— Может, и завтра.
Мальчишки и девчонки возвращались из школы возбужденные и радостные. Они торопились. Наконец-то, подошло вплотную и стало зримо простым глазом воскресенье — день операции «Золотой Дракон».
— Румен, выйдешь погулять?
— Попозже. Есть важное дело.
Сегодня, сейчас он должен опробовать новое ракетное топливо. Но где, где? У них всегда кто-нибудь дома. И этот «кто-нибудь» обязательно заглядывает к нему, спрашивает «что делаешь?» И он никогда не закрывает двери — так весь дом превращается в большую комнату. В ней ты всегда не один. Единственным местом для научных опытов, как это ни странно и смешно, оставался туалет. Но и он отпадал. Румен вспомнил случай с Васко. Тот поджег какую-то горючую смесь, она вспыхнула и опалила мальчишку. Нет, туалет не годится — слишком тесен для стартовой площадки! На дворе? Не годится. Сразу набежит толпа — разведут базар. Можно было бы в старом сарае, но там полно лопат и кирок.
К удивлению, дома никого не оказалось. Румен обошел все комнаты, кухню, заглянул в чулан и даже в туалет. Позвал. Выглянул на двор. Никого! И это после обеда в субботу! Просто чудо! Будто кто нарочно все подстроил!
Изобретатель швырнул портфель в сторону и тут же принялся за дело. Еще два дня назад он припас узенькую консервную банку и гильзу. У него уже был готовый корпус ракеты из прессованного картона, с парашютом — по последнему слову техники. Но Румен не хотел их портить на опыт. «Если тяжелая банка хоть сдвинется с места, значит легкая ракета полетит». «Глупо! — отвечал ему другой, внутренний голос. — А если взорвется? Если устроишь пожар?» Румен установил банку на маленький трехногий стульчик, направил ее узкое отверстие в пустоту, к письменному столу. «Если взлетит, то стукнется в голую стенку…» Сходил на кухню, смочил в спирте шерстяную нитку. Продел фитиль через отверстие в гильзе. Сердце тревожно забилось. «Нет, все же, пожалуй, лучше пойти на двор…»
Дрожащей рукой чиркнул спичкой. Поднес к фитилю. Быстро спрятался за письменным столом. Прошла секунда, две, три… Ничего. Осторожно выглянул из-за стола. Фитиль погас. В комнате стоял запах спирта и горелой шерсти. Поджег снова. На этот раз огонек побежал по фитилю, но Румен нечаянно толкнул банку, она грохнулась на пол и покатилась. Банка угрожающе шипела, извергала черные струйки дыма… И в этот момент мальчишка вдруг услышал, как наружная дверь скрипнула и открылась.
— Что-то пахнет горелым! — донесся до него голос матери.
К счастью, тетя Роза сначала пошла проверить на кухню. Румен распахнул окно. Схватил банку. Обжегся и инстинктивно бросил ее. Банка еще раз грохнулась об пол и забренчала. Дверь в комнату распахнулась, и славный мальчишка выпрыгнул в окно.
— Румен!
И тут же тетя Роза увидела банку.
— Бомба! — крикнула ей бабушка Катина.
Обе женщины в панике бросились из комнаты вон.
— Боже мой, этот мальчишка убьет меня. Ну что же делать? Ведь сейчас придут Муревы!
Тетя Роза вдруг набралась храбрости и бросилась в комнату.
— Роза, куда ты? Постой!
Но тетя Роза уже схватила банку и с ужасом швырнула ее в раскрытое окно. На беду, бачка ударилась в раму, отскочила и упала ракетным соплом вниз. По паркету и ковру разлетелись пепел и дымящиеся куски фитиля. Второй опыт по ручному метанию звездолета вполне удался — ракета вылетела чуть ли не на середину Балканской улицы.
«Дзи-инь!»
Румен обернулся. Он был уже в другом конце улицы. Славный мальчишка готов был разреветься. «Ну вот и все! Кончено со мной! Навсегда!» Свернул за угол. Вышел на главную улицу. Отсюда начинался огромный и незнакомый город. Пойдет он теперь куда глаза глядят. Никогда, никогда уже не вернется назад. Мир большой. Он сделал шаг и вошел в этот мир. В кармане у него бренчало двенадцать стотинок, лежала одна бита и два шарика.
А пока славный мальчишка входил в большой мир, тетя Роза, обессилев, повалилась на кровать. Правда, она все же успела предварительно снять покрывало, чтобы не измять его.
— Ох, мое сердце…
— Выпей! Выпей вот валерьянки…
Бабушка Катина была уже тут как тут с пузырьком.
— Мама, ты посмотри нет ли там тлеющих углей? Проверь! Ах, где же Тодор? Где этот отец?
— Успокойся, Роза! Придет, придет он!
— Ох, скорей бы пришел! Открой окно, мама! Ох, скорей бы он пришел! Пусть придет и мой сладенький сыночек, уж я ему задам! Буду лупить, пока сил хватит, пока полегчает… Открой, открой окна! И двери! Сотри пыль со стен! Ах, как воняет! Что скажут люди?
Зазвонил телефон.
Тетя Роза проворно вскочила и опередила бабушку Катину.
— Алло!.. Алло!.. Кто это, алло?
Подула в трубку. На другом конце провода не отвечали. Странно, телефон в порядке, слышно, как там грохочет трамвай, ревут моторы машин.
— Алло!
Под окном раздался свист. Совсем некстати заглянул Оги. А на улице словно сотня чертей с трещотками плясала на листах кровельного железа Это малыши устроили ракетный матч — весело гоняли Руменову консервную банку. Бабка Катина показалась в окне и затеяла с Оги укоризненный диалог. Из ее слов мальчишка понял одно: Румен попал в большую беду.
— Алло! — последний раз крикнула в трубку тетя Роза. — Кто это?
— Я.
— А-а! Это ты? Ну, погоди, приди только домой, приди! Уж я тебе покажу! Весь дом превратил в конюшню! Выставил на посмешище! Или ты у меня станешь нормальным человеком или пропадай пропадом!
— Я домой не вернусь. Не волнуйтесь.
— Сейчас же иди домой! Ты слышишь?
— До свидания! Прощайте!
— Румен! Алло! Алло!.. Господи, когда же конец моим мукам?.. Ох, мама, да отстань ты со своей валерьянкой.
Она бы снова упала в обморок, но нужно было удалить пятна от копоти с ковра, вытереть пыль, сделать кекс. Потому что Муревы это такие…
Оги помчался сообщить новость Гоге. Райчо забил гол консервной банкой. Господин Коста вышел на балкончик и заорал на футболистов. Малыши схватили «ракету» и скрылись за утлом. Эвелина сидела на стуле, дома, у окна, и вышивала шелковый платочек для лотереи. Сашко пошел к репетитору на урок арифметики. Мирек старательно мыл деревянную посудину и никак не мог сообразить, зачем понадобилось Золотому Дракону это корыто, в котором он задает кроликам корм. Венци играл на скрипке, а Райничка мешала ему.
— И-их! Какая же это киносекция! Сегодня можно было бы сходить в кино. В нашем театре показывают кинокомедию. Может, и смешная.
А Румен в это время шел по улице. Медленно, медленно. Как все люди, у которых нет дома и спешить им некуда. Он глазел на витрины магазинов и крепко сжимал к кулаке оставшиеся драгоценные десять стотинок. Прошел мимо трех ларьков, и трижды ему хотелось купить бублик. Нет, тогда у него не останется ни стотинки… А кто знает, что ждет его впереди? Какие еще дела и трудности придется ему пережить?
Направился к стадиону.
— Ты куда, малый? — остановил его у ворот какой-то дядька.
— Так просто, хотел посмотреть.
— Тут нечего смотреть.
— Дядя, я из провинции. Мне хотелось бы взглянуть на стадион.
— Откуда ты?
— Из Казанлыка.
— Вот тебе на! Так мы, значит, земляки! Ты чей?
— Тодоров.
— Ха, говоришь, Тодоров? Тодоровы? Это какие же? На какой улице живете?
— Да… На главной… У пекарни.
— У старой пекарни. Ну, заходи, заходи, по гляди, да только не очень долго, а то я скоро буду закрывать ворота. У старой, говоришь, пекарни? А?
Румен торопливо взбежал по ступенькам. Он боялся, как бы этот дядька не увязался за ним и не стал бы еще расспрашивать о городе. Сел на скамейку. Он был единственным зрителем. Внизу, на беговой дорожке, тренировались двое скороходов. А рядом с ними трусцой бежал третий, одетый в плотный спортивный костюм. Скороходы смешно покачивались, и зады у них ходуном ходили.
— Стоп! Стоп! — крикнул человек в спортивном костюме. — Сбиваетесь с ритма! Смотрите! Вот так надо! Видите?.. Координация! Все дело в ритме и координации! Ясно?! А теперь — пошли!
Двое опять завертели задами.
— Вот так!.. Другое дело! Поднажмите! Темп! Темп! Следите за шагом! Раз, раз, раз! Стоо-оп! Вы уже перешли на бег. Никакого бега. Дисквалифицируют сразу! Пошел! Раз, раз, раз!
Румен ушел. Ему надоело смотреть на вертящиеся зады и слушать тренерское «раз, раз, раз!» Решил выйти через другие ворота. Но они были уже закрыты. Деваться некуда, придется снова проходить мимо дядьки. Что еще есть в Казанлыке? Он видел этот город только на карте. Водохранилище, но какое? Нет, надо самому бросаться в атаку.
— Дядя, кто эти там, на дорожке?
— Эти? — дядька затопал на месте, подражая скороходам. — Да ну их, сказать по правде, придурки. Так мне кажется. Но посылают их за границу… А там у старой пекарни…
— Дядя, здесь играют в футбол?
— Играют!
— А детей пускаете?
— С билетами, пускаем.
— Нет, я о другом. Разрешаете детям играть в футбол?
— Хо-о! Ишь ты, чего захотел! Вытопчете всю траву! Что вам, мало улицы? Здесь, земляк, играют только команды республиканского и международного класса. А там, у старой пекарни, был канатный магазин…
— Нет уже его. Канатный закрыли. Лопнул.
— Как так! Разве он был не государственный?
— Государственный, а обанкротился.
— Ай-яй-яй! Надо же!
— До свидания, дядя!
Обрадовавшись удачному избавлению от дядьки, он купил-таки бублик. Откусил разок. Сто-оп! Эх, поздно спохватился! Теперь уже и позвонить домой не сможет.
Пошел по улице вслед за потоком людей.
Странно! Неужели в этом городе живут бездетные люди? Дом прилепился к дому, окно к окну! Мальчишки все стекла перебьют, что останется взрослым? Интересно, где играют дети архитекторов? Почему нет ни одного детского стадиона, спортивной площадки, у входа в которые висела бы надпись: «Взрослым вход воспрещен!» Спортивный клуб «Балканский орел». Гм-м! До самой близкой от их улицы площадки — полчаса добираться. Несколько раз ходили туда, и только однажды она оказалась свободной. Только начали было играть в футбол, пришли верзилы. «Эй, пацанята, уматывайте отсюда!» В школьном дворе — то же самое: если не прогонит сторож, гимназисты придут…
Прошел через какой-то садик. Группа мальчишек играла в шарики. Ну и ну! Вот уж слабаки! Мазилы!
— Ты из нового кооперативного дома? — спросил его один из мальчишек.
— Нет.
— Первый раз вижу тебя. Из Софии?
— Не из села, конечно.
Румен достал из кармана два шарика и показал их на ладони.
— Продаю. Оба за две стотинки. На телефон нужно, — немного смутившись, признался он.
Мальчишка, который его спрашивал, подошел.
— Возьму один за две стотинки. Я же не обдирала. Хочешь с нами сыграть?
— Некогда. Тороплюсь. Важное дело.
И он ушел.
А ведь дядька сказал правду. Мальчишкам для игры остается только улица — маленькая, ничтожная полоска пространства. По Балканской сейчас не ходят автомобили. Но и эта прелесть потихоньку-полегоньку исчезает. Люди покупают машины. Их уже четыре или пять — целыми днями торчат перед домами. Улица превращается в гараж, а каждый собственник машины — в господина Косту.
Смеркалось. Серые тучи затянули небо. Всю неделю этих паршивцев не бывает, а как только подходит суббота — тут как тут. Ползут, спешат. И они против мальчишек, отнимают у них сладкое время отдыха. Эх, хоть бы сегодня и завтра не пришлось шлепать с мокрыми ногами! А в понедельник, если уж им так хочется, пусть цедят водичку сколько влезет. Интересно, что сейчас делают ребята? Наверняка играют в «кривой футбол». Ну, конечно, играют. «Кривой футбол» они сами придумали. Одни ворота устанавливали в глубине пустыря, а само поле сворачивало на улицу и тянулось до первого переулка. Так и получалось футбольное поле, хотя и кривое. Правда, один вратарь не видел другого. И когда его команда шла в атаку, вратарь вообще не видел на «поле» ни одного игрока. Поэтому ему всегда приходилось быть начеку: а вдруг нападающий противника выскочит из-за угла, ринется к воротам и — бац! Конечно, слишком любопытные вратари выбегали из ворот — выглянуть, что там на улице делается? Но частенько это кончалось каким-нибудь глупым голом.
Славный мальчишка тащился от витрины к витрине. Ноги гудели от бесцельной ходьбы. Так он уставал лишь, когда бродил с мамой по магазинам. Мама из-за одной рубашки или брюк могла обойти все магазины города. Румен остановился перед магазином хозяйственных товаров. Вот! К лотерее можно сделать агрегат для сушки белья. Найдет рейки от старого ящика… Нет, он же теперь не вернется домой!
Похолодало. Румен вошел в спортивный магазин. Обошел все прилавки. Изучил наизусть цены: ядер для метания, удилищ, палаток, различных футбольных мячей (был тут один за три лева — легонький, только для джитбола), теннисных ракеток. Посмотрел. Помечтал. У него самого есть такая ракетка для настольного тенниса. Так, валяется дома без дела. И вдруг он заметил, что одна из продавщиц глаз с него не сводит — следит. И он перешел к другому прилавку.
А может, сейчас ребята рассказывают всякие истории? Или Мирек пересказывает несуществующие фильмы? Непонятно, как к нему попала его, Руменова, бритвенная обертка, арабская?
Все, в магазине больше оставаться нельзя. Продавщица думает, что он воришка. Ну, погоди! Вот скоро они сюда придут с ребятами и закупят полмагазина. Тогда она ахнет от удивления. Ей стыдно станет.
Куда может деться мальчишка в апреле? Отец, наверное, уже дома… Нет, бить его не станут. Но будут обижать, обижать, обижать и читать, читать, читать нотации…
Потом отец поднимет руки и скажет:
— Хватит! Надоело! Улаживайте сами! Я и день и ночь как проклятый работаю, чтобы выдержать конкурс, а вы в такое время подсовываете мне на закуску этакую кашу.
— Конкурс, конкурс! А ребенок? Тебя он не интересует? — набросится на него мама. — Подожди, поход, говоришь? Никаких походов! Завтра сиди дома! В своей комнате! И не смей даже носа высовывать в окно, не то что открывать!
— Руменчо, да разве так можно, детка? Мать твоя женщина больная. Ты какой-то странный ребенок. Идешь, идешь по широкой дороге, а потом ни с того ни с сего — шмыг на скользкую тропку.
Это уж точно! Мама ни за что его не отпустит. Даже если он пообещает ей проглотить скрипку вместе со смычком, и все-таки Восьмого марта сыграть не хуже Паганини. Все пойдут. И Эвелина. А ее ведь и в кино не пускают! Тьфу! Вот когда надо было поменяться с Венци! А то…
Медленно, окольными путями возвращался он к улице Балканской. Прошел через район «львов». Что они там такое «страшное» придумали? Вошел в телефонную будку. Только наберет номер — и все. Не станет отзываться. По голосу матери поймет, какая там обстановка. А если подойдет отец, можно и поговорить. Вот бы он взял трубку!
— Алло!
Увы! Голос был любезный, спокойный.
— Алло!
В трубке послышалось что-то знакомое. Мальчишка прижал ее к уху поплотнее. Не то телевизор, не то магнитофон… Нет, то есть, да… Магнитофон. Плохо слышно. Почти ничего не слышно. Под ложечкой засосало. Ему вдруг стало жарко.
— Алло! Одну минутку! Я думаю — это Моцарт. Концерт для скрипки. Тодор, пожалуйста, там на коробке написано. Верно ведь? Алло!
— Простите, мне доктора Михайлова! — зарычал Румен в трубку, изменив голос.
— Алло! Здесь квартира Тодорова! Вы ошиблись…
Ошибся! Славный мальчишка повесил трубку. На лбу выступил холодный пот. Школьная история и ракета со всей ее копотью были невинными ангельскими штучками по сравнению с тем, что сейчас произойдет в их доме! У них гости! И очень важные гости… И мать поставила ролик с «классической музыкой»! И на коробке этого ролика написано «Моцарт» И она вздохнет и скажет: «Ах, Моцарт! Он пленяет меня! Такая нежная музыка!» И еще: «О, исполнение чудесное, не правда ли?» И ошибется! Хватит ли времени, чтобы добежать до дому и выключить магнитофон? Может, этим он искупит все остальные свои грехи. Если она благодарная мать, она всю жизнь не забудет этот его поступок и завтра разрешит ему идти в поход.
Он во весь дух бросился к дому. Выскочил на Балканскую с нижнего конца. Румен не знал, что незадолго до этого по всем углам были расставлены посты и велось дежурство. Оги оказался настоящим и верным другом.
— Румен!
И он выскочил из засады к Румену.
— Что происходит? Никак не пойму! Я только что слышал твой голос в вашем доме. Ты еще сказал: «Бабушка, сыграть еще раз упражнение?» Чтоб мне провалиться! Это был твой голос! Когда же ты прошел мимо меня, что я и не заметил?
Румен молчал и как-то странно улыбался.
— Румен, тебя, наверное, давно ждут дома. Точно!
— Да, наверное. Да. Спасибо, Оги!.. Оги, если я завтра не приду…
— Как? Да ты что! Мы решили: хоть дождь, хоть град — идем! Румен, как же так, не понимаю! Вроде ты только что был дома и вдруг — тут?
— Оги, завтра свистни, когда пойдешь в поход. Ладно, Оги!
Славный мальчишка несколько раз глубоко вдохнул, набрал полную грудь воздуха, запасаясь кислородом, и решительно направился к дому. В конце концов, сказал он себе —