Слепой дракон

Сорок первая глава. Не в характере…

На завтраке Гарри рассказал Гермионе и всем, кто слушал, о плачевном состоянии Хагрида, все озадачились, задумались и, как полагается в таких случаях, принялись гадать — что же это за чудище такое агрессивное, что нападает на беднягу и от души поколачивает его?

— А вдруг соплохвост? Ну, уцелел один, да?

— Да не-е-е… вроде всех уничтожили. Драконы точно ни одного не пропустили, всех испепелили.

— А может, он снова… ну, вывел?

— Да зачем?! Хагрид сам рад был от них избавиться, мне брат рассказывал.

— Мантикора?

— Какая мантикора? Ты следы от когтей видел? Там раны… как от боксера в тяжелом весе…

— Так, может, он того… подпольным боксом занимается?

— С кем?! С мадам Максим?..

— А, точно, эх, какая версия была.

Всё это было очень интересно, но, к сожалению, совершенно бесполезно, голову можно ломать как угодно бесконечно долго, можно состроить тысячу и одну версию и всё равно не догадаться. Кто и почему нападает на Хагрида, так никто и не додумался. Придумали только проследить за ним да узнать наконец, но… Да, вечно это «но» выскакивает в самый неподходящий момент. А может, наоборот, оно как раз вовремя приходит, охлаждает горячие головы? На этот раз — но Хагрид уходил в Запретный лес так рано… аж в пять часов, а в это время нормальные люди предпочитают сладко поспать. А студенты себя считали нормальными, правда Рон было вдохновился одной идеей, которую и озвучил:

— Гарри, а почему бы тебе не проследить за Хагридом, раз ты и так рано встаешь.

Но рыжего умника быстро спустили с небес на землю:

— Рональд Уизли! Тебе не стыдно?! Посылать Гарри одного в лес на встречу с неведомым чудовищем!

А послание кентавров Гарри всё-таки честно передал Хагриду.

— Хагрид, я не знаю, что ты задумал, но меня попросили передать тебе, чтобы ты оставил эту затею, твой план не работает, в чем бы он ни заключался.

— Ага, Гарри, ага… знаю, тебя Флоренс прислал. Он славный малый, этот Флоренс, только не знает он, чего говорит. Всё у меня получается, вот оно как!

Гарри с сомнением посмотрел на заплывшие глаза Хагрида, на свежие раны и кровоподтеки и вздохнул. В конце концов, Хагрид — взрослый мужик и сам отвечает за свои поступки, у него своя голова на плечах, правда, безмозглая, но своя, пусть он ею и думает. Нравится ему ходить избитым, так пусть и ходит, ему-то что… и вообще, каждый сходит с ума по-своему! Вот только…

— Хагрид, а оно… э-ээ, твое существо для остальных-то безопасно? Ну, в смысле, на нас не нападет? Учти, если что, ты с работы вылетишь.

— Есть вещи поважней, чем сохранить работу, — явно бравируя, ответил Хагрид, хотя руки его при этом слегка задрожали. — Ты насчет меня того, не волнуйся; иди себе, он парень-то ничего.

Из этой белиберды Гарри уяснил две вещи: во-первых, Хагрид от своего плана не отступится, а во-вторых, он маленько проговорился, сказал «парень», значит существо, которое он где-то прячет — мужского пола.

А за рабочее место Хагрид, похоже, и вправду не цеплялся, так, исполнял обязанности лесничего, убирал навоз крупных животных и помет мелких зверушек, кормил, поил, менял подстилки. Вот и сейчас — забрал из сарайчика помет нарлов и унес к теплицам в компостную кучу, а профессор Граббли-Дерг привлекла внимание остальных к уроку. Сейчас они изучали нарлов, странных зверьков, по виду ничем не отличающихся от обычных ежей, но закатывающих дикую истерику при виде простого молока. Жуткие скандалисты. Профессор дала задание — отличить их от ежей, ну ребята и начали, налили молока в блюдечки, поставили в загончик, забрали из ящиков колючих зверушек и пустили к молоку. Ну, ежики парнишки милые, пофыркивая, деловито потопали к блюдечкам, окунули свои рыльца в белую вкуснятину и давай лакать. Тут бы их ребятам и похватать, пока понятно, кто где, да вот вишь ты какая штука — жалко их стало, молочко же пьют… ну и замешкались, любуются милашками-ежиками, а тут и нарлы подоспели. В отличие от ежа нарл не топает и не фыркает, ходит тихо и без звука. Добрались, значит, они до молока, понюхали. Не поверили, глаза у всех круглые и очень-очень удивленные, недоверчиво переглянулись, понюхали ещё раз. Это же… МОЛОКО, мать вашу!.. И вцепились в ежиков. С визгом и воплями. Что тут началось… Ежики хоть и любят молочко, но являются хищниками, зубки у них очень острые, а челюсти крепкие, сильные, как раз настолько, чтоб гадюку да ужа удержать, задавить и скушать. Так что нарлам тоже досталось. Стояли ребята над загоном и растерянно смотрели на мини-Бородино противоборствующих армий — нарлы против ежей, в воздухе летают клочья шерсти и иголок, песок и брызги молока, послужившего камнем преткновения и яблоком раздора. И понимали — капут уроку, теперь совсем не разобрать, где еж, а где нарл. Профессор Граббли-Дерг, флегматично дымя трубкой, поставила всем самый низкий балл — «тролль».

Примерно в эти же дни Гарри получил письмо от тёти Пэт. Мерлин доставил его во время завтрака, влетел в Большой зал вместе со стаей сов-почтальонов, сел на стол перед Гарри и важно вытянул лапку с привязанным к ней непромокаемым пакетом. Гарри поспешно отложил вилку и отвязал от лапки пакет, потом взял с блюда полоску жареного бекона и угостил Мерлина. Была суббота, так что Гарри после завтрака отправился к себе, сел к окну, распечатал пакет и принялся читать письмо.

«Дорогой Гарри, получила твое письмо. Сообщение о кентаврах нас поразило — неужели они всё-таки существуют?! Но раз ты спрашиваешь о пищеварительной системе лошадей и пытаешься связать её с желудочно-кишечным трактом кентавров, то, значит, они существуют. Теперь, пожалуй, начну с твоего вопроса — едят ли лошади мясо? Ну что сказать, ты меня очень сильно озадачил, пришлось посетить Публичную Лондонскую библиотеку. Все найденные материалы я переписала в тетрадку, теперь переписываю их тебе в письмо, извини, хронологию я не соблюдала, поэтому пишу как есть.

1). У спортивных лошадей очень хрупкий организм, они могут умереть от непроходимой колики, всего лишь съев лишние полкило отборного овса. Цыганский же пони, скушав тонну яблок-паданцев, промучавшись коликами сутки и после промывания желудка с кровопусканием, снова бодро, как ни в чем ни бывало, тащит кибитку.

Из этого следует, что у лошадей всё строго индивидуально. Каждая из них по-своему уникальна и однозначного шаблона их особенностей нет.

2). В рацион ломовых лошадей входит: влажное сено, молоко, овес, отруби, рыбная и кровяная мука (что это такое?), жмых (семена масленичных растений после выделения из них жира прессованием), свежая трава, корнеплоды, жом (измельченные корнеплоды свеклы после получения из них сахара), кормовая патока, зерно, травяная мука люцерны, хвойная мука, горох, морковь, рыбий жир, хвоя, костная мука, дрожжи гидролизированные. Кроме того, лошадям варят кашу из отрубей, пшена, овса. Каша варится на молоке и называется болтушка. У недобросовестных хозяев лошади часто голодают, едят все, что найдут, без особого вреда для своего здоровья грызут двери и стены денника, в буквальном смысле — едят древесину.

3). Мустанги и брамби всю свою жизнь, от рождения до смерти, едят исключительно одну траву. И если американские прерии обеспечивают мустангам постоянный доступ к свежей и сочной траве (зимой дикие кони её выкапывают из-под снега), то австралийские буши этим не могут похвастаться, брамби питаются подножным кормом, что растет, то и едят — листья и ветки эвкалипта, водоросли на побережьях, солому (прошлогодняя подснежная трава). В пустыне Калахари в Южной Африке брошенные во время войны лошади научились есть дуриан — разбивать ногами крупные орехи и каким-то чудом находить посреди пустыни крошечные оазисы с пресной водой и заросли алоэ, крестовика, папируса и терн. В сезон дождей мигрируют вслед за ними и держатся возле скал, где в расселинах подолгу хранится дождевая вода.

4). Монгольские лошади едят пеммикан (сушеное и вяленое мясо), творог, простоквашу, пьют кумыс, вятские и чукотские лохматые лошадки охотятся на мышей-полевок, леммингов, едят ящериц и насекомых. Арабы кормят своих чистокровных скакунов жареной саранчой. А маленькие дети во всех странах мира угощают лошадей мясными котлетами, бутербродами с рыбой и сыром, конфетами, от которых запряженные в фиакры и коляски с телегами кони почему-то не отказываются и едят с удовольствием.

Честное слово, Гарри, от всех этих гастрономических откровений у меня голова кругом пошла. Не переживай за кентавров — настоящие кони едят всё!»

Офигевший Гарри опустил письмо и потряс головой — она у него тоже кругом пошла, ничего себе лошадки кушают!.. Переварил новости и стал дальше читать.

«Северус приходит домой каждые выходные, они с Дженни и Кеннетом все вместе купают Джона Сайруса, малыш такой смешливый, веселый и радостный, хлопает по воде ладошками и смеется, когда Северус пускает из волшебной палочки мыльные пузыри. Маленький такой, всего два месяца, а уже всё понимает. Мы с Верноном очень скучаем по тебе и ждем тебя на Рождество. У Букли и Беринга родился удивительный совенок, девочка, сначала она была как все, покрыта серо-бурым пухом, но недавно совята «переоделись» и одна из них оказалась пестренькой, похожей на далматинчика, видимо гены волшебной и обычной сов сбились с толку и произвели на свет вот такое странное чудо — пятнистую сову. В общем, приедешь и сам всё увидишь. Дадли шлет привет и просит поздравить его — он стал чемпионом по боксу среди юниоров Юга Англии в полутяжелом весе. Вот и все новости, пожалуй на этом я пока закончу, дорогой Гарри.

С любовью, мама»

Гарри снова опустил письмо на колени и глупо заулыбался, глядя куда-то в пространство. Дома всё хорошо, папа молодец, вырывается домой, как только может, проводит всё своё свободное время с семьей. И совенок интересный родился, уже не терпится посмотреть на него. Вот любопытно, какая она, белая с черными пятнышками? Тётя же написала — на далматина похожа… И Дадлик молодец, прорвался в спорте, стал чемпионом.

На кровать с пола заполз Симон (я не опечаталась, не смотрите так), не запрыгнул, а действительно вполз. Сидел-сидел на полу, потом в его странноватую кошачью голову закралась вот такая вот идея — улечься на бок, потянуться во всю свою невообразимую длину, потом уцепиться когтями за край покрывала, подтянуться и вот так, хватаясь за ткань своими крючьями, на боку и вползти к Гарри, пока тот помирал от хохота, наблюдая за чудачествами мейн-куна.

Вообще-то у него было немало причуд, стечь по лестнице, например, и не один раз, а несколько. Поднимется на этаж, ляжет наверху, оттолкнется задними лапами и поехал-потек на боку по ступенькам вниз у самой стенки до конца лестницы, полежит внизу, помурлычет, потом лениво встает и снова поднимается наверх, чтобы ещё и ещё скатиться-съехать-стечь… Ещё Симон обожал лужи и воду вообще — прежде чем начать пить, он в чашку лапу макнет, оближет её и снова макнет, так он развлекался какое-то время, а наигравшись, опускал морду и пил нормально, по-кошачьи. В луже он любил стоять и смотреться в своё отражение, причем, судя по ширине обозрения, он видел не себя, маленького кота, а, по меньшей мере, уссурийского тигра. Обожал играть со струей из-под крана, ловил текучую-бегучую водичку, крутился по раковине со всех сторон, принимал всякие-разные позы, и так «схватит», и эдак, и вверх ногами, и из-под задних лап, и через плечо, и в конце концов сваливался в раковину, прямо под струйку. И засыпал, не обращая внимания на то, что раковина мокрая и что сверху на его пушистый бок льется вода.

Вот такой веселый фантазер и выдумщик был Симон. И надо ли говорить, что он стал всеобщим любимцем? Особенно сильно он понравился Амбридж. На одном из уроков профессор Амбридж обратилась к ученикам со странным вопросом:

— Дорогие мои, кому принадлежит серый кот породы мейн-кун?

А так как она вела урок у шестого курса, то её вопрос остался без ответа, но она терпеливо спрашивала снова и снова курс за курсом, пока не задала этот вопрос пятикурсникам. И конечно же, поднял руку Гарри. Удивленно-обрадованно Долли переспросила:

— Ваш?!

Гарри смущенно кивнул, а профессор хихикнула и попросила:

— Заберите его, пожалуйста, из моего кабинета, когда будете уходить.

После урока Гарри, как и было сказано, зашел в кабинет и… задержался, в общем, стоял возле стола, гладил Симона, который разлегся на шуршащих пергаментах и рассматривал висящие на стене над столом тарелочки с котятами. Милые и пушистые котятки смешно кувыркались, крутились, махали лапками, и Гарри, совершенно очарованный, смотрел и смотрел на них. И смеялся, умиленный их шалостями.

— Кхе-кхе… — донеслось от двери. Гарри обернулся; в дверях стояла профессор Амбридж и выжидательно смотрела на него. Он опомнился и спохватился.

— Да, простите, сейчас я его заберу…

— Вы любите кошек, мистер Поттер?

— Да кто же их не любит…

— А как зовут вашего котика?

— Симон.