Смерть Мао Цзэдуна

Продолжение критики «четверки»

Критика «четверки», начавшись после ее устранения с руководящих постов в октябре 1976 г., продолжалась в течение всего рассматриваемого времени. Волны этой критики то усиливались, то ослабевали. Однако, несмотря на неоднократно выражавшиеся намерения завершить ее в те или иные сроки, несмотря на такого рода указания и заявления в официальных документах, эта критика не прекращалась.

Прекратить ее было невозможно по объективным причинам. Пожалуй, только открытое осуждение деятельности Мао Цзэдуна, в частности во время «культурной революции», могло придать этому аспекту политической борьбы в Китае новое направление. Собственно говоря, сам термин «критика “четверки”» — это искусственно придуманное словосочетание, которое было, с одной стороны, вынужденным в условиях значительного противодействия открытому осуждению Мао Цзэдуна и, с другой, компромиссным, так как позволяло сохранять незапятнанным имя Мао Цзэдуна, «сохранять лицо» и его самого, и его сторонников, критиковать его только косвенно, опосредованно, позволяло отводить удар от целого ряда руководителей, которые были связаны с Мао Цзэдуном, с его политикой во время «культурной революции», но пока оставались в руководстве, в чем, кстати, находило свое отражение и определенное соотношение сил как в руководящих, так и в более широких слоях партийных функционеров. Немаловажную роль играло и то обстоятельство, что по крайней мере часть возвращенцев, будучи связана всей своей политической судьбой и карьерой с Мао Цзэдуном, не хотела допустить ни полного развенчания Мао Цзэдуна, ни отказа от его имени, ни даже переноса акцентов и тем более утверждения тезиса о том, что в деятельности Мао Цзэдуна его ошибки составляли большую, а его достижения — меньшую часть.

В то же время возможность критиковать «четверку» позволяла «приоткрыть крышку», «выпустить пар», дать возможность хотя бы косвенно наказывать людей, виновных в преступлениях, совершенных во время «культурной революции», возвращать к руководству тех, кто пострадал во время нее, да и до нее. Эта кампания позволяла косвенно критиковать и ошибки Мао Цзэдуна, не называя его имени.

Критика «четверки» позволяла также, в частности, уточнять действительный ход событий, происходивших в Китае во время «культурной революции», восстанавливать более полную картину развития политической борьбы в китайском руководстве в то время. Эта критика позволяла высказываться открыто в официальной печати тем, кто в ходе «культурной революции» не мог выступать на страницах центральной и провинциальной печати. Таким образом, для исследователя открывалась возможность реконструировать диалог противоборствующих сторон.

Известно, что печать КНР в каждый отдельный период времени преимущественно излагает взгляды только одной из спорящих внутри китайского руководства сторон. Затем, после изменения обстановки иной раз появляется возможность ознакомиться с мнением другой стороны. В данном случае в связи с критикой «четверки» возникла возможность изучить мнение тех людей, которые подвергались гонениям при жизни Мао Цзэдуна.

В ходе критики «четверки» выдвиженцы «культурной революции» активно защищали свои позиции, они не страдали от репрессий и не подвергались гонениям, а находились у руля, «занимались конкретной работой». Будучи вынуждены соглашаться на реабилитацию, восстановление в партии, на руководящих постах многих пострадавших во время «культурной революции», они шли на это при условии, что вина за репрессии будет возложена не на них, а исключительно на группировку Линь Бяо и на «четверку». Соглашаясь на такого рода компромисс, эти люди угрожали, что они пойдут на раскол в партии, если острие борьбы будет поворачиваться с Линь Бяо и «четверки» против них самих. [1]

Выдвиженцы рассчитывали на поддержку значительной части партийных функционеров низшего и среднего звена. [2] Эти функционеры внимательно следили за тем, собираются ли руководители ЦК КПК предпринимать широкую чистку. Обе части центрального руководства партии, и выдвиженцы и возвращенцы, были вынуждены считаться с настроениями этого слоя кадровых работников и спекулировали на них.

Выдвиженцы пытались при этом вставать в позу сторонников «большой самостоятельности» провинциальных парткомов, намекали на возможность «бунта» на местах против центра. Такая позиция подвергалась косвенной критике со стороны возвращенцев. В частности, в центральной печати «четверка» осуждалась за попытки противопоставить местные парткомы ЦК партии, а также использовать лозунг Мао Цзэдуна: «Бунт — дело правое». Кстати, при этом утверждалось, что этот лозунг в действительности выдвигался в интересах борьбы против реакционеров и их представителей. [3]

С другой стороны, возвращенцы успокаивали членов партии и функционеров, в особенности делая упор на том, что наказанию будут подвергаться, главным образом, лишь виновные в гонениях на старых кадровых работников. Газета «Жэньминь жибао» 22 января 1978 г. писала, что во время «культурной революции» в некоторых учреждениях и организациях работу по проверке кадров захватили в свои руки сторонники «четверки»: «Они активно проводили контрреволюционную ревизионистскую линию Линь Бяо и «четверки» и, руководствуясь злонамеренными замыслами, выявляли какие-то «группировки» и какие-то «дела», дабы заслужить благорасположение руководства. Они нарушали законы и дисциплину, по своему произволу арестовывали и избивали людей, методами принуждения получали улики. Тем самым они серьезно подорвали курс председателя Мао Цзэдуна в кадровых вопросах. К таким людям, — подчеркивала газета, — нельзя относиться как к товарищам, которые совершили ошибки, будучи введены в заблуждение; их надо привлекать к ответственности». Тут прямо просматривается полемика с положениями уже упоминавшейся статьи в той же газете за 27 ноября 1977 г.

Этот вопрос, вполне естественно, волновал не только руководителей центральных учреждений в Пекине, но и провинциальных лидеров. Характерной в этом отношении представляется позиция первого секретаря парткома Гуанси-Чжуанского автономного района (ГЧАР) Цяо Сяогуана, который, с одной стороны, отмечал, что «подавляющее большинство» тех кадровых работников, которые занимали руководящие посты до «культурной революции», «продолжают заниматься руководящей работой» и ныне, а с другой стороны, открывал возможность нахождения компромиссов с теми кадровыми работниками, которые помогали «штабу» Мао Цзэдуна во время «культурной революции». О них Цяо Сяогуан говорил: «Во всех случаях, когда характер совершенной ошибки еще не совсем ясен, можно сначала отнестись к этому, как к противоречию внутри народа». [4]

Возвращенцы не ограничивались критикой только «четверки». Они напоминали о деятельности так называемых «ультралевых» — Гуань Фэна, Ци Бэньюя, а также подчеркивали, что «ультралевые» действовали «по указке» и «при поддержке» Чэнь Бода и «четверки». Возможность действовать «ультралевые» получали благодаря тому, что «обожествляли часть исторических деятелей», представляя другие исторические фигуры в качестве не людей, а «дьяволов». В частности, Гуань Фэн и Ци Бэньюй «навешивали ярлыки» на известного историка Цзянь Боцзаня, «по сути дела, для того, чтобы запугать других людей». [5] Хотя при этом и не упоминалось о том, что Мао Цзэдун лично критиковал Цзянь Боцзаня, однако вполне очевидно, что в данном случае Ци Бэньюй, Гуань Фэн, Чэнь Бода и «четверка» опирались на высказывания Мао Цзэдуна, и об этом широко известно в Китае.

Очевидно, что «четверка», а возможно, и вообще сторонники, «выдвиженцы» пытались защищать свои позиции, ссылаясь на то, что они были «левыми». Ведь именно так они называли себя в ходе «культурной революции». Мао Цзэдун именовал их таким же образом. Они также утверждали, что их ошибки, если таковые и были, продиктованы «левыми» загибами, что, конечно, «извинительнее», нежели «правые ошибки», уклон вправо.

В борьбе с такими воззрениями и появился тезис о том, что в начале «культурной революции» Мао Цзэдун говорил, что его слова «могут использовать как правые, так и левые». Отсюда делался вывод: не следует тех, кто использует слова Мао Цзэдуна, ссылается на него, «считать левыми». [6]

Фактически «четверка» и сторонники «культурной революции» в руководстве КПК в то время имели возможность оправдывать свои действия ссылками на слова, на указания Мао Цзэдуна. При этом они считали возможным упрекать себя лишь в том, что занимали радикально маоцзэдуновские или «левые» позиции, были «чересчур правоверными» последователями Мао Цзэдуна. Возвращенцы, со своей стороны, всемерно старались лишить своих противников возможности использовать этот тезис. Поэтому они и утверждали, что слова Мао Цзэдуна мог использовать кто угодно. Таким образом, получалось, что после смерти Мао Цзэдуна, даже при воспоминаниях о политике при жизни Мао Цзэдуна, уже нельзя было прятаться за прямыми ссылками на его слова и указания. Это — отражение наступления на те представления о Мао Цзэдуне, которые сложились при его жизни у многих партийных функционеров.

Осуждение лидеров молодежных МРО

Очевидно, во исполнение решений 2-го пленума ЦК КПК 11-го созыва (февраль 1978 г.) критике подверглись лидеры ведущих пекинских молодежных МРО периода «культурной революции».

Газета «Дейли телеграф» 20 апреля 1978 г. сообщала, что первый автор первой дацзыбао Не Юаньцзы находилась «в последнее время» в Пекинском университете, где ее критиковали на собраниях и митингах. При этом ее тянули за волосы, заставляя склонить голову в знак признания своей вины. Выступавшие на митингах утверждали, что ее все еще недостаточно наказали за тот вред, который она причинила десять лет тому назад, и за страдания, на которые она обрекала своих противников во время «культурной революции». Утверждалось, что 4 апреля 1978 г. Не Юаньцзы попыталась убежать из Пекинского университета. Очевидно, она продолжала придерживаться прежних позиций, не признавая своей вины. Она, в частности, как писала «Дейли телеграф», «недавно» критиковала Дэн Сяопина.

Другие агентства, в частности Франс Пресс, в апреле 1978 г. сообщали, что «недавно» в Пекине были официально подвергнуты аресту самые известные руководители молодежных МРО периода «культурной революции», в том числе Не Юаньцзы, Куай Дафу, Тань Хоулань. Арест последовал за кампанией их критики в пекинских вузах.

3 мая 1978 г. Франс Пресс сообщило, что Куай Дафу был признан виновным в гибели около 70 рабочих во время «стодневной войны» 1968 г. в пекинском политехническом Университете Цинхуа.

22 апреля 1978 г. на университетском стадионе в присутствии тысяч преподавателей, студентов и служащих университета состоялся суд по делу Куай Дафу.

Вместе с Куай Дафу судили четверых его «сообщников», в том числе двух бывших студентов и одного медицинского работника. Все они были приговорены к различным срокам тюремного заключения.

Сам Куай Дафу, как было объявлено, еще до суда проходил «перевоспитание трудом».

В тот же день, 22 апреля 1978 г., в Пекинском университете состоялся митинг, на котором критике подвергалась Не Юаньцзы. Ее обвинили в том, что она «мучила преподавателей» во время «культурной революции». В одной из дацзыбао, появившихся в те дни в университете, содержалось требование приговорить Не Юаньцзы к смертной казни.

Примечательно, что 22 апреля 1978 г. Дэн Сяопин открыл Всекитайское совещание по вопросам образования похвалами в адрес китайской интеллигенции и призывами уважать преподавателей.

Осуждая руководителей молодежных МРО за применение насилия в отношении интеллигенции, осуждая методы «культурной революции», осуждая поступки, уголовно наказуемые, власти подчеркивали, что наказанию со стороны государства и его карательных органов подвергаются именно лидеры молодежных МРО периода «культурной революции». В то же время наказание Не Юаньцзы, Куай Дафу и других преследовало цель отделить их от общей массы молодых людей, участвовавших в деятельности молодежных МРО и в «культурной революции».

В уведомлении ЦК КПК от 4 мая 1978 г. о созыве в октябре 1978 г. X съезда КСМК отмечалось, что «организациям КСМК был нанесен огромный вред, а социалистическая активность широких масс кадровых работников, членов союза и молодежи была в значительной степени подорвана». Одновременно давалась положительная оценка «культурной революции», «развернутой лично председателем Мао Цзэдуном», в ходе которой молодежь «прошла через серьезные испытания и получила закалку», «проявила высокую сознательность в проведении линии». В том же номере газеты говорилось, что «поколение молодежи, взращенное на идеях Мао Цзэдуна, обладает высокой сознательностью и твердо стоит в одном ряду с пролетарскими революционерами старшего поколения». [7]

Очевидно, отношение к активным молодым участникам «культурной революции» было непростым. Имелись указания осторожно подходить к приему их в вузы страны. У здания пекинского городского ревкома и горкома КПК 16 мая 1978 г. появилась дацзыбао — открытое письмо абитуриентов, окончивших среднюю школу в 1966 и 1967 гг, — в которой говорилось, что вузовские приемные комиссии старались отсеивать именно выпускников двух лет, 1966 и 1967 гг., под различными предлогами, включая ссылку на перенесенные болезни, на удаленность места жительства от места учебы, на наличие семьи, что могло якобы затруднять учебу.

В ноябре 1978 г. осуждение Не Юаньцзы и других стало официальным. Ревком Пекина призывал устраивать митинги для осуждения «контрреволюционных преступлений Не Юаньцзы, Куай Дафу, Хань Айцзина, Тань Хоулань и Ван Дабина». При этом говорилось, что все пятеро «уже наказаны по закону». [8]

Сообщалось также, что бюро пекинского горкома КПК «на днях приняло решение о критике арестованных контрреволюционеров: Не Юаньцзы и других». Эти лица будут «наказаны по закону за контрреволюционные преступления. В частности, за нарушение законности, массовые погромы, избиения и т. п.». [9] Все они, как известно, были руководителями крупнейших молодежных МРО. Это решение было принято после того, как вместо У Дэ руководителем горкома КПК Пекина был назначен Линь Хуцзя. Критика лидеров МРО стала публичной после того, как потерял свой пост в Пекине их последний покровитель, член политбюро ЦК КПК У Дэ.

Вопрос о детях руководящих работников

Одновременно с осуждением Не Юаньцзы и других молодежных лидеров был, очевидно, решен вопрос и об известном лидере пекинских молодежных МРО Тань Лифу.

17 мая 1978 г. в «Жэньминь жибао» была опубликована статья Тань Лифу под заголовком «О злоключениях такого старого красногвардейца, как я». В этой статье Тань Лифу признавал ошибочность употребления им в ходе «культурной революции» лозунга: «Если отец революционер, то и сын у него молодец, а если отец реакционер, то и сын у него негодяй».

Тань Лифу, как и многие дети крупных партийных работников, стал одним из руководителей первых отрядов красногвардейцев, куда принимали только детей заслуженных партийных деятелей. Члены отрядов воспринимали «культурную революцию», как борьбу за чистоту «революции»; отсюда и родился лозунг, о котором писал Тань Лифу.

Этот лозунг был быстро подхвачен Цзян Цин и Чэнь Бода. Очевидно, что летом 1966 г. им был нужен именно такой лозунг для того, чтобы расширить ряды членов молодежных МРО, привлечь в них активных членов КСМК, у которых отцы были партийными руководителями, держать в своих руках руководство молодежными МРО.

Однако Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай, как писал в мае 1978 г. Тань Лифу, выступили с осуждением такого уклона среди членов молодежных МРО.

Мао Цзэдун поступил так, очевидно, по той причине, что он хотел, чтобы в молодежные МРО вступали гораздо более широкие слои молодежи; он понимал, что дети не пойдут против своих родителей, многие из которых являлись объектами «культурной революции».

Учитывая мнение Мао Цзэдуна, его супруга Цзян Цин и руководитель группы по делам культурной революции при ЦК КПК (ГКР при ЦК КПК) Чэнь Бода переложили ответственность за возникновение и распространение этого лозунга на самих представителей молодежи. На одном из рабочих совещаний в ЦК КПК Чэнь Бода приписал Тань Лифу слова: «Дракон порождает дракона, а феникс порождает феникса». Сам Тань Лифу утверждал, что об этой старой пословице он до той поры, пока ее не привел Чэнь Бода, и не слыхивал.

Чэнь Бода раздул значение настроений молодых людей, членов МРО, которые считали себя красными «по происхождению». Под этим предлогом Чэнь Бода обрушился на детей кадровых работников, активно участвовавших в «культурной революции». Их заключали в тюрьму и издевались над ними.

С помощью такого приема «штаб» Мао Цзэдуна наносил удар по детям руководящих работников и по самим руководящим работникам. Этот прием оказался эффективным средством внесения дезорганизации в ряды кадровых работников, методом их терроризирования.

При этом удар наносился по родственникам, прямым и косвенным, по представителям всех поколений той или иной семьи.

У Тань Лифу от этих нападок, например, пострадала мать; было опорочено имя отца, прах которого покоится на центральном пекинском кладбище Бабаошань. Пострадали и родители невесты Тань Лифу. По этой же причине его младший брат и младшая сестра не могли вступить в армию и в партию.

По указанию Цзян Цин и Чэнь Бода допросы Тань Лифу вели члены ГКР при ЦК КПК Гуань Фэн и Ци Бэньюй. Они всячески вынуждали Тань Лифу назвать имя его «закулисного руководителя». Когда им стало известно, что Тань Лифу собирается жениться на девушке по фамилии Лю, они стали искать связи Тань Лифу с Лю Шаоци. Они начали утверждать, что именно Лю Шаоци является «закулисным хозяином» Тань Лифу. Они также пытались втянуть в круг лиц, причастных к этому «делу», Дэн Сяопина, Хэ Луна, Чжан Пинхуа, Линь Фэна. Так как отец Тань Лифу был хунаньцем, они старались найти среди руководителей парткома Хунани «закулисных руководителей» Тань Лифу.

Тань Лифу в упомянутой статье утверждал, что по указанию Мао Цзэдуна Чжоу Эньлай спас таких, как он, детей кадровых работников, пострадавших в связи с «делом о лозунге»: «Мы — красные по происхождению». Чжоу Эньлай не позволил выставить Тань Лифу на массовый митинг. Чжоу Эньлай говорил, что хотя этот лозунг и является ошибочным, однако следует «освободить» Тань Лифу от преследований. Вина за действия в связи с этим лозунгом была возложена на Линь Бяо и «четверку». [10]

Таким образом, Тань Лифу оказался одним из немногих лидеров молодежных МРО, которые были, в общем, оправданы. Их оправдали именно для того, чтобы оправдать многих детей старых кадровых работников.

Вопрос, формально названный вопросом о детях кадровых работников, конечно, относился не только к судьбам детей кадровых работников. Он был отражением отношения к кадровым работникам, пострадавшим в ходе «культурной революции». Это был тот вопрос, в борьбе вокруг которого сталкивались мнения сторонников «культурной революции» и возвращенцев, кадровых работников, в свое время отстранявшихся от власти и репрессированных при жизни Мао Цзэдуна, но выживших и возвратившихся к активной деятельности после его смерти.

В центральной печати в этой связи появилась статья, в которой утверждалось, что ныне все выступают в принципе за установку: «Дети не отвечают за своих родителей». При этом говорилось, что «хотя и существует пункт в анкете о социальном происхождении, нельзя придавать ему чрезмерное значение; главное внимание необходимо уделять тому, как человек проявляет себя в политическом отношении».

Эта позиция отражала, главным образом, мнение сторонников «культурной революции». Они были согласны определенным образом изменить судьбу детей кадровых работников, но хотели отделить детей от родителей, хотели, чтобы оправдание детей не означало признания неправильности действий, предпринятых в отношении их родителей.

Именно в этой связи в той же статье говорилось о том, что «до культурной революции данный курс подвергался серьезному вмешательству со стороны ревизионистской линии Лю Шаоци, а в начале культурной революции — еще более сильному вмешательству со стороны Линь Бяо и “четверки”». Последние «преследовали не только своих противников, но и их детей, получавших ярлыки «дети ренегата», «дети спецагента» и т. д.».

В статье раскрывался примечательный факт: «В 1968 г. Мао Цзэдун выступил с указанием, в соответствии с которым дети «контрреволюционных элементов» и «не желающих раскаяться каппутистов» должны были быть отнесены к категории лиц, «большинство которых можно воспитать». Однако, приняв к сведению указание о «детях, которых можно воспитать», «четверка» не изменила свои методы. Отнесенные к данной категории молодые люди все равно лишались права вступления в КСМК, в КПК, поступления на учебу, на военную службу и даже на работу». [11]

Статья свидетельствовала о том, что на практике многие кадровые работники и члены их семей могли быть отнесены к числу врагов Мао Цзэдуна и его «штаба».

Старые кадровые работники требовали ускорить пересмотр дел тех, кто пострадал во время «культурной революции», уничтожить необоснованные обвинительные материалы, чтобы в будущем никто не мог ими воспользоваться в злонамеренных целях. Констатировалось, что пересмотр дел периода «культурной революции» наталкивался на сопротивление бюрократов и людей, находившихся «под воздействием» «четверки». Последние ссылались на то, что пересмотр таких дел ведет к пересмотру отношения к «культурной революции», в ходе которой они возникли. Утверждалось, что в то время в китайском руководстве существовал «ошибочный взгляд», состоявший в том, что «решение вопроса о кадрах — это пересмотр всей культурной великой революции». Еще более серьезным являлся кадровый вопрос, потому что это «не только вопрос о нескольких людях, не только вопрос о политической судьбе этих лиц и вопрос об их родственниках и детях, но и вопрос, касающийся всех кадровых работников, касающийся масс… Если вопрос о старых кадрах будет плохо решен, то кадры среднего и молодого поколений не смогут спокойно работать. Ведь кадры среднего и молодого поколения тоже постареют». [12]

Таким образом, речь шла о требовании пересмотреть в целом вопрос об отношении к партийным кадровым работникам в ходе «культурной революции».

Очевидно, что этот вопрос обсуждался на 2-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва (февраль 1978 г). 26 апреля 1978 г. «Жэньминь жибао» сообщала об указании ЦК КПК, которое, вероятно, было принято на 2-м пленуме или по его итогам, о том, что политическое прошлое родителей не должно влиять на судьбы их детей и их родственников; дети не могут нести ответственность за политическое прошлое или недавние политические проблемы, связанные с родителями.

Такое указание было половинчатым. В нем ничего не было сказано об оценке старых кадровых работников партии, репрессированных в годы «культурной революции». В то же время оно как бы несколько разряжало атмосферу, позволяло несколько свободнее решать вопрос о судьбах детей кадровых работников. Очевидно, сторонники «культурной революции» надеялись, дав эту подачку старым кадровым работникам, отложить в долгий ящик, если не навсегда, решение вопроса об отношении к «культурной революции» в целом. В то же время их действия были в обстановке того времени вынужденными.

Борьба по этому вопросу продолжалась и осенью 1978 г, когда пекинское управление общественной безопасности приняло по указанию центральных органов решение о реабилитации группы представителей молодежи — детей видных руководящих работников, репрессированных в ходе «культурной революции».

При этом сообщалось, что с 1968 по 1972 г. органами общественной безопасности Пекина была репрессирована группа молодых людей, в числе которых был сын маршала Хэ Луна Хэ Пэнфэй, а также дети других видных руководящих работников. Их обвинили в формировании «контрреволюционных организаций», в выступлении против «культурной революции» и в попытках добиваться пересмотра дел их родителей.

Арестованные молодые люди, самому старшему из которых было не более 20 лет, были помещены в концентрационный лагерь под издевательским названием «учебные курсы для детей кадровых работников». Находившиеся там были лишены контактов с внешним миром, подвергались побоям и издевательствам. Администрация «курсов» держала их впроголодь, заставляла выполнять тяжелые работы, в частности перевозить грузы весом до тонны, провоцировала драки между заключенными, отказывала им в элементарном медицинском уходе. На допросах молодых людей заставляли давать сведения о политическом лице и поведении в быту их родителей, добиваясь, чтобы молодежь «отмежевалась» от них и выступила с обвинениями.

Вина за все эти действия, равно как и за репрессии, направленные против родителей этих молодых людей, была возложена на Линь Бяо и «четверку». Молодые люди, некоторые из которых находились в заключении в течение пяти лет, были освобождены в 1972 г. Однако дела многих из них не были закрыты, и они подвергались различного рода гонениям и ограничениям при поступлении на учебу, при приеме в общественные организации, при повышении их по работе. [13]

В октябре 1978 г. в передаче китайского радио, предназначенной для КНР, говорилось о том, что невестка Мао Цзэдуна, жена его сына Мао Аньцина Шао Хуа, и двое детей Дэн Сяопина были реабилитированы после жестоких преследований во время «культурной революции».

Шао Хуа, интриганка по характеру, была замужем за душевнобольным сыном Мао Цзэдуна. В семье между Шао Хуа и Цзян Цин существовала неприязнь, этим объясняются притеснения, которым Шао Хуа подвергалась во время «культурной революции».

Сын Дэн Сяопина Дэн Пуфан в результате событий «культурной революции» стал инвалидом. В сообщении говорилось, что, по указанию Цзян Цин, Дэн Пуфан и дочь Дэн Сяопина Дэн Нань подвергались преследованиям в 1968 г. В июле 1966 г. Цзян Цин на массовом митинге в Пекинском университете «оклеветала», как сообщало пекинское радио, Шао Хуа и дочь Хэ Луна Хэ Сяомин. Говорилось также о том, что «четверка» и ее агенты неоднократно пытали учившихся в Пекинском университете детей высокопоставленных кадровых работников, чтобы заставить их критиковать своих родителей.

23 октября 1978 г. на митинге в Пекинском университете дети Дэн Сяопина, а также Шао Хуа и Хэ Сяомин, наряду с 17 другими людьми, были реабилитированы. [14]

В октябре 1978 г. в печати было опубликовано письмо узников «учебных курсов для детей кадровых работников». В этом письме курсы назывались «фашистским концлагерем». В них в условиях строгой изоляции содержались 60 детей. Самому младшему из них было 13 лет. Узники недоедали, их пропускали через собрания «критики и борьбы», их избивали и калечили, заставляли заниматься непосильным трудом и пытались заставить обличать собственных родителей.

Узники этих «курсов» были освобождены только в 1972 г., а доброе имя им было возвращено гораздо позднее, после ареста «четверки». Упоминались имена детей, но без фамилий. Письмо подписали Яньчэн, Айди, Цзиньшэн, Синьминь. В тексте упоминались Дэдэ, Яньянь, Хуачуань, а также трое детей из одной семьи: Цзиньшэн, Сяоху, Сяоу. [15]

Пересмотр отношения к Кан Шэну

В 1978 г. в мировой печати стали появляться сведения о том, что критике подвергался Кан Шэн. В частности, сообщалось, что весной 1978 г. на заседании политбюро ЦК КПК был заслушан доклад по делу Кан Шэна. В докладе были сделан вывод о том, что Кан Шэн «дважды предал партию»: руководствуясь низменными мотивами, представил Мао Цзэдуну Цзян Цин; способствовал в свое время созданию авторитета Цзян Цин как «супруги председателя». В связи с этим было предложено, в частности, исключить из состава президиума сессии ВСНП вдову Кан Шэна — Цао Иоу. [16]

Критика деятельности Линь Бяо

В период между XI съездом КПК и 3-м пленумом ЦК КПК 11-го созыва, особенно между 2-м и 3-м пленумами ЦК партии, критике постоянно подвергались практическая деятельность и «теоретические установки» Линь Бяо.

В критических выступлениях в его адрес подчеркивалось, прежде всего, то, что Линь Бяо во время «культурной революции» сосредоточил усилия, главным образом, на устранении своих соперников в руководстве НОАК. В этой связи Линь Бяо «выдумал» «заговор» Хэ Луна, добился устранения Хэ Луна и ряда военачальников, связанных с Хэ Луном, например командующего бронетанковыми войсками НОАК Сюй Гуанда. [17]

Дэн Сяопин заявил, что Линь Бяо «физически и морально истязал» бывшего начальника генерального штаба НОАК Ло Жуйцина. [18]

Сюй Шию сам обвинил Линь Бяо в том, что тот наносил удары по нему, Сюй Шию. [19]

В прошлом заместитель командующего ВВС НОАК Юй Лицзинь был объявлен «жертвой» «преследований» и «репрессий» со стороны Линь Бяо. [20]

Имя Линь Бяо тесно связывалось с именами Чэнь Бода и Цзян Цин, а также с МРО «Имени 16 мая», [21] а следовательно, и с такими «ультралевыми», как Ван Ли, Гуань Фэн и Ци Бэньюй.

Линь Бяо осуждали за нанесение ударов по авторитету погибшего героя революции Пэн Бая и по его родственникам. [22]

Наконец, в вину Линь Бяо вменялся «подрыв сельского хозяйства страны»; утверждалось, что «из-за Линь Бяо» ряду провинций страны в области сельского хозяйства был нанесен «самый серьезный удар». [23] Эти обвинения не расшифровывались.

При критике Линь Бяо отчетливо прослеживалось стремление отделять Линь Бяо от Мао Цзэдуна. В статье вдовы Ло Жуйцина утверждалось, что в 1966 г. Мао Цзэдун заявлял, что Ло Жуйцин выступал «только против» Линь Бяо, но не против Мао Цзэдуна. [24] В 1970 г. на Лушаньском пленуме ЦК КПК, то есть на 2-м пленуме ЦК КПК 9-го созыва, Мао Цзэдун выступил с документом, озаглавленным «Мое мнение», для того чтобы отмежеваться от позиции Линь Бяо. [25] В августе 1971 г., как свидетельствовал командующий Ланьчжоуским большим военным округом Хань Сяньчу, Мао Цзэдун в личной беседе с ним не соглашался с утверждениями Линь Бяо о том, что «такой гений», как Мао Цзэдун, появляется в Китае только один раз на протяжении нескольких тысячелетий. [26]

Эти высказывания свидетельствовали о коварстве Мао Цзэдуна, который, с одной стороны, выдвигал Линь Бяо на роль «второго человека» в партии и в государстве во время «культурной революции», а с другой, за спиной Линь Бяо вел двойную игру, показывая другим силам в армии и в партии, что в зависимости от того, как сложится обстановка, в зависимости от соотношения сил прежде всего в вооруженных силах, Мао Цзэдун будет способен пожертвовать Линь Бяо.

Попытки нарисовать образ Мао Цзэдуна, критически настроенного в отношении Линь Бяо, отражали намерения определенной части китайских руководителей сохранять «в чистоте» имя председателя, продолжать эксплуатировать тезис о том, что за все ошибки и недостатки начиная с 1966 г. несут ответственность только Линь Бяо и «четверка». Таким образом, вместе с Мао Цзэдуном получали возможность сохранить свою репутацию те члены руководства, которые прошли, «не оступившись», всю «культурную революцию» вместе с Мао Цзэдуном, Линь Бяо и «четверкой». В данном случае действиями этой части руководителей двигало не стремление к исторической правде, а забота о себе, о своем служебном положении.

Далее, Линь Бяо осуждали за «неискренность», за то, что он прикрывал лестью в адрес Мао Цзэдуна свои властолюбивые устремления. В этих целях Линь Бяо «выдумывал» высказывания Мао Цзэдуна и распространял их в виде цитат, «высочайших указаний» по всей стране. [27] Линь Бяо утверждал, что у Мао Цзэдуна «каждое его слово — это истина в последней инстанции». Это выражение Линь Бяо стало расцениваться как «расчленение марксизма». [28]

В этой связи появились развернутые характеристики периода, когда «штаб» Мао Цзэдуна активно осуществлял «культурную революцию». Китайская печать писала, например, о том, что Линь Бяо и «четверка» более десяти лет обманывали народ. Люди слепо верили Линь Бяо и «четверке», потому что они часто ссылались на одно-два высказывания Мао Цзэдуна, как бы выступая от его имени. Теперь утверждалось, что эти «ссылки» часто «искажали» то, что на самом деле говорил Мао Цзэдун, или «вводили людей в заблуждение». Линь Бяо, «используя демагогию», под видом прославления Мао Цзэдуна, на самом деле стремился «прославлять себя и отстранять других». Линь Бяо и «четверка» «осуществляли фашистскую диктатуру внутри партии и вне ее рядов, и люди не осмеливались высказываться. Тот, кто осмеливался высказать мнение, отличное от их точки зрения, становился объектом их жестокой травли и безжалостных ударов, подвергался жестоким физическим пыткам и политическим преследованиям, которые распространялись даже на членов семей и на друзей. Это было царство страха, и никто не чувствовал себя в безопасности». [29]

Отношения в ходе «культурной революции» между руководителями партии рисовались следующим образом: Линь Бяо и «четверка» «фальшивым образом поднимали знамя Мао Цзэдуна. В действительности они поднимали знамя культа и суеверия. Они пытались представить Мао Цзэдуна как изолированное божество, в то время как он был лишь самым выдающимся из ряда опытных и авторитетных вождей». [30]

Осуждению подвергалась вся линия Линь Бяо на то, чтобы закрепиться на вершине пирамиды власти в опоре на культ личности Мао Цзэдуна, эксплуатируя имя последнего. Например, было предано гласности намерение Линь Бяо утверждать себя в сознании руководителей партии и членов партии в качестве такого же «помощника» Мао Цзэдуна, какими («помощниками») были в свое время у Маркса — Энгельс, а у Ленина — Сталин. [31] Во внутрипартийной пропаганде в КПК во время «культурной революции», да и в последующем применялись и продолжают применяться такие упрощенные до примитива обоснования выдвижения того или иного политического деятеля.

Критика Линь Бяо использовалась различными силами в руководстве в то время для того, чтобы защищать позиции, которые зачастую бывали полярно противоположными.

Например, известностью пользовалось положение о том, что в ходе «культурной революции» существовал, а затем был разгромлен «штаб» Линь Бяо. Разгром этого «штаба» трактовался в выступлениях официальной печати как часть борьбы за «недопущение ревизионистского перерождения» КНР. Таким образом, с одной стороны, Линь Бяо осуждали за политику, которая номинально являлась его собственным знаменем, когда он рвался к власти в ходе «культурной революции». Весь взлет к вершинам власти в партии Линь Бяо совершил под флагом ближайшего сподвижника Мао Цзэдуна в борьбе против «ревизионизма». Такое обвинение было особенно оскорбительно для тех, кто хранил память о Линь Бяо.

Однако не это было главным. Дело в том, что, выдвигая такие обвинения, критики Линь Бяо старались сохранить тезис о том, что «культурная революция» была направлена против «ревизионизма», что накануне «культурной революции» в КНР существовала угроза «ревизионизма», «буржуазного перерождения», «движения по пути СССР, вслед за СССР», что существовала «линия» Лю Шаоци и других, которые стремились превратить КНР в «ревизионистское государство». Так защищали свои позиции сторонники «культурной революции».

Далее, выдвиженцы настойчиво внушали населению страны и членам партии мысль о том, что Линь Бяо был «врагом народа», «губителем» марксизма-ленинизма и «идей Мао Цзэдуна». [32] Такая постановка вопроса позволяла сохранять в неприкосновенности знамя Мао Цзэдуна, авторитет самих выдвиженцев. Ведь таким образом все, кто пережил «культурную революцию», оказывались в одном лагере, им вместе предлагалось осуждать Линь Бяо. Вполне вероятно, что выдвиженцы пытались таким поворотом создавать некую новую основу для сплочения или компромисса с возвращенцами.

Однако возвращенцы вели решительную борьбу против выдвиженцев, выдвигая тезис о том, что «сторонники Линь Бяо» все еще находятся среди руководителей партии и государства и «проявляют себя». [33]

Возвращенцы настаивали на том, что именно Линь Бяо «отрицал 17 лет (существования КНР) до культурной революции». [34] Это был важный тезис. Сторонники и выдвиженцы «культурной революции» хотели бы протащить мысль о том, что на протяжении 17 лет до «культурной революции» политика во многом была неправильной; отсюда могли следовать выводы, оправдывающие в главном выдвиженцев, занятие ими руководящих постов.

Однако возвращенцы ставили вопрос ребром. Они заставляли своих противников соглашаться с одобрением деятельности в течение 17 лет до «культурной революции» тех, кто боролся против Линь Бяо и кого приходилось реабилитировать после смерти Мао Цзэдуна. Возвращенцы боролись за то, чтобы реабилитация и пересмотр дел приобретали не характер признания и положительного и отрицательного в деятельности реабилитируемых, а характер полного оправдания деятельности тех, кому возвращали доброе имя. Схватка вокруг этого тезиса была очень острой именно потому, что вопрос об отношении к «культурной революции» был главным с точки зрения перспектив борьбы между различными силами в руководстве.

Существенным представляется то, что возвращенцы утверждали, что до 1978 г. критика Линь Бяо ограничивалась лишь осуждением попытки Линь Бяо осуществить военный заговор или переворот; при этом не критиковались ни деятельность Линь Бяо, ни его «установки» в их совокупности. [35] Выдвигая это положение, возвращенцы подчеркивали, что при жизни Мао Цзэдуна и даже после его смерти в руководстве страны были силы, которые старались создать впечатление, будто бы Линь Бяо виноват лишь в увлечении заговорщической деятельностью. В противовес этому возвращенцы ставили вопрос таким образом, что деятельность и программные установки всех руководителей, осуществлявших «культурную революцию», подвергались сомнению, требовали критического разбора. Здесь снова просвечивала борьба вокруг принципиального вопроса об отношении к «культурной революции». Важно, что только после 2-го пленума ЦК КПК 11-го созыва расстановка сил в руководстве позволила ставить вопрос таким образом.

Стремлением угодить и выдвиженцам, и возвращенцам отмечен текст доклада первого секретаря КСМК Хань Ина на X съезде КСМК 17 октября 1978 г. Хань Ин, в частности, заявил, что Линь Бяо должен нести вину за ошибки, которые молодежь допустила в ходе «культурной революции». [36] Все руководители были заинтересованы в том, чтобы обратить гнев молодежи против Линь Бяо, реабилитировать большинство рядовых участников «культурной революции». Очевидно, что этот тезис Хань Ина не совсем отвечал настроениям возвращенцев, так как косвенно сохранял мысль о правильности «культурной революции», в ходе которой Линь Бяо и некоторые другие совершили ошибки. С точки зрения выдвиженцев, они, таким образом, снимали с себя вину за политику, проводившуюся во время «культурной революции».

В ходе критики Линь Бяо возвращенцы стремились постепенно дискредитировать тезисы защитников «культурной революции». В частности, они заявляли, что утверждения Линь Бяо о том, что «борьба- это все», и о том, что в партии постоянно происходит «борьба двух линий», являются неправильными. [37] Возвращенцы хотели снять вопрос о борьбе двух линий применительно ко многим, но пока не ко всем и не к главным аспектам «культурной революции». Во всяком случае, возвращенцы таким образом подводили к признанию правильной их собственной борьбы против Линь Бяо и его сторонников: ведь они фактически подвергали критике важнейшее положение Мао Цзэдуна, доведенное до гипертрофированной формы Линь Бяо: «Борьба— это все». Возвращенцы критиковали этот тезис Мао Цзэдуна — Линь Бяо потому, что в создавшихся условиях они были сторонниками наведения порядка, отвечавшего их интересам.

Возвращенцы резко осуждали деятельность Линь Бяо в так называемой борьбе против «каппутистов». [38] Линь Бяо обвиняли в придании «религиозно-мистического» оттенка внутрипартийной пропаганде, отношению партии и населения к Мао Цзэдуну. [39]

Наиболее решительное наступление на платформу Линь Бяо было предпринято в ходе рабочего совещания накануне 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва и во время самого этого пленума. В это время критике подверглись политические аспекты программы Линь Бяо, его идеи относительно экономического развития Китая подробно не рассматривались. Говорилось лишь, что Линь Бяо выступал за «бедность и отсталость» Китая. [40]

Представляется, что в данном случае имела место, скорее всего, критика Мао Цзэдуна, а не позиций Линь Бяо. Известно, что у последнего были высказывания в пользу «обогащения народа», сельского населения в особенности. Однако до осуществления его экономических взглядов дело не дошло. Всю его жизнь поглотила борьба за власть, коварная, безжалостная и ожесточенная.

Критика Линь отличалась от критики «четверки». С момента гибели Линь Бяо в 1971 г. до ухода из жизни Мао Цзэдуна в 1976 г. прошли пять лет. Линь Бяо был уже мертв, а «четверка», находясь у власти, активно действовала. Отсюда следует, что критика Линь Бяо в большей мере связана с событиями 1966–1971 гг., критика же «четверки» включает в себя по большей части осуждение ее деятельности после 1971 г., хотя и до того «четверка» действовала активно. Можно также принять во внимание то, что Линь Бяо входил в числое главных руководителей КПК и до «культурной революции», а «четверка» лишь завоевывала себе места в центральном руководстве во время «культурной революции». Критика Линь Бяо связана с критикой Лю Шаоци: после его гибели Линь Бяо был поставлен пропагандой на место Лю Шаоци как главного объекта осуждения.

Факты, которые выплыли на поверхность в ходе критики Линь Бяо, свидетельствовали о том, что борьба в руководстве шла между самыми близкими соратниками, причем даже тогда, когда их объединяли политические цели, даже в моменты напряженной совместной борьбы.

Критика Линь Бяо, несмотря на ее остроту, в 1978 г. оставалась все-таки лишь осуждением методов, которыми он действовал, критика его программных установок почти отсутствовала. В этом находили свое отражение и отсутствие программных установок, и возможность обходиться без них, и тот факт, что в ходе борьбы за власть в КПК соперничество между отдельными лицами и группировками не давало сосредоточиться на вопросе о путях развития страны.

Важно отметить, что критика Линь Бяо не затронула вопрос об основной установке, которая в то время определяла направление развития страны, — о «подготовке к войне». Из этого, как представляется, можно сделать вывод о том, что установка о «подготовке к войне» принадлежала Мао Цзэдуну, что ее не отнесли к тезисам, выдвинутым Линь Бяо самостоятельно, ее не раскритиковали как «гипертрофированное» толкование «линии» Мао Цзэдуна. Критическая кампания осуждения Линь Бяо не коснулась проблем внешней политики, отношений КНР с СССР и с США.

Наконец, в ходе критики Линь Бяо не затрагивался вопрос о том, как случилось, что он был выдвинут именно при Мао Цзэдуне и самим Мао Цзэдуном; не ставился, в частности, и вопрос о том, что Мао Цзэдун мог быть «обманут» Линь Бяо и другими.

Позиция Ли Сяньняня

Член политбюро ЦК КПК, заместитель премьера Госсовета КНР, отвечавший за работу в области экономики, Ли Сяньнянь, будучи одним из немногих высокопоставленных кадровых работников, переживших «культурную революцию», оставаясь на своем посту, также старался найти среднюю линию. 19 сентября 1978 г. он заявил в беседе с одной из японских делегаций о том, что «второй культурной революции» «не избежать», потому что «будет классовая борьба». Однако Ли Сяньнянь тут же оговорился, что будущая «культурная революция» обойдется без насилия. [41]

После смерти Мао Цзэдуна, устранения «четверки» и формирования новой сердцевины реального руководства КПК Ли Сяньнянь вполне естественно оказался одним из четырех главных старейших руководителей партии, определявших ее политику: Е Цзяньин, Чэнь Юнь, Дэн Сяопин и он сам.

Все они были у власти и до «культурной революции», все они, практически не подвергаясь репрессиям, пережили и «культурную революцию», и Мао Цзэдуна.

Они и составили то ядро нового руководства партии из числа старых руководителей, которое, с одной стороны, выступало против «культурной революции» и ее «выдвиженцев», но, с другой стороны, стремилось сохранить и имя и авторитет Мао Цзэдуна как теоретическую или легитимную основу своей деятельности.

Поэтому все реформы, которые допускала эта новая «четверка», оказывались недостаточно последовательными и половинчатыми.

Позиция Е Цзяньина

В конце 1978 г. Е Цзяньин защищал сердцевину курса последних лет жизни Мао Цзэдуна, то есть идею о необходимости готовиться к войне, причем прежде всего к войне против нашей, страны. Выступая 1 ноября 1978 г. на третьем всекитайском совещании по вопросам народной противовоздушной обороны, Е Цзяньин утверждал, что «нарастает фактор войны», что СССР «не оставил надежды покорить Китай». Он призывал китайцев «активно готовиться к войне», «не есть, не спать, если эта работа ведется пассивно». Е Цзяньин признавал, что среди китайских руководителей есть люди, которые не разделяют его соображений, сомневаются в целесообразности «рытья туннелей», высказывая мнение о том, что такое «рытье» «вредит народу». Е Цзяньин признавал, что у партийных работников возник вопрос о том, «нужно или не нужно заниматься строительством народной обороны и подготовки к войне в процессе осуществления четырех модернизаций». Е Цзяньин утверждал, что надо заниматься «подготовкой к войне»; «если не делать этого, то совершишь преступление перед историей и перед революцией». Е Цзяньин называл при этом в качестве военного врага только нашу страну. Он называл подготовку к войне «насущной исторической задачей». Е Цзяньин говорил, что есть такие руководители в КНР, которые считают, что «подготовка к войне» «не отвечает интересам государства и народа». Е Цзяньин продолжал говорить о «курсе на активную стратегическую оборону» и о продолжении и развитии идей Мао Цзэдуна о «народной войне в современных исторических условиях». Он говорил: «Рытье туннелей — это хороший метод, прошедший проверку практикой, являющийся обобщением опыта многолетних кровавых войн». Е Цзяньин признавал необходимость правильного решения вопроса о соотношении «подготовки к войне» и «производства», он также говорил, что результаты работы по подготовке к войне будут только тогда, когда «у нас будет больше тех, кто делает, и меньше тех, кто говорит». [42] Вполне вероятно, что Е Цзяньин был готов пожертвовать многими аспектами «культурной революции», был согласен осудить ее практику, раскритиковать ряд ее активных организаторов. Однако он твердо выступал за сохранение вне критики имени Мао Цзэдуна, защищал мысль о «подготовке к войне», выступал за «теоретическое обоснование», которое давалось «культурной революции» при жизни Мао Цзэдуна.

Осуждение ряда аспектов «культурной революции» на местах (в Сычуани и в других провинциях)

Многие стороны «культурной революции» подвергались осуждению в рассматриваемый период. Голос противников «культурной революции» звучал в это время громче голоса ее защитников. «Культурная революция» осуждалась на местах, в провинциях Китая.

Так, в провинции Сычуань один из авторов нашумевшего перед «культурной революцией» романа «Красный утес», рассказывавшего о борьбе коммунистов-подпольщиков против гоминьдановцев, которые действовали совместно с американцами, Ян Иянь утверждал, что в свое время Цзян Цин, стремясь заставить авторов переделать их произведение, говорила, что «в подпольной организации в Сычуани не было ни одного хорошего человека». Ян Иянь возражал, напоминая, что с 1939 по 1946 г. Чжоу Эньлай работал секретарем бюро ЦК КПК по Южному Китаю. [43] Таким образом, утверждалось, что партийное руководство Сычуани, стоявшее у власти до «культурной революции», было «хорошим», стояло на правильных позициях.

В середине 1978 г. в Сычуани прошли массовые митинги, во время которых огонь критики был обращен против некоторых партийных работников провинции, которые во время «культурной революции» действовали заодно с Чэнь Бода, Цзян Цин и другими руководителями ГКР при ЦК КПК. В частности, была раскрыта роль в организации «вооруженной борьбы» или «борьбы силой», «борьбы с применением насилия» и в репрессивных акциях против местных партийных и административных руководителей бывшего секретаря Ибинского окружного комитета КПК Лю Цзэтина и его жены Чжан Ситин, которая занимала пост секретаря Ибинского городского комитета КПК. В годы «культурной революции» Лю Цзэтин за «заслуги» перед «штабом» Мао Цзэдуна был назначен заместителем политкомиссара Чэндусского большого военного округа. В те годы Лю Цзэтин и Чжан Ситин принимали активное участие в репрессиях против партийных работников, многие из которых были покалечены или замучены до смерти. На Лю Цзэтина и Чжан Ситин была возложена вина за то, что было забито до смерти более ста руководящих работников на уровне уезда и выше [44]; а также за то, что на территории провинции имели место крупные вооруженные столкновения. Во время лишь трех из этих столкновений было убито свыше двух тысяч человек, ранено восемь тысяч. За все эти «подвиги» Лю Цзэтин и Чжан Ситин были избраны на IX съезде КПК соответственно членом и кандидатом в члены ЦК партии.

В 1971 г. они были лишены своих постов. Однако в 1976 г. была предпринята попытка добиться пересмотра их дела в Пекине. Одновременно Лю Цзэтин и Чжан Ситин вновь приняли участие в организации выступлений против провинциальных органов власти. В частности, они составили письма на имя Ван Хунвэня с предложениями устранить первого секретаря комитета КПК провинции Сычуань Чжао Цзыяна и выходца из Сычуани министра общественной безопасности КНР Чжао Цанби.

С санкции ЦК КПК 24 июня 1978 г. в провинции Сычуань состоялся массовый митинг, на котором Лю Цзэтин и Чжан Ситин были подвергнуты критике за создание в Сычуани «системы буржуазных группировок», за «преступную деятельность по узурпации власти», за то, что своими действиями они нанесли большой вред населению и экономическому развитию провинции. [45]

Дело Лю Цзэтина и Чжан Ситин прямо связывалось с делом «четверки». В связи с опубликованием решения об их осуждении на основе решения ЦК КПК было также объявлено, что во многих провинциях Китая к лету 1978 г. были арестованы сторонники «четверки», фабриковавшие «вымышленные», «ошибочные» и «ложные» дела. Такие люди, в частности Лю Цзэтин и Чжан Ситин, имели возможность, как утверждалось в печати, «подрывать политику партии», «устраивать беспорядки» и «нападать на массы», потому что у них за спиной стояла «четверка», и они пользовались ее поддержкой. «Четверка» «сплела сеть из тех, кто враждебно относился к партии и народу». «Ненависть к главным виновникам, находящимся среди этих лиц, глубоко запала в сердце народа. Если сегодня не расправиться с ними, не воздать им по заслугам, то нельзя будет отстаивать ни решения партии, ни законы государства». [46]

Руководители провинции Сычуань, а главным среди них был тогда уже Чжао Цзыян, неоднократно выступали первыми в борьбе против последствий «культурной революции», добивались принятия в ЦК КПК решений, осуждавших сторонников «штаба» Мао Цзэдуна. В провинции организовывались массовые митинги с осуждением этих лиц; раскрывались факты массовых убийств во время «культурной революции». Возвращенцы привлекали кадровых работников на свою сторону решительной борьбой против «последышей» «культурной революции», подчеркивали свое уважение к Чжоу Эньлаю и другим деятелям старшего поколения [47], не упоминая о Мао Цзэдуне.

За провинцией Сычуань активно вступали в борьбу против приверженцев «четверки» соседние провинции. Например, появились сообщения о том, что в провинции Цинхай в годы «культурной революции» грубым нападкам подвергались кадровые работники, и прежде всего старые опытные функционеры. Однако до лета 1978 г. «в их сердцах сохраняется страх», «они не решаются приступить к делу». Такое положение было всесторонне рассмотрено на созванном летом 1978 г. провинциальным парткомом «рабочем совещании по претворению в жизнь кадровой политики партии»; по итогам совещания были приняты соответствующие меры. [48]

В провинции Цинхай по приказу «штаба» Мао Цзэдуна за открытое неподчинение его распоряжениям были расстреляны военные и партийные руководители. Это было единственное событие такого рода. Немудрено, что у кадровых работников вплоть до 1978 г. «сохранялся страх» перед действиями «штаба» Мао Цзэдуна. Понадобились месяцы, прежде чем в 1979 г. было объявлено о реабилитации прежних руководителей провинции Цинхай.

Вслед за провинциями Сычуань и Цинхай 8 сентября 1978 г. партком провинции Юньнань провел массовый радиомитинг, на котором были «открыто пересмотрены два фальшивых политических дела», «состряпанные» сторонниками Линь Бяо и «четверки».

При этом были раскрыты некоторые детали событий, происходивших в этой провинции в ходе «культурной революции». В январе 1968 г. здесь произошли вооруженные столкновения между населением округа Дали и частью солдат 8-го полка, направленного в Юньнань «в порядке оказания трудовой помощи пограничному району». Имелись раненые с обеих сторон. Однако после этого происшествия «сторонник Линь Бяо» «состряпал» против полка дело, обвинил его командование в попытке захватить власть, подорвать производство, работу транспорта, захватить стратегические склады с вооружением и боеприпасами; в убийстве гражданских лиц и солдат НОАК и в других преступлениях. За этим последовали репрессии в отношении партийных функционеров, якобы связанных с этим делом.

Второе «фальшивое дело» также относилось к 1968 г. Цзян Цин и иже с ней обвинили одного из секретарей парткома в том, что он «осуществлял планы гоминьдановских агентов в Юньнани», а затем подвергли репрессиям и других кадровых работников, якобы связанных с этим секретарем.

Партком провинции в 1978 г. «тщательно разобрался» в этих «делах» и пришел к выводу, что они были «состряпаны» Цзян Цин. Открытая реабилитация лиц, осужденных по этим двум «фальшивым делам», «вызвала горячую поддержку кадровых работников и масс населения провинции». С речами на митинге выступили заместитель командующего Куньминским большим военным округом, секретарь провинциального парткома и заместитель председателя ревкома Чжан Чжисю и первый секретарь парткома, председатель ревкома провинции Ань Пиншэн. [49]

Руководители провинции Сычуань, прежде всего первый секретарь парткома этой самой многонаселенной, почти стомиллионной провинции Китая Чжао Цзыян, находились в авангарде пересмотра отношения к «культурной революции». Они не только реабилитировали невинно пострадавших и возвращали им доброе имя, но и осуждали виновников, требовали предъявить счет всем сторонникам «четверки».

Осенью 1978 г. в ряде других провинций КНР ширилось осуждение «четверки». Сообщалось, в частности, что в Тяньцзине при поддержке Линь Бяо и «четверки» в прошлом «фабриковались» «черные материалы», направленные против Чжоу Эньлая, Чжу Дэ, Е Цзяньина и других. [50]

В провинции Шаньдун на многотысячном митинге в Цзинани в присутствии первого секретаря парткома Бай Жубина было объявлено о том, что полностью реабилитированы восемь провинциальных руководителей органов общественной безопасности, двое из них посмертно. Эти люди были арестованы и заключены в пекинскую тюрьму по личному указанию Цзян Цин и Чэнь Бода за то, что в 1959 г. «честно выполнили свой долг» и «приняли соответствующие меры» в отношении Ли Ганьцина, старшего брата Цзян Цин, которого тогда называли «гоминьдановским шпионом и контрреволюционером». В 1968 г. к этим работникам общественной безопасности применили «фашистские методы». Осенью 1978 г. они были реабилитированы, и им возвращено доброе имя. [51]

Вполне вероятно, что после ухода Мао Цзэдуна «на вторую линию» оказалось возможным расправиться с братом Цзян Цин. Ответственность за это мог взять на себя тогдашний министр общественной безопасности Ло Жуйцин, который пользовался поддержкой председателя КНР Лю Шаоци и мэра Пекина Пэн Чжэня.

Цзян Цин вместе с Чэнь Бода отомстила исполнителям приговора над ее братом и тем, кто вел его дело.

В провинции Хубэй в кампанию критики «четверки» включился первый секретарь парткома Чэнь Писянь, который пострадал в Шанхае во время «культурной революции». Выступая в Ухане в октябре 1978 г., Чэнь Писянь отметил, что, хотя в Хубэе линия Мао Цзэдуна занимала главенствующее положение все 29 лет существования КНР, Лю Шаоци и особенно Линь Бяо и «четверка» нанесли значительный вред провинции; «четверка» серьезно подорвала «великую пролетарскую культурную революцию», нанесла большой ущерб массам и кадровым работникам. Чэнь Писянь заявил, что 17 лет до «культурной революции» были «правильными». [52]

В декабре 1978 г. газета «Жэньминь жибао», ссылаясь на «Шэньси жибао», сообщила о том, что недавно в Сиани был проведен митинг рабочих и служащих предприятий оборонной промышленности, посвященный разоблачению преступлений приспешника «четверки», получившего с ее помощью «высокий пост» в ВСНП четвертого созыва. Было принято решение о снятии с этого лица звания «передовик труда», о его аресте для проведения следствия. В числе обвинений фигурировало провоцирование «вооруженной борьбы» в годы «культурной революции». В частности, рассказывалось об эпизоде, имевшем место в июне 1968 г., когда через месяц после создания шэньсийского провинциального ревкома «отряд вооруженной борьбы» под его командованием совершил налет на фабрику эмалированных изделий. Во время налета применялись четыре зенитных пулемета, из которых на фабрике было сделано более тысячи выстрелов. [53]

Радио Сиани сообщило, что 19 октября 1978 г. там состоялся митинг, на котором заместитель председателя провинциального ревкома Шэньси Го Юньчжун критиковал бывшего руководителя провинции за то, что тот во время «культурной революции» беспощадно преследовал старые кадры партийного и государственного аппарата, рабочих, инженеров и техников, фабриковал лживые обвинения. В 1966–1969 гг. было сфабриковано 27 серьезных по своим масштабам и по характеру обвинений дел, связанных со шпионажем. Многие кадровые работники были доведены до смерти или подверглись пыткам, в результате чего стали инвалидами. Около 500 человек были объявлены «шпионами» и подверглись пыткам. 21 человек умер во время следствия. Бывший руководитель провинции Шэньси отказался выполнять указания Чжоу Эньлая и пытался создать раскол в различных массовых организациях, породить групповщину, поощрять вооруженную борьбу, поддерживать избиения и погромы, стремясь к тому, чтобы в Шэньси разгорелась настоящая гражданская война. Вышеупомянутый руководитель прочил защитника групповщины в оборонной промышленности провинции Шэньси на пост заместителя председателя провинциального революционного комитета. Этот человек впоследствии «продался» «четверке». [54]

В ноябре 1978 г. появилось сообщение о том, что комитет КПК провинции Ляонин решил реабилитировать 90 человек, проходивших по сфабрикованному в 1968 г. так называемому «делу о дунбэйской банде». К этому делу тогда привлекли лиц, прямо или косвенно участвовавших в составлении в 1946 г. петиции на имя Чан Кайши, в которой содержалось требование об освобождении организаторов известного «Сианьского инцидента» гоминьдановских генералов Чжан Сюеляна и Ян Хучэна. Среди проходивших по этому делу были бывший заместитель председателя народного комитета провинции Ляонин, заместитель председателя провинциального комитета НПКСК Чэнь Сяньчжоу, бывший заместитель командующего Ляонинским военным округом Чжао Чэнцзинь и другие. [55]

В ходе кампании критики «четверки» выступал и первый секретарь парткома КПК Синьцзян-Уйгурского автономного района (СУАР) Ван Фэн. Он заявил, что до «культурной революции» СУАР успешно развивался, однако с 1967 г. из-за воздействия Линь Бяо и «четверки» производство «было нарушено и пошло на убыль». Производство зерна, в частности, по словам Ван Фэна, падало ежегодно на 2,8 %. [56]

В целом по Китаю во второй половине 1978 г. прокатилась волна критики отдельных сторон «культурной революции» и, главным образом, ее практики, необоснованных действий в отношении кадровых работников, сопровождавшаяся обвинениями в адрес Линь Бяо, Чэнь Бода, «четверки» в том, что они нанесли вред хозяйству страны. Наиболее последовательно в ходе этой борьбы выступали руководители провинций Юго-Западного Китая, и, как уже отмечалось, прежде всего Сычуани.

«Культурная революция» и положение крестьянства

В ходе критики «культурной революции» общепризнанным стал тезис о том, что именно в годы «культурной революции» тяготы крестьян стали более тяжелыми, упала их активность, была подорвана экономическая политика в деревне; в целом ряде мест народные коммуны не приносили доходов. Утверждалось также, что Линь Бяо и «четверка» нанесли самый серьезный удар по сельскому хозяйству, в частности, речь шла о провинции Хунань. Обо всем этом писал первый секретарь комитета КПК провинции Хунань Мао Чжиюн. [57]

Вину за это возлагали на Линь Бяо и «четверку».

Осуждению подвергались и такие стороны политики в отношении крестьян, как «система босоногих врачей». При этом напоминали о том, что в 1974 г. Дэн Сяопин «правильно» говорил, что «система босоногих врачей» существует в КНР в опытном порядке, так как население страны большое, а квалифицированных врачей мало; в настоящее время знаний у «босоногих врачей» недостаточно; они могут лечить только самые простые заболевания; они повысят уровень своих знаний, но это произойдет только через несколько лет. [58]

Весьма характерно, что речь шла не о том, чтобы создать в стране систему бесплатного обслуживания населения, или об ином решении этой проблемы. Руководители КПК были вынуждены сказать населению страны, прежде всего крестьянам, что, в отличие от «штаба» Мао Цзэдуна, они признают недостатки «системы босоногих врачей». Они лишь намекали на то, что в неопределенном будущем эта система сможет лучше обслуживать крестьян. Таким образом, «четверка» обвинялась в том, что она не принимала во внимание бедственное положение крестьян в сфере медицинской помощи, а руководители КПК признавали трудности положения, по существу, ничего не предлагали взамен, лишь обещая повышать уровень знаний «босоногих врачей».

Самым важным в этой области было открытое осуждение важнейших сторон так называемого «пути Дачжая», то есть осуждение той политики, которая проводилась Мао Цзэдуном и его «штабом», особенно в ходе «культурной революции» в области сельского хозяйства, которая навязывалась всей стране в качестве единственного образца, отвечающего «идеям Мао Цзэдуна».

Критика «дачжайского опыта» началась также из провинции Сычуань. Появилось сообщение о том, что в уезде Дай провинции Сычуань сельское хозяйство понесло урон из-за «механического копирования некоторых конкретных методов Дачжая». В течение десяти лет руководители уезда постоянно посылали в Дачжай делегации кадровых работников, которые «ошибочно перенимали некоторые стороны» дачжайского опыта, воспринимая их в качестве «основного опыта».

(В этой связи можно вспомнить о том, что Чжан Чуньцяо критиковали за то, что он не разрешал посылать делегации в Дачжай, ограничивая масштабы ознакомления с опытом дачжайской большой производственной бригады. Очевидно, что тут дело было в том, что Чжан Чуньцяо видел неприемлемость «пути Дачжая» и, имея власть в руках, не стремился пропагандировать этот опыт.)

Начиная с 1968 г. основной хозрасчетной единицей в ряде волостей уезда сделали большую производственную бригаду. Была введена дачжайская система начисления трудовых единиц, включающая «политические единицы» и «общие единицы». В последующем были ликвидированы приусадебные участки и личный скот крестьян. Во многих местах сконцентрировали силы на строительстве террасированных полей на горных склонах. Делался упор на зерновые культуры, игнорировались животноводство, лесоводство. Все это привело к общему снижению сельскохозяйственного производства, падению коллективных и личных доходов. Крестьяне возмущались: «Делается все бессистемно, без учета реальных условий. Если так учиться у Дачжая, то еды будет все меньше и меньше». При осуждении опыта Дачжая утверждалось, что «нельзя делать упор на политике как на командной силе и игнорировать материальную выгоду; делать упор на производстве зерна и игнорировать многоотраслевое хозяйство; подчеркивать коллективное и пренебрегать личным». [59]

Отношение Дэн Сяопина к «культурной революции»

В рассматриваемый период появились некоторые дополнительные сведения, которые помогали понять отношение Дэн Сяопина к «культурной революции».

Будучи в Японии в октябре 1978 г., он в одной из бесед с японцами говорил, что в 1972 г. находился «на задворках». [60] Действительно, в ходе «культурной революции», с 1967 по 1969 г., Дэн Сяопин жил в резиденции ЦК КПК, в Чжуннаньхае, но оказался как бы «на задворках» процесса формирования политики партии. В 1972 г. Дэн Сяопин находился вне Пекина, на периферии, также «на задворках», но не подвергался репрессиям.

В ходе «культурной революции» пострадали дети Дэн Сяопина. Как уже упоминалось, они были публично реабилитированы 23 октября 1978 г. на митинге в Пекинском университете. [61]

Дэн Сяопин выдвинул тезис о том, что двенадцать лет, время с 1966 по 1977 г., были потерянным временем. [62] Но он обходил прямые вопросы об оценке им «культурной революции» в тех случаях, когда их задавали ему иностранные корреспонденты. 28 ноября 1978 г. в беседе с делегацией японской партии демократического социализма Дэн Сяопин сказал, что, когда Линь Бяо и «четверка» замышляли убить его, Мао Цзэдун прислал солдат для его охраны. [63]

Отвечая на вопросы председателя японской партии демократического социализма Р. Сасаки, Дэн Сяопин заявил: «Пройдя школу великой культурной революции, подавляющее большинство народных масс нашей страны обладает незаурядными способностями, отличая правду от неправды, и необыкновенной сознательностью, выражающейся в заботе о судьбах своей страны». [64]

Отношение возвращенцев к «культурной революции»

В целом отношение возвращенцев к «культурной революции» было отрицательным. Это находило свое проявление в разных формах. В предназначенном для читателей внутри КНР газетном варианте изложения доклада вдовы Чжу Дэ Кан Кэцин на 4-м всекитайском съезде женщин, в отличие от текста, распространенного агентством Синьхуа на русском языке, отсутствовало какое бы то ни было упоминание о «культурной революции». [65] Возникла традиция отмечать дни рождения Чжу Дэ и Чжоу Эньлая. В связи с 92-й годовщиной со дня рождения Чжу Дэ были опубликованы различные материалы, в которых, в частности, говорилось, что Чжоу Эньлай еще в связи с 60-летием Чжу Дэ назвал его «одним из народных вождей». [66]

Отношение некоторых военачальников к «культурной революции» и к Мао Цзэдуну

Командующий Ланьчжоуским большим военным округом Хань Сяньчу заявил, что у «некоторых товарищей» под воздействием Линь Бяо и «четверки» отношение к «вождям революции» и к «революционной теории» приобрело «религиозно-мистическую окраску», [67] и таким образом продемонстрировал свое критическое отношение не только к Линь Бяо и «четверке», но и к Мао Цзэдуну и его «теоретическим установкам».

Командующий Гуанчжоуским большим военным округом, член ПБ ЦК КПК Сюй Шию называл отношение к нему Мао Цзэдуна во время «культурной революции» «заботой», «помощью», «воспитанием». Сюй Шию рассказывал о том, как летом 1967 г., когда «орудовавший в Нанкине приспешник «четверки» начал атаку против руководящих органов Нанкинского большого военного округа», ЦК КПК, возглавлявшийся Мао Цзэдуном, направил в провинцию Цзянсу «группу обследования», которую лично инструктировал Чжоу Эньлай, заявивший, что «нельзя хватать (то есть фактически арестовывать, лишать свободы действий. — Ю.Г.) товарища Сюй Шию; а если кто-либо все же схватит его, то я (Чжоу Эньлай) в течение часа лично прибуду в Нанкин». При этом Чжоу Эньлай добавил, что «это — не мое личное мнение, а указание председателя Мао Цзэдуна». Сюй Шию отмечал, что почти в то же время Мао Цзэдун лично принял его в Шанхае, заявив: «В армии нужно поддерживать стабильность. Нужно продолжать опираться на НОАК».

Одновременно Сюй Шию отметил, что «чем больше председатель Мао Цзэдун заботился обо мне, защищал меня, тем больше Линь Бяо и «четверка» стремились наносить по мне удары, шельмовать меня». Сюй Шию также заявил, что Мао Цзэдун «морально подготовил» его к «культурной революции». [68]

Высказывания Сюй Шию отражали его стремление подчеркнуть собственную значимость, в частности тот факт, что во время «культурной революции» с ним должны были считаться даже Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай. Сюй Шию также давал понять, что Мао Цзэдун был коварным человеком. Ведь в разгар «культурной революции» «четверка» и Линь Бяо могли продолжать атаковать Сюй Шию только с санкции или при попустительстве Мао Цзэдуна. Сюй Шию подчеркивал двуличие Мао Цзэдуна. Вместе с тем становилось понятно, что Мао Цзэдун, применяя такие методы, стремился «держать на коротком поводке» главных военачальников, заставлял их не выступать против него, не мешать проведению «культурной революции». Вместе с тем было очевидно, что Мао Цзэдун выводил армию из этой политической кампании. Он стремился опираться прежде всего на вооруженные силы страны, держать их под своим контролем. Там самым еще раз была подтверждена та истина, что в КНР главная власть — это власть над вооруженными силами.

Маршал Сюй Сянцянь в своих выступлениях представлял дело таким образом, что во время «культурной революции» группа военных и гражданских партийных руководителей (Чжоу Эньлай [69], Сюй Сянцянь, Е Цзяньин, Чэнь И, Не Жунчжэнь) «подправляла» осуществление на практике идеи Мао Цзэдуна. Саму идею «культурной революции» Сюй Сянцянь не осуждал [70], однако он выступал против Линь Бяо и «четверки». Сюй Сянцянь утверждал, что он был против произвольных арестов в НОАК и внес предложение об издании соответствующего распоряжения военного совета ЦК КПК. Чувствовалось, что Сюй Сянцянь стремился уменьшить свою вину в деле отстранения маршала Хэ Луна от руководства повседневной деятельностью военного совета ЦК КПК. Сюй Сянцянь намекал на то, что и он был в числе «пострадавших» во время «культурной революции». [71]

Таким образом, некоторые военачальники стремились выдвигать тезис о том, что им удавалось сдерживать самые нежелательные проявления «культурной революции», что они, конечно, помогали Мао Цзэдуну, но стремились не допускать крайностей. В то же время становилось ясно, что в руководстве вооруженными силами произошел раскол и часть военачальников (в частности, Сюй Сянцянь, а следовательно, и Лю Бочэн, с которыми был тесно связан и Дэн Сяопин) вместе с Мао Цзэдуном, да и Линь Бяо, выступала против тех, кто был близок к маршалам Пэн Дэхуаю и Хэ Луну.

«Культурная революция» и борьба за руководство армией

В рассматриваемый период появились сведения, которые подтверждали и расширяли представления о борьбе за руководство вооруженными силами. Заместитель начальника генерального штаба НОАК Ян Юн (сторонник маршала Пэн Дэхуая) в докладе на всекитайском совещании по работе народного ополчения в августе 1978 г. подтвердил, что «четверка» «стремилась подорвать триединую систему вооруженных сил», превратив народное ополчение во «вторые вооруженные силы», которые была намерена использовать в качестве «орудия фашистской диктатуры». Только сопротивление в ЦК КПК, что, собственно говоря, и заставило Мао Цзэдуна не одобрить планы создания «вторых вооруженных сил», не дало возможности их осуществить. [72]

Подтвердились также данные о захвате сторонниками Линь Бяо власти в главном политическом управлении НОАК. Оказалось, что в 1967 г. жена Линь Бяо Е Цюнь подвергла критике бывшего начальника главпура маршала Ло Жунхуаня, умершего в 1963 г., а следовательно, и его сторонников, продолжавших занимать командные посты в этом учреждении. В конце 1968 г. Линь Бяо и «четверка» «установили свой контроль над главпуром», подавляющая часть сотрудников которого была временно отстранена от работы и направлена на периферию, в различные районы страны. Одновременно из архива главпура были изъяты или уничтожены более 2 тысяч архивных дел, «изобличавших» деятельность Линь Бяо и «четверки». [73]

«Культурная революция» и органы общественной безопасности

Появились сведения о попытках использовать органы общественной безопасности во внутрипартийной борьбе за власть. В печати можно было прочитать следующее сообщение: «На протяжении 28 лет существования КНР широкие массы работников органов общественной безопасности строго следовали правилу не использовать органы общественной безопасности для разрешения противоречий внутри народа и решения вопросов внутри партии». Борьба, естественно, велась иными методами. Известно о существовании секретных личных служб у ряда руководителей. Их прикрывали вывесками неких канцелярий по тем или иным вопросам, на самом деле они вели слежку за политическими противниками. Газеты сообщали о том, что «сторонники «четверки» пытались использовать документ — протокол совещания работников общественной безопасности в июне 1976 г. (когда Мао Цзэдун был уже не дееспособен. — ЮТ.) для того, чтобы направить острие диктатуры внутрь партии (против своих врагов в руководстве партии. — ЮТ.)». Отмечалось, что «это особенно характерно для деятельности сторонников «четверки» в период после смерти Мао Цзэдуна». [74]

«Культурная революция» и министерства

Летом 1978 г. в ряде министерств и ведомств Государственного совета КНР проходил пересмотр многочисленных «дел» периода «культурной революции». В частности, в министерстве металлургической промышленности пересматривались дела более 1500 работников министерства и подведомственных ему научно-исследовательских организаций. [75] Один этот факт говорил о «широте захвата» того «плуга», которым Мао Цзэдун «перепахал» ряды партийных функционеров и государственных служащих.

«Культурная революция» и профсоюзы

В 1978 г. была дана оценка воздействия «культурной революции» на общественные организации страны. В частности, выступая 22 апреля 1978 г. на расширенном заседании исполкома Всекитайской федерации профсоюзов, заместитель председателя этой федерации Ма Чуньгу сказал, что из-за «помех и вредительства со стороны Линь Бяо и «четверки» исполком Всекитайской федерации профсоюзов не заседал двенадцать лет». [76] Участники заседания пришли к выводу о том, что за последние 28 лет «линия» Мао Цзэдуна «неизменно главенствовала в профсоюзной работе», что «главным в этой работе являются успехи и что абсолютное большинство профсоюзных кадров — это хорошие и относительно хорошие люди». [77]

В связи с работой совещания в печати появилась статья под заголовком «Ван Хунвэнь — смертельный враг рабочего класса», где утверждалось, что Ван Хунвэнь «подорвал деятельность профсоюзов» в стране. [78]

«Культурная революция» и Коммунистический союз молодежи Китая (КСМК)

В 1978 г. возобновилась деятельность КСМК. 4 мая ЦК КПК издал уведомление о созыве в октябре 1978 г. X съезда КСМК. В документе отмечалось, что «организациям КСМК был нанесен огромный вред, а социалистическая активность широких масс кадровых работников (то есть функционеров КСМК. —Ю.Г.), членов союза и (не союзной. — ЮГ.) молодежи была в значительной степени подорвана». Вместе с тем говорилось о «развернутой лично председателем Мао Цзэдуном культурной революции, в ходе которой молодежь прошла через серьезные испытания и закалку», «проявив высокую сознательность в проведении линии». [79]

В статье, посвященной традициям «движения 4 мая» 1919 г., Отмечалось, что «поколение молодежи, взращенное на идеях Мао Цзэдуна, прошедшее закалку великой культурной революции, обладает высокой сознательностью и твердо стоит в одних рядах с пролетарскими революционерами старшего поколения». [80] Эти высказывания являли собой хороший пример двойственности, обычной для политической жизни в КНР. Они давали возможность толковать их в свою пользу и защитникам «культурной революции», ее выдвиженцам, и ее критикам, возвращенцам, опытным партийным функционерам, доброе имя которых было восстановлено.

В августе 1978 г. была реабилитирована Центральная комсомольская школа, которую в 1966 г. называли «рассадником ревизионизма среди молодежи». [81]

Накануне открытия X съезда КСМК борьба за умы молодежи продолжалась. Газеты писали, например, о невиновности молодежи, обманутой «четверкой». Писали о том, что молодежи присуща неопытность, горячность и излишняя категоричность в суждениях. Выступая в ходе «культурной революции» против «некоторых отрицательных, темных, неразумных вещей, молодежь не замечала всей сложности отдельных явлений, считая, что все «плохое» является абсолютно плохим, а все «хорошее» — абсолютно хорошим». Отмечалось, что в некотором смысле «революционный бунтарский дух красногвардейцев не устарел». Говорилось, что нужно, «используя «бунтарский энтузиазм красногвардейцев своего времени», ударить «по некоторым руководителям», которые, «используя свой пост, свою власть, грубо попирают демократические права масс». [82] В этих высказываниях, принадлежавших возвращенцам, ощущалось, как трудно привлечь на свою сторону молодежь, воспитанную в годы «культурной революции». Приходилось считаться с настроением и воспитанием этого поколения.

На самом X съезде КСМК докладчик, первый секретарь ЦК КСМК Хань Ин, говорил о том, что «десятки миллионов членов КСМК, красногвардейцев и представителей революционной молодежи» откликнулись на призыв Мао Цзэдуна критиковать «ревизионистскую линию Лю Шаоци», но в то же время «четверка» и Линь Бяо «сбивали с толка» молодежь. Хань Ин говорил о необходимости принимать в расчет «политические условия того периода», а именно тот факт, что Китай «переходил к социализму от полуколониального и полуфеодального общества и не мог быстро очиститься от его «грязи»; кроме того, китайская молодежь была воспитана в духе бдительности в отношении ревизионизма правого толка и не понимала опасности ревизионизма, прикрывающегося левой вывеской». Из этого следовало, что в ходе «культурной революции» боролись между собой и против «правильной линии» Мао Цзэдуна «два ревизионизма»: один — «правый ревизионизм» Лю Шаоци; другой — «прикрывавшийся левой вывеской» «ревизионизм» Линь Бяо и других. На практике выделить в этом контексте «правильную линию» было невозможно, тем более что даже внутри того, что именовалось или что можно было понимать под «правильной» группировкой, явно выделялись фракции, которые вели между собой непримиримую борьбу.

Тем не менее Хань Ин последовательно продолжал в таком ключе толковать события «культурной революции». Он говорил о том, что «четверка» «использовала недостаточную зрелость китайской молодежи, ее любовь к Мао Цзэдуну и ненависть к ревизионистской линии Лю Шаоци, чтобы развернуть борьбу против всего и вся». Хань Ин заявлял далее, что «люди, которые шли на поводу у «четверки», всегда составляли лишь ничтожную часть китайской молодежи». «За ошибки молодежи в ходе культурной революции вина ложится на Линь Бяо и “четверку”». Такой вывод предлагал Хань Ин. [83]

Возвращенцы стремились лишить ореола святости воспоминания о «культурной революции». Газеты писали, что красногвардейцев «слишком часто вводили в заблуждение и заставляли вести огонь по неверным целям». [84]

То, как руководители представляли молодым людям в КНР события «культурной революции», показывало, что Мао Цзэдун и его приверженцы самой практикой своей политической деятельности и до «культурной революции», во время нее и после нее не просто расшатали идеологию, которую они же и навязали людям в Китае после прихода к власти в 1949 г., но практически оставили людей, в том числе молодежь, и без идеалов, и без идеологии. Людям оставляли веру только в правоту тех, кто в тот или иной момент находился у власти; после смены людей у власти оказывалось, что нужно верить только тому, что говорили новые руководители.

Идейная пустота — вот итог деятельности Мао Цзэдуна и его приверженцев в годы его правления в континентальном Китае. После смерти Мао Цзэдуна оказалось, что идеологию нужно строить заново. Это требовало полного пересмотра отношения к Мао Цзэдуну и отражения подлинных интересов людей, соответствия закономерностям развития экономики и развития демократии в политической жизни. Но до этого еще далеко.

«Культурная революция» и вузы

В 1978 г. происходил процесс, который можно назвать реабилитацией вузов, восстанавливали престиж учебных заведений, давали положительную оценку их работе на протяжении всех лет существования КНР. При этом признавали ущерб, который «культурная революция» нанесла высшему образованию в стране. В частности, отмечали, что до «культурной революции» в КНР насчитывалось 434 вуза. Во время «культурной революции» «многие вузы» были закрыты. [85]

Проводились торжественные мероприятия, чтобы возродить «доброе имя» вузов, их работников и выпускников. 4 мая 1978 г. в Пекинском университете состоялся торжественный митинг по случаю 80-й годовщины основания университета. Выступая на митинге, ректор этого университета Чжоу Пэйюань заявил, что более 20 тысяч специалистов, выпущенных этим учебным заведением за 17 лет, предшествовавших «культурной революции», «составляют ныне «костяк» армии научно-исследовательских кадров страны». Чжоу Пэйюань также отметил, что в период «культурной революции» «четверка» превратила Пекинский университет из «хорошего во всех отношениях университета» в «контрреволюционный плацдарм, использовавшийся в целях осуществления своих замыслов узурпации власти в партии и в государстве». [86]

В ряде провинций страны была проведена кампания за возвращение учебным заведениям их аудиторий и общежитий, занятых в годы «культурной революции» воинскими частями и различными учреждениями. [87]

«Культурная революция» и органы печати

Восстановлено было и доброе имя «фронта печати». В ноябре 1978 г. появился первый номер журнала «Баокань чжаньсянь», в котором была подвергнута критике опубликованная в ноябре 1968 г. совместная статья «трех редакций» [88] под заголовком «Довести до конца великую революцию на фронте печати». При этом утверждалось, что эта статья была «сфабрикована» Чэнь Бода и Яо Вэньюанем и представляла собой «черную программу» Линь Бяо и «четверки», которой они руководствовались, осуществляя захват власти в органах печати. В статье говорилось, что на протяжении 17 лет, предшествовавших «культурной революции», отмечались «подрыв и вмешательство со стороны ревизионистской линии» (причем о Лю Шаоци уже не упоминалось), но не ее «господство». Из 298 руководящих работников органов печати в столице и в провинциальных центрах (главных редакторов, заместителей главных редакторов, директоров и заместителей директоров радио- и телестанций) ни один не оказался «предателем, спецагентом и каппутистом». Были лишь несколько старых кадровых работников, которые «продались» «четверке». [89]

В целом после смерти Мао Цзэдуна и ареста «четверки» одной из первоочередных стала задача снять «клеймо позора» и «политической неблагонадежности» почти со всех областей экономической и общественной жизни страны, восстановить доброе имя и работников, и самих этих отраслей, реабилитировать их публично перед всем населением и в глазах членов партии. Между 2-м и 3-м пленумами ЦК КПК 11-го созыва процесс этой реабилитации проходил бурно. Однако он не был всеобщим, комплексным и систематическим и не был завершен в то время.

«Культурная революция» и учреждения, ведавшие работой в сфере литературы и искусства

Тот же самый процесс проходил и в учреждениях, где работали деятели литературы и искусства. В Пекине с 27 мая по 5 июня 1978 г. было проведено третье заседание всекитайского комитета Всекитайской ассоциации работников литературы и искусства (ВАРЛИ) 3-го созыва. На нем было официально объявлено о восстановлении деятельности входящих в ВАРЛИ Федерации работников литературы и искусства, Союза писателей Китая, Союза работников театра, Союза музыкантов, Союза работников кино. Было решено восстановить публикацию газеты «Вэньи бао». Было обещано восстановить через некоторое время Союз китайских художников, Общество по изучению китайской народной литературы, Общество фотографии. Среди присутствовавших на заседании комитета были Мао Дунь, Чжоу Ян, Фу Чжун, Ба Цзинь, Ся Янь, Чжан Гуаннянь и другие. Говорилось о том, что следует быстро и активно реабилитировать те произведения искусства, против которых были выдвинуты надуманные обвинения, и тех деятелей литературы и искусства, против которых были заведены «ошибочные дела». [90] В КНР появились художественные произведения об «ужасах культурной революции». [91]

В целом происходил процесс восстановления репутации практически всех учреждений и организаций и подавляющего большинства их прежних работников. Утверждалось, что в течение 17 лет, предшествовавших «культурной революции», не было «господства» «неправильной линии», что выбивало почву из-под утверждения о «необходимости» и «своевременности» «культурной революции», хотя прямо такого вывода в то время не делали.

Вопрос о выходцах из эксплуататорских классов

В период от XI съезда КПК до 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва были раскритикованы многие политические установки времен «культурной революции». При этом осуждались как ее теория, так и практика.

Внимание было обращено, в частности, на тот факт, что в КНР число выходцев из семей бывших эксплуататорских классов исчислялось «десятками миллионов» человек. Обстановка характеризовалась следующим образом.

Со времени социально-экономических преобразований, лишивших помещиков и капиталистов возможности эксплуатировать трудящихся в своих личных интересах, прошли десятилетия. Однако на практике потомки эксплуататоров продолжали до 1978 г. рассматриваться в КНР как «буржуазные элементы» по своему социальному происхождению и по своей социальной принадлежности. Отсюда вытекали ограничения при приеме их в КПК, КСМК, другие общественные организации, на работу, на учебу, в армию. В ходе «культурной революции» установка о необходимости проявления особой бдительности в отношении выходцев из эксплуататорских классов, о существовании «кровного родства» и соответственно об отношении к выходцам из семей эксплуататорских классов как к классовому врагу была чрезвычайно популярна и пропагандировалась руководителями «штаба» Мао Цзэдуна. Эта установка, а также практика ее осуществления были одними из оснований для утверждения о том, что Мао Цзэдун и его «штаб» ведут «принципиальную классовую борьбу» против своих противников, которые были отнесены к буржуазии, к врагам пролетариата, неимущих.

Вплоть до 1978 г., как указывалось в официальной китайской печати, существовали «некоторые люди», которые по-прежнему стояли на том, что каждого китайца следует проверять «до третьего колена» и относить к той или иной социальной категории в соответствии с наличием или отсутствием эксплуататоров среди его родственников даже в третьем и четвертом поколениях. Такими ревнителями теории «кровного родства» были, конечно, в первую очередь сторонники и выдвиженцы «культурной революции». Защищая свои позиции, они утверждали, что, «если изменить графу социального происхождения у выходцев из эксплуататорских семей третьего и четвертого поколений, тогда представителей эксплуататорских классов будет все меньше, и исчезнет объект пролетарской диктатуры». В 1978 г. такие взгляды были подвергнуты критике как «псевдолевое мировоззрение» или как боязнь совершить «правоуклонистские ошибки». [92]

На рубеже 1978–1979 гг. были приняты решения, отменявшие существовавшую до тех пор практику, были сняты ограничения для выходцев из эксплуататорских классов при поступлении на работу, на учебу, в армию, при вступлении в КПК, в общественные организации.

Отношение к участникам «культурной революции»

Вопрос об отношении к участникам «культурной революции», к поведению различных руководящих работников в ходе «культурной революции», естественно, также вызывал острые споры. В то время многие задавали вопрос: «Кто даже пальцем не пошевелил, когда в ходе великой культурной революции стали избивать людей?» Подобная постановка вопроса представляла угрозу положению тех руководителей, которые сохраняли свое положение в ходе «культурной революции», не выступая против действий «штаба» Мао Цзэдуна. Речь шла о-тех, кто, сохранив свои посты, пережил «культурную революцию», ничем не доказав своей оппозиции Мао Цзэдуну и его «штабу». Эти люди забеспокоились и утверждали, что такая постановка вопроса «означает попытку изменить направленность борьбы, внести путаницу в классовый фронт». Они демагогически утверждали, что «подобная точка зрения является по форме «левой», а по существу правой и против нее нужно вести борьбу». Иными словами, они хотели, чтобы удары сыпались лишь на «четверку» и ее ближайших сторонников.

Они призывали «нанести серьезный удар по «четверке» и ее буржуазной фракционной системе». (Кстати, демагогические высказывания о «классовом характере» борьбы в КНР имели место, в частности, и в данном случае.)

Им приходилось характеризовать некоторые события времен «культурной революции». Они писали: «Если… говорить о вооруженной борьбе (об использовании насильственных методов, которые по-китайски именовались «у доу». — Ю.Г.), то под воздействием реакционного лозунга Цзян Цин: «Словом нападать, а оружием защищаться» вооруженная борьба в стране стала обыденным явлением».

Таким образом получалось, что ответственность за развязывание «вооруженной борьбы» возлагалась на Цзян Цин, но не на Мао Цзэдуна.

С другой стороны, утверждалось, что эта «борьба» стала в то время «обыденным явлением», другими словами, те, кто так заявлял, оправдывали собственную, в лучшем случае, бездеятельность.

Действительно, занимавшие в 1978 г. посты в руководстве КПК в ходе «вооруженной борьбы» 1967 г. и «пальцем не пошевелили», чтобы прекратить эту борьбу. Эти лица утверждали, что их следует отделять от активных организаторов такой «борьбы силой», от Цзян Цин и ее сторонников.

Они заявляли, что в вооруженной борьбе участвовали, конечно, и «плохие люди», однако подавляющее большинство были все-таки «обманутыми массами».

Иначе говоря, предпринималась попытка подменить вопрос о том, какую ответственность должны нести те, от кого зависели судьбы многих людей, вопросом об ответственности масс населения за участие в вооруженной борьбе. В политической борьбе того времени это был типичный прием.

Этот прием переплетался с другим, а именно с разным поведением двух групп в руководстве партии.

Одна из них, выдвиженцы «культурной революции», пыталась перевести вопрос в плоскость разговорного жанра на тему об ответственности масс за вооруженную борьбу.

Другая, возвращенцы, стремилась сконцентрировать усилия на борьбе против своих главных противников в руководстве, против «четверки» и ее окружения, а также тех в руководстве, кто хотя и не имел прямых связей с «четверкой», но действовал в унисон с ней. При этом главная задача состояла в том, чтобы удар был сосредоточен на руководителях, а не на рядовых исполнителях установок «четверки».

Отсюда и появление в одной и той же статье тезисов о том, что, «пройдя через воспитание в ходе великой культурной революции в ее положительном и отрицательном аспектах, в особенности пройдя через борьбу против Линь Бяо и «четверки», широкие массы, включая участвовавших в вооруженной борьбе, испытывают сейчас к ней (к вооруженной борьбе. — Ю.Г.) глубочайшую ненависть. При рассмотрении инцидентов, сопровождавшихся погромами, мы должны делать упор на нанесении ударов по тем главным фигурам, которые выступали в роли главных зачинщиков и инспираторов, на чьей совести жизни загубленных людей, чаша преступлений которых переполнена, но мы не должны привлекать к ответственности рядовых погромщиков и наносить по ним удары, не должны навешивать ярлык «погромщика» кому попало. В противном случае произойдет расширение сферы удара, что неблагоприятно скажется на мобилизации всех активных факторов и не будет способствовать поддержанию стабильности и сплочения».

Концовка статьи весьма характерна. В первой части были отражены взгляды выдвиженцев «культурной революции». Они выступали за единство с возвращенцами, но при этом настаивали на том, что ив 1978 г. следовало продолжать признавать установки Мао Цзэдуна о классовой борьбе, а также оправдывали свою деятельность как во время «культурной революции», так и в 1978 г., своей «принципиально правильной классовой позицией».

В конце той же статьи уже возвращенцы говорили о том, что они стремятся к сохранению единства. Однако при этом подчеркивали, что они вступают в единый фронт с выдвиженцами или продолжают поддерживать единство с ними, только исходя из необходимости «мобилизации всех активных факторов». Иначе говоря, сохраняют такое единство лишь до тех пор, пока сами будут расценивать выдвиженцев как «активный фактор». Возвращенцы снимали вопрос о «классовой позиции» применительно к борьбе во время «культурной революции». [93]

Возвращенцы были заинтересованы в привлечении на свою сторону широких масс бывших активных участников «культурной революции». С ними проводилась большая разъяснительная работа. В министерствах и ведомствах организовывались семинары для бывших красногвардейцев и членов различных революционных массовых организаций. На этих семинарах знакомили в воспитательных целях с мемуарами «революционеров старшего поколения», пострадавших во время «культурной революции». Когда на семинарах в министерстве нефтяной промышленности зачитывали, например, воспоминания Ло Жуйцина, то «те, кто читал, волновались, а те, кто слушал, рыдали». [94]

Критика скрытых сторонников «культурной революции»

Возвращенцы последовательно вели борьбу и против тех сторонников «культурной революции», которые сумели отмежеваться от Линь Бяо и «четверки» и продолжали находиться в руководстве. Они давали таким безжалостную оценку. В частности, в армейской газете писали о том, что есть «политические деятели, подобные флюгерам. Эти деятели, которые имеются среди живущих, но были и среди умерших, колеблются на ветру. Причем есть два ветра: ветер императора и ветер простых людей. В обычное время такие деятели сохраняют маску безупречности и позу сторонников справедливости. Однако стоит подняться буре и разгуляться ревизионизму, обостриться борьбе между двумя линиями, как они сбрасывают маску и помогают злодею.

…По своей политической сущности это плохие люди, хотя они и не обязательно входят во фракционную систему… В древности чиновник по имени Фэн Дао… на протяжении 50 лет служил пяти династиям, каждый раз (при смене династий. — Ю.Г) ухитряясь доказать свою полезность и сохранить пост. Он был красным для каждой династии… Раз уж допустил ошибки, то есть «заколебался по ветру», то не следует рассчитывать попасть в число «ускользнувших»… Даже ускользнув и попав на кладбище Бабаошань, нельзя надеяться избежать осуждения». [95]

Речь шла, вероятно, о Кан Шэне, который попал ко времени расплаты по счетам «культурной революции» на кладбище Бабаошань. В феврале 1978 г. на 2-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва, как уже упоминалось, Кан Шэн был осужден как тот, кто «дважды предал партию».

Однако речь шла, конечно, и о тех живых, которые всегда стремились быть с Мао Цзэдуном, которые колебались вместе с его политикой. Из приведенной цитаты видно, какую ненависть они вызывали у тех, кто пострадал во времена правления Мао Цзэдуна, в частности, у некоторых военачальников. Такая постановка вопроса свидетельствовала о том, что следовало ожидать решительной атаки против тех, кто сумел благополучно и даже с выгодой для себя пережить время «культурной революции», подыгрывая Мао Цзэдуну. Речь могла идти о весьма влиятельных фигурах. В принципе в этот список могли быть занесены и Е Цзяньин, и Ли Сяньнянь, и Чэнь Силянь, и Хуа Гофэн, не говоря уже об У Дэ. Более того, даже у Дэн Сяопина и Сюй Сянцяня репутация в этом плане, строго говоря, оказывалась несколько «подмоченной» определенным сотрудничеством если не со «штабом» Мао Цзэдуна, то с ним самим.

Пересмотр вопроса о термине «каппутист»

В 1978 г., в период между 2-м и 3-м пленумами ЦК КПК 11-го созыва, вероятно, вследствие решений 2-го пленума ЦК КПК был пересмотрен вопрос о термине «каппутист», то есть «находящейся внутри партии и идущий по капиталистическому пути». В этой связи было заявлено, что Мао Цзэдун никогда не говорил: «Научно доказано, что каппутисты — это буржуазия внутри партии»; что эту фразу ему приписала «четверка», сторонники «четверки». Их утверждение о том, что Мао Цзэдун «в новых исторических условиях» «вскрыл особую природу буржуазии внутри партии», было названо «ложью», так как «всем известно, что на классовой основе рождается политическая партия, но не может класс происходить из политической партии». [96]

Утверждалось также, что Линь Бяо и «четверка», выдергивая одну-две ошибки из совокупности фактов, превращали их в «железные улики» и навешивали людям ярлыки каппутистов». [97]

Таким образом, было объявлено, что термин «каппутист» не имеет под собой «теоретических оснований». Было сказано, что ответственность за его появление падает на Линь Бяо, «четверку» и ее сторонников. Был обойден вопрос о роли Мао Цзэдуна в выдвижении этого термина, а также о его ответственности за последствия этого для многих руководителей в КНР, да и для многих людей, на которых обрушились удары «культурной революции». Практически обвинения в «каппутизме» были сняты со всех, против кого они ранее были выдвинуты.

Необходимо отметить, что существование этого термина было абсолютно нетерпимым для возвращенцев. Поэтому они настояли на том, чтобы в апреле 1978 г. в официальной печати было открыто заявлено, что Мао Цзэдун не говорил о «каппутистах внутри партии».

Далее, из развенчания термина «каппутист» следовало, что возвращенцы отрицали тезис о буржуазии внутри партии, тезис о «классовом» характере борьбы, которая была развернута Мао Цзэдуном во время «культурной революции» против своих противников, то есть против них самих. Это также означало, что в международном плане термин «каппутист» или утверждение о существовании буржуазии внутри компартий социалистических стран, по крайней мере, ставились под сомнение, если не отвергались. Таким образом, вопрос о «буржуазном перерождении» социалистических стран, применительно к их внутренней политике, для КПК после смерти Мао Цзэдуна повисал в воздухе, нуждался, даже с точки зрения руководителей партии в 1978 г., в дальнейшем рассмотрении.

Вопрос о репрессиях в ходе «культурной революции»

В 1978 г. не только признавался факт репрессий во время «культурной революции», но и подтверждался их масштабный характер. Например, отмечалось, что выражавшие свое недовольство Чжан Чуньцяо 28 января и 12 апреля 1967 г. в Шанхае были названы «контрреволюционерами», а многие из них арестованы.

Чжан Чуньцяо был обвинен в осуществлении «белого террора» по отношению к участникам «движения 5 сентября» 1968 г. Только в вузах и средних учебных заведениях Шанхая в то время число арестованных, изолированных, раскритикованных, подвергшихся проверке, в отношении которых было вынесено частное определение, достигло более трех тысяч человек. Репрессиям или травле подверглись каждый шестой преподаватель или студент шанхайской консерватории, где было много «дважды открывавших огонь» по Чжан Чуньцяо и недовольных действиями Цзян Цин, а также бывшего министра культуры Юй Хойюна. Шесть раз подавлялись волнения, направленные против Ван Хунвэня, на шанхайском заводе № 5703, где число репрессированных достигло 270 человек. Объектом наиболее жестокой травли со стороны «четверки» стали кадровые работники органов общественной безопасности и сферы культуры, так как «по характеру своей работы они лучше других знали позорную историю “четверки”». [98]

Таким образом, явно имелись силы, которые хотели бы предъявить «четверке» обвинения уголовного характера. Это могло вызвать цепную реакцию, поэтому выдвиженцы стремились не допускать такого развития событий.

Вопрос о «едином фронте»

Вопрос о «едином фронте», об отношении правящей политической партии в КНР к «демократическим партиям и организациям», вопрос об отношении к относительно многочисленным и играющим определенную роль в китайском обществе «демократическим деятелям» и к представителям бывших эксплуататорских классов, выходцам из семей бывших эксплуататоров, безусловно, становился актуальным в рассматриваемый период. Он имел при этом как внутренний, так и международный аспект.

Внутри страны речь шла о том, чтобы успокоить эти слои населения, проводить такую политику, чтобы у них был «выход», чтобы они могли надеяться на то, что их потомкам не придется быть изгоями в китайском обществе. Кроме того, и сами «демократические деятели», а также бывшие эксплуататоры хотели, чтобы им была гарантирована спокойная жизнь, работа, определенное участие в общественной и политической жизни.

Международный аспект этой проблемы также становился все более актуальным в связи с курсом на развитие связей со странами Запада, на сближение с ними, на привлечение для создания сильного Китая средств от китайцев, проживавших за рубежами КНР.

Таким образом, налицо были многочисленные проблемы. Они находили свое решение на практике, при этом различные политические силы внутри КПК использовали этот вопрос в своих интересах, напоминая, в частности, о ситуации как до «культурной революции», так и во время нее.

Например, указывалось на то, что Чжоу Эньлай выступал против попыток Линь Бяо и «четверки» распустить организацию «единого фронта», НПКСК, и входящие в него демократические партии. Чжоу Эньлай в этой связи заявлял, что «культурную революцию надо довести до конца, однако работу с единым фронтом нужно продолжать». Из этого следовало, что Мао Цзэдун проводил и в этом вопросе двойственную политику, акцентируя в зависимости от практических потребностей то одну, то другую сторону своей позиции. Чжоу Эньлай отражал мнение Мао Цзэдуна. В то же время Линь Бяо и «четверка» тоже отражали позицию Мао Цзэдуна. Мао Цзэдун одновременно хотел и осуществлять «классовую борьбу» против «буржуазии» и против сил, которые входили в «единый фронт», но считались «буржуазными», и не допускать исчезновения, по крайней мере номинально, этих сил, которые олицетворяли «классового врага».

Хотя на практике НПКСК не мешал Мао Цзэдуну, однако он думал в данном случае прежде всего о перспективах внешней политики КНР, об установлении и укреплении связей со странами Запада, о привлечении поддержки, в том числе финансовой, как с их стороны, так и со стороны зарубежных китайцев, о предстоявшем, с его точки зрения, решении сянганского, аомэньского и тайваньского вопросов, которые должны были решаться в условиях сохранения в КНР такого органа, как НПКСК. Имея в виду все эти перспективы, Чжоу Эньлай, отражая мнение Мао Цзэдуна, и говорил о том, что «культурную революцию надо доводить до конца, продолжая работу с единым фронтом».

На деле никакой работы с «единым фронтом», естественно, не велось; права, привилегии членов НПКСК в определенной степени ущемлялись [99], хотя НПКСК формально продолжал существовать.

Представляется, что выдвиженцы пытались в 1978 г. использовать этот вопрос для того, чтобы подкрепить свои позиции.

С одной стороны, они были согласны осудить Линь Бяо и «четверку» за неправильную линию в отношении «единого фронта» и его организации. С другой, они напоминали о том, что до начала «культурной революции» Чжоу Эньлай выступил против идеи организации «социалистического единого фронта». Дело в том, что, как утверждали выдвиженцы, некоторые работники отдела единого фронта ЦК КПК, находясь под влиянием Лю Шаоци, предлагали «в течение пяти лет ликвидировать классы» в КНР, заявить, что все население Китая состоит только из трудящихся, и как следствие — снять ярлык потомка эксплуататорских классов с десятков миллионов людей. Они предлагали реорганизовать демократические партии в социалистические партии и таким путем создать «социалистический единый фронт». Иначе говоря, так называемые демократические партии и организации сохранялись бы; изменились бы только их названия; они, по мысли Лю Шаоци и его сторонников, должны были бы превратиться или быть объявлены социалистическими демократическими партиями. Возможно, при таком развитии событий Лю Шаоци и другие получили бы возможность утверждать, что на этапе социализма в КНР сохраняется многопартийная система. Эта ситуация давала бы возможность, как, очевидно, представлялось Лю Шаоци, иметь более разветвленный и комплексный механизм общественной и общественно-политической жизни в КНР, который контролировал бы деятельность различных слоев китайского общества. Возможно, Лю Шаоци принимал во внимание и то обстоятельство, что КПК не могла вобрать в себя всех, кто так или иначе хотел бы участвовать в политической и общественной жизни.

Одним словом, и Лю Шаоци, и Мао Цзэдун хотели сохранять так называемый «единый фронт».

Однако Лю Шаоци хотел перевести его в категорию «социалистического института», в часть «социалистической надстройки»; собственно говоря, даже в часть многопартийной системы в КНР при социалистическом строе. Это была линия на демократизацию общественной жизни в КНР, на отказ от классовой борьбы.

Мао Цзэдун полагал, что в его интересах сохранять и подчеркивать именно «демократический», все еще не социалистический, а по существу, якобы буржуазный или буржуазно-демократический характер этого института, этого «единого фронта». Это была линия на сохранение тезиса о классовой борьбе, как определяющего жизнь в КНР.

Защищая взгляды Мао Цзэдуна, Чжоу Эньлай в свое время заявлял, что «полная ликвидация буржуазии является многотрудной исторической задачей всего периода социализма, которая ни в коем случае не может быть решена в течение всего лишь нескольких лет». Чжоу Эньлай, как всегда, следуя вплотную за Мао Цзэдуном, противился тогда линии Лю Шаоци на объявление КНР социалистической страной с вытекавшими в то время из этого теоретическими и практическими последствиями.

Чжоу Эньлай, далее, подчеркивал, что выдвижение лозунга «социалистического единого фронта» является недопустимым, ибо создание такого фронта сужало бы рамки «единого фронта». Представляется, что это надуманный аргумент, хотя и весьма типичный для мышления Чжоу Эньлая, который часто использовал парадоксы при защите позиций Мао Цзэдуна. В данном случае речь шла не о широком «едином фронте», а, по мысли Лю Шаоци, о принципиальной оценке вопроса о классах и о классовой борьбе в КНР.

Чжоу Эньлай в этой связи также говорил: «Лишь пролетарская политическая партия является социалистической партией. В нашей стране есть только одна социалистическая партия, а именно КПК. Мнение о том, что демократические партии могут превратиться в социалистические партии, ведет лишь к затушевыванию классовых противоречий, к затушевыванию объективно существующей классовой борьбы». [100]

Выдвиженцы, впервые доводя до общественности эти высказывания Чжоу Эньлая, стремились показать, что Чжоу Эньлай, как и Мао Цзэдун, как и они сами, считал, что в КНР «объективно существует» острая классовая борьба. Отсюда следовало, что Чжоу Эньлай по этому коренному вопросу выступал с Мао Цзэдуном против Лю Шаоци. Подчеркнуть общность своих позиций со взглядами Чжоу Эньлая было особенно важно для выдвиженцев в. период острой политической схватки с возвращенцами, которые в тактических целях высоко поднимали имя Чжоу Эньлая как символ «правильной линии» в период «культурной революции». Выдвиженцы прекрасно понимали, что на самом деле Чжоу Эньлай был вместе с Мао Цзэдуном в вопросе о своевременности и необходимости «культурной революции», однако они использовали двойственность и непоследовательность позиций возвращенцев.

Из всего этого следовало, что Мао Цзэдун сознательно тормозил процесс превращения КНР в социалистическое государство, а китайского общества — в социалистическое общество. Мао Цзэдун полагал, что и с точки зрения внутреннего состояния и степени развития общества в Китае, и с точки зрения внешнеполитических интересов его самого, его политической партии и его государства КНР выгоднее оставаться не исключительно социалистическим государством, а государством, где существует, в частности, «единый фронт» КПК с представителями других классов.

Итак, внутри страны Мао Цзэдуну нужны были основания для продолжения классовой борьбы, а в сфере внешней политики мост, который соединял бы его самого и его партию с не социалистическими силами на нашей планете.

Вопрос о пересмотре дел на 2-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва

Есть основания считать, что на 2-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва, состоявшемся в феврале 1978 г., одним из центральных был вопрос о пересмотре дел руководящих работников, которые необоснованно пострадали во время «культурной революции».

В принципе против пересмотра никто не мог возражать, но в то же время сопротивление этому пересмотру было довольно существенным.

Не случайно старые кадровые работники, считавшиеся в то время проходившими курс обучения в партийной школе при ЦК КПК, требовали, чтобы при пересмотре уничтожались обвинительные материалы, послужившие основанием для репрессий. Процесс пересмотра дел, по их словам, наталкивался на «сопротивление бюрократов и людей, находящихся под воздействием “четверки”».

Последние ссылались на то, что пересмотр дел ведет к пересмотру самой «культурной революции», в ходе которой они возникли. Они утверждали, что решение вопроса о кадрах — это «пересмотр всей великой культурной революции».

Возвращенцы не входили при этом в обсуждение вопроса о самой «культурной революции», но заявляли, что взгляды их противников являются «крайне ошибочными», что их «следует полностью раскритиковать», что «кадровый вопрос — это не только вопрос о нескольких людях, не только вопрос о политической судьбе этих лиц и вопрос об их родственниках и детях, но это и вопрос, касающийся всех кадровых работников и касающийся масс… Если вопрос о старых кадрах будет решен плохо, то кадры среднего и молодого поколений не смогут спокойно работать. Ведь кадры среднего и молодого поколений тоже постареют». [101]

Противники «культурной революции» обходили вопрос об оценке «культурной революции» и о Мао Цзэдуне как ее инициаторе. Они, однако, резко ставили вопрос об отношении к кадровым работникам, требуя восстановления справедливости.

В ходе реабилитации учреждений и целых сфер общественной и политической жизни некоторые, особенно сильно ненавидевшие «культурную революцию», деятели делали резкие заявления. Например, один из возвращенцев, назначенный после смерти Мао Цзэдуна и устранения «четверки» первым секретарем парткома провинции Хэйлунцзян, Ян Ичэнь, заявлял, что провинциальный партком до «культурной революции» был «красным, а не черным». [102] Это подрывало утверждение Мао Цзэдуна во время «культурной революции» о том, что именно по провинциальным парткомам следовало «открывать огонь».

Пересмотр вопроса о «черной линии»

Споры велись и вокруг вопроса о том, существовала ли «черная линия» в первые 17 лет существования КНР, с 1949 до 1966 г. «Штаб» Мао Цзэдуна выдвинул тезис о том, что в КНР господствовала так называемая «черная линия», «ревизионистская» или «буржуазная» линия, линия Лю Шаоци.

«Культурная революция» при этом трактовалась как решительная борьба против «черной линии».

В конце 1977 г., после XI съезда КПК, появились утверждения о том, что «вопрос о диктатуре «черной линии» в области литературы и искусства был сфабрикован “четверкой”». [103]

Выдвигался и другой тезис. Да, «черная линия» в области литературы и искусства существовала, и это — «контрреволюционная ревизионистская линия Лю Шаоци». Однако в общем господствующее положение всегда занимала «революционная линия председателя Мао Цзэдуна». [104]

Представляется, что возвращенцы стремились вообще отвергнуть постановку вопроса о «черной линии». Выдвиженцы не могли не обращать внимания на поднимаемый самой жизнью вопрос (дело в том, что жизнь вынуждала реабилитировать практически всех деятелей, которых во время «культурной революции» относили к активным проводникам «черной линии»), старались извлечь из его рассмотрения пользу для себя. Они утверждали, что всегда «господствующее положение занимала» «линия» Мао Цзэдуна, тем самым оправдывая собственную линию поведения в годы «культурной революции».

Иными словами, шла борьба за то, чтобы того или иного деятеля или группы лиц признали неотступно следовавшими за Мао Цзэдуном.

Тезис о «господствующем положении» одной из линий был, очевидно, на каком-то этапе приемлемым и для возвращенцев, которые видели в этом тезисе ступеньку к дальнейшему шагу — к отрицанию вообще так называемой «линии» Лю Шаоци. Поэтому до конца 1977 г. тезис о «господстве» «линии» Мао Цзэдуна в противовес и наряду с утверждением о «линии» Лю Шаоци получил широкое распространение.

В марте 1978 г., после 2-го пленума ЦК КПК 11-го созыва, сначала появилось утверждение о том, что Чжоу Эньлай издавна выступал против установки Линь Бяо и «четверки» о так называемом «господстве» «черной линии». [105] Затем утвердилось мнение о том, что такой линии вообще не существовало, что она была сформирована «штабом» Мао Цзэдуна в годы «культурной революции».

С вопросом о «черной линии» был связан и вопрос об оценке 17 лет, предшествовавших «культурной революции». «Вступить в схватку с этим семнадцатилетием» — таков был, как отмечала печать, лозунг «четверки». В частности, «четверка» хотела, «пробив брешь на фронте литературы и искусства, развернуть наступление на других фронтах. Поэтому «четверка» отрицала все успехи в социалистическом строительстве за эти семнадцать лет и открыто призывала действовать наперекор тому, что было в эти семнадцать лет». [106] Итак, «четверка» боролась против тех, кто занимал руководящие посты на протяжении первых семнадцати лет существования КНР, отрицала, что в эти годы проводилась в основном правильная линия.

В журнале «Хунци» (№ 11 за 1977 г.) утверждалось, что семнадцать лет до «культурной революции» характеризовались как «диктатура черной линии». [107] Были и еще более откровенные высказывания на эту тему. Утверждалось, что «четверка» «видела в семнадцати годах» до «культурной революции» лишь «господство черной линии Лю Шаоци». За этим «стояло желание показать, что только с выходом «четверки» на политическую арену появились (в частности) настоящие пролетарские искусство и литература, стала осуществляться революция в надстройке», начали воспитывать «большую группу передовых элементов» и проводить «стопроцентную» «революционную линию». Судя по всем этим высказываниям, «можно было подумать, что Новый Китай будто бы появился не в 1949 г., а в 1966 г.». [108]

Признавая, что «в течение семнадцати лет после освобождения были и подрыв, и вмешательство со стороны ревизионистской линии Лю Шаоци», возвращенцы утверждали, что «четверка» «изо всех сил старалась преувеличить роль ревизионистской линии Лю Шаоци, чтобы принизить все, что было нами сделано, и представить дело так, будто в это время не было ничего положительного, чтобы полностью затушевать революционную линию Мао Цзэдуна и великие успехи семнадцатилетия, пыталась от одностороннего преувеличения перейти к обобщению, от отрицания какого-то одного пункта перейти к отрицанию всего». [109]

Дело представлялось при этом таким образом, что противники «четверки» во время «культурной революции» выступали под лозунгом о том, что «красная линия идей Мао Цзэдуна всегда главенствовала и что большинство кадровых работников — это хорошие люди». Именно эта позиция вызвала ненависть «четверки», которая через своих ставленников стала «жестоко расправляться с теми, кто был иного мнения». Они прибегали к избиениям, погромам, грабежам и арестам. [110]

Очевидно, что во время рабочего совещания ЦК КПК, предшествовавшего 3-му пленуму ЦК КПК 11-го созыва, было принято решение о том, чтобы не упоминать более о «ревизионистской линии» Лю Шаоци. Упоминания о ней стали постепенно исчезать. Появились заявления о том, что «вред» делу развития в той или иной области наносили в большей мере Линь Бяо и «четверка»; [111] затем «черной» стала постепенно именоваться уже не «линия» Лю Шаоци, а «линия» Линь Бяо и «четверки».

Вопрос об отношении к своему прошлому, к истории действительно важен для живущего поколения людей в любой стране, в том числе и в Китае. Найти правильное определение того, что заслуживает одобрения, и того, что заслуживает осуждения, — дело не простое, требующее длительного времени. Важно, однако, иметь в виду, что в КНР эти проблемы не решены и до сих пор. В тот период, о котором идет речь, это была проблема практической политики, это был практический вопрос, касавшийся судеб и живущих тогда людей, и их родителей, предков, родственников, родных, которые погибли во время «культурной революции».

Вопрос о «демократическом централизме»

Перед руководителями КПК стоял очень серьезный вопрос о привлечении на свою сторону симпатий партийных и беспартийных масс, о развитии их трудовой и политической активности, о возрождении доверия к руководству, а также о методах наведения порядка в стране, о налаживании работы централизованного аппарата. Все это нашло свое выражение в выдвижении идеи о необходимости соблюдения принципов демократического централизма. [112] При этом утверждалось, что во время «культурной революции» «четверка» приняла на вооружение лишь «централизм», «отбросив демократию». [113] Более того, само появление «четверки» стало возможным потому, что «демократический централизм плохо осуществлялся», что уже в 1966 г. вопрос о демократическом централизме стоял очень остро, а в результате действий Линь Бяо и «четверки» этот вопрос «еще более обострился». [114]

То, что среди руководителей КПК в 1978 г. были сторонники демократии, отражало разнородность состава руководства партии.

Важно отметить, что тогда удалось прямо заявить о том, что при Мао Цзэдуне еще до «культурной революции» «существовал централизм без демократии». По сути, это означало, что возможна постановка вопроса о том, что при правлении Мао Цзэдуна вообще не было демократии и ее предстояло строить заново, а не просто «совершенствовать» якобы уже имевшуюся при Мао Цзэдуне «демократию». (Кстати, именно так впоследствии ставил вопрос генеральный секретарь ЦК КПК в 1987–1989 гг. Чжао Цзыян.)

В 1978 г. разворачивалась и углублялась, в частности, критика «системы консультаций», которая существовала как в годы «культурной революции», так и вообще при Мао Цзэдуне. В конце 1978 г. на совещании правоведов эта «система консультаций», которая в КНР заменила практику выборов и в органах государственной власти, и в руководящих партийных органах, была открыто раскритикована: «Из-за того что на протяжении многих лет не проводились выборы путем голосования граждан, 20-30-летние молодые люди не имели возможности осуществить свои права граждан на участие в голосовании…Использовавшийся метод «консультаций» при определении народных представителей страдает очевидными большими недостатками. На практике он превратился либо в решение об избрании руководящими кругами, либо в эклектическое соединение различных точек зрения, что не обязательно соответствует чаяниям широких масс. Метод консультаций широко распространился и используется во многих случаях там, где должны проводиться выборы путем голосования. В результате выборы стали формальностью». [115]

Вопрос об «основных потоках» в ходе «культурной революции»

В ходе осуждения «четверки» в конце 1978 г. стали выделять «основной поток культурной революции» как «этап в истории развития социализма в Китае». Развитие событий в этот период оценивалось следующим образом: упомянутый «основной поток» олицетворяли Чжоу Эньлай и «другие пролетарские революционеры старшего поколения»; противостоявшая им «четверка» была названа «черным противотечением культурной революции»; от действий «четверки» «в разной степени пострадали широкие массы китайского населения»; в ходе «культурной революции» эти два течения вели борьбу между собой; при этом в 1976 г. «разгорелась борьба не на жизнь, а на смерть между революцией и контрреволюцией, светом и тьмой, научным социализмом и феодальным социализмом». Деятельность «четверки», таким образом, характеризовалась как «феодальный социализм». Отмечалось также, что в КНР существовал «современный бюрократизм, бюрократизм коммунистов». [116]

Таким образом, речь шла о попытке дать новое теоретическое толкование политической борьбы в КНР, по крайней мере начиная с «культурной революции». Последние десять лет жизни Мао Цзэдуна (1966–1976 гг.) объявлялись временем господства «феодального социализма». Победу над ним удалось одержать только после смерти Мао Цзэдуна в 1976 г. Победители именовали себя представителями «научного социализма». Тезис Мао Цзэдуна о «наличии буржуазии внутри партии», чем, собственно, и оправдывалось развертывание «культурной революции», отвергался; вопрос ограничивался лишь признанием наличия «современного бюрократизма» среди членов партии, бюрократизма, с которым надлежало бороться обычно принятыми в партии методами, но не «культурными революциями».

Пересмотр вопроса о борьбе линий в партии

Во время 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва и предшествовавшего ему рабочего совещания появился тезис о том, что история партии, история борьбы внутри нее, не сводится к борьбе линий: «Внутрипартийная борьба не всегда перерастает в борьбу линий, и даже когда разногласия внутри партии затрагивают вопросы линий, это не обязательно означает проявление антагонистических противоречий, хотя и может привести к этому, как это произошло в случае с “четверкой”». [117]

Отрицалось, что те, против кого выступал «штаб» Мао Цзэдуна, проводили некую «неправильную линию».

Признавалось, что даже в тех случаях, когда затрагивались вопросы линии (вероятно, имелись в виду разногласия по вопросу о том, ориентировать ли страну на допустимость и возможность войны против нашей страны, других государств), это не было проявлением антагонистических противоречий.

Таким образом, получалось, что разногласия между Мао Цзэдуном и Лю Шаоци затрагивали даже некоторые вопросы основного направления развития страны, однако Лю Шаоци просто предлагал иные методы достижения тех же целей. Так сохранялось главное направление развития КНР и в то же время оправдывались методы Лю Шаоци.

Можно было предполагать, что в дальнейшем этот тезис вызовет споры и борьбу внутри партии. Однако во время проведения 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва возвращенцам удалось именно так поставить этот вопрос и даже провести это мнение через открытую печать.

Изменение толкования вопроса о «левом» и «правом» уклонах в партии

Также появилось новое толкование вопроса о «левом» и «правом» уклонах в партии. [118]

Утверждалось, что «левое» не лучше «правого». Констатировалось, что примерно с конца 1950-х гг. среди довольно значительного числа людей в КНР распространилось убеждение, будто бы «левое» лучше «правого» и что лучше считаться «левым», чем «правым».

Примерами, отражавшими такой подход к делу, могли служить «перегибы в ряде районов страны и ведомств в период борьбы с правым уклоном», «поветрие завышения» достигнутых показателей в развитии промышленного и сельскохозяйственного производства в период «великого скачка», «поветрие коммунизации», то есть создания в деревнях так называемых «народных коммун», имевшее место в период «великого скачка» и нашедшее проявление в «уравниловке». Все эти явления нанесли огромный ущерб. Ранее «левыми» уклонами были линии Ли Лисаня и Ван Мина. Подчеркивалось, что в 1958 г., когда было поднято «поветрие коммунизации», сопровождавшееся «едой из общего котла», и когда осуществлялся «фальшивый коммунизм», «левизна» нанесла большой ущерб. Этот урок рекомендовалось не забывать. [119] Утверждалось, что считать «левое» лучше «правого» и потому выступать только против «правого» и не выступать против «левого» — это «крайне ошибочная» позиция. [120] В начале 1979 г. появился тезис о том, что нельзя именовать «четверку» «по форме “левыми”, а по существу “правыми”». В этой связи фактически отрицалось и само деление на «левых» и «правых». Говорилось о том, что могут быть лишь правильная и неправильная линии.

Представляется, что таким образом постепенно подводилась основа под обвинение всех тех, кто действовал заодно с «четверкой», Линь Бяо, Чэнь Бода и даже с Мао Цзэдуном (хотя и не упоминая его имени) в проведении «неправильной линии».

Вопрос о реабилитации руководящих работников партии

В период между 2-м и 3-м пленумами ЦК КПК 11 — го созыва, то есть с февраля по декабрь 1978 г., в КНР были реабилитированы почти все пострадавшие во время «культурной революции».

Реабилитация оказалась длительным и сложным процессом. Она встречала серьезное сопротивление прежде всего тех руководителей, которые заняли свои посты в ходе «культурной революции». На XI съезде партии не удалось добиться принятия решений о реабилитации пострадавших в ходе «культурной революции». Даже в ноябре 1977 г. действия в отношении партийных функционеров, осуществлявшиеся в ходе «культурной революции», в принципе и в целом официально одобрялись. В печати можно было прочитать заявления такого рода: «Следует помнить, что великая пролетарская культурная революция явилась невиданной в истории политической революцией, широким и углубленным движением по упорядочению партии и проверке кадров. В ходе великой пролетарской культурной революции были очищены революционные ряды, были отброшены плохие элементы, достигнуты большие успехи, приняты решения о прошлом ряда товарищей, чего длительное время не удавалось достичь и что позволило продолжать работу в интересах социализма… Что касается ошибочных суждений в отношении некоторых товарищей, то они порождены подрывом со стороны антипартийных группировок Линь Бяо и «четверки», и их нельзя сваливать на товарищей, занимавшихся конкретной работой, и привлекать их к индивидуальной ответственности, раскалывать единство среди товарищей». [121]

Выдвиженцы выступали за то, чтобы не изменять решений «о прошлом» целого ряда функционеров партии. Вместе с тем они вынужденно соглашались с реабилитацией некоторых из пострадавших в ходе «культурной революции», но считали, что это допустимо только в качестве единичных решений по каждому конкретному делу. Они не были согласны с постановкой вопроса о том, что следует в принципе пересмотреть вопросы о функционерах, пострадавших во время «культурной революции». Они тем более были против того, чтобы кто бы то ни было из них понес ответственность за действия во время этой кампании. Такое положение сохранялось вплоть до февраля 1978 г., до 2-го пленума ЦК КПК 11-го созыва.

Начиная с марта 1978 г. началась волна массовой реабилитации старых кадровых работников как оставшихся в живых, так и уже скончавшихся.

В зарубежную печать просочились сообщения о том, что специальная группа ЦК КПК в 1978 г. пересматривала ряд дел. На основании ее рекомендаций ЦК КПК принимал специальные решения о реабилитации. Было принято решение о реабилитации 61 руководящего деятеля 1930-х гг., а также о реабилитации наказанных за «февральские события» 1967 г. Сообщалось о реабилитации Пэн Дэхуая, который был арестован в декабре 1966 г. и погиб в 1974 г. Среди реабилитированных были политработники и ученые, оказавшие в свое время поддержку Пэн Чжэню и причастные к разработке документа, который именовался «февральской программой» 1966 г. [122]

Реабилитация сторонников Хэ Луна

Первой была реабилитирована группа кадровых работников, объединявшихся в свое время вокруг маршала Хэ Луна. В статье бывшего начальника генерального штаба НОАК Ло Жуйцина говорилось о том, что в ходе «культурной революции» Чжоу Эньлай «всячески оберегал таких старых кадровых работников, как Хэ Лун, Ян Юн и другие». [123]

Тезис о том, что Чжоу Эньлай выступал на стороне пострадавших кадровых работников, являлся в этот период непременным элементом статей о реабилитации. О том, что Чжоу Эньлай выступал в защиту Хэ Луна, писал в то же время Сюй Сянцянь. [124] Летом 1978 г. было объявлено, что «четверка» совершала нападки на функционеров во главе с Хэ Луном и что ныне ЦК КПК пересматривает «дела товарищей, сфабрикованные» «четверкой»; многие уже реабилитированы. [125]

В июле 1978 г. известили о том, что бывший до «культурной революции» командующим бронетанковыми войсками НОАК Сюй Гуанда подвергся репрессиям со стороны Линь Бяо и «четверки», «потерял свободу» и «в конце концов, понеся незаслуженную обиду, скончался». В 1978 г. военный совет ЦК КПК принял решение о реабилитации Сюй Гуанда. В статьях говорилось о том, что Линь Бяо старался доказывать участие Сюй Гуанда в «якобы планировавшемся Хэ Луном захвате руководства армией». [126]

Очевидно, что после принятия принципиального решения о пересмотре дел пострадавших во время «культурной революции» появилась возможность сначала заявлять о том, что их защищал Чжоу Эньлай, затем отмечать, что эти люди выступали против Линь Бяо и «четверки», и, наконец, объявлять, что их «дела» пересматриваются в ЦК партии. Постепенно в течение всего 1978 г. массы таким образом подводились к положительному восприятию официально объявленных решений о реабилитации того или иного функционера. Конечно, такой ход процесса вызывался и реальным сопротивлением выдвиженцев «культурной революции», находившихся в составе политбюро ЦК партии и в других ее руководящих органах.

Весьма характерно, что реабилитация началась с военных, с военачальников. Именно их нужно было успокоить прежде всего. Руководители КПК были заинтересованы в том, чтобы в армии не было недовольства их действиями.

В то же время это отражало и главенствующую роль военачальников в системе управления партией и государством. Известные военачальники требовали, чтобы их и их коллег реабилитировали в первую очередь.

Группировки военачальников, связанные в свое время с маршалами Хэ Луном и Пэн Дэхуаем и пострадавшие более всего во время «культурной революции», оказывали наиболее сильное давление в пользу восстановления доброго имени военных.

Представителям группировок военачальников, которые либо не пострадали, либо пострадали в меньшей степени (группировки маршалов Лю Бочэна — Сюй Сянцяня и маршала Не Жунчжэня), приходилось идти навстречу своим коллегам, стремясь налаживать отношения и создавать ситуацию, которая устраивала бы большинство военачальников.

Восстановление доброго имени Ли Дачжао, Ван Жофэя, Ли Да, Пэн Бая

Волна реабилитации постепенно усиливалась. В феврале 1978 г. появились сообщения о восстановлении доброго имени тех, кто сыграл заметную роль в истории КПК, в частности, в статье об исторических заслугах одного из основателей КПК Ли Дачжао было сказано, что «четверка» без оснований навешивала на него «ярлык изменника». [127]

В апреле 1978 г. было объявлено о том, что участник переговоров между КПК и Гоминьданом в Чунцине видный деятель КПК Ван Жофэй, погибший в 1946 г. в авиакатастрофе во время возвращения в Яньань, был необоснованно очернен. Его родственники подверглись травле: жена провела в тюрьме восемь лет, а единственный сын был вынужден постоянно скрываться. [128]

В августе известили о реабилитации одного из основателей КПК Ли Да, которого в 1966 г. в центральной печати назвали «черным бандитом». [129] Ли Да был замучен и погиб 24 августа 1966 г. Доброе имя ему было возвращено 25 августа 1978 г. [130]

В декабре 1978 г. вдова Ли Да получила возможность рассказать о мучениях своего мужа, который был арестован в начале «культурной революции». Его объявили главарем «Села Трех семей» в Уханьском университете (по аналогии с Пекином, где осуждали свое «Село Трех семей», трех видных деятелей культуры, обвиненных в критическом отношении к Мао Цзэдуну и его политике до «культурной революции»), ректором которого он тогда являлся, и назвали «вожаком черной банды», к числу участников которой были отнесены более 200 преподавателей и служащих университета. Поводом для ареста послужило то, что Ли Да не скрывал своего несогласия с так называемой «теорией вершины», заявлениями о том, что идеи Мао Цзэдуна являются «вершиной» человеческой мысли. Ли Да страдал от желудочных кровотечений и диабета, болезни, которая требует постоянного медицинского контроля и регулярного приема лекарств, несмотря на это, его возили на «митинги борьбы» против него, оскорбляли, мучили и, наконец, лишили лекарств. Более того, ему было отказано в госпитализации даже за собственный счет. 13 августа 1966 г. Ли Да впал в состояние комы, однако и тогда его не положили в больницу. Обращаясь к своим мучителям, Ли Да говорил: «Мы, коммунисты, оказывали медицинскую помощь индийским пленным (во время боев на китайско-индийской границе на рубеже 19501960-х гг. — Ю.Г.), вы должны принять меры и лечить меня». (Известно, что Ли Да обращался за помощью к Мао Цзэдуну, с которым был лично знаком, однако его обращение осталось без ответа. — Ю.Г.)

Наконец, 22 августа Ли Да поместили в больницу, где его почти не кормили. 24 августа 1966 г. Ли Да умер. Его вдова заключала свою статью риторическим вопросом: «Разве может быть хотя бы малейшее недопонимание в вопросе о том, умер ли Ли Да от болезни, или его умертвили?!» [131]

В одной из статей, опубликованных в конце 1978 г., появились слова одобрения деятельности Цинь Бансяна (Бо Гу). [132]

На 49-ю годовщину со дня гибели известного вожака коммунистов Пэн Бая центральная печать откликнулась статьей о нем и о злоключениях его родных во время «культурной революции». Его сын Пэн Хун был «затравлен до смерти», о чем родственников известили только восемь лет спустя. Затем довели до смерти 90-летнюю мать Пэн Бая, которую бросили в тюрьму, а также племянника и других родных Пэн Бая. Вину за беззакония газета возлагала на Линь Бяо и «четверку».

С другой стороны, подчеркивалось, что Чжоу Эньлай, Е Цзяньин «проявляли чрезвычайную заботу» о родных Пэн Бая. Например, они дали распоряжение одному из руководителей Гуанчжоу Чэнь Юю переправить мать Пэн Бая в Гуанчжоу и защитить ее, а также послали рабочую группу для проведения расследования. Однако «из-за вмешательства и подрыва со стороны Линь Бяо и «четверки» вопрос так и не был решен». [133]

Имена посмертно реабилитированных стали регулярно появляться в печати начиная с середины 1978 г.

Реабилитация Чжоу Жунсиня и ряда других лиц

В процессе пересмотра дел оказывалось легче реабилитировать тех, кто пострадал в последние годы жизни Мао Цзэдуна, чем подвергшихся преследованиям в разгар «культурной революции».

Например, в сентябре 1977 г., после XI съезда КПК, в печати было восстановлено доброе имя бывшего министра просвещения Чжоу Жунсиня. Было объявлено о том, что в начале 1975 г. Чжоу Жунсинь работал над претворением в жизнь директив в области просвещения, данных Дэн Сяопином, который как заместитель премьера Госсовета КНР высказался за «исправление и упорядочение просвещения». Чжоу Жунсинь развернул тогда борьбу против «метафизики», которую насаждала «четверка» во главе с Цзян Цин. Из-за этого «четверка», особенно Чжан Чуньцяо, подвергла Чжоу Жунсиня нападкам. Чжан Чуньцяо выдвинул против Чжоу Жунсиня ряд ложных обвинений. Чжоу Жунсинь стал объектом безжалостной борьбы, жестоких ударов и преследований, которые привели его к болезни и смерти. [134]

Многие из пострадавших умерли в 1978 г., так и не дождавшись прижизненной реабилитации. Например, 15 июля скончался бывший секретарь бюро ЦК КПК по Юго-Западному Китаю Цзэн Сишэн. 21 июля, через шесть дней после смерти, он был реабилитирован посмертно. При этом было сказано, что Цзэн Сишэн умер «в результате репрессий со стороны Линь Бяо и “четверки”». [135]

В декабре 1978 г. появились сообщения о перезахоронении останков бывшего заместителя заведующего отделом международных связей ЦК КПК Сюй Ли и бывшего председателя народного суда высшей ступени провинции Чжэцзян У Чжуляня. Оба они умерли в результате преследований со стороны «четверки». [136] Такие сообщения стали обычными в эти месяцы.

В конце 1978 г. были реабилитированы с перезахоронением останков на кладбище Бабаошань председатель Государственного комитета по науке и технике Фань Чжанцзян и бывший министр первого министерства легкой промышленности Ван Синьюань. Было объявлено, что Фань Чжанцзян скончался в 1979 г., а Ван Синьюань— в 1969 г.; оба в результате преследований со стороны «четверки». [137]

Реабилитация Цао Дицю

К июню 1978 г. было пересмотрено дело бывшего секретаря горкома и председателя народного комитета Шанхая Цао Дицю. Было объявлено, что он скончался 3 февраля 1976 г. в Шанхае «в результате клеветы и преследований со стороны «четверки» и ее сообщников». 23 июня 1978 г. шанхайский горком по решению ЦК КПК устроил «торжественную реабилитацию» Цао Дицю. Выступивший на митинге, устроенном по этому случаю, секретарь Шанхайского горкома КПК Ван Ипин сказал, что Цао Дицю долгое время находился «в изоляции» по надуманному обвинению в том, что он стал «крупным ренегатом» еще во время тюремного заключения при Гоминьдане. Цао Дицю дважды обращался с жалобами к Мао Цзэдуну и к Чжоу Эньлаю, однако его письма задерживали «сторонники» «четверки». [138] Письма Цао Дицю, адресованные Мао Цзэдуну и Чжоу Эньлаю, несомненно, попадали к Хуа Гофэну, который в то время выполнял обязанности министра общественной безопасности. Очевидно, именно в этой связи вопрос о Цао Дицю вновь обсуждался во время рабочего совещания, предшествовавшего 3-му пленуму ЦК КПК 11-го созыва. В октябре 1978 г. печать вновь напомнила о том, что Цао Дицю был «объявлен изменником» и «жестоко искалечен», что Цао Дицю скончался «в застенках» 29 марта 1976 г. (так появились две даты кончины Цао Дицю. — Ю.Г) в возрасте 67 лет, что в 1973 и 1975 гг. Цао Дицю дважды обращался с письмами к Мао Цзэдуну, Чжоу Эньлаю и ЦК КПК, веря, что Мао Цзэдун и ЦК КПК «обязательно примут справедливое решение по его вопросу». [139] Такие высказывания свидетельствовали о том, что претензии в этой связи предъявлялись Хуа Гофэну; косвенно это было и обвинением Мао Цзэдуна, это было и прозрачным намеком на то, что Чжоу Эньлай тоже не помог Цао Дицю.

Реабилитация Цзянь Боцзаня

Отметим, что Мао Цзэдун, критикуя во время «культурной революции» известного китайского историка Цзянь Боцзаня, называл его по имени. В марте 1978 г., после 2-го пленума ЦК КПК 11-го созыва, Цзянь Боцзань был посмертно реабилитирован с объявлением о том, что «Гуань Фэн, Ци Бэньюй и компания по указке и при поддержке Чэнь Бода и «четверки» навешивали ярлыки на товарища Цзянь Боцзаня для того, чтобы запугать других людей». Они, в частности, называли Цзянь Боцзаня «очернителем крестьянских восстаний», человеком, «клевещущим на крестьян-бедняков и низших середняков». [140]

Реабилитация Цзянь Боцзаня была одной из первых посмертных реабилитаций после 2-го пленума ЦК КПК 11-го созыва. Вина за его гибель возлагалась прежде всего на группу Гуань Фэна, Ци Бэньюя. В то же время публичная реабилитация Цзянь Боцзаня была еще одним прозрачным намеком на вину Мао Цзэдуна, затравившего до смерти этого и многих других китайских интеллигентов.

К осени 1978 г. появились сообщения о том, что «готовится к переизданию» собрание трудов Цзянь Боцзаня. Утверждалось, что на 12-м пленуме ЦК КПК 8-го созыва Мао Цзэдун распорядился освободить историка, однако на того обрушилась новая серия допросов. Цзянь Боцзань и его жена погибли 18 декабря 1968 г. [141] Таким образом, были обнародованы новые факты, а Мао Цзэдун представал в роли двурушника, который на людях отдавал одни распоряжения, заверял ЦК партии в одной своей позиции, а на деле, через своих подручных, делал совсем иное, в частности вскоре после 12-го пленума ЦК КПК 8-го созыва избавился от Цзянь Боцзаня.

Реабилитация Сунь Ефана

Были реабилитированы многие ученые, среди которых видный экономист Сунь Ефан. Во время «культурной революции» Чэнь Бода и «четверка» подвергли его гонениям, назвав «контрреволюционным ревизионистским элементом за то, что он написал несколько докладов для внутрипартийного пользования по вопросам экономической политики». [142]

Реабилитация деятелей культуры: Лю Шикуня, Чэнь Дэнкэ, Лао Шэ, Лю Цина, Чжао Шули, Сунь Вэйши

Весной 1978 г. было сообщено о реабилитации около тысячи деятелей культуры, [143] что означало, реабилитацию всех тех работников литературы и искусства, которые пострадали во время «культурной революции».

Как уже упоминалось, с 27 мая по 5 июня в Пекине было проведено заседание всекитайского комитета ВАРЛИ. На заседании присутствовали Мао Дунь, Чжоу Ян, Фу Чжун, Ба Цзинь, Ся Янь, Чжан Гуаннянь. Одно перечисление этих широко известных имен свидетельствовало о восстановлении доброго имени деятелей искусства и литературы. [144]

В июле 1978 г. в центральной печати Чжоу Ян, который до «культурной революции» был заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК КПК и куратором фронта литературы и искусства в КНР, был назван советником Академии общественных наук Китая. [145]

23 апреля 1978 г. 39-летний пианист Лю Шикунь (в свое время лауреат конкурса им. П.И.Чайковского в Москве) дал интервью корреспонденту агентства Франс Пресс в Пекине. Лю Шикунь подтвердил, что в 1962 г. он женился на дочери маршала Е Цзяньина, и опроверг слухи о том, что члены революционных молодежных массовых организаций во время «культурной революции» переломали ему пальцы. Однако, сказал он, они выворачивали ему руки, сломав правую в двух местах. Его жена также подверглась преследованиям. Лю Шикуня обвиняли в шпионаже в пользу иностранных государств (скорее всего, хотели представить его «советским шпионом», чтобы затем перебросить мостик для обвинений в «предательстве» или «шпионаже» самого маршала Е Цзяньина. — Ю.Г.).

В 1977 г. агентство Синьхуа сообщало, что Лю Шикунь был осужден на пожизненное тюремное заключение за отказ встать на колени перед Цзян Цин и Линь Бяо. Лю Шикунь сказал, что его держали в камере в одной из тюрем в Пекине. Около ста музыкантов из оркестра (с которым играл Лю Шикунь) были заключены в тюрьму или содержались под домашним арестом. Лю Шикунь был освобожден в 1973 г.; благодарил он за это Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая. [146]

Был реабилитирован и писатель Чэнь Дэнкэ. 8 июля 1968 г. «Жэньминь жибао» раскритиковала его роман «Буря», после чего писателя заключили в тюрьму, где он провел пять лет. Во время «культурной революции» Чэнь Дэнкэ осуждали «за связь» с первым секретарем комитета КПК провинции Аньхой Ли Баохуа (сыном Ли Дачжао) и с Лю Шаоци. [147]

В июне 1978 г. был посмертно реабилитирован народный писатель Лао Шэ. Председатель союза китайских писателей Мао Дунь в речи на траурном собрании сказал, что Лао Шэ принимал «активное участие в великой пролетарской революции». [148] В этом можно было усмотреть завуалированную критику того, как поступили с Лао Шэ. [149] На самом деле Лао Шэ покончил с собой в знак протеста против издевательств, которым его подвергли активисты «культурной революции».

После смерти 13 июня 1978 г. известного писателя Лю Цина на его похоронах другой писатель Лю Байюй заявил, что Лю Цин более десяти лет не имел возможности заниматься писательским трудом, а его жену «довели до смерти». В январе 1979 г. в газетах были помещены воспоминания о писателе Чжао Шули, «скончавшемся в заключении» 23 сентября 1970 г. [150]

В октябре 1978 г. было восстановлено доброе имя Сунь Вэйши — режиссера одного из ведущих театров. Сунь Вэйши была приемной дочерью Чжоу Эньлая. В появившихся в газетах материалах говорилось о том, что Цзян Цин долгое время питала ненависть к Сунь Вэйши. (Можно предположить, что Цзян Цин, помимо прочего, завидовала талантам Сунь Вэйши. Кроме того, одно время Сунь Вэйши общалась с Мао Цзэдуном.) В начале «культурной революции» Цзян Цин стала преследовать Сунь Вэйши. При этом у Цзян Цин была договоренность с Е Цюнь, женой Линь Бяо, о том, чтобы содействовать друг другу в аресте личных врагов, в числе которых была и Сунь Вэйши. (Вполне возможно, что Цзян Цин ревновала Сунь Вэйши, мужем которой был известный киноактер Цзинь Шань; в свое время судьбы Цзян Цин и Цзинь Шаня тоже пересекались.)

Атака против Сунь Вэйши была организована таким образом, что ее осаждали активисты движения, пытавшиеся получить у нее фактические сведения, которые можно было бы использовать против Чжу Дэ, Чэнь И, Чжоу Эньлая.

В декабре 1967 г. муж Сунь Вэйши Цзинь Шань был арестован по бездоказательному «шпионскому делу». В их доме был произведен тщательный обыск и изъяты письма и другие материалы. Сунь Вэйши не имела никаких сведений о судьбе мужа с момента его ареста. 1 марта 1968 г. была арестована и сама Сунь Вэйши, находившаяся в то время на «трудовом перевоспитании». На нее надели наручники и поместили в тюрьму как «советскую шпионку» или «советского спецагента», хотя «не было никаких доказательств этого». (Сунь Вэйши, на свою беду, хорошо владела русским языком, училась в нашей стране и даже одно время выполняла обязанности переводчицы при Мао Цзэдуне. — ЮГ.) С того момента, как она попала в тюрьму, ее рассматривали как смертницу. В тюрьме ее избивали. 14 октября 1968 г. она погибла в заключении. (Это произошло тогда, когда Чжоу Эньлай представлял пленуму ЦК партии доклад с обвинениями в адрес Лю Шаоци. — Ю.Г.) Лишь когда она умерла, с нее сняли наручники. Тело ее было обезображено побоями. В печати подчеркивали, что, несмотря на требование Чжоу Эньлая расследовать обстоятельства смерти Сунь Вэйши, ее труп был кремирован. [151]

Реабилитация У Ханя

23 декабря 1978 г. в официальной печати впервые в положительном контексте был упомянут У Хань, а также названа его пьеса «Разжалование Хай Жуя». [152] 29 декабря было сообщено, что У Хань скончался в результате преследований со стороны «четверки». [153]

Можно предположить, что решение о реабилитации У Ханя было принято во время проведения рабочего совещания ЦК КПК и 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва.

У Хань был известным историком. Он написал пьесу «Разжалование Хай Жуя», идею которой ему подсказал Мао Цзэдун. Статья с критикой и У Ханя, и его пьесы была опубликована в конце 1965 г. и явилась предвестником «культурной революции». У Хань был также заместителем председателя народного правительства Пекина, члена политбюро ЦК КПК Пэн Чжэня, раскритикованного и снятого с должности в первой половине 1966 г.

Реабилитация Тао Чжу

Сложным и длительным был процесс реабилитации тех, кто входил в политбюро ЦК КПК. Слухи о реабилитации Тао Чжу ходили давно, с середины 1970-х гг., когда в печати промелькнуло имя его супруги. Особенно упорными эти слухи стали зимой 1977 г. В Сянгане газеты сообщали, что Тао Чжу, занимавший пост заведующего отделом пропаганды ЦК КПК с июля по сентябрь 1966 г. и являвшийся членом политбюро ЦК КПК, посмертно реабилитирован. [154] Однако только 1 декабря 1978 г. в «Жэньминь жибао» были помещены воспоминания о Тао Чжу его дочери Тао Сылян.

Тао Сылян писала, что впервые узнала о нападках на отца вечером 4 января 1967 г., когда ей довелось в Шанхае прочитать листовку, озаглавленную «Долой Тао Чжу!». В листовке приводились высказывания Цзян Цин и Чэнь Бода на массовом митинге, состоявшемся в тот день. На этом митинге говорилось, что Тао Чжу является «крупнейшим монархистом» или «крупнейшим защитником императора» в КНР. (Это означало, что в соответствии с решением «штаба» Мао Цзэдуна по руководству «культурной революцией» Тао Чжу был назван крупнейшим из руководителей партии, защищавших Лю Шаоци, которого тогда в «штабе» Мао Цзэдуна именовали «императором» или «монархом. — Ю.Г.)

Цзян Цин и Чэнь Бода призвали «массы» «вытащить» Тао Чжу. После этого Тао Чжу, который был членом постоянного комитета политбюро ЦК КПК и заместителем премьера Государственного совета КНР, был устранен с политической сцены без рассмотрения вопроса на каком-либо заседании партийных органов. В этой связи Тао Сылян задавала вопрос: «Как такое могло случиться?» (Вопрос этот был, конечно, риторическим. Всем в КПК и в КНР было очевидно, что таким образом выполнялось единоличное решение Мао Цзэдуна. Чэнь Бода, как руководитель Группы по делам культурной революции при ЦК КПК, и Цзян Цин, как заместитель руководителя этой группы, лишь реализовывали решение Мао Цзэдуна. — Ю.Г)

Тао Сылян писала, что знакомые информировали ее о том, что причиной репрессий был отказ ее отца выполнить требование Цзян Цин взять на себя инициативу при выступлении против Дэн Сяопина на заседании в ЦК КПК; Тао Чжу пытался также защищать некоторых людей и вступил из-за этого в конфликт с Цзян Цин и Чэнь Бода.

В августе 1967 г. Тао Сылян смогла навестить отца и мать, находившихся, по ее выражению, «в коридорах свастики». (Тао Сылян обыгрывала тут два обстоятельства: с одной стороны, дом, в котором содержали ее отца и мать на территории дворцового комплекса Чжуннаньхая, где жили руководители ЦК партии, имел галереи в форме свастики; с другой, она хотела таким образом подчеркнуть, что ее родители попали в руки фашистов. — Ю.Г.) К тому времени Тао Чжу был полностью лишен свободы, и ему было запрещено говорить об актуальных событиях. Его вывозили в город лишь для «читки дацзыбао» с критикой в его адрес и в адрес других людей. В октябре 1968 г. здоровье Тао Чжу ухудшилось, однако тюремные власти разрешили направить его в больницу лишь в апреле 1969 г., когда в состоянии Тао Чжу наступил кризис.

В октябре 1968 г. тюремщики известили Тао Чжу о том, что в соответствии с «духом приказа номер один» его высылают в Хэфэй, административный центр провинции Аньхой. Жене был предоставлен выбор: отправиться вместе с ним и отказаться от контактов с единственной дочерью либо выехать на жительство в деревню в провинцию Гуандун. Сам Тао Чжу (понимая, что дни его сочтены. — Ю.Г.) настоял на втором варианте. Он умер от рака поджелудочной железы 30 ноября 1968 г. в возрасте 61 года. [155]

Вопрос о пересмотре дел на рабочем совещании ЦК КПК осенью 1978 г

Во время рабочего совещания ЦК КПК осенью 1978 г., велись острые споры по вопросу о пересмотре дел периода «культурной революции». В принципе к тому времени стало общепризнанным, что во время «культурной революции» было «сфабриковано много необоснованных, ошибочных дел», «большая группа кадровых работников, подвергаясь нападкам и преследованиям, не могла нормально работать». Было еще раз подчеркнуто, что после смерти Линь Бяо Мао Цзэдун «лично предложил реабилитировать Хэ Луна и других оклеветанных и затравленных товарищей». [156]

Складывается впечатление, что Мао Цзэдун в начале «культурной революции» считал необходимым репрессировать только одного из маршалов, а именно Пэн Дэхуая, и его сторонников. Затем, очевидно идя навстречу пожеланиям Линь Бяо, Мао Цзэдун согласился на репрессии в отношении другого маршала, Хэ Луна, и его сторонников. Наконец, Мао Цзэдун не подвергал репрессиям, но в то же время лишил возможности участия в политической жизни еще одного маршала, то есть Чэнь И.

В то же время Мао Цзэдун не репрессировал маршалов Лю Бочэна, Сюй Сянцяня, Не Жунчжэня, Е Цзяньина и их сторонников. Более того, он сам поддерживал их во время «культурной революции». Все они не выступали против Мао Цзэдуна, по сути дела, поддерживали его, хотя и не сотрудничали с маршалом Линь Бяо. Мао Цзэдун предпочитал иметь в армии две группировки: Линь Бяо и упомянутых маршалов, Лю Бочэна и других, создавая ситуацию, при которой обе группировки были заинтересованы в том, чтобы сохранять свое положение в обмен на поддержку Мао Цзэдуна.

В то же время вплоть до 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва не были приняты решения по важнейшим делам периода «культурной революции». Более того, сохранялись существенные оговорки при подходе к пересмотру дел. Выдвиженцам «культурной революции» во время упомянутого рабочего совещания ЦК КПК удавалось отстаивать тезис о том, что в репрессиях виноваты лишь Линь Бяо и «четверка». Далее, выдвиженцы напоминали о своей роли в устранении «четверки», о том, что «ЦК партии и председатель Хуа Гофэн» «вторично даровали свободу» людям, получившим возможность вернуться к активной политической деятельности. Выдвиженцы предупреждали о том, что пересмотр в принципе отношения к «культурной революции» явился бы, с их точки зрения, и пересмотром в принципе отношения к Мао Цзэдуну. Они призывали «разграничивать великие плоды, достигнутые в руководимой председателем Мао Цзэдуном культурной революции, и дурные последствия действий Линь Бяо, «четверки» и их приспешников». Выдвиженцы предостерегали тех, кто выступал за полное очищение от последствий «культурной революции», утверждая, что «антипартийные карьеристы могут использовать этот вопрос для выступления против председателя Мао Цзэдуна, премьера Чжоу Эньлая». [157]

Такой была информация в открытой печати о работе рабочего совещания. Существенным представляется то, что выдвиженцы выдвигали тезис о том, что они лишь выполняли распоряжения Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая. Имена Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая при этом связывались воедино, когда речь шла о «культурной революции», ее идеологии и практике.

Решения 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва по вопросу о пересмотре дел

Чрезвычайно важным решением 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва, состоявшегося в декабре 1978 г., явилось объявление о реабилитации большой группы руководителей партии и государства, пострадавших при Мао Цзэдуне. В коммюнике подчеркивалось, что на пленуме «были исправлены ошибочные оргвыводы, сделанные в отношении товарищей Пэн Дэхуая, Тао Чжу, Бо Ибо, Ян Шанкуня и других товарищей, отдано должное их заслугам перед партией и народом». Отмечалось, что «при решении этих вопросов, оставшихся от прошлого, пленум исходил из принципа уважения фактов и обязательного исправления ошибок, за что неизменно выступал товарищ Мао Цзэдун». В документе говорилось: «Пленум единодушно считает, что, только решительно пересмотрев все дела, сфабрикованные на основании надуманных, ложных и ошибочных обвинений, и реабилитировав всех невинно пострадавших, можно будет укрепить сплоченность партии и народа, защитить высокий авторитет партии и товарища Мао Цзэдуна». [158]

Таким образом, с одной стороны, была видна ясная линия на реабилитацию «всех невинно пострадавших»; и, с другой стороны, были сделаны реверансы в сторону Мао Цзэдуна, и речь шла об исправлении «ошибочных оргвыводов», другими словами, при пересмотре дел оставалась в неприкосновенности оценка, которую в прошлом давали тем или иным политическим «линиям», «уклонам», деятельности тех или иных руководителей и их сторонников.

На практике торжествовала линия, которую после смерти Мао Цзэдуна настойчиво предлагали проводить в вопросе о кадрах, в оргвопросах такие люди, как Сюй Шию и Вэй Гоцин.

В то же время выдвиженцы сохранили возможность говорить о том, что Мао Цзэдун и они вместе с ним проводили в принципе правильную линию, что «культурная революция» в целом и в принципе была «правильной».

Реабилитация погибших была более «легким» делом по сравнению с реабилитацией оставшихся в живых, которые требовали предоставить им соответствующие должности, вернуть им реальную власть. Реабилитация как живых, так и мертвых проводилась в различных формах. Конечно, по каждому делу принималось официальное партийное решение, однако об одних решениях объявляли открыто, в документах, о других не объявляли, а лишь помещали сообщения в печати о присутствии того или иного деятеля на официальных мероприятиях. Часто уже после этого появлялись сообщения о том, что возникший из забвения деятель получал новый пост в партийном или государственном аппарате.

Список пострадавших и реабилитированных казался бесконечным.

Процесс реабилитации Пэн Чжэня

Самой значительной фигурой из оставшихся в живых реабилитированных оказался член политбюро ЦК КПК до «культурной революции», партийный и административный руководитель Пекина, а также фактический заместитель генерального секретаря ЦК КПК Пэн Чжэнь. О его реабилитации не было официально объявлено в коммюнике о 3-м пленуме ЦК КПК 11 — го созыва. Сначала распространились слухи об этом. Затем сообщения о реабилитации появились в иностранной печати. [159]

Пэн Чжэнь появился на официальном публичном мероприятии во время праздника весны в 1979 г. Вскоре после этого он был назначен на пост председателя комиссии законодательных предположений при ПК ВСНП.

С возвращением Пэн Чжэня была реабилитирована вся группа людей, названная в 1966 г. Линь Бяо «четверкой», то есть было пересмотрено «крупное дело», с которого началась «культурная революция». Были восстановлены добрые имена Пэн Чжэня, Ло Жуйцина, Лу Динъи и Ян Шайкуня.

Раньше других был реабилитирован Ло Жуйцин. Представляется, что это было вполне естественно, так как речь шла о крупном военачальнике.

Реабилитация Ло Жуйцина

После 2-го пленума ЦК КПК Ло Жуйцин выступал уже в качестве одного из активных борцов за реабилитацию пострадавших в «культурной революции».

Весной 1978 г. была опубликована статья за его подписью, где давалась положительная оценка деятельности Чжоу Эньлая в ходе «культурной революции». Правильность линии Чжоу Эньлая в практической работе Ло Жуйцин видел в том, что Чжоу Эньлай «сумел… распознать темные замыслы… Линь Бяо и «четверки» и противостоять им». Это удалось ему благодаря тесной связи с «партией», с деятелями, подобными Ло Жуйцину. Ло Жуйцин утверждал, что Чжоу Эньлай выступал против утверждения Линь Бяо и «четверки» о так называемом «господстве черной линии». Он также неизменно выступал против требований «разбить вдребезги органы общественной безопасности, суда и прокуратуры». Главная практическая заслуга Чжоу Эньлая, как следовало из статьи, состояла в том, что Чжоу Эньлай всячески оберегал таких старых кадровых работников, как Хэ Лун, Ян Юн и других, подвергавшихся преследованиям со стороны Линь Бяо и «четверки». Чжоу Эньлай проявил заботу и о Ло Жуйцине. Будучи болен, Чжоу Эньлай попросил свою жену, Дэн Инчао, передать Ло Жуйцину: «Всю ненависть направить на предателя Линь Бяо»… «за все хорошее благодарить председателя Мао Цзэдуна». Вполне очевидно, что Чжоу Эньлай говорил так уже после гибели Линь Бяо.

Ло Жуйцин подчеркивал, что Чжоу Эньлай «старательно выполнял стратегические планы председателя Мао Цзэдуна»… «тем самым он значительно уменьшил ущерб от помех со стороны Линь Бяо и «четверки», сыграв особо важную роль в завоевании победы великой культурной революции». [160]

Ло Жуйцин умер 3 августа 1978 г. На траурном митинге Дэн Сяопин отметил, что тот был реабилитирован и занимал до самой смерти посты члена постоянного комитета военного совета ЦК КПК и генерального секретаря военного совета ЦК КПК. Дэн Сяопин подчеркивал, что Ло Жуйцин «вел непримиримую борьбу против антипартийной группировки Линь Бяо, за что подвергся моральным и физическим истязаниям. Это — тягчайшее преступление Линь Бяо и “четверки”». [161]

Жена Ло Жуйцина, Хао Чжипин, после смерти мужа утверждала, что Мао Цзэдун защищал Ло Жуйцина в начале «культурной революции», когда его начали травить и избивать. Чжоу Эньлай и Дэн Сяопин передали ей тогда слова Мао Цзэдуна, сказанные им в беседе с Линь Бяо: «Он (Ло Жуйцин) выступает лишь против тебя, но он не выступал против меня. Он был лишь против того, чтобы я плавал в Янцзы (имелся в виду «заплыв» Мао Цзэдуна в Ухане в 1966 г. — Ю.Г.), но при этом он исходил из добрых намерений». [162]

Дэн Сяопин, с одной стороны, был за восстановление доброго имени пострадавших во время «культурной революции», особенно из числа военачальников и руководителей партии, с которыми он должен был считаться, а Ло Жуйцин был из числа таких военачальников. В то же время Дэн Сяопин предпочитал поддерживать тезис о «непогрешимости» Мао Цзэдуна и о том, что вину за злодеяния нужно возлагать только на Линь Бяо и «четверку».

Реабилитация Лу Динъи

В августе 1978 г. Лу Динъи, который до «культурной революции» занимал пост заведующего отделом пропаганды ЦК КПК, был упомянут в качестве участника собрания в память о Чжоу Эньлае в Пекине. В этом официальном сообщении говорилось, что Лу Динъи представляет КПК в НПКСК. [163]

В конце того же года заместитель министра культуры КНР Линь Мохань (сам из числа реабилитированных) на одном из совещаний в провинции Гуандун 14 декабря 1978 г. сообщил о том, что реабилитирован бывший секретарь ЦК КПК Лу Динъи. [164]

Реабилитация Ян Шанкуня

О реабилитации Ян Шанкуня стало известно из сообщения печати, в котором говорилось, что бывший заведующий канцелярией ЦК КПК Ян Шанкунь присутствовал в качестве «друга покойного» на траурном митинге по случаю смерти заместителя министра общественной безопасности Ян Цицина. К июню 1979 г. Ян Шанкунь был вторым секретарем парткома провинции Гуандун и членом всекитайского комитета НПКСК. [165]

Реабилитация Бо Ибо

На этом же траурном митинге в качестве «друзей покойного» впервые появились реабилитированные кандидат в члены политбюро ЦК КПК восьмого созыва Бо Ибо и бывший министр тяжелой промышленности Ван Хэшоу.

Намеки на реабилитацию Бо Ибо появились в печати в июле 1978 г. Было сказано, что Линь Бяо и «четверка» «отрицали работу, проделанную в промышленности и на транспорте на протяжении семнадцати лет до культурной революции». За эту работу в указанное время отвечал Бо Ибо. В статье говорилось о необходимости «восстановить доброе имя» семнадцатилетия, «предшествовавшего культурной революции» в области промышленности и транспорта. [166]

Бо Ибо и Ван Хэшоу были близки Чэнь Юню, который до «культурной революции» занимал пост заместителя председателя ЦК КПК и практически направлял работу экономики страны.

Реабилитация Ань Цзывэня и Лю Ланьтао

В конце декабря 1978 г. в сообщении об очередном траурном митинге среди друзей покойных, погибших в годы «культурной революции», были впервые упомянуты бывший заведующий орготделом ЦК КПК до «культурной революции» Ань Цзывэнь и бывший первый секретарь бюро ЦК КПК по Северо-Западному Китаю Лю Ланьтао. [167]

Это означало, что начался процесс реабилитации тех функционеров партийного аппарата, которые были близки Лю Шаоци.

Реабилитация Чэнь Цзайдао, Фу Чунби, Юй Лицзиня, Чжан Сюесы

Генерал Чэнь Цзайдао с 1954 по 1967 г. командовал Уханьским большим военным округом. Во время «культурной революции» оказал открытое сопротивление действиям членов «штаба» Мао Цзэдуна в Ухане. Был снят со своего поста. В 1978 г. появилось сообщение о нем как о командующем железнодорожными войсками НОАК. [168]

5 марта 1978 г. Фу Чунби был упомянут в печати в качестве начальника Пекинского гарнизона. Иными словами, он был восстановлен в той должности, с которой его сняли.

2 декабря в Пекине умер второй политкомиссар ВВС НОАК Юй Лицзинь. Было объявлено, что здоровье Юй Лицзиня было подорвано в результате репрессий со стороны Линь Бяо в 1968–1974 гг. [169]

Эти сообщения проливали свет на «дело Ян Чэнъу», так как Юй Лицзинь был осужден вместе с Ян Чэнъу, начальником генерального штаба НОАК, и Фу Чунби.

Таким образом, были реабилитированы практически все видные военные деятели.

В декабре 1978 г. появился бчерк о Чжан Сюесы, сыне Чжан Цзолиня и младшем брате «молодого маршала» Чжан Сюеляна. В 1967 г. Чжан Сюесы, являвшийся в то время начальником штаба ВМС НОАК, был репрессирован. После его ареста 11 сентября 1967 г. сторонники Линь Бяо распространили слухи о том, что он являлся «спецагентом». Чжан Сюесы умер в тюрьме 29 мая 1970 г. [170]

Процесс реабилитации Пэн Дэхуая

В период между XI съездом КПК и 3-м пленумом ЦК КПК 11-го созыва менялось отношение к маршалу Пэн Дэхуаю. В августе 1977 г. член постоянного комитета военного совета ЦК КПК Су Юй писал о том, что Пэн Дэхуай, наряду с Линь Бяо, «выступал против подготовки к войне». [171]

Кстати, Су Юй был известен своей близостью к Чжоу Эньлаю и вполне естественно защищал установку Мао Цзэдуна на подготовку к войне против нашей страны.

Через год, 8 октября 1978 г., по первой программе пекинского телевидения была показана пекинская опера «Жребий жизни и смерти», в которой на сцене появлялся «честный чиновник Хай Жуй». Имя Пэн Дэхуая в ходе «культурной революции» было Мао Цзэдуном связано с именем Хай Жуя. Таким образом, появление на сцене Хай Жуя было явным показателем того, что дело Пэн Дэхуая пересматривалось.

Через месяц, в ноябре 1978 г., появилась статья, в которой критиковалась статья Яо Вэньюаня «Об исторической драме “Разжалование Хай Жуя”» которая была в свое время (1965 г.) одобрена Мао Цзэдуном и его «штабом» и именовалась «сигналом» к началу «культурной революции». В 1978 г. статью Яо Вэньюаня характеризовали как «контрреволюционный сигнал к установлению фашистской диктатуры в сфере идеологии», как «крупный политический заговор, ставший «страшным бедствием для интеллигенции». В статье содержалось требование пересмотреть на индивидуальной основе дела всех, кого критиковали в свое время в связи с вышеупомянутой пьесой. [172] Это был еще один сигнал, свидетельствовавший о пересмотре отношения к Пэн Дэхуаю.

В США писали о появлении в Пекине дацзыбао с похвалами в адрес Пэн Дэхуая. [173]

Мировые агентства печати сообщали о том, что ЦК КПК решил реабилитировать Пэн Дэхуая. [174]

12 декабря 1978 г. появилась статья, реабилитирующая роман Ду Пэнчэна «Оборона Яньани» и самого автора книги. В числе персонажей романа был и Пэн Дэхуай. [175]

23 декабря была опубликована еще одна статья о той же книге, в которой Пэн Дэхуая называли «народным героем». [176]

В тот же день, 23 декабря 1978 г, было обнародовано официальное решение ЦК КПК о реабилитации Пэн Дэхуая. (Подробнее о Пэн Дэхуае можно прочитать, в частности, в моей монографии «Пэн Дэхуай и Мао Цзэдун».)

Изменение отношения к Лю Шаоци

Отношение к Лю Шаоци претерпевало изменения на протяжении рассматриваемого периода времени.

В сентябре 1977 г. обычными были упоминания о «заговоре буржуазного штаба Лю Шаоци, направленном на узурпацию власти в партии и в государстве и на реставрацию капитализма». При этом Лю Шаоци называли «китайским Хрущевым». [177] Раздавались призывы подвергать «разоблачению и критике ревизионистскую линию Лю Шаоци». [178]

К концу 1977 г, накануне 2-го пленума ЦК КПК 11-го созыва, появились новые нюансы в этом вопросе. «Четверку» стали критиковать за то, что она видела в семнадцати годах до «культурной революции» «лишь господство черной линии Лю Шаоци». [179] Признавая, что такая «черная линия» существовала, допуская, что этой линией являлась «контрреволюционная ревизионистская линия Лю Шаоци», авторы статей стали, наряду с этим, подчеркивать, что «в общем господствующее положение (на протяжении всех лет существования КНР. — Ю.Г.) всегда занимала революционная линия председателя Мао Цзэдуна». [180] Смягчение определений происходило неуклонно; стали говорить о том, что «влияние ревизионистской линии Лю Шаоци было сравнительно сильным в период между 1959 г. и началом «культурной революции». [181]

В январе 1978 г. появилось утверждение о том, что «в годы культурной революции» Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай «лично принимали меры для разрешения большого числа подобных вопросов (имелось в виду отношение к старым кадровым работникам и их семьям в ходе «культурной революции». — Ю.Г), включая устройство детей Лю Шаоци». [182] Имя Лю Шаоци в данном контексте появилось без непременных до той поры ругательных эпитетов.

В феврале 1978 г. появились формулировки, в которых сопоставлялось «отрицательное воздействие» различных линий и группировок на «правильный курс». В частности, заявлялось о том, что «правильный курс» подвергся до «культурной революции» «серьезному вмешательству со стороны «ревизионистской линии» Лю Шаоци, а в начале «культурной революции» — «еще более сильному вмешательству» со стороны Линь Бяо и «четверки». [183] Из этого следовало, что «вред» действий Лю Шаоци был меньше, чем вред от Линь Бяо и «четверки».

Утверждалось, что «ревизионистские идеи Лю Шаоци частично были его собственным изобретением, а отчасти были заимствованы у Советского Союза». [184]

В феврале 1978 г. имя Лю Шаоци ставилось в один ряд с именами Чэнь Дусю, Ван Мина, Линь Бяо и «четверки». [185] Тогда всех этих деятелей в КПК считали противниками Мао Цзэдуна.

Примечательно, что именно во время 2-го пленума ЦК КПК 11-го созыва посол ФРГ в КНР Э. Виккерт заявил в интервью, что представители МИД КНР сообщили ему, что Лю Шаоци жив и находится в добром здравии. [186]

Можно вспомнить, что Лю Шаоци замучили до смерти в 1969 г. Поведение и самого Мао Цзэдуна, который погубил Лю Шаоци, и министерства иностранных дел КНР, находившегося под непосредственным присмотром Чжоу Эньлая, характеризовалось наглой клеветой и ложью во время «культурной революции». Таким оно осталось и после 1976 г., во всяком случае, в рассматриваемый период.

Очевидно, что на 2-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва обсуждались предложения о восстановлении доброго имени Лю Шаоци. Однако эти предложения не были приняты.

В марте 1978 г. печать напомнила о том, что линия Лю Шаоци была «правоуклонистской» и «оппортунистической», что у Лю Шаоци имелись разногласия с Чжоу Эньлаем. Лю Шаоци считал, что в КНР в 1960-х гг. было возможно «отменить классы». Чжоу Эньлай тогда же заявлял, что задачу «полной ликвидации буржуазии» невозможно решить «в течение нескольких лет». [187] Иначе говоря, Чжоу Эньлай и в этом вопросе всегда следовал за Мао Цзэдуном и выступал в качестве апологета «классовой борьбы» и ее «обострений» в КНР; именно поэтому Чжоу Эньлай и был поставлен Мао Цзэдуном во время «культурной революции» на место Лю Шаоци как руководителя повседневной деятельности партии.

В конце июня 1978 г. встречались утверждения о том, что «культурная революция» «разгромила» три «буржуазных штаба», в качестве одного из которых назывался «штаб» Лю Шаоци. [188]

Однако в конце августа 1978 г. в центральной печати появилось сообщение о реабилитации пьесы, в которой в завуалированном виде положительно оценивалась деятельность жены Лю Шаоци Ван Гуанмэй до «культурной революции». [189]

В сентябре 1978 г. сянганский журнал писал о том, что Ван Гуанмэй пользуется свободой передвижения, а младший сын Лю Шаоци поступил в вуз. [190]

22 октября 1978 г. одно из мировых информационных агентств сообщило, что Лю Шаоци жив, а Ван Гуанмэй разрешено свободно разъезжать по стране при условии, что она будет воздерживаться от публичных выступлений. Одновременно отмечалось, что на съездах ВФП и КСМК в октябре 1978 г. осуждались «преступления» Линь Бяо и «четверки», но говорилось лишь о «критике» «ошибок» Лю Шаоци. [191]

На самом же деле первый секретарь ЦК КСМК Хань Ин 17 октября 1978 г. говорил в своем докладе на X съезде КСМК о «ненависти к ревизионистской линии Лю Шаоци». [192]

В ноябре появилась статья, в которой содержался призыв восстановить «доброе имя» термина «самосовершенствование». Автор статьи задавал вопрос: «Разве помимо «самосовершенствования» Лю Шаоци не существует никакого иного типа самосовершенствования?» [193]

В свое время Лю Шаоци написал работу «О самосовершенствовании коммуниста». Сначала ее рекомендовали для изучения в сети партийного просвещения, однако затем раскритиковали. Дело в том, что у Лю Шаоци было свое, отличное от Мао Цзэдуна, представление и о природе человека, и о его возможностях самосовершенствоваться. Эту работу Лю Шаоци осуждали и во время «культурной революции». Появление вышеупомянутой статьи в 1978 г. давало определенной части людей, интересующихся политикой, прежде всего внутри КПК, намек на изменение отношения к Лю Шаоци и его работам, а также показывало, что в руководстве партии продолжалась острая борьба по вопросу о том, что делать с добрым именем Лю Шаоци.

Представляется, что к концу 1978 г. в руководстве был достигнут временный компромисс: как человека Лю Шаоци согласились реабилитировать, реабилитировали и его семью; вопрос о квалификации политических позиций Лю Шаоци не был решен и на 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва, хотя были основания полагать, что прежние оценки его «линии» находились в состоянии пересмотра. (Подробнее о Лю Шаоци можно прочитать в моей монографии «Гибель Лю Шаоци».)

Вопрос об оценке деятельности Чжоу Эньлая

Вопрос об оценке деятельности Чжоу Эньлая и его взглядов постоянно присутствовал в политической жизни в КНР в 1977–1978 гг. Распространялись слухи о завещании Чжоу Эньлая, суть которого состояла якобы в том, чтобы отвергнуть «культурную революцию» и усиленно заняться перестройкой экономики страны. [194]

В КНР Чжоу Эньлая в этот период рисовали прежде всего как человека, который в годы «культурной революции» помогал многим высоким функционерам пережить трудные времена; он спасал от преследований и их самих, и их родственников. [195] В частности, Ло Жуйцин утверждал, что Чжоу Эньлай «всячески оберегал старых кадровых работников». [196] При этом постоянно подчеркивалось, что Чжоу Эньлай «выполнял указания Мао Цзэдуна». [197]

Однако в середине 1978 г. противопоставление Чжоу Эньлая Мао Цзэдуну стало более рельефным. Появились утверждения о том, что Чжоу Эньлай говорил о необходимости «проверить» «работы» или «труды» Мао Цзэдуна, «появившиеся особенно начиная с великой культурной революции». [198] Мотивировалось это необходимостью не допустить распространения «выдуманных слов и указаний» Мао Цзэдуна.

В конце ноября 1978 г. в иностранной печати сообщалось о появлении в Пекине дацзыбао, в которой, в частности, говорилось: «С 1966 по 1976 г., с начала культурной революции и до смерти Мао Цзэдуна, Китай находился под властью фашистского режима, и единственным человеком, защищавшим от фашистов нас, простых людей, был Чжоу Эньлай». [199]

В дни 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва появилась следующая оценка роли Чжоу Эньлая: «Народные массы к тяньаньмэньским событиям 5 апреля 1976 г. осознали, что Чжоу Эньлай и другие пролетарские революционеры старшего поколения представляют собой основной поток культурной революции — этапа в истории развития социализма в Китае». «Противостоявшая им «четверка» проявила себя к этому времени как черное противотечение в культурной революции, от действий которого в разной степени пострадали широкие массы населения Китая». «Чжоу Эньлай всегда жил и боролся вместе с народными массами. Он — воплощение чаяний, требований, воли и прекрасных качеств народа, славный представитель, самый верный и стойкий защитник революционной линии товарища Мао Цзэдуна». [200]

Итак, получался весьма противоречивый портрет Чжоу Эньлая.

В одно и то же время он был и на стороне Мао Цзэдуна и начатой им «культурной революции», и вместе с массами населения страны, страдавшими от «культурной революции» Мао Цзэдуна.

В одно и то же время Чжоу Эньлай оказывался и борцом против деятельности «штаба» Мао Цзэдуна по руководству «культурной революцией», «штаба», который осуществлял «линию» Мао Цзэдуна, и «самым стойким защитником» этой же «линии» Мао Цзэдуна.

Противоречивое отношение ЦК КПК к «культурной революции» и к Мао Цзэдуну проявлялось в данном случив весьма отчетливо. Ясно было, однако, что Чжоу Эньлай прежде всего всегда оставался с Мао Цзэдуном и против всего того, что Мао Цзэдун считал вредным для себя, против тех, кого Мао Цзэдун считал своими врагами.

Место, которое к концу 1978 г. отводилось Чжоу Эньлаю на политическом ландшафте недавней истории, наглядно демонстрировала фотография, опубликованная 23 декабря 1978 г. в центральной пекинской печати. На снимке Мао Цзэдун, Чжоу Эньлай и Хуа Гофэн были сняты вместе на трибуне Тяньаньмэнь в 1968 г. [201]

Вопрос об отношении к Мао Цзэдуну

Вопрос об оценке роли Мао Цзэдуна как во время «культурной революции», так и в истории КНР и КПК постоянно находился в центре политической борьбы между лидерами правящей партии в КНР.

Летом 1977 г. в европейской печати было опубликовано письмо, которое, как утверждалось, Мао Цзэдун направил 10 июня 1976 г. своей жене Цзян Цин. Письмо называли завещанием Мао Цзэдуна. В тексте, в частности, говорилось: «Прошло 30 лет с тех пор, как мы поженились. То, что я сейчас скажу, может показаться тебе громом с ясного неба. С этого момента наши пути расходятся. Однако, несмотря на это, мы будем сохранять спокойствие.

…Имеются ли среди нас люди, выступающие против нашего дела? Этого не может не быть. Мы должны продолжать деятельность против армии. Если вы будете действовать умело, то, сколько бы ваши враги ни оказывали сопротивления, их попытки в конечном счете потерпят неудачу. Если же в ходе этой борьбы потерпите поражение вы, то вновь вернетесь в горы и будете продолжать партизанскую войну с целью осуществления политики, которую мы выбрали. В течение последних десяти лет моя голова переполнена этой мыслью». [202]

Трудно сказать, является ли этот документ подлинным. Во всяком случае, имея в виду высказывания Мао Цзэдуна, которые появились в ходе «культурной революции», можно отметить совпадение изложенных положений с определенными настроениями Мао Цзэдуна. Вполне вероятно, что Мао Цзэдун действительно считал, что Цзян Цин и прочие после его смерти должны будут приложить максимум политической изворотливости и ловкости для того, чтобы суметь удержаться у власти и продолжать его политику в ее «ортодоксальном» виде. Их противники, особенно среди военачальников, по мнению Мао Цзэдуна, были очень сильны. В случае поражения Мао Цзэдун советовал Цзян Цин покинуть столицу и большие города и действовать, находясь на периферии, пока не удастся в длительной, затяжной борьбе побороть противника. Мао Цзэдун считал именно Цзян Цин и таких, как она, деятелей своими подлинными идейными наследниками. Мао Цзэдун, как следовало из письма, если считать его подлинным, полагал, что именно во время «культурной революции» он сформулировал свою основную идею и воплощал ее в жизнь.

В то же время никак нельзя исключать того, что текст письма мог быть сфабрикован «выдвиженцами» «культурной революции».

В сентябре 1977 г. в центральной печати появилась статья под заголовком «Цинь Ши-хуанди не входил в КПК». [203] Это была завуалированная критика Мао Цзэдуна, которого его сторонники часто сравнивали с императором Цинь Ши-хуанди, прославляя деяния этого феодального деспота.

С другой стороны, в сентябре того же 1977 г. утверждалось, что «самый великий вклад, который председатель Мао Цзэдун внес в марксизм в период социализма, составляет созданная им целостная теория о продолжении революции при диктатуре пролетариата». Отмечалось также, что Мао Цзэдун считал, что «культурная революция» будет осуществляться не один, а несколько раз. [204]

В декабре 1977 г. этот тезис вновь появился в статье, подписанной псевдонимом Ши Лань («Половодье истории»): «Теория Мао Цзэдуна о продолжении революции при диктатуре пролетариата является теоретическим обоснованием основной линии и политики партии на историческом этапе социализма». [205].

В начале 1978 г. завуалированная критика Мао Цзэдуна усилилась. Газеты заговорили о том, что Цзян Цин рекламировала императора Цинь Ши-хуанди. [206]

Очевидно, что на 2-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва в феврале 1978 г. возобладали настроения в пользу прекращения «религиозно-мистического» поклонения имени Мао Цзэдуна. Его цитаты исчезли с обычного на протяжении десятка лет места рядом с заголовком газеты «Жэньминь жибао». Выше уже упоминалось о том, что в апреле 1978 г. появились утверждения, что фразу «Научно доказано, что каппутисты — это буржуазия внутри партии» приписали Мао Цзэдуну сторонники «четверки». Отмечалось, что в начале «культурной революции» Мао Цзэдун говорил о том, что его слова могут использовать как «правые», так и «левые». [207]

В день очередной годовщины КПК, 1 июля 1978 г., были опубликованы следующие отрывки из речи Мао Цзэдуна 30 января 1962 г.: «В экономическом строительстве есть много проблем, в которых я еще не разбираюсь. Я очень мало знаю, например, в области промышленности и торговли… Я очень мало понимаю в производительных силах». Мао Цзэдун также сказал, что Китаю «невозможно» будет «догнать и перегнать самые передовые капиталистические страны мира менее чем за сто лет», в то время как некоторые «оптимисты» высказывали мнение, что это удастся сделать за 50 лет.

В этой же речи Мао Цзэдун признавал «ответственность за те ошибки ЦК, к которым я имею непосредственное отношение, а также частичную ответственность за те ошибки ЦК, к которым я непосредственного отношения не имею, ибо я — председатель ЦК». В речи содержалось утверждение об ответственности за провалы «великого скачка» в КНР руководителей провинций и работников среднего звена, вплоть до секретарей парткомов народных коммун и промышленных предприятий. [208]

Так осуществлялась критика деятельности Мао Цзэдуна с помощью ссылок на высказывания самого Мао Цзэдуна.

В июле 1978 г. были публично и официально поставлены под сомнение указания, отдельные высказывания, работы, появившиеся во время «культурной революции» и приписывавшиеся в свое время Мао Цзэдуну. Со ссылкой на Чжоу Эньлая печать писала: «Некоторые люди творят, что им вздумается. Они внесли путаницу в цитаты, указания председателя Мао Цзэдуна, в «Избранные произведения Мао Цзэдуна». С этим мы не можем согласиться. Необходимо проверить самочинно составленные цитаты, в особенности проверить работы председателя Мао Цзэдуна, появившиеся во время великой культурной революции». Одновременно осуждались такие явления, как «не разрешение» «в течение определенного периода времени» выпуска никаких других книг, «кроме произведений председателя Мао Цзэдуна». [209]

Фактически это означало запрещение использовать любые высказывания Мао Цзэдуна, относившиеся к периоду «культурной революции».: Появление таких заявлений означало, что в центральном руководстве партии происходила острая борьба по вопросу об отборе работ и высказываний Мао Цзэдуна для очередных томов «Избранных произведений Мао Цзэдуна». Следует отметить, что после смерти Мао Цзэдуна было принято решение об издании «Избранных произведений Мао Цзэдуна», но выпустили только один, пятый по счету, том, не включавший в себя документы периода «культурной революции».

Тогда же, в июле 1978 г., запрет на обращение к высказываниям Мао Цзэдуна стал усиливаться. Армейская газета опубликовала, например, заметку, в которой рассказывалось о том, как командир, описывая в рапорте переживания своего бойца, по привычке написал: «В этот напряженный момент я вдруг вспомнил указание председателя Мао Цзэдуна». Редакция газеты «Цзефанцзюнь бао», заметка из которой была перепечатана в «Жэньминь жибао», заявляла в этой связи, что «подобное описание героических поступков стало во времена Линь Бяо и «четверки» трафаретным: как будто бы если не вспомнить цитату, то невозможно и совершить героический поступок». [210]

В августе 1978 г. официальные китайские лица даже в беседах с иностранцами стали себе позволять говорить о том, что китайский народ любит и уважает Мао Цзэдуна, однако знает о некоторых ошибках, которые тот допустил начиная со времени «культурной революции». [211]

Отношение к трудам Мао Цзэдуна как к «высочайшим указаниям» размывалось последовательно и настойчиво. В октябре 1978 г. появились призывы «отбросить способы изучения трудов классиков марксизма-ленинизма, навязанные Линь Бяо и “четверкой”». В частности, подвергалось критике «указание» Линь Бяо, сделанное им на совещании высшего комсостава НОАК в сентябре 1959 г, о том, что главное— «изучать труды товарища Мао Цзэдуна, поскольку это является кратчайшим путем изучения марксизма-ленинизма». В вину Линь Бяо и Чжан Чуньцяо ставились их «установки» изучать Мао Цзэдуна исключительно по цитатнику, сборнику его высказываний по определенным темам. [212] В ноябре 1978 г. открыто критиковался упомянутый «Сборник высказываний председателя Мао Цзэдуна». [213] Так происходило определенное развенчание культа личности Мао Цзэдуна, причем с особым упором на эту работу в армии.

Эта кампания особенно усилилась во время осеннего рабочего совещания ЦК КПК в 1978 г. В этой связи «четверку» обвиняли в том, что она «фальшивым образом поднимала знамя Мао Цзэдуна, в действительности поднимая знамя культа, суеверия»; Линь Бяо и «четверка» «пытались представить Мао Цзэдуна как изолированное божество, в то время как он был лишь самым выдающимся из ряда опытных и авторитетных вождей». Характерно, что эти утверждения сопровождались еще более понятными массам разъяснениями того, что Линь Бяо и «четверка» «пытались внушить трудящимся, что бедность и отсталость являются социальным раем». [214]

Таким образом, отношение к Мао Цзэдуну характеризовалось как проявление суеверия; роль Мао Цзэдуна как вождя, не равного другим лидерам, а более высокого по своему положению, теоретическим способностям и роли в руководстве партией и страной, оспаривалась. Массам также внушали, что за их бедность и отсталость несут ответственность именно Мао Цзэдун и его приближенные. Одновременно проводилась мысль о том, что к руководству после смерти Мао Цзэдуна должны быть допущены те, кто накопил большой опыт и ничем не уступает Мао Цзэдуну по своим руководящим способностям.

Развенчание Мао Цзэдуна как «выдающегося гения» продолжалось во второй половине 1978 г. постоянно. Роль «запевал» в этом деле выполняли чаще всего военачальники. Мстя Мао Цзэдуну за свои унижения, они коварно и издевательски рисовали его как политика, который был вынужден кривить душой, подлаживаться к обладавшим властью военачальникам даже в то время, когда его приближенные, в том числе и Линь Бяо, находились на вершине власти. Командующий Ланьчжоуским большим военным округом Хань Сяньчу заявил, что Линь Бяо и «четверка» «абсолютизировали идеи Мао Цзэдуна», что «противоречит принципу реалистического подхода». Хань Сяньчу рассказывал о том, как в августе 1971 г, беседуя с ним в Наньчане, Мао Цзэдун характеризовал высказывание Линь Бяо о том, что «во всем мире один гений появляется раз в несколько столетий, а в Китае — раз в несколько тысячелетий», как «не соответствующее истине». В этой же беседе, по словам Хань Сяньчу, Мао Цзэдун также говорил о себе: «Какой там гений. Нет, я не гений. Ведь я сначала читал Конфуция, книги иностранных капиталистов и только потом стал читать произведения марксизма-ленинизма». [215] Очевидно, что примерно таким же образом Хань Сяньчу мог развенчивать Мао Цзэдуна во время проходившего осенью 1978 г. рабочего совещания руководства КПК.

В конце октября 1978 г. тезис о «прирожденной гениальности» Мао Цзэдуна подвергался обстрелу со всех сторон. При этом вспоминали о 2-м пленуме ЦК КПК 9-го созыва в Лушане в 1970 г., где Линь Бяо выступал с рассуждениями о врожденной гениальности тех или иных лиц. Это выступление было названо попыткой теоретически обосновать назначение Линь Бяо на пост председателя КНР и создать «династию Линей». Утверждалось, что на этом пленуме ЦК партии Мао Цзэдун выступил с документом, озаглавленным «Мое мнение», в котором он, не соглашаясь с Линь Бяо, заявлял, что не следует «попадаться на удочку тех, кто претендует на понимание марксизма, а в действительности в корне не понимает марксизма». [216] К посмертной маске Мао Цзэдуна добавлялись все новые отрицательные штрихи: Мао Цзэдун представал как тот, кто постоянно предавал за спиной и публично своих последователей, то поддерживавшим пропаганду культа своей личности, то выступавшим в частных разговорах против этого, если его вынуждала к тому обстановка и расстановка сил, особенно в вооруженных силах.

Что же касается Линь Бяо, то можно было заметить, что во время «культурной революции», помимо практической деятельности по укреплению своего положения и своей власти, прежде всего в вооруженных силах, он стремился играть на двух струнах души Мао Цзэдуна или на двух постоянных основах его менталитета. Линь Бяо делал упор на прославлении мудрости, гениальности, сверхчеловеческом уме Мао Цзэдуна, одновременно твердя о том, что вокруг Мао Цзэдуна и против него постоянно плетутся заговоры, что Мао Цзэдун не должен доверять никому, кроме Линь Бяо и его людей. Обе этих темы в своих выступлениях Линь Бяо развивал на самом деле с той целью, чтобы при жизни Мао Цзэдуна обеспечить себе первую роль в руководстве партией, вооруженными силами и государством после ухода Мао Цзэдуна. Вполне очевидно, что Линь Бяо исходил из того, что при живом Мао Цзэдуне отобрать у того власть невозможно. Поэтому он предпочел взять курс на то, чтобы оказаться у власти в КПК и в КНР после смерти Мао Цзэдуна и уже тогда повести страну по своему пути, который должен быть отличным от цути Мао Цзэдуна. В известном смысле Линь Бяо решил усвоить урок Н.С. Хрущева, который считал, что при жизни И.В. Сталина невозможны перемены в жизни партии и страны. Для нас важно то, что Линь Бяо отвергал параноидальную идею Мао Цзэдуна о допустимости и возможности, даже о необходимости, войны Китая против нашей страны.

В 1978 г. акцент при развенчании Мао Цзэдуна делался на его беспринципности и на том, что его ближайшими сподвижниками оказывались те, кто выдвигал абсурдные идеи. Например, открывалось, что Линь Бяо проповедовал «теорию трех помощников», согласно которой место ближайшего помощника Мао Цзэдуна должно было принадлежать ему, Линь Бяо, «аналогично» тому, как место «помощника Маркса» принадлежало Энгельсу, а место «помощника Ленина» — Сталину. [217]

В устной пропаганде были пущены в ход и более простые, доступные пониманию масс тезисы, развенчивавшие Мао Цзэдуна. Отражением представлений о Мао Цзэдуне, которые имели хождение среди населения, являлись дацзыбао, появившиеся в Пекине в ноябре 1978 г. В них, в частности, писалось о том, что именно Мао Цзэдун 25 октября 1966 г. на рабочем совещании ЦК КПК говорил: «В сентябре-октябре прошлого года я поднял вопрос о том, как быть, если в Китае появится ревизионизм. Я чувствую, что в Пекине нет возможности провести в жизнь мое мнение. Почему критика У Ханя началась не в Пекине, а в Шанхае?» Далее утверждалось, что Мао Цзэдун, судя по всему, позволил Яо Вэньюаню, Цзян Цин, Чжан Чуньцяо «нападать на людей».

В дацзыбао отмечалось, что Мао Цзэдун «выступал против армии», «породил вооруженную борьбу», «выступал против интеллигенции», «погубил» известного историка Цзянь Боцзаня. Рассказывалось также о последних месяцах жизни Мао Цзэдуна, когда Ван Хунвэнь пришел к нему и «оклеветал» Чжоу Эньлая, сказав: «Многие старые генералы приходят в больницу навестить премьера Чжоу Эньлая. Они готовят заговор». В ответ Мао Цзэдун сказал: «Не надо выступать против премьера Чжоу Эньлая, ибо в Китае может начаться, большой беспорядок». Это высказывание Мао Цзэдуна расценивалось как желание дать знать Ван Хунвэню, что момент для выступления еще не наступил; что если выступить в это время, то можно «навредить самому себе». Утверждалось также, что Мао Цзэдун насаждал культ собственной личности. Наконец, говорилось о том, что «свои идеи о классовой борьбе Мао Цзэдун подбрасывал с завидной легкостью, а сколько людей из-за этого сложили головы. Ереси в этом вопросе он нагородил предостаточно». Примечательно, что критике подвергались не только интриги Мао Цзэдуна, но и его теоретическая позиция. Авторы дацзыбао видели суть вопроса: мысли Мао Цзэдуна о «классовой борьбе» и были источником несчастий, бедствий, гибели многих и многих людей.

Таким образом, происходил процесс, который позволял постепенно менять официальное отношение к Мао Цзэдуну и к его теоретическим и практическим установкам. Это вызывало недовольство части тех, кто составлял высшее руководство партии и государства. Очевидно, боязнь острых столкновений с ними в условиях, когда у противников культа Мао Цзэдуна еще не было преимущества, незавершенность процесса развенчания культа личности Мао Цзэдуна в широких слоях партийных функционеров, членов партии и населения, а также то, что имя Мао Цзэдуна продолжало являться основой, на которой определенным образом сплачивались кадровые работники, пришедшие на руководящие посты в ходе «культурной революции», а таких были миллионы, — все это вынуждало руководителей партии, по крайней мере формально, выступать с документами, в которых содержались указания воздерживаться от дальнейшей критики Мао Цзэдуна. Один из таких документов ЦК КПК за номером 57 появился во время рабочего совещания ЦК КПК в ноябре 1978 г. [218]

Вообще говоря, руководители партии поступили так еще и потому, что почувствовали, что отрицание Мао Цзэдуна начинало приобретать характер стихийного и неуправляемого процесса, а этот процесс мог в итоге привести и к концу самой КПК и ее государства — КНР.

Иначе говоря, после смерти Мао Цзэдуна в Китае имели место два процесса, порожденных естественным чувством и осознанием неприемлемости политики КПК при Мао Цзэдуне, а именно процесс, в ходе которого крестьяне сами ликвидировали «народные коммуны» в деревне и восстановили семейное индивидуальное сельское хозяйство, и процесс развенчания культа личности Мао Цзэдуна. С первым процессом власти не смогли справиться и предпочли согласиться с его результатами задним числом, а второй с трудом остановили или затормозили, ибо он мог лишить власти КПК.

В то же время в 1978 г. был нанесен следующий удар по престижу Мао Цзэдуна. Появилось предписание о том, чтобы всех кадровых работников или функционеров партии называли просто «товарищ», не упоминая их постов. Таким образом, даже традиционный титул «председатель Мао» был отменен. Причем это было сделано со ссылкой на самого Мао Цзэдуна, который в 1959 г. дал указание ввести по всей стране обращение «товарищ». [219] Очевидно, что Мао Цзэдун сделал это, чтобы Лю Шаоци, который стал к тому времени председателем КНР, не мог претендовать на титул «председателя Лю». Мао Цзэдуну было, очевидно, невыносимо, чтобы кто-то имел тот же титул, что и он. Поэтому во время «культурной революции» жена Мао Цзэдуна Цзян Цин публично возмущалась тем, что кто-то называл Лю Шаоци «председателем Лю».

К концу 1978 г. стали подвергаться завуалированной критике установки Мао Цзэдуна по военным вопросам. Например, появились утверждения о том, что не следует «односторонне» понимать «идею Мао Цзэдуна об активной обороне». Некоторые, как подчеркивалось в этой связи, полагали, что курс на активную оборону — это курс на весь ход войны; иные — что активная оборона — это курс на период стратегической обороны. Ответа на вопрос, как надо правильно понимать этот курс, газета не давала. Очевидно, было важно пока просто поставить вопрос о том, что даже военные идеи Мао Цзэдуна нуждаются в критическом подходе.

Можно подчеркнуть, что речь шла о тех идеях Мао Цзэдуна, которыми он обосновывал практические действия вооруженных сил КНР и населения страны в ходе подготовки к войне против нашей страны. Появление в печати даже такого рода статьи свидетельствовало о том, что после смерти Мао Цзэдуна уже не существовало единого и соответствовавшего идеям Мао Цзэдуна взгляда на этот вопрос.

В этой же статье утверждалось, что подчеркивать только роль сухопутных войск — это «не всеобъемлющий подход». Мао Цзэдун, как утверждалось в газете, исходил не из принципов, а из практики. [220]

Было очевидно, что в армии велись споры, что отделаться от догматизма, от апеллирования к высказываниям Мао Цзэдуна еще не удалось. Чувствовалось, что установки Мао Цзэдуна, с точки зрения части военачальников, были не жизненными. Было ясно, что Мао Цзэдуна развенчивали как того, кто только делал вид, что исходит из неких принципов, а на самом деле лишь всегда стремился применяться к обстоятельствам.

Уже в период 3-го пленума ЦК КПК 1 l-ro созыва появилось заявление о том, что Мао Цзэдун «не написал для нас всеобъемлющую энциклопедию социалистического строительства». [221] Иными словами, утверждалось, что в области строительства, а не революции Мао Цзэдун не оставил существенных трудов, которые могли бы быть использованы после его смерти руководителями КПК. Прямо говорилось о том, что «творить новую историю можем лишь мы сами». На Мао Цзэдуна предлагалось не рассчитывать. Вопрос о нем и о его идеях все более переносился в область оценки истории государства, его прошлого, но не настоящего и будущего. Эти высказывания, очевидно, отражали споры возвращенцев с выдвиженцами «культурной революции», полагавшими, что в принципе во всем следовало исходить из указаний и заветов Мао Цзэдуна. Только такая позиция, только требование «абсолютно повиноваться всем установкам и указаниям Мао Цзэдуна», с которым выступал Хуа Гофэн, позволяло ему и другим выдвиженцам оставаться у власти и не допускать критики в свой адрес.

В это же время появились первые публичные признания того, что Мао Цзэдун допускал ошибки. Газеты писали о том, что «председатель Мао Цзэдун» «скоро обнаружил свои ошибки» во время «великого скачка». [222]

Появились резкие высказывания о «теории Мао Цзэдуна»; было сказано, что «четверка» и Линь Бяо «пытались монополизировать учение Мао Цзэдуна точно так же, как в период Средневековья римские папы монополизировали Библию». [223] Период правления Мао Цзэдуна сравнивали со Средневековьем, а его «учение» с Библией. Дело, вероятно, шло к сдаче в архив Мао Цзэдуна и его «учения» и к новой оценке исторического прошлого КПК и КНР.

Процесс развенчания Мао Цзэдуна, его «теорий», его практической деятельности, его роли в истории КПК и КНР происходил медленно, постепенно, нарастая в течение года и даже более длительного срока, атакуя отдельные стороны его деятельности. Как это уже бывало в истории КПК и КНР, партия, население постепенно подводились к естественному восприятию решений, которыми Мао Цзэдуну должно было быть отведено в истории иное место, чем при жизни. Дело шло к тому, чтобы возложить на него ответственность за репрессии, за ошибки и провалы в строительстве, за неверный подход ко многим теоретическим вопросам. Однако до начала 1979 г. не всплывал на поверхность вопрос об оценке основных теоретических установок Мао Цзэдуна, особенно по вопросам внешней политики, а также по вопросу о подготовке к войне.

Процесс изменения отношения к «культурной революции»

Вопрос об оценке «культурной революции» постоянно был предметом дискуссий в период от XI съезда КПК до 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва.

В сентябре 1977 г. существовало толкование, бытовавшее при жизни Мао Цзэдуна; утверждалось, что «самый великий вклад, который председатель Мао Цзэдун внес в марксизм в период социализма, составляет созданная им целостная теория о продолжении революции при диктатуре пролетариата». В этой связи «культурная революция» трактовалась как мера, предотвратившая «заговор буржуазного штаба Лю Шаоци, направленный на узурпацию власти в партии и в государстве и на реставрацию капитализма», на то, чтобы «не допустить возникновения ревизионизма, особенно в центре». [224]

В статье журнала «Хунци», посвященной первой годовщине со дня смерти Мао Цзэдуна, упор делался на теорию «продолжения революции при диктатуре пролетариата», на приоритет «революции» перед «строительством». Это была последняя статья, в которой платформа защитников и сторонников «культурной революции» была сформулирована столь полно, всесторонне и откровенно. В статье приводились слова Мао Цзэдуна о том, что за всю свою жизнь он «совершил два дела. Первое — сверг Чан Кайши и выгнал его на Тайвань, победил японский империализм и изгнал его из Китая; второе — победоносно провел великую пролетарскую культурную революцию», которая характеризовалась как «великая практика продолжения революции при диктатуре пролетариата». Направление этой «революции» — нанести удар главным образом цо «внутрипартийным каппутистам».

Далее в статье говорилось: «В ходе великой пролетарской культурной революции председатель Мао Цзэдун, в полной мере веря массам и опираясь на них, осуществлял широкую демократию при диктатуре пролетариата путем широкого высказывания мнений, полного изложения взглядов, широких дискуссий и дацзыбао. Это — творческое применение марксистского исторического материала в революционной практике. Под водительством революционной линии председателя Мао Цзэдуна многомиллионный народ всей страны активно включился в великую культурную революцию и в конце концов вывел на чистую воду горстку пролезших в партию изменников, спецагентов и категорически отказавшихся от раскаяния каппутистов, буржуазных интриганов и карьеристов… Благодаря первой великой пролетарской культурной революции, развернутой и руководимой лично председателем Мао Цзэдуном, был приобретен богатый опыт продолжения революции при диктатуре пролетариата, в особенности опыт завоевания победы над внутрипартийными каппутистами, укрепилась и усилилась диктатура пролетариата, небывало шйрокое распространение получили марксизм-ленинизм, идеи Мао Цзэдуна, была подготовлена и закалена смена дела пролетарской революции — все это продвинуло вперед дело социализма в нашей стране. Великая пролетарская культурная революция в нашей стране войдет великим почином в летопись диктатуры пролетариата. Тот факт, что в такой огромной стране, как Китай, благодаря настойчивому продолжению революции при диктатуре пролетариата и высокому поднятию значения борьбы против ревизионизма и за предотвращение его возникновения была разбита бредовая мечта империализма и социал-империализма реставрировать в нашей стране капитализм, в значительной мере укрепил уверенность пролетариата всего мира в победе борьбы за социализм и коммунизм».

В статье подчеркивалось, что Мао Цзэдун «напомнил нам о необходимости уделять должное внимание опасности войны… Он напомнил нам о необходимости бороться против ревизионизма и за его предотвращение, добиться того, чтобы руководство партии и государства всегда находилось в руках марксистов-ленинцев, и о необходимости упорно продолжать революцию в условиях диктатуры пролетариата». [225]

Однако осенью 1977 г. на платформу защитников «культурной революции» начались атаки со всех сторон. Тезисы, содержавшиеся в документах XI съезда КПК, размывались и опровергались.

Конечно, при этом приходилось считаться с тем, что в конце 1977 г. из 35 миллионов членов партии «почти половину составляли лица, вступившие в нее после начала культурной революции». [226]

Сторонники «культурной революции» в ноябре 1977 г. имели возможность не только утверждать свой взгляд на теорию о «продолжении революции при диктатуре пролетариата» как на теоретическую основу политики партии на последующий период, но и заявляли, что действия, направленные против ряда партийных руководителей в ходе «культурной революции», были правильными. Например, можно было прочитать такие заявления: «Следует помнить, что великая пролетарская культурная революция явилась невиданной в истории политической революцией, широким и углубленным движением по упорядочению партии и проверке кадров. В ходе великой пролетарской культурной революции очищены революционные ряды, были отброшены плохие элементы, достигнуты большие успехи, приняты решения о прошлом ряда товарищей, чего длительное время не удавалось достичь и что позволило продолжать работу в интересах социализма». Более того, защитники «культурной революции», утверждая правильность отстранения своих противников и будучи вынужденными, с их точки зрения, как бы в порядке исключения допускать реабилитацию некоторых из старых кадровых работников, защищали свои позиции: «Что касается ошибочных суждений в отношении некоторых товарищей, то они порождены подрывом со стороны антипартийных группировок Линь Бяо и «четверки» и их нельзя сваливать на товарищей, занимавшихся конкретной работой, и привлекать их к персональной ответственности, раскалывать единство среди товарищей». [227] Отсюда следовало, что нападки на «культурную революцию» начинались с конкретных вопросов о судьбах людей, пострадавших в ее ходе, и об ответственности тех или иных функционеров за их страдания и смерть.

В декабре 1977 г. появились признаки того, что в верхнем эшелоне руководства разворачивалась борьба по вопросу о том, какой этап развития переживает страна, какой «линией» следует руководствоваться, какую политику проводить и что должно рассматриваться как «теоретическое обоснование» этой «линии» и политики партии. [228]

В начале 1978 г, в преддверии 2-го пленума ЦК КПК 11-го созыва, появились новые нюансы в оценке «культурной революции». Например, утверждалось, что «четверка» «безмерно раздувала особенности культурной революции, отрывала ее от опыта социалистической революции и предшествовавшей ей демократической революции. В действительности же культурная великая революция, будучи великой политической революцией, является все же частью социалистической революции. Ее цели, сущность и задачи полностью совпали с задачами социалистической революции». [229] Так был отвергнут тезис выдвиженцев о противопоставлении «культурной революции» первым семнадцати годам существования КНР. v Так «культурную революцию» начали лишать ее «особой роли», «особого положения». Это было выступление против взглядов Мао Цзэдуна и его сторонников, считавших «культурную революцию» «особым» явлением в их политической практике, да и в теории.

Критика «культурной революции» велась главным образом методом пересмотра ряда дел. Защитники «культурной революции» утверждали, что пересмотр таких дел ведет к пересмотру «всей культурной великой революции». Не отвечая прямо на такую постановку вопроса, отделываясь словами, что это просто «крайне ошибочный взгляд», возвращенцы настойчиво вели дело не просто к пересмотру ряда дел, а к реабилитации, по существу, всех пострадавших. [230]

Представляется, что принципиальное решение о необходимости ускорения пересмотра дел кадровых работников было принято на 2-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва, что явилось важнейшим решением этого пленума.

Очевидно, что именно в связи с этим решением и появилась возможность критиковать методы проведения «культурной революции». «Культурную революцию» начали характеризовать следующим образом: «В Китае возникла гражданская война. Повсюду наблюдались организованный импульс, направляемое противоборство, упорядоченный хаос…» Людей в ходе этой «революции» «подвергали репрессиям… Ни днем ни ночью не смолкали споры и ожесточенная перебранка. Действие одержало верх над словом, кулак заменил язык. Великая пролетарская культурная революция подобна решету. Методы, применяемые ею, это методы решета». В ходе «культурной революции» действовали «опьяненные властью», «разъяренные фракционной борьбой». Тем, кто продолжал работать, зарплату урезали, а занимавшимся погромами, наоборот, давали надбавки. Делался вывод о том, что «коренные перемены в этом положении произошли лишь после устранения Линь Бяо». [231] Такого рода описания «культурной революции» впервые появились в центральной печати именно в связи с решениями 2-го пленума ЦК КПК 11-го созыва. После этого пленума методы «культурной революции» были осуждены полностью. Защищать их стало невозможно.

В практике политической борьбы в современном Китае сначала рассматриваются острые вопросы политического характера; чаще всего то, что касается политической судьбы той или иной политической фигуры; после решения такого рода вопросов производятся изменения в программных теоретических и принципиальных установках и документах. Так обстояло дело и на этот раз.

Документы, появившиеся в марте 1978 г., во время 1-й сессии ВСНП 5-го созыва, свидетельствовали о компромиссе, к которому пришли к тому времени разные группировки в руководстве по вопросу об оценке «культурной революции». В тексте Конституции КНР, принятой на этой сессии, говорилось о «неуклонном продолжении революции при диктатуре пролетариата» [232]; о «великой пролетарской культурной революции» [233]; о том, что «с успешным завершением первой великой пролетарской культурной революции социалистическая революция и социалистическое строительство в нашей стране вступили в новый период своего развития» [234]; что «в соответствии с основной линией КПК на весь исторический период социализма генеральная задача нашего народа в новый период состоит в том, чтобы, неуклонно продолжая революцию при диктатуре пролетариата и развертывая три великих революционных движения — классовую борьбу, производственную борьбу и научный эксперимент, — превратить нашу страну к концу нынешнего века в великую, могучую социалистическую державу с современным сельским хозяйством, современной промышленностью, современной обороной, современной наукой и техникой». [235]

Это был гибрид взглядов сторонников и противников «культурной революции». Здесь она снова, как и в начале 1966 г., рассматривалась лишь как средство осуществления задач строительства. В то же время формально сохранялись положения, которые защищали сторонники «культурной революции».

Компромиссный взгляд на «культурную революцию» нашел отражение и в докладе о проекте Конституции, с которым выступил маршал Е Цзяньин. Он упомянул, например, о «решающем звене» [236], то есть о классовой борьбе в понимании Мао Цзэдуна, о необходимости «укрепить и развить завоевания великой пролетарской культурной революции» [237], о «капиталистических силах», которые проникают в КПК и в государственный аппарат. [238] В то же время Е Цзяньин критиковал «четверку» за методы осуществления «культурной революции».

В июне 1978 г. Дэн Сяопин, выступая на совещании по политической работе в НОАК, говорил, что некоторые опасаются, как бы разоблачение и критика Линь Бяо и «четверки» не привели к «отрицанию великой культурной революции», как бы это не стало «ворошением прошлого», не благоприятствующим «сплочению наших рядов». Дэн Сяопин твердо заявил, что делать все это нужно; при этом он также утверждал, что именно критика Линь Бяо и «четверки» и является «защитой» «культурной революции», «развернутой и руководимой лично председателем Мао Цзэдуном». [239] По сути, Дэн Сяопин, не вступая в теоретическую дискуссию, поддерживал развитие процесса пересмотра дел пострадавших во время «культурной революции».

Осенью 1978 г. все чаще стали звучать напоминания о том, что «есть лица», которые препятствуют «разоблачению и критике», ссылаясь, в частности, на необходимость «защиты плодов великой культурной революции». Осуждался призыв защитников «культурной революции» «не сводить старые счеты». Возвращенцы соглашались не применять этот призыв к рядовым участникам «культурной революции», но не к руководящим деятелям. Таким образом, необходимость известного национального единения признавалась всеми, но при этом акценты расставлялись по-разному, а именно: одни настаивали на наказании главных виновников, а другие пытались освободить от возмездия.

Наконец появилось утверждение о том, что, очевидно из-за сопротивления сторонников «культурной революции» в руководстве партии, до октября 1978 г. «критика» Линь Бяо «затрагивала лишь его контрреволюционный заговор по подготовке вооруженного переворота и не касалась его псевдолевого, а по существу, правого “хлама”». [240] Таким образом, осенью 1978 г. во время рабочего совещания ЦК КПК началась кампания борьбы не только против интриг, против методов, которыми действовали Линь Бяо и другие активисты «культурной революции», но и против их взглядов. Это было завуалированное нападение и на Мао Цзэдуна, не только на методы, которыми он удерживал власть, но и на тезис о его «непогрешимости» как теоретика.

Новая волна критики в этой связи обрушилась на идеологов «культурной революции». В октябре 1978 г. была раскритикована опубликованная в апреле 1975 г. статья Чжан Чуньцяо «О всесторонней диктатуре пролетариата над буржуазией». При этом утверждалось, что Чжан Чуньцяо «извращал сущность политического и экономического строя в КНР». Одновременно критике подвергся Яо Вэньюань, которого характеризовали как «черного главаря в сфере фабрикации контрреволюционного общественного мнения», как «палача, уничтожавшего пером людей», как «взбесившегося после достижения цели неблагодарного волка», как «политического обманщика, выступавшего против марксизма-ленинизма». [241]

Появился тезис: «Восстановление доброго имени старых рабочих и передовиков производства» «не является пересмотром культурной революции». [242] Таким путем возвращенцы расширяли сферу реабилитации, привлекая на свою сторону пострадавших в ходе «культурной революции». Играло свою роль и то обстоятельство, что некоторых известных в КНР передовиков производства осуждали во время «культурной революции» за «связи» с Лю Шаоци; так было, например, в случае с образцовым ассенизатором Ши Чуаньсяном.

В ноябре 1978 г. на рабочем совещании ЦК КПК был открыт путь к пересмотру решений, принятых по тем или иным делам лично Мао Цзэдуном или еще находившимися в составе руководства сторонниками «культурной революции». В этой связи «Жэньминь жибао» писала о том, что в ряде мест не могут принять решения о пересмотре «наиболее крупных и важных дел», особенно таких, которые затрагивают судьбы лиц, чья «негативная политическая оценка закреплена в официальных документах и высказываниях руководящих деятелей». Центральный печатный орган КПК разъяснял, что отныне «документы, не соответствующие реальной обстановке, можно исправлять или отвергать, используя организационную процедуру». Приводился пример пересмотра в ЦК КПК даже документов съездов партии. Напоминали о том, что в политическом докладе на IX съезде КПК есть немало абзацев, в которых говорилось о «противотечении» зимы 1966 — весны 1967 гг., которое Линь Бяо и «четверка» назвали «февральским противотечением». «Позднее ЦК партии внес ясность в этот вопрос», — писала «Жэньминь жибао». — Разве это не отрицание так называемого «февральского противотечения»? Разве уже не восстановлено полностью доброе имя связанных с этим товарищей?» Далее газета заявляла, что «пересмотру подлежат все ошибочные или сфальсифицированные дела, независимо от того, кто наложил резолюцию, и безотносительно к тому, как давно это дело возникло и в какой обстановке». (Позднее стало ясно, что это позиция Ху Яобана.)

Далее говорилось: «Некоторые люди считают, что исправлять ошибочные дела периода культурной великой революции — значит отрицать ее результаты, исправлять ошибочные дела прошлых политических кампаний — значит отрицать результаты этих кампаний. Эта точка зрения полностью ошибочна. Следует понимать, что основное направление политических кампаний, проводившихся под руководством ЦК, возглавляемого председателем Мао Цзэдуном, было правильным. Однако, главным образом из-за вмешательства ошибочных линий, в ходе некоторых кампаний появилась часть ошибочных дел». [243]

Так появился тезис о «правильной» и «ошибочных» линиях. Возвращенцы были согласны на том этапе признавать основное направление политических кампаний, проводившихся при жизни Мао Цзэдуна, правильным, однако они настаивали пока на пересмотре дел тех, кто невинно пострадал в ходе этих кампаний. Мао Цзэдун и «культурная революция» при этом теоретически оставались как бы непогрешимыми, но на практике постепенно теряли свой авторитет.

Именно в это время Дэн Сяопин ввел тезис о том, что двенадцать лет, прошедших с начала «культурной революции», были «потерянным временем». [244] Получалось, что направление, благие пожелания у Мао Цзэдуна были правильными, но фактически время оказалось потерянным; принести пользу стране, по крайней мере за эти двенадцать лет, Мао не сумел. Такая постановка вопроса таила в себе и вероятность того, что мыслящие люди могли начать осознавать то, что годы КНР целиком или частично можно было считать и потерянными.

К началу 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва сформировалась точка зрения о невозможности полностью одобрять «культурную революцию». В то же время еще не созрели условия для того, чтобы осудить «культурную революцию». Соглашались на том, чтобы не высказываться поспешно по этому вопросу, отложить его решение, дать сформироваться объективной оценке. Такой вывод отражал соотношение сил внутри руководства партии и государства.

Сторонники «культурной революции» в то время усиленно призывали «не копаться в куче старых долгов», оставить вопрос об оценке «культурной революции» на рассмотрение «будущих поколений».

Тезис Дэн Сяопина о «культурной революции» как о «потерянном времени» вышел на страницы печати после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва. В этой связи появились высказывания о том, что Китай «потерпел еще одно поражение (во время «культурной революции. — Ю.Г.), которое стоило ему не только потери десяти лет ценнейшего времени в строительстве социализма, но и подорвало его экономическую базу». [245]

Газеты писали, что «следовавшие одна за другой на протяжении многих лет политические кампании отражались на производстве, наносили ущерб государству, несли бедствия народу». [246]

Таким образом, к 3-му пленуму ЦК КПК вопрос о «культурной революции» выглядел следующим образом: прежние ее оценки, большая их часть, содержавшаяся в документах IX съезда КПК, не подтверждались; однако отрицательная оценка прямо в партийном документе не высказывалась. В коммюнике пленума имелась следующая формулировка: «Пленум считает, что в отношении великой пролетарской культурной революции также следует придерживаться исторического, научного, реалистического подхода. Когда товарищ Мао Цзэдун развертывал эту великую революцию, он исходил главным образом из соображений борьбы против ревизионизма и предотвращения его возникновения ввиду того, что Советский Союз переродился в ревизионистское государство. Что же касается недостатков и ошибок, возникших в ходе нее, то необходимо в надлежащие сроки подытожить их под углом обобщения опыта и извлечения уроков и таким образом добиться единства взглядов всей партии и всего народа». [247]

Итак, прямо был поставлен вопрос о наличии ошибок и недостатков, возникших в ходе «культурной революции». Идея ее проведения была отнесена к категории благих пожеланий Мао Цзэдуна. Партия подводилась к выводу о том, что серьезных внутренних причин для осуществления «культурной революции» не было. В то же время был сохранен тезис о «перерождении» СССР. В целом вопрос о «культурной революции» снова остался в подвешенном состоянии. Вполне вероятно, что защитники «культурной революции» хотели бы перевести этот вопрос в область проблем, являющихся достоянием истории, отложить на десятилетия вынесение суждений о ее характере и сущности. Однако такого рода намерения встречались с серьезным сопротивлением, в том числе со стороны тех, кто пострадал во время «культурной революции» и вообще при жизни Мао Цзэдуна. Вопрос об оценке «культурной революции», равно как и вопрос об оценке роли Мао Цзэдуна, а вместе с тем и вопрос об отношениях с нашей страной ждали своего решения. На 3-м пленуме решить их не удалось — в руководящей группе посты между сторонниками и противниками «культурной революции» были поделены тогда примерно поровну. Следовало ожидать продолжения борьбы между противоборствовавшими политическими силами. Более того, вопрос об оценке «культурной революции» оказывался связан с вопросом об основах политики партии о ее стратегии и тактике в эпоху без Мао Цзэдуна.

Вопрос об отношении к СССР и к установке о подготовке к войне

В сентябре 1977 г. общепринятым было утверждение о том, что со стороны СССР, могут предприниматься попытки «реставрации в Китае». [248] Говорилось о «бредовой мечте» СССР «реставрировать в Китае капитализм». [249] Подчеркивалось, что в годы «культурной революции» усиливался ракетно-ядерный потенциал КНР, были проведены успешные испытания «ракетно-ядерного оружия» и «водородной бомбы». [250]

Известный своей идейной близостью к Чжоу Эньлаю член постоянного комитета военного совета ЦК КПК Су Юй проводил мысль о том, что центральной установкой Мао Цзэдуна была установка на «подготовку к войне» против нашей страны. Су Юй утверждал, что Пэн Дэхуай, Линь Бяо, все противники политики Мао Цзэдуна среди военных «выступали против подготовки к войне», а Линь Бяо даже «стал позорным ренегатом и предателем нации». Что же касается «четверки», то, по словам Су Юя, она «подрывала всю работу по подготовке к войне, чтобы мы оказались абсолютно не подготовленными к агрессии со стороны империализма и социал-империализма». Говоря о конкретном содержании этой концепции, Су Юй утверждал, что «основная руководящая идея в боевых действиях нашей армии — это уничтожение живой силы противника». Су Юй отмечал, что Мао Цзэдун «разработал стратегический курс «активной обороны» — обороны, осуществляемой с целью контрнаступления и наступления. При этом «активная оборона» состоит в том, чтобы «заманивать» противника, а потом «разворачивать быстро развивающиеся наступательные действия и бои на внешних линиях для уничтожения живой силы противника». [251]

В конце мая 1978 г., в период проведения всекитайского совещания по политической работе в НОАК, утверждалось, что «ускорение модернизации обороны — это требование подготовки к войне и важное содержание возложенной на нас самой историей генеральной задачи на новый период». [252]

Таким образом, тезис о подготовке к войне против нашей страны полностью сохранялся.

В то же время вопрос об отношении к СССР подспудно постоянно беспокоил руководителей КПК. Они видели, что рядовые функционеры партии связывали действия Мао Цзэдуна, преследовавшего многих руководителей партии и государства и до «культурной революции», и во время нее, с его курсом, сначала допускавшим войну против нас, а затем ориентировавшим на неизбежность войны. Иначе говоря, вставал вопрос о целесообразности и возможности разграничения внутренних задач и внешней политики в отношении нашей страны. Во всяком случае, подспудно зрело желание и даже требование функционеров и массы членов КПК отделить ситуацию внутри партии, внутри КНР от курса на военное столкновение с нашей страной. А это требовало пересмотра этого курса в принципе или, по крайней мере, в тактическом плане.

Во время сессии ВСНП в марте 1978 г. из доклада мандатной комиссии стало ясно, что кампания реабилитации пострадавших во время «культурной революции» в провинциях Хубэй и Ляонин была истолкована на местах как признак постепенного восстановления нормальных отношений, если не дружбы, с нашей страной. [253]

Газета японских коммунистов «Акахата» в октябре 1978 г. сообщила, что в феврале 1966 г. во время встречи председателя президиума ЦК КИЯ Кендзи Миямото и Мао Цзэдуйа между ними возникли разногласия из-за отношения к СССР. [254]

Это были новые подтверждения того, что Мао Цзэдун дошел до выдвижения установки о допустимости и возможности войн против социалистических стран, против СССР и даже против других стран; в этой связи можно вспомнить о войне КНР против Вьетнама в 1979 г; тогда Дэн Сяопин, очевидно, рассматривал эзу агрессию как войну против союзника СССР.

Во время обострений борьбы внутри руководства КПК за власть возвращенцы, защищая свои позиции, хватались за идею о подготовке к войне против нашей страны; они не желали отдавать ее только Мао Цзэдуну и не желали отмежевываться от нее. Не случайно во время проведения в Пекине рабочего совещания перед 3-м пленумом ЦК КПК маршал Е Цзяньин, выступая 1 ноября 1978 г. на третьем всекитайском совещании по вопросам народной противовоздушной обороны, утверждал, что «фактор войны нарастает», что СССР «не оставил надежды покорить Китай», и призывал население КНР «активно готовиться к войне», «не есть, не спать, если эта работа ведется пассивно».

Е Цзяньин признавал, что находятся и те, кто сомневается в целесообразности «рытья туннелей», полагая, что это «наносит вред народу». Е Цзяньин отмечал, что «прежде всего надо решить возникшие у наших кадровых работников различных ступеней вопросы о том, как строить народную оборону, на какое место ставить ее, а также вопрос о том, нужно или не нужно заниматься строительством народной обороны и подготовкой к войне в процессе осуществления четырех модернизаций».

Иначе говоря, было высказано мнение о том, что вовлечение населения страны в кампанию по подготовке к войне, осуществление идеи об участии всего народа должно являться своего рода фундаментом работы по модернизации в КНР.

Е Цзяньин заявлял, что «опасность войны существует», что «обязательно надо заниматься строительством народной обороны и подготовкой к войне. Надо готовиться к войне заранее, а не тогда, когда она разразится». Он утверждал, что «когда мы подготовимся к войне, тогда советский ревизионизм и захочет напасть, да призадумается. Задают вопрос: что же делать, если мы подготовимся, а враги не нападут? Не нападут — и прекрасно. Мы как раз и надеемся на сравнительно длительный период мира для осуществления строительства… Однако если мы не подготовимся, а агрессоры нападут и мы понесем ненужные потери, то мы окажемся в положении людей, совершивших преступления перед революцией, перед историей… Если не осуществлять как должно работу по строительству народной обороны и по подготовке к войне, то мы не сможем есть, не сможем спать».

«Народная оборона, — сказал Е Цзяньин, — и подготовка к войне отвечают интересам государства и интересам народа. Это наша насущная историческая задача. Так разве правы те кадровые работники — члены коммунистической партии, которые считают, что эта работа не отвечает интересам государства и народа?»

Далее Е Цзяньин продолжал: «Народная ПВО с ее собственными важными стратегическими методами уничтожения противника в современной войне является важной составной частью курса на активную стратегическую оборону и продолжением и развитием идеи председателя Мао Цзэдуна о народной войне в современных исторических условиях. Рытье туннелей — это хороший способ, прошедший проверку практикой; он является обобщением опыта многолетних кровавых войн. Мы должны обращать серьезное внимание нарытье туннелей, должны поставить работу по строительству народной обороны, особенно инженерное строительство, на важное место».

Е Цзяньин потребовал, «как следует изучать и правильно решать вопрос о взаимоотношениях строительства народной обороны и подготовки к войне — с производством, народной обороны — с городской обороной, важных сторон — с второстепенными». Он также сказал, что «первые секретари должны взяться за строительство народной обороны лично… Мы будем иметь результаты в работе по строительству народной обороны и подготовке к войне только тогда, когда у нас будет больше тех, кто делает, и меньше тех, кто только говорит». [255]

Выступление Е Цзяньина свидетельствовало об острой борьбе в руководящих кругах партии по данному вопросу.

Е Цзяньин отстаивал позиции, зафиксированные в решениях XI съезда КПК и 1-й сессии ВСНП 5-го созыва. В то же время голос Е Цзяньина оказался в это время единственным выступлением одного из высших руководителей партии о том, что при разработке основных направлений развития экономической и политической жизни государства следует исходить из идеи о необходимости подчинять все подготовке к войне против нашей страны. Хотя вполне возможно, что таких же взглядов придерживался и Дэн Сяопин. Важно отметить, что в крайнем раздражении Е Цзяньин признавал, что часть руководителей КПК высказывала сомнения в необходимости продолжать «рытье туннелей» (как будто бы у страны и народа, измученных «культурной революцией», не было других, гораздо более важных задач), а также «заниматься строительством народной обороны».

Сложность ситуации состояла в том, что подготовка к войне, ненависть к нашей стране, стремление оправдать свои действия во время «культурной революции» заботой о подготовке к отражению мифического «нападения», а также стремление сохранить непогрешимость Мао Цзэдуна — все это мешало осмыслению действительно главных вопросов: по какому пути идти Китаю после смерти Мао Цзэдуна, как выбираться из того тупика, в который он завел народ и страну. Тут требовалось рвать со многим, если не сказать с главным, в политике Мао Цзэдуна. Но многие, в том числе и Е Цзяньин, не были способны на такие шаги. Они предпочитали постепенное освобождение от части пут прошлого. Они хотели и продвигаться вперед, и сохранять авторитет и престиж Мао Цзэдуна, а благодаря этому защитить свое поведение в период «культурной революции». Поэтому они и хватались за вопрос, который, с одной стороны, не был в фокусе внимания народа и в то же время мог найти поддержку у тех, кто был охвачен ненавистью к внешним врагам, прежде всего к нашей стране.

Важно подчеркнуть, что Е Цзяньин и его сторонники могли продержаться у власти с такими взглядами лишь исторически ограниченное время, так как национальные интересы требовали изменения отношения к нашей стране. Исторически неизбежным был переход от отношений военной конфронтации, которые искусственно и в одностороннем порядке создал Мао Цзэдун, к мирным отношениям совершенно самостоятельных партнеров на мировой арене, которые, по крайней мере, внешне заявляют о стремлении жить в мире добрыми соседями.

Но до этого еще должно было пройти некоторое время.

Пока вернемся к выступлению Е Цзяньина. В его речи косвенно нашли свое отражение, очевидно, довольно сильные настроения в руководстве в пользу мнения о том, что СССР не нападет на КНР, если она сама не будет провоцировать военное столкновение.

А ведь идея «активной обороны» Мао Цзэдуна строилась на плане провокационных действий, например стрельбы на границе, с помощью которых он рассчитывал заставить нас броситься в войну против Китая, ввести свои войска на его территорию; вот тогда-то Мао Цзэдун и рассчитывал в затяжной войне, применяя партизанские методы, используя вырытые заранее многокилометровые туннели, уничтожить живую силу, обескровить армию нашей страны на территории КНР, а затем перейти в наступление и захватить те наши территории, на которые он претендовал.

К 3-му пленуму ЦК КПК 11-го созыва среди руководителей партии, очевидно, усилились настроения в пользу отказа от тезиса о неизбежности войны и о необходимости при определении политики и внутри страны и за рубежом исходить из требований подготовки к войне, из перспективы войны против СССР.

Тяжелый опыт «культурной революции» привел многих руководителей партии в КНР к осознанию ошибочности идеи Мао Цзэдуна о допустимости войны, о неизбежности войны. Мысль о возможности и необходимости мирных отношений с нашей страной в результате краха идеи «культурной революции» после смерти Мао Цзэдуна не сразу, но возобладала в КНР. Хотя рецидивы намерений со временем «подавить» нашу страну, «рассчитаться» с ней, прежде всего как с «территориальным должником», сохраняются до сих пор.

В рассматриваемый период мирные настроения еще не вышли на поверхность, но уже ощущались. Примечательно, что как в «Резолюции XI Всекитайского съезда КПК по политическому отчету», так и в коммюнике о 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва не упоминалось о необходимости «готовиться к войне». До того времени такое упоминание имелось во всех партийных и государственных документах, появлявшихся начиная с 11-го пленума ЦК КПК 8-го созыва, состоявшегося в августе 1966 г.

Вопрос об отношении к нашей стране и о подготовке к войне оставался для выдвиженцев и защитников «культурной революции» одним из тех немногих вопросов, на которых они могли спекулировать, ибо они не могли противопоставлять возвращенцам свою сильную платформу по вопросам развития экономики и политической жизни в КНР, так как здесь споры шли скорее уже между различными группами самих возвращенцев. В то же время возвращенцы по-разному относились к нашей стране и к идее Мао Цзэдуна о подготовке к войне против нашей страны.

3-й пленум ЦК КПК11-го созыва и некоторые особенности рассматриваемого периода

3-й пленум ЦК КПК 11-го созыва (декабрь 1978 г.) отразил изменения в расстановке сил в руководстве, постепенно происходившие после ухода Мао Цзэдуна. До пленума в политбюро ЦК партии возвращенцы формально находились в меньшинстве. После ввода в политбюро во время 3-го пленума ЦК КПК нескольких новых членов возвращенцы составили ровно половину: 15 из 30 членов и кандидатов в члены политбюро ЦК КПК. Соотношение сил в центральном аппарате партии и в провинциальных центрах власти к этому времен существенно изменилось в пользу возвращенцев.

В этой ситуации возвращенцы сумели добиться того, что в коммюнике пленума впервые получил отражение ряд защищавшихся ими позиций. [256] Прежде всего, следует отметить, что пленум перенес акцент с «политических кампаний» на экономическое строительство. По крайней мере, в порядке выдвижения лозунга пленум назвал в качестве основной задачи налаживание экономики, провозгласил возврат к проблемам технической революции и экономического строительства; не была упомянута установка Мао Цзэдуна о «подготовке к войне».

Пленум выступил за стабильность в стране. В коммюнике содержалось заявление о том, что в КНР «уже в основном закончилась массовая классовая борьба». Таким образом, был изменен подход к вопросу о классовой борьбе, существовавший при Мао Цзэдуне.

Пленум объявил о завершении кампании критики Линь Бяо и «четверки» в организационном плане, хотя сторонники идей, которые отстаивали Линь Бяо и «четверка», оставались в момент проведения пленума даже в составе политбюро ЦК. Еще более важно подчеркнуть, что критика идейной платформы Линь Бяо и «четверки» по-настоящему еще и не развернулась. Призывы к такой критике звучали со страниц официальной печати, однако они не нашли отражения в документе пленума.

Во время пленума обсуждались вопросы о заслугах и ошибках «ряда важных лиц». Можно предположить, что обсуждался и вопрос о заслугах и ошибках Мао Цзэдуна. Впервые за несколько десятилетий на форуме высшего партийного органа не только клялись в верности имени и установкам Мао Цзэдуна, но прозвучали критические замечания в его адрес. Мао Цзэдун был низведен до положения «человека, а не бога», до уровня одного из лидеров партии, который, как и все прочие, ошибался и не был совершенен и безупречен.

Пленум признал принцип «многоголовости» руководства, в противовес прежнему принципу власти одного руководителя над всеми остальными. В этом отразилась как борьба против продолжения поклонения Мао Цзэдуну и его установкам, так и наличие ряда военно-партийных группировок, ряда деятелей, которые не желали признавать абсолютную власть кого-либо одного из живых или усопших лидеров партии.

Пленум поставил под сомнение правильность линии Мао Цзэдуна на «культурную революцию». Принципиальная оценка «культурной революции» не была дана, вынесение ее было отложено. В то же время не был повторен тезис о безусловном одобрении самой идеи «культурной революции».

В решениях пленума отразились не только нажим возвращенцев, но и сопротивление выдвиженцев линии на отказ от ряда сторон политики, проводившейся Мао Цзэдуном, пленум подтвердил, по крайней мере на словах, верность имени Мао Цзэдуна, его установкам, идеям, его внешнеполитическому курсу.

Пленум выразил несогласие с решениями по ряду персональных дел, принятыми Мао Цзэдуном как во время «культурной революции», так идо нее.

На пленуме был провозглашен принципиальный курс на полную реабилитацию всех партийных работников, необоснованно репрессированных при Мао Цзэдуне. Для проведения этой работы и контроля над ней пленум создал комиссию по проверке дисциплины ЦК КПК.

На пленуме была осуждена деятельность Кан Шэна, в частности практика, при которой создавались особые органы для преследования партийных руководителей вне рамок партийного устава и законов государства.

В целом пленум явился началом пересмотра многих сторон деятельности Мао Цзэдуна, в том числе и особенно начиная с 1966 г., то есть с «культурной революции».

Не только 3-й пленум, но и весь период до него от XI съезда КПК, характеризовался существенным изменением соотношения сил в руководстве партии и государства, а также подхода и к «культурной революции», и к деятельности Мао Цзэдуна.

С августа 1977 г. по декабрь 1978 г. в КНР быстро развивался ряд процессов.

На первый план выступила развернутая критика «четверки», ее деятельности, некоторых ее «теоретических позиций»; критике подвергались также деятельность и некоторые взгляды Линь Бяо.

В борьбу пришлось вступить находившимся в руководстве партии защитникам или выдвиженцам «культурной революции», которые стремились хотя бы в принципе отстоять тезис о «правильности» линии, осуществлявшейся во время «культурной революции».

Несмотря на это, «культурная революция» становилась предметом всеобщего и всестороннего осуждения, близилось время, когда сам этот термин будет невозможно употреблять без кавычек.

Быстрыми темпами развивался процесс пересмотра дел, реабилитации политических деятелей, которые пострадали во время правления Мао Цзэдуна, особенно в ходе «культурной революции» или во время нахождения Мао Цзэдуна у власти; были реабилитированы Пэн Дэхуай, Тао Чжу, Бо Ибо, Ян Шанкунь, Пэн Чжэнь.

Изменилась оценка деятельности Лю Шаоци, его осуждение прекратилось; готовились условия для восстановления его доброго имени.

Продолжалось восхваление Чжоу Эньлая, хотя ему перестали отводить место единственного деятеля, правильно действовавшего при Мао Цзэдуне; имя Чжоу Эньлая начали упоминать наряду с другими лидерами партии, которые иной раз оказывались даже более «мудрыми и правильными», чем Чжоу Эньлай.

Постепенно разворачивалась завуалированная критика практической и теоретической деятельности Мао Цзэдуна; по существу велась подготовка к открытой критике на очередных форумах партии его деятельности и теоретических установок.

Был поставлен вопрос о необходимости дать принципиальную оценку «культурной революции»; при этом подчеркивались ее отрицательные, с точки зрения возвращенцев, стороны.

Происходило повышение роли Дэн Сяопина и снижение роли Хуа Гофэна, который утратил возможность создавать культ своей личности.

На первый план, наряду с Дэн Сяопином, стал выдвигаться Чэнь Юнь; начала проявляться известная многоголовость руководства КПК.

При всем этом продолжалась политика, враждебная нашей стране.