Скандальный дневник

Глава 8

Ее первая ночь дома была долгой и беспокойной, но Эвелин решила не пасовать перед трудностями. Жизнь в Лондоне изменила ее характер. Кроткая девушка, нежная и ранимая, как оранжерейный цветок, превратилась в сильную и уверенную в себе женщину.

Однако, увидев Натана в бильярдной, она совершенно растерялась. Темные всклокоченные волосы, развязанный шейный платок и этот взгляд… Эвелин не знала, куда деться от его голубых глаз.

Удивительно: почему после стольких лет разлуки прикосновения Натана по-прежнему сильно ее волновали?

События последних двадцати четырех часов так взбудоражили Эвелин, что она не смогла уснуть.

Когда молодая горничная (Эвелин помнила, что ее звали Мод) вошла в ее комнату с чашкой горячего шоколада в руке, она испуганно вздрогнула, увидев, что хозяйка уже встала с кровати и надела старое платье, висевшее в гардеробе.

— Доброе утро, Мод, — сказала Эвелин и взяла чашку, пока бедная девушка ее не выронила.

Горничная присела в реверансе.

Эвелин понимала ее удивление: все в доме знали, что она любит поспать и никогда не встает на рассвете. Не говоря уже о том, что она вообще появилась практически из ниоткуда после трех лет отсутствия.

Мод смущенно опустила глаза и произнесла:

— Его сиятельство сказал, что я буду вас причесывать и помогать вам до тех пор, пока из Лондона не приедет ваша горничная.

— Вот как? — весело спросила Эвелин. — Тогда, пожалуйста, помоги мне приготовиться к завтраку, чтобы прилично выглядеть перед его сиятельством и его гостями.

Надо вести себя, как ни в чем, ни бывало. Натан не должен знать, как он на нее действует. Она не допустит, чтобы тот чувствовал себя победителем!

— Но его сиятельство уехал на целый день, — проговорила Мод.

— Уехал?

— Да, с лордом Ламборном. А лорд Доннелли… — Мод улыбнулась, — лорд Доннелли проспит до ленча, если остальные гости его не разбудят.

— Куда уехал Линдсей? — резко спросила Эвелин, чувствуя легкую обиду: он бросил ее одну в первый же день после ее возвращения в Истчерч! Ей казалось, что столь важное событие требует хоть какого-то внимания.

— Не знаю, мэм, — ответила Мод, берясь за расческу.

— В этом весь Линдсей, — сердито пробурчала Эвелин, — он нисколько не изменился!

— Нет, мэм… — испуганно возразила девушка, когда Эвелин села за туалетный столик, — он изменился. — Эвелин молчала, и горничная немного расслабилась. — Это не очень заметно, но проявляется в мелочах. Он уже не такой, как раньше. — Она покраснела и смущенно улыбнулась: — Ой, не слушайте мою болтовню, мэм! Зря я говорю вам все это.

«Нет-нет, не зря! Говори дальше! Каким стал Натан?» Эвелин улыбнулась отражению горничной:

— Я не видела мужа целых три года, Мод, и хочу знать, как он изменился. Расскажи мне, пожалуйста.

Девушка удивленно похлопала глазами.

— Да я ничего такого не имела в виду, мэм, — быстро пошла она на попятный. — Просто его сиятельство с приятелями уже не ездят на охоту, как раньше, а мистер Брейди, егерь, говорит, кабанов развелось так много, что они уже беспрепятственно разгуливают по полям и пожирают посевы.

«Как странно», — подумала Эвелин. Натан был азартным охотником, возможно, одним из лучших во всей Англии.

— А еще он часто уезжает из поместья, — продолжила Мод. — Наверное, потому, что здесь ему нечего делать: многое, в том числе и оранжерея, пришло в запустение.

Эвелин ахнула от неожиданности.

— Оранжерея? — переспросила она. — Моя гордость и радость? — Это было красивое помещение, полное карликовых фигурно подстриженных апельсиновых деревьев, привезенных из Франции, с уютной зоной отдыха на террасе, рядом с застекленными створчатыми дверьми. Весной она часто устраивала там чаепития. — А как же апельсиновые деревья? Что с ними?

— Не осталось ни одного, — ответила Мод, округлив глаза. — Наверное, продали.

Он продал ее апельсиновые деревья? Она выписала их вскоре после смерти Робби. В тот период Эвелин буквально сорила деньгами — покупала мебель, одежду, — но она говорила себе, что ей нужно отвлечься от мыслей об умершем сыне. Сейчас, когда она оглядывалась назад, это больше напоминало наваждение. Она словно пыталась хоть чем-то наполнить свою опустевшую жизнь.

Тем не менее, оранжерея получилась замечательная. В тот день, когда привезли апельсиновые деревья, Натан стоял на подъездной аллее, широко расставив ноги, наблюдал за разгрузкой фургона, и лицо его все больше мрачнело.

— Ты позволил мне покупать все, что я хочу, — резко напомнила она мужу, предвидя его возмущение.

Он дал ей это разрешение в пылу ссоры, когда она жаловалась на его постоянные отлучки.

— Тебя никогда не застанешь дома, и я знаю, с кем ты проводишь время! — крикнула она ему.

— Я готов уехать куда угодно, лишь бы оказаться подальше от тебя! — прорычал он. — Ты никогда не бываешь довольной, Эвелин!

Он был прав: она все время чувствовала себя несчастной, но, видит Бог, она пыталась это изменить.

— Я стараюсь, но у меня не получается! Что же мне делать? — сердито спросила она.

— Откуда я знаю? Не сиди сиднем! Навести друзей! Съезди с сестрой в Бат на воды… Сделай хоть что-нибудь, черт возьми!

— А потом ты будешь упрекать меня в мотовстве?

— В обмен на твое молчание, Эвелин, можешь покупать все, что хочешь.

— Ты хотел сказать «в обмен на мою свободу», не так ли? Так они спорили еще бесконечно долго.

Но из всех бессмысленных вещей и занятий, которыми она пыталась утешиться, и которые не могли залечить кровоточащую рану в ее сердце, оранжерея была ее раем.

Эвелин взглянула на отражение горничной в зеркале. Мод скручивала ее волосы в пучок на затылке.

— Так ты говоришь, он часто уезжает из дома? Девушка перестала крутить волосы Эвелин, вынула изо рта шпильки и охотно сказала:

— Мистер Бентон говорит, что его сиятельство не любит бывать дома, если здесь никого нет. Он не выносит одиночества. В последний раз гости жили у него почти три месяца.

Она опять сунула шпильки в рот, Эвелин нахмурилась:

— А сестры Фрэнклин? Они часто здесь бывают? Мод опять вынула шпильки.

— Мэри и Сара Фрэнклин? — Она покачала головой: — Нет, мэм, я ничего не знаю про них.

Но, колдуя над прической своей госпожи, Мод поведала ей, что однажды ночью Натан и его приятели до полусмерти напугали новую горничную, играя в привидения, и что экономка миссис Гиллет случайно застала Уилкса и девушку-судомойку в весьма компрометирующих позах. Судомойка, по словам Мод, больше здесь не работает — она прислуживает сестре графа в Бирмингеме, это в десяти часах езды отсюда.

Эвелин не слишком удивилась. Она слышала немало историй о безобразиях, которые творятся в Истчерче. Придворные с удовольствием судачили про карточные игры и непристойные сборища в доме графа.

Когда Мод закончила укладывать ее волосы, Эвелин ощутила легкое головокружение.

Она завтракала одна в восточной столовой, разглядывая пейзаж за окном. Преданный дворецкий Бентон сообщил, что Натан уехал в деревню, но собирался вернуться к ужину.

Итак, он оставил ее одну в доме, полном воспоминаний. Как и раньше, у него не было ни малейшего уважения к ее чувствам.

— Мне нужен секретер или письменный стол, Бентон. Я хочу написать и отправить несколько писем.

— Да, мэм, его сиятельство дал мне указания на этот счет.

— И еще прикажи оседлать для меня лошадь.

— Слушаюсь, миледи.

Позавтракав, Эвелин укуталась в шаль и вышла из столовой. Проходя по коридору восточного крыла, она не поднимала глаз с ковровой дорожки, чтобы не смотреть ни направо, ни налево. Это была опасная территория. Здесь располагалась гостиная, в которой хранились любимые игрушки ее сына. Днем, во время чаепития, Эвелин садилась на пол и играла с Робби. В другой комнате он однажды попал под ноги лакею, от неожиданности тот потерял равновесие и приземлился на пятую точку. Чуть дальше был семейный кабинет — здесь малыш добрался до папиной чернильницы и испачкал стену. Чтобы отмыть от чернил его пальцы, понадобилось два дня и немного щелока, а пятна на стене, насколько ей было известно, остались до сих пор.

Нет, не надо об этом думать! Последние три года Эвелин подавляла все те эмоции, которые заставляли ее страдать. Если она начнет все переживать заново, вернется прежняя боль… «Забудь про чувства!» — мысленно приказывала она себе, идя по дому.

Когда Эвелин, наконец, добралась до своих покоев, сердце ее учащенно билось, но она все-таки выдержала этот путь!

В одном из двух сундуков, принесенных из кладовки, нашлась ее старая амазонка. Она была ей немного тесновата, но сидела неплохо. Переодевшись, Эвелин вышла на подъездную аллею, где ее уже ждала оседланная лошадь. В воздухе чувствовалась морозная свежесть — то, что надо для конной прогулки!

Раньше она любила верхом объезжать окрестности. Поместье было таким большим, что она каждый день находила новый маршрут. Сейчас Эвелин миновала парк и выехала в долину извилистой реки. Стояла поздняя осень, и поля в основном пустовали, но жители поместья не сидели, сложа руки: одни скирдовали сено, другие превращали истощенный коричневый пахотный слой во влажный чернозем, на котором весной можно будет высевать новые культуры.

Эвелин с наслаждением дышала свежим деревенским воздухом. Она отпустила поводья, и ее лошадь свободно скакала по холмистой местности. Но это было слишком легкомысленно; пропустив некогда знакомые ориентиры, она неожиданно оказалась на вершине холма, с которой открывался вид на соседнее поместье.

Эвелин натянула поводья, заставив лошадь остановиться, и взглянула на особняк, в котором жили Дюполи. В душе ее шевельнулась обида, которую она считала давно забытой. Александра Дюполь была ее подругой, но после смерти Робби в сердце Эвелин, до краев наполненном горем, не осталось места для друзей и родных. Каково же было ее удивление, когда однажды утром, поднявшись на этот холм, она увидела своего мужа, идущего под ручку с Александрой! Они шли, сомкнув головы, и были так поглощены друг другом, что едва заметили Эвелин наверху.

Александра попыталась сделать вид, что они просто гуляют, и пригласила Эвелин к ним присоединиться. Но по взгляду мужа Эвелин поняла, что она здесь лишняя. Потом она много раз видела их вместе, они вели себя как влюбленная парочка…

Может, спуститься вниз и объявить о своем возвращении? Но ей не хватило смелости. Она развернула лошадь и поехала назад, в аббатство.

К сожалению, там ей нечем было занять ни голову, ни руки. Она немного побродила по своим комнатам, ощущая то же беспокойство в груди. Бентон сказал, что завтра привезут ее вещи, и это звучало как окончательный приговор. Неужели она больше не вернется в Лондон? Вспоминая столицу, принцессу Мэри, бедняжку Харриет и всех обитателей Букингема и Сент-Джеймса, она невольно думала о Пирсе.

Но сейчас вспоминать о нем бесполезно! Как бы высоко Данхилл ее ни ценил, он не пойдет на открытый конфликт с Натаном. В тот момент, когда Натан увез ее из Лондона, точно мешок с картошкой, он положил конец ее флирту с Пирсом. И это уже никак не исправишь. Сейчас она живет в мужнином доме, спит в той же постели, что и десять лет назад, когда выходила замуж за Натана. «Забудь про чувства!» Возродить ее брак невозможно. Она больше не любит Натана.

Ей хочется только одного — уехать.

Как же избавиться от этих мыслей? И вдруг до нее дошло.

Эвелин подняла глаза и улыбнулась.

— Бентон! — крикнула она, прекрасно зная, что он сейчас далеко и ее не услышит.

Не важно! Она придумала, чем будет заниматься. Этот особняк похож на охотничий домик молодого повесы. Она вернет ему былое величие.

Вооружившись карандашом и бумагой, Бентон переходил вместе с Эвелин из комнаты в комнату. Они обошли все помещения главной части дома, наиболее часто посещаемой гостями и отделенной от того крыла, где располагались комнаты членов семьи.

Эвелин отдавала распоряжения: надо снять и почистить шторы, а если запах табака не исчезнет, заказать новые; заменить ковер в малой гостиной рядом с холлом, так как он весь истоптан грязными ногами.

Они перешли в зеленую гостиную — не такую официальную, но более просторную. В этот момент двое лакеев внесли туда шаткий старый секретер, чтобы Эвелин его осмотрела.

Она уперла руки в бока и удивленно воззрилась на эту рухлядь.

— Вот, пожалуйста, мэм, — сказал Бентон, слабо улыбнувшись. — Теперь у вас есть место, где можно писать письма.

— Да, но раньше у меня был секретер из вишневого дерева. На нем еще были такие симпатичные завитушки, инкрустированные золотом. — Она крутанула рукой в воздухе. — Где он сейчас, Бентон?

— Тот секретер отправили маркизе Садли.

— Маркизе?

Насколько помнила Эвелин, у свекрови было полно секретеров. Зачем ей понадобился еще один? Но Натан всячески заботился о своей маме, и три года назад Эвелин казалось, что она относится к этому с пониманием. Если бы он отправил ее секретер три года назад, она бы улыбнулась и сделала вид, что ей все равно.

Но теперь она уже не была той покорной наивной дурочкой. Многое изменилось в ее жизни.

— Его сиятельство вспомнил, что на чердаке есть этот секретер, — продолжил Бентон. — Миссис Гиллет смазала его маслом.

— Лучше бы она его сожгла. — Как писать за этим ветхим столом, который того и гляди развалится? — Но все равно передайте ей от меня «спасибо», — добавила Эвелин.

— В выдвижном ящике есть писчая бумага и чернильница, — сообщил Бентон.

— Писчая бумага? — Она взглянула на дворецкого, тот удивленно заморгал. — У нас что, нет пергамента?

— Есть, миледи. Но его сиятельство просил дать вам именно писчую бумагу. Он сказал, что пергамент надо экономить, а вы, скорее всего, будете вести обширную переписку с Лондоном.

— Ну что ж, он прав. Я напишу много писем. Так много, что ему понадобится карета, чтобы все их отправить! Мне нужно больше бумаги, Бентон! Принесите мне, пожалуйста, несколько коробок! И снарядите карету, чтобы отвезти мои письма в Лондон!

Бентон криво усмехнулся.

— Мистер Бентон, — сказал один из лакеев, — с вами хотела поговорить кухарка.

— Вы позволите? — спросил он.

— Да-да, конечно, — отозвалась Эвелин, махнув рукой и не отрывая глаз от секретера. — Я здесь сама разберусь.

Когда Бентон с лакеем ушли, она толкнула секретер рукой, и он зашатался на хлипких ножках.

— О Боже! — пробормотала Эвелин и пнула одну ножку ногой.

Она слегка подкосилась внутрь. Эвелин пнула сильнее, и ножка отлетела.

Четверть часа спустя секретер был окончательно разломан. Эвелин вышла в холл. Она наглоталась пыли и теперь хотела подышать свежим воздухом.

Во дворе дул холодный западный ветер. Поплотнее запахнувшись в плащ, Эвелин обогнула дом — путь был не ближний, но она не могла даже издали смотреть на церковное кладбище, где был похоронен Робби.

Однако ей пришлось пройти мимо небольшого розария, разбитого под окнами утренней комнаты, в которой она заметила у Робби первые признаки смертельной болезни. Не удержавшись, Эвелин заглянула сквозь решетку изгороди. Розарий совершенно зарос. На земле валялись гниющие лепестки, а цветы печально свисали с длинных кривых веток.

Почему за садом никто не ухаживает? Где же садовник, черт возьми?

Она пошла дальше.

Оранжерея оказалась не в лучшем состоянии. Кусты перед большими застекленными дверями превратились в заросли, траву давно не постригали. Вдобавок ко всему дверь была заперта на ржавую старую щеколду, которую Эвелин, как ни старалась, не смогла сдвинуть с места.

— Проклятие! — раздраженно бросила Эвелин, осмотрела ряд окон и кусты ежевики, росшие безо всякого ухода, подняла юбки, плащ и шагнула за куст к оранжерее.

Подол плаща зацепился за ветку. Эвелин рывком освободила его и начала осторожно пробираться между кустами и стеной оранжереи, пока не поравнялась с первым окном.

Защитив глаза от света руками, она прижалась лицом к стеклу и заглянула внутрь. Окно было таким грязным, что Эвелин ничего сквозь него не увидела. Она двинулась дальше, припадая к каждому окну, и, наконец, нашла такое, в которое можно было хоть что-то разглядеть.

Что же она увидела? Пустую оранжерею! Не было ни карликовых апельсиновых деревьев, ни мебели, которую она так тщательно выбирала, ни красивых живописных пейзажей, некогда висевших на стенах.

Эвелин отступила назад, огляделась по сторонам и, нагнувшись, подняла с земли камень, потом размахнулась, прицелилась и со всей силой швырнула камень в окно. Стекло разлетелось вдребезги. Рукавом выбив осколки, она осторожно нагнулась вперед и заглянула внутрь.