Сказители

Глава 7

Несколько любителей столичной музыкальной драмы сняли три комнаты на втором этаже помещения, отведенного под театр сказа, и собирались здесь дважды в неделю. Когда-то они бывали в Бэйлине, выучили там несколько арий и теперь, оказавшись в Чунцине, организовали любительский кружок. В остальное время комнаты пустовали.

Знали они мало. Если сложить воедино все, что они умели, то не хватило бы и на один спектакль. После нескольких таких сборищ их интерес к пекинской музыкальной драме постепенно угас. Большинство вообще не собирались петь в дальнейшем. Они приходили лишь для того, чтобы поиграть в мацзян. Тем не менее арендную плату все вносили в срок, показывая таким образом, что остаются любителями сцены.

Баоцину нужно было найти новое место для жилья. Он не мог все время ютиться в маленькой гостинице. В Чунцине людей день ото дня становилось все больше. Ежедневно приходили новые пароходы. И найти жилье в этих условиях было труднее, чем взойти на небо. А тут три комнаты на втором этаже – что могло быть лучше? Нужно выпросить их для себя. Но как быть с любителями сцены?

Баоцин решил повидать управляющего. Как человек сообразительный, он в разговоре ни словом не упомянул о пустующих комнатах. Беседа шла вокруг глобальных проблем, в частности о том, какая долгая история у пекинской музыкальной драмы, как глубоки познания управляющего в этой области. Ведь когда Баоцин выступал в Бэйпине, Шанхае, Нанкине, управляющий уже был известен по всей стране, не так ли? А тогда, в Нанкине, когда выступали любители театра, местные газеты даже устроили шумную кампанию по его поводу, не так ли? (На самом деле этот управляющий никогда в жизни не интересовался театром, но ему не хотелось в этом признаваться.) От пекинской музыкальной драмы перешли к сказам под аккомпанемент барабана. Говорить Баоцин умел. Понемногу он подвел разговор к основной теме. Управляющий всячески поддакивал, заявляя, что сказы под барабан лишь немногим уступают пекинской музыкальной драме. В действительности же он за всю свою жизнь ни разу не слышал сказа под большой барабан, но Баоцин человек культурный, приехал из Бэйпина – города культуры, и он должен принимать Баоцина, как старого друга. У людей, по-настоящему понимающих искусство, родственные души. Через полчаса все три комнаты перешли к Баоцину, а еще через час он со всей семьей перебрался сюда, на второй этаж помещения театра.

В одной из комнат поселились Сюлянь и Дафэн, в другой – супружеская чета Фан, а средняя комната стала гостиной. Тюфяку не нравилось каждый день стелить себе постель, и он предпочел страдать в маленькой гостинице. Он пошел на эту жертву добровольно, ведь там его ждала отдельная комната, полная свобода и никаких беспокойств.

Баоцин был несказанно рад новому жилью. Квартплата оказалась незначительной, жилье располагалось прямо над зрительным залом. Чего тут еще говорить? Ему теперь не нужно было каждый день бегать туда-сюда, и ко всему прочему он мог урвать время для домашних дел.

Радовался он всего несколько дней. Баоцин знал, что семейство Тан просто так его не оставит. Конечно, у них были свои трудности, причем главная – заработать деньги на содержание семьи. Позволь они Циньчжу и Баоцин} распустить труппу, вообще не получили бы ни гроша Сама Циньчжу могла бы зарабатывать и побольше, но дело не пошло. Вот и было решено подстроить Баоцин неприятность. У рыхлой и крупной тетушки Тан коронным номером было выводить людей из себя. Ее муж только учился этому, и она внимательно следила за тем, чтобы он не попадал впросак.

В течение трех дней она посылала мужа к Баоцину занимать деньги для Циньчжу. У ребенка все же должна быть пара одежек, да и с пропитанием стало плохо. А если Циньчжу заболеет и не сможет выступать, придется день пропустить.

Баоцину поневоле приходилось все это терпеть. Он понимал, что не в состоянии наполнить эту бездонную бочку, однако переживал за них. Но члены семьи Тан никогда не знали меры. Они даже хотели получить аванс из условной оплаты будущих выступлений Циньчжу, с чем он не соглашался. И ничто не могло их образумить.

В тот день, когда семейство Фан переезжало на новую квартиру, чуть не произошел скандал. Только рассвело, явился Тан Сые, подобный хорьку, который пришел поздравить курицу с Новым годом. Лицо его было сердитым, а уголки рта от дурного настроения опущены вниз.

Он без обиняков стал тут же выговаривать Баоцину, что все семейство Тан не считает его человеком серьезным и что он пристроил уютненько только своих домочадцев. Семья Тан – его старые друзья, всегда были беспредельно преданы ему, а он не понимает доброго к себе отношения.

– Послушайте, – сказал он Баоцину в осуждение, – вы должны нам помочь. Найдите выход! Вы должны были подыскать нам уютное гнездышко. А вместо этого подыскали его себе.

Баоцин согласился помочь им подыскать жилье, но не дал никаких гарантий. Обещать не сложно, но он не собирался этого делать. Пообещать людям и не выполнить свое обещание – значит пойти против собственной совести. Семья Тан без конца в чем-нибудь его обвиняла. Тан Сые бурчал что-то не переставая, а Баоцин спокойно его слушал, кивал головой и улыбался.

Тетушка Тан тоже выходила в свет. Каждый день она с трудом поднималась на второй этаж, чтобы навестить свою хорошую подружку тетушку Фан. Происходило это всегда одинаково. Сначала она с улыбкой во все лицо входила в гостиную и задыхаясь произносила:

– Наконец-то добралась. Я прошла весь этот путь пешком специально, чтобы повидать вас. Я про себя думала: что там ни говори, а мы в этой дыре все же люди со стороны и должны держаться ближе друг к другу, У меня только одни друзья – это вы. Если не повидаю вас хоть денек, я просто не нахожу себе места. Вспомнила, что сегодня еще не видела вас, и просто душа рвется на части.

После этого она выбирала самое широкое кресло, втискивала в него свой просторный зад и уж потом начинала бубнить.

– Ваш талантливый хозяин подыскал нам жилье? – спрашивала она. – Нашел или нет? Вы должны его поторопить. Некому нам помочь, мы до сих пор живем в гостинице, а плата ужасно высокая. Мы просто дальше так не протянем.

Как садилась, так на несколько часов. Подают чай – пьет, подают еду – ест.

В гостях бывали и другие: полицейский, шпик, бандит и несколько богатых молодых господ. Они приходили поглядеть на Сюлянь и сидели еще дольше, чем тетушка Тан. Баоцин, конечно же, должен был их угощать: нести чай, арбузные семечки, – сидеть с ними и вести разговоры.

Они нередко являлись так рано, что Сюлянь еще не успевала встать с постели. Сядут в гостиной, и все поглядывают на пестрый полог, которым была прикрыта дверь в ее комнату. Баоцин знал, чего им было надо, но выгнать боялся. Будь он с ними покруче, во время представления могла прийти целая орава хулиганов и устроить погром: разбить несколько чайников и чашек, пару раз выстрелить в электрические лампочки, чтобы насолить ему. Разок вот так поскандалят, и можно считать, что предприятию конец.

Хуже было то, что среди молодых людей, которые •приходили спозаранок, был и начальник участка. Он был приятной наружности, но когда начинал смеяться, тут же выявлялись все его босяцкие замашки; к тому же он был большим охотником до женщин. Он приходил, плюхался тут же на стул и, держа во рту зубочистку, впивался взглядом в дверь комнаты. Однажды было так, что один из самых распущенных юнцов встал и без всяких слов вошел в спальню Сюлянь, когда та еще спала. Остальные пошли за ним.

Баоцин, увидев, что все они уставились на Сюлянь, стал складывать руки в почтении, кланяться, сопровождая это потоком самых вежливых слов. Он стал говорить, что Сюлянь очень устала. Вечером она выступает, а днем должна хорошенько выспаться. Они были недовольны, но вышли и стали дожидаться ее в гостиной. В душе у Баоцин, а все кипело от злости, но он улыбался вместе со всеми, с трудом сдерживая гнев. Вот это и есть человеческая жизнь, это и есть заниматься искусством.

Если бы тетушка Фан его поддержала, замолвила словечко, картина была бы совсем иной. Она по крайней мере могла бы сказать этим подонкам, что Сюлянь всего лишь актриса и не больше. Но она не делала этого нарочно. В отношении Сюлянь у нее были свои расчеты.

Сюлянь чувствовала себя ужасно неловко оттого, что мужчины пялили на нее глаза. Она знала, что у этих людей нет ничего хорошего на уме, и потому не удостаивала нх вниманием. Стоило перешагнуть порог, как перед глазами появлялся весь этот сброд. Она всегда просила, чтобы ее сопровождала Дафэн, но та не соглашалась. Зачем ходить вместе с младшей сестрой, которая была красивее ее. Она понимала, что находившиеся в гостиной мужчины пришли посмотреть на сестру, а ее в упор не замечали. Поэтому Дафэн всегда велела Сюлянь выходить из комнаты одной. И это было вполне объяснимо: сестра, которая невесть откуда взялась, была лишь забавой для мужчин, а она, Дафэн, была девушкой с достоинством.

В конечном счете Сюлянь приходилось выходить одной, как на сцену. Не глядя по сторонам, она проходила через гостиную и оказывалась в комнате матери. Она не осмеливалась даже взглянуть в сторону этих мужчин, зная точно, что стоит ей так поступить, как они тут же ее окружат.

Встать рано и пройти через комнату было для Сюлянь сущим мучением. Она отлично понимала свое положение – девочки без отца и матери, обыкновенной исполнительницы сказов. Самое большое, на что она могла рассчитывать со стороны матери, это на чуть более приветливое к себе отношение. О нежности и ласке не могло быть и речи. Становясь взрослой, она нуждалась в чьей-нибудь ласке и лелеяла надежду, что появится человек, который сможет поддержать ее советом,

Сюлянь взрослела, у нее стала расти грудь, халат уже не мог скрыть мягкие линии ее фигуры. Она нуждалась в человеке, который мог бы защитить ее, утешить, повести за собой. По многим вопросам она собиралась поговорить с тетушкой, но не осмеливалась. Но кто же тогда мог с ней поговорить?

Всякий раз когда Сюлянь, проходя через полную народа гостиную, направлялась к матери, она втайне надеялась встретить ее в добром настроении, но тщетно.

– Пойди поприветствуй своих гостей, дрянь, – говорила она громко и грубо. Сюлянь стояла неподвижно и улыбалась. Ей ничего не оставалось, как вернуться в свою комнату и вспоминать то прекрасное время, когда она была десятилетним несмышленышем. Сюлянь хотелось, чтобы все приметы ее физического созревания исчезли.

Она видела, как мужчины пристают к девушкам, которые исполняют сказы, – трогают их за щеки, щиплют за ноги. Она знала, что некоторые девушки без разрешения родителей убегали с мужчинами. Она знала также, что существуют некоторые способы зарабатывать деньги, но не имела ясного представления, в чем же их суть. И немудрено, что защиту Сюлянь искала у отца. Для нее Баоцин был и отцом и матерью, да еще руководителем труппы и учителем. Если она слышала, что девушка из такой-то семьи убежала с мужчиной или с таким-то мужчиной переспала, она ощущала во всем этом некую таинственность. Если же такие новости сообщались шепотом, ей еще больше хотелось во всем разобраться.

Сюлянь обратила внимание на то, что каждый раз после представления некоторые исполнительницы сказов бывают очень милы с мужчинами и получают от них дорогие подарки. Она спросила Дафэн, почему мужчины хотят их пощупать и дарят им подарки. Сюлянь рассчитывала, что Дафэн – девушка с достоинством, должна знать. Но Дафэн только краснела и молчала. Тогда она спрашивала Циньчжу. Та зарабатывала деньги, путаясь с мужчинами. Но Циньчжу лишь похихикивала и говорила:

– Ты еще маленькая, а дети не должны обо всем расспрашивать.

Оставалось спросить у Баоцина. Задавать такие вопросы отцу было не так-то легко. Когда же она, набравшись храбрости, все же спрашивала, Баоцин начинал краснеть. Ей никогда не приходилось видеть отца в таком неловком положении. Она никогда не забудет, как однажды отец мучительно нахмурил брови, озабоченно почесал руке свою бритую голову и, немного помолчав, сказал:

– Дочка, не спрашивай об этом. Все это очень низко, ты не должна об этом думать.

Сюлянь была недовольна. Она услышала в голосе отца нотки осуждения и тоже покраснела. Но не сдавалась.

– Папа, – выпалила она. – Если все это так низко, то, значит, и то, чем мы занимаемся, тоже низко? Я знаю многих девушек, которые этим занимаются.

– Так было раньше, – сказал Баоцин. – Раньше люди с презрением относились к исполнителям музыкальных драм и сказителям, но еще хуже было оставаться рабом или просить милостыню. Теперь же все изменилось. Если бы мы сами поступали правильно и жили достойно, то и люди не посмели бы относиться к нам с презрением. – Сюлянь на мгновение задумалась. Отец никогда не говорил ей, что общественное положение сказителей когда-то было иным. Он лишь часто повторял, что исполняемые ими сказы дошли до сегодняшнего дня через тысячелетия, передаваясь из поколения в поколение.

– Папа, отчего бы нам не заняться чем-нибудь другим? – спросила она.

Баоцин не ответил.

Сюлянь в глубине души считала, что занимается делом недостойным и никогда не сможет выйти в люди. Как-то, войдя в гостиную, где было полно мужчин, она твердо решила вести себя более раскованно и посмотреть, что из этого получится. Однако, подняв голову и увидев стоящего в дверях отца, она испугалась и, как мышка, скользнула обратно в спальню. Там она просидела до самого вькода на сцену, играя сама с собой в кости. Спускаясь вниз по лестнице, Сюлянь заметила, что в гостиной ее все еще ожидали два поклонника.

Тетушка Тан приходила, как и прежде. Она прекрасно понимала, чего ждут эти мужчины, и однажды, решив позабавиться, стала ухаживать за ними. У нее возникла идея отомстить семейству Фан. Они хоть и друзья, но в некоторых вопросах были непримиримы. Все Фаны разбойники, им лишь бы обмануть. Она посоветовала этой своре мужчин не скупиться, если они хотят заполучить в руки Сюлянь. Во-первых, терпение, во-вторых, деньги.

Она просчиталась. Баоцин на это не клюнул. Когда дело касалось Сюлянь, он не мог молчать. Однажды он так рассвирепел, что от злости лицо его побагровело и голос задрожал.

– Прошу, – сказал он. – Если вы пришли к нам, то прошу посидеть в комнате моей жены. Я не нуждаюсь в том, чтобы вы принимали гостей вместо меня.

Тетушка Тан засмеялась. Она щелкнула пальцами и закудахтала, как старая курица, снесшая яйцо с двумя желтками.

– Хе, хе, я помогаю вам принимать дорогих гостей, а меня еще и обвиняют, – сказала она громко. – Пусть я виновата, но зато им неплохо.

Баоцин с ненавистью впился в нее глазами.

– А мне не нравится, что вы так поступаете, – сказал он. – Я попрошу вас запомнить, здесь не публичный дом. Здесь театр – место, где продается искусство.

На лице у тетушки Тан появилось злодейское выражение.

– Хм, погодите же, хотела бы я посмотреть, кто

может выйти чистеньким из этой профессии. Вертя своим огромным задом, она быстро отошла от Баоцина и присоединилась к группе незваных гостей.

Несколько дней ее не было. Она велела Циньчжу не ходить за кулисы во время антракта. Захочется отдохнуть, пусть идет в комнату к Сюлянь. Тетушка Тан знала, что Баоцину это будет не по нутру.

Таким образом, Баоцину прибавилась еще одна забота. Ему меньше всего хотелось, чтобы Циньчжу и Сюлянь дружили. От Циньчжу исходил густой аромат духов; лениво прислонившись к кровати Сюлянь, она принимала надменную позу.

Циньчжу считала комнату Сюлянь своей артистической уборной. Она приходила сразу после обеда, красила губы, ногти, подрисовывала брови, вечно чем-то недовольная. Она пользовалась туалетными принадлежностями Сюлянь как своими, чем сильно ее огорчала. Дафэн возьмет, ну и пусть, а такая темная девица, как Циньчжу, не должна хватать без разбора чужие вещи. Она умеет зарабатывать деньги, пусть потратит свои деньги и купит. Сюлянь рассказала о своей обиде отцу, но тот не стал вмешиваться. Баоцин не хотел ломать копья из-за пустяков.

– Не переживай, – сказал он. – Когда пудра кончится, я тебе еще куплю.

Сюлянь знала, что отец сдержит слово, но не понимала, почему нужно оплачивать расходы на туалет Циньчжу.

Однажды она, решившись, обратилась к Циньчжу:

– Послушай, моя пудра стоит дорого.

У Циньчжу растянулся рот до ушей.

– Конечно, вот почему она мне и нравится. Я же не в состоянии себе купить. – Она вошла в раж и стала пудрить себе под мышками, где попало, а еще изо всех сил стряхивала подушечку в пудренице так, чтобы пудра летала по всей комнате. Сюлянь побелела от злости.

Как-то раз Циньчжу привела с собой мужчину. Они сразу же вошли в комнату Сюлянь и уселись на кровать. Сюлянь покраснела, встала и хотела было уйти, но не могла позволить Циньчжу оставаться в ее комнате, вдруг та что-нибудь стащит. Да и куда ей было деваться? Если она пройдет через гостиную и войдет в комнату матери, может возникнуть скандал. Не уйти. Но ей не хотелось быть свидетелем того, как Циньчжу принимает мужчину. С другой стороны, ее разбирало любопытство – что же это, в конце концов, такое? В самом деле так низко? Должен же наступить такой день, когда она все узнает.

Она села и стала смотреть на них.

Циньчжу и ее гость разговаривали и смеялись, ничем в своем поведении не отличаясь от прочих людей. Ничего предосудительного не происходило. Потом они взяли друг друга за руку, но и это нельзя было считать чем-то недостойным. После того как они ушли, Сюлянь терялась в догадках, неужели мужчины тратят столько денег только для того, чтобы посидеть немного на кровати и перекинуться двумя-тремя фразами с Циньчжу? Но вот однажды, войдя в свою комнату, она увидела, как Циньчжу с каким-то мужчиной лежат на кровати и целуются.

Сюлянь пришла в бешенство. Ей очень хотелось их выгнать, но во имя дела отца она не посмела оскорбить Циньчжу. Она вбежала в комнату матери. Мама должна знать, как следует поступить в такой ситуации.

Тетушка уже была наполовину пьяна, но все же почувствовала: что-то произошло. Она стала бурчать под нос. Вот девица, ну н глупая же. Конечно, девственница стоит больше, чем проститутка, но и с девицами происходят разные шалости. Что тут такого, если Циньчжу на стороне заработает немного денег? Без кровати-то ей не обойтись! Вот бы Сюлянь так поступила, тоже было бы хорошо. Чтобы Баоцин уразумел наконец, что к чему. А то упрям, как осел. Где это слыхано, чтобы с купленной где-то девчонкой обращались как с родной дочерью? Когда тетушка искоса поглядывала на ничего не соображавшую от страха Сюлянь, в душе у нее были только эти непристойные и грязные мысли.

– Катись вон отсюда! – закричала она. – Ты ведь такая же, как и она, – певичка, а ты думала – ты кто?

Она подняла бокал с вином, рука ее задержалась на полпути, как бы в раздумье. Внезапно она бросила его в Сюлянь. Бокал пролетел мимо, но на одежде Сюлянь остались коричнево-бурые брызги.

Сюлянь остолбенела, ничего не поняла, ноги ее как будто приросли к полу. Оказывается, мама хотела, чтобы она брала пример с Циньчжу! Маме все равно, она не любит ее! Сюлянь была вне себя. Ей хотелось ударить эту женщину, расцарапать ей лицо, проклясть ее!

Она повернулась и побежала вниз искать Баоцина. Его нигде не было. Она зашла в зал, куда же он делся? Затем поднялась на темную сцену. Сюлянь стояла на сцене, топала ногами и проклинала свою приемную мать. В пустом помещении эхом раздавались ее проклятия.

Не видя ничего перед собой, она направилась к двери – в мире остался лишь один человек, к которому она еще могла обратиться, это был Тюфяк.

Сюлянь бежала по улице. Через несколько кварталов она оказалась у гостиницы, где жил Тюфяк.

– Расскажи мне все по порядку, – сказал он серьезным тоном судьи, приказывающего свидетелю подтвердить свои показания. Выслушав рассказ Сюлянь, он разразился грубой бранью в адрес Циньчжу и ее родителей.

Его идея была не ахти какой. Тюфяк хотел пойти в театр, как следует вздуть Циньчжу н поглядеть, посмеет ли она после этого вертеть задом. Он решил дать бой семье Тан и хорошенько проучить эту толстуху – тетушку Тан. Сюлянь покачала головой. Все эти способы не пройдут. Нельзя же из-за себя поставить под удар предприятие отца.

Тюфяк сидел на краешке кровати и чесал голову длинным и грязным ногтем. Как же быть? Так дальше продолжаться не может!

Выговорившись, Сюлянь почувствовала облегчение. Она знала, что Тюфяк любит ее. То, что нашелся такой человек, который готов был ее выслушать, уже можно было считать утешением. Исторгаемые им ругательства не мешали относиться к нему с уважением, ибо пользовался он исключительно словами, употреблявшимися людьми образованными.

У Тюфяка созрела идея. Если у Сюлянь есть деньги, то хорошо бы для начала пойти в лавочку и поесть, а потом уж разговаривать. А не то просто купить несколько мандаринов. Он знал место, где за пару медяков можно было купить целую кучу мандаринов, хватит на всю семью, могут и животы заболеть. А еще он знал одно хорошее место возле горы, где можно было спокойно посидеть и съесть эти мандарины.

Сюлянь попросила дядюшку проводить ее до дому, а то отец будет волноваться.

– Пусть поволнуется, – сказал Тюфяк. – Нечего возвращаться в это логово до начала спектакля! Если они посмеют тебя тронуть, я собственными руками разломаю весь театр. Пошли, купим мандаринов, насытим желудки, пройдемся, полюбуемся природой – вот идеи и появятся.