След на болоте

Глава 9

Получив от Щербакина дело, Пенкин первым же делом позвонил в Сыктывкар, в управление, попросил телефон библиотеки и начал звонить уже с утра, из кабинета шефа, верее сказать, из приемной — выход на межгород был только там.

Пока дозвонился, пока объяснил, что к чему, да пока на другом конце провода поняли, разобрались — время уже было к обеду.

— Да-да! — связь была плохая, и следователь кричал в трубку так, будто собирался докричаться до самого Сыктывкара без помощи телефонии. — Журнал «Новый мир», номер первый за этот год… да-да, январский! Как бы узнать, кто его взял? Еще раз говорю — это из прокуратуры беспокоят, по уголовному делу! Что-что? Девять тысяч читателей? Ну-у… Вы все же поищите, пожалуйста…

Связь вдруг прервалась, и Пенкин, чертыхнувшись, положил трубку…

— Девять тысяч читателей? — вышел из кабинета шеф… Как всегда, подтянутый, элегантный, похожий на героя какого-нибудь американского фильма, особенно в этом светлом пиджаке и голубой рубашке с галстуком.

— Это они до морковина заговенья будут искать… — Аркадий Тимофеевич по-свойски уселся на край стола и задумчиво покусал губы. — Посылать официальный запрос в местные органы — тоже долго… Выхода, Сережа, нет, придется ехать! От нас тут, кажется, прямой поезд?

— Да, проходящий, — кивнул Пенкин. — Ехать туда… гм-гм… сутки с половиной, а то и двое…

— На скором — почти ровно двадцать четыре часа! — неожиданно вмешалась в разговор секретарша. — У мамы там раньше подруга жила, мы как-то ездили. Давно, мне лет десять было… По-моему, вечером поезд.

— Ну вот! — Христофоров потер руки. — Сутки — туда, сутки — обратно. И там еще… суток хватит?

— Думаю, вполне, — снова кивнув, Сергей уже прикидывал, что взять в дорогу…

— Тогда за три дня управишься, — рассмеялся шеф. — Ниночка, оформляйте командировку… Прямо вот на сегодня!

— Только командировочные тогда задним числом! — поправив прическу, предупредила Ниночка. — Сегодня в бухгалтерии никак не успеют. Такие копуши там…

— Там наша ведомственная гостиница, я свяжусь… — пообещал прокурор. — Адрес возьмешь вот, у Нины… Деньги-то у тебя есть, надеюсь?

— Ну-у… До получки немножко осталось, — честно признался Пенкин.

— Хм… — Христофоров покачал головой… и, вытащив из кармана портмоне, протянул молодому коллеге новенькую красненькую десятку. — На вот! Потом с командировочных отдашь.

— Спасибо, Аркадий Тимофеевич! — от души поблагодарив, Сергей все же не удержался и съязвил: — А купюра-то новая!

— Думаешь, с того самого дела? Ну-ну… — хохотнув, прокурор тут же помрачнел. — Эх, Алтуфьев, Алтуфьев! Такого подозреваемого выпустил… Теперь уж и не знаю, как… Ладно, может, тебе, Сергей, повезет… Хотя бы со вторым убийством справимся! Да, ты сразу перед обедом на вокзал загляни, в кассу. Если что — я позвоню. Билетов-то может и не быть — лето.

— Да думаю, будут, — пожал плечами Сергей. — Это же не Ялта, а Сыктывкар! Ну разве что очередь может быть…

Вернувшись с обеда, Алтуфьев заглянул было к Пенкину, но, не застав его там, не поленился и зашел в приемную…

— Пенкин? — отрываясь от телефонной трубки, переспросила Ниночка. — Так он и не придет уже. Пока билеты купит, пока соберется… А, вы же не знаете! Шеф его в командировку посылает, в Сыктывкар. На целых три дня! А вы что-то важное от него хотели?

— Да нет. Просто в книжном на Энгельса антология польской фантастики. «Случай Ковальского» называется. Я вот не знаю, есть у него или нет…

— Ой, Владимир Андреевич. Все-то вы про свои книжки! Теперь уж через три дня, чего уж.

Ну через три так через три. Правда, за это время сборник и раскупить могут…

— Здравствуйте!

У кабинета на скамеечке дожидались двое — парень и девушка.

Алтуфьев поздоровался и вытащил ключ.

— А… мы, наверное, к вам… — поднявшись, несмело проговорила девушка, симпатичная блондинка в красном коротком платье. — В газете объявление прочитали… Ну вот… Артур, дай…

Парень — высокий худой брюнет в очках и клетчатой рубахе, как у знаменитого Шурика, — вытащил из нагрудного кармана сложенный вчетверо газетный листок из местной районной многотиражки «Серп и молот», прозванной остряками «Рога и копыта», и протянул следователю.

Вот же черт! Честно говоря, уже мало кто и надеялся, хотя объявление Ниночка исправно подавала в редакцию вот уже третью неделю подряд.

— Мы из Ленинграда вообще-то… Случайно увидели.

Ага, теперь понятно…

— Вы ведь — следователь Алтуфьев?

— Да, — распахнув дверь кабинета, следователь приветливо кивнул. — Алтуфьев, Владимир Андреевич. Заходите, ребята!

Ничего особенно интересного ленинградские студенты не рассказали. Хотя… как посмотреть!

— Нас пятеро было, мы с Гришей, еще Лешка с нашего курса и двое девчонок — Катя и Лена. Мы с Гришей в одной байде плыли, а девчонки — с Лешкой. Да, по Мокше… Хорошая речка, бодренькая… а в мае-то — так даже слишком! Но мы же походники, со школы еще… Верно, Гриша?

— Угу…

Девушку звали Мариной, и было видно, кто в этой паре главный.

— Гнилая Топь? А где это? — удивленно моргнула она.

— Так там, где мы дневку делали, помнишь? — поправив очки, пришел на выручку Григорий. — Урочише там недалеко… и заброшенная деревня — я по карте смотрел…

— Но мы туда не ходили, мы лодки заклеивали — на камни налетели…

— Это потому, что кое-кто не туда смотрел!

— Да хоть туда, хоть не туда, — махнула рукой девушка. — Никак этих чертовых камней не заметишь!

— Значит, в деревню не ходили? — зарядив печатную машинку листом протокола допроса, уточнил следователь. — А может, кого-нибудь видели?

— Видели! — одновременно кивнули студенты. — Понимаете, мужчина из лесу вышел… ну, со стороны болота или из деревни той, — припомнил молодой человек. — В брезентовом плаще с капюшоном… ну, в каких обычно геологи, рыбаки…

— Лицо вы видели?

— Нет, он же в капюшоне был! — Марина пригладила локоны. — Когда мы поздоровались, он даже отвернулся, махнул рукой и так — быстро-быстро — ушел. Мы еще подумали — браконьер, наверное.

— Сумка при нем была? Или рюкзак?

— Ничего не было, — усмехнулась девушка. — Я еще подумала — ну ни удочки, ни ружья… Ничего! Один плащ…

— И, наверное, сапоги?

— А знаете, нет! Не сапоги — кеды! Обычные такие, красно-синие, за полтора рубля… И штаны еще были…

— Удивительно, если б не было! — усмехнулся Гриша.

— А ты не помнишь — не мешай! Да-да, товарищ следователь, штаны, синие спортивные шаровары!

— Шаровары? Не треники?

— Да что я треники от шаровар не отличу?

Отпечатав пару строчек, Владимир Андреевич поднял глаза:

— А кроме вас, значит, еще трое были?

— Да, — кинула Марина. — В Крыму сейчас, в походе. Но они все то же самое вам бы рассказали.

— «Тракию» вы курили?

— Нет, что вы! Это Ленка, подружка…

— Обратно автобус заказали?

— «Уазик»… Ну знаете, такой — «буханка»…

— А вот этот мужчина… — Алтуфьев задумчиво побарабанил пальцами по столу. — Как вам показалось — он молодой или старый?

— Молодой! — без раздумий отозвалась студентка.

— С чего вы так решили?

— Шел он так, знаете — быстро, бодренько. Пружинистой такой походкой.

— Да, мне тоже показалось, что молодой, — поддержал подружку Григорий.

— А узнать бы вы его не смогли?

— Ну-у… если только плащ и кеды…

Что ж, спасибо и на том.

Отпустив свидетелей, Владимир Андреевич задумался. По всему выходило, что этот странный человек в плаще и кедах и есть убийца! Его же видели и местные — девчонки, ребята, водитель колхозного грузовика с молочной фермы. Был бы рыбак или браконьер-охотник — надел бы сапоги, тем более что тогда шли дожди… И да — без сумки. Даже котомки, говорят, не было. Или не заметили… Но часть-то денег он вполне мог прихватить с собой — положил в карман… Остальное, до поры до времени, припрятал. И да — еще был легкий мотоцикл. Темного цвета и с проткнутой покрышкой — который пока еще не нашли… Впрочем, ищут…

А что, если преступник припрятал деньги где-то в тех местах? Например, в той же заброшенной деревне… Впрочем, она там такая не одна… Три, что ли… Ляхтино, Топольково и еще… Чубакино. Искать можно долго! А выставлять засаду… Ну и когда он туда явится? Может, к осени ближе… Нет, засада — вряд ли… А вот дать ориентировку всем — рыбакам, грибникам и прочим туристам — это бы сделать не худо. Чтобы докладывали о любом подозрительном человеке! Да и самому бы в те места скататься — посмотреть, прикинуть… Одно дело — протокол осмотра, и совсем другое, когда лично сам… так сказать, свежим взглядом…

Нынче дежурила третья лодка — Тимофеева Вера и Леша Иванов. Пока дежурные возились с костром и котлами, все остальные дружно занялись заготовкой дров. Прихватив пилу, мальчишки завалили сушину, притащили поближе к бивуаку, распилили на чурки и принялись колоть — только топоры мелькали! Ах, как перекатывались мускулы под загорелой кожей Николая Кныша — Женечка невольно засмотрелась, и Кныш это заметил… впрочем, не только он один. Виктор Петрович, перехватив Женькин взгляд, как-то недоброжелательно покосился на парня и тут же схватил второй топор… В общем, дров нарубили куда больше, чем нужно.

— Ничего, сложим в поленницу и оставим здесь, — распорядился руководитель. — Место тут хорошее, наверняка рыбаки заглянут. Вот спасибо и скажут!

На обед варили уху, и рыбу пришлось чистить Жене со своим напарничком Колей — ведь ее они добыли! А кто добыл, тот и чистит, и неважно, поймали эту рыбу лично или чужие рыбаки подарили.

— Ну вот, — почистив последнюю щучку, девушка кинула ее в ведро и принесла к самому костру… И тут же получила втык от руководителя!

— Евгения — два котла!

— А за что котлы-то? — возмутилась Женечка.

Петрович хитро прищурился и хохотнул:

— А кто в шортах у костра? Сколько раз говорено!

— Ой…

И правда, что тут скажешь?

Дежурные вот молодцы, в трениках и рубахах — мало ли какая искра? Правда, если кипящий котел на себя опрокинуть, никакие треники не помогут… бывали случаи, знаете ли…

Такой вот случай как раз тут же и вспомнили:

— А помните, в прошлом году Лешка на себя котел опрокинул? — тряхнув косичками, язвительно промолвила Оленька Ляхова. — Ой, я так испугалась, так испугалась!

— Он еще так закричал! — Маринка Снеткова по прозвищу Стрекоза тоже внесла свою лепту. — Мы еще в деревню за продуктами ходили, как услыхали, сразу рванули со всех ног!

— А потом Виктор Петрович Лешку каждый день в деревню, в медпункт, к фельдшеру возил на лодке! — всплеснув руками, Олечка подбежала к Лешке — тот как дежурный как раз нарезал хлеб…

— Ой, Лешенька, мне так тебя жалко было! А правда, что ты фельдшеру в руки не давался, пока тот перекись не показал — что есть она у них?

— Да ну тебя, — чуть смутившись, отмахнулся парнишка. — А между прочим, хлеба больше не осталось — последнюю буханку дорезаю.

— Что ж, придется в Куличкино двигать. — Виктор Петрович задумчиво покопался в котомках. — На ночевку сегодня пораньше встанем… И соль уже вся вымокла… Евгения — в вашей лодке! И сахару бы не худо купить, если будет…

— Виктор Петрович, и лимонад! — обрадованно закричала Ляхова.

— Ага, лимонад… — хмыкнув, Петрович помотал головой: — До деревни — километров восемь! Кто твой лимонад тащить будет?

— Уу-у, ну, хотя бы зефир…

— Ага, в деревенском сельпо!

Тут уже захохотали все!

— В лучшем случае — конфеты-подушечки! И то такие, что зубы сломаете.

— А мы с чаем! Виктор Петрович, а можно с вами в магазин?

— И мне!

— И мне тоже!

— Нет! — сказал, как отрезал, Петрович. — Там, вообще-то, не сельпо, а автолавка. Успеем мы к ней или нет — черт его знает. Да и толпой в деревне показываться — опять скажут, что походники все продукты скупили! Так что пойдут только взрослые — кто захочет. Женя, два Николая, Марина… Вера… Нет, Вера у нас дежурная.

— Виктор Петрович, а что на ужин? — тут же спросила Вера.

— А что осталось-то?

— Немного макарон… и две банки консервов — «Завтрак туриста»!

— Фу-у-у — «Завтрак туриста»! — скривилась Олечка. — Бяка!

— Картошки еще есть немного… Может, рагу? — Вера пригладила волосы. В длинной серой рубашке, с косынкой на голове, она сейчас выглядела совсем взрослой девушкой. Куда взрослее Колесниковой!

Покосившись на нее, Коля Кныш облизал губы:

— Виктор Петрович, я в деревню не пойду! Лучше тут половлю рыбки… Да с ребятами вместе половим! Тут такие омульки… Глядишь, и на пару сковородок натаскаем!

— Ой, рыбка! — всплеснула руками Оля. — Вот это хорошо бы!

— Тогда чистить поможете! Верно, Виктор Петрович?

— Да! Пожалуй, так…

В деревню пошли вчетвером — сам Ширяев, студентка юрфака Евгения Колесникова и двое «взрослых» детей — Коля Ващенков и Марина Снеткова, для которых этот поход вообще был последним летом детства. Потому как впереди — десятый класс, а потом экзамены и все такое прочее…

Оделись соответственно — штаны, рубахи с длинными рукавами, панамки-косынки. Хоть и жарковато, а все ж лес — не речка, комары кругом, словно волки, злые! Так и шагали, отмахиваясь веточками, — никакие средства толком не помогали, разве что уже немного привыкли, и большие волдыри от укусов, как в первую пару дней, не возникали. Так, позудит немножко…

Когда собирались, Петрович честно предупредил, что идти будут быстро, без всякого отдыха. Времечко поджимало, вышли уже в полчетвертого, а пробираться лесными тропками да вокруг болота — это часа два, в лучшем случае — полтора. Автолавка же уезжала где-то после семи, так что вполне успевали… Правда, вот местные могли уже все раскупить…

— Главное, чтобы хлеб остался. — Перебравшись через поваленный ветром ствол, Коля галантно подал руку девчонкам.

— Да уж, — поправив косынку, согласно кивнула Стрекоза. — Без хлебушка-то как-то невесело.

Женечка тут же покивала:

— Недаром говорят: хлеб — всему голова!

— А еще — без соли не вкусно, а без хлеба — не сытно! — поддержал Ващенков. Он, конечно, вытянулся за последнее время, даже Женьку уже перерос, но по-прежнему оставался таким… детским, что ли… Вечно краснеющий отличник-интеллигент!

Маринка вдруг засмеялась:

— А в школьной столовой написано было — хлеб — не игрушка, им не сори…

— Хлеба к обеду в меру бери! — хором продекламировали остальные.

— Устал слушать уже! — хохотнув, обернулся идущий впереди Петрович. — Услышит кто — так и подумает: вот же голодяи! Хлебушка им… Не наедаетесь, что ли? За обедом вон какую щучину слопали!

Снеткова непритворно вздохнула:

— То рыба, а то — хлеб. А говорят, раньше в столовых хлеб бесплатно лежал!

— Было такое дело, — покивал кружковод. — При Хрущеве еще. Но недолго… Потом, помните, — очереди?

— И по две буханки в руки!

— Мама с утра посылала очередь занимать! Хорошо, что сейчас такого нету…

— Так, Мариночка, — где как… — покачал головой Ширяев и набычился: — Некоторые ведь и для скота хлеб берут! Комбикорм-то нынче подорожал раза в полтора, если не вдвое. Да попробуй еще купи! Вот и берут хлебушек… Хлеб — он дешевый…

— Некоторые и в колхозе достают… ну, комбикорм этот. Мне бабушка говорила…

Маринка, хоть и была комсоргом — вроде серьезная такая должность, — а поболтать любила не хуже других! Хотя, честно говоря, и при комсомольской должности язык подвешенный иметь не худо — иначе как «повести за собой»? Озерск — городок небольшой, партийцам-комсомольцам для отчетов не очень-то и нужный — все равно погоды не сделает. Вот и не наезжали особо, не контролировали — проведут школьники собрание по предписанной теме, отчетик пришлют — и ладненько. В последнее время все с короткими юбками боролись, а то учителя на старшеклассниц жаловались. Вот, к примеру, Василий Кузьмич, историк, старенький уже, пенсионер. Говорит, вызвал к доске ученицу, та руку подняла, мелом что-то написать… А платье-то… Пришлось посадить! На родительском собрании тему подняли… Но тут — неожиданно! — принялись возмущаться родители! Мы, мол, столько не зарабатываем, чтобы каждый год новую школьную форму покупать. Они ведь растут, дочки-то… И ноги длинные, и вообще — все при всем. А платье постираешь — сядет, и стирать приходится часто, потому что материал плохой, кусачий, да еще постоянно лоснится, протирается… Такие вот дела!

Кто-то из старых учителей неосторожно возразил, что, мол, красиво же! Белые переднички, косички!

Ой, что тут поднялось! Чья-то мама совершенно справедливо заметила, что красиво-то красиво, только раза четыре в год максимум. Стали пальцы загибать — когда там белый передник-то? Вот и вышло — первое сентября, двадцать второе апреля да последний звонок! Ну еще какие-нибудь торжественные собрания-сборы. И все! Остальное время — черное на коричневом — цветовая гамма «бедность не порок»!

Вспоминая это, Марина споткнулась о кочку и чуть не упала. Хорошо, Ващенков вовремя подхватил… кавалер галантный!

Даже Петрович замечание сделал:

— Глаза потеряла, Маринка?

— Не-ет… Просто задумалась… Вспомнила, как у нас в школе с короткими юбками боролись. Дежурные учителя при входе линейками измеряли… Если слишком коротко — домой, переодеваться… Сами-то что, не помните, Виктор Петрович?

— Ну было, — засмеялся кружковод. — Так это директор приказал. Мне-то ведь все равно — у меня-то вы без юбок занимаетесь!

Тут уже засмеялись все…

— А у нас в универе не особо за этим, — хмыкнула Женя. — Ну в стенгазете могут высмеять.

— Так вы ж взрослые! Студенты… Ох… вот бы и мне в институт поступить, — всплеснула руками Марина.

— А ты куда хочешь? — поинтересовался Виктор Петрович.

— Да не знаю пока… Наверное, в педагогический.

— Так давай на геофак! — вдруг предложил кружковод. — Ты не думай, я серьезно. У меня там приятель на кафедре… А ты же на краеведении все места брала и много чего уже знаешь!

— Ой. — Марина засмущалась и шмыгнула носом. — Ну кое-что знаю… Но пока не так, как вы, — каждую заброшенную деревню, даже тропки!..

— Так это же мои места! — рассмеялся Ширяев. — У меня, между прочим, бабуля когда-то в Ляхтино жила! Там еще сельсовет был… А потом люди уезжать стали. Стройки кругом, заводы — квартиры быстро давали… Вот и потянулась молодежь. А потом и указ подоспел… про укрупнения колхозов, про агрогорода… Пара лет — и нет Ляхтина… — скорбно покачал он головой. — Сами подумайте — дороги нет, электричество отключили…

— Как это — без дороги? — недоуменно поморгал Коля Ващенков.

— Да так! — хмыкнул Петрович. — Грунтовка — она только летом проезжая, и та километрах в пяти! Зимой снегом все заметет, осенью-весной — грязища по самые уши, на тракторе-то не везде проедешь… А я вот на мотоцикле пробирался!

— Виктор Петрович! А у вас и мотоцикл есть?

Ох и любопытной же девушкой была Марина Снеткова! Недаром прозвали — Стрекоза. Женька бы, конечно, тоже поспрашивала кое-что… но стеснялась — не так-то и долго знакомы. К тому же к Ширяеву она пока как-то не очень… Не поняла еще толком, что он за человек.

— Да у меня два мотоцикла! Один — «Иж-Планета», с коляской, а другой — трофейный немецкий «ДКВ»! Отцовский еще… но я его подделал… Не машина — зверь! На нем — в любую глушь. Вот хоть в Ляхтино… Я и весной даже могу, там такая рыбалка! По обочине, по лесным тропкам… Трактор не везде пройдет, а я проберусь, проеду! Хоть и Гнилая Топь!

— Здо́рово! — честно призналась Маринка. — Я бы тоже так хотела… Жень! А у тебя мотороллер есть?

— Есть…

Да, Жене Колесниковой тоже было чем похвалиться, раз уж зашел разговор… Подаренная папой еще два года назад старенькая «Вятка», которую Женька любовно звала «Веспочкой», доставляла девушке немало радости… и не так уж много хлопот. И выглядела элегантно — на все сто пятьдесят! На такой и самой Бриджит Бардо не зазорно!

— Ну не мотоцикл, конечно, но тоже везде проедет! Скорость — семьдесят, запросто! А под горку — и все девяносто! Бензин — шестьдесят шестой — самый дешевый, три литра на сотню!

— Ого! — с завистью воскликнул Петрович.

— Мотор, правда, не очень мощный. И в горку сложно… Тросики тормозные часто рвутся… Но у меня же папа — завгар!

— А, ну если папа завгар, тогда коне-ечно… — покачал головой Петрович и хмыкнул. — Некоторым же все самим приходится… Вот, помнится, как-то проткнул колесо… А впрочем, неважно… Вы что приуныли-то? Устали?

— Ну-у, немножко, — честно призналась Снеткова. — Самую-самую чуточку.

— А я вас предупреждал! Ничего, скоро придем… — Ширяев потер руки. — Ну, чтобы совсем не скисли, давайте песни петь! Из кинофильмов. Я запою, а вы угадывайте. Кто угадает — потом сам поет… Согласны?

— Ага-а-а!!!

— Если я заболею, к врачам обращаться не стану-у… Обращусь я к друзьям…

— «Берегись автомобиля»! — тут же узнал Ващенков. — Я этот фильм шесть раз смотрел!

— Аж шесть раз! Ну, давай — твоя очередь…

— …трутся спиной медведи о земную ось…

— О, Коля! — захохотала Маринка. — Ты бы еще «Постой, паровоз» спел! Ее ж все знают!

— Ну, теперь давай ты, Марина!

— Хм… а иностранные фильмы можно?

— А ты на иностранном языке петь собралась? На каком, интересно?

— Я просто напою!

— Ну, давай, напевай…

— Па-па — па-па-а…

— «Шербурские зонтики»! — угадала Женечка. — А вот теперь вот вам…

Она хотела было запеть по-французски — пели в общежитии с девчонками, и она пару куплетов помнила, — но передумала — узнали бы сразу! Поэтому просто пропела — ла-ла-ла…

— «Фантомас»!

— Сам ты, Коленька, Фантомас!

— «Бабетта»? «Зонтики»?

— А вот и нет! «Девушки из Рошфора»!

— Ох, девчонки, девчонки, — укоризненно покачав головой, Ширяев неожиданно расхохотался. — Все бы вам петь да плясать. Ну точно — стрекозы! Серьезное кино не смотрите… Верно, Николай?

— Ага! — Коля сразу же поддержал Петровича… видно, из чисто мужской солидарности. Впрочем, девушки ничуть не обиделись, а еще больше развеселились…

— А я вот фильмы серьезные очень люблю… — сказал Ващенков. — Даже часто пересматриваю.

— И какие же серьезные, Коленька? — прыснула Маринка. — Ты «Идиота», может быть, пересматриваешь? Или «Анну Каренину»? И сколько раз уже пересмотрел?

— Да ну тебя! — обиженно отмахнулся подросток. — Я про войну люблю, про разведчиков! «Их знали только в лицо», «Ошибка резидента». Еще — про «Сатурн»…

— Так это про планету, Коля!

— Сама ты планета! «Сатурн» — это немецкая шпионская школа. Я и «Путь в Сатурн» смотрел, и «Конец Сатурна»! В главной роли — Николай Волков… О! Еще «Встречу со шпионом» забыл, тоже хороший фильм, польский…

— Мне тоже шпионские детективы нравятся, — заметил Петрович.

Чувствуя поддержку, Николай воспрянул духом:

— Вот! Всегда интересно, как шпиона поймают? Ведь он всегда себя выдаст по какой-нибудь мелочи…

— Выдаст… если мозгов нету. — Ширяев поддернул висевший на плече рюкзак и кивнул на показавшиеся за деревьями крыши. — Ну что, орлики? Добрели, похоже… А вон и автолавка!

— Успели!

На самой околице небольшой — домов с десяток — деревни виднелся серо-голубой фургон «ГАЗ-52». Сбоку на грузовике виднелась белая надпись — «Автолавка». Двери фургона были распахнуты настежь, рядом толпилась небольшая очередь, в основном припоздавшие дачники, деловито ругавшиеся с продавщицей.

— Алевтина, а что, сахара-то нет?

— Говорю ж — нет! Весь раскупили.

— Так варенье-то рано еще!

— Значит, на самогон! — хохотнули в очереди. — Надо участковому сказать, как объявится.

— Ой, объявится! Что ему тут делать-то?

— Так он же был недавно, — сказала одна из дачниц — худая, накрашенная, с прической «мелкий бес». — Третьего дня на мотоцикле приезжал!

— Михайловна, а кто приезжал-то? Дорожкин?

— Не, новенький какой-то. Темненький, с усиками… Так наказывал, чтоб, если кого подозрительного заметим, сразу сигнализировали!

— Ага, будешь тут сигнализировать, — скептически заметили в очереди, — когда третий день связи нет! Говорят, ветром дерево повалило — и прямо на телефонный провод.

— Да уж! Один телефон на всю деревню — и то…

— Так нет, значит, сахара, Алевтина Петровна? — подойдя ближе к фургону, заглянула внутрь Михайловна.

— Сказала же — нету… — взвешивая конфеты «лимончики», отмахнулась продавщица — дебелая тетка с осветленными пергидролем волосами, стянутыми на затылке в жесткий пучок. — Мы в три сегодня приехали — так сразу и разобрали.

— А что вы так рано-то? — возмутилась «мелкий бес». — Тогда понятно все… Жалобу буду писать! Есть у вас книга жалоб-то?

— Тьфу! — пересчитав полученные за «лимончики» деньги, Алевтина в сердцах выругалась. — Да вас не поймешь! Поздно приедем — плохо, рано — опять нехорошо! Нет, слыхали? Жалобу она будет писать! Да пишите, жалко, что ли! Вот уволюсь — вообще к вам никто не поедет, потому как деревня ваша — беспрес… бесперк…

— Бесперспективная! — подойдя, с улыбкой проговорил Ширяев. — Здравствуйте, люди добрые! Хлеб-то остался еще?

— Белый только. — Продавщица — и не только она — с любопытством рассматривала только что подошедшую компанию.

— А вы шефы, что ли?

«Шефами» в деревнях называли отправленных на «картошку» студентов. Правда, для уборочной было рановато, еще только посадили картошку-то…

— Мы не шефы! Мы — туристы! — заглядывая за прилавок, весело сообщила Маринка Стрекоза.

— По болотам, что ль, шляетесь? — очередь дружно ахнула.

— Не-е! Мы на байдарках, по речке…

— На чем, на чем?

— Ну лодки такие…

— А-а, значит, по реке… — Михайловна подозрительно посмотрела на ребят. — Это, верно, про вас участковый предупреждал. Чтоб про подозрительных чужих сообщили.

— Какие же мы подозрительные? — широко улыбнулся Петрович. — Да и не чужие мы — свои. Из Озерска. Я физкультуру преподаю… и вот — туризм…

— Ой! Так и я тоже учительница! — Михайловна сразу подобрела. — В начальной школе веду.

— Альбина Михайловна! — строго прикрикнула продавщица. — Вы или жалобу пишите, или говорите, чего вам! Очередь не задерживайте, ага!

— Ой… а что у вас есть-то?

— Хлеб белый есть… колбаса чайная по рубль семьдесят…

— Что-то дорогая…

— Тогда ливерную берите!

— А свежая?

— Откуда здесь свежее-то? — презрительно хмыкнув, Алевтина уперла руки в бока. — У нас же автолавка, а не магазин! Так что, брать будете?

— Буду! Полкило заверните… И хлеба пару буханок… Хотя нет — дорого. А мука есть?

— Пшеничная. Сорок шесть копеек кило… Килограмм пять всего осталось!

— Алевтина! — заволновалась очередь. — Ты это… Больше килограмма в руки не продавай!

— Да знаю! Правилам советской торговли еще меня учить будете!

Когда очередь дошла до туристов, в автолавке остались лишь пять буханок белого хлеба да дорогой рис — восемьдесят восемь копеек за килограмм! Правда, к радости ребят, еще были конфеты — дорогой «Каракум» и дешевые карамельки с ирисками, а в самом конце фургона таинственно отсвечивала парочка водочных пол-литровых бутылок с характерными черно-красными этикетками с золотистыми буквами.

— Неужели?.. — прищурился Ширяев. — Да не может такого быть! Не слишком ли жирно для автолавки в этакой-то глуши? — Это что у вас там, «Старка», что ли?

Выдав сдачу очередному покупателю, продавщица скосила глаза и милостиво кивнула:

— Она самая и есть! Четыре восемьдесят. Брать будете?

— Обе возьму!

Ничуть не стесняясь, Петрович вытащил из кармана хрустящую купюру в десять рублей.

— Пожалуйста!

— Ого, новенькая! Еще что?

— Еще хлеба… Сколько уж осталось. Ну и муки… И сгущенки пять банок. Да! Не знаете, где в деревне молока можно купить?

— Хилины продают, — махнула рукой продавщица. — Крайняя изба, бабу Ганю спросите…

Девчонки взяли конфеты «Раковые шейки» и еще «лимончики» — каждого вида по полкило. В автолавке еще имелись «Кавказские», но такие твердые, что не разгрызть!

Коля Ващенко тоже купил конфет и еще спросил про батарейки — вдруг да есть?

— «Крона» только, — неожиданно улыбнулась продавщица. — Сорок восемь копеек. Будете брать?

— Я бы взял парочку! — парнишка обрадованно потер руки. — Мне для приемника как раз…

— А у нас только две и есть!

— А что за приемник? — хлопнув крышкой капота, поинтересовался водитель — коренастый дядька с вислыми «запорожскими» усами.

— Да «Гайя»…

— Хороший, — покивал шофер. — Я вот тоже «Юность» в машине вожу. Только в здешних местах не ловит.

— Да и на реке не очень-то, — грустно усмехнулся Коля.

Купив в крайней избе целую крынку молока, туристы присели здесь же, на лавочке, под раскидистой кроной старой березы. Кроме молока, баба Ганя угостила ребят еще и вчерашними «калитками» — вепсскими лепешками из ржаной муки с картошкой и просом.

— Надо было бы стакан спросить, — запоздало вспомнила Маринка Стрекоза. — Может, сбегать?

— Так баба Ганя вроде за коровой пошла, — пожал плечами Коля.

Так что пили по очереди, прямо из крынки…

— Вкусно как! — устало вытянув ноги, блаженно зажмурилась Женька. — И молоко, и «калитки»… У меня мама тоже печет. Да я и сама умею.

Немного отдохнув, путники повесили на забор пустую крынку и тронулись в обратный путь.

Солнышко уже клонилось к закату, но все еще припекало, жарило… да и слепни с оводами доставали. А как ступили на лесную тропку, тут же появились и комары…

— Вот и кого они жрут, если никого нет? — Задав риторический вопрос, Марина хлопнула себя по лбу и сама же ответила: — А кого-нибудь!

— Виктор Петрович, вы говорили, тут деревни заброшенные есть… — вдруг вспомнила Женя.

— Ну есть… — обернувшись, кружковод пристально посмотрел на девушку и сузил глаза. — Ближайшее — Ляхтино. Километра четыре… Но мы туда не пойдем — некогда. Завтра с утра отплываем.

— А вы говорили — дневка!

— Дневку ниже по реке устроим. Там и озерко недалеко будет — Гагарье.

Дальше шли молча — что ни говори, а устали, даже песен петь не хотелось. А хотелось поскорее прийти, похлебать ушицы да сидеть у костра — слушать гитару. Или забраться в палатку и рассказывать разные страшные истории, которые почему-то частенько казались смешными, и тогда вся палатка тряслась от смеха.

— Жень, а давай парней позовем? — Марина, оказывается, подумала о том же. — Посидим, поболтаем… Просто у костра комаров полно, да и полежать хочется.

— Позовем, — кивнула Колесникова. — Чего ж не позвать? Только, боюсь, все не поместятся.

— А всех и не надо! Мелочь пусть у костра сидит.

Примерно через час пути устроили небольшой привал. Ночи стояли светлые, белые, так что можно было не торопиться.

— Жень, видишь повертку? — показал рукой Петрович. — Так это на Ляхтино… Ну, деревня заброшенная, я говорил. Хочешь, пойдем, глянем… А вы, ребята, идите пока — нагоним…

Почему Женька согласилась? Наверное, просто стало любопытно посмотреть… Потом будет о чем написать Тынису — составить целое описание, даже план! Жаль вот, фотоаппарат не захватила… Да кто ж знал!

— Виктор Петрович! Так и мы тоже посмотрим… — вскинула глаза Марина.

— Нет, ребята! Давайте-ка скорей к нашим — несите хлеб. Тут уже недалеко — прямо по тропе, не сворачивая. Не заблудитесь! Да скажите, чтобы нам ушицы оставили.

— Обижаете, Виктор Петрович, — скажем! — дружно кивнули Маринка Стрекоза и Коля и деловито зашагали по лесной тропке…

Свернув на повертку, Петрович и Женька прошагали еще с километр, прежде чем за густым ивняком и вербой показались провалившиеся крыши, крытые серебристой дранкой.

— Ну вот оно — Ляхтино, — обернувшись, идущий впереди Ширяев показал рукой. — Раньше сельсовет был, нынче же — сама видишь…

— И давно так? — Щурясь от заходящего солнца, Женя с любопытством осматривала деревню. Какие-то избы забросили явно очень давно, иные же казались целыми — заходи да живи. Даже окна были аккуратно заколочены, правда, замков на дверях не было нигде.

— Кто-то еще до войны переехал, — встав рядом, негромко пояснил кружковод. — Большинство же — лет пять назад… Некоторые хотели бы дома свои забрать, перевезти… Да только муторно это! Дороги нет, кругом — болота. Разве что морозной зимой, как в былые времена. На трелевочнике или на тракторной пене. Пена — это…

— Знаю, сани такие… железные…

— Бывают и деревянные, из бревен…

— Бывают… Я пройдусь, посмотрю?

— А я посижу пока, отдохну… Вон, под березками… Осторожней, здесь могут быть змеи!

Особо долго погулять не получилось — неудобно, очень уж густо разрослась трава. Не по пояс даже, а еще выше — целые заросли… а в них мошка́! Это еще похуже комаров будет…

— Ай! — какая-то мелкая летучая гадина укусила чуть ли не в глаз! — Ой! Ой!

Плюнув, девушка поспешно выскочила из зарослей и убежала на околицу, к лесу — там все же травы было поменьше…

— Что-то быстро ты насмотрелась! — захохотал Виктор Петрович.

Место там было глинистое, высокое, да и солнцепек — трава плохо росла…

— Змеи, говорите? — Сняв панамку, Женька плюхнулась рядом. — Да там кое-что похуже змей! Мошка!

— Мошка… — лежа на травке, философски улыбнулся Ширяев. — Ну что поделать? Зато завтра на озере никакой мошкары! Простор, ветер… Рыбу лови, загорай, купайся!

— Да уж, скажете…

— Слушай, — Виктор Петрович приподнялся на локте. — Зови меня на «ты» — просто — Виктор. Ну или Петрович. Детей здесь нет, а мы с тобой — люди взрослые…

Ну да, взрослые… Кто бы спорил?

— Все ж, гадина, как укусила! — обняв коленки руками, пожаловалась девчонка. — Но место тут — да, красивое. Очень!

— Да разве есть что-то красивее нашей русской природы? — Петрович с воодушевлением взмахнул рукой. — Березки какие, липы… А цветы какие! Ромашки вон… васильки, колокольчики…

— Это фиалки! — засмеялась Женька. — А вон там, рядом, — купавницы… А вон — иван-чай… надо, кстати, нарвать — заварим!

— Нарвем… Я смотрю, и тебе природа нравится?

— Да я и не знаю, честно сказать, — пожала плечами Женя. — Ну да, наверное… Но не так, чтоб уж такой восторг… Может быть, потому, что я посреди этой всей красоты родилась, выросла. Привыкла! Вот особо и не цепляет.

— А что тебя цепляет?

— То, что людьми сделано… Ну, там живопись, архитектура, скульптура… Ленинград, Рига, Таллин… — Мечтательно прикрыв глаза, Женька сорвала стебелек, сунула в рот, пожевала… — Когда первый раз в Ленинград приехала — вообще обомлела! Невский, Зимний… Казанский собор какой замечательный! А храм Спас на Крови? А по Каменноостровскому я каждый день гулять готова — такая красота кругом! Об Эрмитаже уже и не говорю… Русский музей еще… Все — мои любимые!

— А я вот Ленинград толком не знаю, — честно признался Петрович. — Я в Новгороде учился.

— В Новгороде тоже красиво! Церкви старинные, ах… — Женечка улыбнулась — невзначай завязавшаяся беседа ей очень нравилась. Ну с кем еще об архитектуре поговорить?

— В Новгороде — русские церкви, в Таллине и Риге — совсем другое! Средние века! Ну и модерн! Но модерна в Ленинграде больше! Тот же Каменноостровский… В Риге модерн называют югенд-стиль, а французы говорят — ар-нуво…

— Жень… — покопавшись в рюкзаке, Ширяев извлек бутылку «Старки». — Давай… за архитектуру! По глотку…

— А… а стаканов же нет, — озадаченно протянула девчонка.

— А мы прямо из горлышка. По очереди… Сколько хочешь — столько и пей! Можешь даже вообще только пригубить… или понюхать… Мы же с тобой люди взрослые, Жень! Никто никого не заставляет.

— Ну разве что пригубить…

— На! — кружковод тут же открыл бутылку, протянул… — Ну, за это самое… ар-нуво!

— Он же — югенд-стиль!

— Он же — модерн… — к месту вспомнил Ширяев…

Женечка сделала глоток… потом — и другой, сразу…

То, что выпила, ей неожиданно понравилось. В нос ударило запахом цветущих яблок и груш, во рту вспыхнула вяжущая сладость, желудок обволокло теплом…

— Ну как? — отбирая бутылку, поинтересовался Петрович.

— Очень! — тряхнула волосами Женька. — Я думала, это как водка — противная… А тут… Очень приятно, да.

— А чего ты хотела? Это ж «Старка», а не самогон! Еще?

— Да, пожалуй…

— Смотри только не увлекайся! Все-таки сорок три градуса — покрепче водки будет.

— Если хочешь знать, я вообще не пью! Ну по праздникам только… Что-нибудь вкусненькое…

— Это — вкусненькое?

— Угу… Ну, за природу!

Потом выпили за искусство вообще и за художников в частности… Чуть захмелев, Женечка принялась объяснять Петровичу, что такое импрессионизм.

— Вот, взять Клода Моне! Вот он как рисует? Смотришь — как будто на картине живое все! Листочки на деревнях дрожат, рябь на воде… такое все, такое…

А кружковод сидел уже совсем рядом, приобняв ее за талию… вот рука его нырнула под рубашку…

Хмыкнув, Женька повернула голову:

— Петрович! Отстань уже, а? Ну всю же облапал!

— Не хочешь, значит? — зло промолвил Ширяев. — Ну-ну…

Резким движением придвинув рюкзак, он вдруг вытащил оттуда… шило… Вернее, остро заточенную отвертку!

— Значит, говоришь, не хочешь… Жаль!..