Сказители

Глава 8

Военная обстановка ухудшалась. Пал Ханькоу. В провинцию Сычуань из северных районов страны и из районов, расположенных вдоль побережья, прибывали крупные партии беженцев. В городе, который и так был переполнен, людей становилось все больше и больше. Театральные дела Баоцина шли в гору. Его труппа, составленная целиком из артистов-беженцев, пользовалась большим успехом. Слушатели в основном представляли собой понаехавших отовсюду «людей из-за реки», и выступления труппы Баоцина соответствовали их вкусам. Любители сказов под барабан считали, что во всем городе только у Фан Баоцина можно отвести душу, насладиться народными сказами своих родных мест.

Провинция Сычуань – край благословенный. Здесь собирают богатые урожаи риса, сахарного тростника, фруктов, овощей, лекарственных трав, табака. Прожиточный минимум здесь ниже, чем в других местах. Вещи здесь дешевые, а заработки высокие. У Баоцина появились некоторые сбережения. Он намеревался скопить известную сумму н построить театр народного сказа. Если будет свой театр, он сможет создать школу по изучению искусства сказа, набрать несколько учеников. Театр и своя школа сказа – таково было сокровенное желание Баоцина. Если бы оно осуществилось, то исполнители наверняка могли бы гордиться тем, что ходили в школу искусства сказа Фан Баоцина и прошли у него курс обучения.

Как только Баоцин вспоминал о создании театра и школы, сердце его начинало учащенно биться. Однако, рассудив трезво, он приходил к выводу, что подобные идеи – это форменное сумасбродство, честолюбивые претензии и опасные мысли.

Он сразу становился нерешительным и начинал почесывать свою бритую голову. По правде говоря, таким честолюбивым планам не суждено было осуществиться. Еще Сюлянь... Если она... Он должен был хорошенько присматривать за ней, не расслабляясь ни на секунду. Он вздохнул. Лишь бы ничего не произошло с Сюлянь. Только в этом случае начатое им дело могло успешно развиваться.

В Чунцине наступил сезон туманов. С утра до вечера город был окутан серовато-белой мглой. Сказительские дела процветали. Представления шли ежедневно, и публика валила валом. Спасаясь от тягостного тумана, заходили послушать сказ и те, кто просто вышел погулять по улицам. Баоцин всегда остерегался воздушных налетов. Его семья уже достаточно натерпелась всякого, чтобы относиться к ним с полным безразличием. Он с тревогой думал о том, что в этой второй столице Китая более половины домов напоминают кучу сухого хвороста. Все построено из бамбуковых досок, тонких и ломких, как спичечный коробок: одна искра – и вспыхнет. Если загорится хоть один дом, через несколько часов возникнет огненное море.

Испугавшись тумана, японские самолеты перестали появляться над городом. Под защитой тумана, который иногда был настолько густым, что можно было столкнуться с идущим навстречу человеком, население города несколько успокоилось. Война как бы отошла на второй план. Жизнь возвращалась в свое русло. Можно было снова предаваться развлечениям, ходить в театры.

Благодаря туману в Сычуани очень быстро растут овощи. Ярко-зеленые, крупные и сочные. Баоцин такие видел впервые. Дела у него шли весьма успешно. Зал всегда был полон. Сюлянь становилась все более популярной, публика устраивала ей овации и вела себя пристойно. Откуда было взяться поводам для беспокойства у хозяина труппы? В сезон туманов дела шли прекрасно. Однако такой огромный спектакль, как война, продолжался непрерывно в масштабах всей страны.

У Циньчжу все было по-старому, голос ее оставался сиплым, одевалась она так же пестро и безвкусно, что по-прежнему нравилось мужчинам и влекло их на представления. Семейство Тан, как и прежде, открывало глаза только при виде денег и постоянно скандалило. Теперь они не часто ходили к Фанам, а если и приходили, то только по делу: либо за своей долей, либо желая выжать некоторую сумму сверх положенного. Баоцин видел их насквозь. Он не любил иметь неприятности, поэтому первым делом решил разобраться во всем сам, ибо взаимные подозрения рано или поздно могли привести к скандалу.

Однажды Баоцин купил немного деликатесов и лично отнес их семейству Тан. Такие дорогие яства им вряд ли приходилось часто есть. Он с радушной улыбкой окликнул полную тетушку Тан:

– Тетушка, давно не виделись, как ваше здоровье? Я тут принес вам кое-что вкусненькое. Вам наверняка понравится.

Тетушка не собиралась принимать подарки. На ее мясистом лице не было даже намека на улыбку; голос звучал язвительно и обиженно.

– Мой добрый Баоцин, вы разбогатели. Разве мы, бедняки, осмелимся вас навестить!

Баоцин удивился:

– Мы-то с вами должны быть довольны. – Ему показалось это странным. – Мы с вами всего лишь артисты. То, что у нас есть чашка риса и мы сыты, уже неплохо. Миллионы людей голодают и не могут свести концы с концами!

У тетушки Тан уголки губ поползли вниз.

– Вам повезло. Вы человек сноровистый. А вот что касается нашего, так с него толку что с козла молока. Если бы он имел такую хватку, как вы, можно было бы создать собственную труппу и самим арендовать площадку. Как знать, может, он и впрямь так поступит, – Уголки рта у нее чуть приподнялись, и на лице появилось нечто вроде холодной усмешки.

– Имея такого мудрого помощника рядом, тетушка, – сказал Баоцин в тон, – мужчина в доме может сделать все что угодно. – Он быстро перевел разговор на какую-то мелкую и малозначащую тему. Он смеялся вместе с ней, шутил, всячески льстил, и в конце концов она сменила гнев на милость. Брови у нее распрямились, в глазах появилась улыбка. Улучив момент, Баоцин распрощался.

По пути домой он снова насупился. Огорчения следовали за ним, словно тень. Так бывало и прежде, когда ему везло. Если Тан Сые наберет несколько беженцев- актеров, то сможет благодаря Циньчжу создать собственную труппу. Она, конечно, долго не просуществует. Семейство Тан будет объегоривать своих же актеров, тетушка Тан будет на них орать, те будут страдать, и в итоге труппа распадется. Однако даже временная конкуренция была бы ударом по предприятию Баоцина.

Он обмозговал это дело со всех сторон и во всех деталях. Ему во что бы то ни стало нужна была твердая уверенность, что семейство Тан не будет ему вредить. Только тогда он сможет быть спокойным.

Однажды ночью после представления его вдруг осенило. Вопрос упирался в Сяо Лю. Вот бы сделать так, чтобы этот маленький аккомпаниатор перешел на его сторону, тогда выход был бы найден. Он оказался бы хозяином положения. Без Сяо Лю семья Тан труппу не соберет. Что же касается Циньчжу, то без аккомпаниатора и она не потянет. Связать бы крепко Сяо Лю, тогда можно будет не беспокоиться о конкуренции. Сначала он разузнал, есть ли среди беженцев музыкант- аккомпаниатор. От Чэнду до Куньмина таковых не нашлось. Таким образом, Сяо Лю и в самом деле оказался такой ценностью, которую нельзя было купить даже на золото.

Эту проблему Баоцин обдумывал несколько вечеров. Однажды ночью он сел в кровати и лотер бритую голову влажной ладонью. Конечно же, дело-то ведь простое! Лучший способ привязать к себе Сяо Лю – породниться с ним. Пусть он женится на Дафэн. Но этого он сам не вынесет. Быть виноватым перед Дафэн? Нет. Несчастная девчонка. Сяо Лю хоть и талантлив и умеет зарабатывать деньги, но выдать Дафэн за аккомпаниатора – значит по-настоящему ее обидеть. Откровенно говоря, он не хотел отдавать родную дочь за актера, хотя и сам был таковым. Дафэн не следует опускать так низко. Она девочка простого и кроткого нрава. А Сяо Лю? Он тоже наивен, как ребенок. Баоцина больше беспокоила профессия мужчины, а не его характер. Хоть Сяо Лю и безупречного поведения, он все-таки оставался актером.

Однажды Баоцин пригласил Сяо Лю помыться в бане. Это была одна из самых приличных бань в городе. Такое приглашение со стороны Баоцина последовало впервые. Сяо Лю посчитал это для себя честью и сиял от радости. В бане, в клубах пара, они, как друзья, проболтали часа два. Баоцин говорил о чем угодно, только не о том, что его волновало. Он внимательно присматривался к размеру стопы Сяо Лю, а когда они расставались, у него уже созрел конкретный план.

В следующий раз, когда они снова пошли в баню, Баоцин прихватил с собой сверток. Он отдал его Сяо Лю и наблюдал за тем, как тот его разворачивает. Как и предполагалось, Сяо Лю был страшно доволен. В свертке находилась пара дорогих атласных туфель, товар высшего сорта в Чунцине, материал толстый и крепкий, фасон модный. Сяо Лю надел туфлю на свою стройную ногу, и от радости у него засветились глаза. Он выпятил грудь и высоко поднял голову. После этого аккомпаниатор и хозяин труппы стали еще ближе друг другу.

Баоцин был похож на специалиста по национальной гимнастике «тайцзицюань», который не торопясь, без спешки, спокойно дожидался своего момента. Когда речь зашла о жизни женщин и холостяков, он ласковым голосом спросил:

– Братец, а почему ты не женишься? Почему такой талантливый, такой способный человек не обзаведется семьей? Мне всегда это казалось странным. Не нашелся еще подходящий человек?

Сяо Лю почувствовал себя неловко. Его худое тонкое лицо вдруг стало застенчивым, как у школьника младших классов. Он деланно улыбнулся, стремясь скрыть свою нерешительность.

– Куда торопиться, я еще молодой. Все свое время я трачу на сказы. Вы это знаете. – Он поколебался, потом подумал и сказал: – К тому же в нынешние времена содержать семью, прокормить ее не так-то легко. Кто знает, что может случиться завтра?

– Было бы хорошо найти жену, которая умеет зарабатывать. Двое зарабатывают деньги, строят семью. Это, кстати, и модно теперь, – заметил чистосердечно Баоцин.

Лицо Сяо Лю покраснело еще больше. Он не знал, куда деваться, и тоскливо смотрел на Баоцина, размышляя о том, какая добрая душа у этого человека. И большой мастер, и рассуждает как друг, почти как родной отец. Можно ли с ним поделиться тем, что на душе? Рассказать, как ему тоскливо одному и что он любит Циньчжу. Семейство Тан было готово отдать ему Циньчжу, и он знал почему. Если бы они стали парой, Циньчжу и он должны были бы всегда вместе работать на подмостках. Тут у него не было никаких возражений. Однако Сяо Лю хотелось, чтобы Циньчжу принадлежала только ему. Он знал ее грехи. Жениться и не владеть ею целиком было ему противно до тошноты. Женитьба вызывала еще большее беспокойство по следующим обстоятельствам.

Здоровьем Сяо Лю не отличался, а Циньчжу, наоборот, была и здорова, и никогда не испытывала полного удовлетворения. Чтобы стать хорошим мужем, предстояло окончательно подорвать свое здоровье. Но тогда невозможно было бы выступать. Он страдал бессонницей, по ночам ворочался с боку на бок, бесконечно обдумывал всю ситуацию и все равно не знал, как лучше поступить и с кем посоветоваться. Сейчас он тупо и вопросительно смотрел на доброе лицо Баоцина.

Сяо Лю произнес было:

– Добрый старший брат, если... – и вдруг остановился. Баоцин не любил Циньчжу. Можно ли не называть ее имени?

– Если что? – спросил Баоцин. – Не скрывай от меня. Мы ведь друзья.

– Мои отношения с Циньчжу, – Сяо Лю внезапно проговорился. Он стал что-то показывать на руках, пытаясь объяснить. – Я с ней, ну, вы это знаете.

Баоцин тер ладонью лоб и думал, что лучше разрушить семь храмов, чем одну свадьбу. И потому сказал:

– Это прекрасная новость. Поздравляю, поздравляю! Так почему же ты еще не женился?

Сяо Лю высказал все, что наболело у него на душе. А Баоцин так ничего и не придумал. Он лишь сказал:

– Братец, я хочу тебя спросить, как, ты считаешь, я к тебе отношусь? Я не обижал тебя...

– Конечно, нет! – ни на секунду не задумываясь, ответил Сяо Лю с жаром. – О чем тут говорить? У вас доброе сердце, вы щедры. В этом никто не может с вами сравниться.

– Спасибо. Но если ты женишься на Циньчжу, тебе навсегда придется быть с семьей Тан, и ты меня забудешь, так ведь?

– Что вы! – Сяо Лю даже испугался. – Я никогда не забуду ваше доброе отношение ко мне. Вы должны знать, старший брат, что я никогда не верил всяким плохим словам о вас. Вы были со мной искренни, и я вам всегда буду верен. Можете не сомневаться, я не тот человек, у которого семь пятниц на неделе.

– Хорошо, я тебе верю, – сказал Баоцин. – Я надеюсь, что ты с Циньчжу всю жизнь будешь счастлив. Я надеюсь также, что ты и впредь будешь мне как родной. Ты же знаешь, что я всегда любил тебя. Я всегда думал о том, как было бы хорошо, если бы мы с тобой перед небом и землей смогли дать обет братской дружбы. – Он громко расхохотался. – Сяо Лю,- как насчет того, чтобы мы стали побратимами?

Сяо Лю широко раскрыл глаза. Он смотрел на Баоцина, и на его лице смешались испуг, радость и волнение. Он засмеялся:

– Вы известный актер, а я на второстепенных ролях. Как же я могу считать вас своим названым братом? Я не смею.

– Не говори так, – сказал Баоцин повелительным тоном. – Мы с тобой побратаемся. Император и небо наверху, будем вовеки братьями.

Распростившись с Сяо Лю, Баоцин по-прежнему испытывал какую-то неуверенность. Возможно, он уже выиграл один раунд, но до окончательной побед!»! было еще далеко. Он, конечно, мог держать в руках Сяо Лю, но не был в этом полностью уверен. Циньчжу и ее мать – вот кто являются его истинными противниками. Если они примут твердое решение, то смогут вертеть Сяо Лю, как захотят. Сколько же у актера горестных забот!

Наступал Новый год. Баоцин собирался встретить его на широкую ногу, от души. Встретит человек весело Новый год – и не будет все время вспоминать отчий дом. Ему хотелось всех порадовать. Как это помогло бы восстановить добрые отношения в семье!

Он дал жене немного денег и велел ей вместе с Дафэн пойти и купить себе что-нибудь. Тетушка умела покупать вещи. Хоть и любила выпить, н была падкая до всего дурного, и настроение у нее менялось непредсказуемо, а покупать вещи и торговаться она была большой мастер. Даже если Баоцин сам начинал разговоры о цене, все равно ему не удавалось купить дешевле, чем ей.

Получив деньги, тетушка пришла в дикий восторг. Чтобы отметить это, она сначала выпила чарочку, следом еще одну, а затем еще одну. Когда же они вместе с Дафэн вышли на улицу, она уже была настолько хороша, что еле держалась на ногах. Заспанная, с осоловелыми глазами, она тем не менее сразу оживилась, стоило ей начать торговаться. В провинции Сычуань лавочники обожают торговаться до тех пор, пока, как говорится, уши не покраснеют. Тетушка Фан и тут была не промах, считая, что торговаться – дело весьма ответственное. Если она покупала цзинь бобов, то уж наверняка прихватывала при этом горсть лука и совала его в корзинку. Когда они вернулись домой, корзина была полным-полнехонька. Тетушка оставила часть денег себе; их было достаточно, чтобы в течение нескольких дней не бояться протрезветь.

Баоцин отправился навестить брата. Он надеялся, что тот после длительной разлуки вернется домой, чтобы всем вместе встретить Новый год.

Тюфяк холодно усмехнулся.

– Встречать, а этом чертовом месте Новый год? Как его встречать? Бог с ним! – Вид у него был угрюмый. Обычно на душе у него не было никаких забот. Но в последнее время он стал тревожиться из-за своего возраста. Не хотелось умирать на чужбине.

– Не говори так, брат, – смеясь сказал Баоцин. – Чем дальше находишься от родного дома, тем ближе нужно держаться друг к другу. Я, собственно, и принес тебе деньги только для того, чтобы ты повеселился и развеялся. Пойди купи себе что-нибудь.

Тюфяку было неловко ронять свое достоинство и протягивать руку за деньгами. Он указал на стол.

– Я не прошу денег, – -сказал он. – Ты можешь оставить их там, на столе.

Баоцин ушел, Тюфяк отправился на улицу. Он пошел на рынок и купил себе масляный светильник под названием «петух в пятую стражу». Фокус в том, что на нем можно было еще и греть воду. К этой покупке он добавил маленькую водяную трубку, пару серег из поддельного нефрита и связку ароматных палочек. Вернувшись домой, он каждую вещь завернул в красную бумагу, чтобы в канун Нового года сделать всем подарки.

Баоцин ждал Нового года, как малый ребенок. Учуяв носом ароматные запахи, доносившиеся из кухни, он не мог сдержаться и причмокивал губами. Старался сделать все, чтобы увлечь домочадцев предстоящим праздником. И вот все семейство единодушно готовилось к этому радостному дню. Даже Дафэн с удовольствием помогала матери на кухне.

Надежды его не оправдались. В канун Нового года вся труппа Баоцина была приглашена для выступления в частном доме. Баоцин очень переживал по этому поводу. Он готовился к домашнему пиршеству, хотел, чтобы вся семья собралась на торжественный ужин. Но не пойти было нельзя. Он не мог не учитывать планов других актеров труппы, не мог не позволить им заработать денег в канун праздника. Как ни огорчался он по поводу семейного ужина, а все же надо было идти.

Когда кончился концерт, было уже два часа ночи. На улице шел снег. Сюлянь, Сяо Лю и Баоцин, выйдя из ворот, шли узенькой улочкой. Снежинки падали на одежду, на лица и тут же таяли. Все трое были порядком огорчены. Циньчжу не пришла. Сяо Лю был уверен, что она ушла с каким-нибудь мужчиною. Он был зол. Мало того, что он не был за новогодним семейным столом, а тут еще Циньчжу бросила его и ушла. В глазах Сюлянь-тоже

стояли слезы, на душе было тоскливо.

Баоцин, сложив ладони рожком, громко звал носильщиков. Его голос тонул в сплошной пелене снега. Носильщики уже разошлись цо домам на свой новогодний ужин. На улицах не было ни души. Кроме Баоцина, людей его труппы и снежинок, никого не было. Шли с трудом, ноги то проваливались, то скользили. Кое-где в окнах домов за занавесками еще горел свет и слышался громкий смех за праздничным столом.

Вдруг откуда ни возьмись появился паланкин и какие- то неясные косые тени, ступавшие по снегу. Баоцин кликнул носильщиков. Не дожидаясь, когда они запросят цену, он уже успел сунуть руку в карман и вынуть оттуда горсть бумажных денег.

Но кому ехать, а кому идти пешком? Один паланкин не мог унести всех троих. Сяо Лю вдруг стало неудобно. Ему показалось, что он уж больно часто жалуется на недомогание.

– Пусть Сюлянь садится, – сказал он. – Я могу идти пешком.

– Садись ты, – приказал Баоцин. – Мы любим пройтись. Твое здоровье сейчас важнее. Садись же, я прошу тебя!

Сяо Лю влез на открытый паланкин. Он был очень рад тому, что добрый старший брат так уважает его. Улыбаясь, помахал рукой.

– Добрый брат, – сказал он, – завтра я приду вас поздравить с Новым годом, обязательно приду.

Баоцин и Сюлянь постояли немного, подождав, пока паланкин не исчез в темноте. Сюлянь устала, она подняла воротник и спрятала в него лицо.

– Пошли, дочка, – сказал Баоцин. – Ты ведь очень устала?

Она сделала несколько шагов и только тогда ответила:

– Я не устала. – Судя по голосу, силы у нее были на пределе. Баоцин тоже очень устал. Он чувствовал себя виноватым перед своими домочадцами. Все встречают Новый год, а он и дочь тем временем как бездомные идут по улице.

Стараясь придать голосу беззаботность, он радостно произнес:

– Сюлянь, еще один год прошел. Ты повзрослела на целый год, теперь тебе пятнадцать. Не забудешь? В этом году ты должна исполнять сказы еще лучше.

Сюлянь не поддержала разговор. Через некоторое время Баоцин снова разговорился.

– Мы с тобой теперь зарабатываем немало денег – можно как положено выдать тебя замуж.

– Зачем ты об этом, папа? – спросила она неожиданно. Она смотрела на ноги – туфли, почти новые, были безнадежно испорчены.

– Это большое дело. Каждая девушка должна найти тебе хорошего жениха.

Но Сюлянь, к удивлению Баоцина, не проронила ни звука. Они продолжали идти вперед. Сюлянь не могла понять, почему отец постоянно ссылается на свое предприятие. Какое отношение имеют его высокие заработки к ее замужеству?

Наконец добрались до дома. Баоцин хлопал в ладоши и прыгал от радости, как школьник.

– Вот мы и дома, все же добрались, – повторял он, в душе надеясь, что кто-нибудь выйдет их встретить. Но никто не вышел. Они поднялись наверх, оставляя на лестнице мокрые следы.

Тетушка была, пьяна. Она уже легла в постель и храпела. Тюфяк сидел в комнате Сюлянь и разговаривал с Дафэн. У них было траурное выражение лица. Тюфяк подвыпил н говорил все больше и больше.

– Деньги, деньги, деньги, – доказывал он что-то Дафэн. – Ну и что с того? Почему нужно именно в канун Нового года бежать куда-то зарабатывать деньги? Сколько лет живет человек, сколько у него может быть хороших вечеров под Новый год?

Баоцин упал в кресло, которое стояло в гостиной. Красные свечи еще горели и были похожи на желтые звезды, которые мерцали перед его затуманившимися глазами. Деньги... Деньги... Деньги... Стоит ли так себя истязать?

Сюлянь вошла в свою комнату и легла.

– Давай, племянница, – крикнул Тюфяк, – сыграем в кости, позволишь твоему дядюшке выиграть несколько раз?

– Не стоит, дядюшка, – сказала Сюлянь. Она так устала, ее неокрепший голос так ослаб, что она была не в силах отвечать. – Я хочу спать. – Она повернулась лицом к стене и заснула.

Тюфяк вздохнул. Он встал, подошел к окну и стал глядеть на плывущие за ним снежинки.

– Несчастный ребенок, несчастная Сюлянь, – сказал он тихо, покачивая седой головой.