Сказители

Глава 9

К апрелю сезон туманов в Чунцине, можно считать, прошел, однако по утрам туман еще оставался достаточно плотным. Сырость, холод и все тот же туман, словно большое покрывало, окутывали город. Все постепенно рассеивалось, когда солнце стояло уже высоко. Оно поднималось багровым, жутковатым шаром. Это было дурным предзнаменованием. Ясная погода означала возобновление воздушных налетов. В Чунцине существуют два сезона: холодная зима с туманами и жаркое лето без туманов. В этом и таилась опасность. Все знали, что, как только небо прояснится, японские самолеты окажутся тут как тут.

Однажды, в конце апреля, уже завывала сирена. Самолеты тогда не прилетели, но люди понимали, что предстоят новые страдания и бедствия. Исчез туман – эта защищавшая город естественная линия обороны. Оставалось лишь покориться судьбе.

Баоцин привык к воздушным налетам н считал их делом обычным. Однако те налеты, которые он пережил лично, при одном только воспоминании заставляли его содрогаться. Он решил отправить Тюфяка в Наньвэньцю- ань – район южных теплых источников. Они находились в сорока ли от города, и там было относительно спокойно. Он попросил Тюфяка подыскать там пару комнат, снять гостиницу или арендовать дом – подошло бы любое. Если Чунцин разбомбят, у семьи Фан было бы место, где можно приютиться.

И вот наступил тот злополучный незабываемый майский день. На город уже опустились сумерки, солнце издали напоминало большой огненный шар. Невдалеке от дома, где жили Фаны, люди кричали, что объявлена воздушная тревога. А некоторые твердили, что никакой воздушной тревоги не было и что это болтовня. Беженцы, прибывшие из других мест, хорошо представляли себе ужасы налета и потому быстро попрятались в убежища. А местные жители продолжали заниматься каждый своим делом. Некоторые как ни в чем не бывало болтались по улицам. Эти «люди из-за реки» все такие нервные! Налет? Ни одного самолета не видно!

Внезапно послышался гул самолетов. Беженцы поспешили в укрытие. Этот гул был им хорошо знаком – летели бомбардировщики. Однако сычуаньцы глядели в небо н никуда не торопились. Может быть, это свои самолеты – только что отбомбились и возвращаются обратно? Может, у них вообще нет бомб, чего бояться?

Прошел сезон туманов, и тетушка больше не отваживалась пить вино. Ее не прельщала перспектива быть разорванной на клочки. Быть живой все же намного интересней. Она была готова нырнуть в убежище хоть днем, хоть ночью. Осторожно завернув деньги и украшения в небольшой сверток, она все время носила его с собой.

В тот день, после обеда, тетушка Фан проверяла свой сверток, прикидывая, можно ли туда положить еще что-нибудь. Лучше всего бы бутылочку вина – можно выпить пару глотков, если закружится голова. С юл янь рассматривала коллекцию собранных ею старых марок, Дафэн занималась шитьем.

Внезапно над головой послышался чудовищный треск, будто исполинский топор разрубил небо надвое. Сюлянь вскочила. Баоцин босиком выбежал из комнаты'

– Не было слышно сигнала тревоги! – сказал он.

Тетушка сидела на стуле, хотела встать, да не смогла. Крепко сжимая в руке сверток, она еще дважды пыталась подняться, но в ногах появилась такая слабость, что они перепили ее слушаться. Баоцин подошел к жене, чтобы помочь ей, Сюлянь побежала к окну. Весь дом пронзил душераздирающий свист, который становился все громче. Внезапно он пропал.

– Ложись, – заорал Баоцин и бросился на пол.

Раздалось три оглушительных взрыва. Здание театра

дрогнуло. Со стола на пол скатилась вазочка для цветов и разлетелась вдребезги. Сюлянь заткнула пальцами уши и заползла под стол, стоявший у окна. Улица была окутана клубами пыли и дыма. Вслед за этим вновь прозвучали взрывы, короткие, резкие, один за другим. Все здание театра покачнулось, будто по нему ударил кулаком великан. Послышался звон разбитых стекол.

Баоцин первым раскрыл рот.

– Кажется, улетели.

Он оставался лежать на полу и сказал так, чтобы успокоить остальных. Никто ему не ответил. Он поглядел по сторонам, не смея даже поднять головы.

– Дафэн, ты где?

Дафэн лежала под кроватью в соседней комнате.

– Мама, вы где?

Тетушка продолжала сидеть на стуле, крепка прижав к себе сверток. Под ногами у нее была целая лужа!

– Пронесло, – успокоил ее Баоцин. Она молчала. Он подошел и потрогал ее руки, они были как лед. Видя, что жена плачет, он подозвал к себе Дафэн и попросил помочь матери.

Дафэн вылезла из-под кровати вся в пыли и паутине, со слезами на глазах.

Баоцин надел носки и ботинки. Когда тетушка пришла в себя, он уже подходил к двери.

– Ты куда собрался? – закричала она.

– Пойду проведаю семейство Тан, я должен посмотреть, что с ними.

– А на меня наплевать? Я чуть не умерла от страха, а ты думаешь только о других.

Баоцин постоял в нерешительности, но все же спустился вниз. Она начала скандалить, значит, с ней все в порядке. Пойти и посмотреть, что с семьей Тан, было его долгом: Циньчжу – актриса его труппы, Сяо Лю – единственный музыкант, игравший на трехструнке. Именно сейчас он обязан их навестить. Тогда, возможно, и в дальнейшем от них будет меньше хлопот.

Дома стояли на прежних местах. Он думал, что улицу разбомбили, ведь бомбы упали так близко. Всюду валялось битое стекло. Сновали пожарники и полицейские. Народу на улице было немного. Солнце уже скрылось за горой. Вдали над крышами домов, в нескольких кварталах отсюда, словно заря, сияла полоска яркого света. Но это была не заря – горели дома. Часть города уже превратилась в море огня. У Баоцина защемило сердце.

Он ускорил шаг. Огонь бушевал в том районе, где жила семья Тан. Его актриса! Его аккомпаниатор! Пройдя чуть дальше, он натолкнулся на ряды полицейских, преградивших ему путь. Собравшись с силами, он протиснулся сквозь толпу. Полыхала вся улица. Пахло горелым мясом. Ему стало дурно, и он поспешил отойти в сторону.

Наконец Баоцин взобрался на гору и пошел по направлению к гостинице, где жили Таны. Может, он доберется до них переулками? Однако всюду, куда он попадал, представала такая ужасная картина, что страшно было смотреть. Улицы под горой были объяты огнем. На Баоцина накатывались клубы едкого дыма, застилавшего небо. Он лишь ель пиал треск пламени, вопли людей, отрезанных огнем, и печальный звон колоколов на пожарных машинах. Появлявшееся в темноте пламя напоминало желтые цветы, которые, пробиваясь отовсюду, быстро вырастали в огромные огненные языки. Небо над головой превратилось в страшное зеркало, которое становилось то желтым, то красным; казалось, всевышний ради забавы наблюдает, как люди сгорают там внизу, в этом пекле.

Баоцин, понурив голову, с какой-то огромной тяжестью на душе возвратился домой. Перед глазами покачивалось страшное, бесконечное море огня.

К этому времени на улицах уже было полно народу. Все стремились выехать за город. Рикши доверху были завалены вещами. Целые семьи с домашним скарбом, забыв обо всем, бежали из города. Те, кто не мог найти рикши, отчаянно ругались, некоторые плакали. Вопили дети, потерявшие родителей. Кое-кто прихватил с собой отчаянно визжавших свиней и раскудахтавшихся кур.

Какой-то человек чуть не налетел на Баоцина. Лицо его было серым. Он не только не извинился, а разразился бранью.

– Вы, «люди из-за реки», – вопил он, тыча в Баоцина пальцем. – Это вы навлекли сюда самолеты. Катитесь к себе обратно!

Баоцин не собирался ссориться с ним. Было совершенно очевидно, что тот говорит ерунду. Каким это образом беженцы могли навлечь сюда самолеты? Человек продолжал что-то кричать, но Баоцин уже про него забыл. Он шел и рассуждал. Можно про все это сочинить сказ и поведать людям, что такое война и почему нужно вести войну сопротивления?

Вдруг он оказался на земле. Какой-то сумасшедший несся как угорелый по улице и сшиб его. Он встал, отряхнулся и только тогда заметил, что прошел мимо своего дома.

Сюлянь ждала его. Она казалась такой маленькой, такой одинокой.

– Папа, все уезжают за город, – сказала она. – А почему мы не едем? Поехали в Наньвэньцюань к дядюшке?

Баоцин поколебался и ответил не сразу:

– Как мы можем уехать? В городе не найти ни рикши, ни паланкина, а об автомобиле нечего и думать. Сегодня вечером уехать не удастся. Вот завтра в городе дел будет меньше, тогда и придумаем что-нибудь.

Я хочу ехать прямо сейчас, папа. Я вообще-то не боюсь умереть под бомбами, но мне страшен их свист.

Он покачал головой.

– Я собственными глазами видел, что все улицы возле реки в огне. Не пройти – полицейские перегородили улицу. Завтра утром подумаем, как быть.

Она недоверчиво посмотрела на него и спросила:

– А что с семьей Тан?

– Не знаю. – Его подбородок дрожал. – Я не мог пройти. Всюду огонь, страшно.

Ее черные глаза стали тусклыми и мрачными. Она глядела в потолок.

– Папа, а еще будет воздушный налет?

– Кто его знает?

– Я больше не могу ждать. – Она улыбнулась через силу. – Я даже готова идти к дядюшке пешком. Больше воздушных налетов мне не надо.

Тетушка хоть и прикладывалась не переставая к вину, лицо ее оставалось бледным.

– Я не могу здесь ждать смерти, – кричала она, надрываясь. – Пошевелись, придумай что-нибудь.

– Завтра с утра мы отправляемся в Наньвэньцюань, – сказал Баоцин. Он устал, нервы были на пределе. Увидев тетушку в таком состоянии, он совсем расстроился.

Никто не спал. На улицах всю ночь толпился народ, спать ложиться боялись. По городу носились слухи. Женщины, узнав что-нибудь, начинали голосить и причитать так, что буквально сердце разрывалось. Погибло четыре тысячи человек. Это были официальные данные. Если за один только раз было убито столько людей, то страшно подумать, что может произойти дальше. Каждый новый слух заставлял мечущихся в панике людей волноваться и страдать еще больше.

Было уже два часа ночи, а Баоцин все не мог уснуть. Решив вообще не спать, он оделся, спустился вниз и вошел в зал – место, куда было вложено столько сил и где он стал знаменит. Здесь Баоцину выпало счастье, здесь он стал главой труппьг, здесь у него появилось множество знакомых зрителей. Однако картина, которая возникла перед глазами, ввергла его в уныние. Декоративные экраны, дарственные надписи, в которых им восхищались, по-прежнему висели на стенах. Все самое дорогое для него уже было отправлено в Наньвэньцюань. Остались столы, стулья, скамейки. Много труда ушло на то, чтобы все это достать и установить. Какая в них теперь была польза? На длинном столе, что стоял поодаль, были аккуратно расставлены двести комплектов недавно приобретенных чашек с крышками. Он схватился за голову. Эти чайные чашки достались потом и кровью! Их никак нельзя было взять с собой. Возможно, его семье еще предстоит испытать все тяготы длительной дороги до Наньвэньцюаня. Может быть, будут н налеты. Может, к завтрашнему вечеру целая улица превратится в пепел, н тогда не останется ни одной чашки. Не возмездие ли это ему за то, что он зарабатывал деньги, пользуясь трудным положением других?

На лбу у Баоцина выступил пот. Он резко поднял широкое морщинистое лицо и засмеялся. Чего, собственно, горевать, если живой? Подумаешь, несколько чашек! Он пошел за кулисы, положил барабан и трехструнку в матерчатый мешок. При виде этих драгоценностей ему стало как-то легче. Были бы они – и можно ничего не бояться. Заработать денег на пропитание можно где угодно.

Он разыскал лист красной бумаги, написал кистью объявление: «Театр закрыт на три дня», подошел к входу и приклеил его на самом видном месте. После этого он снова вернулся за кулисы. На этот раз, стоя на коленях, он стал просить защиты у великодушного и милосердного бодисаттвы и предка-наставника: «Защити н сохрани, бодисаттва! Отныне я буду еще больше воскуривать втвою честь ароматные палочки».

Когда он отправился будить домочадцев, было уже три часа. Сюлянь повернулась на другой бок и сощурила глаза.

– Опять воздушный налет? – спросила она.

Баоцин поспешил ответить «нет» и сказал, что пора трогаться в путь. Она, как зайчонок, спрыгнула с постели. Ее узелок с одеждой и коллекцией марок давно уже был увязан. Тетушка, позевывая, схватилась за свой узел. Дафэн спряталась за спину матери. Она боялась, что отец заставит ее тащить за спиной барабан.

– Моя хорошая девочка, – попросил Баоцин. – Помоги-ка мне. Трехструнка и так достаточно тяжела.

На лице у Дафэн появилось неудовольствие, однако она все же взяла барабан. Баоцин запер входную дверь, постоял немного, внимательно оглядывая свой дом. Душа его была переполнена печалью. Он резко повернулся, и все они вместе двинулись в путь.

Прозрачный туман стелился над городом. На улицах по-прежнему толпились тысячи людей, лица их были бледны и растерянны. Кто, тяжело переступая, двигался вперед, кто стоял в оцепенении и глядел по сторонам. Улицы, по которым следовала семья Баоцина, еще дымились. Ясно виднелись остовы сгоревших домов. Кое-где пробивалось пламя. Они ступали через кучи битой черепицы и обуглившихся досок. Всюду омерзительно пахло гарью. Иногда можно было увидеть труп. В одном месте, когда они проходили мимо, рухнул столб, подняв вверх клубы горячего пепла. Они ускорили шаг, зажали носы, чтобы уберечься от этого страшного смрада.

У тетушки душа ушла в пятки, теперь ей было не до ругани. Обычно она больше всего не любила торопиться. Сейчас же ей казалось, что все идет слишком медленно. Вдруг она остановилась и, закрыв лицо руками, дико закричала. Оказалось, что она наступила на мертвого ребенка. Сюлянь зацепилась за моток оборвавшегося электрического провода. Баоцин повернулся, чтобы помочь ей выпутаться. Она была страшно испугана и с трудом отцепила одежду, выдрав из нее целый клок ткани. Дафэн постоянно падала, но крепко держала барабан и не выпускала его из рук.

Так они шли несколько часов, петляя по улицам, перелезая через груды развалин и кучи трупов, и наконец добрались до берега реки, потрясенные тем, что увидели. Они обернулись и, посмотрев на только что пройденный путь, полный трудностей и опасностей, как подкошенные упали на влажный прибрежный песок. Пепелища и развалины! Клубы густого дыма и языки пламени поднимались к небу. Они напоминали гигантского черного дракона, из пасти которого исторгался огненный вихрь. И таких драконов были сотни.

Нужно было думать, как перебраться через реку. Баоцин отправился искать паром. Он услыхал гудок, значит, паромная переправа по-прежнему действует? Вот это здорово! Многие люди, чтобы перебраться на другой берег на маленьких лодках, платили бешеные деньги. Плыть на пароме одно удовольствие. А на лодчонках через широкую реку – только страх на людей нагонять.

Паром был забит до отказа. Перебравшись через реку, Баоцин велел жене и девочкам сидеть в чайной и ждать, а сам побежал искать транспорт. Автобусную остановку осаждали толпы народу, и Баоцин понял, что здесь можно ждать неделю без малейшей надежды уехать. Он решил нанять носильщиков. Те заломили сумасшедшие деньги.

В конце концов Баоцин обнаружил казенный автомобиль. С улыбкой он стал обхаживать шофера, угощать его чаем. Тот приветливо отреагировал. Через некоторое Время Боацин сунул ему вполне достойную сумму и попросил довезти всю семью до Наньвэньцюаня. Шофер с радостью согласился. Это полностью соответствовало его планам!

Увидав автомобиль, Сюлянь обалдела от радости. Ну прямо как в сказке!

Тетушка снова стала жаловаться.

– Знала бы раньше, что будет автомобиль, я бы побольше прихватила вещей, – причитала она.

Баоцин промолчал. Он был рад, бодисаттва все же защитил его.

За окном автомобиля стремительно проносились пейзажи. Сюлянь очень скоро забыла про усталость. Все ей казалось необычным и красочным. В Наньвэньцюане было так интересно. Узенькие улочки, за которыми вздымались высокие зеленые хребты. Просто глаза разбегались: журчащий ручеек, стволы сосен, солнце, такое ласковое и безмятежное, совсем не так, как в Чунцине. В ущелье, между горами, разлилась темно-фиолетовая тень, везде, куда хватал глаз, виднелись зеленые террасовые поля. Ей никогда раньше не приходилось видеть такой красоты.

Тюфяк, увидав их, прослезился. Он думал, что все они погибли под бомбами. Лицо его стало желтым, с каким-то серым отливом, все в морщинах, в воспаленных глазах виднелись красные прожилки.

– Ты будто всю ночь не спал", – сказал Баоцин. – Дорогой брат, тебе надо отдохнуть.

– Я так волновался за вас, какой тут сон? – Тюфяк был не в духе. Он обнял Сюлянь за плечи, затем тепло и искренне, как-то по-детски сказал: – Пойди поспи немного, ребенок, поспи как следует. Вот проснешься завтра – и пойдем на теплые источники купаться. То-то будет интересно! – Он радостно оглядывал каждого. – Все живы, здорово! Прекрасно! Всем сейчас надо пойти помыться. Ах, как хорошо, вот здорово-то! – Он на радостях никогда не знал, с чего начать, лишь бы не закрывать рта. – Мой дорогой брат, – обратился он к Баоцину. – Ты Обязательно должен лечь спать первым.

Баоцин с этим не согласился:

– Я не спешу, у меня еще есть несколько серьезных дел.

– Серьезных дел? - Тюфяк смотрел на брата, словно тот сошел с ума. – В таком красивом месте какие еще могут быть серьезные дела?

Баоцин передал Тюфяку драгоценную трехструнку.

– Я пойду сделаю кружочек по городку и посмотрю, нельзя ли здесь выступать. – Сказал и, легко ступая, удалился.