то женщина. Женщина, которая находилась где-то совсем рядом. Она направилась в сторону приоткрытой двери. Послышался всплеск воды, и смех внезапно умолк. Подкравшись к двери, Мария Луиза заглянула в щелку. В кресле спиной к ней сидел какой-то мужчина, она видела только его руку, лежавшую на подлокотнике.

Это Марио?.. Сердце ее сильно забилось. Нет, она не помнит, какие у него руки, длинные или короткие пальцы или, может, толстые, как эти. Когда-то она, наверное, знала, как выглядит ее муж, но потом забыла. Одним словом, она не узнавала эту руку.

А на ковре перед сидящим в кресле мужчиной стояла на коленях темноволосая девушка в длинном голубом платье, совершенно мокром, плотно облепившем ее тело. Рядом с ней виднелось бронзовое ведерко для льда, в таких ведерках обычно держат бутылки с белым вином. Но на сей раз из ведерка, похоже, выплеснули воду — возможно, для того, чтобы охладить пыл этой юной особы? Она, очевидно, устроила истерику, не хочет примириться с тем, что надо уходить.

Но ей и впрямь придется уйти. Марио может сколько угодно развлекаться со своими любовницами, но только не здесь, не в доме своей жены.

— Как ты можешь так обращаться со мной! — вдруг воскликнула девушка. Мария Луиза вздрогнула и невольно отступила от двери. — Ты должен уважать меня!

Мужчина не ответил. Он поднял руку и безвольно уронил ее, как бы говоря: «Ах, брось все это!»

— Я не могу больше без тебя жить! Ох, не перебивай меня. Ты не представляешь, как настрадалась я за последние годы, — продолжала говорить девушка на вульгарном неаполитанском диалекте, который Мария Луиза едва могла понять. Ах, разве на таком языке говорили при дворе! Нет, там итальянский звучал музыкальнее, благозвучнее. — Ты столько раз обещал прийти к моему отцу, — не унималась девушка, — однако все откладываешь — завтра, завтра, опять завтра… А эти твои шалости с той, из Роди, и еще с рыжей из Виесте… Нет, не перебивай меня! Хочу высказать тебе все, все… — черные глаза девушки были устремлены на мужчину, пылая бешеным огнем.

Сердце Марии Луизы забилось сильнее. Ей стало страшно, но она не понимала отчего. Может быть, испугалась, что рука мужчины сейчас ляжет на плечо девушки, которое та столь нагло подставляла ему? Или на ее груди? О боже, как она ненавидит эту шлюху!

Мария Луиза опять прислушалась.

— Раз гонишь меня, — продолжала девушка, — я уйду в монастырь.

Мужчина по-прежнему не реагировал на ее слова, только рука его снова приподнялась с подлокотника, жест как бы говорил: «Ну если тебе так хочется».

— И это называется любовь? Я собираюсь похоронить себя в монастыре, а ты даже не останавливаешь меня! — вскричала девушка, вскочив на ноги. Она схватилась за голову и почти закричала: — Негодяй! Ты обманул меня!

— Короче, что тебе надо? — с угрозой заговорил мужчина. Он поднялся, подошел к ней и схватил за запястье. — Ты давишь на меня, понимаешь это или нет?

Мария Луиза поспешно отскочила от двери. Она узнала Анджело, адъютанта Марио. Потеряв интерес к происходящему, она вернулась в вестибюль и остановилась, раздумывая, в какую дверь войти — в правую или левую.

За дверью обнаружилось зеркало. Весьма кстати, обрадовалась она, нужно привести себя в порядок. Боже, как же она растрепана. Поживет тут еще несколько месяцев, и совсем превратится в дикарку. Она потрогала свои щеки, запустила пальцы в волосы…

— Слишком жарко, да и место безлюдное. Ведь именно таким тебе кажется Торре ди Милето, не так ли? — раздался голос.

Марио сидел в кресле у двери на веранду и смотрел на жену с едва заметной улыбкой.

— Но тебе здесь нравится, — не растерялась она. — Я тоже научусь ценить это место.

Марио поднялся с кресла и жестом предложил ей присесть. Легкий поклон, с которым он это проделал, показался Марии Луизе насмешливым. Она опустилась в кресло.

— Как же ты тут оказалась? Ведь в волчье логово опасно отправляться без эскорта, разве тебя не учила мама?

— Не ехидничай, пожалуйста, — с раздражением произнесла Мария Луиза. — Этот дом я не знаю лишь потому, что ты никогда не приглашал меня сюда.

— Не думаю, что ты от этого много потеряла. Ты выросла при дворе, всегда жила в других условиях… Наверное, нашим матушкам, когда они планировали наш брак, следовало подумать о разнице вкусов.

— Для аристократа странно ненавидеть придворную жизнь!

— В свое время многие знатные люди предпочитали быть хозяевами в своих собственных владениях, а не служить при дворе лакеями.

— Знатные люди должны находиться при короле, — высокомерно произнесла Граффенберг.

— Что ж, почему бы тебе не отправиться в Неаполь ко двору Иосифа Бонапарта?

— Но, Марио, моя королева в Вене!

— Ну поезжай в Вену…

— Хочешь выгнать меня отсюда?

— Нет. Просто не понимаю, отчего ты остаешься здесь, если это место тебе ненавистно. Вена недалеко, недостатка в деньгах у тебя нет…

— Бедная королева, чем же я теперь могу ей помочь? Она так несчастна!

— И кого же ей в этом винить?! Я спрашиваю себя, отчего Господь Бог послал нам такую упрямую, такую легкомысленную королеву! Трижды, повторяю — трижды она затевала войну с Францией. Ведь это не французы нападали на нас! Нет! Это мы развязали войну против них! И трижды терпели поражение. Только победа кардинала Руффо заставила французов опасаться нас. Но теперь все кончено, они победили, понимаешь, Мария Луиза?

— Марио, это ты не понимаешь, что королева — настоящая героиня! Видел бы ты ее в Неаполе, после того как король уплыл на Сицилию! Она одна осталась в столице, чтобы организовать сопротивление. Королева просила Руффо вновь поднять народ…

— И что же ответил ей кардинал?

— Он отказался, утверждая, что некоторые деяния возможны лишь единожды в жизни. А ведь если бы ты, Руффо и другие откликнулись на ее призыв, наше положение не было бы сейчас столь плачевным…

— И взяли всю вину за поражение на себя? После того, как эта несчастная женщина в 1799 году сделала все, чтобы оттолкнуть патриотов от короны? Не сравнивай, Мария Луиза, нынешнее отношение к королевской фамилии с тем, что было в 1799 году. Тогда народ поддерживал короля. А сейчас монарх потерял поддержку подданных. Сегодня слабые, недовольные, равнодушные, всего опасающиеся неаполитанцы хотят иметь сильного правителя. Они сообразили, что Наполеон могущественнее. Поняли, что Бурбоны проиграли навсегда. Вот почему большинство готово признать Иосифа Бонапарта своим королем. Вчерашние республиканцы превращаются в монархистов. Скоро, совсем скоро тщеславные глупцы будут служить при дворе, еще более роскошном, чем бурбонский. Ни на что не способные трусы найдут себе хорошо оплачиваемые должности. Аристократки обретут любовников-французов, а народ, возможно, даже будет платить меньше налогов. Нет, с сопротивлением покончено.

Мария Луиза слушала мужа молча, неотрывно глядя в сад. От нее исходила волна враждебности.

Марио неприятно было, что она явилась в Торре ди Милето, никого не спросись, и расхаживает по его дому как хозяйка. Даже маркиза, прежде чем навестить сына, извещала его о своих намерениях. Мария Луиза воображает, что имеет право вести себя как законная супруга? Но она оставалась его женой только на бумаге. За последние годы он видел ее всего несколько раз, и то лишь когда ей нужны были деньги.

— Ну и что ты собираешься делать теперь, оставшись без своей королевы? Тебе некуда деться? Что ж, занимай дом в Роди-Гарганико и живи там. Я буду посылать тебе половину содержания, какое ты получала в Неаполе. Здесь этой суммы будет более чем достаточно. Еще останутся средства, чтобы расплатиться с долгами, которые, по твоим словам, у тебя накопились…

— Да ты не представляешь, во что обходилась мне жизнь при дворе…

— Отчего же не представляю? Хотя мне известно и то, что ты приобрела земли в Баварии. А уж во что мне обошлось покровительство твоего Спечале…

Задетая за живое Мария Луиза резко повернулась к нему:

— Марио, не стоит ворошить прошлое. Ты был в опасности из-за той женщины. Спечале защитил тебя…

— Я не желаю слушать глупые выдумки.

— Ты забываешь, что я твоя жена.

— Формально.

— Как это понимать?

— А что нас связывает? У нас нет детей. Вместе мы жили недолго, скорее уж твоим настоящим мужем был Спечале… или кто-нибудь другой. Подпись, поставленная тобой в брачном контракте, слишком дорого мне обошлась. Ты не отличалась щепетильностью. Впрочем, я забыл: женщины не знают, что такое честное слово, которое нужно держать.

— Кто бы другой говорил о честности, но не ты! Ты предал свое сословие, присоединился к якобинцам, изменил мне, приведя в наш дом эту оборванку, как ее там зовут…

— Не утруждай себя, моя дорогая. Ее зовут Элеонора.

— Да, Элеонора, любовница всех прохвостов в Неаполе.

— Благодари небо, что ты женщина! — воскликнул Марио, подходя к ней с потемневшим от ярости лицом.

Она зло рассмеялась:

— Хотелось ударить меня?

— Нет, но слушай внимательно. Не смей больше являться сюда, потому что это мой дом, и только мой. Даже моя мать не приезжает сюда без приглашения. Повторяю: у нас с тобой нет ничего общего. Хочешь остаться в Апулии — бери дом в Роди-Гарганико. Что касается нашего брака, то я собираюсь развестись с тобой.

— Ни за что на свете! Я буду возражать!

— На каком основании, позволь спросить? Из-за детей, которых ты не смогла дать мне?

Она разрыдалась:

— Как ты можешь обвинять меня в этом! Мне хотелось иметь детей…

— Да нет, по-моему, ты не очень-то стремилась стать матерью. Тебя больше интересовали придворные интриги. Ну а я хочу иметь настоящую жену и детей. Мне нужен наследник.

— Ты просто пользуешься тем, что сейчас королева не может защитить меня. Прежде ты не посмел бы сказать мне ничего подобного.

Мария Луиза направилась к двери. Марио бросил ей вслед:

— Королева тут ни при чем. Наши отношения никогда не ладились.

— И в этом виноват ты! Тебе не захотелось жить при дворе. Ты бросил меня.

— Место жены рядом с мужем. Впрочем, нет смысла спорить. Никто из нас не в силах изменить прошлое.

— Но я и не хочу менять его. Все должно оставаться как прежде. И ты не посмеешь опозорить меня разводом. Граффенберги не разводятся.

— А Россоманни — да, если это необходимо.

Мария Луиза вышла, хлопнув дверью.

Жители Неаполя настороженно наблюдали за действиями новых властителей — поначалу Иосифа Бонапарта, а затем Иоахима Мюрата. Отношение к ним общества было холодным и отчужденным. Правда, со временем Мюрату удалось завоевать симпатии неаполитанцев.

В заливе все еще находился британский флот. Английские гарнизоны удерживали острова. Так, на Капри находилось две тысячи британских солдат во главе с генералом Гудзоном Лоу. 4 октября 1808 года Мюрат отправил туда отряд под предводительством Ламарка и Пиньятелли Строгали и с мыса Кампанелла наблюдал за штурмом осгрова. Победа была одержана триумфальная! Ее отпраздновали молебнами, празднествами и балами.

Мюрат издавал декреты, в которых призывал вернуться домой тех, кто последовал за королем на Сицилию, — беженцам возвращали имущество. Он освободил политических заключенных и помиловал дезертиров, а также отменил запрет на рыбную ловлю. Потом он взялся за организацию государственных структур.

Новая власть проводила множество реформ, улучшила школьное образование, ввела десятичную систему счисления и способствовала развитию земледелия и промышленности. Новый король учредил Государственный совет и пригласил в него многих людей, которых Марио глубоко уважал, таких как Винченцо Кукко, Джузеппе Поэрио, епископ Поццуоли, монсиньор Розини.

Марио удивился, когда и ему предложили участвовать в работе Совета. Но еще удивительнее оказалась приложенная к официальному документу записка. Король лично приглашал маркиза приехать в Неаполь, так как хотел повидаться с ним. Некоторое время Марио колебался, потом решил ехать. Ему было любопытно познакомиться с новым королем, о котором отзывались крайне противоречиво.

Но была и еще одна, не менее веская причина для поездки в Неаполь. С воцарением Иосифа Бонапарта в Неаполитанском королевстве был разрешен развод. Марио собирался воспользоваться этим. Он написал адвокату Паццалья, поручая ему подготовить необходимые документы, а его присутствие в Неаполе должно было ускорить процесс.

Перед отъездом маркиз отправил королю подарок с конного завода своей матери — двух изумительных белых рысаков. Ничто другое не могло порадовать Иоахима больше, ведь он слыл знатоком лошадей.

И сейчас, стоя у окна королевской резиденции, Марио ожидал прибытия Мюрата. Вскоре он заметил оживление на площади перед дворцом. У входа остановилась группа офицеров-драгун, среди которых выделялся внушительный мужчина в голубом мундире. Это был сам Мюрат.

Он изящно сошел с коня, пока адъютант придерживал того под уздцы, и Марио заметил, как сверкнул на солнце эфес шпаги. Да, усмехнулся Марио, Иоахим I никогда не расстается со своей шпагой, усыпанной бриллиантами. Он постоянно носит ее при себе, то ли желая отогнать дурной глаз, то ли напоминая всем о своем статусе.

Мюрат еще в юности стал тенью Наполеона, он активно участвовал в государственном перевороте, который привел Бонапарта к власти. Удачно женился на его сестре Каролине. В 1807 году Наполеон произвел Мюрата в маршалы. Потом определил его великим герцогом Клеве и Берга, богатого княжества с полумиллионом жителей на правом берегу Рейна. Говорили, будто это назначенце неслыханно обогатило Мюрата.

Впрочем, прочие родственники Наполеона также не бедствовали, усмехнулся про себя Марио. Один стал королем Испании, другой правит в Голландии и Бельгии, сестры стали принцессами в Лукке и Карраре, а также в Швеции. Как же слепо они повторяют ошибки прошлого! Ведут себя точь-в-точь как старая аристократия, которую смела революция. Им бы только прибрать побольше к рукам! Непомерные расходы ложатся на плечи крестьян, влачащих самое убогое существование… Новые богатеи совершают те же ошибки, что и старые. Не кончат ли и они тем же?

От невеселых размышлений Марио оторвал придворный, предложивший следовать за ним.

— Его величество ожидает вас, маркиз.

Слуги распахнули двери большой гостиной. Король Иоахим, высокий, импозантный мужчина, ожидал Марио, стоя у окна. Узкие лосины обрисовывали рельефные мускулы бедер, курчавая голова напоминала древние бюсты героев. И все же он не вызывает уважения, подумал Марио. Увидев, как король направился ему навстречу, он вспомнил, что болтали о Мюрате в народе. В первую же брачную ночь Каролина Бонапарт спасалась бегством с супружеского ложа, после того как он несколько раз за ночь разбудил ее, дабы удовлетворить свои мужские потребности. В дальнейшем супруга Мюрата нашла убежище в объятиях менее требовательного любовника.

Марио склонился в поклоне, ожидая, пока король заговорит первым. Мюрат дружески протянул ему руку.

— Великолепные кони, маркиз. Я пригласил вас, потому что хочу вернуть процветание королевству. Мне нужна помощь всех достойных людей, всех патриотов. Вы ведь знаток земледелия, не так ли?

— Последние годы, ваше величество, я посвятил совершенствованию своих угодий, — ответил Марио на превосходном французском. — Я ввел множество земледельческих, промышленных, а также финансовых новшеств.

— Конечно, конечно, земледелие, промышленность, прогресс — именно в этом нуждается королевство! А также в финансах, это сложное дело — финансы, — Мюрат жестом пригласил Марио сесть. Кресла были обиты желтым Дамаском с золотистым тиснением.

Марио подумал, что для воина финансы были, видимо, делом чрезвычайно простым: столько-то налогов — приход, столько-то затрат — расход. Он собирался поделиться с королем своими планами о создании сельскохозяйственного банка, однако засомневался, следует ли это делать.

— Мне весьма отрадно, что ваше величество придает столь важное значение финансам, — все же сделал попытку Марио. — Наши земледельцы задушены отсутствием средств на развитие. Я задумал создать кредитный институт, который вобрал бы в себя сбережения населения и использовал бы эти фонды для кредитования земледелия.

Взгляд у короля был рассеянный, отсутствующий. Опираясь на ручку кресла, он подкручивал кончики усов.

— Однако не стану утомлять вас подробностями. Я думаю подать запрос в правительство на разрешение создать кредитный банк.

— А, банк, это хорошо… — Мюрат взялся за обе ручки кресла и выпрямился, словно собираясь подняться. — Банки сейчас неплохо зарабатывают?

— Да, ваше величество. Если ими с умом управляют, — тема, видимо, заинтересовала короля, и Марио рискнул продолжить: — Если нам удастся осуществить программу развития так, как я задумал, то доход королевства в ближайшие годы мог бы удвоиться.

Глаза Мюрата заблестели.

— Хорошо, продолжайте свои нововведения. Я охотно поддержу вас, — он поднялся и прошел к письменному столу. — Запомните, маркиз, столкнетесь с трудностями — обращайтесь прямо ко мне. И приезжайте ко двору когда угодно. Ваш план мне весьма по душе. А сейчас я хотел бы поговорить с вами о другом. Моя подруга хотела бы приобрести принадлежащий вам небольшой островок. Мне кажется, он называется… — король склонился к столу и взял бумагу. — Он называется Сан-Домино. Надеюсь, вы не откажете в моей просьбе.

Мюрат отложил листок и вернулся к своему креслу. У Марио чуть сердце не оборвалось. Так вот зачем вызвал его Мюрат! Марио отвел взгляд, чтобы не выдать своего волнения. Он прекрасно понимал, что у него нет выбора. Отказать королю — значит утратить его расположение. К тому же он может просто конфисковать остров.

— Конечно, ваше величество, — твердо ответил он. И поднялся. — Я очень рад, что могу выполнить вашу просьбу. Скажите синьоре, вашей подруге, что остров Сан-Домино в ее распоряжении.

Произнеся это, Марио почувствовал, как сжалось его сердце. Он охотно уступил бы Термоли или Виесте. Но Сан-Домино!.. Сан-Домино — это же Арианна, это остров, где они полюбили друг друга, это Скала альбатросов, такая волшебная, такая святая для них обоих. Судьба опять восставала против него! Отнимала место, где родилась его единственная, настоящая любовь. В первое мгновение в нем вспыхнула яростъ на правителя, но он тут же понял, что Мюрат, в сущности, ни при чем. Откуда ему знать, что эта скала так дорога Марио? Поэтому он улыбнулся королю и откланялся.

— Я осуществил многое из задуманного, — сказал Марио профессору Винченцо Ланце, — особенно для повышения урожайности. Я ввел севооборот пшеницы и это принесло поразительные результаты. Мы обустроили немало колодцев, возвели запруды в холмистых местностях и в результате смогли оросить обширные территории. На них выращиваем артишоки, репу, фасоль, горох. Некоторые земли заняты под лен, коноплю, есть и хлопок. В Англии я заказал две водяные мельницы. Будем молоть зерно и производить из муки макароны и галеты. Их в больших количествах закупает правительство для армии.

Винченцо Ланца согласно кивал головой. Марио долго перечислял все, что было сделано за минувшие годы. Он знал, что перед ним ученый, и хотел дать ему исчерпывающий ответ.

— Если я правильно понял, для вас земледелие, рыболовство и промышленность взаимосвязаны, — заметил ученый, поглаживая бороду. — И население активно участвует в их развитии благодаря введению испольщины. Вы опередили время, маркиз. Я восхищен вами.

— Мы занимаемся также образованием. С помощью прогрессивно мыслящего духовенства я выстроил городские школы. Часть средств предоставили коммуны, остальное вложил я. Но главная проблема — обучение взрослых. Тщетно было бы пытаться научить их чтению и письму. Слишком трудно. И я решил, что надо заинтересовать людей. Вито Берлинджери организовал нечто вроде передвижного университета — неделю в одном месте, неделю в другом. Он читает лекции о земледелии, гигиене, хранении пшеницы, фруктов… Вы не представляете, сколько народу собирается! Мы используем таблицы и рисунки с простыми объяснениями. И неграмотные люди, крестьяне, всё прекрасно понимают!

Марио замолчал.

— Что же еще вы хотели бы добавить к вашему плану реформ? — Думаю построить больницу в Термоли. Именно в Термоли, потому что туда легко добраться как из любого уголка севернее Гаргано, так и с Адриатического побережья и даже изглубинной части материка. Мне хотелось бы, чтобы вы лично занялись всем этим. Не прошу вас переезжать в Термоли и руководить больницей. Я просил бы вас только продумать ее планировку, проследить за строительством, подобрать медицинский персонал, подготовить его, а затем курировать проект Нам нужно собрать все самое современное, самое передовое, что только можно найти. Этот опыт мог бы оказаться полезным и другим. Вы сможете приобрести любое оборудование, пригласить любых специалистов, своих коллег со всей Европы.

Ученый улыбнулся, покачав головой.

— Не одобряете мой план? — смутился Марио.

— Нет, нет. Просто я вспомнил старинную неаполитанскую поговорку: «Как зубов не стало, так и хлебушка привалило». Ах, как жаль, что вы не можете осуществить все задуманное здесь, в Неаполе! Не только на свои личные средства, разумеется. А в должности министра, располагая государственными финансами. Если бы король Фердинанд опирался на вас, на вас и кардинала, сколько хорошего вы могли бы сделать! И не произошло бы стольких несчастий!

— Не будем преувеличивать, профессор. Мне достаточно того, что у меня есть. К тому же не имеет значения, откуда начинать, с центра или с периферии. Реформы могут начаться где угодно.

Покидая дом Винченцо Ланцы, Марио ощущал невероятный прилив сил. Ему хотелось петь. Его программа обновления начинает работать!

Выходя на улицу, Марио заметил невдалеке двух мужчин, явно кого-то ожидавших. Кажется, эти субъекты торчали тут и когда он входил с визитом. На ум невольно пришло слово «шпики». Не могут же они торчать тут весь вечер просто так, безо всякого дела. Но кому понадобилось следить за ним? И зачем?

Марио двинулся по узкой улице, что вела к монастырю Санта-Кьяра. Его снедало смутное беспокойство, однако он не ускорил шаги, не потерял достоинства. Внезапно послышался нарастающий шум.

Марио обернулся. Сзади, с другого конца улицы, с огромной скоростью неслась на него карета, запряженная парой вороных лошадей, и кучер изо всех сил хлестал их. Карету буквально бросало из стороны в сторону. Марио невольно прижался к стене в поисках ниши или двери, за которой можно было бы укрыться. Лошади летели прямо на него — вот-вот зацепят и раздавят. И тут Марио мгновенно принял решение. Он бросился на середину дороги и поднял руки. Кучер от неожиданности натянул поводья, лошади встали на дыбы, но кучер тотчас ослабил вожжи и опять хлестнул животных. Тем не менее этой короткой задержки хватило, чтобы Марио успел отпрянуть к стене. Карета с грохотом промчалась мимо уже не с такой скоростью и лишь слегка задела его.

Марио осмотрелся, не веря, что остался жив. Одежда на нем была порвана, нога расцарапана. Он наклонился, желая осмотреть рану. И тут к нему бросились те двое, которых он заметил у дома профессора.

— Синьор, вы ранены? Нужна помощь?

Марио лихорадочно соображал, что делать. Он так и стоял нагнувшись, но незаметно вытащил из карманов два пистолета, которые всегда носил с собой, и взвел курки. Один из незнакомцев, в плаще и капюшоне, скрывавшем лицо, подбежал ближе. Оказавшись вплотную с ним, Марио внезапно выпрямился и упер пистолет незнакомцу в подбородок. Другой пистолет он направил на второго мужчину, что остановился в нескольких шагах.

— Не двигаться! Стреляю! Эй ты, иди сюда! Живо! И без глупостей! Я хорошо стреляю. Спущу курок — умрете оба!

— Но, синьор, — залепетал незнакомец, — это какая-то ошибка. Мы здесь живем, остановились поболтать, увидели, как что-то случилось, и поспешили посмотреть, не нужна ли помощь.

— Лицом к стене и руки вверх! — голос Марио звучал так властно, что мужчины повиновались.

Он сунул один пистолет за пояс и обыскал их. У одного нашелся заряженный пистолет, у другого — длинный кинжал. В этот момент снова послышался грохот возвращавшейся кареты. Марио действовал молниеносно.

— Быстрее, мерзавцы, на середину дороги! На середину! — Двое мужчин нерешительно шагнули. — Руки вверх! Эй ты, подними выше, а то стреляю в ноги.

Карета стремительно приближалась. Увидев посреди дороги двоих людей, кучер растерялся. Он рванул поводья, сдерживая лошадей. Люди успели отбежать. Карета остановилась. И тут Марио мгновенно распахнул дверцу кареты и вскочил в нее. Внутри никого не было. Ему все стало ясно. Мошенники должны были оглушить его, бросить посреди дороги, а потом карета наехала бы на него и довершила бы дело. Умирающего втащили бы на сиденье и отвезли бы к нему домой. Маркизе с огорчением рассказали бы, как старались спасти несчастного от смерти. К сожалению, раны оказались слишком серьезными, уже ничего нельзя было поделать. Кучер подтвердил бы, что так все и произошло.

Марио высунулся на облучок с пистолетом в руке. Насмерть перепуганный кучер смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова.

— Еще можешь спастись, — сказал Марио, — если сейчас же отвезешь меня к тому, кто послал тебя. Вези меня к нему! — Марио приставил пистолет к виску возничего. — Вези, не то умрешь. И твой хозяин тоже не спасется. Я разыщу его! Найду и твою семью и прикажу всех убить: мать, отца, сестер, жену, если есть, и детей — всех! Никто не спасется, никто!

Кучер дрожал так сильно, что слышно было, как стучат его зубы.

— Перестань дрожать, кретин! Хочешь спасти жизнь своим близким, повинуйся. Говори, кто послал тебя.

— Маммолито.

— Маммолито? Тот, что был с Маммоне?

— Да, тот.

— Где он живет?

— В Санта-Лючия дель Монте.

— Гони к нему, да побыстрее!

Марио знал, что во всех военных операциях самое важное, самое верное — внезапность. Он непременно должен добраться до этого Маммолито раньше, чем наемные убийцы предупредят того. Они пешие, это верно, но поблизости от места покушения у них могли быть спрятаны лошади.

— Быстрее, быстрее! — Марио достал из-за пояса кинжал и кольнул кучера в голень. — Пока не полетишь стрелой, буду сверлить ногу.

Кучер закричал:

— Не надо, ради Бога, не надо!

— Тогда быстрей!

Карета понеслась по пустынным ночным улицам. Они мчались еще минут двадцать. В квартале неподалеку от монастыря Сан-Мартино карета остановилась.

— Это там, — сказал кучер.

— Прекрасно. Слезай!

— Мне тоже идти?

— Конечно. Тебя же послал Маммолито, не так ли? Тебя он и ждет.

— Но он убьет меня!

— Кто? Маммолито? Это я убью его. Быстро! Слезай! Как тебя зовут?

— Чиччилло.

— Молодец, Чиччилло! Стучи в дверь.

— Кто там? — раздался изнутри глухой голос.

— Это я, Чиччилло.

— Входи!

Марио толкнул впереди себя Чиччилло и пинком распахнул дверь. Кучер кубарем полетел на землю. В комнате оказались двое — Маммолито и еще один человек, вероятно, наемный убийца. Маммолито был ошарашен. Марио направил на них оружие:

— К стене, руки вверх, Маммолито! — Одной рукой он обыскал их. — Вставай! — приказал он кучеру. — Возьми эту веревку и свяжи руки своим приятелям.

Кучер, дрожа, повиновался.

— Молодец! Отставлю в живых твою сестру. Но без глупостей, если хочешь спасти свою шкуру. Теперь запри дверь. Так! Поверни ко мне твоего хозяина. А ты стой, как прежде, — приказал он наемному убийце, — лицом к стене. Молодец, Чиччилло, сам тоже лицом к стене, живо! Вот так!

Маммолито смотрел на Марио совершенно потрясенный.

— Садись, Маммолито, надо поговорить.

Бандит опустился на скамью.

— Помнишь меня, Маммолито?

Он с трудом произнес «да», у него явно пересохло во рту.

— Тогда почему же ты, как дурак, задумал убить меня? Ты ведь знал, что тебе не удастся это, верно?

— Д-д-да.

— А теперь вот что: не скажешь правду, я убью не только тебя, но велю уничтожить всю твою семью. Это сделают люди, которые остались мне верными. Тебе все понятно?

— Все.

— Кто велел убить меня?

— Граф Капече.

— Друг Спечале?

— Да.

— Того, что дружен с моей женой? И он заплатил тебе, чтобы ты убил меня и представил дело как несчастный случай.

— Ну… да.

— И что же, граф Капече объяснил тебе, зачем это нужно?

— Сказал, что вы… вы… короче, стали одним из пре… словом, перешли… — Маммолито потел и заикался.

— Что я предатель, перешел к французам, так ведь? А ты не задавался вопросом, откуда Капече известно, когда я буду в Неаполе и навещу профессора Винченцо Ланцу? Как по-твоему, откуда он прознал это?

— Не ведаю, генерал.

— Подумай, Маммолито. Поработай своей головой. Кто так смертельно ненавидит меня? Кто?

— Не знаю, генерал.

— Я объясню тебе, в какую ловушку ты попал, Маммолито. Капече — друг Спечале, любовника моей жены. Я приехал в Неаполь получить развод. Моя жена не хочет о нем и слышать. И обращается к Капече. Тот рассказывает тебе басни, платит много денег, и ты влипаешь, как последний идиот.

Удивлению Маммолито не было границ. Поначалу он был ошарашен и перепуган, а под конец потрясен. Он разрыдался и упал на колени.