Эвелин нужно было где-то уединиться и подумать. То, что произошло ночью, не укладывалось у нее в голове. Как только он до нее дотронулся, она утратила способность сопротивляться. Ей хотелось, чтобы он обнимал ее, целовал, чтобы он вошел в нее, ласкал, сводил с ума.
Она еще никогда не испытывала такого острого желания.
Во всем доме не было места, где бы она могла спокойно посидеть и привести свои мысли в порядок: каждая комната будила в ней тяжелые воспоминания, которые лишь усиливали ее смятение. Поэтому Эвелин ходила, опустив голову и уставившись на ковер. Она и сама не знала, сколько времени это продолжалось.
Вспоминая о том, как благоговейно и вместе с тем страстно он ласкал ее тело, она прижимала холодные руки к пылающему лицу. Внутри ее опять просыпалось желание. Подумать только — она зажигалась от одного его прикосновения!
Однако когда взошло солнце, она все еще злилась на него за то, что он завалился в ее постель, до беспамятства пьяный. Ее возмущала такая жизнь — он со своими дружками, она одна у себя в покоях. Сколько раз его приятели приезжали в Истчерч и сбивали его с толку, заставляя уходить из дома в поисках сомнительных развлечений!
Она злилась на него за то, что он заставил ее уехать из Лондона. У нее было такое чувство, как будто она оттуда сбежала.
Она злилась на весь мир за то, что у них все получилось не так — что они родили больного ребенка, а после смерти Робби не смогли совладать с нахлынувшими на них чувствами.
Эвелин только сейчас начала понимать, что эта злость копится в ней уже очень давно.
Она заметила пятно на ковре и вздрогнула от неожиданности. Это пятно было ей знакомо — его сделала маленькая ручка, то и дело лазавшая в чернильницу.
Она сразу сообразила, где находится, и глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. Она стремилась этого избежать, но, задумавшись, внезапно очутилась там, куда дала себе слово больше никогда не заглядывать. Надо же, какая неосторожность!
Эвелин с замиранием сердца смотрела на зеленую дверь с кремовой отделкой. Казалось, эта дверь вот-вот откроется и из детской, неуклюже перебирая ножками, выйдет Робби — поднимет голову и взглянет на нее своими радостно-удивленными глазами. Она отчетливо помнила, как он сидел в этой комнате за маленьким столиком, едва доставая ногами до пола, как он сладко спал в своей крошечной постельке, как стоял на табуретке перед раковиной и весело шлепал ручкой по ледяной воде. Она не забыла и его игрушки — деревянные кубики, аккуратно сложенные в углу рядом с деревянными зверушками — коровой, собакой и лошадкой.
Эвелин стало трудно дышать. Она прижала руку к груди, повернулась спиной к двери и быстро пошла в противоположную сторону — подальше от комнаты, хранившей так много ярких воспоминаний.
Она замедлила шаг только в холле. Бентон раскладывал шляпы и перчатки гостей-джентльменов.
— Доброе утро, леди Линдсей, — приветливо сказал он. — Если вы еще не завтракали, можете пройти в семейную столовую. Леди Харриет откушала вместе с Кэтлин.
— Спасибо, — отозвалась Эвелин.
В столовой, кроме лакея, находился лорд Доннелли. Он сидел, свесив голову над чашкой чая. Когда Эвелин хлопнула дверью, он страдальчески поморщился и с явным трудом поднялся из-за стола.
— Доброе утро.
— Здравствуйте, сэр!
Эвелин ослепительно улыбнулась. Лакей поставил прибор для нее прямо напротив Доннелли. Тот сосредоточенно потирал лоб, как будто его мучила головная боль.
— Прошу прощения, сэр, — сладко пропела она, — но у вас нездоровый вид. Не выспались?
— Да, конечно, вы имеете полное право сердиться, — сказал он, избавив их обоих от необходимости притворяться. — Но что еще нам с ним было делать?
— Не берите в голову, милорд. — Эвелин небрежно махнула рукой. — Я к этому давно привыкла. Его уже не в первый раз относят в кровать.
— Но я делал это впервые, мэм. — Доннелли покачал головой. — Не понимаю, что на него нашло. Обычно Линдсей знает меру.
— Да нет, меры-то он как раз не знает, — возразила Эвелин, пока лакей наливал ей чай.
Едва ли надо было рассказывать Доннелли про пьяные загулы Натана, про те многочисленные ночи, что он просиживал за картами, про его охотничьи вылазки, которые заканчивались бог знает где.
— Уверяю вас, вы ошибаетесь, — заспорил Доннелли. — Согласен, было время… но сейчас он уже не так увлекается алкоголем, как раньше.
Эвелин вскинула бровь. Доннелли нахмурился:
— Да, в последнее время он немного расслабился, но поверьте…
Дверь вдруг отворилась, и в столовую — легок на помине! — размашисто вошел Натан. Эвелин показалось, что он выглядит довольно бодрым — даже слишком бодрым, если учесть его вчерашнее состояние. Она опустила глаза в чашку и невольно улыбнулась, вспомнив, как его «сгрузили» на ее кровать.
— Надеюсь, я вам не помешал? — спросил он, заметив ее улыбку.
— Нисколько, — отозвалась Эвелин, безуспешно пытаясь казаться серьезной.
Он подошел к буфету, взмахом руки отогнал лакея и налил себе чашку чая.
— Я должен поблагодарить тебя, дружище, — сказал он. — Ты оказал мне большую услугу.
— С тебя двести фунтов стерлингов, — откликнулся Доннелли. — На этой неделе ты проиграл мне дважды.
Эвелин закатила глаза и отхлебнула из чашки.
— Вы будете завтракать, милорд? — спросил лакей.
— Нет, спасибо. Я уже поел у себя.
Эвелин поперхнулась чаем. Она представляла себе эту сценку: «Спасибо, Кэтлин, за то, что развязала меня. А теперь, будь любезна, принеси мне завтрак».
— Ради леди Линдсей мне надо было последовать вашему примеру, сэр, — заявил Доннелли и оттолкнулся от стола. — Простите, мэм, но я пойду. Приятного аппетита.
— Куда же вы, милорд? Вы почти не притронулись к каше! — кокетливо возмутилась Эвелин, когда он направился к двери.
— До свидания, — бросил Доннелли и вышел из столовой.
Натан уселся на стул рядом с тем, где только что сидел Доннелли, и посмотрел на Эвелин. Она невольно съежилась под его откровенно чувственным взглядом.
— Радуешься жизни? — протянул он.
— Не понимаю, о чем ты, — сухо отозвалась она. — Ох, Натан, дорогой, у тебя такой усталый вид! Ты плохо спал?
Он оставил без внимания нахальную улыбку жены и посмотрел на нее в упор:
— Напротив, милая. Я уже много лет так хорошо не спал. Мне снился очень яркий и о-очень сладкий сон.
Она почувствовала, как ее щеки заливаются румянцем.
— Вот как? Странно, что в таком состоянии ты еще умудрялся видеть сны!
Взгляд Натана стал еще более страстным и заскользил по ее телу. Эвелин вспомнила, как вчера ночью его руки и губы ласкали ее обнаженную кожу…
— Мой сон был необычайно впечатляющим. У меня осталось такое чувство, будто все это происходило со мной наяву.
Эвелин отвела глаза.
— Замечательно! А вот я в отличие от тебя почти не спала. — Она резко встала. Ей было жарко; огонь в камине ярко полыхал — слишком сильный для такой маленькой комнаты. — Прошу прощения, но мне надо идти, — сказала она, не глядя на него. — Сегодня я начинаю переустройство твоего охотничьего домика.