Скандальный дневник

Глава 10

В тот вечер Эвелин не пришла к обеду, и, слава Богу. Натан не знал, как себя с ней вести и что говорить.

На исходе дня он стоял у окна зеленой гостиной и смотрел, как она отъезжает от дома на одной из его лучших лошадей. От безрассудно быстрой скачки ее золотистые волосы веером рассыпались по спине.

Натан встревожился. Он чувствовал, что ее лихачество продиктовано не только гневом. Ему были знакомы такие порывы легкомыслия: он вел себя точно так же, когда думал, что весь его мир летит в тартарары.

Может, она тоскует по Данхиллу? Неужели она его любит?

Ламборн начал потчевать их рассказами о вечеринках, которые он посещал в Монтегю-Хаусе, в районе Лондона под названием Блэкхит, где жила принцесса Уэльская. Похоже, ему особенно понравилась ночь египетского танца.

— Что значит «египетский танец»? — спросил Доннелли, внимательно глядя на Ламборна.

Доннелли был таким же распутником, как и остальные, но больше всего его интересовали лошади, поэтому он не всегда участвовал в амурных приключениях, которые для Ламборна были обычным делом.

— Звучит эротично, не правда ли? — подначил его Ламборн. — Представь себе, — он принялся рисовать руками в воздухе, — обнаженный живот и округлые бедра, прикрытые тонким шелком…

— Прошу меня извинить, — объявил Натан, — завтра утром я встречаюсь со своим адвокатом.

Гости едва обратили внимание на его слова.

— Спокойной ночи, Линдсей, — сказал Доннелли и опять обернулся к Ламборну. — И как же она двигала бедрами? — с интересом спросил он.

— Слушай, дружище, — засмеялся Ламборн, — неужели ты никогда не видел, как женщины это делают?

Натан вышел из столовой.

Он действительно завтра собирался встретиться со своим адвокатом, но не слишком рано, да и дело было не особенно важным. По правде говоря, сейчас он думал совсем о другом: с тех пор как Кристи убедил его в необходимости ехать в Лондон, все его мысли занимал только один человек — его жена.

Сегодня днем, когда она появилась в гостиной — с волосами, растрепанными ветром, такая восхитительно свежая, — он тут же перестал замечать свою добрую подругу Александру, стоявшую рядом с Эвелин. Боже правый, как же это случилось? Каким образом его жена превратилась в независимую и возмутительно дерзкую красотку? Такое опасное сочетание угрожало спокойствию любого мужчины.

Раньше она его побаивалась, сейчас же в ней не было ни капли покорности. Наоборот, она как будто пыталась от него чего-то добиться, вот только чего?

Он поднялся по широкой витой лестнице, уходившей к куполообразному потолку с нарисованным на нем звездным небом, на второй этаж, где располагались семейные комнаты, постучал в дверь гостиной и решительно вошел. Эвелин там не было.

Он двинулся дальше, в пустую гардеробную. Когда-то эти шкафы и сундуки были открыты, платья и нижнее белье валялись на полу вперемешку с вышитыми бисером тапочками, сапожками и туфлями.

Натан забыл, что, значит, жить с женщиной. Ее вещи каким-то странным образом обнаруживались в каждом углу каждой комнаты, волновали душу и тревожили сердце, Чулки Эвелин висели в ванной на вешалке для полотенец, а баночки с кремами для лица и флаконы духов были, казалось, везде. Странно, но эти предметы появлялись даже в его гардеробной и его спальне.

Но Натан не возражал. Ему это даже нравилось. Он прошел гардеробную и открыл дверь в ее спальню. Эвелин, сидевшая в пеньюаре перед зеркалом, испуганно взвизгнула и вскочила, ухватившись за край туалетного столика.

Натан тоже растерялся. Шелковый пеньюар, свободно перехваченный поясом Наталии, облегал каждый изгиб ее роскошного тела.

Когда Натан шагнул за порог, Эвелин отпрянула, поплотнее запахнула свой пеньюар и потуже затянула пояс. Но ее скромный жест возымел совсем не тот эффект, на который она рассчитывала: аппетитные округлости еще отчетливее проступили под тонкой тканью, подлив масла в огонь его желания.

Натан обнял жену и окинул ее восхищенным взглядом. В глазах Эвелин читалось откровенное недоверие. Умная женщина! Она правильно делает, что не доверяет ему, ибо в его голове роятся отнюдь не самые благочестивые мысли. Он забыл про секретер, оранжерею, ее демонстративные претензии перед его друзьями и думал только об одном.

— Пожалуйста, не смотри на меня так!

— Как так? — спросил Натан, не сводя с нее глаз. — Я смотрю на тебя так, как обычно смотрит муж на свою жену. На красивую жену.

— Перестань, Натан.

Нет, он не перестанет, никогда! Он мужчина, и у него есть мужские потребности, которые слишком долго оставались неутоленными. Эвелин — восхитительная, желанная — его жена. Он инстинктивно потянулся к ней.

Эвелин вырвалась из его объятий и забежала за изголовье кровати.

Однако Натана это не остановило, а, наоборот, раззадорило. Чем больше она его отвергала, тем сильнее разгоралось его почти первобытное желание. Он ее муж и имеет право ею обладать!

— В чем дело, милая? Ты боишься, что тебе понравится? Она метнулась к двери, но Натан легко нагнулся над кроватью и схватил ее сзади за талию. Она впилась ногтями в его руку.

— Ты собираешься взять меня силой — так же как похитил меня с лондонских улиц? — спросила она, тяжело дыша и пытаясь вырваться.

Он развернул ее к себе лицом.

— Когда-то мои прикосновения были тебе приятны. В ее глазах что-то мелькнуло. О да, она не забыла!

— Это было давно. Сейчас все по-другому, — сказала она и с силой его оттолкнула.

Но Натан не дрогнул. Он подался вперед. Эвелин попыталась отпрянуть, но он положил руку ей на затылок и привлек ее к себе. Она была прекрасна в золотистом свете камина: пылающие от гнева щеки, гибкая шея, бурно вздымающаяся грудь. Ее взгляд — такой знакомый и вместе с тем такой новый — проникал в самую душу.

— Я серьезно, Натан! Если ты меня не отпустишь, я закричу, и сюда сбежится весь дом.

Его рука скользнула по ее спине.

— Если ты это сделаешь, все подумают, что я доставил тебе удовольствие, как раньше.

— Чушь! С чего ты взял, что когда-то доставлял мне удовольствие?

— Я знаю это, милая.

Изловчившись, она схватила мужа за ухо и начала его выкручивать.

От неожиданности Натан отпустил жену.

Она быстро развернулась и отпрыгнула за диван, сделав из него барьер. Натан выпрямился и посмотрел на Эвелин. Щеки ее горели, глаза сверкали. Одной рукой он потер ухо, другую выставил вперед.

— Признайся, ведь тебе нравится играть со мной в кошки-мышки.

— Ты переоцениваешь свою неотразимость.

— Успокойся, Эви. Вспомни: мы с тобой всегда мирились в постели.

Она лихорадочно огляделась по сторонам и схватила кочергу.

— Мы с тобой помирились, когда я уехала в Лондон! Если ты еще раз ко мне прикоснешься, я буду обороняться, и не думай, что во мне проснутся угрызения совести!

Она высоко подняла кочергу, наполовину обнажив грудь. Он засмеялся:

— Не будь такой задиристой, Эви. Это тебе не идет.

— А ты не будь таким агрессивным, Натан. Со стороны кажется, что ты доведен до отчаяния. Это было недалеко от истины.

— Просто я хочу свою жену — женщину, которая, насколько я помню, всегда сама испытывала страстное желание.

— Негодяй и мерзавец! Натан усмехнулся:

— К вашим услугам, мэм. — С этими словами он бросился к ней.

Эвелин взвизгнула и хотела увернуться, но Натан поймал ее и повалил на диван. Кочерга с грохотом упала на пол, в ту же секунду Линдсей, ни слова не говоря, накрыл ее губы своими.

Эвелин возмущенно замычала и схватила Натана за лацканы сюртука, пытаясь сбросить его с себя, но Натан был весь во власти поцелуя. Он сразу узнал эти мягкие, влажные и податливые губы. Его рука скользнула к ее затылку, большой палец нащупал бархатный изгиб ушка. От ее волос и шеи исходил аромат лилий, пробудивший в его душе целый сонм приятных воспоминаний… Если еще минуту назад его мучили гнев и неуверенность (какой она стала, и каким стал он за время разлуки?), то теперь его целиком поглотило желание.

Эвелин сильно толкнула его в грудь, но он продолжал целовать ее, хотя и почувствовал в ней перемену. Она его отпихивала и в то же время льнула к нему всем телом. Его язык проник ей в рот, а рука скользнула вниз и обхватила прелестные ягодицы.

Она издала новый звук, но это был уже не протест, а поощрение — отлично знакомый Натану тихий вскрик удовольствия. Ее руки отпустили сюртук и обвились вокруг его шеи. Она прижалась грудью к его торсу, а животом к возбужденному члену.

Он целовал ее с благоговейным трепетом, и в душе его шевелилось раскаяние: он сожалел о тех годах, которые они потеряли, и о той пропасти, которая пролегла между ними и которую они никак не могли преодолеть.

Она запустила пальцы в его волосы и впилась ногтями в плечо. Натан распахнул ее пеньюар, накрыл ладонью пышную грудь и стал ее ласкать. Эвелин застонала и задвигалась, распаляя его еще больше.

Его тело пылало огнем. Ни одна другая женщина не вызывала в нем столь бурного, столь неистового желания!

Он больше не мог ждать — ни секунды. Обхватив ее голову рукой, он нагнулся, чтобы поднять ее и перенести на кровать, но Эвелин вдруг ахнула и со всей силы отпихнула его от себя.

Она была не настолько сильна, чтобы сдвинуть его с места, но ей, по крайней мере, удалось его остановить и, воспользовавшись моментом, вырваться из его объятий. Ее глаза полыхали страстью и гневом. Она провела тыльной стороной ладони по своим губам и сердито уставилась на Натана.

— Как ты смеешь?! — вскричала она и сползла с дивана, сильно пнув его ногой.

Ему пришлось отпустить жену и опереться рукой о пол, чтобы не упасть.

Эвелин прижала руки к животу, как будто ее тошнило, и отвернулась.

— Неужели ты думаешь, что я… упаду в твои объятия?

Досада Натана сменилась бешеной яростью. Честно говоря, он и сам не знал, на что рассчитывал, но отвращение в ее голосе окончательно вывело его из себя.

— Мне показалось, что ты почти в них упала, Эвелин! — прорычал он и вскочил на ноги.

— Только потому, что ты меня соблазнил! — Она опять отпрыгнула в сторону — подальше от него. — Я, должно быть, лишилась рассудка… этот дом сводит меня с ума!

— О чем ты говоришь, черт возьми? — резко спросил он.

— Неужели ты не видишь: мы уже не такие, как три года назад! Шесть лет назад! Десять лет назад! Мы изменились, отдалились друг от друга!

— Кто сказал, что мы не можем опять сблизиться?

— Нет! — Она энергично тряхнула головой. — Нет, нет и нет, Натан! Я никогда не вернусь в прошлое!

— Я не прошу тебя этого делать! — сердито сказал он. — Неужели ты всерьез думаешь, что мне самому хочется возвращаться в то ужасное время? Но послушай, Эвелин, прошло уже больше трех лет с тех пор, как умер Роберт…

— Пожалуйста, не надо! — закричала она, вскинув руку. В ее взгляде, было, столько боли, что Натан замолчал и взял ее за плечи. Она оттолкнула его, но слабо. Он смотрел в это красивое лицо с тонкими чертами, в эти грустные глаза, и сердце его заходилось от жалости. Как она любила бедного мальчика!

— Прошло уже больше трех лет с тех пор, как умер Роберт, — повторил он.

Эвелин поджала губы и зажмурилась. Натан встряхнул ее.

— Но мы скорбели по нему, Эвелин! Мы глубоко скорбели, и Бог тому свидетель. Наверное, пора забыть его и жить дальше.

Она охнула и сняла его руки со своих плеч.

— Я никогда его не забуду! Как я могу забыть своего ребенка? — вскричала она, прижав руки к сердцу. — Но если ты думаешь, что я с тех пор не изменилась, ты ошибаешься. Я стала другой, Натан, и сейчас… хочу развода.

Само это слово, такое неожиданное, было подобно удару. Он застыл на месте и уставился на нее, не мигая:

— Что ты сказала, черт побери?

Эвелин с вызовом вздернула подбородок:

— Я хочу развестись. А что нам еще остается? — Она всплеснула руками. — Мы никогда не подходили друг другу. Мы три года не виделись и почти не общались. Мы давно уже не муж и жена…

— Нет, — отрезал он. — Никогда не говори так, поняла?

— Ты не хочешь выслушать меня! — воскликнула Эвелин. — Мы целых три года делали вид, что женаты, а теперь ты даже не пытаешься меня понять.

— Мы стали делать вид, что женаты, как ты выразилась, только после того, как умер Роберт, и ты уехала в Лондон. Я согласился на это, чтобы помочь тебе, Эвелин! Ты сама решила уехать из Истчерча, потому что здесь тебе стало плохо. — Он взмахнул рукой. — Я отпустил тебя, потому что хотел, чтобы ты была счастлива, а другие средства не помогали! Я хотел избавить тебя от горя, и это казалось единственным выходом. Я сделал это ради тебя!

— Боже правый! — вскричала она, опять всплеснув руками. — Ты хотел, чтобы я была счастлива? Да ты никогда не думал обо мне, Натан! Тебя вечно не было дома. Ты или пропадал со своими дружками или развлекался с Александрой Дюполь! Ты бросил меня одну в самый трудный период моей жизни!

— Потому что ты не подпускала меня к себе! — рявкнул Натан, подняв глаза к потолку. — Ты сидела в этом кресле, — он сердито указал на кресло перед камином, — не ела, не спала и не разговаривала со мной, Эвелин! А в тех редких случаях, когда ты все же снисходила до общения со мной, я слышал от тебя одни упреки.

— А что ты хотел? Чтобы я с радостью приняла твой роман на стороне?

— Не было никакого романа! — заорал он. — Мы просто дружили, Эвелин. Она стала моей подругой, потому что в собственном доме я не находил взаимопонимания!

Эвелин заморгала и отвернулась.

— Пожалуйста, не надо все усложнять, — взмолилась она. — Я не могу вернуться к прежней жизни. Я хочу жить по-новому и прошу у тебя развода.

Он растерянно смотрел на нее. Ему казалось, что он спит и видит странный сон — как будто он отделился от собственного тела, и наблюдает происходящее со стороны. Как реагировать на столь возмутительную просьбу? Развод невозможен! Даже если бы он этого хотел, даже если бы это не влекло за собой чудовищного скандала, который прежде всего отразится на Эвелин, ибо общество осудит ее гораздо строже, чем его… После того как они разведутся, на ней никто не женится, и ее репутация будет погублена навсегда… Разводиться через парламент, значит, предать их отношения всеобщей огласке. К тому же это дорого. В любом другом случае, если они легально разведутся, их покойный сын будет признан незаконнорожденным.

Натан не стал говорить ей об этом: она наверняка все прекрасно знала. Ни о каком разводе не могло быть и речи!

— Неужели тебе было так плохо со мной? — тихо спросил он. — Я тебя обижал? Повышал на тебя голос? В чем-то тебе отказывал?

— Натан…

— Что, Эвелин? — В его голосе сквозило искреннее недоумение.

По ее щеке покатилась слезинка.

— Думаю, здесь нечего объяснять. По-моему, все и так понятно.

— Нет, непонятно! Я ровным счетом ничего не понимаю. Объясни мне, пожалуйста.

— Я тебя больше не люблю, — сказала она и быстро зажала рот рукой, чтобы сдержать рыдания.

Эти слова полоснули его по сердцу, точно острый нож. Ему стало трудно дышать. Наверное, где-то в глубине души он чувствовал это, но сейчас, когда она озвучила его догадку… Он сжал руку в кулак, пытаясь успокоиться.

— А раньше любила? — натянуто спросил он.

По щекам Эвелин тихо ползли еще две слезинки.

— Как ты можешь спрашивать?

— Мне надо знать. — Наверное, это безумие, но ему действительно надо было знать — позарез! — Это вполне логичный вопрос. Ты меня любила?

— Конечно, любила, — ответила она, и в ее глазах появилось страдание.

Натан ощутил новый болезненный укол в сердце и посмотрел на ковер.

— А ты… ты любил меня? — спросила она бесцветным голосом.

Натан медленно поднял глаза и с удивлением увидел в ее взгляде робкую надежду. Если честно, когда они только что поженились, он ее не любил, но признаться в этом было бы слишком жестоко. А сейчас… Он и сам не знал, что чувствует сейчас, помимо холодной обиды.

Эвелин тихо всхлипнула и отвернулась, ухватившись за спинку кресла, словно боялась упасть.

— Фундамент нашего брака был довольно сложным, Эви, — местами слабый, местами крепкий. Наверное, ему не хватило прочности, чтобы выдержать смерть Роберта. Но… но это еще не значит, что мы не сможем выстроить новый.

— Нет. — Она печально покачала головой. — Тебя не было рядом со мной, Натан. — Она крепко обхватила себя руками и беспомощно посмотрела в окно. — Порой мне казалось, что горе раздавит меня. Я не знала, что делать, а ты был далеко.

— Я хотел быть рядом с тобой, Эви, — быстро возразил он. — Если бы ты позвала, я бы подхватил тебя на руки и понес.

Эвелин с сомнением посмотрела на него — она ему не верила. Не верила, что он помог бы ей, если бы она его позвала. Впрочем, почему она должна ему верить? Он горевал не меньше ее, а может, и больше. Пока был жив Роберт, он каждый день спрашивал себя, не в его ли распутстве причина слабости сына. Может, в своей жизни он выпил слишком много эля? Или безрассудные увлечения каким-то образом подорвали его здоровье, и это сказалось на малыше? Он тщетно пытался понять, почему Роберт родился на свет таким болезненным.

Смерть ребенка была для него таким же страшным ударом, как и для Эвелин. Весь мир ждал от него проявления силы, и только одна Александра подставила ему плечо. Он всегда будет благодарен ей за это.

Но между ним и Александрой не было ничего, кроме дружбы. Эвелин зря подозревает их в любовной связи. Честно говоря, Натан вообще не смотрел на других женщин до тех пор, пока она не уехала, и даже потом пользовался их услугами лишь тогда, когда больше не мог сдерживать позывы плоти.

Он отвернулся и взъерошил волосы, беспомощный и сердитый.

— Я бы хотела вернуться в Лондон, — тихо проговорила Эвелин.

Натан чувствовал себя усталым и опустошенным — такого с ним не было уже очень давно. Он оглянулся на жену и заметил, что она вся дрожит. Протянув руку, он коснулся пальцами ее щеки, потом подбородка.

— Я не дам тебе развод, Эвелин. И в Лондон ты не вернешься, — сказал он и убрал руку.

— Натан…

— Больше никогда не говори со мной на эту тему.

Он отвернулся от ее заплаканных глаз и невидимых ран, которые спустя три года все еще кровоточили, и медленно вышел из комнаты.

Ноги сами вели его знакомым коридором. Он не заметил ни горничную, которая отступила в сторону, пропуская его, ни лакея, который поспешно убрал с его дороги ведро с углем для жаровни.

Натан шагал и чувствовал, как пылает рука, еще недавно ласкавшая Эвелин.

Когда он прикоснулся к ее коже, ощутил запах ее волос и прижал к себе знакомое тело, в нем закрутился целый вихрь противоречивых эмоций, который не улегся до сих пор. Спустившись по главной лестнице, он кивнул лакею в парадном холле и, взяв со стены свечу, открыл дверь, ведущую в подвальный этаж.

Коридор внизу был темным, но Натан знал дорогу. Он прошел под восточным крылом, используя пылающую свечу в качестве проводника, и приблизился к самой последней двери. За ней была комната, где когда-то хранили зерно. Он толкнул дверь. Теперь здесь было пусто. Войдя, Натан осторожно затворил за собой дверь и поставил свечу в настенный подсвечник, потом посмотрел на каменную стену, тускло освещенную мерцающим пламенем.

Впервые он пришел в эту комнату в ночь смерти сына и с тех пор бывал здесь частенько. На стене красовались вмятины и пятна — следы его ярости. Очень спокойно, почти механически, Натан поднял руку и ударил кулаком по стене.

Он колотил по камню до тех пор, пока не перестал чувствовать жар в руке. Ему наконец удалось обуздать то острое желание и то мучительное разочарование, которые разрывали его на части.

Тяжело дыша и истекая потом, несмотря на промозглую сырость, Натан уперся в стену обеими руками и принялся хватать ртом воздух, преодолевая точившую сердце боль.