Сказители

Глава 17

Выйдя замуж, Дафэн стала другим человеком. За каких-то три дня в ней произошли удивительные изменения. Сюлянь, заметив это, и радовалась, и удивлялась. Такие перемены! Когда только что вышедшая замуж госпожа Тао впервые вернулась домой, ее просто нельзя было узнать. Глаза блестели, лицо сияло, она была переполнена счастьем. Казалось, даже ее фигура изменилась. До замужества она была как-то скована одеждой, скорее, одежда носила ее, а не она одежду. Теперь же платье у нее было и по фигуре, и к лицу, его плавный изгиб с особым изяществом подчеркивал тонкую талию и упругую грудь. Прежде этого никогда не было. Даже ее длинные и тонкие руки стали нежнее и изящней.

Дафэн была все так же немногословна и замкнута, но однажды Сюлянь услыхала, как она сказала матери какую-то грубость. Это было просто поразительно! Разве посмела бы она так выражаться еще несколько дней тому назад, когда была незамужней? Как может изменить человека замужество! Выйдет замуж – и имеет право грубить; выйдет замуж – и становится красивой. Сюлянь приложила немало усердия, чтобы все эти свои наблюдения изложить на листке бумаги.

Когда они остались вдвоем, она поинтересовалась у Дафэн, как та себя чувствует в новом качестве, довольна ли? Сюлянь устроила форменный допрос, но Дафэн будто ее и не слышала. Она разглядывала себя в зеркале и была занята лишь этим делом: поднимет локоток и посмотрит, удобно ли, хорошо ли обтягивает одежда ее начинавшую округляться грудь.

Сюлянь внимательно наблюдала за ней и чувствовала, как и раньше, какую-то опустошенность. Ей не хватало слов, но она все-таки записала несколько вопросов, чтобы потом спросить у Мэн Ляна.

Семья Тан тоже прибыла в Наньвэньцюань. К этому времени заработки у них возросли и как-то сами собой появились дурные привычки. Тан Сые и Циньчжу стали курить опиум и приучили к этому Сяо Лю.

Тан Сые любил поживиться за чужой счет, любил деньги, но больше всего обожал курить опиум. Он курил его постоянно и не только ради собственного удовольствия. Ему казалось, что таким образом можно повысить свой престиж в обществе. Люди узнают о том, что он курит, и скажут: «У господина Тана наверняка много денег», А подобные речи были очень милы сердцу Тан Сые.

Он курил, курили Циньчжу и Сяо Лю. Страсть к курению усиливалась, сами же они становились все ленивее, все грязнее. Все дела вела тетушка Тан, но у нее не было способностей и умения общаться с Людьми. Откровенно говоря, она вызывала у людей неприязнь с первого же взгляда. Даже самый добродушный человек, увидав ее, начинал кипятиться и шуметь, не дожидаясь, когда она пустит в ход свой острый как бритва язык и начнет корчить устрашающие гримасы. Дела семьи Тан катастрофически ухудшались. В Чунцине на курение опиума уходили немалые средства. Местные лиходеи чуть ли не каждый день приходили вымогать деньги, а если повезет, то и немножко покурить. Конечно же, лучший способ покурить на дармовщинку – вымогать деньги у богатых. Пусть раскошеливаются. Богатеи больше всего боятся сесть в тюрьму. Циньчжу уже побывала за решеткой, хватит и одного раза. Для того чтобы ее вызволить, отец затратил немало денег.

Таким образом, после возвращения в Наньвэньцюань семья Тан осталась без единого гроша. Не откладывая дела в долгий ящик, Тан Сые привел себя в порядок, переоделся и отправился к Баоцину. От курения опиума лицо его осунулось, сам он похудел и стал похож на привидение. Однако, что ни говори, способностей у него

было больше, чем у жены. Он умел улаживать дела без скандала. План Тан Сые состоял в следующем; летом обе семьи объединяются и выступают в городке в одной из чайных.

Баоцин не согласился. Дела у него шли прилично. Он репетировал новый текст Мэн Ляна, готовясь исполнять его в Чунцине в сезон туманов. А семья Тан может катиться ко всем чертям, пусть сами работают. Конечно, если разобраться по существу, то трудно было предположить, когда может понадобиться Сяо Лю. Тюфяк вряд ли согласится долго работать. Надежного постоянства здесь быть не могло, как не было и гарантии, что он не заболеет. По правде сказать, Тюфяк был уже не молод, привык жить на всем готовом, и работа давалась ему с большим трудом. Сам же Баоцин любил все делать спокойно и надежно. Тан Сые, войдя к Баоцину, застал его по пояс голым, в широченных штанах. Его смуглая спина и плечи блестели от пота.

Баоцин сказал, что очень занят и у него нет времени думать о будущих представлениях. Пусть подождет несколько дней. Гонор у Баоцина был немалый, и Тан Сые почувствовал, что тот его ни во что не ставит и этак мимоходом дает ему отставку. От этого было особенно обидно и неприятно. «Ладно, поживем – увидим, еще посмотришь, как старик Тан приберет тебя к рукам».

Он велел жене отправиться к тетушке Фан. Та пришла и раскричалась;

– Ты что, с ума сошла? Сюлянь и Баоцин могут заработать денег, а вместо этого просто бездельничают. Это же ясно. А ты смотришь и не вмешиваешься? Вот бестолковая!

Как только тетушка Тан ушла, жена Баоцина по свежим следам устроила мужу выволочку. Тот не обратил на нее внимания. Тогда она снова стала ворчать. Баоцнн продолжал репетировать, как бы не замечая ее. Тут тетушка окончательно вышла из себя и стала орать. Баоцин положил текст и встал. Он подвернул штаны и сказал;

– Может, ты перестанешь? Послушай меня. Вот какое дело. Семья Тан нам не попутчики. Я не желаю иметь с ними ничего общего. Они курят опиум, мы не курим и уже одним этим лучше их. А ты не зарывайся. Сына ты мне не родила, но разве я когда-нибудь бил тебя за это? Думал жениться на молодке? Нет. Верно? Ты любишь выпить, я не пью. Вот пусть каждый из нас и занимается своим делом. Я должен разучивать сказы и беречь голос, чтобы иметь возможность отдавать свои силы стране. Вот и все, разве я многого прошу? Наступит зима, и мне придется ежедневно драть глотку на подмостках. Заработанных денег хватает для того, чтобы ты жила в свое удовольствие, поэтому не лезь в мои дела и пусть семья Тан катится куда хочет.

Баоцин с трудом закончил свою тираду. Тетушка повалилась на стул и оторопела, словно язык проглотив. За все эти годы, кроме, может, первых дней после свадьбы, Баоцин никогда откровенно не говорил ей, что у него было на душе. Он умышленно дождался момента, когда она была совершенно трезва. Сказанное было истинной правдой, и от этого ей было особенно не по себе. Она не была пьяна и потому не посмела к чему-либо придраться и поскандалить с ним.

Наконец она сказала:

– Ты говоришь, что я не родила тебе сына, это так. Но я собираюсь обзавестись сыном, прямо сейчас. У нас очень скоро может появиться сын.

Баоцин ничего не ответил. Старая карга, а туда же, думает обзавестись сыном. Сама за собой и то не может присмотреть. Он незаметно показал ей язык.

Сюлянь делать было нечего, в поисках собеседника она частенько заходила к Циньчжу. Дафэн всегда отличалась неразговорчивостью, однако Сюлянь умудрялась и с ней поболтать о том о сем, просто пощебетать. Теперь Дафэн ушла, и ей нужна была новая подруга, а стать ею могла только Циньчжу.

Кроме того, у нее были и другие соображения, по которым она хотела видеть Циньчжу. Эта исполнительница сказов отлично разбиралась в отношениях между мужчинами и женщинами. Сюлянь частенько задавала ей вопросы на эту тему. Циньчжу иногда болтала с ней, а порой только смеялась. Ты хочешь узнать? Попробуй сама, и узнаешь. Для такой наивной инфантильной души, как у Сюлянь, уроки Циньчжу были намного понятнее рассуждений учителя Мэна.

Баоцин очень неодобрительно относился к встречам Сюлянь с Циньчжу. Он был занят репетициями сказа, ему некогда было ею заниматься. Он велел жене присматривать за Сюлянь, однако та знала лишь одну заботу – пить вино.

Однажды Дафэн снова появилась дома. Лицо серое, глаза тусклые, вид совсем понурый, как будто постарела лет на двадцать.

Сюлянь нетерпеливо ждала момента, когда можно будет перекинуться с нею парой словечек с глазу на глаз.

– Сестра, что случилось? – доискивалась она, теребя Дафэн за плечо. – Скажи мне, что произошло?

Дафэн заплакала. Сюлянь тихонько толкала ее в плечо, будто хотела разбудить.

– Скажи мне, что, в конце концов, произошло?

Дафэн была вся в слезах. Сдерживая рыдания, она начала говорить:

– Теперь я на собственной шкуре испытала, что такое выйти замуж за негодяя и следовать ему. – Она завернула рукава – на руках повсюду виднелись синяки да ссадины. – Это его работа. – Она зарыдала, закрыв лицо руками, не в силах продолжать.

– За что? – Сюлянь во что бы то ни стало хотела докопаться до сути. – Почему?

Дафэн молчала.

– И ты ему позволила?

– Разве я могла позволить ему бить меня, глупая! Мне было с ним не справиться.

– Тогда пойди и расскажи обо всем отцу.

– Что толку? Что отец может с ним сделать, он уже стар. К тому же он всего лишь рассказчик. А я? Я всего лишь дочь рассказчика. Что он может сделать?

Сюлянь ужаснулась. Несчастная Дафэн! Отец отдал ее мужчине, тот ее избил, и она ничего не может поделать. Она не умеет зарабатывать себе на жизнь, поэтому ей остается только глотать обиду. Дафэн вдруг тихо вскрикнула.

– Что с тобой? – тепло и участливо спросила Сюлянь. – Что с тобой?

– Я забеременела, я это знаю, – пробормотала Дафэн, – и он это прекрасно знает.

В таком положении ей уже было бы трудно выйти замуж за другого. Она попросила Сюлянь не говорить об этом отцу. Она умылась, причесалась, привела себя в порядок и ушла домой. Гордо подняв голову, с улыбкой на лице, будто желая показать людям, что она действительно счастлива.

Сюлянь все же рассказала об этом отцу. Он уставился на нее, будто сомневался в том, что она говорит правду. Он никогда не думал, что может произойти такое. С тех пор как Дафэн вышла замуж, он ни разу не вспомнил о ней. Этот прилизанный и напудренный сукин сын посмел ее избить! Как же быть? Он не мог идти скандалить с зятем... Какой был бы в этом толк? К тому же, отправившись в резиденцию к командующему, можно было легко нарваться на неприятность. Адъютант Тао мог воспользоваться влиянием командующего и пойти против семьи Фан напропалую. Тот, кто бьет жену, способен на многое. Баоцин и в самом деле не мог тут ничего поделать. Он убеждал самого себя, что не вправе вмешиваться в это дело. Но, может быть, все же нужно что-то предпринять?

Он должен хорошенько все обдумать. Баоцин не разрешил Сюлянь говорить об этом матери и дяде, тем более Циньчжу. Если семья Тан узнает, то все в городке будут смеяться над ними.

Сюлянь внимательно следила за выражением на его лице, уставив кулаки в бока.

– Ты что, так и позволишь этой сволочи лупить мою сестру и ничего не предпримешь?

– Он покраснел.

– Я так не говорил. Мы должны хорошенько все обдумать, должен же быть выход.

Сюлянь взбесилась от злости.

– Да я с корнем вырву у него... – кричала она, топая ногами. – У всех женщин такая несчастная судьба. И у девушек, и у потаскушек. Никому она не улыбнется. – Дальше она употребила излюбленное словечко Циньчжу.

Баоцин испугался и отошел. Все это время он был занят разучиванием написанного Мэн Ляном текста и не ожидал, что произойдет столько всяких событий, которые сменялись как в калейдоскопе.

Сюлянь не. стала больше ничего говорить, ожидая прихода господина Мэна. Быть может, тот найдет какой-нибудь выход. Он человек образованный и сумеет с помощью своей мудрости бороться против подобного варварства. Сюлянь рассказала ему все как есть и в конце объявила о своем решении.

– Учитель Мэн, я больше не буду учиться. Наша семья занимается сказительством, все равно никакого толку от учения не будет. За всю жизнь в люди мне так и не выбраться. Зачем зря стараться? Таким, как я, навечно суждено быть внизу.

Мэн Лян долго не произносил ни слова, а только сидел и отрешенно смотрел на солнечные лучи. Его молчание рассердило Сюлянь. Она про себя подумала, что опять возник вопрос, на который он не хочет отвечать.

– Сюлянь, скажи, чем сейчас заняты китайцы? – спросил он наконец.

– Бьют японцев!

– Разбили?

– Нет. Как раз сейчас бьют их!

– Правильно говоришь. Если еще не разбили, зачем же тогда их бить?

– Если не бить, то страна погибнет.

– Совершенно верно. Раз ты это понимаешь, очень хорошо. Гляди, наша страна такая бедная, такая слабая, а уже три года воюет. Наш народ, чтобы выжить, ведет героическую борьбу. Государство – это тот же человек. Потому что государство состоит из отдельных людей. Все, что пережил человек, в том числе и в своей борьбе за существование, пережила и вся страна. Чем больше ты стремишься сделать страну сильной и процветающей, тем больше встречаешь трудностей на пути. Ты должен твердо решить преодолеть все эти трудности, иначе не добьешься успеха. Вы, женщины, – жертвы старой социальной системы. Вредное влияние этой системы еще велико и имеет множество всяких проявлений. Возьмем, к примеру, меня. Я драматург, у меня свои проблемы. Ты женщина, у тебя свои проблемы. В такой древней стране, как наша, женщину всегда обижали и презирали. Если ты хочешь чего-то достичь, за это нужно бороться. Мне кажется, что современная женщина со своими маленьким! бинтованными ножками как бы соревнуется с кем-то в беге. Конечно, твои ноги вовсе не маленькие и идеологически ты не так уж ограниченна. Твоя задача – быть прилежной и усердной. Твою сестру побили. А почему? Потому что она никогда не пыталась чего-нибудь достичь. Она только и знала, что всем подчинялась и всех слушалась. Ей не понять, что женщины должны сами подняться на борьбу, лишь тогда можно будет уничтожить старые феодальные порядки, порабощающие женщин. Если бы мы не вели войну сопротивления, наша страна давно бы уже не существовала. Так же и старые, отжившие порядки. Не будешь с ними бороться, они тебя раздавят.

Сюлянь долго думала и наконец сказала:

– Мне все же кажется, что учиться дальше нет никакого смысла. Кто знает, может, мне придется выйти замуж и меня тоже будет бить какой-нибудь вонючка.

Мэн Лян засмеялся, его охватывало нетерпение.

– Такого быть не может, с тобой – нет. – Он взял карандаш и быстро написал что-то на листке бумаги. – Сюлянь, я предлагаю тебе начать новую жизнь. Давай-ка иди в школу и хорошенько занимайся, как и другие девочки. Ты ведь выступаешь только по вечерам, а днем тебе делать нечего. Иди в' школу. Только так ты сможешь встать на ноги, будешь хорошо учиться, станешь школьницей, и тебе не нужно будет исполнять сказы. Если же не получится с учением, продолжишь Исполнение сказов, все же будешь знать немного больше, чем другие. Ну как? Днем в школу, а вечером выступления. Понимаешь, я хочу, чтобы ты могла сама встать на ноги, чтобы в нужный момент ты могла сама зарабатывать себе на жизнь. Подумай-ка, если бы Дафэн знала какое-нибудь ремесло, ее положение было бы намного лучше. Она могла бы уйти от этого типа и сама зарабатывать на хлеб. Если бы так, то ей вообще не нужно было бы выходить за него замуж.

– Это значит, что если я буду учиться, то не стану такой, как Циньчжу?

– Конечно.

– А отец и мать позволят мне пойти в школу?

– Я с ними поговорю, попросим помочь и твоего дядю.

– А как же сестра?

– Это другой вопрос. Так или иначе нужно искать выход. Если постараться, наверняка можно что-нибудь придумать. Однако нельзя решать сгоряча. Сейчас мы с тобой уже кое-чего добились. Мы приняли твердое решение, что тебе нельзя быть такой, как Дафэн, тем более подражать Циньчжу. Ты должна стать женщиной нового Китая, стать женщиной новой эпохи. Ты должна быть независимой и самостоятельной. Понимаешь, как это здорово!

Сюлянь вся ушла в занятия. Каждый день к тому времени, когда солнце заходило за гору, она выучивала несколько десятков иероглифов. Ей казалось, что они похожи на скачущих красных коней, которые могут привезти ее в новое общество. Там нет ни потаскушек, ни опиума и не разрешается дочерей просто так выдавать замуж, чтобы потом над ними издевались. В том новом обществе всюду такие же образованные люди, как учитель Мэн. Ей казалось, что и она стала частицей нового Китая, перестала быть мелким, незначительным человеком, освободилась от старой смердящей жизни и вступила в новую лучезарную эпоху.

Наступила осень. Семья Фан собрала вещи и готовилась возвращаться в Чунцин. Они долго возились с узлами и не успели вовремя уехать. Однажды после полудня без всякой воздушной тревоги появились вражеские самолеты и сбросили на городок целую серию бомб. Никто так и не понял, что бомбил противник. Обычно сюда, в район теплых источников, приезжали туристы. Здесь же располагались дачи богатых людей. Ходили слухи, что несколько богатеев накопили в этих местах огромное количество нефти, намереваясь продать ее на черном рынке. Японские лазутчики, возможно, приняли эти баки с нефтью за военные склады и донесли об этом.

Грохот взрывов, снова гибель многих людей, а нефтехранилища так и остались невредимыми.

Семья Фан жила на берегу небольшой речушки. Когда началась воздушная тревога, никто из них не успел укрыться в бомбоубежище. Все побежали в поле и залегли за большим камнем на берегу.

Все лежали вместе, кроме Тюфяка. Ему надоели тучи комаров, которые вились около камня, и он неторопливо побрел вдоль реки. Услыхав в небе гул, он безразлично задрал голову, подумав про себя, что это, наверно, летят на Чунцин и здесь сбрасывать бомбы не будут. Зрелище было красивым. В чистом синем небе летело несколько серебряных самолетов. Стали стрелять зенитки, в воздухе появились маленькие белоснежные облачка. Однако ни один снаряд не попал в цель. Лопухи! Тут тоже надобно, чтобы кто-нибудь вмешался!

Самолеты знай летели себе вперед. Тюфяк сел под свое любимое дерево.

– Летят дальше, – бормотал он себе под нос, – бабахнут разок, сколько же разрушится домов, сколько погибнет людей! Это тебе не игрушки! Когда же мы сможем рассчитаться с ними за все?

Самолеты развернулись обратно. Тюфяка это удивило. Может, они летят бомбить Наньвэньцюань? Все же лучше спрятаться. Он встал, глядя на выстроившиеся углом серебряные самолеты, которые с гулом летели в его сторону. Это было красивое и жутковатое зрелище. Зенитки в них не попадали. Надо быстро бежать, а то еще ненароком сбросят бомбу. Бежать к камню, не стоять под деревом, вдруг бабахнет.

Тюфяк побежал. Он слышал свист бомбы. Взрыв – земля словно перевернулась. Еще одна бомба со свистом полетела вниз. Его барабанные перепонки готовы были лопнуть. Он бежал без оглядки. Огромный булыжник, поднятый взрывом, просвистев в воздухе, попал ему в голову...

Баоцин нашел его недалеко от большого дерева, под которым он так любил отдыхать. Он лежал ничком, распластавшись на земле. Баоцин стал расталкивать его.

– Брат, брат, очнись!

Тюфяк не отвечал.

Он перевернул Тюфяка на спину. Крови не было, не было и раны – заснул. Он наверняка заснул, а то, может, напился пьяным. Баоцин приподнял его, прислонил к себе. Голова Тюфяка повисла, как куль.

Баоцин не верил, что брат умер. Он приблизил лицо к ею рту. Тюфяк уже не дышал. Губы стали холодными и застывшими, руки ледяными. Он был мертв.

Подбежала Сюлянь и зарыдала. Баоцин осторожно положил брата на траву и стал отгонять веером мух, ползавших по безжизненному лицу.

– Брат, брат, почему именно ты...

Сюлянь побежала сказать матери. Та тоже заголосила. Пришли соседи, плакали, выражали соболезнования. Они окружили Баоцина, а он стоял как истукан возле тела брата, молчал и не мог двинуться с места. Его глаза горели гневом и скорбью, они были сухи, без единой слезинки.

Почему именно Тюфяк, его старший брат? Многие годы он находился иа иждивении Баоцина, но каждый раз и трудную минуту всегда его выручал. Он был талантлив, добр, разве что немного брюзглив; мог аккомпанировать, петь, владел техникой исполнения. Бедный Тюфяк! Он более- всего боялся умереть на чужбине, и вот теперь именно он убит в горах, вдали от родных мест...

– Солнце давно зашло за гору; высоко в черном и Мрачном небе светилась луна. Соседи разошлись по домам. Лишь Баоцин все еще стоял возле тела брата. Когда уже стало рассветать, пришла Сюлянь. Потянув отца за рукав, она тихонько проговорила:

– Папа, пошли, надо отнести его домой.