Сладкое искушение

Глава 9

Раздражение гудело у меня под кожей. Джулия спокойно посмотрела на меня, думая, что знает все. Это было преимущество молодости — верить, что ты знаешь, как устроен мир, и быть уверенным, что сможешь привести его в соответствие со своими идеалами. Скоро она поймет, что идеалы это всего лишь подростковая глупость.

— Давай же, — процедил я сквозь зубы, не желая спускать на нее разочарование последних нескольких месяцев.

В конечном счете, это была моя вина за то, что я позволил этот брак, думая, что восемнадцатилетняя девушка может стать женой и матерью. Мысль о том, что Джулия может стать Гайей 2.0, перевернула мой желудок.

Джулия открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но я бросил на нее предостерегающий взгляд. Ей нужно научиться вовремя затыкаться. Она поджала губы, но промолчала.

Сначала я отвел ее в комнату Даниэле. Я открыл дверь, но свет включать не стал. Кровать Даниэле была пуста.

— Где он? — взволнованно прошептала Джулия, пересекая комнату и направляясь к кровати.

Мое сердце сжалось. Повернувшись на ботинках, я вышел и зашагал по коридору. За мной последовали шаги, и рядом со мной появилась Джулия.

— Кассио?

Я ничего не сказал — не мог.

Дверь в последнюю комнату слева была приоткрыта, как я и предполагал. Я толкнул ее и открыл. Свет, льющийся внутрь, освещал маленькую фигурку Даниэле на огромной двуспальной кровати. Он свернулся калачиком на одеяле, наполовину укрытый своим собственным. Я глубоко вздохнул, ненавидя чувство вины, сжимающее мои внутренности. Гнев на Гайю был эмоцией, с которой я мог справиться лучше.

Я чувствовал на себе взгляд Джулии, несметное количество вопросов, которые она хотела задать. В тишине комнаты даже ее невысказанные слова раздражали меня. Она сделала несколько неуверенных шагов к Даниэле. Моя рука метнулась вперед, сжимая ее предплечье с большей силой, чем предполагалось. Она поморщилась, глядя на меня с такой болью, которая не имела ничего общего с моей твердой хваткой. Я тут же отпустил ее и прошел мимо нее к кровати. Какое-то мгновение я смотрел на заплаканное лицо сына. Ему было всего два года три месяца, в том возрасте, когда слезы еще ничего не значат. Очень скоро все поменяется.

Я наклонился и осторожно поднял его, стараясь не разбудить. Всякий раз, делая это, он вырывался и снова начинал плакать. Однако он не проснулся. Его крошечная головка прислонилась к моей груди, когда я прижал его к себе, укутав одеялом.

Джулия молча последовала за мной, когда я вышел из спальни и нёс Даниэле в его комнату. Я положил его на кровать, накрыл одеялом и легонько погладил по головке. Чувствуя, что Джулия наблюдает за мной с порога, я выпрямился и направился к ней. Она отступила назад, чтобы я мог закрыть дверь.

Джулия внимательно посмотрела мне в лицо, и на ее лице отразилось сочувствие.

— Он всегда приходит к тебе в спальню по ночам?

— Это спальня не моя, — выдавил я. — Гайи. Я сплю в хозяйской.

— Ох, — на лице Джулии отразилось замешательство. — Ты не делил спальню со своей покойной женой?

Я стиснул зубы, пытаясь подавить свой гнев и, что еще хуже, тяжелое чувство печали.

— Нет, — я направился в комнату Симоны. Джулия поспешила за мной. Она не могла это оставить. Она была слишком любопытна.

— Потому что ты не хотел делить постель?

Я сверкнул глазами.

— Нет. Потому что Гайя этого не хотела. А теперь прекрати задавать вопросы.

Мой голос был резким, угрожающим — тон, предназначенный для солдат, которые мне не нравились, определенно не для моей жены.

Я отвернулся от обиженного лица Джулии. Моя хватка на ручке была сокрушительной, когда я толкнул дверь. Не дожидаясь Джулии, я пересек комнату и направился к кроватке. Симона крепко спала. Часть тьмы в моей груди рассеялась, но не вся. Я даже не мог вспомнить время, когда мои мысли не были во власти тьмы. Я погладил пухлую щечку дочери большим пальцем, потом наклонился и поцеловал ее в лобик. Я уже собирался уходить, когда Джулия заговорила:

— Что насчет радионяни?

Я замер. Она была права. Сегодня Сибилла или одна из горничных впервые не остались на ночь. Они всегда брали радионяню на ночь. Крики Симоны все еще будили меня, и она успокаивалась только тогда, когда я брал ее на руки. Вернувшись к кроватке, я схватил со столика радионяню. Возвратившись в коридор и закрыв за собой дверь, я спросил:

— Откуда ты знаешь?

Джулия пожала плечами.

— Я читала про радионяни, увидев, что она там лежит, подумала, что они нам пригодятся, — она прикусила губу. — Ты никогда раньше не брал ее с собой?

Я уставился на маленькое устройство.

— Нет. Гайя или Сибилла брали ее по ночам… — я замолчал и протянул монитор Джулии.

Она взяла радионяню, слегка нахмурившись.

— Он должен улавливать малейший звук, но если Симона не начнет плакать, тебе не нужно вставать.

Джулия только кивнула, ничего не сказав, поняв, что она хочет что-то сказать. Я был рад ее молчанию. Я кивнул в сторону коридора.

— Пойдем спать. Мне нужно рано вставать, и Симона, вероятно, разбудит нас сегодня ночью несколько раз.

Я повел Джулию в главную спальню, гадая, как долго она захочет там спать, прежде чем переберется в одну из гостевых спален. Я включил свет и жестом пригласил Джулию войти. Она проскользнула мимо меня в огромную комнату. Она с любопытством огляделась. Три ее чемодана ждали у двери в гардеробную.

— Я сказала Сибилле, что ты, наверное, захочешь сама разложить свою одежду.

— Да, спасибо. Так я буду знать, где что лежит, — рассеянно сказала она, подходя к окну и выглядывая наружу.

Было слишком темно, чтобы увидеть что-либо, кроме общих очертаний садов. Она выглядела миниатюрной, и мне пришлось подавить желание подойти к ней и коснуться ее плеч. Прошлой ночью ей пришлось смириться с моей близостью, но я не стал бы навязывать ей это снова.

Я прочистил горло, заставив Джулию обернуться. Ее взгляд упал на огромную кровать из темного дерева слева. Ее лицо слегка напряглось.

— Пойду приготовлюсь ко сну, — процедил я сквозь зубы и направился в ванную комнату.

Я даже не был уверен, что заставило меня нервничать сегодня вечером. Я был крепко ранен уже почти год. Подавлять нахлынувшие эмоции становилось все труднее и труднее. Только однажды я освободился от своего разочарования, и это было хорошо, так чертовски хорошо. Это привело к тому, что мои дети в конечном счете потеряли мать. Пытаясь остановить этот опасный ход мыслей, я начал чистить зубы и готовиться ко сну. Постель, которую мне придется делить с другой женщиной, которая меня не хочет.

Джулия все еще скрывала свое негодование лучше, чем Гайя. И все же она не могла чувствовать ничего, кроме обиды, учитывая, что ее заставили выйти за меня замуж. Ее чувства к тому, чтобы снова разделить со мной постель, были ясны как день.

Волнение. Ей не стоило волноваться. Несмотря на темный голод по прекрасной киске моей молодой жены, я был мужчиной, который в состоянии контролировать себя. Мне была отвратительна сама мысль, чтобы снова переспать с женщиной, которая меня не хочет. Годы, проведенные с Гайей, были достаточно плохими. Даже когда она обращалась ко мне за сексом — что случалось только тогда, когда у нее были скрытые мотивы — она никогда не хотела спать со мной. Она даже не думала обо мне, когда я трахал ее.

Новая волна ярости скрутила мои внутренности. Я выплюнул зубную пасту в раковину, умылся и переоделся в пижамные штаны. Мой гнев не уменьшился, когда я вернулся в спальню. Джулия переоделась в шелковую ночнушку, усыпанную крошечными подсолнухами. Она смотрела на фотографию белого пляжа, сделанную из моего летнего домика на острове Лонг-Бич в прекрасный весенний день. Картина должна была воззвать к спокойствию внутри меня.

Напрасно. Было неразумно злиться из-за ее выбора гардероба, особенно когда она выглядела исключительно красивой в своем платье, но я был зол.

— Разве я не говорил тебе, чтобы ты избавилась от этих зверств с подсолнухами?

Джулия подскочила и резко обернулась. Ее волосы гладкими локонами рассыпались по обнаженным плечам. Ее глаза были широко раскрыты, такие же голубые, как небо на фотографии над ее головой.

— Прошу прощения?

Еще больше гнева, который даже не был направлен на Джулию, все еще ревел в моей груди с тех пор, как я увидел Даниэле на кровати его матери. Каждую ночь он приходил туда, как бы часто я ему ни запрещал.

— Я прислал тебе новую одежду. Я ожидаю, что ты будешь ее носить.

Джулия вздернула подбородок.

— Хотя я понимаю, что тебе нужно, чтобы я выглядела как леди на публике, я не понимаю, почему я не могу носить одежду, которую люблю, вне. Только то, что я теперь твоя жена, не значит, что я больше не я. Я не стану кем-то другим только потому, что тебе не нравится, кто я есть. Ты сам решил жениться на мне. Ты не можешь превратить меня в жену, которую хочешь. Ты не можешь контролировать все, даже если думаешь, что должен.

Что она знала?

Я направился к ней.

Она откинула голову назад, встречая мой яростный взгляд. По ее коже пробежали мурашки, а соски затвердели, напрягаясь под тонкой тканью ночнушки.

— Это так и? Я контролирую сотни людей и целый город, но ты думаешь, что я не могу контролировать тебя? — я шагнул ближе, прижимая Джулию к стене.

— Перестань меня запугивать, — сказала она, пытаясь пройти мимо меня.

Я вытянул руку, уперся ладонью в стену рядом с ее головой, заключая ее в клетку.

— Ты будешь подчиняться мне.

Она посмотрела на мою руку, потом подняла глаза. Она подошла ближе, пока мы почти не соприкоснулись, сбивая меня с толку.

— Что ты будешь делать, если я не подчинюсь?

Этот проклятый клубничный запах заполнил мой нос. Обхватив ее рукой за талию, я притянул ее к себе и наклонил голову для резкого поцелуя. Она застыла в моих объятиях, хватая ртом воздух. Какого хуя я делаю?

Я застыла, застигнутая врасплох его внезапной близостью. Как он мог поцеловать меня, когда был зол?

Он развернулся с резким выдохом и отошел на несколько шагов, прежде чем бросил на меня осторожный взгляд.

— Тебе нечего бояться. Я не буду навязываться тебе силой. Прошлая ночь была необходима, но я не буду докучать тебя, пока ты сама этого не захочешь.

Он снова казался усталым, будто был уверен, что я никогда этого не захочу. Что произошло между ним и его женой? Я отодвинула мысль о ней на задний план, а вместе с ней и сопутствующее беспокойство.

Я должна была что-то сказать, но была ошеломлена ситуацией, поцелуем, который все еще отражался на моих губах, взглядом в глазах Кассио. Я чувствовала себя так, словно меня подхватило течением, которое закручивалось все быстрее и быстрее, оставляя меня дезориентированной. Вчера утром я была собой, восемнадцатилетней девушкой, любившей рисование и пилатес. Теперь я была женой, мачехой, светской дамой рядом с Младшим Боссом. Со всеми моими новыми ролями, было ли еще место для меня?

Кассио посмотрел на меня, медленно кивая, будто мое выражение лица дало ему ответ на вопрос, который он даже не произнес. Он подошел к кровати и опустился на нее. Его широкие плечи и спину покрывали длинные тонкие вертикальные шрамы, которых я раньше не замечала. Многие из них.

Я подошла к нему, чтобы получше рассмотреть. Кассио ничего не ответил, только взглянул на меня. Я указала на один из шрамов, затем слегка коснулась его, но через мгновение отдернула руку.

— Ты можешь потрогать их, — спокойно сказал Кассио, но в его голосе прозвучали резкие нотки.

Я провела кончиками пальцев по шрамам на его лопатках и спине. Некоторые отцы пытали своих сыновей, чтобы сделать их сильными. Кассиобыл силен и жесток. Был ли причиной этого его отец?

— Кто это сделал? Твой отец?

Кассио покачал головой. То, как он смотрел на меня, заставило меня покраснеть. Я даже не была уверена почему.

— Когда я был примерно в твоем возрасте, несколько моих людей и я попали в плен к Братве. Они выпороли меня, прежде чем перейти к другим методам пыток.

У меня пересохло во рту от его клинического тона.

— Боже мой, это ужасно.

Я присела рядом с ним на край кровати. Его мускусный запах заставил меня наклониться ближе, провести носом по его коже и попробовать ее на вкус. Что за нелепая мысль.

— Почему ты решила, что это сделал мой отец?

— Потому что именно так многие члены мафии делали своих сыновей сильными. Ты же знаешь моих дядей… жестокое обращение с детьми их любимый вид спорта.

Взгляд Кассио задержался на маленьком шраме на моем колене, затем переместился на другой конец бедра и на предплечье. Они не были заметны, но, сидя так близко, как мы, их нельзя было не заметить.

— У меня тоже есть один на плече, — сказала я, поворачиваясь, чтобы показать ему шрам. — Четыре шрама. Не так уж много по сравнению с тобой.

Что-то в его взгляде заставило мой пульс участиться, что-то темное таилось в его глубине.

— Эти шрамы, — пробормотал он. — Твой отец сделал их?

Ох. Теперь я поняла его взгляд.

— Нет, — быстро ответила я и, не раздумывая, положила свою руку на его. Его взгляд опустился на наши руки, потом снова на меня. — Он никогда не бил меня. Он меня просто обожает.

Это прозвучало напрасно, но это была правда. Мой отец, конечно, был жестоким человеком, но не дома, не для меня и моей матери.

Кассио усмехнулся.

— Понимаю, почему он тебя обожает.

Я прикусила губу, удивленная его словами.

— Кто тогда оставил тебе эти шрамы?

— Когда я была маленькой, я любила лазить по деревьям. У нас в саду росло несколько старых высоких деревьев. Мне нравилось взбираться на них. Я не должна была этого делать, но все время ускользала. Однажды я не обратила на это должного внимания и упала. Я сломала несколько костей и прорезалась колючим кустом под деревом. Все. После этого папа срубил все деревья.

— Ты говоришь так, будто Феликс хороший отец, что противоречит тому мнению, которое я собрал о нем как о человеке.

Я не обиделась на его слова. Папа не пользовался уважением своих Младших Боссов. Кристиан не раз жаловался на это.

— Ты ему тоже не очень нравишься.

Кассио рассмеялся глубоким грудным смехом, заставивший меня улыбнуться.

— Он отдал мне тебя. Какой странный способ показать мне свое презрение.

Наши руки слегка соприкоснулись. Он был таким теплым, высоким и сильным. С его щетиной, квадратной челюстью и острыми скулами, он был воплощением мужественности. Я всегда считала себя девушкой, которая полюбит танцора балета, ботаника в очках, искушенного шахматиста. Я так сильно ошибалась, потому что тело Кассио нажало на все нужные кнопки. Мой взгляд задержался на татуировке Фамильи на его груди, прямо над сердцем.

Я провела пальцем по замысловатым буквам, даже не думая об этом. Волосы на его груди щекотали кончики моих пальцев и посылали трепет в каждое нервное окончание моего тела. Кассио замер от моего прикосновения, но его глаза обожгли меня. Я хотела его, хотела снова почувствовать его сильное тело на себе, его щетину, царапающую внутреннюю поверхность моих бедер, горячие губы между моих ног.

Жар затопил меня.

Я подняла голову. Грудь Кассио тяжело вздымалась. Он даже не пошевелился. Он ждал, что я что-то скажу, что-то сделаю, но я не знала, как это сделать. И снова это чувство ошеломления поразило меня.

Я опустила руку.

Кассио прочистил горло.

— Мне нужно рано вставать. Нам надо ложиться спать.

— Да, — быстро ответила я и встала на четвереньки, чтобы подползти к своей стороне кровати.

Резкий выдох Кассио заставил меня съежиться, осознав свое необдуманное движение. Я практически выпятила свою задницу и встала на четвереньки рядом с ним. Я практически видела, как срывается сдержанность Кассио. Со стоном он обнял меня за бедро и поцеловал прямо в ягодицу, прежде чем притянуть меня к себе. Мои губы уже приоткрылись от удивления, когда его язык проник в мой рот. Его большая рука накрыла мой затылок, удерживая на месте.

Мой пульс бился прямо между ног от обжигающего жара поцелуя Кассио, от ощущения его мускулистых бедер под моей задницей и растущего давления его желания ко мне.

Пронзительный крик прорвался сквозь наш пузырь. Мы отпрянули друг от друга. Кассио взглянул на радионяню.

— Симона.

Я оттолкнулась от его колен. Мои ноги были как резиновые, а трусики прилипли к центру.

Мое возбуждение испарилось в тот момент, когда я поняла, что это моя работа утешать плачущего ребенка и делать все, что требуется в подобной ситуации.