После ухода племянника Сикст V долго сидел, задумавшись, за письменным столом. Его размышления прервал приход секретаря — тихим голосом тот сообщил, что граф Эркуле Сфондрато настойчиво просит удостоить его аудиенции; секретарь добавил, что граф казался чрезвычайно взволнованным.
Имя Эркуле Сфондрато, внезапно ворвавшееся в размышления папы, блеснуло для Сикста ярким лучом, и он прошептал:
— Вот человек, которого я искал!
И добавил — уже громче:
— Пригласите графа Сфондрато.
Мгновение спустя появился верховный судья; он вошел решительным шагом и молча остановился перед папой по другую сторону стола; черты лица его были искажены, вся поза выдавала бушевавшие в нем чувства.
— Итак, граф, — сказал Сикст, пристально глядя на него, — что вы желаете сообщить мне?
Вместо ответа Сфондрато торопливо расстегнул камзол, приподнял кольчугу и показал отметину на груди, оставленную кинжалом Монтальте.
Папа взглядом знатока осмотрел рану и холодно произнес:
— Отличный удар, клянусь честью! И если бы не стальная рубаха…
— Вот именно! — сказал Сфондрато, мрачно улыбнувшись.
Затем, приведя свой костюм в порядок, он презрительно передернул плечами и процедил сквозь зубы:
— Удар кинжала — это пустяки… Я, может быть, и простил бы его тому, кто его нанес. Но есть нечто, чего я не прощу ему никогда, что порождает во мне смертельную ненависть, что заставит меня преследовать его везде и повсюду, пока мой кинжал не пронзит его сердце… Мы оба любим одну и ту же женщину!
— Прекрасно, — невозмутимо сказал Сикст. — Но к чему вы говорите мне это?
— Потому, святой отец, что это близко касается вас, потому что женщина, которую я люблю, носит имя Фауста, а человек, которого я ненавижу — это Монтальте!
Сикст V коротко глянул на него и холодно проронил:
— Я оценю по достоинству полученные от вас сведения.
Папа взял со стола пергамент и твердой рукой начал писать.
Сфондрато стоял, не шелохнувшись; он думал: «Он, верно, прикажет бросить меня в какую-нибудь темницу, но, клянусь преисподней, горе тому, кто посмеет прикоснуться к верховному судье!..»
Сикст V заполнил наконец пергамент.
— Вот вам бальзам на вашу рану, — сказал он. — Вы ведь просили у меня герцогство Понте-Маджоре и Марчиано. Это грамота на владение.
Пораженный Сфондрато машинально взял документ и спросил:
— Может быть, вы не расслышали, Ваше Святейшество?.. Человек, которого я собираюсь убить… Монтальте… Монтальте! Ваш племянник! Тот самый, на кого вы указали конклаву как на вашего преемника!
Папа поднялся; теперь он уже не казался сгорбленным. На его лице появилось выражение несказанной горечи. Он произнес:
— Мало просто поразить кинжалом этого Монтальте, ибо я хочу куда большего. Надо нанести удар по его начинаниям, по его любви, похитив у него Фаусту… Поверьте мне, это будет гораздо надежнее любого кинжального удара!
— О! — вскричал Сфондрато, задыхаясь от волнения. — Какое же преступление должен был совершить Монтальте, если вам, его дяде, пришла в голову подобная мысль?
— Этот человек, — отвечал папа с леденящим душу спокойствием, — мне больше не племянник. Монтальте — мой враг. Монтальте — враг нашей церкви! Он — заговорщик! Он вырвал из моих рук оружие, которое может разрушить папское могущество, и Фауста, помилованная папой, — да-да, помилованная мною! — Фауста, живая и свободная, сама отвезет это оружие проклятому испанцу.
— Фауста помилована! — воскликнул пораженный Сфондрато.
— Да, — подтвердил Сикст, — Фауста свободна!.. Не пройдет и нескольких часов, как она, быть может, покинет Рим и отправится под охраной Монтальте в Эскуриал, дабы вручить Филиппу документ, отдающий ему французский трон. Вот каково преступление Монтальте, ставшего послушным служителем великого инквизитора!
— Фауста свободна! — Сфондрато заскрежетал зубами. — Фауста уезжает с Монтальте! Пока я жив, этому не бывать. Клянусь преисподней!
Он решительно бросил на стол грамоту, только что пожалованную ему Сикстом и делавшую его герцогом:
— Возьмите обратно эту бумагу, святой отец, освободите меня от обязанностей верховного судьи, но взамен сделайте начальником вашей полиции. Не больше чем через час я верну вам сей важный документ… Эшафот готов, палач ждет. И пусть я умру от невыносимой муки, но эта женщина принадлежит палачу, и ее голова упадет с плеч! Я схвачу Монтальте и обреку его на смерть как бунтовщика и богохульника; что же до великого инквизитора, то одного удара кинжалом будет достаточно, чтобы навсегда избавить вас от него… Я жду, святой отец, приказывайте!
— Если я соглашусь с вами, — мрачно сказал папа, — я не проживу и трех дней!
Сфондрато, в изумлении взглянув на него, попятился, а Сикст пояснил:
— Неужели вы думаете, что Монтальте, Фауста да и сам великий инквизитор много значат, когда Сикст V взвешивает их жизни в своей ладони? Клянусь кровью Господней, стоит мне только сжать кулак, и я раздавлю их! Но над великим инквизитором стоит инквизиция! Перед нею я бессилен. Если я нанесу им удар… если попытаюсь вернуть себе этот документ, инквизиция убьет меня… А я пока не хочу умирать… Мне нужно прожить еще два или три года, чтобы обеспечить окончательное торжество папской власти!.. Понимаете ли вы теперь, почему Монтальте, Фауста и Эспиноза должны свободно покинуть мое государство?
Новый герцог Понте-Маджоре слушал с напряженным вниманием, а когда папа кончил, сказал:
— Ну что ж, святой отец, пусть они едут… Но как только они окажутся за пределами вашей страны, я нагоню их, и — клянусь вам! — в тот же миг их путешествие закончится.
— Может быть! Однако же все знают, что вы служите мне, так что… К тому же, герцог, уверены ли вы в своих силах?
— Я не испугаюсь и сотни Монтальте! — вскричал новоиспеченный герцог.
— А великий инквизитор?
— Дайте приказ — и он умрет!
— А Фауста?
— Фауста! — пробормотал Сфондрато и стал белее мела.
— Да! Фауста, несчастный! Она же убьет вас! Сломает вас точно так же, как я ломаю это перо!
Резким движением пальцев Сикст V переломил перо, которое машинально вертел в руке, и, отвечая на безмолвный вопрос герцога, властно заявил:
— Нет, нет, помимо себя я знаю лишь одного-единственного человека, способного противостоять Фаусте… и победить ее… Этот человек — шевалье де Пардальян!
Герцог даже скрипнул зубами с досады, затем преодолел волнение и спросил хриплым голосом:
— Вы полагаете, святой отец, что он добьется успеха там, где я потерплю поражение?
— Я видел, как он одерживал верх в страшнейших схватках. Да если бы Пардальян пожелал… если бы у кого-то хватило ума и достало ненависти, чтобы разыскать этого человека и убедить его… Да, я уверен, что нет иного способа остановить Фаусту и Монтальте!
— У меня хватит ума и достанет ненависти, Ваше Святейшество! Я согласен уйти в тень. И раз на свете есть бульдог, которому под силу растерзать их своими челюстями, значит я отправлюсь за ним, приведу его сюда, и вы натравите его на них! — прогремел Понте-Маджоре.
И добавил про себя: «При условии, что потом я непременно обломаю ему клыки…»
— Натравите! Натравите!.. Легко сказать… Знайте, герцог, что Пардальян не тот человек, которого можно натравить когда угодно и не кого угодно… Нет, клянусь телом Христовым, Пардальян идет в бой только в том случае, если враг ему под стать!.. И тогда горе тем, на кого он обрушивается… Натравить Пардальяна! — повторил папа со зловещим смехом и пожал плечами.
А затем, уже серьезно, добавил:
— Один Господь Бог может обрушить молнию!
— Святой отец, неужто вы говорите так о человеке?
— Герцог, — сурово сказал папа, — Пардальян, быть может, единственный человек, который заставил Сикста V восхищаться собой… Ну что же, герцог, коли вы так хотите, попробуйте убедить Пардальяна.
— Где мне его искать?
— В лагере Беарнца. Вы поедете верхом и направитесь к Генриху Наваррскому. Вы сообщите ему точное содержание документа, который Фауста везет к Филиппу, документа, который у нас вырвали силой! Ваша официальная миссия этим и ограничивается. Остальное уже касается только вас… Вам предстоит найти Пардальяна и сказать ему: «Фауста жива! Фауста везет Филиппу пергамент, который отдает ему французскую корону».
— И это все, что я должен буду ему сказать, святой отец?
— Да, все… вполне достаточно, уверяю вас!
— Когда нужно ехать?
— Не медля ни секунды.