Сказители

Глава 25

Через неделю к Баоцину ввалилось шестеро вооруженных парней. Они поднялись на второй этаж и взяли его под стражу. Потом пришел Чжан Вэнь, свернул замок с двери комнаты Сюлянь и велел ей идти вместе с ним.

Сюлянь при виде Чжан Вэня и плакала, и смеялась. Но, увидев пистолет и свору его людей, она осталась сидеть на кровати, не в силах двинуться с места.

– Сюлянь, пойдешь со мной, – сказал Чжан Вэнь в приказном тоне. Лицо его было мертвенно-бледным.

Она не шелохнулась.

– Пошли, возьми с собой все свои вещи и украшения. – Он говорил приказным тоном. Его резкий голос резал слух.

Она по-прежнему не двигалась.

Он занервничал.

– В чем дело? Что с тобой?

– Я должна попрощаться с отцом, ты не должен пугать его пистолетом, – сказала Сюлянь. Она уже приняла решение.

– Ты ведь мой человек. – Чжан Вэнь встревожился.

– Я твой человек, и ребенок твой. – Сюлянь показала на живот. – Только я не могу просто так уйти, я должна сказать об этом отцу. Он... он мой... – Она закусила губу.

– Пошли, – торопил Чжан Вэнь, – нечего болтать ерунду! Тратим время зря! Забирай свои украшения.

– Я пойду с тобой, и украшения не забуду. Но я обязательно должна сказать об этом отцу. Ты можешь пугать его пистолетом, я не могу.

– Отдай мне сначала украшения, – нервничал Чжан Вэнь.

– Нет. Я сначала должна увидеться с отцом.

– Ладно, иди.

Сюлянь не помнила, как она вошла в комнату отца.

Баоцин был предельно спокоен, как будто ничего не произошло. Он сидел на стуле. Двое парней стояли напротив, наставив на него пистолеты. Он безучастно посмотрел на Сюлянь, лицо его не выражало никаких чувств, будто то, что случилось, не имело к нему никакого отношения.

Она сделала несколько шагов, а потом, уже не контролируя себя, бросилась к отцу. Сюлянь многое хотела бы ему поведать, да не могла вымолвить ни слова. Она стала перед ним на колени и заплакала. Наконец, не переставая всхлипывать, она с большим трудом выговорила:

– Папа, напрасно ты меня любил. Отпусти меня, я не могу не пойти.

Баоцин не мог ничего сказать. Его руки крепко сжимали стул и дрожали. Неожиданно он холодно усмехнулся и сказал:

– Иди, иди, иди. Когда девушка вырастает, ее не удержишь. Иди.

Подошел Чжан Вэнь. Не посмотрев на Баоцина, он схватил Сюлянь за руку:

– Пошли.

Она взяла одежду, украшения и, опустив голову, вышла вместе с Чжан Вэнем. Уже за воротами она глянула на небо. Там, в вышине, летела птица. И Сюлянь подумала: как ни говори, а я все же стала свободной, как та птица.

Чжан Вэнь привел ее в маленький переулок, где все дома были разрушены бомбежками. Тем не менее кое-где в развалинах еще ютились люди. У одних домов отвалилась стена, у других снесло крышу. В небольшой развалюхе нашлась маленькая комнатка, похожая на спичечный коробок. Одна стена от взрыва покосилась и отошла от потолка, отчего в комнате было удивительно светло. В ней стояла бамбуковая кровать, два бамбуковых стула и бамбуковый стол.

– Вот это и есть наш дом, – сказал Чжан Вэнь.

Сюлянь пришла в ужас. Уж очень страшной выглядела эта комнатка, всюду бегали крысы, ползали клопы. Однако ей не хотелось, чтобы он заметил ее душевное состояние.

– Наш дом не так уж плох, – сказала она. Сюлянь надеялась, что Чжан Вэнь будет относиться к ней хорошо и скрасит горечь разлуки с отцом.

На кровати лежал сверток, который она принесла с собой. В основном это были чулки да туфли. Вспомнив, что в кармане есть кое-какие драгоценности, она их вынула и положила на ладонь.

– Возьми, мне они ни к чему.

При виде золота его глаза загорелись. В знак благодарности он обнял ее.

Они обсудили, как убрать комнату. Сюлянь высказала множество всяких идей. Комнатка маленькая, как игрушечная. Надо хорошенько ее прибрать на тот случай, если придут знакомые н нужно будет угостить людей чаем. Сюлянь собиралась начать новую жизнь. Когда будет комната побольше, переедем туда. Эти мысли радовали ее, и печаль на ее лице постепенно рассеялась. Даже в комнате, похожей на коробок, где отсутствует часть стены, тоже можно жить.

Они пошли пообедать в маленький ресторанчик, после чего Чжан Вэнь поделался с ней своими планами. Лучше всего каждый день питаться вне дома, сказал он. На это денег должно хватить. Комната уж больно мала; если в ией еще и готовить, то вообще негде будет повернуться. Чжан Вэню не хотелось, чтобы в комнате, где они спят, пахло кухней. Сюлянь в душе одобряла это, поскольку не умела готовить. Хорошо бы всегда питаться на стороне. А драгоценности пусть продаст, вот и будут деньги. Совсем не дурно. Сюлянь обрадовалась.

Они отправились за покупками и приобрели комплект толстых одеял с сычуаньской вышивкой и две подушки. Теперь комната стала выглядеть немного приличней. Новые одеяла были очень красивы. На лице Сюлянь появилась улыбка, стало как-то веселей на душе.

Дни бежали очень быстро. Жизнь текла как маленький чистый ручеек, берега которого были покрыты полевыми цветами. Журча, она протекала мимо. В маленьком царстве Сюлянь тоже светило солнце и веял легкий ветерок. Она не обращала внимания на ужасающий запах плесени, смрад от помоев и трупов, на шнырянье огромных крыс. Когда Чжан Вэня не было дома, Сюлянь вязала одежду для будущего ребенка, прибирала комнату. Она напевала мелодии из сказов, которые когда-то исполняла, гладила увеличивавшийся день ото дня живот и испытывала несказанную радость. Будет ребенок, какое счастье!

Чжан Вэнь был доволен своей пленницей, его друзья часто приходили посмотреть на нее. В подобных случаях невеста, которая не была официально замужем, оказывалась в довольно затруднительном и щекотливом положении. Отец никогда прежде не разрешал ей с кем-либо общаться, поэтому она не знала, как принимать гостей. В маленькую комнатку разом набивалась целая ватага мужчин, она была среди них единственной женщиной. Они считали, что все исполнительницы сказов под барабан – девицы дурного поведения, и, естественно, не могли относиться к ней как к порядочной женщине. Как только они приходили, Сюлянь охватывал страх, она боялась и слово вымолвить. Если проявить вежливость, но отнестись к гостям прохладно, они будут недовольны, и Чжан Вэнь устроит ей скандал. Если оказать им теплый прием, Чжан Вэнь с ума сойдет от ревности и все равно обрушится на нее с бранью. Публика приходила большей частью распущенная. Достаточно было Чжан Вэню отвернуться, как они пускали в ход руки. Тесная комнатенка, полно народу, как тут увернешься?

В тот же день, когда Чжан Вэнь увел Сюлянь, тетушка Фан перевезла Дафэн и Сяо Лю к себе. Она хотела, чтобы внук находился при ней, это ее тешило. Что же до Сюлянь, то пусть живет как хочет, ее это не волновало. Тетушка всегда считалась с реальностью. Если с девушкой случилась некрасивая история, ничего особенного в этом нет. Может, ей самой так хочется. Муж болван, сам виноват, что так получилось. У нее появился внук, есть и вино, а остальное – пропади оно пропадом.

В последнее время Баоцин был молчалив и замкнут. Его охватила тоска. Он перестал огрызаться, когда его ругала жена. Если кто-нибудь спрашивал про Сюлянь, он говорил, что она нездорова, или переводил разговор на другую тему, нахваливал внука. Друзья щадили его и никогда не вели ненужных расспросов. Однако встречались и бестактные люди, которых раздирало любопытство.

Баоцин по ночам ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть. С уходом Сюлянь в доме стало как-то пусто. Как она его огорчила! Когда его обманывали другие, он еще мирился с этим, но как могла Сюлянь, его любимая дочь, так поступить? Этого он вынести не мог. При одной мысли о ней сердце у него болело, будто его кололи ножом.

Он не относился к числу тех, кто сгибается под

ударами судьбы. Баоцин понимал, что, может быть, всю жизнь будет страдать, но от ответственности за судьбу дочери не откажется. В любой момент он готов отдать все свои силы, чтобы помочь ей. Рано или поздно Чжан Вэнь если не бросит ее, так продаст. Он должен найти Сюлянь, знать каждый ее шаг и, если потребуется, спасти ее. У Баоцина не хватало сил идти против Чжан Вэня и его банды напролом, но он мог в нужный момент подать своей дочери руку помощи. Пришлось потратить известную сумму, чтобы разузнать, где они поселились. Приходившие с донесением люди подробно рассказывали о сложившейся ситуации и даже весьма красочно описали, как выглядит их дом, как Сюлянь там устроилась и прибралась, как к ней липнут дружки Чжан Вэня.

Баоцин представил, как Сюлянь сидит в своей развалюхе, и у него защемило сердце. Чтобы снять нормальное жилье, деньги были, но перспектива вновь вести переговоры с Чжан Вэнем – этим негодяем и подонком – отбивала всякую охоту что-либо предпринимать даже ради дочери.

Лучше было бы все забыть. Но как? Сюлянь была частицей его самого. Баоцин ненавидел Чжан Вэня, но, когда ему было особенно тошно, он не мог выкинуть из головы выросшую у него на руках дочь. Он хотел все свои надежды и чувства перенести на внука. Но каждый раз, нянча на руках толстопузого мальчугана, он невольно начинал нервничать, вспоминая, что Сюлянь беременна и вскоре у него появится еще один внук – ребенок Чжан Вэня!

Он всячески пытался забыть Сюлянь и ее кавалера. Были неотложные дела и поважнее. Предстояло продумать, как вызволить Мэн Ляна. С этими мыслями он обычно вставал, и в нем сразу же вспыхивала ненависть. Даже если у него останется всего лишь один фынь, последний вдох, последнее усилие, он все равно будет думать, как спасти друга – настоящего друга Мэн Ляна. Он давно предупреждал Баоцина о Сюлянь, теперь остается лишь пенять на себя. Жаль, что не понял тогда ничего. Мэн Лян во многом ему помог, вдохновлял его, предоставил возможность послужить отечеству.

Теперь мысль о спасении Мэн Ляна зажгла в душе Баоцина новое пламя. Он перестал чувствовать себя беспомощным, уже не печалился, как раньше, а всей душой, всеми помыслами обратился к новой цели своей жизни. Он всюду ходил, разузнавал, обращался к чиновникам, тайным агентам, везде платил, выясняя, куда, в конце концов, могли упрятать Мэн Ляна.

От вопросов Баоцина чиновники невольно вздрагивали, испытывая явный страх.

– Лучше в это дело не вмешиваться, – предупреждали они.

По их поведению можно было понять, что он напрасно тратит силы.

Некоторые прямо ему говорили, что бегать по поводу этого странного писателя может только сумасшедший. Только теперь он понял, что даже его близкие друзья и соратники ничем ему помочь не могли. Вопрос упирался в местную власть. Чиновники преподали ему урок, не осмеливаясь называть вещи своими именами. Они крутили вокруг да около, напуская туман так, что трудно было в чем-либо разобраться. Один человек ему сказал:

– В военное время только те, у кого есть оружие, имеют власть. Когда гремят выстрелы, гражданские чиновники перестают быть в почете.

Баоцин, приняв все это к сведению, отправился искать тех, у кого было оружие. Он нередко выступал с частными концертами в кругу офицеров и со многими из них был знаком. Они были весьма обходительны, отмечали его талант. Вот теперь-то они могут пригодиться, нужно только поискать. Услыхав просьбу Баоцина, эти люди, как правило, ссылались на занятость или, в лучшем случае, для переговоров с ним посылали вместо себя своего секретаря. Вскоре Баоцин у не нужно было даже раскрывать рта, поскольку их ответы стали уже стереотипными: «Драматурги, писатели – люди ненадежные. Вообще-то пора с ними разделаться, чтобы меньше было хлопот». Как-то раз один офицер в высоком чине с любопытством посмотрел на Баоцина и зло спросил.

– Тебе что, жить надоело, смерти решил поискать? Пой-ка лучше свои сказы, старик! Драматургом больше не занимайся. Пусть он лучше будет в тюрьме.

Баоцин поклонился и вышел. Он ничего не мог поделать. Правы в мире так изменились. Китайцы с древнейших времен уважали письменное слово, даже танский император Сюаньцзун не смел обижать поэта Ли Бо. А ныне военные осмеливаются хватать ученых и сажать их в тюрьму. Не исключено, что Мэн Ляна уже нет в живых. Его внезапно охватил страх. Баоцин остановился. Что же это за правительство? Разве у нынешнего вождя меньше мудрости, чем у Мэн Ляна? Он торопливо оглянулся по сторонам, боясь, что кто-нибудь сможет прочитать его мысли, и ускорил шаг.

В тот же день, вечером, Баоцин отправился на поиски тех друзей Мэн Ляна, что бывали в театре. Они поведали ему что тоже разыскивают Мэн Ляна, в надежде вызволить его, но пока так и не могут узнать, где его держат. Считали, что он еще жив. Большего они и сами не знали. Возникла идея дать объявление в газете о розыске и подождать, не откликнутся ли те, кто знает его местонахождение. Но цензура такого объявления не пропустила. Однако они не падали духом, нужно было продолжать поиски. Один молодой человек отвел Баоцина в сторону и сказал:

– Не следует действовать слишком откровенно, иначе все будут знать, что мы хотим его спасти, а тогда агентура, вполне возможно, захочет с ним покончить. С другой стороны, если мы не мобилизуем в его защиту массы, надежд на его спасение не будет никаких. Сейчас необходимо быть крайне осторожным.

Баоцин мало что из этого понял. Он лишь усвоил, что этот молодой человек хочет, чтобы он, Баоцин, не лез напролом, боясь, что это может повредить Мэн Ляну.

Ночью он лежал на кровати и не переставал думать. Дело было и в самом деле сложным. Прежде ему казалось, что для того, чтобы воевать, нужно обязательно иметь силу. Если бы в Китае каждый человек был сильным и крепким, то наверняка можно было бы победить Японию, после чего в Поднебесной воцарился бы покой, и все бы зажили в свое удовольствие. Он потер бритую голову. Но все, очевидно, значительно сложнее. Японию еще не победили, а сами-то до чего докатились! И в каком положении оказался Мэн Лян! Мэн Лян всем сердцем призывал людей любить свою страну, всем сердцем хотел, чтобы страна была богатой и могучей, а власти запрятали его в тюрьму, А Чжан Вэнь, этот негодяй, гуляет на свободе. Что же это за мораль?

Он лежал ничком, уткнувшись лицом в подушку. Чего ради, собственно говоря, тратить усилия и думать об этом. Ему хотелось заснуть и забыть обо всем. И так голова раскалывается, зачем еще растрачивать свои душевные сипы? Лучше всего, как жена, быть с придурью и целыми днями ходить пьяным. Только она могла в такие времена чувствовать себя легко и свободно. Вот уж кто действительно жил без печали и забот.

Баоцин находился в полном изнеможении, и у него просто не было сил волноваться и о чем-либо думать.

На следующий день, утром, он поднялся очень рано. Настроение у него улучшилось, да и бодрость восстановилась. Удивительным свойством все-таки обладает сон. Он жив, с ним осталась его способность работать. Жизнь стала казаться ему не такой уж плохой. Он взял на руки внука. Малыш расплылся в улыбке я от удовольствия затукал.

Баоцин посмотрел на жену, она сидела на стуле, рядом с ней стояла бутылка вина.

– Бабушка, – сказал Баоцин с горькой усмешкой, – до чего же ты счастливая!

– Я-то? – переспросила жена, лузгая семечки. – Если бы я действительно была счастлива, то не родилась бы в такие годы.

Баоцин совершенно не ожидал услышать такое. Ого, оказывается, н она иногда шевелит мозгами.