Слепой дракон

Сорок седьмая глава. Когда бесполезна месть…

Аберфорт любил своего старшего брата. Хоть и было между ними всего два года разницы, но четырехлетнему малышу всё равно приходилось равняться на шестилетнего братика. В свои шесть лет Альбус был признанным лидером среди дворовой малышни. А когда у них родилась ещё и сестра Ариана… счастью братьев не было предела. Их дорогая мамочка Кендра Дамблдор всё свое свободное время теперь отдавала вечно орущей и писающей в пелёнки Ари, и до мальчишек ей больше не было дела. Чем братья и воспользовались. Они оценили это со своего шкурного мальчишечьего интереса, сперва после нескольких эгоистичных экспериментов выяснили предел родительского терпения — драки, плач по ночам и даже, прости Мерлин, мокрые простыни.

Так вот, путем этих опытов братишки поняли, что мама никуда не делась и никуда не денется и впредь. Переглянувшись, братья Дамблдор радостно улыбнулись, хлопнулись ладонями и устремили свой горящий жаждой знаний взор за горизонт, навстречу новым открытиям и приключениям. Старые щелястые заборы в зарослях страшной кусачей крапивы, красные яблоки в саду соседей, они почему-то краснее, вкуснее и сочнее, чем в собственном саду, злые гуси которые с гоготом несутся к тебе, чтобы пребольно ущипнуть за пятку. Симпатичные лайки в вольерах, которых просто необходимо срочно выпустить на волю вольную…

Приняв это решение, братцы Дамблдоры, подстраховывая друг друга, крадут из папиного ящика с инструментами пару кусачек и пассатижи, после чего пару вечеров тратят свои силы и энергию на раскурочивание — по-другому и не скажешь! — сетки-рабицы, чтобы освободить несчастную запертую кареглазую лаечку. Их силенок, однако, хватает лишь на перекусывание пары ячеек сетки, не больше. Потом их, как правило, застукивает хозяин лайки. Увидев мелких вандалов, собаковладелец кривит рот в ехидной ухмылке, голой ладонью вырывает толстый стебель колючего репейника и смачно вытягивает им вдоль пацаньих спин. Ужаленные в буквальном смысле пацанята взлетают в воздух и задают испуганного стрекача, забыв в траве и на сетке папкины инструменты с серийным номером и пометкой — «Персиваль Дамблдор» плюс какой-то адрес. Если человек был честным, то он отправлялся по адресу, возвращал забытые кусачки и требовал возмещения ущерба на своем участке, оплату испорченной проволоки. А иные кротко полагали, что оставленные несостоявшимися собакокрадами кусачки и пассатижи достойная плата за покоцанную сетку, и с чистой совестью присваивали найденное себе, дескать, я это у себя в саду нашел, значит мое.

Шло время, сорванцы подрастали, круг их интересов расширялся, и раздвигались горизонты. Теперь у них была помощница — магия, с её помощью братья Ал и Аб открывали любые замки и запоры. И выскакивали на волю дорогие призовые лайки-медалистки и радостно усвистывали в неизвестном направлении, чтобы потом в положенный срок принести беспородное потомство, которое разочарованные хозяева безжалостно топили… Разлетались экзотические цесарки, чтобы пропасть навсегда в ближнем лесу. Наивные мальчики думали, что отпускают птиц на свободу, но на самом деле домашние фазаны попадали в зубы лисам, которых было очень много на окрестных полях и лесах вокруг Годриковой Впадины. К этому времени Дамблдоры жили здесь. Они переехали из Насыпного Нагорья после одного печального случая.

— Эй, Родди, гляди!

— Ух ты… как она это делает?

— Эй, мелкая, покажи-ка ещё раз!

Трое подростков перелезают через забор и окружают маленькую девочку шести лет. Она пугается и делает «это». Всплеск сырой детской магии завораживает мальчиков-магглов, они возбуждаются и требуют ещё, просят странную малышку снова поднять в воздух ветку клена. Но девочка устала, спонтанный выброс магии её утомил, и она просит парней оставить её в покое. Раззадоренные мальчишки, впервые столкнувшиеся с чудом, не соглашаются, просят новых чудес:

— Ну покажи ты, это так клево, как в цирке!

— Да! Просим, просим, покажи!

— Но я устала, пустите…

И тут Родди приходит в голову идея:

— Ребята, а вы видели, как качнулся клен, когда она шуганулась?!

— Точно! Если её напугать…

И трое безголовых подростков, воровато оглянувшись, схватили маленькую ведьму и тишком уволокли к запруде, где и отвели душу, поиграв в экзорцистов и инквизиторов. Пытки всякие-разные; они прикладывали к её рукам жгучую крапиву и колючие стебли шиповника, расцарапывая ноги… Дальше больше, они сломали ей пальцы, задирали платьице, спускали панталончики и рассматривали промежность, стыдливо хихикая и перешептываясь. Потом эти юные франкенштейны задумались — а пролезет ли их пися в девчоночью попку? Проверили. За сим занятием их и застал разгневанный папа Персиваль. Его расправа была быстрой и без рассуждений — если занимаются сексом, значит взрослые и отвечать должны так же, по-взрослому. Круцио за Круцио, серия ударов Секо, Чары кнута… Он просто обезумел при виде маленькой изнасилованной дочери, окровавленной, заплаканной, с переломанными пальчиками. И чихать на то, что от кровопотери скончался Родерик МакБрайд, а двое других остались идиотами в инвалидных колясках. Зачем напал? Не знаю, не помню, выпимши был.

Стук молотка и вердикт судьи:

— Приговорен к пожизненному заключению в тюрьме Азкабан.

Маленькая Ариана Дамблдор тоже стала идиоткой. Боялась света, боялась травы, боялась магии. От света пряталась под кроватью, в шкафу и в чулане. Подышать свежим воздухом соглашалась только ночью, при свете полумесяца. На траву старалась не наступать, её детская психика не смогла принять тот факт, что мягкой травой нельзя причинить такую невозможно сильную боль. Она знала точно — можно. Случайный порез об осоку в пруду убедил её в этом постулате окончательно. Магия… вот её она теперь боялась больше всего. Мама ей с детства твердила, что магия всесильна, что она будет могущественной колдуньей, но именно магия ей навредила, и более того — она её не защитила. Не защитила, не спасла, когда напали трое мальчишек. А самое страшное, именно магией любимый папа убил того мальчика. Отцовский рев «Круцио», «Секо» оглушал, кричали мальчишки, извиваясь от боли, а на коже появлялись глубокие раны, нанесенные невидимым ножом. И фоном — свист незримого кнута. Её детский приговор ясен и тверд: магия — это страшно.

После того как отец скончался в тюрьме, Аберфорт понял, что ненавидит судей и магглов.

Кендра осталась одна с тремя детьми: сыновьями-студентами и чокнутой дочкой. Дочкой, которая боялась солнечного света, травы и магии. И если первых двух вещей она более-менее могла избежать: от света спрятаться в темном чулане, а траву, любую, просто обойти стороной; то с магией всё было сложней, она всегда была при ней. Почему она боялась света? Потому что свет — это боль. Обжигающая боль от прикладываемых к её коже крапивы и терна, она ослепляла до белых кругов перед глазами. С тех пор и повелось, ожог — свет — боль. Всё взаимосвязано, как видите. Никто не поймет, как устроено сердце матери, вместо того, чтобы упечь потенциально опасную дочь в клинику св. Мунго, Кендра предпочитала подвергать свою жизнь ежеминутной опасности. И даже более того, сделала попытки приучить сумасшедшую к свету или траве. Ну и вошла однажды к дочке в комнату вечером с букетиком безобидных фиалок, фиолетово-розовых, как цветки шиповника. И только боги с мерлинами ведают, что включилось в голове у дурочки… но так или иначе, а стихийный всплеск дикой магии вышвырнул Кендру вон из комнаты на лестничную площадку… а перила были низкими, второй этаж высоким, а шея — хрупкой.

Похороны папы, похороны мамы, кто следующий? Эта циничная мысль сама собой возникла в голове Аберфорта, и на всякий случай он предположил — я. Потому что его сиятельство Альбус собирался в кругосветное путешествие с дражайшим другом Гелли. Но у Ала хватило совести отказаться от странствий и остаться дома с младшими братом и сестрой. Хотя… лучше бы поехал! Потому что самовлюбленный и эгоистичный Гелли не оценил такого самопожертвования. И вперся к ним качать права и уламывать Ала на кругосветку. Дело было вечером, делать было нечего… привлеченные шумным спором, в гостиную спустились Ариана и Аберфорт. Красавчик Геллерт эмоционально втолковывал равнодушному Альбусу:

— Да пойми ты, Ал, второго такого шанса может не представиться! Мы должны поехать, мы должны стать первыми!

— Не хочу… — лениво буркает Альбус.

— Да почему?! Его идеи уникальны! Мы прославимся!

— Дурак твой Гитлер! — неосторожно восклицает Альбус.

— Ты… охренел?.. — ошарашенно вопрошает Геллерт, затем, взбесившись, выхватывает палочку и наотмашь бьет Альбуса Секо. На правом плече лопается ткань, и брызжет алая кровь.

Отчаянно, на уровне ультразвука визжит Ариана, она буквально воочию видит, как отец при помощи Секо убивает того мальчика-маггла… В доме начинается хаос, со звоном вылетают стекла в окнах и дверях, лопаются фарфоровые вазы и прочие хрустальные вещи. И вырывается подавляемый обскур. Это Ариана, это её дикая магия, которую девочка много лет давила и душила в себе, наконец-то вырывается на свободу. Падает на пол бездыханное тело, а темная древняя сила слепо мечется по комнате, инстинктивно уворачиваясь от трех зеленых лучей Авад, которые посылают в облако тьмы перепуганные братья и Геллерт. Что поделать, в то время они ещё не встречали Мэри Бэрбоун и с обскуром столкнулись впервые.

После похорон младшей сестры, после памятной драки у гроба Аберфорт понял, что ненавидит Альбуса. Высокомерного и равнодушного Альбуса, который вместо того, чтобы помочь брату справиться с горем, уехал в Европу, на поиски Геллерта Грин-де-Вальда, чтобы призвать того к ответу. После досконального изучения обскуров и личного знакомства с Бэрбоунами Альбус Дамблдор почему-то решил, что в смерти Арианы виноват именно Гелли, спровоцировавший тот магический выброс.

Ненависть с годами только растет, становится крепче и ядреней, как то вино. Выдержанное и благородное. Ненависть Аберфорта становится точно такой же, выдержанной и благородной. Брата по человеческим законам нельзя убить, но нигде не сказано и не запрещено ему пакостить. Что Аберфорт и проделал, поселился поближе к “любимому” братику в деревушке Хогсмид, открыл таверну под названием «Кабанья голова» и начал свои маленькие дела-проделки. Сначала по молодости лет и горячего характера устраивал мелкие склочки и драчки. Демонстративно заводил козлов, давал им бородатые клички — Альбус, Брайан, Вульфрик и прочие, и всласть пытал, слушая жалобное блеянье Альбусов. Его штрафовали, конфисковывали бедных козликов, сажали в камеру предвариловки на пару суток. Потом отпускали. Аберфорт гаденько хихикал, потирал ладошки и заводил новых козликов. И снова орали в ночи новые Альбусы и Персивали.

После ареста на месяц Аберфорт притих или, вернее, решил, что травля козлов это всё-таки мелочь и вообще несерьезно. Стал капать направо-налево своим посетителям на мозги, подзуживая, что-де у Альбуса и Грини была любовь-морковь. Люди слушали, плевались, крутили пальцами у виска. И запоминали. А уж когда Дамблдор завел привычку обращаться ко всем «Мальчик мой!», стали от него шарахаться. Пока был учителем трансфигурации, было терпимо для обоих братьев. Но когда Альбус сел в кресло директора, к ненависти прибавилась банальная зависть черного цвета. Вот же гад, он теперь целый директор, а я по-прежнему жалкий трактирщик! И начал гадить по новой — вредил любимчикам Альбуса, сперва Феликсу Гордону, довел его до белого каления, до того, что тот ушел со скандалом, плюнув в бородатую рожу Ала. Потом переключился было на Гарри Поттера, но пацан оказался не настолько близким, а наоборот, очень даже далеким. Тогда… тогда… ладно же, вот поврежу я школе твоей, вот тогда и посмотрим, почем фунт лиха.

Выбрал тётку попроще да подоступнее, и вперед. От её имени приказал вывести модифицированных гибридов крабомантикоров, чтоб те от школы груду камней оставили. Не вышло. Какой-то умник дал драконам имена, и те испепелили соплохвостов. Ладно, а что ты запоешь, когда дементоры кой-кого сожрут? Вот только… на кого их натравить? Поттера? А, ладно, пусть хотя бы Поттера… И дементорам женским голосом дается команда «фас!» Ну до чего удобная штука это Оборотное зелье!

А потом Альбуса списали на пенсию и старик Аберфорт, глядя на это недоразумение в инвалидной коляске, пускающее слюну и бормочущее что-то о всеобщем благе, понял… да нет, с кристальной ясностью осознал, что мстить-то, по сути, и некому, а его самого в ближайшем будущем ожидает одинокая и очень грустная старость.

Так что напрасно шнырял по школе черный пёс, летал туда-сюда яснокрылый феникс и протискивался во все щели толстый крыс — внешнего врага у Хогвартса больше не было.