Смерть Мао Цзэдуна

Реабилитация деятельности отделов единого фронта и пропаганды ЦК КПК

3-й пленум ЦК КПК 11-го созыва дал импульс к развитию процессов реабилитации и пересмотра дел. В первой половине 1979 г. этот процесс активизировался прежде всего в ряде центральных организаций и учреждений.

В марте была положительно оценена деятельность отдела единого фронта ЦК КПК до «культурной революции». Были восстановлены добрые имена его прежних руководителей Ли Вэйханя и Лю Бина. [1]

На состоявшемся в Пекине с 7 по 11 января совещании заведующих отделами пропаганды провинциального уровня член политбюро ЦК КПК, заведующий отделом пропаганды ЦК КПК Ху Лобан объявил о решении ЦК КПК реабилитировать работу, которая велась этим отделом в течение 17 лет до «культурной революции». Тем же решением с отдела был снят ярлык «дворца владыки ада», официально навешенный на него в первые месяцы «культурной революции». [2] Это решение, в частности, свидетельствовало о том, что предстоял пересмотр вопроса о «владыке ада», под которым с началом «культурной революции» разумели Лю Шаоци.

Главными направлениями работы, одобренными в докладе Ху Лобана, назывались курс на «ликвидацию буржуазной идеологии и утверждение пролетарской идеологии» и курс «пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ». Ху Лобан заявил, что в работе отдела пропаганды до «культурной революции» «имели место и некоторые недочеты и ошибки, что было неизбежным, но главное, то есть то, что занимало в работе первое место, — были успехи». В докладе Ху Лобана, по существу, отрицалось, что в идеологической работе партии до «культурной революции» серьезное место занимало распространение так называемого «ревизионизма», а ведь именно это утверждение было ключевым в нападках «штаба» Мао Цзэдуна на Лю Шаоци и его сторонников, когда речь шла об идеологической работе в партии.

Более того, Ху Лобан подчеркнул, что отдел пропаганды уже с 1960 г. повел «мужественную принципиальную борьбу против абсурдных установок Линь Бяо и компании, прагматически подходивших к распространению и изучению идей Мао Цзэдуна» [3]

Сообщение о восстановлении доброго имени отдела пропаганды ЦК КПК, одобрение его работы означало прежде всего реабилитацию тех работников фронта идеологии, которые не перешли на позиции сторонников «культурной революции». [4]

Целесообразно отметить, что в решении о реабилитации отдела пропаганды ЦК КПК не содержалась оценка идеологической борьбы, которая велась в 1960-1970-х гг. Очевидно, что это можно было сделать лишь после решения вопросов о принципиальной оценке роли Мао Цзэдуна в истории КНР и об оценке «культурной революции».

Реабилитация отдела пропаганды означала, в частности, восстановление доброго имени его бывшего руководителя Лу Динъи, который до «культурной революции» был секретарем ЦК КПК и одновременно заведующим отделом пропаганды. [5] Лу Динъи впервые публично появился на вечере по случаю праздника весны 27 января 1979 г. При этом газеты сообщали, что он «более 10 лет подвергался преследованиям со стороны Линь Бяо и “четверки”». [6] Появились сообщения и о том, что Лу Динъи держали в тюрьме с 1966 г. до декабря 1978 г. [7] В июне 1979 г. Лу Динъи был избран в состав всекитайского комитета НПКСК. [8]

Все эти решения были половинчатыми, компромиссными. Они предусматривали возвращение к политической деятельности ряда людей, которые получили возможность в статьях и выступлениях публично защищать свою работу до «культурной революции» и намекать на «недостатки» и «ошибки», против которых они боролись. В то же время эти же деятели продолжали, очевидно вынужденно, делать реверансы в сторону Мао Цзэдуна и не давали принципиальной оценки «культурной революции».

Реабилитация «Села Трех семей»: Дэн То, У Ханя, Ляо Моша

В конце января 1979 г. последовала реабилитация известных публицистов Дэн То, У Ханя и Ляо Моша, которые до «культурной революции» выступали под общим псевдонимом «Село Трех семей» и которых во время «культурной революции» осуждали как выступавших на фронте идеологии против Мао Цзэдуна и его «штаба». При этом было признано, что «фабрикация их дела в самом начале культурной революции была использована Цзян Цин, Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюанем для приобретения политического влияния». [9]

Об их реабилитации было объявлено в газете «Бэйцзин жибао» в статье бывших сотрудников журнала «Цяньсянь», который в свое время был теоретическим печатным органом Пекинского горкома КПК и помещал произведения Дэн То, У Ханя и Ляо Моша. [10] Тем самым был реабилитирован и сам этот орган печати. К моменту реабилитации в живых остался только Ляо Моша.

В феврале 1979 г. появилось сообщение о том, что партком Пекина реабилитировал У Ханя, Дэн То и Ляо Моша. [11] При этом обещали переиздать их произведения. [12] 3 февраля 1979 г. в Пекине была возобновлена постановка драмы У Ханя «Разжалование Хай Жуя». [13] 9 февраля драма была показана по первой программе пекинского телевидения. [14]

В феврале 1979 г. в газете «Жэньминь жибао» появилась статья под псевдонимом «Жэнь Вэньбин». В ней говорилось о Дэн То, У Хане и Ляо Моша. Признавалось, что в их произведениях подвергались критике существовавшие в свое время «недостатки и ошибки», но в то же время утверждалось, что У Хань, Дэн То и Ляо Моша не выступали против «идей Мао Цзэдуна». Автор статьи называл несостоятельным заявление Яо Вэньюаня о том, что Дэн То и его коллеги по перу «изо всех сил проповедовали учебу у ревизионистов». [15]

На этом примере видно, что личности, пострадавшие во время «культурной революции», реабилитировались, однако это делалось с оговорками: они-де страдали не потому, что критиковали политику Мао Цзэдуна, его сторонников, а потому, что у них были противоречия с Линь Бяо и «четверкой». Более того, реабилитация сопровождалась заявлениями, что реабилитировавшиеся не только не выступали против Мао Цзэдуна, но даже, напротив, защищали и отстаивали именно его политику и «идеи». Можно допустить, что это было связано с договоренностью между руководителями ЦК КПК на 3-м пленуме ЦК партии о том, чтобы не выступать против Мао Цзэдуна и его установок публично.

Важно отметить, что с реабилитировавшихся снималось обвинение в том, что они распространяли «ревизионизм». Таким образом, получалось, что Мао Цзэдун поднялся на борьбу против призрака «ревизионизма», опасаясь того, что еще не материализовалось, а Линь Бяо и «четверка» расправлялись со своими противниками как с носителями той «ревизионистской линии», которой в КНР не было. Трактовка ситуации сводилась к тому, что Мао Цзэдун был «теоретически прав», нацеливая партию на предотвращение того, что могло ей угрожать в неопределенном будущем, ибо за границами КНР «ревизионизм» «существовал» в СССР и пример «буржуазного перерождения», опять-таки в СССР, «имелся». В то же время в КНР такой ситуации — «ревизионистской линии» и процесса «перерождения» — еще не было. Однако окружавшие Мао Цзэдуна лица — Линь Бяо, Чэнь Бода, Цзян Цин и прочие — подхватили и развили мысль председателя о том, что «ревизионистская линия» в КПК и в КНР уже существует. Мао Цзэдун дал санкцию на борьбу против нее. Фактически же, по существовавшей в начале 1979 г. версии, Мао Цзэдун был введен в заблуждение своими ближайшими сторонниками. Предлагалось еще более снисходительно относиться к Мао Цзэдуну, ибо его ближайшее окружение, возможно, и само не очень хорошо поняло Мао Цзэдуна. На практике это привело к тому, что борьба за чистоту идей стала наполняться политическим содержанием, чего Мао Цзэдун не имел в виду.

Такая трактовка «культурной революции» — сложная, состоявшая из противоречивых утверждений— оказалась возможной в начале 1979 г. лишь из-за состава руководства партии, где сторонники «культурной революции» занимали половину мест.

Показательно в этой связи появление в конце февраля 1979 г. в центральной печати статьи жены Дэн То. Дин Илань писала, что перед смертью Дэн То оставил письмо руководителям Пекинского горкома КПК Пэн Чжэню и Лю Жэню, где он заявлял о своей верности КПК и Мао Цзэдуну. По словам Дин Илань, Дэн То не выступал против Мао Цзэдуна, а, напротив, являлся «активным пропагандистом идей Мао Цзэдуна». В статье не раскрывались обстоятельства смерти Дэн То (он покончил жизнь самоубийством, не видя выхода, будучи затравлен и заботясь о своих родных), однако была приведена дата его смерти — 17 мая 1966 г. [16]

Отсюда следовало, что реабилитация Дэн То была предпринята при условии, что его родные согласятся признать, что Дэн То не выступал против Мао Цзэдуна и его идей. Такое признание было сделано. Но выглядело оно, учитывая известные обстоятельства, и прежде всего открытую травлю Дэн То в центральной печати, невозможную без санкции Мао Цзэдуна, как нечто навязанное, не натуральное. Здесь нельзя не вспомнить о том, что произведения Дэн То свидетельствовали о том, что в его представлении Мао Цзэдун нес людям одни лишь несчастья.

В мае 1979 г. были напечатаны воспоминания о Дэн То его дочери Дэн Юнь, которая заявила, что отца репрессировали «четверка» и «советник» ГКР — Кан Шэн. Дэн Юнь сообщила, о том, что дети Дэн То были вынуждены во время «культурной революции» «встать на сторону партии» и «отмежеваться от отца». [17]

Восстановление доброго имени министерства культуры КНР

Вполне естественно, что новое руководство отдела пропаганды ЦК КПК в начале 1979 г. приняло решение и о восстановлении доброго имени министерства культуры КНР, существовавшего до «культурной революции». Формально это выглядело как утверждение отделом пропаганды ЦК КПК решения самой партийной руководящей группы министерства культуры КНР о том, что вся клевета и необоснованные обвинения в адрес министерства культуры, его деятельности на протяжении 17 лет до «культурной революции», должны быть опровергнуты и доброе имя министерства — восстановлено.

Реабилитация «четырех молодчиков»: Чжоу Яна, Ся Яня, Тянь Ханя, Ян Ханьшэна, а также писателей Дин Лин и Ай Цина

Документ о реабилитации деятельности министерства культуры отличался решительными формулировками. В нем утверждалось, что «никогда не существовало никакой «черной линии» в литературе и искусстве», «представителями которой считали товарищей Чжоу Яна, Ся Яня, Тянь Ханя [18] и Ян Ханьшэна». Таким образом, было пересмотрено дело четырех виднейших руководителей работы в сфере культуры до «культурной революции», которых во время нее именовали не иначе как «четырьмя молодчиками». Было заявлено, что следует снять с министерства культуры ярлык «министерства императоров и князей, генералов и сановников, кавалеров и барышень» или «мертвецов-иностранцев», «слуг буржуазии». Партийная руководящая группа министерства культуры также утверждала, что в течение всех 17 лет до «культурной революции» министерство проводило «линию партии и добилось больших успехов». [19]

Показателем пересмотра отношения к деятелям культуры явилось, в частности, сообщение о реабилитации известной писательницы Дин Лин, которая провела в тюрьме более пяти лет. В 1975 г. ее вместе с семьей отправили на поселение в одну из деревень провинции Шаньси. В июне 1979 г. Дин Лин и также реабилитированный поэт Ай Цин были избраны в состав всекитайского комитета НПКСК. [20]

Министерство общественной безопасности и «культурная революция»

В первом квартале 1979 г. было объявлено о завершении упорядочения в министерстве общественной безопасности КНР. Официальная печать констатировала, что «от действий Линь Бяо и «четверки» пострадало значительное число сотрудников органов общественной безопасности КНР. Внутри этих органов нашлось небольшое число людей, которые «продались» Линь Бяо и «четверке». Кроме того, часть сотрудников этих органов не только пострадала от действий антипартийных группировок, но и сами допустили ошибки, приняв участие в неправильных делах. За два с лишним года, прошедшие после устранения «четверки», был упорядочен личный состав, возвращены на работу репрессированные в прошлом сотрудники». [21]

Восстановление доброго имени руководителей Государственного комитета по физкультуре и спорту

Процесс пересмотра решений, которые принимались во время «культурной революции», происходил и в Государственном комитете по физкультуре и спорту. В феврале 1979 г. ЦК КПК принял решение «аннулировать» так называемую «директиву от 12 мая», документ, изданный ЦК КПК 12 мая 1967 г., в котором осуждались руководители Государственного комитета по физкультуре и спорту, в том числе маршал Хэ Лун, Жун Гаотан, Ли Да и другие. 12 февраля 1979 г. этот документ был официально «аннулирован». На торжественной церемонии, устроенной по этому случаю, присутствовали члены политбюро ЦК КПК Юй Цюли, Чэнь Силянь (который по распределению обязанностей отвечал за вопросы физкультуры и спорта в политбюро ЦК КПК), Ван Жэньчжун, а также реабилитированные бывшие руководители центральной руководящей спортивной организации КНР Жун Гаотан и Ли Да. [22]

Через несколько дней в сообщили о том, что органы общественной безопасности арестовали Лю Чансиня. Он стал руководить упомянутым комитетом после отстранения Хэ Луна и Жун Гаотана. Лю Чансиня обвинили в том, что он «собирал клеветнические материалы, направленные против Хэ Луна», а также в том, что он преследовал сотрудников этого комитета, в результате чего пострадали в общей сложности более 900 человек.

В частности, стало известно, что под руководством Лю Чансиня в бассейне Пекинского института физкультуры были устроены камеры пыток, через которые пропустили 314 человек; остались соответствующие документы. Среди тех, кто прошел через эти камеры пыток, были люди, известные в стране, и не только спортсмены, в том числе министр просвещения Цзян Наньсян, герой труда, депутат ВСНП, знатный ассенизатор Ши Чуаньсян. Несколько человек были замучены в этих камерах до смерти. [23]

Собственно говоря, важно отметить, что упомянутая реабилитация, по сути дела, коснулась людей из группы маршала Хэ Луна.

Возобновление деятельности отделений Академии наук Китая

26 января 1979 г. было объявлено о возобновлении работы отделений Академии наук Китая, прекративших свою деятельность, как сообщалось, во время «культурной революции» из-за «саботажа» Линь Бяо и «четверки», которые репрессировали многих ученых, назвав их «реакционными буржуазными авторитетами в науке». [24]

Отметим, что в речи, посвященной решению о реабилитации отдела пропаганды ЦК КПК, Ху Лобан говорил о том, что ив 1979 г. одобрялся курс на борьбу «пролетарской» идеологии против «буржуазной», то есть потенциально, исходя из теоретических предпосылок, которыми руководствовались тогда многие руководители КПК, возможность возобновления репрессий в отношении ученых сохранялась. Это не могло не отражаться на самочувствии и настроениях ученых, интеллигенции, идеологических работников.

В то же время важно подчеркнуть, что Ху Лобан лишь формально и вынужденно упоминал о борьбе в сфере идеологии, а главное для него состояло в том, чтобы на деле вернуть доброе имя тем, кто так или иначе пострадал во время «культурной революции».

Пересмотр дел в центральном аппарате Всекитайской федерации профсоюзов (ВФП) и в КСМК

Весной 1979 г. началась работа по ликвидации последствий «культурной революции» в восстановленном центральном аппарате профсоюзов. С 20 по 27 февраля в Пекине была проведена 2-я сессия исполкома ВФП 9-го созыва, где «были серьезно изучены вопросы, которые остались в профсоюзном движении от прошлого». [25] Однако о выводах в этой связи в те дни сообщено не было. [26] Руководители КПК проявляли сугубую осторожность, когда речь шла о том, чтобы выставлять на всеобщее обозрение проблемы, которые касались профсоюзов и затрагивали широкие массы городских жителей, рабочих. Эти вопросы решались медленнее, чем в других сферах общественной жизни. Единственным исключением можно, пожалуй, считать объявление о том, что были реабилитированы передовики труда, им было возвращено звание «герой труда». [27] В то же время продолжалась работа по пересмотру ряда дел комсомольских функционеров. В феврале 1979 г. Пекинский горком КПК и ЦК КСМК приняли решение о реабилитации Ван Цзялю, снятого 15 июня 1966 г. с поста заместителя секретаря горкома КСМК. Были реабилитированы и другие руководители горкома КСМК Пекина, которых репрессировали одновременно с Ван Цзялю, за «связи» с ним. [28] Очевидно, что после пересмотра дел высших руководителей КСМК (Ху Яобана и других) в КСМК начали пересматривать дела руководителей Пекинского горкома и прежде всего реабилитировали тех из них, кто пострадал одновременно с Пэн Чжэнем и другими руководителями летом 1966 г.

Что касается отношения к молодежи в целом, то руководители КПК считали, что «нынешнее молодое поколение выросло в условиях крайне сложной политической борьбы. Оно прошло боевое крещение революционной борьбой, но вместе с тем на нем остались отпечатки “четверки”». [29]

Процесс пересмотра дел в провинциальных центрах власти: АРВМ, Цинхай, Шаньдун, Тяньцзинь, Цзянсу, Шанхай, Хэйлунцзян, Шэньси, Ляонин

Пересмотр решений, принятых во время «культурной революции», постепенно разворачивался и в ряде провинций КНР, особенно в тех, где сильным оставалось влияние деятелей, пострадавших во время «культурной революции».

Так, в Автономном районе Внутренняя Монголия (АРВМ), которым до «культурной революции» руководил Уланьфу, было объявлено о «пересмотре всех дел» за последние 10 лет, которые были заведены здесь по политическим мотивам начиная с 1966–1969 гг. Отмечалось, что реабилитация проходила в этом районе не гладко: ей препятствовали некоторые представители власти, заявлявшие, что осужденные были наказаны правильно. Очевидно, возражали деятели, которые сделали карьеру за годы «культурной революции». Можно предположить, что они имели формальные основания в чем-то упрекать репрессированных, особенно в действиях или высказываниях против стоявших в свое время у власти руководителей, включая Мао Цзэдуна. Однако политический подход к этому вопросу — пересмотреть все такого рода дела — перевешивал. Сообщалось, что на основании официальных документов в ряде случаев было признано, что ошибочные дела составляли семьдесят процентов всех дел. [30]

В марте 1979 г. с санкции ЦК КПК было аннулировано принятое в марте 1967 г. «Решение по вопросу о Цинхае» и реабилитированы руководители провинции, осуждавшиеся в тексте этого документа. Был отменен также и документ, согласно которому во время «культурной революции» было разрешено применять «методы диктатуры» к служителям религиозных культов. [31]

Исправлялись ошибки, допущенные кадровыми работниками в годы «культурной революции», не совершившими особых проступков, кроме просчетов в годы активизации деятельности «четверки» перед смертью Чжоу Эньлая и Мао Цзэдуна. Так, первый секретарь парткома провинции Шаньдун Бай Жубин, старый опытный партийный руководитель, не входивший в «штаб» Мао Цзэдуна и сумевший пересидеть «культурную революцию», в первые месяцы 1979 г. выступил с самокритикой и взял на себя ответственность за серьезные ошибки в работе постоянного комитета парткома провинции. Бай Жубин сделал это на рабочем совещании провинциального парткома. Вместе с ним с самокритикой выступили и другие руководители. Партком провинции Шаньдун признал свою вину в том, что занимал неправильную позицию в вопросе о «кампании критики Линь Бяо и Конфуция» и «кампании отпора правоуклонистскому поветрию». Бай Жубин объявил о полной реабилитации бывшего второго секретаря парткома и политкомиссара Цзинаньского большого военного округа Юань Шэнпина и «от имени парткома взял на себя ответственность» за распространение «ошибочного документа», называвшегося «Разоблачить Юаня, критиковать Юаня». [32]

Здесь примечателен не сам факт, что в провинции Шаньдун был реабилитирован бывший второй секретарь провинциального комитета, который пострадал в период острых нападок на Дэн Сяопина и Чжоу Эньлая со стороны «четверки». Положению Бай Жубина такая ситуация не грозила, ибо осуждение Юань Шэнпина, хотя и осуществлявшееся с большим шумом, на деле напоминало полюбовную договоренность между руководителями провинции, которые смогли с помощью этого маневра фактически не выпустить из рук руководство провинцией, сохранив во главе него Бай Жубина и не допустив к руководству представителя «четверки».

Можно предположить, что объявление о выступлении Бай Жубина было сделано намеренно. Оно явилось приемом политической борьбы, когда иносказательно давалось понять, что если критикуют себя деятели такого масштаба, как Бай Жубин, которые были вынуждены идти на некоторые компромиссы в последние годы жизни Мао Цзэдуна, то от деятелей, активно участвовавших в «культурной революции», требовалась гораздо более серьезная самокритика. Им давали понять, что они должны признать за собой вину за ошибки в работе политбюро ЦК КПК и постоянного комитета этого политбюро, взять на себя ответственность за распространение «ошибочных документов» от имени политбюро ЦК КПК и постоянного комитета этого политбюро. Таким образом до всей партии доводилась мысль о том, что руководители политбюро ЦК КПК (Мао Цзэдун, Хуа Гофэн) допускали ошибки, которые должны быть открыто признаны.

Случай с самокритикой Бай Жубина также свидетельствовал о новшествах во внутриполитической жизни. Если ранее общепризнанным была необходимость «сохранения лица», то есть те, кто подвергались критике или выступали с самокритикой, были вынуждены уходить с постов, то выступление Бай Жубина показывало, что отныне в партии возможна критика или самокритика, после которых можно было оставаться на руководящем посту. Это не было повсеместным явлением, но даже единичные случаи были показательны.

Подобные выступления также содействовали размыванию культа личности, готовили почву для объявления об ошибках и недостатках Мао Цзэдуна.

В Тяньцзине объявили, что уже к апрелю 1979 г. были пересмотрены дела свыше 90 % пострадавших кадровых работников. Однако впоследствии оказалось, что не все дела были пересмотрены «в полном объеме, в ряде заключений по пересмотру дел содержались ошибки». Сообщалось, что «в ряде учреждений эта работа еще в основном не проведена». [33]

К работе по пересмотру дел приходилось постоянно возвращаться: она наталкивалась на сильное сопротивление, особенно в тех провинциях и городах центрального подчинения, где в руководстве, даже после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва, оставались выдвиженцы «культурной революции».

В провинции Цзянсу состоялось рабочее совещание провинциального парткома, на котором первый секретарь парткома Сюй Цзятунь объявил о пересмотре дел, сфабрикованных в годы «культурной революции», а также в период активной деятельности «четверки» в 1976 г. Сюй Цзятунь сказал, что уже пересмотрено и закрыто 93,5 % дел кадровых работников, одновременно судами различных инстанций были пересмотрены 62 % так называемых «политических дел», также сфабрикованных во время «культурной революции». [34]

В Шанхае органы общественной безопасности с апреля 1978 г. приступили к пересмотру дел «контрреволюционеров», «правых элементов» и т. п. К январю 1979 г. было перепроверено более 11 тысяч таких дел, из которых 90,66 % были признаны «ошибочными». Весной 1979 г. пересмотр дел в Шанхае продолжался. [35]

В конце апреля 1979 г. была завершена реабилитация тысяч лиц, проходивших по «состряпанному в годы культурной революции» делу «шанхайской подпольной организации», действовавшей в городе до образования КНР в 1949 г. В 1967 г. Чжан Чуньцяо, Ван Хунвэнь и другие обвинили бывших подпольщиков в том, что они создали «группировку ренегатов». Были заведены дела на более чем 3600 человек, в число которых вошли и работники центральных ведомств. [36]

В Хэйлунцзяне провинциальный партком в феврале 1979 г. объявил о реабилитации нескольких десятков так называемых «правых элементов», которые стали жертвами сфабрикованного дела, заведенного в связи с опубликованием в 1956 г. в газете «Жэньминь жибао» заметки с критикой ответственных руководителей системы торговли провинции. [37]

В провинции Шэньси к началу 1979 г. в провинциальном парткоме из руководства были устранены те, кто препятствовал критике «четверки» и ее «доверенного лица» в Шэньси. [38] Кроме того, для ускорения работы по реабилитации пострадавших от Линь Бяо и «четверки» парткомом были созданы специальные группы для оказания помощи при пересмотре дел на местах. В процессе их работы было обнаружено, что в некоторых уездах в начале «культурной революции» 50 % кадровых работников производственных бригад были подвергнуты наказаниям по суду; в одном из уездов из 18 секретарей парторганизаций народных коммун были смещены 16 человек. [39]

В провинции Ляонин весной 1979 г. была реабилитирована многочисленная группа кадровых работников на уровне больших производственных бригад. Были приняты меры для устройства их на работу. Большая часть реабилитированных получила те же посты, которые они занимали до репрессий. Эта мера, как сообщалось в печати, «повысила активность низовых кадровых работников». Сообщая о реабилитации этой группы, газета «Жэньминь жибао» отмечала, что большинство из десяти миллионов низовых кадровых работников в 680 000 больших и 4 800 000 производственных бригад (по всей стране) «вели непримиримую борьбу» против «четверки» и «пострадали за это». [40]

В провинции Ганьсу была развернута работа по повторному пересмотру дел. При этом утверждалось, что в ходе проведенной проверки выяснилось: от 20 % до 30 % (а в некоторых местах и более) пересмотренных за последние годы дел не были до конца должным образом оформлены, а проходившие по ним люди до сих пор не реабилитированы. Это было следствием того, что в ряде организаций удовлетворились формальным пересмотром дел. Некоторые ответственные за эту работу стремились не допустить пересмотра дел, которые сами и заводили в прошлом, считая, что в этих делах «не может быть ошибок». Иные же боялись, что их обвинят в отрицании и положительных результатов кампании «четырех чисток», которая проводилась накануне «культурной революции», и самой «культурной революции». Типичные примеры таких непересмотренных дел: о крестьянине, которого назвали «действующим контрреволюционером» за то, что он «неуважительно» прикрепил сапожным гвоздем на стену портрет Мао Цзэдуна; о женщине, объявленной «контрреволюционеркой» за то, что во время пребывания в «школе для кадровых работников» она случайно, не нарочно плюнула на портрет Мао Цзэдуна. [41]

Все эти сообщения говорили о том, что критика «четверки» и сторонников «культурной революции», реабилитация пострадавших ширились и углублялись, захватывая все более широкие слои населения, и прежде всего кадровых партийных и административных работников. Возвращенцы при этом стремились убедить партийных функционеров низшего звена в том, что они могут опереться на тех, кто вернулся на руководящие посты.

Пересмотр «дела 61 человека»

Были дела, которые касались всей страны, всей партии, которые должны были решаться в центре. Это дело о событиях 5 апреля 1976 г. на пекинской площади Тяньаньмэнь; дело о 61 руководящем работнике партии (включая Бо Ибо и других); дело о так называемом «февральском противотечении» 1967 г.; вопросы о Пэн Дэхуае, Тао Чжу, Ян Шанкуне. Речь шла не только о событиях, которые связаны с «культурной революцией», но с историей партии и борьбы внутри нее.

На 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва и были решены некоторые из этих вопросов. При этом о некоторых из них было объявлено в документах, а о других сведения стали просачиваться окольными путями.

25 января 1979 г. в Пекине был проведен траурный митинг в связи с реабилитацией видных деятелей партии и государства, погибших в ходе преследований в 1967–1972 гг. Все члены политбюро ЦК КПК прислали венки в зал, где происходило скорбное собрание. На митинге председательствовал Ли Сяньнянь. С речью выступил Ху Яобан.

Среди посмертно реабилитированных упоминались Ляо Луянь, кандидат в члены ЦК КПК, министр сельского хозяйства; Сюй Цзыжун, кандидат в члены ЦК КПК, заместитель министра общественной безопасности; Ху Сикуй, секретарь бюро ЦК КПК по Северо-Западному Китаю; Лю Сиу, заместитель председателя ревизионной комиссии ЦК КПК; Ван Цимэй, секретарь парткома Тибетского автономного района (ТАР).

Выступая на этом митинге, Ли Сяньнянь заявил: «В период культурной революции Линь Бяо, «четверка» и иже с ними, преследуя свои контрреволюционные цели, сфабриковали «дело 61 человека», которое потрясло как китайский народ, так и зарубежную общественность. Они предъявили ложные обвинения старейшим кадровым работникам, еще до освобождения работавшим в районах Гоминьдана, и подвергли жестоким преследованиям и их самих, и тех, кто было связан с ними, ни в чем не повинных людей, во всех частях Китая… От такой жестокости волосы вставали дыбом. Подвергшиеся длительным пыткам и варварскому обращению, эти пять товарищей (памяти которых был посвящен этот митинг. — Ю.Г) умерли в период между 1967 и 1972 г., то есть до того, как был положен конец несправедливости». [42]

Осуждение дела о «февральском противотечении» 1967 г

В феврале 1979 г. в центральной печати началось открытое осуждение так называемого дела о «февральском противотечении». Описывалась история создания этого дела Линь Бяо и «четверкой». Указывалось, что его организаторы имели своей целью опорочить Чэнь И, Ли Фучуня, Ли Сяньняня, Не Жунчжэня, Е Цзяньина, Сюй Сянцяня, а также Чжоу Эньлая и Чжу Дэ. [43]

Фактически с пересмотром этих двух дел был закончен пересмотр дел всех высших руководителей КПК, за исключением Лю Шаоци, хотя вопрос об открытом пересмотре его дела, по существу, был также решен. Имелись основания полагать, что Лю Шаоци будет реабилитирован на одном из очередных партийных форумов.

Наряду с делами периода «культурной революции» пересматривались и дела тех, кто пытался в 1970-х гг. требовать реабилитации погибших в годы «культурной революции» и осуждал Цзян Цин и других активных организаторов «культурной революции».

Пересмотр «дела Ли Ичжэ»

Так, в феврале 1979 г. было пересмотрено так называемое «дело Ли Ичжэ».

Сначала в сянганской печати появилось сообщение о реабилитации трех молодых политических заключенных, известных под общим псевдонимом «Ли Ичжэ».

Трое жителей города Гуанчжоу (Ли Чжэнтянь, выпускник института искусств в Гуанчжоу, 33 лет; Чжэн Иян, выпускник средней школы, отправленный в деревню, 32 лет; и Ван Сичжэ, рабочий, примерно того же возраста; их общий псевдоним сложился из фамилии первого из них — «Ли», первого иероглифа в имени второго — «И» и второго иероглифа в имени третьего — «чжэ») в 1974 г. вывесили на улице родного города дацзыбао на 77 листах под заголовком: «Китайцы! Если бы вы знали». Их дацзыбао также получила известность и под именем «Манифест Ли Ичжэ». В их группе руководящую роль играл пятидесятилетний Го Хунчжи.

В своей дацзыбао они осудили «произвол и насилие времен культурной революции середины 1960-х гг.». Авторы разоблачали культ личности и зарождение «новой буржуазии» в руководящей верхушке режима. И как следствие — свое тюремное заключение с 1976 г.

6 февраля 1979 г. по случаю их реабилитации в Гуанчжоу был проведен массовый митинг, на котором присутствовали Ли Чжэнтянь и Ван Сичжэ. Ван Сичжэ, выступая от имени реабилитированных, сказал, что они «выступают за научный социализм», являются его «приверженцами», он утверждал, что случившееся с ними можно считать мелочью, ибо из-за преследований «четверки» погибло бесчисленное множество людей. [44]

В феврале 1979 г. в интервью корреспонденту агентства Франс Пресс они заявляли, что никогда не отрекались от написанного ими «Манифеста». Их мучили в тюрьме, заставляя все время сидеть, и боль от этого «до сих пор не прошла».

По их подсчетам за время «культурной революции» в провинции Гуандун погибло 40 тысяч человек. Они собирались продолжить свой труд о последствиях «культурной революции» в Гуандуне, добавив, что считают преждевременным выносить окончательное суждение о роли Мао Цзэдуна в истории КНР.

14 февраля 1979 г. сообщение о реабилитации «Ли Ичжэ», выступавших в 1974 г. против «феодально-фашистских преступлений “четверки», было помещено в центральной печати. [45]

Их позиция вполне отвечала духу решений 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва.

Посмертная реабилитация родственников Пэн Бая

В первой половине 1979 г. постоянно появлялись сообщения о посмертной реабилитации или о смерти тех, кто стал жертвами «культурной революции», раскрывались и масштабы преследований во время «культурной революции», и бесчеловечные методы обращения с политическими противниками, и детали внутриполитической борьбы в стране.

Речь шла, как это стало обычным в 1978–1979 гг., не только о политических деятелях, которые подвергались преследованиям во время «культурной революции», но и о мести Мао Цзэдуна и его «штаба» политическим противникам, ушедшим из жизни задолго до «культурной революции». [46]

Сообщалось, например, о реабилитации родственников и близких Пэн Бая [47], а также репрессированных в ходе так называемого «хайлуфэнского инцидента», имевшего место в уезде Хайлуфэн округа Шаньтоу провинции Гуандун, во время которого сторонники «четверки» (как утверждалось в центральной печати) устроили кровавую расправу над протестовавшими против репрессий в отношении родственников Пэн Бая.

В 1930-х гг. Пэн Бай был вожаком восставших крестьян и создал в родных местах Хайлуфэнскую советскую республику. До «культурной революции» в КПК эти события преподносились как один из подвигов революционеров-коммунистов, и прежде всего Пэн Бая; сам он считался героем, отдавшим жизнь за дело КПК. Вполне естественно, что в годы КНР местные власти гордились этими событиями и Пэн Баем, проявляя заботу о его родственниках. Старые руководители уезда и округа во время «культурной революции» надеялись, что их не затронет кадровая чехарда, и в качестве щита или «знамени» выставляли родных Пэн Бая и свою заботу о них.

Однако новый первый секретарь окружного парткома Сунь Цзинчэ арестовал родственников и близких Пэн Бая, в том числе его 95-летнюю мать и сына, назвав их «черным знаменем». Очевидно, Сунь Цзинчэ, выдвиженец «культурной революции», рассчитывал, что «штаб» Мао Цзэдуна поможет именно ему закрепиться у власти.

Действия Сунь Цзинчэ были одобрены «четверкой», но вызвали возмущение населения округа и уезда. В ответ секретарь окружного парткома 28 августа 1967 г. с помощью вооруженных ополченцев устроил кровавую расправу, которая продолжалась две недели. В результате были убиты более ста человек — кадровых работников и простых людей.

В 1974 г. по распоряжению маршала Е Цзяньина в уезд была направлена рабочая группа главпура НОАК, дабы разобраться в инциденте. Сунь Цзинчэ представил подложные документы и смог скрыть свои преступления. Правда всплыла только летом 1978 г., когда партком провинции Гуандун в ходе «движения за исправление стиля» «вскрыл хайлуфэнский вопрос». Главные виновники были арестованы, мать и сын Пэн Бая — посмертно реабилитированы. Были пересмотрены дела 3200 человек, все они были также реабилитированы, из них более 1300 человек к середине февраля 1979 г. устроены на работу. Многие пострадавшие кадровые работники получили новые должности.

Газеты писали, что в ходе пересмотра необоснованных дел и реабилитации пострадавших необходимо брать пример с провинций Гуандун, Чжэцзян и других, где «начинают с настоящей проверки, а затем своевременно предпринимают соответствующие меры». Печать констатировала, что «некоторые не только всеми силами стремятся скрыть свои преступления, но и пытаются оклеветать других». Таких предлагалось наказывать в соответствии с законом. [48]

Посмертная реабилитация ряда партийных и государственных руководителей: Ма Минфана, Чжан Линьчжи, Янь Хунъяня, Ван Чжао, Лю Юймина, Сюй Цзыжуна

В феврале 1979 г. было объявлено о том, что 13 августа 1974 г. бывший третий секретарь бюро ЦК КПК по Северо-Западному Китаю, заместитель заведующего организационным отделом ЦК КПК Ма Минфан скончался в результате преследований. Сообщалось, что в 1920–1930 гг. Ма Минфан вместе с Лю Чжиданем и другими руководил партизанской борьбой в Северной Шэньси. Деятельность Лю Чжиданя расценивалась положительно. Так происходило восстановление доброго имени некоторых исторических фигур.

О Ма Минфане сообщалось, что в 1967 г. он был объявлен «ренегатом» и «спецагентом». В 1973 г. в связи с обострением болезни Ма Минфан был переведен в тюремную больницу, однако медицинскому персоналу приказали не оказывать ему действенной помощи. [49] Это был типичный метод Мао Цзэдуна и его сторонников, с помощью которого политических противников или тех, кого считали такими, доводили до смерти.

В январе 1979 г. в печати появилась статья Дуань Цзюньи, Вань Ли и Сяо Ханя о Чжан Линьчжи, который много лет работал министром второго и третьего министерства машиностроения, а также министром угольной промышленности. Чжан Линьчжи был замучен в 1967 г. В самом начале «культурной революции» его оклеветали; «некий негодяй заставил его носить на голове шутовской колпак весом в 30 килограммов»; «на многочисленные запросы премьера Чжоу Эньлая о его судьбе долго не поступало ответов». Авторы статьи добавляли, что «все знали, что он (Чжан Линьчжи) воевал вместе с Лю Бочэном и Дэн Сяопином». [50]

В феврале 1979 г. в печати появились воспоминания о первом секретаре парткома провинции Юньнань Янь Хунъяне, скончавшемся в 1967 г. в результате преследований. [51] Следует отметить, что в начале 1967 г. в Куньмине распространялась дацзыбао, в которой утверждалось, что Чжоу Эньлай критиковал Янь Хунъяня как «жалкого предателя, отколовшегося от партии и народа»; ходили слухи, что Янь Хунъяня заманили в штаб военного округа и убили, выбросив из окна.

Очевидно, что в январе — феврале 1979 г. прошла волна расследований, прежде всего ясных дел, тех случаев, когда руководители провинций были уничтожены в ходе «культурной революции». Известно, что в провинции Цинхай пострадал ее тогдашний первый секретарь Ван Чжао. В январе 1979 г. центральная печать сообщила, что Ван Чжао— «бывший главный ответственный политический и административный работник провинции Цинхай» — был замучен в тюрьме в результате «провокаций» со стороны Линь Бяо и «четверки». [52] В марте 1979 г. печать объявила, что бывший министр строительства КНР Лю Юймин скончался в годы «культурной революции» в результате преследований со стороны «четверки». [53] В начале апреля 1979 г. в печати была отмечена десятая годовщина со дня смерти бывшего заместителя министра общественной безопасности Сюй Цзыжуна, замученного «четверкой», подчеркивалось, что Сюй Цзыжун выступал против клеветы на Ло Жуйцина и Пэн Дэхуая. За это в 1966 г. его стал преследовать тогдашний министр общественной безопасности, то есть Се Фучжи. [54]

Посмертная реабилитация Лю Жэня

В серии сообщений о трагических судьбах партийных руководителей провинциального уровня появилось и известие о смерти Лю Жэня. В нем отмечалось, что Лю Жэнь «помогал Пэн Чжэню вести текущую работу в горкоме»; что в течение 17 лет до «культурной революции» Пекинский горком КПК «внес вклад в строительство столицы, получивший высокую оценку» Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая.

С 1955 г. Лю Жэнь занимал пост второго секретаря горкома КПК и руководителя столичного управления общественной безопасности. В июне 1966 г. вместе с Пэн Чжэнем Лю Жэнь был снят со всех постов, а в ноябре 1966 г. на массовом митинге подвергнут критике в выступлениях Чэнь Бода и Цзян Цин. В декабре 1966 г. «некая темная личность» «с вызывающим видом ворвалась» в здание Пекинского горкома КПК и, не представившись, без каких бы то ни было объяснений арестовала Лю Жэня. [55]

В январе 1968 г. Цзян Цин, Чэнь Бода и «человек, который захватил власть в ГКР» (очевидно, имелся в виду Кан Шэн. — Ю.Г.) заявили, что к Лю Жэню «нельзя подходить как к обычному преступнику», после чего был отдан приказ заковать его в кандалы и «подвергнуть допросу с пристрастием».

В течение пяти лет Лю Жэнь был постоянно закован в наручники, подвергался жестоким пыткам и был изолирован от внешнего мира. К концу 1972 г, когда жене разрешили навестить его, Лю Жэнь уже превратился в инвалида, его одежда издавала зловоние и была покрыта пятнами запекшейся крови. Во время свидания с женой Лю Жэнь «заботливо осведомился о здоровье председателя Мао Цзэдуна и премьера Чжоу Эньлая». В том же разговоре Лю Жэнь выразил возмущение тем, что он, член КПК, сидит в тюрьме, которую «мы построили для контрреволюционеров». Во время второго свидания, состоявшегося в июле 1973 г., Лю Жэнь, будучи болен туберкулезом в тяжелой форме, попросил жену не рассказывать детям о том, что ему довелось пережить, чтобы не подрывать у них «веру в партию и председателя Мао Цзэдуна». В октябре 1973 г. Лю Жэнь, находившийся при смерти, был переведен в больницу, где жене в последний раз разрешили увидеться с ним. [56]

21 февраля 1979 г. в Пекине был проведен траурный митинг в память о Лю Жэне, на котором присутствовали Пэн Чжэнь, а также названные «друзьями Лю Жэня» Бо Ибо, Ху Цяому, Лю Ланьтао, Ляо Моша, Ван Гуанмэй. Среди присутствовавших были также «старые товарищи» Лю Жэня по учебе в Московском коммунистическом университете трудящихся Востока (КУТВ). С речью выступил первый секретарь парткома Пекина Линь Хуцзя, отметивший, что Лю Жэнь в течение длительного времени помогал первому секретарю Пекинского горкома КПК Пэн Чжэню руководить текущей работой горкома. [57]

В связи с появлением публикаций о Лю Жэне высветились на только подробности устранения от руководства Пэн Чжэня и его сотрудников, но и методы Мао Цзэдуна и Кан Шэна при устранении руководителей такого ранга, как Лю Жэнь.

После появления статьи о Лю Жэне и его злоключениях в виде рассказа его родственников, в конце января 1979 г., в центральной печати была напечатана статья члена политбюро ЦК КПК маршала Не Жунчжэня, который рассказал о Лю Жэне и о Пэн Чжэне. [58]

Говоря о Лю Жэне, необходимо подчеркнуть два обстоятельства.

Во-первых, то, что при Мао Цзэдуне рано или поздно, но человека ждала суровая расправа, чаще всего смерть, если он учился, работал в нашей стране или если у него были контакты с нашими гражданами. Так, постепенно в КНР формировалась атмосфера определенной настороженности и к людям, судьба которых была в какой-то степени связана с нашей страной, и к нам, как к источнику опасности для китайского человека, живущего при власти КПК в КНР; волей-неволей многим в КНР приходилось делать вывод о том, что лучше всего никаких связей с нашей страной и с нашими людьми не иметь; исключение составляли контакты по заданию властей КПК-КНР.

Во-вторых, сама обстановка жизни при Мао Цзэдуне вырабатывала у людей стремление в случае, если они попадали в руки карательных органов, до конца твердить о своей преданности Мао Цзэдуну, о своей любви к Мао Цзэдуну и иной раз к Чжоу Эньлаю; это делалось прежде всего с пониманием того, что тебя все равно уничтожат, но таким образом ты, может быть, спасешь детей и родственников.

Посмертная реабилитация Тао Юна

В связи с реабилитацией бывшего командующего Восточным флотом НОАК Тао Юна, который был назван «жертвой» Линь Бяо и «четверки», прояснились некоторые подробности борьбы за власть в Шанхае зимой 1966–1967 гг. [59]

В частности, была опубликована статья Тао Сяоюн, дочери Тао Юна. Она опровергла версию Линь Бяо и «его приспешников в ВМС» о самоубийстве отца. Отвергались также обвинения в «ренегатстве» и в «предательстве». (Тао Юн и его жена в свое время были названы «японскими спецагентами» или «японскими шпионами».) После убийства Тао Юна в январе 1967 г. Линь Бяо и «четверка» принялись устранять его друзей среди высших кадровых работников НОАК. Репрессиям подверглись несколько сот человек. В августе 1967 г. была арестована и замучена до смерти его жена, о чем детям Тао Юна стало известно лишь несколько лет спустя. Тао Юна пытались защитить, как утверждалось в статье, Е Цзяньин, Чжоу Эньлай, Хэ Лун, Су Юй, Сюй Шию. Так, Сюй Шию в начале 1967 г., незадолго до убийства Тао Юна, предлагал ему перебраться из Шанхая, где располагался штаб Восточного флота, в Нанкин под защиту войск, подчинявшихся Сюй Шию. [60]

Эти сообщения показывали, что сторонникам Мао Цзэдуна в начале 1967 г. удалось либо устранить, либо значительно ослабить силы в НОАК, которые могли бы потенциально оказать сопротивление «январской революции» в Шанхае. Статья о Тао Юне давала также некоторое представление о масштабах репрессий в армии среди руководящего состава во время «культурной революции». Это делалось под предлогом расследования дел, связанных, в частности, со «шпионажем» в пользу иностранных государств.

Собственно говоря, дело Тао Юна — это пример того, что собой представляла «культурная революция» применительно к вооруженным силам или в вооруженных силах. Там, как правило, не было массовой кампании, не было и привлечения гражданских масс для вмешательства в жизнь армии, зато были масштабные операции органов общественной или партийной безопасности против военачальников; причем такие дела собирали в свои сети сотни и тысячи военнослужащих, преимущественно офицеров и генералов.

Посмертная реабилитация Чжао Ханя

В январе 1979 г. в Пекине состоялся траурный митинг, посвященный памяти бывшего заместителя заведующего организационным отделом ЦК КПК Чжао Ханя. Было объявлено, что он «трагически скончался» 14 декабря 1966 г. в Пекине в возрасте 47 лет. Венки прислали Дэн Сяопин, Чэнь Юнь, Дэн Инчао, Ху Яобан, Юй Цюли и другие. [61] Характерно, что на этот и подобные траурные митинги не допускались выдвиженцы «культурной революции»; даже венки от них было решено не посылать. Митинги были показателем результатов активной работы Ху Яобана на посту человека, который руководил пересмотром дел пострадавших во время «культурной революции».

Посмертная реабилитация Пань Цзыли

26 февраля 1979 г. в Пекине состоялась церемония захоронения праха бывшего посла КНР в СССР Пань Цзыли, скончавшегося «в результате преследований» 22 мая 1972 г. Было объявлено, что во время «культурной революции» Пань Цзыли, посол в Москве, подвергался, будучи отозван в Пекин, «жестоким моральным и физическим пыткам», но тем не менее продолжал оказывать сопротивление «преступным действиям» Линь Бяо и «четверки». Выступая на траурном митинге, министр иностранных дел КНР Хуан Хуа подчеркнул, что «в ходе сложной классовой борьбы на международной арене Пань Цзыли твердо проводил революционную внешнеполитическую линию товарища Мао Цзэдуна». [62] Можно предположить, что Пань Цзыли пытали, стремясь получить «доказательства» его «предательства» в пользу СССР; еще более важным для «штаба» Мао Цзэдуна было найти «доказательства» «связи» Пань Цзыли с Лю Шаоци, а также утверждения о том, что существовала «линия» Лю Шаоци в политике в отношении нашей страны, которую и проводил Пань Цзыли. Однако Пань Цзыли не дал показаний, которых от него добивались.

Важно отметить, что в ходе реабилитации деятелей, погибших во время «культурной революции», при всяком удобном случае в Пекине подчеркивали, что внешняя политика КНР, особенно в отношении нашей страны, была «правильной» и во время «культурной революции». Таким образом, речь шла о восстановлении доброго имени погибшего, о реабилитации его как человека. Одновременно происходил процесс очередного урегулирования отношений между властными группами внутри руководства партии и государства, однако речь тогда не шла о том, чтобы пересмотреть или изменить курс, проводившийся при Мао Цзэдуне в отношении нашей страны.

Посмертная реабилитация Лю Чаншэна

Это прослеживалось почти во всех случаях, когда в пекинской печати появлялись сообщения о посмертной реабилитации. Например, когда было объявлено, что 20 января 1967 г. умер член ЦК КПК, один из бывших руководителей профсоюзов Лю Чаншэн, то это сообщение не сопровождалось критикой линии в отношении профсоюзов. [63] Лю Чаншэн фактически был одним из помощников Лю Шаоци по руководству профсоюзами. Реабилитации линии Лю Шаоци в отношении профсоюзов или критики отношения Мао Цзэдуна и его «штаба» к рабочим в материалах, посвященных реабилитации Лю Чаншэна, не содержалось.

Вопрос о продолжении критики «четверки» и Линь Бяо

Одновременно с процессом реабилитации и восстановления доброго имени пострадавших продолжалась критика ряда главных помощников Мао Цзэдуна, активных исполнителей воли «штаба» Мао Цзэдуна, а также тех, кто нес в себе остатки воздействия всего курса на «культурную революцию» в руководстве партии и государства.

В документах 3-го пленума содержалось заявление о том, что критика Линь Бяо и «четверки» завершена, но практика расходились с этим заявлением. В начале января 1979 г. был опубликован призыв к последовательному осуществлению критики «четверки». [64]

В мае 1979 г. в Хунани были сняты с постов и исключены из партии «сообщники» «четверки» во главе с бывшим заместителем председателя ревкома провинции Чжан Босэнем. [65]

В начале 1979 г. газеты писали о том, что «в руководящих звеньях парткомов уездов и других административных единиц существует нестабильность и отсутствует сплоченность. Одной из причин такого положения является наличие определенного слоя лиц, которые до сих пор не признают и не желают исправлять ошибки, порой серьезные, совершенные под идейным воздействием Линь Бяо и «четверки». [66]

В марте 1979 г. на расширенном заседании комитета КПК провинции Гуандун отмечалось, что в провинции еще сохраняется «ядовитое воздействие ультралевой линии», которую необходимо «глубоко критиковать»; [67] появлялись сведения о продолжении борьбы против Линь Бяо и «четверки» в Шанхае. [68]

Типичным примером ситуации на крупных промышленных предприятиях могло служить положение на Шанхайском заводе дизельных двигателей. В печати подчеркивалось, что в течение целых девяти лет председателем ревкома этого завода «числился назначивший себя сам на этот пост» Ван Хунвэнь. После безраздельного десятилетнего господства «четверки» выкорчевать ее воздействие было отнюдь не просто. На протяжении последних двух лет на заводе успешно осуществлялась кампания по разоблачению и критике «четверки» и ее сторонников. Велась борьба с целью «устранения фракционной системы» «четверки». Однако до 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва положение на заводе существенно не менялось. Лишь в феврале 1979 г. был избран новый партком, проведены перевыборы в низовых партийных организациях. После этого под руководством парткома развернулось «изучение норм внутрипартийной жизни, сформулированных на первой сессии комиссии по проверке дисциплины ЦК КПК». [69]

Было очевидно, что борьба против «четверки» требовала больших и длительных усилий. Эта борьба, конечно, не была завершена к середине 1979 г.

Вполне естественно, что в этих условиях продолжалась критика «четверки». При этом руководство в Пекине старалось показать, что оно не применяет к своим противникам мер физического воздействия, и даже не подвергает их тяготам тюремного заключения. С целью подтвердить соблюдение в КНР «демократии» до мировой общественности доводились сообщения о том, что «четверка» здорова и живет в столице «в условиях некоторых ограничений», но не в тюрьме. Однако одновременно для сведения населения распространялись сообщения о том, что «четверка» заключена в тюрьму № один, известную как «тюрьма Циньчэн», расположенную в местечке Циньчэн примерно в сорока километрах севернее Пекина. [70]

С одной стороны, появились сообщения о том, что за политические преступления «четверку» судить не будут. С другой, ощущалось давление тех, кто требовал предать «четверку» суду, наказать их от имени пострадавших во время «культурной революции». [71] Этот вопрос на протяжении длительного времени оставался в подвешенном состоянии.

В начале 1979 г. новых сообщений о «преступлениях» «четверки» почти не было. Появлялись лишь напоминания об уже известных обвинениях. Например, подвергалось критике выступление Цзян Цин в июле 1964 г. [72] Скорее всего, это было связано с восстановлением доброго имени Пэн Чжэня и реабилитацией многих деятелей литературы и искусства. Также лишь мимоходом упоминалось и имя Чжан Чуньцяо.

Несколько больше материалов было посвящено критике Яо Вэньюаня. Хотя и это было связано, пожалуй, с реабилитацией Пэн Чжэня и его окружения, в том числе и бывшего заместителя председателя городского народного комитета Пекина У Ханя.

В январе была напечатана статья с критикой нападок Яо Вэньюаня на пьесу У Ханя «Разжалование Хай Жуя». [73]

Тогда же появилась критика статьи Яо Вэньюаня «Рабочий класс должен руководить всем». Утверждалось, что под ширмой этого лозунга «четверка» проводила «фашистскую диктатуру в отношении широких слоев кадровых работников, интеллигенции и масс населения». [74]

Опубликование этих статей было связано, пожалуй, с восстановлением честных имен Пэн Дэхуая и Тао Чжу. Яо Вэньюаня осуждали за то, что он как бы теоретически оправдывал осуществление широких репрессий против партийных функционеров и простых людей. В январе в Пекине была осуждена статьи Яо Вэньюаня «Критика двух книг Тао Чжу». [75]

Основное обвинение в адрес «четверки» в начале 1979 г. состояло в том, что она пыталась превратить КПК в «фашистскую партию», превратить «социалистический Китай в феодально-деспотический». [76] При этом маршал Е Цзяньин подчеркивал, что Линь Бяо и «четверка» воспользовались тем обстоятельством, что законодательство КНР было «все еще не полным», и установили «фашистскую диктатуру, направленную против кадровых работников и народа, производя незаконные аресты якобы во имя укрепления диктатуры пролетариата». Е Цзяньин предостерегал: «Мы никогда больше не должны попадаться на удочку такой феодально-фашистской клики». [77]

Е Цзяньин и Ли Сяньнянь упоминались при перечислении участников «февральского противотечения» 1967 г. Тем самым пропагандировалась мысль о том, что и они пострадали во время «культурной революции». Линь Бяо Обвиняли, главным образом, в «фашистских методах» репрессий против своих противников в партии и в вооруженных силах. [78]

Из сообщений также следовало, что вплоть до начала 1979 г. в ряде провинций в тюрьмах продолжали находиться осужденные за борьбу против «четверки» уже после ее устранения. Например, в ноябре 1977 г. в провинции Шаньси судебные органы вынесли «ошибочное решение» в отношении 12 борцов против «четверки», дело которых было заведено еще в 1975 г., трое из них были приговорены к смертной казни, остальные — к лишению свободы сроком до 15 лет. Только личное вмешательство в феврале 1979 г. первого секретаря парткома провинции Ван Цзяня привело к освобождению этих людей из-под стражи. [79]

Осуждение репрессий и бесчинств периода «культурной революции»

Ненависть к тем, кто осуществлял репрессии во время «культурной революции», находила свое выражение в первые месяцы 1979 г. в осуждении целой вереницы руководителей массовых революционных организаций периода «культурной революции». При этом речь шла о том, чтобы осудить организации, связанные со «штабом» Мао Цзэдуна, или номинально, как тогда говорили, с Линь Бяо и «четверкой», и в то же время оправдать организации, которые были опорочены руководителями ГКР, «штабом» Мао Цзэдуна.

В январе 1979 г. в Пекине прошел стотысячный митинг осуждения вожаков революционных пекинских молодежных массовых организаций Чэнь Вэнцзэ и Дэн Вантяня. Митинг был организован отделом по работе в деревне Пекинского горкома КПК. [80] Таким образом давался выход ненависти крестьян к организациям, действовавшим по указаниям ГКР в пригородах Пекина и пытавшимся поставить во главе партийных и административных органов на местах ставленников ГКР. Чэн Вэнцзэ и Дэн Вантяня обвиняли в «фашистских преступлениях» во время «культурной революции». Митинг транслировался по радио. В конце декабря 1978 г. в Пекине было проведено аналогичное мероприятие с критикой вожаков молодежных массовых революционных организаций студентов столицы: Не Юаньцзы, Куай Дафу и других. Митинг также транслировался по пекинской радиотрансляционной сети.

Во время одного инцидента, вина за который возлагалась на Дэн Вантяня, в пригороде Пекина были убиты двое крестьян. Дэн Вантяня также обвиняли в краже зерна, присвоении 30 тысяч юаней, проникновении в секретные архивы. Его группа совершила нападения на 1190 кадровых работников на местах. Она спровоцировала более десяти «вооруженных конфликтов» в одном из пригородов Пекина, что привело к тому, что «было убито и ранено много людей», а также к самоубийству жены одного из членов народной коммуны, который пытался противодействовать этим «фашистским зверствам».

Критикуя деятельность бывших лидеров революционных массовых организаций, центральная печать подчеркивала, что, осуждая преступления периода «культурной революции», разумно заниматься только «главными преступниками». В то же время говорилось и о том, что необходимо исправить все «ошибочные приговоры», чтобы содействовать «стабильности и единству». В печати также отмечалось, что оба вожака массовых организаций будут «наказаны в соответствии с законом», чтобы «успокоить гнев народа и восстановить правильную линию». [81] Во время организованного прослушивания митинга в залах раздавались крики: «Смерть им!», «Казнить их!»

В начале 1979 г. торгово-финансовый отдел Пекинского горкома КПК провел митинг, на котором подверглись осуждению «три погромщика», устраивавших беспорядки и кровопролития в начале «культурной революции». Бывший член постоянного комитета пекинского горкома КПК Ван Цзинжуй вместе со своим сообщником Хун Чжэньхаем на протяжении 1967 г. организовали серию «инцидентов», включая разграбление гостиницы «Синьцяо», где проживали иностранцы. Осуждению подвергся также бывший грузчик пекинского городского продовольственного управления Сюнь Дэнчжун, устроивший в августе 1966 г. погром в доме своих соседей, во время которого был убит глава семейства, ранены женщины, старики и дети. [82]

В пекинской печати сообщалось, что три бывших руководителя пекинских массовых революционных организаций были казнены, а приведение смертного приговора еще двоим было отложено, и, наконец, еще двое были приговорены к бессрочному тюремному заключению. Приговоры были вынесены судом в Пекине 16 января 1979 г. Во время «культурной революции» эти преступники руководили бандой, совершавшей убийства, изнасилования, кражи; они также выносили незаконные приговоры, захватывали общественные здания, производили незаконные обыски.

Во время одного из погромов, 16 января 1968 г., были разграблены пять деревень в окрестностях Пекина. При этом два человека были убиты, около 20 ранены, 29 домов полностью разграблены. Был уведен рабочий скот и повозки, похищены зерно, одежда и крупные суммы денег. После этого бандиты учинили акты насилия в отношении пяти солдат НОАК. [83]

Дело Чжан Чжисинь

С 25 мая 1979 г. в печати началось обсуждение дела Чжан Чжисинь — матери двух малолетних детей, партийного работника, сотрудницы одного из учреждений на северо-востоке Китая, которая во время «культурной революции» выступала с осуждением Линь Бяо и «четверки», была посажена в тюрьму, подвергалась жестоким пыткам, а затем за свои политические убеждения была казнена по приговору суда, утвержденному парткомом провинции Ляонин (ранее мы уже упоминали о причастности к этому известного военачальника и первого секретаря парткома провинции Ляонин Чэнь Силяня). Сообщались подробности: перед расстрелом палачи перерезали Чжан Чжисинь голосовые связки, чтобы она ничего не могла сказать в момент казни; утверждалось, что это было сделано с той целью, чтобы Чжан Чжисинь не смогла «обмануть массы», то есть крикнуть перед казнью: «Да здравствует председатель Мао Цзэдун!»

Дело Чжан Чжисинь было убедительным примером нарушения законов, санкционированной руководителями парткома провинции расправы с человеком за его убеждения. Это дело было мощным оружием в руках возвращенцев, которые требовали наказания тех, кто был виновен в репрессиях, то есть целого ряда выдвиженцев, занимавших важные посты и в первой половине 1979 г.

Особое значение эта кампания приобрела перед началом 2-й сессии ВСНП 5-го созыва, так как обвинения в нарушении законов и в жестоких репрессиях были тогда необходимы возвращенцам в острой борьбе против выдвиженцев.

Возвращенцы предлагали использовать дело Чжан Чжисинь при проведении воспитательной работы среди членов партии и населения КНР подобно тому, как в 1960-х гг. использовался пример Лэй Фэна. [84]

20 июня 1979 г. была опубликована статья Лу Чжичао «Размышления на трезвую голову». В статье отмечалось, что Чжан Чжисинь «отнюдь не была убита тайком, а была после бесчеловечных длительных фашистских пыток приговорена к расстрелу по решению суда, утвержденному парткомом». Это вызвано не только действиями Линь Бяо и «четверки», а чем-то большим. «На практике на протяжении многих лет из-за ненормального положения в области внутрипартийной демократии этот принцип (право на критику) был как будто бы предан забвению. Таким образом, полностью стиралась грань между борьбой внутри партии и борьбой с нашими врагами, между внутрипартийными взысканиями и государственно-правовым преследованием, в результате чего была задушена нормальная, неотъемлемая для политической партии пролетариата атмосфера свободной дискуссии, атмосфера борьбы за истину, не осталось никакого представления о том, что есть правда, а что ложь. Именно создавая и используя подобное ненормальное положение, Линь Бяо и «четверка» занимались разнузданным беззаконием, и лишь в этих ненормальных условиях они могли эти беззакония творить. Вследствие такого ненормального положения на протяжении многих лет наблюдался следующий круговорот: сначала из-за того, что ты выступаешь против какого-либо имеющего ошибки руководителя и получаешь ярлык «контрреволюционера», затем, когда этого руководителя отстраняют от власти, происходит пересмотр дела как необоснованного. Сначала из-за того, что ты выражаешь несогласие с какой-либо ошибочной политикой, получаешь тот же ярлык «контрреволюционера», а затем, когда эта политика выправляется, ошибочное дело пересматривается. Сейчас, вслед за свержением Линь Бяо и «четверки», многие ошибочные дела пересмотрены. Однако мы не можем продолжать спокойно жить в таком круговороте». [85] Эти рассуждения постепенно создавали политический климат, который должен был способствовать открытому пересмотру как отношения к «культурной революции», так и оценки деятельности руководителей партии и государства, включая Мао Цзэдуна, Лю Шаоци и других.

В июне 1979 г. были опубликованы материалы под рубрикой «Учиться у Чжан Чжисинь». В них отмечалось, что те, кто виновен в ее смерти, прикрывались лозунгом о «диктатуре пролетариата», заявляли, что они «поднимают знамя» Мао Цзэдуна. В этой связи говорилось: «Мы ни в коем случае не должны допустить повторения трагедии Чжан Чжисинь. Нам нужна социалистическая демократия, нам не нужен феодальный абсолютизм — это общие чаяния и общий призыв сотен миллионов пробудившихся масс». [86]

В провинции Ляонин было проведено собеседование руководящих кадровых работников общественной безопасности, суда и прокуратуры по вопросу об «учебе у Чжан Чжисинь», о критике Линь Бяо и «четверки» в провинции. В решении, принятом по результатам этого совещания, отмечалась необходимость «предотвратить расширение рамок классовой борьбы», «не позволять руководящим кадровым работникам, в том числе и кадровым работникам высшего звена, ставить себя выше законов». [87] Так подводилась база под постановку вопроса о том, чтобы все виновные в репрессиях были отстранены от руководящих постов и привлечены к судебной ответственности.

Критика деятельности Кан Шэна

В январе 1979 г. в выступлениях центральной печати появилось завуалированное осуждение Кан Шэна. Очевидно, что это было следствием критики, которой он подвергся на 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва. [88]

Кан Шэн, как утверждалось, должен нести ответственность за «избиение кадров», в частности, в АРВМ, где, как он в свое время заявлял, «существовали три черные линии».

Иными словами, Кан Шэн, вполне очевидно действуя в соответствии с планами Мао Цзэдуна, расправлялся с кадровыми работниками КПК во Внутренней Монголии и потому, что они были монголами, и потому, что могли питать симпатии к СССР, и потому, что могли не питать симпатии к Мао Цзэдуну и его линии в национальном вопросе.

Появились сообщения о том, что Кан Шэн дал указание Не Юаньцзы выступить с первой дацзыбао, опубликовал эту дацзыбао в «Жэньминь жибао» и тем самым «внес сумятицу в план» «культурной революции». Он же направил студентов политехнического Университета Цинхуа «разжигать огонь культурной революции» по всей стране. [89] Тогда Мао Цзэдун, минуя аппарат ЦК КПК и партийные организации на местах, через свое доверенное лицо, Кан Шэна, стремился подтолкнуть молодежь на решительные действия против органов власти на местах. Кан Шэн снабжал Не Юаньцзы и других материалами из секретных архивов партии, на основании которых выдвигались обвинения в адрес тех или иных руководителей. Кан Шэн связывался с Не Юаньцзы через свою жену Цао Иоу, которая была звеном этой цепи или этого «запала» «культурной революции».

В первой половине 1979 г. Кан Шэна часто критиковали в печати, не называя его имени, а презрительно упоминая о нем, как об «авторитете в области теории». В мае 1979 г. был сделан еще один шаг, и началась критика «советника ГКР», то есть была названа должность Кан Шэна во время «культурной революции». [90]

Критика членов политбюро ЦК КПК У Дэ, Ни Чжифу

В начале марта 1979 г. появились заявления о том, что «решение о перенесении центра тяжести в работе (на модернизацию) не означает завершения борьбы против линии Линь Бяо и “четверки”». [91] Фактически в то время такая борьба еще и не развернулась. Делались лишь отдельные подходы к ней. Речь шла пока о том, чтобы отстранить от власти конкретных активистов «культурной революции». Очевидно, что это касалось прежде всего части членов руководства партии.

Но до конца 1978 г. борьба не была развернута ни в Пекине, ни в Шанхае. В Пекине она началась только с устранением У Дэ от руководства горкомом КПК.

У Дэ был конкретным исполнителем воли руководства партии во время событий апреля 1976 г. на площади Тяньаньмэнь. Его отстранение означало осуждение позиции, которую тогда официально занял ЦК КПК.

В Шанхае тормозом на пути развертывания этой работы был, очевидно, секретарь парткома Шанхая Ни Чжифу. В итоге 3-го пленума ЦК КПК Ни Чжифу утратил свой пост, уступив его Пэн Чуну. В январе 1979 г. шанхайская газета «Вэньхой бао» писала: «Получившая высокую оценку 3-го пленума ЦК КПК дискуссия по вопросу о практике, как единственном критерии истины, в предшествующий период не была развернута в Шанхае надлежащим образом». При этом главной причиной называлась позиция некоторых руководящих работников. [92]

Критика ряда сторон деятельности Мао Цзэдуна

В начале 1979 г. на различных уровнях продолжалась критика Мао Цзэдуна. Первая дацзыбао с такого рода критикой появилась в Пекине 19 ноября 1978 г.

Затем в столице была распространена дацзыбао, в которой говорилось, что решения 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва преследовали цель оградить Мао Цзэдуна от критики со стороны народных масс, а это не отражает реальные настроения в обществе. [93]

5 января 1979 г. в Пекине была вывешена дацзыбао с требованием пересмотреть отношение к «культурной революции», прекратить обожествление Мао Цзэдуна, ликвидировать культ его личности, изъять из «Дома памяти» на площади Тяньаньмэнь гроб с его телом.

Авторы дацзыбао выступали за то, чтобы «смягчить противоборство» с СССР, так как «объективная основа» для него «исчезла». В дацзыбао говорилось, что СССР является социалистической страной. Авторы ратовали за избрание руководителей КНР путем прямого голосования; требовали обеспечить крестьян основными продуктами питания, прекратить бесчеловечное отношение к грамотной молодежи, отправленной в деревню, улучшить жилищные условия и т. д. [94]

В газете «Жэньминь жибао» в начале февраля 1979 г. в редакционной статье развивались идеи критики культа личности, утверждалось, что победа «китайской революции» — суть «плод» руководства «пролетарских революционеров старшего поколения», признавалось, что принцип коллективного руководства в КПК был на определенном этапе попран Линь Бяо и «четверкой». Газета утверждала, что чрезмерное возвеличивание личности является «крайне ошибочным». В этой связи вспоминали, что в 1949 г. Мао Цзэдун дал указание, запрещавшее отмечать дни рождения руководителей, называть их именами города, улицы, предприятия. (Кстати, Мао Цзэдун поступил так потому, что не хотел допустить, чтобы в КНР в связи с 70-летием в 1949 г. И.В. Сталина его именем назывались улицы, заводы и т. д.)

В статье, в соответствии с традициями и отражая соотношение сил внутри руководства, Мао Цзэдуна рисовали как человека, который возражал против культа личности, выступал за принцип коллективного руководства.

Газета отмечала: «К сожалению, много раз высказанное товарищем Мао Цзэдуном мнение о том, что нужно поменьше пропагандировать личность, не проводилось в жизнь должным образом». Это было как бы указание на то, что Мао Цзэдун был не всесилен, не был высокомудрым правителем, а оказывался иной раз игрушкой в руках Линь Бяо и «четверки».

В статье указывалось, что отношения между секретарем парткома любого уровня, между партийным руководителем любой партийной инстанции, включая политбюро ЦК КПК, и его членами ни в коем случае не должны походить на отношения между главой семьи и ее членами. Таким образом, критике подвергался стиль руководства, существовавший в КНР при Мао Цзэдуне. Одновременно это положение раскрыло политику, которая предлагалась после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва, отражала расстановку сил в КПК, которая позволяла ставить вопрос о широкой демократии в руководящем органе партии, во всяком случае, о том, что роль председателя ЦК КПК изменилась и была сведена к роли организатора работы этого органа и не более того.

В статье критиковался стиль работы партийных руководителей, ставший привычным при Мао Цзэдуне, говорилось, что явления возвеличивания личности существуют сверху донизу. Стоит некоторым руководителям «спуститься разок в низы», как тут же начинают говорить о том, что, «несмотря на всю свою занятость, они устремляются в низы, лично осуществляют руководство». Стоит им встретиться разок с массами — и сразу говорят о какой-то «огромной заботе, огромном воодушевлении», а произвольно оброненные ими слова трактуются как «важные указания», «имеющие важное практическое и глубокое историческое значение». Стоит заговорить о каких-то достижениях, как это сразу же ставят в заслугу руководителю данного предприятия или организации. Подобный стиль «оказывает на партию и руководящих кадровых работников серьезное растлевающее воздействие», «кружит головы некоторым идеологически слабым руководящим товарищам». [95]

Одновременно с культом личности Мао Цзэдуна критике подвергались и действия современных лидеров партии. Утверждалось, что «любой человек, любая организация не свободны от недостатков и ошибок. Руководители нашей партии могут иметь недостатки и допускать ошибки». [96]

В начале мая Чжоу Ян выступил с докладом о «трех великих движениях за раскрепощение сознания». Он ставил в один ряд движение 4 мая 1919 г., кампанию за исправление стиля 1942 г. и «движение за раскрепощение сознания», начатое после 3-го пленума ЦК КПК. В то же время Чжоу Ян призывал «решительно отбросить путы облеченного в религиозные формы нового обскурантизма с его лозунгом «каждое слово — истина». Он говорил о возможности дополнения или выправления тех «идей» Мао Цзэдуна, которые «не отвечают новым условиям, либо, как это показала проверка практикой, оказались ошибочными». [97]

Таким образом, к этому времени критике подвергались не только деятельность Мао Цзэдуна, но и общий стиль его руководства, культ его личности в партии. [98] Наступило время, когда партийные работники стали избегать всякого упоминания о Мао Цзэдуне, эти упоминания остались прерогативой только руководства партии.

Отношение к Мао Цзэдуну проявлялось, в частности, и в беседах с лидерами стран Запада. Одна из американских газет со ссылкой на «китайца из кругов руководителей страны» писала о том, что в руководстве КПК серьезно обсуждался вопрос о возможности выступления с прямой критикой Мао Цзэдуна и предпринимавшихся им в последние годы жизни попыток устранить из руководства Дэн Сяопина и других старых руководителей. Отмечалось, что в КНР официально раскритикованы ошибки в пятом томе «Избранных произведений Мао Цзэдуна», включая и то, что Лю Шаоци не был назван «товарищем». [99] Это могло восприниматься и как косвенная критика Хуа Гофэна, который отвечал за редактирование этого тома.

Из высказываний чиновников следовало, что КНР переживала своего рода постсмаоцзэдуновский период, в чем-то подобный послесталинскому периоду в СССР. При этом говорилось, что в КНР заботились лишь о 1 том, чтобы потрясения в стране не были столь же велики, как потрясения в СССР после смерти Сталина. [100]

Мао Цзэдун уходил в прошлое, становился достоянием истории, личностью, которой еще предстояло дать объективную оценку. Во всяком случае, он был уже не тот, кого полагалось лишь безоговорочно восхвалять. Иностранцам давали понять, что упоминание о Мао Цзэдуне с их стороны хотя и допустимо, но не слишком уместно, ибо прежние оценки роли Мао Цзэдуна уже устарели, а новые еще только вырабатывались. Ощущалось, что в КПК предпочитали, чтобы о Мао Цзэдуне говорили поменьше, чтобы у китайцев было время сначала самим разобраться в том, что сделал за свою жизнь Мао Цзэдун. Наиболее четко отношение к Мао Цзэдуну выразил в своем выступлении на 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва Чэнь Юнь: «Мао Цзэдун — это не божество, а всего лишь человек». [101]

Судьба людей из «ближнего круга» Мао Цзэдуна

Отрицательное отношение к Мао Цзэдуну распространялось и на его ближайшее окружение. [102] Так, племянница Мао Цзэдуна Ван Хайжун, которая, едва окончив в 1966 г. Пекинский институт иностранных языков, сразу же сделала карьеру в МИД КНР, где в 1974 г. была назначена на пост заместителя министра иностранных дел. В 1979 г. Ван Хайжун было всего 37 лет. В это время она находилась в «партшколе», где «проходила перевоспитание». В январе 1979 г. в Пекине появилась дацзыбао с вопросом: каким образом Ван Хайжун и другим высокопоставленным молодым людям удалось уклониться от отправки в деревню во время «культурной революции»? [103]

Приближенная к Мао Цзэдуну переводчица с английского и на английский язык Нэнси Тан (Тан Вэньшэн), которая была с 1974 г. заместителем заведующего отделом стран Азии и Океании, а также была избрана в состав ЦК КПК (Тан Вэньшэн на год моложе Ван Хайжун), в ноябре 1978 г. закончила годичную «политико-трудовую учебу». Тем не менее в конце 1978 г. Нэнси Тан снова, так же, как и Ван Хайжун, была отправлена на «перевоспитание». [104] Нэнси Тан, очевидно, задавали еще более язвительные вопросы: почему ей, выросшей и воспитывавшейся до 16 лет в Нью-Йорке, где она и получила образование, не пришлось проходить «перевоспитание» в КНР; почему ее отец постоянно живет в Нью-Йорке и не проходит «перевоспитание» на родине и т. д. [105]

В начале февраля 1979 г. стало известно о том, что «недавно, по сообщению из китайских кругов», в Пекине покончил с собой бывший личный секретарь Мао Цзэдуна Чжан Юйпэн. Он был известен как один из главных технических помощников председателя. 18 сентября 1976 г. на траурном митинге в Пекине Чжан Юйпэн в числе 42 бывших сотрудников аппарата участвовал в церемонии прощания с Мао Цзэдуном. В 1978 г. Чжан Юйпэн подвергался допросам. Подозревали, что у него были тесные связи с «четверкой». [106]

Отношение к Чжоу Эньлаю

Мнение руководства партии о Чжоу Эньлае также претерпело изменение.

С одной стороны, его полагали деятелем, равным Мао Цзэдуну по вкладу в историю партии и государства. Его имя оказалось необходимым многим на протяжении известного времени после смерти Мао Цзэдуна. Оно было нужно и тем, кто боролся против посмертного обожествления Мао Цзэдуна и выдвижения в этой связи на передний план тех, кто следовал по стопам Мао Цзэдуна.

Чжоу Эньлай был нужен и тем, кто стремился выдвигать именно его, а не Лю Шаоци как антипод Мао Цзэдуну. Пока у власти находились политики типа Хуа Гофэна, Ван Дунсина, У Дэ, Цзи Дэнкуя, им нужно было и имя Чжоу Эньлая.

В то же время становилось ясно, что Чжоу Эньлай оказывался удобным для выдвижения на первый план в ходе борьбы между действующими политиками еще и потому, что он не принадлежал к какой-либо группировке, был частью столичной элиты, а не представителем какой-либо местной фракции.

Наконец, Чжоу Эньлай не был теоретиком. Поэтому разговоры о его роли не связывали руководителей никакими определенными формулировками или теоретическими разработками. [107]

В начале 1979 г. продолжали появляться статьи, в которых подчеркивалось, что именно Чжоу Эньлай оказывал помощь руководящим партийным и государственным деятелям тогда, когда они попадали под огонь «культурной революции».

Правда, отмечалось, и, вероятно, не случайно, что чаще всего попытки оказать такую помощь оставались безрезультатными. В итоге Чжоу Эньлай представал как тот, кто всего лишь на словах демонстрировал сочувствие страдавшим от действий «штаба», причем всем было хорошо известно, что Чжоу Эньлай сам был членом этого «штаба». [108] Конечно, все помнили о роли Чжоу Эньлая в «деле» Лю Шаоци и других руководителей партии.

Тем не менее заведующий социальным отделом ЦК КПК, то есть внутрипартийного сыска, Ло Цинчан в своей статье подчеркивал роль Чжоу Эньлая в сохранении жизни ряда старых опытных партийных работников в годы «культурной революции». Покровительством Чжоу Эньлая тогда пользовались, по словам Ло Цинчана, он сам, а также Ли Кэнун и Фу Чунби (все трое в свое время были отнесены к «контрреволюционному блоку заговорщиков»).

Это сообщение свидетельствовало о том, что Кан Шэн и его сообщники, очевидно с ведома Мао Цзэдуна, пытались создать дело руководителей разведывательных и контрразведывательных служб, приписать им «измену» в пользу группы Лю Шаоци и заменить их своими ставленниками. Попытка Кан Шэна не удалась. Руководители этих органов сохранили свои посты. Вполне вероятно, что они сыграли свою роль и при устранении «четверки». Не случайно Ло Цинчан заявил, что «победа» над «четверкой» «была бы невозможна, если бы, благодаря защите со стороны Чжоу Эньлая, не удалось (в свое время, то есть в разгар «культурной революции». — Ю.Г.) сохранить большую группу старых кадровых работников».

Ло Цинчан заявил, что именно Чжоу Эньлай дал во время «культурной революции» указание не трогать таких «демократических деятелей», как Чжан Чжичжун, Фу Цзои, Вэй Лихуан, Ли Цзунжэнь, Чжан Шичжао. Собственно говоря, речь шла либо о тех, с кем Мао Цзэдун считал необходимым поддерживать отношения, либо о тех, кто мог пригодиться Мао Цзэдуну и Чжоу Эньлаю в процессе установления связей с некоторыми из гоминьдановцев, проживавших как на Тайване, так и среди китайцев в третьих странах. [109]

С другой стороны, оказывалось, что кроме роли весьма специфического защитника у Чжоу Эньлая других заслуг во внутриполитической жизни в стране почти не было. Внешнеполитическая деятельность Чжоу Эньлая всегда трактовалась как реализация «идей» Мао Цзэдуна. Так оно и было в действительности.

Более того, возвратившиеся из политической безвестности начинали намекать на то, что не Чжоу Эньлай, а они сами играли гораздо более существенную роль в руководстве партий и государством. Например, Бо Ибо [110] выступил со статьей, номинально посвященной вкладу Чжоу Эньлая «в дело китайской революции». Статья была приурочена к очередной годовщине смерти последнего. Однако при внимательном чтении становилось ясно, что Бо Ибо отводил Чжоу Эньлаю ограниченную роль. Бо Ибо, например, писал, что в 1953 г. после организационного совещания ЦК КПК по указанию Мао Цзэдуна, Чжоу Эньлая и Дэн Сяопина работа по руководству промышленностью, транспортом и перевозками была поручена Бо Ибо. Отсюда следовало, что, наряду с Мао Цзэдуном и Чжоу Эньлаем, в группу основных руководителей уже тогда включался Дэн Сяопин. Далее Бо Ибо утверждал, что в то время он работал под началом Чжоу Эньлая и Чэнь Юня. Таким образом, оказывалось, что фигурами, равными Чжоу Эньлаю, были Дэн Сяопин и Чэнь Юнь. Более того, Бо Ибо подчеркивал, что Чэнь Юнь в такой важнейшей области, как составление первого пятилетнего плана КНР, играл более важную роль, чем Чжоу Эньлай.

Весьма симптоматично выглядела трактовка Бо Ибо роли Чжоу Эньлая во время «великого скачка». В то время как Чэнь Юнь, по мнению Бо Ибо, занимал абсолютно правильные позиции и Чжоу Эньлаю оставалось только поддерживать верные предложения Чэнь Юня, роль самого Чжоу Эньлая оказывалась двойственной. С одной стороны, он постфактум выступил против ошибочных методов «великого скачка», но, с другой стороны, утверждал Бо Ибо, именно Чжоу Эньлай «выдвинул идею о возможности великого скачка». [111] Вероятно, Чжоу Эньлай и в этом случае следовал за Мао Цзэдуном и в случае необходимости выступал в роли его рупора.

Член политбюро ЦК КПК, заместитель премьера Госсовета КНР Ван Жэньчжун отмечал, что положительным качеством Чжоу Эньлая было то, что он, уважая мнение и указания Мао Цзэдуна и ЦК партии, «не перенимал их механически, не использовал указания Мао Цзэдуна для оказания давления на массы. Например, в 1958 г. Чжоу Эньлай запретил крестьянам одной из (сельских народных) коммун заниматься выплавкой стали, учитывая, что у них не было для этого соответствующих условий». [112]

Представляется, что имя Чжоу Эньлая пытались использовать в своих интересах различные силы в руководстве партии. Отражением этого было объявление о том, что ЦК КПК в начале 1979 г. принял решение открыть с 5 марта 1979 г. в Музее китайской революции выставку, посвященную Чжоу Эньлаю. До того времени такая выставка работала на протяжении двух лет, с 1977 г., в закрытом порядке. Примечательно, что одновременно с этим сообщением в том же номере газеты «Жэньминь жибао» трое военнослужащих воинской части 5284 предложили выдвинуть лозунг: «Учиться у премьера Чжоу Эньлая» и напечатать с этой целью редакционную статью в центральной печати. Эти предложения так и не были претворены в жизнь. Вероятно, это были военнослужащие той воинской части, которая несла охрану Чжоу Эньлая.

Одновременно газеты сообщили, что принято решение с 1980 г. начать издание работ Чжоу Эньлая.

Подчеркивалось, что именно благодаря Чжоу Эньлаю в период «бесчинств» Линь Бяо и «четверки» удалось сохранить «некоторые качества партии, а также симпатии населения, избежать большого раскола в партии и государстве». [ИЗ]

Очевидно, руководство партии использовало имя Чжоу Эньлая для того, чтобы постепенно снижать авторитет и престиж Мао Цзэдуна.

Более того, на протяжении некоторого времени в воздухе витала идея создания в Пекине вместо Дома памяти председателя Мао Цзэдуна Дома памяти заслуженных революционеров.

Имя Чжоу Эньлая после его смерти явилось орудием борьбы различных группировок: одни стояли за развенчание культа личности Мао Цзэдуна, а другие — за преемственность определенных сторон политики, проводившейся Мао Цзэдуном при активном содействии Чжоу Эньлая.

Чжоу Эньлая нельзя отделять от Мао Цзэдуна. В этом, как представляется, причина того сдержанного отношения к Чжоу Эньлаю, которое может возобладать в будущем.

Изменение отношения к Лю Шаоци

Рубеж 1978–1979 гг. был временем крушения старых мифов, временем пересмотра подхода ко многим проблемам. Менялась трактовка роли исторических личностей, особенно ушедших из жизни после начала «культурной революции».

Весьма показателен процесс изменения отношения к Лю Шаоци. В конце 1978 г. в Пекине появились дацзыбао, в которых восхвалялись «великие и неумирающие достижения» Лю Шаоци.

Стали циркулировать сведения о том, что Лю Шаоци и его жена Ван Гуанмэй содержались в тюрьме Циньчэн в сорока километрах от Пекина. [114] Вероятно, такая информация была рассчитана прежде всего на внешний мир, ведь к тому времени Лю Шаоци уже около десяти лет не было в живых.

О пересмотре отношения к Лю Шаоци свидетельствовало появление в «Жэньминь жибао» 27 января 1979 г. информации о том, что на приеме по случаю праздника весны среди прочих присутствовала Ван Гуанмэй, которая, как было отмечено, «более десяти лет подвергалась преследованиям Линь Бяо и «четверки». [115] Сообщалось, что Ван Гуанмэй была освобождена из тюрьмы в 1978 г., где она томилась с 1966 г. [116] В июне 1979 г. Ван Гуанмэй была избрана в состав всекитайского комитета НПКСК. [117]

Китайские неофициальные журналы «Таньсо» и «Бэйцзин чжи чунь» в 1979 г. сообщили о подробностях содержания арестованных в той тюрьме, в которой сидела Ван Гуанмэй. В этой тюрьме № 1, расположенной в местечке Циньчэн близ Пекина, заключенные содержатся изолированно друг от друга, их называют по номерам. Допрос — это для них единственная возможность поговорить с кем бы то ни было. Заключенным разрешается менять одежду один раз в год, принимать душ один раз в месяц и позволяется работать или заниматься физическими упражнениями только в том случае, если они, по мнению властей, хорошо ведут себя.

Удачливые занимаются плетением веревок из соломы или соломенных шляп. Некоторые имеют привилегию читать газету «Жэньминь жибао» и политические брошюры.

Некий военачальник высокого ранга, сражавшийся в свое время с американцами в Корее, попав в эту тюрьму, в течение шести месяцев был лишен возможности заниматься физическими упражнениями. В результате он утратил способность шевелить ногами.

Бывшие заключенные рассказывали о частых избиениях, о пытках электрошоком, сильным светом и наркотиками.

Тем, кому разрешено, ежемесячно начисляется зарплата в размере от 60 до 200 юаней. Существуют четыре категории зарплаты. [118]

25 июня 1979 г. Ван Гуанмэй в интервью пекинскому телевидению рассказала о двенадцатилетнем «лишении свободы»: «Я была изолирована от внешнего мира, и мне было запрещено принимать участие в какой бы то ни было политической деятельности. В настоящее время я встречаюсь со многими, кто подвергался пыткам физически и психологически и у кого на теле остались следы этих пыток».

Она подтвердила, что займет пост в Академии общественных наук Китая, сообщила, что все четверо ее детей живы и здоровы, хотя им пришлось пережить «гораздо больше несчастий», чем ей самой. Двое из них недавно поступили в университет, третий работает, а четвертая учится в средней школе.

Вместе со всей китайской молодежью ее дети перенесли бедствия «культурной революции», узнали, что такое тюрьма, лагеря трудового перевоспитания и ссылка в провинцию, в деревню.

В то время ходили слухи о том, что Лю Шаоци умер то ли в 1969-м, то ли в 1974 г., приводились подробности: утверждалось, что он умер от пневмонии, когда его отправили в ссылку в Кайфэн. [119] Говорили, что Лю Шаоци умер, «будучи человеком, окончательно сломленным». [120]

Официального сообщения тогда о смерти Лю Шаоци не появлялось. Японская печать со ссылкой на компетентные китайские круги сообщала, что реабилитация Лю Шаоци является вопросом времени. Китайцы дали понять, что в принципе этот вопрос уже решен. [121] По сведениям из тех же источников, на 3-м пленуме было одобрено заявление Чэнь Юня о том, что Лю Шаоци — «это человек, а не дьявол».

Китайцы, сопровождавшие Дэн Сяопина во время его визита в США, говорили в беседах с американцами, что Лю Шаоци пострадал от несправедливости, что с ним обошлись жестоко, что партия не имела права лишать его поста председателя КНР. Они добавляли, что Лю Шаоци умер в 1974 г. опозоренным и сломленным. [122]

Появились требования «заново дать оценку товарищу Лю Шаоци». При этом единственным обвинением, на основании которого, как оказывалось, Лю Шаоци был исключен из партии и лишен всех постов в партии и вне ее, было обвинение в том, что он ответствен за то, что в 1920-х гг. патрульные рабочие отряды в Ухане сдали оружие гоминьдановцам. Это обвинение базировалось на устных показаниях «преступника-гоминьдановца». Его показания оказались у группы по особым делам ЦК КПК, которую возглавлял Кан Шэн. В 1979 г. появились утверждения о том, что Лю Шаоци не может нести ответственность за то, что случилось в Ухане. [123]

Вероятно, с этими сообщениями можно было связывать информацию о том, что Мэн Юнцянь, бывший сотрудник Лю Шаоци, в декабре 1978 г. был освобожден из тюрьмы. Мэн Юнцянь десять лет притворялся сумасшедшим, чтобы избежать дачи ложных показаний. Ныне Мэн Юнцянь заявил, что опубликованные под его именем «письменные показания» были составлены без его ведома и затем использованы против Лю Шаоци. На основании этого документа Лю Шаоци был лишен своей должности, назван ренегатом и предателем и брошен в тюрьму. В этой же связи сообщалось, что «в настоящее время дело Лю Шаоци пересматривается». В интервью японским журналистам Дэн Сяопин назвал обвинения, согласно которым Лю Шаоци «занимался шпионажем, вел аристократический образ жизни и пропагандировал капитулянтскую внешнюю политику», лишенными всякого основания. В то же время он подчеркнул, что Лю Шаоци «совершил немало ошибок» и к его реабилитации следует «подойти осторожно, без спешки». [124]

Любопытно, что Дэн Сяопин продолжал говорить об «ошибках» Лю Шаоци, когда речь шла о преступлениях Мао Цзэдуна по отношению, в частности, к Лю Шаоци.

17 марта 1979 г. в Пекине появилась дацзыбао, в которой вновь ставился вопрос о восстановлении доброго имени Лю Шаоци. В частности, говорилось: «Лю Шаоци бессмертен. Лю Шаоци — человек, а не демон. Чжан Чуньцяо — это демон, а не человек». [125] Здесь повторялась оценка Лю Шаоци, которую дал Чэнь Юнь.

В середине марта 1979 г. японская печать сообщила, что «к середине апреля, по-видимому, произойдет полная реабилитация Лю Шаоци». [126]

В феврале 1979 г. в Пекине появилась статья, в которой говорилось, что оценка политической линии Лю Шаоци как «контрреволюционной ревизионистской линии» «представляет собой вредное смешение понятий контрреволюционности и вопроса о линии, понятий противоречий между нами и нашими врагами и противоречий внутри народа». Хотя автор статьи и делал оговорку, что он не касается вопроса об оценке линии Лю Шаоци, однако из таких заявлений вытекало, что после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва деятельность Лю Шаоци больше не рассматривалась как «контрреволюционная» или как «ревизионистская», не относилась к разряду «противоречий между нами и нашими врагами», другими словами, линия Лю Шаоци не рассматривалась отныне как антагонистическая и враждебная линии партии. [127]

Такая постановка вопроса выбивала почву из-под тезиса Мао Цзэдуна о «необходимости» и «своевременности» «культурной революции», как борьбы против «опасности ревизионизма» в КНР, главным представителем которого Мао Цзэдун считал Лю Шаоци. Это был хотя и косвенный, но намек на пересмотр всего отношения к «культурной революции» Мао Цзэдуна. Это было фактически оправдание деятельности Лю Шаоци. Тем не менее официально до конца 1979 г. вопрос о Лю Шаоци не был пересмотрен. [128]

Посмертная оценка деятельности члена политбюро ЦК КПК Су Чжэньхуа

Ход внутриполитической борьбы во многом определялся деятельностью возвращенцев, активностью, которая была связана с именами погибших и живых, но пострадавших во время «культурной революции».

В феврале 1979 г. умер член политбюро ЦК КПК Су Чжэньхуа. На его похоронах Дэн Сяопин говорил, что «в условиях переноса центра тяжести в работе партии на осуществление социалистической модернизации настоятельно нужны старые товарищи, имеющие богатый опыт». Дэн Сяопин имел в виду и ситуацию в руководящем органе ЦК партии, где даже после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва возвращенцы составляли всего половину членов политбюро ЦК КПК. Смерть даже одного из них затрудняла курс на критику «культурной революции», критику курса на осуществление урегулирования.

О Су Чжэньхуа во время его похорон говорилось, что он «разоблачил заговорщическую деятельность антипартийной группировки Линь Бяо в рядах ВМС, за что долгое время подвергался жестоким преследованиям со стороны Линь Бяо и его закоснелых приверженцев. Пострадав от этого духовно и физически, он (Су Чжэньхуа), однако, ни на минуту не прекращал борьбы… Вернувшись к работе, «товарищ Су Чжэньхуа повел командиров и бойцов ВМС на решительное разоблачение антипартийной группировки Линь Бяо, провел упорядочение в рядах ВМС, благодаря чему в строительстве ВМС возник новый облик».

Утверждалось, что «в момент разгрома» «четверки» Су Чжэньхуа «твердо стоял на стороне ЦК партии во главе с товарищем Хуа Гофэном, оказал активное содействие товарищам Хуа Гофэну и Е Цзяньину, внеся тем самым огромный вклад в разгром «четверки». [129] Такие акценты свидетельствовали о том, что борьба против сторонников «культурной революции» продолжала быть первоочередной задачей возвращенцев, оставалась на первом плане в деятельности политбюро в начале 1979 г.

Эти же моменты подчеркивались публикацией статей в связи с годовщинами со дня смерти Чэнь И и других деятелей. [130]

Борьба вокруг вопроса о Пэн Дэхуае

Наибольший интерес представляли публикации, связанные с Пэн Дэхуаем. Кампания эта разворачивалась сначала как бы по инерции, даже без упоминания его имени. Просто в печати стали появляться статьи, в которых обсуждалась историческая драма У Ханя «Разжалование Хай Жуя». [131] Только спустя месяц после опубликования официального сообщения о реабилитации Пэн Дэхуая в 1979 г. в газете «Бэйцзин жибао» была опубликована статья его родственников. Его племянницы и племянник писали о том, что их дядя заболел в апреле 1973 г. и умер в ноябре 1974 г. [132] Очевидно, что «штаб» Мао Цзэдуна усугубил его болезни, доведя до смерти.

В те же дни статья о Пэн Дэхуае была опубликована и в газете «Вэньхой бао». [133]

В марте 1969 г. появились сообщения о том, что в 1959 г. Пэн Дэхуая поселили в деревне, расположенной в западных окрестностях Пекина. Его держали под стражей в доме, в котором когда-то жил известный в истории Китая предатель У Саньгуй, помогавший маньчжурам создать цинскую династию. Там Пэн Дэхуай собирал навоз, копал сточные канавы и т. п. [134] Дальнейшее освещение вопроса о Пэн Дэхуае свидетельствовало о том, что вопрос о восстановлении его доброго имени был решен на 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва, [135] однако это не означало, что было принято решение о новой политической оценке его деятельности. [136] Вопрос о пересмотре политических оценок оставался спорным.

Этим можно объяснить тот факт, что 19 февраля 1979 г. в газете «Жэньминь жибао» утверждалось, что У Хань всячески стремился «не совершать ошибок» и не допустить проведения параллели между главным героем своей исторической драмы Хай Жуем и Пэн Дэхуаем. Далее газета писала, что заявления Яо Вэньюаня об «антипартийном характере» пьесы У Ханя «совершенно не соответствуют действительности»; первым заявил о том, что суть пьесы «Разжалование Хай Жуя» именно в термине «разжалование», «человек, который захватил власть в группе по делам культурной революции», [137] то есть Кан Шэн.

Таким образом, получалось, что, вернув Пэн Дэхуаю доброе имя, руководители КПК не пришли к общему мнению о характере борьбы вокруг его имени при жизни Мао Цзэдуна. [138] Однако нажим в пользу иного подхода к Пэн Дэхуаю и, во всяком случае, полной реабилитации драмы У Ханя продолжался. В феврале 1979 г. пьеса была впервые показана по пекинскому телевидению. [139]

В начале марта 1979 г. в провинции Шэньси в первый раз на театральной сцене был выведен образ Пэн Дэхуая в пьесе «Оборона Яньани». [140]

Вскоре был переиздал роман Ду Пэнчэна «Оборона Яньани». В предисловии к новому изданию автор рассказывал о репрессиях, которым он подвергся в годы «культурной революции». [141]

Очевидно, сопротивление безоговорочной реабилитации Пэн Дэхуая исходило не только от выдвиженцев «культурной революции», дело было и в том, что восстановление его репутации влекло за собой и пересмотр отношения к значительному числу руководящих армейских работников, которые пострадали вместе с ним, погибли [142] либо сумели пережить все эти годы и требовали вернуть им не только доброе имя, но и руководящее положение.

Постепенно это и происходило, но, очевидно, не теми темпами, как того хотелось сподвижникам Пэн Дэхуая.

В частности, на 3-м пленуме ЦК КПК начальник генерального штаба НОАК при Пэн Дэхуае Хуан Кэчэн, поддержавший своего патрона в 1959 г. и репрессированный за это, получил пост в комиссии ЦК КПК по проверке дисциплины, находившейся под началом Чэнь Юня.

Возвращению сподвижников Пэн Дэхуая препятствовали представители других армейских группировок, которые заняли руководящие посты именно благодаря смещению Пэн Дэхуая и его сторонников. (Заметим попутно, что в ходе «культурной революции» на стороне Мао Цзэдуна оказались не один только Линь Бяо, но и маршалы Не Жунчжэнь и Е Цзяньин. Всем им не нравились ни Пэн Дэхуай, ни его сторонники. При этом Не Жунчжэнь и Е Цзяньин оказались связаны с Мао Цзэдуном идеей «активной обороны», планами подготовки к войне против нашей страны. В этом вопросе Линь Бяо, по сути, но не открыто расходился с Мао Цзэдуном.)

Очевидно, что отражением такого рода борьбы и явилась публикация письма бывшего начальника генерального штаба Ян Чэнъу. Он разъяснял обстоятельства битвы при Лацзыкоу в сентябре 1935 г. и при этом обращал внимание на то, что сначала в «Бэйцзин жибао» 11 января 1979 г. была напечатана статья об этой же битве, которая спустя несколько дней, 16 января, была перепечатана в «Жэньминь жибао». Ян Чэнъу заявлял, что утверждение авторов статьи о том, что будто бы данной битвой, позволившей основным частям китайской Красной Армии прорваться на север Шаньси, руководил Пэн Дэхуай, неверно. В действительности, писал Ян Чэнъу, в сражении участвовал четвертый полк второй дивизии, находившийся под командованием Не Жунчжэня и Цзо Цэая. Политическим комиссаром был сам Ян Чэнъу. Приведя эти детали, Ян Чэнъу заявлял, что такое уточнение необходимо в интересах «сохранения исторической достоверности при описании событий революционной борьбы». [143]

Из этого следовало, что группировка Не Жунчжэня была недовольна реабилитацией Пэн Дэхуая. Во всяком случае, она сочла необходимым, придравшись к возможной неточности в описании событий, происходивших сорок пять лет тому назад, довести до партии и населения страны свою позицию: даже с погибшим Пэн Дэхуаем она не желала делиться славой, не желала уступать посты, которые принадлежали ей, группировке Не Жунчжэня.

Вполне вероятно, что сторонники «культурной революции» могли быть довольны этим обстоятельством и могли в той или иной степени надеяться на объединение усилий в борьбе против других возвращенцев.

Этот эпизод свидетельствовал, что борьба внутри лагеря возвращенцев была острой, что они в ряде случаев не выступали единым фронтом, что они схватывались между собой, еще не добившись полного устранения сторонников «культурной революции».

Отражением борьбы вокруг вопроса о Пэн Дэхуае и его реабилитированных сторонников явились также заявления печати о том, что герой пьесы У Ханя, вернувшись на свой пост, стал работать как следует, «не помня зла» и не мстя никому, в том числе и императору. При этом отмечалось, что часть реабилитированных боится работать как следует на постах, которые были им вновь предоставлены, опасаясь, что на них снова «наденут колпаки», а другая часть «затаила злобу и намерена сводить счеты». Обе группы кадровых работников считались не правыми; их призывали поступать так, как это делал Хай Жуй. [144]

Существовал и еще один не менее важный аспект вопроса о Пэн Дэхуае.

Пэн Дэхуай выступил с критикой Мао Цзэдуна и его политики внутри страны во время «великого скачка»; по сути, тогда он выступил в качестве «маршала правды». Не все были готовы занять его сторону в этом вопросе даже спустя двадцать лет.

При отстранении Пэн Дэхуая Мао Цзэдун и его последователи постарались бросить на него тень как на тайного сторонника союзнических отношений с СССР, как на «национального предателя». Пэн Дэхуай им не был, но он действительно исключал курс на военное противостояние с нашей страной.

Пэн Дэхуай был самым известным и самым талантливым из маршалов. У него был и ореол полководца, сумевшего достойно завершить войну в Корее. Пэн Дэхуай был в каком-то смысле похож на маршала Г.К. Жукова. Мао Цзэдун в свое время стремился избавиться от столь авторитетного военачальника и одного из руководителей партии и государства.

Среди лидеров КПК в 1979 г. было немало таких, кто предпочитал поддерживать взгляды Мао Цзэдуна. Думается, что по этому вопросу были разногласия и между Дэн Сяопином и Чэнь Юнем. Если Чэнь Юнь сочувствовал Пэн Дэхуаю, то Дэн Сяопин в вопросе об отношении к нашей стране был на стороне Мао Цзэдуна. Все это осложняло решение вопроса о Пэн Дэхуае.

Деятельность и высказывания возвращенцев, вновь занявших руководящие посты: Цзян Наньсян, Лу Динъи, Чжоу Ян, Фу Чунби

Выжившие и реабилитированные деятели проявляли активность. В частности, использовали возможность выступать в центральной печати.

Так, 6 февраля 1979 г. Цзян Наньсян был впервые назван в печати министром просвещения КНР. [145]

В момент начала «культурной революции» Цзян Наньсян был министром высшего образования КНР, занимая также пост ректора пекинского политехнического Университета Цинхуа. Возглавляя рабочую группу в этом Университете, он в этой связи общался с супругой Дю Шаоци Ван Гуанмэй, которая также являлась членом рабочей группы.

Цзян Наньсян был отстранен от политической деятельности и от работы как человек, близкий по своим взглядам к Лю Шаоци. Его реабилитация и предоставление ему работы по времени совпадали с восстановлением доброго имени всех пострадавших именно как членов «штаба» Лю Шаоци. После реабилитации Цзян Наньсян начал активно действовать на посту министра просвещения КНР.

Бывший секретарь ЦК КПК и заведующий отделом пропаганды ЦК КПК Лу Динъи был реабилитирован, и его имя появилось в печати 28 января 1979 г. [46] Вскоре после этого Лу Динъи выступил с большой статьей, в которой подверг критике политику Мао Цзэдуна (хотя имя Мао прямо не упоминалось) еще во времена «великого скачка» ив 1959 г. [147] В статье Лу Динъи заявил, что «ошибался не Пэн Дэхуай, а те, кто выступал против него».

В феврале 1979 г. был опубликован текст выступления Чжоу Яна, который до «культурной революции» был заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК КПК, на состоявшемся в декабре 1978 г. совещании работников литературы и искусства провинции Гуандун. [148] Чжоу Ян также начал принимать участие в руководстве работой в области литературы и искусства, культуры и идеологии, выступая в качестве вице-президента Академии общественных наук Китая.

В апреле 1979 г. ЦК КПК принял решение о реабилитации семи бывших руководителей Пекинского гарнизона (начальника гарнизона Фу Чунби и его заместителей Лю Гуанфу и других). С них были сняты все обвинения, которые содержались в документе, датированном мартом 1968 г., а именно в «вооруженном налете на ГКР». В связи с их реабилитацией партком Пекинского гарнизона провел митинг. [149]

Бывший начальник Пекинского гарнизона Фу Чунби выступил со статьей, в которой утверждал, что, по указанию Чжоу Эньлая, во время «культурной революции» он обеспечивал в военном городке, в расположении штаба Пекинского гарнизона, защиту ряда руководителей партии и государства, [150] в том числе Чэнь И, Сюй Сянцяня, Хэ Луна и Пэн Чжэня. Таким образом, члены военного совета ЦК КПК и политбюро ЦК партии имели возможность, естественно по воле Мао Цзэдуна, некоторое время находиться в относительной безопасности.

Фу Чунби вспомнил и о том, как активисты «культурной революции» едва не унизили Чжоу Эньлая, когда он пытался помешать им напасть на легковую машину, в которой находился Чэнь И. Нападавшие продержали Чжоу Эньлая без еды и отдыха 18 часов подряд. Все это время шел бесконечный спор. У Чжоу Эньлая было несколько сердечных приступов.

В другой раз, как утверждал Фу Чунби, Линь Бяо и Цзян Цин хотели похитить маршала Сюй Сянцяня, который в то время играл видную роль в руководстве военного совета ЦК КПК. Чжоу Эньлай приказал Пекинскому гарнизону усилить охрану Сюй Сянцяня и обеспечить его безопасность во время приема по случаю дня армии 1 августа 1967 г. (Этот факт лишний раз свидетельствовал о том, что Мао Цзэдун в ходе «культурной революции» опирался на поддержку ряда маршалов, в том числе Лю Бочэна и Сюй Сянцяня, с которыми был тесно связан Дэн Сяопин.)

По словам Фу Чунби, Чжоу Эньлай доставил Хэ Луна в резиденцию ЦК КПК, а позднее лично выбрал для него безопасное место для проживания. Однако позже Линь Бяо создал специальную следственную группу для преследования Хэ Луна, лишил его надлежащего ухода и лечения, в результате Хэ Лун умер.

Чжоу Эньлай приказал Пекинскому гарнизону увеличить число телохранителей для некоторых ученых.

Сам Фу Чунби «стал бельмом на глазу» у Линь Бяо и Цзян Цин и весной 1968 г. был снят со своего поста. Однаюэ Чжоу Эньлай, как писал Фу Чунби, расследовал это дело и добился реабилитации последнего в октябре 1974 г. [151]

Из высказываний Фу Чунби следовало, что Мао Цзэдун то через Чжоу Эньлая, которого он поставил на место Лю Шаоци во главе повседневной деятельности партийного аппарата, на некоторое время «сохранял» тех или иных функционеров высокого ранга, то с помощью Линь Бяо и Цзян Цин оказывал на них нажим, доводя преследования в целом ряде случаев до желательного для него трагического конца.

Возвращение к политической деятельности Пэн Чжэня

Хотя на 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва не было официально объявлено о пересмотре дела Пэн Чжэня, однако по существу это произошло, и бывший член политбюро ЦК КПК, первый секретарь пекинского горкома Пэн Чжэнь возвратился к активной политической деятельности сразу после этого пленума. В 1965 г., накануне «культурной революции», Пэн Чжэнь публично заявил, что в КПК и в КНР должен осуществляться принцип, согласно которому «перед истиной все равны».

В печати о Пэн Чжэне стали упоминать, характеризуя его положительно. В начале января 1979 г., например, сообщалось, что «в январе 1967 г. Цзян Цин и ее приспешники схватили Пэн Чжэня, Лю Жэня, Вань Ли и других ответственных работников пекинского горкома КПК того времени». [152] Говорилось, что до «культурной революции» пекинский горком КПК, которым руководил Пэн Чжэнь, «внес в строительство столицы важный вклад, получивший высокую оценку Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая». [153] Маршал Не Жунчжэнь в своей статье также весьма позитивно упомянул о Пэн Чжэне. [154]

27 января 1979 г. Пэн Чжэнь впервые после тринадцатилетнего перерыва появился на официальном мероприятии. [155]

Сначала распространились слухи о том, что Пэн Чжэнь займет пост министра седьмого министерства машиностроения. Однако он был назначен председателем комиссии законодательных предположений при постоянном комитете ВСНП пятого созыва. Эта комиссия была создана на шестом заседании упомянутого комитета 22 февраля 1979 г. [156] Вероятно, Пэн Чжэнь сам считал, что после смерти Мао Цзэдуна ему лучше сосредоточиться на формировании законодательства КНР.

В июне 1979 г. Пэн Чжэнь на заседании постоянного комитета ВСНП выступил с докладом по проекту Уголовного кодекса КНР и по проекту Уголовно-процессуального кодекса КНР. [157]

В связи с реабилитацией Пэн Чжэня появились дополнительные сведения о его судьбе и о некоторых деталях «культурной революции».

Сообщалось, что 28 декабря 1979 г. в 16 часов 45 минут Пэн Чжэнь на самолете возвратился в Пекин. Среди сотен людей, встречавших его на аэродроме, находился, в частности, Бо Ибо.

Пэн Чжэнь пострадал главным образом, как утверждалось, из-за неприязни между ним и Цзян Цин. До 1965 г. никто из руководителей КПК не пресмыкался перед Цзян Цин, за исключением таких людей, как Кэ Цинши, Кан Шэн, Се Фучжи. И это, несмотря на то что Цзян Цин считала себя «первой леди». Пэн Чжэнь в те годы открыто называл Цзян Цин «ненормальной».

В ходе «культурной революции» Цзян Цин вместе с Линь Бяо расправились с Пэн Чжэнем. По личному приказу Линь Бяо, Пэн Чжэнь было отправлен в уезд Шансянь провинции Шэньси. Перед тем как он покинул Пекин, было составлено заключение по его делу, в котором он был назван «предателем». Пэн Чжэнь, как и Лу Динъи, как и Ян Шанкунь, отказался расписаться на заключении по своему делу.

Пэн Чжэня поселили в очень бедном районе, в глухой деревне, в тяжелых жилищных условиях. Он жил как простой крестьянин; сам обрабатывал свой приусадебный участок. Пэн Чжэнь жил там с женой и двумя детьми. Их сопровождала нянька. Пэн Чжэнь сам рубил хворост, сам таскал воду, при этом, зная о судьбе Тао Чжу, он полагал, что ему еще повезло.

Крестьяне звали его «старина Пэн», не зная, кто он такой. Он любил угощать соседей-крестьян пельменями. В его речи чувствовался выговор уроженца Шаньси. Привычка есть лук и чеснок помогла ему сохранить здоровье.

Его жена Чжан Цзецин «была освобождена от критики», ее перестали прорабатывать на собраниях и заставлять писать «самокритику». Более того, ей была предоставлена работа — должность секретаря комитета КПК уезда Шансянь по вопросам физкультуры и спорта. Это означало, что супругов разделили. С той поры Пэн Чжэнь в одиночку воспитывал детей: дочь Пэн Футянь и своего второго сына Пэн Фуяна.

Когда Дэн Сяопин в первый раз, в 1973 г., вернулся к руководящей деятельности, он намеревался добиться «освобождения Пэн Чжэня от критики», но этому помешала «четверка».

Только в 1978 г. перед поездкой Хуа Гофэна в Европу сын Пэн Чжэня переслал письмо своего отца в канцелярию Хуа Гофэна. От сотрудников канцелярии была получена расписка о том, что Хуа Гофэн получил письмо «товарища Пэн Чжэня».

Однако Пэн Чжэню пришлось долго ждать решения: его дело считалось относящимся к компетенции группы по особым делам (канцелярии ЦК КПК), находившейся тогда в ведении заместителя председателя ЦК КПК Ван Дунсина, и сотрудники упомянутой группы «были чрезвычайно серьезными и ответственными людьми».

Во время 3-го пленума ЦК КПК Чэнь Юнь предложил распустить группу ЦК КПК по особым делам, которая занималась тем, что именовалось «вытаскиванием на свет предателей и хватанием шпионов». Чэнь Юнь предложил, чтобы дела всех кадровых работников решались организационным отделом ЦК КПК. Эти предложения были приняты, и дело Пэн Чжэня решилось. Он получил возможность возвратиться в Пекин. [158]

Повышение роли возвращенцев в руководстве партией и государством: Ван Жэньчжун, Ху Яобан, Сун Жэньцюн, Уланьфу, Лю Ланьтао, Ван Чжэнь

3-й пленум ЦК КПК 11 — го созыва открыл возможность реабилитированным деятелям занять высокие посты в партийном и государственном аппарате либо еще прочнее утвердиться на них.

Ван Жэньчжун, который до «культурной революции» был первым секретарем горкома КПК Уханя и первым секретарем парткома провинции Хубэй, а также человеком, который открыто не подчинился указаниям «штаба» Мао Цзэдуна, за что и подвергся репрессиям в 1967 г., был теперь введен в политбюро ЦК КПК и назначен руководителем специального комитета Госсовета КНР по сельскому хозяйству. Ван Жэньчжун фактически заменил выдвиженца «культурной революции» Чэнь Юнгуя (секретаря парторганизации большой производственной бригады Дачжай) на посту руководителя работы в области сельского хозяйства в КНР. Ван Жэньчжун стал и заместителем премьера Госсовета КНР.

Ху Яобан, который во время «культурной революции» был снят с поста первого секретаря ЦК КСМК, был назначен заведующим отделом пропаганды ЦК КПК и занял вновь созданный пост заведующего секретариатом ЦК КПК. [159]

Сун Жэньцюн занял пост заведующего орготделом ЦК КПК. [160] Таким образом, ему, репрессированному в ходе «культурной революции», когда он был снят с поста первого секретаря бюро ЦК КПК по Северо-Восточному Китаю, было доверено пересматривать дела пострадавших при правлении Мао Цзэдуна.

Уланьфу, который до «культурной революции» был первым секретарем парткома АРВМ, стал фактически руководить работой постоянного комитета ВСНП, заменив Е Цзяньина, который, формально не теряя этого поста, был отодвинут в тень.

Уланьфу также занял пост заведующего отделом единого фронта ЦК КПК. С него были сняты обвинения в том, что он замышлял при поддержке СССР совершить переворот в АРВМ. Агентство Синьхуа сообщило, что Линь Бяо и «четверка» в начале 1968 г. под предлогом борьбы против «псевдореволюционеров» развернули кампанию преследований Уланьфу. Они использовали два анонимных письма, чтобы сфабриковать обвинения, в которых утверждалось, что Уланьфу и его помощники планировали создать в АРВМ новую революционную партию, которая бы «выдала АРВМ врагу», то есть СССР.

Бывший до «культурной революции» первым секретарем ЦК КПК по Северо-Западному Китаю Лю Ланьтао был назначен первым заместителем заведующего отделом единого фронта ЦК КПК и заведующим секретариатом всекитайского комитета НПКСК. [161]

Все более важную роль в руководстве Госсоветом КНР, ведая вопросами производства новейших вооружений, стал играть член политбюро ЦК КПК, заместитель премьера Госсовета КНР Ван Чжэнь. Он же рассматривался как преемник Хэ Луна на посту руководителя сильной военно-партийной фракции. Здесь можно еще раз отметить, что Дэн Сяопин опирался в первую очередь на две сильные фракции, состоявшие из военных и игравшие важную роль в руководстве делами партии и государства, то есть на фракции, лидерами которых традиционно выступали маршалы Лю Бочэн и Сюй Сянцянь, а также маршал Хэ Лун.

Положение Дэн Сяопина

В рассматриваемый период Дэн Сяопин, оставаясь одной из сильнейших фигур на китайской политической сцене, не был главным представителем возвращенцев в руководстве партии.

Оценки позиций Дэн Сяопина были разноречивыми. Вполне вероятно, что в Пекине намеренно доводили до западных специалистов по Китаю вводившую в заблуждение информацию. Например, один из западных китаеведов утверждал, что позиции Дэн Сяопина гораздо слабее, чем это могло показаться, и его могут свергнуть вновь, и на сей раз ему не удастся вернуться. [162] Другие специалисты считали, что Дэн Сяопин понимал, что до тех пор, пока в КНР с уважением будут относиться к «культурной революции», так называемые «левые», составлявшие главную оппозицию «его политике модернизации», будут продолжать представлять собой угрозу для него самого. При этом отмечалось, что на 3-м пленуме ЦК КПК 11 — го созыва призыв Дэн Сяопина подвергнуть переоценке «культурную революцию» был отклонен. В этих условиях Дэн Сяопин решил отложить решение этой проблемы, пока не наступит «подходящее время», а также говоря, что в этом деле «не следует спешить». На упомянутом пленуме было также решено прекратить чистку «левых», хотя многие из них все еще оставались на влиятельных постах, занимая которые они могли по-прежнему представлять угрозу для «политики Дэн Сяопина». [163]

Конечно, эти оценки были несколько односторонними. В них в большей степени принималась во внимание буква коммюнике 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва и несколько недооценивались реальные изменения в расстановке сил на политической арене. Дэн Сяопин тогда уже мог перевести борьбу против «левых» оппонентов в плоскость тактической игры, понимая, что в стратегическом плане его политика имеет реальные шансы на осуществление с течением времени.

Не случайно, будучи в США, Дэн Сяопин заявлял журналистам, что в Китае уже восстановлены принципы и политика, которые проводились перед «культурной революцией». [164]

Дэн Сяопин продолжал остро критиковать инертных партийных функционеров, которые тормозили проведение в жизнь его предложений, говоря следующее: «Бывают люди, которые занимают туалет, но ничего там не делают». [165] (Здесь содержался намек и на Мао Цзэдуна, который действительно, страдая запорами, проводил много времени в туалете. Кстати, в этом ему подражал Чжоу Эньлай. Такой намек был распространен в кругах функционеров КПК определенного направления еще до «культурной революции».)

Уже упоминалось о том, что Дэн Сяопин пользовался поддержкой некоторых фракций, состоявших из видных военачальников, в том числе поддержкой группы маршала Хэ Луна. Не случайным представляется тот факт,

Глава третья. От 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва…351 что заместитель начальника генштаба НОАК Ли Да, выступив со статьей, посвященной десятой годовщине со дня смерти Хэ Луна, несколько раз упомянул имя Дэн Сяопина. [166]

Газета «Нью-Йорк таймс», ссылаясь на мнения экспертов, сообщала, что Дэн Сяопин одержал решающую победу на 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва в декабре 1979 г.

Эта же газета поместила выдержки из выступления Дэн Сяопина 16 марта 1979 г. В выступлении говорилось: «Похоже на то, что я навлек на себя неприятности. Я никогда не скрывал своих взглядов. Однако за последние десять лет в партии выработалась дурная привычка, такая же зловредная, как и злокачественная опухоль. Дело в том, что сначала никто не возражает против какого-либо решения. Однако, как только что-то оказывается не так, какими бы незначительными ни были неполадки, они либо забрасывают камнями оступившихся, либо всаживают вам в спину нож, стараясь найти козла отпущения…

…Все говорят, что мы должны распустить организации, борющиеся за права человека, запретить людям критиковать партию и запретить расклеивать дацзыбао на «стене демократии». На мой взгляд, мы должны разрешить людям расклеивать дацзыбао…(Ибо, благодаря этому) мы сумеем не вызвать гнев народных масс…

Некоторые товарищи побывали однажды за границей. Они летали на громадных «Боингах-747», катались в шикарных американских автомобилях, спали на мягких матрасах в роскошных отелях и пробовали иностранные вина. Они думают, что они все знают и хотят заказывать то одно, то другое простым росчерком пера…

Я хочу, чтобы ни один человек не был убит или ранен. Но многие из нас сражались и раньше. Война помогла нам избавиться от злодеев и мошенников. Хотя мы насажали себе шишек и пролили кровь, мы можем сказать наконец, что мы победили». [167] Конечно, все эти высказывания Дэн Сяопина были рассчитаны, прежде всего, на американцев.

Реальные позиции Дэн Сяопина, с одной стороны, отражая в целом тенденции возвращения к активной деятельности старых партийных функционеров, усиливались. Это происходило постепенно. Так, после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва в печати был оправдан принцип: «Не важно, какого цвета кошка — черная или белая; лишь бы она ловила мышей. Именно это — показатель того, что кошка хорошая». В газетах говорилось, что заимствование западной технологии и методов управления — это «кошка, которая ловит мышей», а не тигр, который жрет людей, так что в этом нет ничего страшного. [168] Эти слова приписывались Дэн Сяопину, хотя на самом деле это старая сычуаньская пословица.

Возвращение к руководящей работе Чэнь Юня

В свое время, до «культурной революции», Чэнь Юнь был одним из пяти заместителей Мао Цзэдуна по партии, тогда как Дэн Сяопин был не заместителем председателя, а лишь генеральным секретарем ЦК КПК.

В 1979 г. Чэнь Юня стали упоминать как фигуру, не уступающую Чжоу Эньлаю. Бо Ибо, например, напоминал, что «товарищ Чэнь Юнь был ответственным за осуществление первого пятилетнего плана, особенно за 156 основных объектов, сооружавшихся с помощью СССР. В то время товарищ Чэнь Юнь выдвинул очень хорошую мысль о том, что следует внимательно изучать каждый из этих 156 объектов, о каждом докладывать в ЦК. Я тоже участвовал в составлении этих докладов. Товарищи Чжоу Эньлай и Чэнь Юнь неоднократно указывали, что нам следует должным образом учиться передовому опыту СССР, однако объекты, строящиеся с советской помощью, надо приспосабливать к реальной ситуации в нашей стране».

Далее Бо Ибо напоминал, что, когда обнаружилась ошибочность методов, применявшихся во время «великого скачка», «товарищ Чэнь Юнь предложил сузить фронт капитального строительства, привести его в соответствие с финансовой и материальной базой». [169]

С 4 по 22 января 1979 г. в Пекине под председательством Чэнь Юня заседала комиссия ЦК КПК по проверке дисциплины. Свою руководящую деятельность он начал с того, что предложил в дальнейшем на партийных форумах не аплодировать и тем более не вставать с мест при появлении руководителей. [170]

В начале 1979 г. появились сообщения о деятельности Чэнь Юня после смерти Мао Цзэдуна, особенно во время рабочего совещания в конце 1978 г. и на 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва. Сообщалось, в частности, что Чэнь Юнь заявил, что Лю Шаоци был «человеком, а не собакой». [171]

В первом номере журнала «Бэйцзин чжи чунь» за 1979 г. упоминалось, что Чэнь Юнь с 1935 г. являлся членом постоянного комитета политбюро ЦК КПК, в этом содержался намек на то, что Чэнь Юнь оставался старшим по положению лидером партии после ухода Мао Цзэдуна, Лю Шаоци, Чжоу Эньлая и Чжу Дэ. Прямо указывалось и на то, что с 1950 по 1962 г. Чэнь Юнь был «человеком номер пять» в КПК. До 1962 г. Чэнь Юнь исполнял обязанности премьера Госсовета КНР во время визитов Чжоу Эньлая в зарубежные страны. (Кстати, затем эти обязанности стал выполнять Дэн Сяопин. Таким образом, соперничество Дэн Сяопина с Чэнь Юнем, чему способствовал Мао Цзэдун, имело давнюю историю. Необходимо иметь в виду то, что Чэнь Юнь при жизни Мао Цзэдуна формально был выше по положению, чем Дэн Сяопин.) Чэнь Юнь был отстранен от этой работы только из-за интриг Чэнь Бода, Кан Шэна и других.

Подчеркивалось, что Чэнь Юнь занимался в партии организационной работой. И в то же время он являлся общепризнанным специалистом номер один по вопросам экономики; первый пятилетний план КНР был составлен после поездки Чэнь Юня в СССР.

В свое время Чэнь Юнь спас многих кадровых работников от рук Кан Шэна, который действовал «крайне левыми методами». После провала «великого скачка» Мао Цзэдуну пришлось лично просить Чэнь Юня исправить положение в экономике. Чэнь Юнь представил тогда соответствующие предложения в ЦК партии.

После смерти Мао Цзэдуна и устранения «четверки» Чэнь Юнь — единственный оставшийся в живых заместитель председателя ЦК КПК, избранный до «культурной революции», то есть на VIII съезде КПК. Он начал воз-. вращение на передовую линию, активно выступал с предложениями, стал «высоким советником» ЦК КПК. Общеизвестно, отмечал журнал «Бэйцзин чжи чунь», что нашлись такие, кто препятствовал проведению в жизнь предложения Хуа Гофэна о возвращении Чэнь Юня к руководству.

В начале рабочего совещания ЦК КПК в конце 1978 г. вопрос о возвращении Чэнь Юня «был не ясным». Однако Чэнь Юнь проявил железную волю и принципиальность. Врачи разрешили ему говорить на пленуме всего полчаса. Он выступал пять часов подряд. Это выступление было образцом откровенности. Он говорил: «Товарищ Мао Цзэдун — это не божество, а всего лишь человек; товарищ Пэн Дэхуай — это не дьявол; Лю Шаоци — это отнюдь не сатана, но человек, а вот Кан Шэн — это никак не человек, а просто исчадие ада. Если не решить такие вопросы, то не будет гарантии демократии в партии, и я (Чэнь Юнь) не вернусь к работе».

12 ноября 1978 г., выступая на заседании рабочего совещания ЦК КПК (в группе делегатов от Северо-Восточного Китая), Чэнь Юнь сказал, что «исправление ошибочных дел — это непременное условие достижения порядка и сплоченности и переноса тяжести работы на четыре модернизации. Необходимо немедленно пересмотреть такие дела, как дело о событиях на площади Тяньаньмэнь (в апреле 1976 г.), ложные или фальшивые дела Бо Ибо и других, известные под общим наименованием «дело 61 человека»; пересмотреть вопрос о Пэн Дэхуае, о Тао Чжу, вопрос о Ян Шанкуне и вопрос о ряде массовых организаций (например, об уханьской массовой организации «миллион героев», которая сопротивлялась действиям ГКР при ЦК КПК). Если не реабилитировать всех, о ком идет речь в этих «делах», то нельзя приобрести доверие партии и народа».

Сообщалось, что Чэнь Юнь одержал победу, а фракция тех, кто выступал «в поддержку всего, что говорил Мао Цзэдун», потерпела поражение. [172]

Отсюда следовало, что Мао Цзэдун к концу своей жизни лишился доверия и членов партии и населения КНР из-за репрессий. Возвращенцы выступали под лозунгом восстановления справедливости, осуждения репрессий, осуществлявшихся приверженцами Мао Цзэдуна.

Можно вспомнить и о том, что во время 3-го пленума ЦК КПК именно Чэнь Юнь предложил распустить «группы ЦК КПК по особым делам», которые занимались тем, что именовалось «вытаскиванием на свет предателей и хватанием спецагентов». При этом под «предателями» имели в виду тех, кто якобы работал в пользу партии Гоминьдан Китая, а под «спецагентами» — тех, кто якобы шпионил в пользу СССР. Упомянутые «группы по особым делам» ЦК КПК, находившиеся до того времени в ведении Ван Дунсина, ведали «делами» функционеров, занимавших в партии очень высокое положение. До решения об их роспуске Ван Дунсин не позволял никому знакомиться с этими делами. Ликвидация этих групп открывала возможность реально осуществить их реабилитацию.

Чэнь Юнь предложил, чтобы дела всех кадровых работников решались организационным отделом ЦК КПК, кстати поставленным в результате 3-го пленума ЦК КПК под руководство Сун Жэньцюна, который, как и Чэнь Юнь, принадлежал к группе участников совещания от Северо-Восточного Китая.

В целом нужно сказать, что Чэнь Юнь занял в тот момент в партийной иерархии ведущее положение, фактически не уступая никому из лидеров партии, ни формально первому лицу в партии, председателю ее ЦК Хуа Гофэну, ни реальному лидеру — Дэн Сяопину. Очевидно, что руководство партии тогда складывалось из нескольких частей. В партии не было одной фигуры, которая сосредоточила в своих руках абсолютную власть.

В мировой печати стали в то время распространяться слухи о соперничестве Чэнь Юня и Дэн Сяопина. Так, со ссылкой на тайваньские источники, говорилось о том, что во время 3-го пленума Чэнь Юнь критиковал Дэн Сяопина. Одновременно появились сведения о том, что в пекинских дацзыбао в конце марта 1979 г. Дэн Сяопина критиковали за то, что он «продал душу империализму». [173]

Трудно судить о достоверности этих сообщений. Очевидно, что они отражали некоторые тенденции, возможно, основывались на каких-то фактах, но вероятно и то, что это были целенаправленные сообщения, рассчитанные на то, чтобы посеять рознь в стане руководителей партии. Можно лишь отметить, что Чэнь Юнь и Дэн Сяопин принадлежали к разным фракциям в руководстве КПК. В первой половине 1960-х гг. уход в тень Чэнь Юня совпал с выдвижением на передний план Дэн Сяопина.

Отход от установок «культурной революции» в области руководства экономикой

Вопрос о «культурной революции», ее оценке и роли в истории КПК и КНР постоянно присутствовал не только при обсуждении проблем, касавшихся реабилитации тех или иных политических деятелей и при осуждении организаторов и активных участников акций времен «культурной революции», но и при заполнявших идеологическую жизнь в начале 1979 г. дискуссиях по политическим и иным вопросам.

Прежде всего, это касалось проблем экономического характера, а точнее, некоторых вопросов, которые были связаны с методами управления экономикой страны. Был полностью реабилитирован курс на урегулирование, проводившийся в 1961–1964 гг., разработанный под руководством Ли Фучуня и одобренный Чжоу Эньлаем и Чэнь Юнем. [174] Предполагалось снизить темпы развития тяжелой промышленности, в том числе металлургической, чтобы обеспечить пропорциональное развитие экономики в целом. [175] Говорилось, что «нехватка электроэнергии стала уже общей проблемой». [176] Призывали к сокращению масштабов капитального строительства. [177]

В области промышленности была заметна углублявшаяся тенденция отказа от следования по пути Дацина, пропагандировавшегося особенно в ходе «культурной революции». В январе 1979 г. заместитель премьера Госсовета КНР Ван Чжэнь предложил, чтобы руководители оборонной и других отраслей промышленности действовали по примеру министерства водного хозяйства и энергетики, которое решило отменить намечавшиеся на 1979 г. отраслевые совещания по «учебе у Дацина». [178] Появились заявления об опасности поспешного и излишне крупного, масштабного планирования. [179]

В начале апреля 1979 г. провинциальные парткомы стали принимать решения об усилении политической работы в современных условиях. В документах говорилось, что «если акцентировать внимание на экономических формах управления производством и ослабить идеологическую и политическую работу, то можно столкнуться с немалыми трудностями, а это очень опасно». [180] Таким путем парткомы защищались от обвинений в «чрезмерном» внимании к вопросам экономики.

В промышленности было восстановлено звание «герой труда», которым награждались до «культурной революции» передовики производства, подвергавшиеся преследованиям во время «культурной революции». Все они были реабилитированы, и им были возвращены звания «героев труда». [181]

Происходило восстановление «доброго имени» политики, которая проводилась, в частности, в области науки и техники до «культурной революции». Появились утверждения о том, что Линь Бяо и «четверка» называли всекитайское рабочее совещание по вопросам науки и техники в Гуанчжоу в 1962 г. (на этом совещании выступал Чжоу Эньлай) «черным совещанием». Такой подход Линь Бяо и «четверки» характеризовался как «интрига». [182]

17 мая 1979 г. Хуа Гофэн объявил о «планах урегулирования, перестройки, упорядочения и подъема китайской экономики». [183]

16 мая 1979 г. председатель Госплана КНР, заместитель премьера Госсовета КНР Юй Цюли заявил: «ЦК партии, всесторонне проанализировав положение в экономике, определил, что главной задачей экономической работы в предстоящий период является урегулирование, перестройка и упорядочение с целью перевода народного хозяйства на рельсы длительного, пропорционального и быстрого развития». Он призвал к первостепенному развитию легкой и текстильной промышленности. [184]

Таким образом, речь шла о том, чтобы вместо нереальных планов модернизации к 2000 г. заняться в течение нескольких лет «урегулированием», наведением порядка в экономике, постараться вывести ее из бедственного положения, в которое она пришла в годы «культурной революции», прежде чем строить планы ее дальнейшего развития.

Поднимался вопрос о необходимости ликвидации создавшихся в экономике страны диспропорций. При этом предлагалось выделять больше средств на развитие сельского хозяйства и легкой промышленности. Отмечалось, что на протяжении длительного времени в сельское хозяйство направлялось лишь около десяти процентов общих государственных ассигнований. [185]

Предполагалось расширять отрасли легкой промышленности, на которую в течение 30-летнего периода отпускалось ежегодно в среднем лишь 2,04 % всех ассигнований. В последние два года этот показатель снизился до 2 %. [186]

Можно предположить, что на протяжении некоторого периода времени Хуа Гофэн пытался не допустить возвращения в руководящую группу Дэн Сяопина, но выступал за то, чтобы в руководство возвратился Чэнь Юнь. Возможно также, что Дэн Сяопин ратовал за осуществление модернизации, в то время как Чэнь Юнь предпочитал сначала создать основу для модернизации путем осуществления политики урегулирования в сфере экономики страны.

Вопрос о сельском хозяйстве и «культурная революция»

Большое внимание уделялось вопросам, связанным с управлением сельским хозяйством. Очевидно, положение крестьянства, деревни, состояние сельского хозяйства было настолько тревожным, что уйти от обсуждения целого ряда практических вопросов было невозможно. К этому следует добавить то обстоятельство, что в деревне некоторые лозунги и установки, выдвигавшиеся при Мао Цзэдуне, находили поддержку среди части сельского населения. У возвращенцев возникла необходимость критиковать прежнюю политику, прежних руководителей, осуждая, прежде всего, методы, которыми они пользовались, находясь у власти.

Например, в центральной печати появились утверждения, что «в последние годы существовала система, при которой в деревне отбирали столько продуктов сельского хозяйства, сколько крестьянам удавалось их произвести». [185]

Признавалось, что падение сельскохозяйственного производства происходило в КНР дважды: в 1958 г., когда «распространились поветрие коммунизации и уравниловка», и во второй раз, когда «в последние годы под воздействием Линь Бяо и «четверки» в деревне «рубили хвост капитализму», пропагандировался «переход к коммунизму в условиях бедности». При этом подчеркивалось, что Линь Бяо и «четверка» «на самом деле критиковали социализм, называя его капитализмом». В этой связи делались такие выводы: «Отныне не следует в широких масштабах критиковать так называемые капитализм и ревизионизм». [187] В провинциальной печати, в частности в газете «Юньнань жибао», критике подвергли лозунг, который приписывали «четверке»: «В бедности радость, в бедности почет». Эта критика сопровождалась призывами «окончательно отмежеваться от антимарксистского псевдосоциализма, приравнивающего понятие “благосостояние” к понятию “капитализм”». [189]

На местах предпринимались попытки на практике пересмотреть политику в деревне. Например, партком провинции Шэньси, где положение в сельском хозяйстве было очень трудным, принял в начале 1979 г. решение, которым крестьянам давалось право самим решать, оставлять ли в качестве основной хозрасчетной единицы большую производственную бригаду или считать ею малую производственную бригаду. [190]

В некоторых районах провинций Сычуань и Гуйчжоу началась выборочная реабилитация крестьян, которые пострадали во время «культурной революции». Речь шла, в частности, о восстановлении доброго имени и о возвращении конфискованного имущества тем зажиточным крестьянам, которые в период «культурной революции» были названы «капиталистическими выкормышами» и «новорожденными богатеями». [191]

Необходимость особого внимания к проблемам деревни вызывалась тем, что эти проблемы были связаны и с процессом пересмотра дел, накопившихся за время правления Мао Цзэдуна, особенно за годы «культурной революции». Признавалось, что в руководящих звеньях парткомов уездов и других административных единиц «существуют нестабильность и отсутствие сплоченности». Одной из причин такого положения называлось «наличие определенного слоя лиц, которые до сих пор не признают ошибки и не желают исправлять их; порой серьезные ошибки, совершенные под идейным воздействием Линь Бяо и «четверки». [192]

Частыми стали выступления против «уравниловки в системе распределения в сельском хозяйстве». [193]

Широкая кампания критики политики, по сути дела, Мао Цзэдуна в области сельского хозяйства и пропаганды новых подходов к этой политике была развернута в КНР после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва, по следам решений по вопросу о сельском хозяйстве, принятых на этом пленуме. Эти решения виделись как призванные «улучшить условия жизни крестьян». Они характеризовались как «справедливая политика» в отношении крестьян. В этой связи предлагалось «положить конец всем преследованиям в отношении социалистических методов сельскохозяйственного производства и работников сельского хозяйства, ибо эти преследования ставят под угрозу быстрое развитие сельскохозяйственного производства». Центральная печать заявляла, что «необходимо оградить интересы 700 миллионов китайских крестьян и обеспечить им демократические права… Мы должны решительно наказать горстку классовых врагов, совершающих акты угнетения (в отношении крестьян). Мы должны исправить ошибки прошлого и отказаться от неправильных суждений. Широкие массы должны пользоваться демократическими правами». [194]

Судя по сообщениям печати, на 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва вопросы, касавшиеся сельского хозяйства, ставились очень остро; прямо говорилось о том, что при Мао Цзэдуне сельское хозяйство зашло в тупик и прежними методами исправить положение невозможно. В то же время конкретной и четкой программы действий разработано не было. Поэтому на местах выборочно предпринимались различные действия, разнохарактерные акции. Однако в то же время ощущалось, что, во всяком случае в первой половине 1979 г., призывы критиковать старое и развивать нечто новое большей частью оставались призывами; они были частью внутрипартийной борьбы, борьбы внутри верхушки политического режима, борьбы за власть между группировками, но они не стали четкой, научно обоснованной и практической политикой партии и государства в деревне.

Конечно, появлялись заявления общетеоретического характера. Например, о том, что отныне «крупномасштабная классовая борьба в основном завершена».

Это был полушаг, ибо тут присутствовало и намерение если не отказаться от классовой борьбы, то ее существенно ограничить, и оговорки, позволявшие, в случае необходимости, снова разворачивать кампании классовой борьбы. Это было также характерно и для положения в стране, которое, если исходить из интересов нации, требовало отказа от классовой борьбы, и для положения в руководстве, в партийной номенклатуре, которая в весьма значительной своей части никак не могла сразу отказаться от основ своей деятельности на протяжении десятилетий и вообще от основ своей власти в стране.

В этой связи призывали не допускать повторения «левых» уклонов, уважать коллективную собственность в сельском хозяйстве, не допускать «перехода в условиях бедности» от одной формы собственности к другой, преодолевать уравниловку и не допускать критику принципа распределения по труду как проявление «капитализма». [195]

Это были первые результаты деятельности возвращенца Ван Жэньчжуна, который сменил на посту руководителя работы в области сельского хозяйства выдвиженца Чэнь Юнгуя.

Уравниловка в период правления Мао Цзэдуна, особенно во время «культурной революции», выражалась, в частности, в том, что в партийно-административном приказном порядке доходы крестьян ограничивались определенной суммой. В провинции Хубэй годовой доход крестьянина не должен был превышать 120 юаней; превышение считалось «капитализмом». [196]

Возвращенцы стремились добиться, чтобы упомянутые ограничения снимались, чтобы исчезала боязнь того, что крестьянин может заработать гораздо больше, чем раньше.

Новые подходы выражались в призывах учитывать материальные интересы крестьян, преодолевать уравниловку, производить оплату труда по его количеству и качеству, разрешать членам сельских народных коммун использовать участки земли, находившиеся в их личном пользовании, вести домашнее подсобное хозяйство и заниматься рыночной торговлей. [197]

Ван Жэньчжун проводил совещания в ряде провинций. На таких совещаниях, например в провинции Шэньси [198], отмечалось, что во время «культурной революции» производство зерна в провинции «если не падало, то все же не росло». При этом спрашивали: «Почему и по сей день не решен подобающим образом вопрос о курсе «сельское хозяйство — основа» применительно к самым разным отраслям хозяйства страны, включая и само сельское хозяйство, хотя о самом этом курсе кричат много лет?» [199] Задавать такие вопросы было, конечно, много легче, чем найти ответ на них.

Хотя сама постановка вопросов свидетельствовала о недовольстве прежней политикой; возможно, таким образом готовилась почва для осуждения в принципе политики Мао Цзэдуна по отношению к крестьянам, к деревне, к сельскому хозяйству. Возможно также, что эти вопросы отражали противоречия в руководстве КПК по вопросу о том, кто должен получить больший и скорейший выигрыш от предполагавшегося развития экономики — горожане или крестьяне, какие отрасли хозяйства должны быть поставлены на службу сельскому хозяйству и т. д.

Приходилось признавать, что именно в сельском хозяйстве, в деревне в сознании людей были особенно сильными «крайне левое или ультралевое вмешательство “четверки”». [200] Иными словами, признавалось, что политика «четверки», собственно политика Мао Цзэдуна, была довольно популярна у части крестьян.

Политика Мао Цзэдуна, возможно, позволяла как-то, на самом низком уровне, поддерживать существование тех десятков, если не сотен, миллионов крестьян, которые выступали за уравнительное распределение, будучи обременены большими семьями, больными и слабыми родственниками и т. п. Однако политика Мао Цзэдуна не давала сельскому хозяйству возможности двигаться веред. В этой связи становились понятными заявления в печати о том, что «в течение последних двадцати лет, особенно в период «культурной революции», темпы роста сельскохозяйственного производства снизились (речь шла о провинции Чжэцзян. — Ю.Г.). В 1974–1976 гг. провинция недополучила 3 миллиона тонн зерна». Этот период сопоставлялся с «восьмилетним периодом восстановления и первой пятилетки в КНР», когда производство сельскохозяйственной продукции в той же провинции Чжэцзян ежегодно увеличивалось в среднем на 7,5 %. [201]

Прежние методы руководства сельским хозяйством отрицались. В провинции Шаньдун, например, утверждали, что не следует посылать в деревню так называемые «рабочие отряды», так как они «не способствуют единому руководству на местах, нарушают суверенитет производственных бригад, добиваясь выполнения производственных задач текущего года, не считаясь с проблемой себестоимости». [202]

В деревнях стала появляться, с благословения центра, такая форма организации работы, как использование подрядов на производство тех или иных работ «производственными группами», иначе именуемыми звеньями, а также система индивидуальной ответственности за уход за полями. В этом была видна рука опытных руководителей, которые в свое время уже выводили страну из разрухи после «великого скачка». Чэнь Юнь в свое время предлагал там, где без этого не обойтись, вернуться к опоре на личную заинтересованность крестьянской семьи или отдельного крестьянина. Собственно говоря, подрядная система, выдача подрядов «производственным группам» или система индивидуальной ответственности за уход за полями и были воплощением в новых условиях предложений, выдвигавшихся Чэнь Юнем в начале 1960-х гг.

Как и при всякой такого рода кампании в КНР на местах при этом шли дальше центра. Например, пытались осуществлять на уровне таких «производственных групп» хозрасчет, фактически в качестве хозяйственных основных единиц пытались опираться на крестьянские дворы. В центральной печати это было названо тогда ошибочной тенденцией. Газеты высказывались против «распределения производства по дворам, против распределения полей для единоличной работы». В этой связи говорилось, что «система индивидуальной ответственности, когда те или иные лица отвечают за уход за полями или проведение тех или иных работ, а такие важные сельскохозяйственные работы, как вспашка, сев и сбор урожая, по-прежнему осуществляются коллективно, отнюдь не означает единоличной работы». [203]

Во всяком случае, определенный упор наличную заинтересованность крестьянина и крестьянской семьи явился основным отличием новых подходов к организации труда в деревне.

Пересматривалось и отношение к опыту Дачжая, к лозунгу «Учиться у Дачжая». Делалось это, правда, осторожно. Утверждалось, что «основной опыт» Дачжая в прошлом пропагандировался «правильно» и этот опыт обещали пропагандировать и впредь. В то же время признавалось, что у опыта есть стороны, пропаганда которых была «неправильной».

В противовес Дачжаю начали пропагандировать опыт других производственных бригад. Например, сообщалось о большой производственной бригаде Янтань уезда Цюйво провинции Шаньси, которая еще в начале 1960-х гг. взяла курс на «сочетание политики, управления и техники», проявившийся во введении строгого учета, в выработке норм при выполнении тех или иных сельскохозяйственных работ. В период «культурной революции» практика работы этой бригады была названа «антипартийной» и «антисоциалистической». Даже в 1977 г. провинциальный партком продолжал рассматривать эту практику как противоречащую «опыту Дачжая». После 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва практика этой бригады была признана «правильной». [204]

Сообщалось, что в 1979 г. в КНР возобновили работу 30 тысяч колхозных рынков. [205]

Весной 1979 г. подчеркивался тезис о том, что модернизация сельского хозяйства в стране должна быть модернизацией «китайского типа». [206] Основной смысл этого заявления состоял не в противопоставлении китайского иностранному, а в том, чтобы осудить невнимание к специфическим особенностям китайского сельского хозяйства, которое проявлялось в годы «культурной революции»; иными словами, за этим лозунгом стоял призыв ориентироваться на реалии сельского хозяйства в КНР.

В общем контексте столкновения политических сил, расходившихся в вопросе об оценке курса, предложенного Мао Цзэдуном, можно рассматривать, как представляется, и выступления защитников «пути Дачжая». Например, 15 мая 1979 г. радиостанция провинции Хунань передала комментарий под заголовком: «Необходимо по-прежнему твердо следовать курсом учебы в сельском хозяйстве у Дачжая». Авторы комментария напоминали о том, что сам лозунг «Учиться у Дачжая» был выдвинут лично Мао Цзэдуном в 1964 г., а Чжоу Эньлай трижды посетил Дачжай и сформулировал его «основной опыт». Этот опыт сводился к следующим положениям: «твердо следовать принципу «политика — командная сила», ставить идеи Мао Цзэдуна на первый план, следовать революционному духу опоры на собственные силы и упорного труда, проводить в жизнь коммунистический стиль любви к государству и коллективу». Радиостанция также заявила, что «односторонность» в пропаганде учебы у Дачжая была связана с «вмешательством» со стороны Линь Бяо и «четверки». «Следует ли продолжать учебу у Дачжая после того, как партия приняла решение о переносе тяжести работы (на модернизацию)? Мы отвечаем — да», — заявила радиостанция.

Выдвиженцы «культурной революции» использовали при защите своих позиций некоторые объективные обстоятельства, в частности тот факт, что избыток рабочей силы в деревне и нехватка пахотной земли в ряде провинций КНР серьезно мешают механизации сельского хозяйства и препятствуют осуществлению принципа платы крестьянам по труду.

Например, в округе Сянтань провинции Хунань (на родине Мао Цзэдуна, где в течение ряда лет сельским хозяйством руководил Хуа Гофэн), несмотря на то что там есть и буйволы, и трактора, крестьяне нередко пашут на себе. На полях можно встретить группы из трех — пяти крестьян, которые по непролазной грязи тянут за собой плуги. Местные руководители объяснили корреспонденту газеты «Жэньминь жибао», что это вызвано тем, что в округе имеется значительный избыток рабочей силы; в среднем он составляет около 20 % всего работоспособного населения. Стремясь хотя бы как-нибудь решить эту проблему, а также занять крестьян работой, местные руководители прибегают к осуществлению так называемой «местной политики», то есть к действующим только в данной местности установкам в сфере сельского хозяйства. Они включают в себя выход крестьян на работу по очереди или по жребию, отмену системы норм выработки, отстранение от труда на полях женщин.

В этом уезде нехватка земли является чрезвычайно острой. В уезде Линчи, входящем в указанный округ, в среднем на одного жителя приходится семь-восемь фэней земли, а в некоторых коммунах уезда — даже по два-три фэня. [207] (Фэнь — китайская мера площади, равная одной стопятидесятой части гектара, или десятой части му; му — одна пятнадцатая часть гектара.)

В области здравоохранения предпринимались попытки ликвидировать введенную во время «культурной революции» и пропагандировавшуюся тогда систему «кооперативного лечения» и систему «босоногих врачей».

Министр здравоохранения КНР Цзян Цичжэнь публично защищал существовавшую в то время систему здравоохранения. Он считал «ошибочной» критику этой системы со стороны «некоторых товарищей». [208]

Думается, что в принципе безоговорочная защита системы «босоногих врачей», конечно же, уходила в прошлое. Однако сама жизнь, ее реалии вынуждали руководителей сохранять, по крайней мере на время, существовавшую систему, так как замены ей тогда еще не было. Другое дело, что, очевидно, в повестку дня настойчиво выдвигался вопрос о том, чтобы государство взяло на себя расходы на здравоохранение для крестьян, пусть даже частично. В этом проявлялось также негативное отношение к политике в отношении масс населения, пропагандировавшейся и осуществлявшейся во время «культурной революции».

Политика в отношении интеллигенции

В 1979 г. появились решительные заявления о новой политике партии и государства по отношению к интеллигенции. При этом подчеркивалось, что эта политика противопоставлена тому, что творилось во время «культурной революции». [209]

Появились утверждения о том, что ныне неприменим прежний лозунг «сплачиваться, воспитывать и преобразовывать» по отношению к интеллигенции. Этот лозунг был сочтен оскорбительным для нее. Напоминали, что в начале 1979 г. численность интеллигенции составляла 25 миллионов человек. Она более чем на 90 % состояла из людей среднего и молодого поколения, воспитанных в годы КНР. Таким образом, старых интеллигентов к тому времени осталось около двух миллионов человек на весь Китай.

В то же время утверждалось, что и та часть интеллигенции, которая вышла из прежнего общества, к 1979 г. прошла «необходимое воспитание и преобразование». «Ныне подавляющая часть интеллигенции является составной частью рабочего класса, и к ней следует относиться соответствующим образом, всячески развивая ее активность. В частности, следует продолжать пересмотр старых дел, не считая препятствием этому перенос тяжести работы в область модернизации». Предлагалось «доверять интеллигенции… Назначать наиболее энергичных и способных партийных и беспартийных интеллигентов, имеющих хорошие связи с массами, на различные руководящие посты, добиваться того, чтобы образованные кадры, разбирающиеся в технике и в вопросах управления, постепенно стали составлять 20, 50 и даже 70 % руководителей учреждений и предприятий. Кроме того, нужно принимать наиболее сознательную интеллигенцию в КПК, не оглядываясь при этом на ее социальное происхождение. Главным критерием следует считать политическое поведение самого принимаемого в партию». [210]

Ясно, что все упомянутые установки были частью линии, которую проводили руководители КПК. Они демонстрировали новый подход к интеллигенции, упирая на то, что он полностью отличается от подхода времен правления Мао Цзэдуна. В то же время на практике изменения в отношении к интеллигенции были в рассматриваемый период небольшими, а сама интеллигенция была так напугана «культурной революцией», что не доверяла лозунгам и призывам руководства.

Возвращенцы пытались убедить интеллигенцию в том, что установки периода «культурной революции» упразднены. Проводились совещания писателей, деятелей искусств, на которых выступали Чжоу Ян и другие люди, возглавлявшие работу в этой области до «культурной революции» и реабилитированные только в 1978 г. Восстанавливались в правах, правда в ограниченном виде, такие понятия, как «человечность», «гуманизм», которые во время «культурной революции» были названы «буржуазными» и «ревизионистскими». [211]

Осуждение политики периода «культурной революции» в национальном вопросе

Руководителям партии приходилось признавать, что в предшествующий период фактическое неравенство между внутренними и окраинными районами страны не только не уменьшилось, но «в некоторых отношениях стало по сравнению с прошлым еще более разительным». Например, на одну треть были сокращены государственные ассигнования национальным районам. В период «культурной революции» в районах нацменьшинств произошел спад производства зерновых и уменьшилось поголовье скота, что повлекло снижение общего уровня жизни населения. Все это сопровождалось массовыми репрессиями, попранием национальной культуры и обычаев малочисленных народов [212], ликвидацией ряда автономных округов и уездов. [213]

Появились признания того, что в годы правления Мао Цзэдуна «четверка» «устанавливала феодально-фашистскую диктатуру в районах проживания национальных меньшинств», «отрицала теоретически само существование этого вопроса» о национальных меньшинствах. [214]

Очевидно, что обстановка в этих районах была тревожной, у местного населения накопилось недовольство политикой Мао Цзэдуна. В то же время, в 1979 г., дело ограничивалось лишь осуждением этой политики, которую к тому же пытались приписать лишь «четверке». Термины были резкими: «феодально-фашистская диктатура». Однако ничего для изменения положения не предпринимали. Новая политика по национальному вопросу в начале 1979 г. еще не существовала. Более того, в Пекине были вынуждены одновременно с «лозунговой» критикой прежних действий руководства выступать против настроений в пользу освобождения от угнетения со стороны ханьцев, проявлявшихся в районах, где проживали национальные меньшинства. Внешне это выглядело как изложение научных дискуссий о национальных войнах в древней истории Китая.

Например, появилась статья о «выдающемся национальном герое нашей страны» Юе Фэе, суть которой сводилась к толкованию тезиса Мао Цзэдуна о «внешнем национальном угнетении». Вполне возможно, что представители национальных меньшинств попытались поднять вопрос о том, что при «четверке» существовала своеобразная форма «внешнего национального угнетения», угнетения малочисленных национальностей в КНР со стороны ханьцев.

Пекину пришлось разъяснять, что понятие «внешнего национального угнетения» «целиком верно лишь применительно к агрессии капиталистических и империалистических держав против Китая, но абсолютно неприменимо к внутренним национальным войнам». В статье говорилось: «Поскольку чжурчжэни относились к одной из наций Китая, постольку их агрессия против ханьской династии Сун является примером внутренних национальных противоречий и борьбы». В данном случае предлагалось считать, что чжурчжэни вели «несправедливую» «внутреннюю национальную войну». Предлагалось при этом обязательно проводить грань между чжурчжэньскими правителями и народом, подвергавшимся угнетению и не заинтересованным в завоевательных походах». [215]

Можно вспомнить, что Юэ Фэй был одним из любимых исторических деятелей Мао Цзэдуна, очевидно, не в малой степени в силу того, что он считал главной угрозой для Китая якобы существовавшую угрозу с севера, со стороны России.

С 22 мая по 7 июня 1979 г. продолжалось первое расширенное заседание государственного комитета по делам национальностей. Председатель комитета Ян Цзинжэнь подчеркивал, что лидеры КПК «внимательно» относились к национальному вопросу, к требованиям национальных меньшинств. В этой связи он отметил, что, хотя национальные меньшинства составляют лишь 6 % населения страны, территория, на которой они проживают, это 50–60 % земель КНР. Это означает, что ханьцы, составляющие 94 % населения, проживают на площади, занимающей лишь 40–50 % ее территории, и располагают пахотными землями в размере одного с небольшим му на человека. Одновременно Ян Цзинжэнь заявил, что нацменьшинства добились успехов в экономическом и общественном развитии благодаря помощи «ханьского старшего брата». Он осудил «четверку» за отрицание существования национального вопроса при социализме. [216]

Член политбюро ЦК КПК Уланьфу 3 июня 1979 г. во время встречи с участниками заседания государственного комитета по делам национальностей отметил важность обеспечения единства нацменьшинств, что является «как важным экономическим вопросом, так и важным политическим оборонным вопросом». В то же время Уланьфу констатировал, что кое-кто в КНР фактически не признает равноправия наций. [217]

На этом заседании слышались заявления о том, что «преодоление великоханьского шовинизма является ключевым моментом урегулирования национальных взаимоотношений, укрепления единства родины». [218]

Характерной чертой обстановки в то время было то, что в ряде провинций, например в провинции Юньнань, «до сих пор есть люди, которые не осмеливаются говорить о национальной политике, обсуждать вопросы, связанные с национальной политикой, боятся исправлять ошибки, допущенные в работе по национальному вопросу». [219]

Практический политический смысл таких дискуссий состоял, главным образом в том, чтобы предупредить нацменьшинства: Пекин не намерен допускать расширения их автономии, национальных прав, что он согласен лишь на словах обсудить действия, предпринимавшиеся во время «культурной революции», согласен посочувствовать малочисленным национальностям, но считает все их потенциальные выступления в борьбе за свою автономию и тем более независимость, «несправедливыми», а их самих навеки относящимися к одной из «китайских наций» или той или иной составной частью китайской нации.

Пересмотр отношения к «правым элементам»

Большое место в политической и идеологической борьбе занимали вопросы, касавшиеся конкретных установок партии в годы правления Мао Цзэдуна.

После 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва понятие пересмотра дел было расширено на весь период пребывания Мао Цзэдуна у власти. Был пересмотрен в принципе вопрос об отношении к тем, кого называли «правыми элементами» в 1950-х гг. ЦК КПК дал указание парткомам провести работу с целью пересмотра «ошибок, проявившихся в неправильном причислении тех или иных лиц к категории «правых элементов». Эту работу рекомендовалось вести энергично, ускоренными темпами. Утверждалось, что «пересмотр ошибок отстает от темпов работы в других областях». ЦК КПК подчеркивал, что такой пересмотр ошибок «не означает «правого уклона», «пересмотра в интересах правых» или «отрицания собственных действий». [220]

Таким образом, открывалась возможность пересмотреть подавляющее большинство дел, которые были созданы в 1957 г. в ходе кампании борьбы «против правых». В то же время руководство партии предупреждало, что реабилитируемые не имеют права осуждать действия нынешнего руководства КПК или осуждать прежнюю политику партии в принципе, не имеют права заявлять, что нынешним руководителям приходится «отрицать свои же собственные действия» в прошлом. Половинчатость в этих решениях сквозила точно так же, как и во всей деятельности руководства КПК в рассматриваемый период. На практике такая работа была развернута, естественно, прежде всего, среди интеллигенции. Например, в одном только Пекинском университете к 19 февраля 1979 г. были реабилитированы 450 человек, «ошибочно причисленных к правым элементам в 1957 г.». [221]

Пересмотр отношения к национальной буржуазии

Руководители КПК были заинтересованы в привлечении на свою сторону симпатий национальной буржуазии и китайцев, проживавших за границей и владевших капиталами. С этой целью был проведен ряд мероприятий, направленных на восстановление работы того, что именовалось единым фронтом демократических партий и организаций; было пересмотрено отношение к национальной буржуазии, существовавшее во время «культурной революции». [222]

Известно, что до 1979 г. социальное происхождение человека определялось в КНР «по наследству»; иначе говоря, и дети, и даже люди, состоявшие в косвенном родстве, причислялись, например, к категории «выходцев из эксплуататорских классов», если их родители или родители их родителей были в свое время теми, кого именовали эксплуататорами. Такое положение было отменено в начале 1979 г. В КНР началась тогда кампания исправления создавшегося положения, когда в стране за годы правления Мао Цзэдуна численность так называемых «эксплуататорских классов» не только не уменьшилась, но даже росла.

Эта кампания приняла широкие масштабы. В одном лишь уезде Чаосянь провинции Аньхой органы общественной безопасности решали вопрос о социальной принадлежности человека (кстати, можно отметить, что вопросами внутренней безопасности в партии много лет занималось подразделение, которое именовалось социальным отделом ЦК КПК), сняло «ошибочное обвинение» с 707 человек, на которых «в свое время был нацеплен ярлык принадлежности к «четвертой категории», к лицам, у которых в документах в графе «социальное происхождение» указывалось, что они «выходцы из эксплуататорских классов».

Отметим, что число лиц, отнесенных к данной категории, расширилось во время «культурной революции», когда проводилась специальная работа по отнесению к «выходцам из эксплуататорских классов» тех, кому в свое время по разным причинам удалось избежать этого. «Культурная революция» искусственным путем порождала так называемых «представителей эксплуататорских классов». Мао Цзэдун считал необходимым веч-1 но сохранять внутри страны таких «представителей эксплуататорских классов», чтобы всегда иметь «живой объект» бескомпромиссной классовой борьбы.

Первый секретарь упомянутого уездного парткома лично руководил проверкой состояния дел при определении заново социального происхождения. В результате установили, что во многих местах была широко распространена «передача по наследству» указанного ярлыка — от деда к отцу, от отца к сыну, от дяди к племяннику и т. д. Указывалось, что аналогичная проверка проводилась, в частности, и в провинции Хунань. [223]

С 22 по 24 января 1979 г. отдел единого фронта ЦК КПК провел в Пекине собеседование по вопросам, касавшимся политики в отношении национальной буржуазии. На собеседовании выступил член политбюро ЦК КПК, заведующий отделом единого фронта ЦК КПК Уланьфу. Он сказал, что метод выкупа у буржуазии ее предприятий одобряется руководством партии. Он заявил, что политика, которую проводили во время «культурной революции» в отношении национальной буржуазии, осуждена. Эта политика приписывалась Линь Бяо и «четверке». Уланьфу говорил, что Линь Бяо и «четверка» «декларировали» «всестороннюю диктатуру», «жестоко преследовали промышленников и торговцев, принадлежащих к национальной буржуазии».

Уланьфу разъяснил, что руководители КПК считают прежнюю политику ошибочной и намерены снять все клеветнические обвинения, выдвинутые Линь Бяо и «четверкой» против патриотических деятелей и представителей национальной буржуазии, дали указание пересмотреть все их дела, сфабрикованные на основании ложных, ошибочных, надуманных обвинений, и реабилитировать всех невинно пострадавших.

Уланьфу вспомнил, что в мае 1969 г. Мао Цзэдун в резолюции на одном из документов «четко указал, что большинство представителей национальной буржуазии являются патриотами; они способны принять руководство со стороны компартии и социалистическое перевоспитание и что в отношении их следует решительно придерживаться политики “сплочения, критики, воспитания и выкупа”». Уланьфу заявил, что Линь Бяо и «четверка» «всячески противодействовали указаниям Мао Цзэдуна и ЦК партии». [224]

Одновременно ЦК КПК одобрил предложения шанхайских властей о возвращении буржуазии конфискованных у нее или замороженных в банках денежных вкладов и о выплате впредь банковского процента по ним, а также о восстановлении личной жилищной собственности.

Те, кто не получил в прошлом в полном объеме установленную компенсацию за принадлежавшие им предприятия — а это делалось в форме выплаты фиксированного процента на капитал вплоть до сентября 1966 г., — получали возможность и право обратиться за соответствующей доплатой. Кроме того, восстанавливались повышенные оклады для представителей буржуазии, которые были установлены для них в период преобразования капиталистической собственности. Было объявлено, что дети капиталистов впредь не будут «лишенцами», не будут подвергаться каким-либо ограничениям в связи с их классовым происхождением при приеме их в КПК, КСМК и при поступлении на работу или учебу. [225]

«Снятие ярлыков» с «четырех категорий»

Было объявлено о том, что ЦК КПК принял решение о «снятии ярлыков» с «четырех категорий», то есть с бывших помещиков и кулаков, [226] которые утратили к тому времени свою эксплуататорскую сущность и жили за счет своего труда, а также с «контрреволюционеров» и «плохих людей».

Отныне дети указанных лиц не должны подвергаться какой-либо дискриминации при поступлении на работу и учебу, при наборе в армию, при приеме в КПК и КСМК.

Одновременно министерство общественной безопасности опубликовало уведомление о том, что указанные меры будут осуществляться и в отношении представителей упомянутых «четырех категорий», находящихся не только в деревне, но и в городе, исходя из «реальной обстановки»; помимо снятия ярлыков будет производиться пересмотр правильности отнесения в прошлом тех или иных людей к социально опасным категориям. [227]

Итак, после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва были приняты меры для того, чтобы привлечь на сторону властей не только национальную буржуазию, но и те слои населения, которые ранее относились к так называемым «четырем категориям», именовались «помещиками, кулаками, плохими элементами и контрреволюционерами». При этом речь шла в особенности о детях и внуках этих людей.

Возвращенцы были особенно заинтересованы в привлечении на свою сторону симпатий молодежи. Эти меры свидетельствовали и о том, что политика Мао Цзэдуна привела к появлению большого числа людей, которые обоснованно считали себя париями в обществе и были настроены против властей. Это говорило также о том, что теоретические выкладки Мао Цзэдуна о классах и классовой борьбе в КНР на практике не выдержали испытания действительностью. Все это свидетельствовало также о намерении по крайней мере части руководителей изменить сами основы своей политики, прежде всего, в сфере экономики.

Эти меры были направлены на то, чтобы содействовать внешней политике особенно в отношении Тайваня, Сянгана, китайцев, проживавших за границей, а также в сфере сотрудничества с иностранными капиталистами, со странами Запада.

Вопрос о вожде и о «коллективном вожде»

Пересмотру и атакам подвергались существовавшие в период «культурной революции» установки о роли исторической личности, о вождях, о культе личности. Появились утверждения о том, что под понятием «вождь», привычно связывавшемся в сознании поколений китайцев лишь с одной личностью, с Мао Цзэдуном, отныне следует понимать «группу руководителей», как некоего «коллективного вождя». [228]

Утверждалось также, что в оценку исторических личностей в предшествующий период истории КНР была внесена большая путаница; в частности, говорилось о путаной оценке Конфуция. Выдвигался тезис о том, что следует критиковать ошибки отдельных личностей и подчеркивать их исторические заслуги. Особый упор делался на утверждении о необходимости не искажать историю. Например, отрицался бытовавший ранее постулат о том, что в Цзинганшане с силами Мао Цзэдуна первыми соединились войска Линь Бяо, в то время как в действительности это были отряды Чжу Дэ. [229]

Одновременно велась борьба против высказываний и действий, направленных на создание культа личности. Подчеркивалось, что следует выступать за коллективное руководство, [230] которое предусматривает предоставление права высказываться и даже «ругать». В этой связи упоминалось о том, что 3-й пленум ЦК КПК 11-го созыва, в соответствии с предложением Хуа Гофэна, высказался против того, чтобы взгляды отдельных руководителей представлялись как «указания», а также подтвердил право членов КПК высказывать критические замечания в адрес вышестоящих партийных руководителей вплоть до членов ЦК КПК и членов постоянного комитета ВСНП. [231]

Все это отражало как борьбу по вопросу об оценке личности и роли Мао Цзэдуна, так и продолжавшуюся фракционную борьбу в руководстве партии.

Оценку роли Мао Цзэдуна в начале 1979 г. дать не удалось: одни требовали основное внимание сосредоточить на осуждении культа и действий Мао Цзэдуна, на недопущении повторения ошибок, на наказании тех, кто, наряду с Мао Цзэдуном, несет ответственность за преступления периода «культурной революции» и более ранних периодов истории как КПК, так и КНР; другие настаивали на том, чтобы дать Мао Цзэдуну сбалансированную оценку, признать и его заслуги, и его недостатки; в каждый отдельный период истории КПК и КНР отмечать заслуги Мао Цзэдуна, упоминая в тех отдельных случаях, когда без этого нельзя обойтись, и о некоторых его недостатках. Борьба по этому вопросу была настолько острой, что вряд ли можно было ожидать, что она закончится в ближайшее время.

С другой стороны, при обсуждении этих вопросов явно проскальзывало намерение создавать для представителей разных фракций равные возможности, равное участие в руководящей деятельности. Фактически отвергалось выпячивание личности Хуа Гофэна, имевшее место в первый период после смерти Мао Цзэдуна. Тогда Хуа Гофэна начали именовать «мудрым вождем», очевидно, чтобы отличать его от Мао Цзэдуна, которого в свое время называли не иначе как «великим вождем». Хуа Гофэн потерял свои прежние права и прежнее положение.

Одновременно ощущалось, что в начале 1979 г. большинство в руководстве не желало и выдвижения кого-либо иного, помимо Хуа Гофэна, на пост первого среди лидеров и тем более единоличного лидера в руководстве. Этим было обусловлено подчеркивание тезиса о «коллективности руководства» партией и государством, о коллективе вождей или о коллективном вожде. В этом находила отражение реальная ситуация, состоявшая в том, что после смерти Мао Цзэдуна в КПК вновь значительно усилилась фракционность, а региональные группировки стали консолидироваться в новых условиях. Отсюда, естественно, проистекало определенное ослабление власти центра, признания его авторитета. Очевидно, со временем можно было ожидать еще более четкого выделения региональных партийно-военных группировок, оформления их руководства, ввода их представителей в центральные руководящие органы и уже затем формирования в новом составе центральной руководящей элиты, в которой некий новый лидер мог занять положение, по крайней мере формально, общепризнанного «человека номер один» в руководстве партией и государством.

Критика установки о «диктатуре масс»

Критике подвергалась установка о «диктатуре масс», авторство которой приписывалось «четверке». Утверждалось, что такая постановка вопроса противоречит марксизму-ленинизму, интересам партии и народа. Отмечалось, что действия, подобные «диктатуре масс», еще встречаются «в некоторых местах и по сей день». [232]

Дело в том, что тезис о «диктатуре масс» позволял в период «культурной революции» тому или иному руководителю или вожаку формально внепартийных массовых революционных организаций выступать против своих противников, опираясь на так называемые «массы», и при этом трактовать эти действия как акции людей, наделенных высшей властью, властью более высокой, чем власть административная или даже формальная власть партийного органа, ибо «массы» имели якобы право на «диктатуру» над любыми, в том числе и законно существовавшими, органами власти. Установкой о «диктатуре масс» оправдывалось беззаконие. В 1979 г. руководители стремились навести порядок и, естественно, выступали против установок, которые теоретически обосновывали беспорядки, выступления против органов власти. Такие действия имели место и в начале 1979 г. Борьба против них велась как практически, так и теоретически, поэтому в центральной печати и появились статьи, осуждавшие установку о «диктатуре масс».

Вопрос о «правом» и «левом» уклонах

Большое место в политической борьбе занимали вопросы о «левом уклоне», «левачестве», о «боязни правого». Очевидно, подспудно многие партийные и административные работники, интеллигенты, активисты партии и просто люди, вовлеченные в политическую жизнь, зная о том, какое почетное место в представлениях прошлого занимала «левая» позиция, зная о том, что при жизни Мао Цзэдуна «левый» и «революционный» были синонимами, ныне с опаской относились к критике «левизны». Эти опасения тормозили критику прошлого и восприятие новых установок, поэтому вопрос о «левачестве» выдвигался на передний план.

В Пекине пытались постоянно подчеркивать, что выступают за недопущение повторения «левых» уклонов. [233] Раздавались требования «полностью раскритиковать «левацкую» линию, злонамеренно проводившуюся Линь Бяо и «четверкой». Признавалось, что кое-кто, включая «ответственных кадровых работников», в начале 1979 г., уже после 3-го пленума ЦК КПК, все еще смотрели на ситуацию в стране «через призму» «левачества». Это проявлялось, в частности, в том, что они характеризовали линию центральной печати на протяжении «последнего года с лишним» в вопросах, касающихся освещения линии КПК, как пропаганду «правого уклона», пропаганду «капитализма». Такие взгляды характеризовались как «проявление представлений, будто «левое» лучше правого, или как недооценка вреда «левого» уклона».

«За тридцать лет существования нашего государства мы хлебнули немало лиха от представлений, будто «левое» лучше «правого». Китайский народ воспринимает «правый» оппортунизм, как свирепого волка, в то время как «левый» оппортунизм представляется ему в виде улыбающегося тигра. Нас часто грыз до полусмерти этот улыбающийся тигр», — писала печать.

В связи с создавшейся ситуацией предлагалось принять решение по некоторым вопросам истории, как это было сделано на 7-м пленуме ЦК КПК 6-го созыва в 1945 г. В этом решении должна быть внесена полная ясность в вопрос о «левом» и «правом» уклонах в политической, организационной и идеологической сферах, с тем чтобы «воспитать всех членов партии в таком духе, чтобы несчастье с повозкой, идущей впереди, было укором тем, кто едет следом, чтобы не повторять старых ошибок».

Объясняли возникновение такого отношения к «левым» уклонам так: «Наша страна была страной абсолютного превосходства мелкого производства, что объективно представляет плодородную почву для «левого» оппортунизма. Особенно после укрепления пролетарской власти в момент подъема социальной революции и строительства легко могут возникнуть левоуклонистские взгляды, которыми могут воспользоваться карьеристы и заговорщики. Однако мы часто недоучитывали это, делая упор только на борьбу с «правым», а не на борьбу с «левым». Против «правого» боролись постоянно, развернутым фронтом, а против «левого» боролись лишь иногда, потихоньку. Кроме того, борьба против «правого» иногда в действительности была направлена не против правоуклонистской линии, а против правильной линии.

Линь Бяо и «четверка» использовали это в интересах бешеного проведения левооппортунистической линии. Чэнь Бода, Чжан Чуньцяо и компания в 1958 г. проводили «левый» оппортунизм, серьезно подорвав народное хозяйство. Однако мы недостаточно обратили внимание на этот тип «левого» оппортунизма, дав ему возможность выжить. В итоге эти нечистоты выплеснулись в период великой культурной революции, причинив зло стране и народу. Если сейчас вновь ослабить борьбу против левооппортунистической линии Линь Бяо и «четверки», то это может принести огромный вред. Подобная левооппортунистическая линия может воскреснуть, и вновь вылезут политические заговорщики и контрреволюционные «теоретики», вроде Линь Бяо и «четверки». Это является причиной того, что многие еще оглядываются по сторонам и хранят в душе остаточный страх.

Неправомерным является использование определения «псевдолевая», а в действительности «правая» в том, что касается политической линии Линь Бяо и «четверки». Подобное определение подразумевает возможность существования «подлинно левой» политической линии, что неверно, ибо как «правый», так и «левый» уклон означают отход от правильной политической линии. Если в политической жизни и бывают «правые», «левые», «промежуточные» силы, то в вопросе о политической линии партии может быть лишь правильная линия, а «левая» и «правая» линии означают отход от правильной линии. Кроме того, попытка назвать линию «четверки» «в действительности правой» означает попытку считать наводнение причиной того, что во время пожара сгорела деревня. Это также отражает представление, будто «левое» лучше «правого». Аналогичным образом неправомерно утверждение о том, что Линь Бяо и «четверка» выступали «под красным флагом против красного флага». Если исходить из такой посылки, то достаточно будет ограничиться разоблачением и критикой их заговорщической тактики, а не политической линии, а это неверно.

В отношении самих Линь Бяо и «четверки» можно применять выражение «псевдолевые, а в действительности правые», но отнюдь не в отношении их политической линии. Посылка «в действительности правые» играла определенную роль в начале критики ревизионизма указанных лиц, когда более откровенные выступления наталкивались на определенные ограничения в форме существования навязанных «четверкой» “запретных областей”». [234]

Эта статья раскрывала суть полемики и борьбы в руководстве в начале 1979 г. По существу, в статье говорилось о том, что после смерти Мао Цзэдуна и устранения «четверки» появилась возможность пересмотреть историю партии, не будучи связанными установками и высказываниями Мао Цзэдуна. Появилась возможность начать освобождаться от его «ига». В статье просматривался новый подход к «культурной революции», которая трактовалась как попытка определенных сил, идентифицировавшихся в данном случае в лице Линь Бяо, «четверки», навязать неправильную линию стране и партии. Резкое возражение автора статьи вызывали утверждения (очевидно, сторонников «культурной революции» в руководстве партии) о том, что, дескать, деятельность Линь Бяо и прочих была в основном «заговорщической», а линия, которая проводилась «штабом» Мао Цзэдуна и которую в карьеристских целях поддерживали Линь Бяо и прочие, была, дескать, правильной. Впервые вопрос ставился таким образом, что сама линия «штаба» Мао Цзэдуна во время «культурной революции», да и ранее в истории КПК и КНР, нуждалась в новой оценке. Эта линия, как утверждалось, «довела Китай до полусмерти». Статья свидетельствовала о том, что борьба в руководстве по вопросу об оценке деятельности Мао Цзэдуна, прежде всего в период «культурной революции», обострялась и не могла закончиться компромиссом.

Речь шла о полной реабилитации линии, которая проводилась Лю Шаоци и другими руководителями перед «культурной революцией». Не случайно в центральной печати появились подборки писем читателей, в которых обращалось внимание на недопустимость использования таких изобретенных «четверкой» терминов, как «буржуазия внутри партии» и «контрреволюционная ревизионистская линия». Во втором случае, указывал автор письма, ошибочная позиция в вопросе о линии отождествлялась с контрреволюционностью. Предлагалось также впредь не брать в кавычки слово левый, используя соответствующий научному подходу термин «левооппортунистическая линия». Эти письма публиковались в качестве откликов на статью в «Гуанмин жибао» от 23 января 1979 г. [235] В этой же связи начали подчеркивать мысль о левом или даже ультралевом характере политической линии Линь Бяо и «четверки». Одновременно опровергались как не научные все еще имевшие хождение суждения, будто бы линия указанных лиц была «ультралевой» или «псевдолевой», а в сущности, правой. [236]

Обращаясь к истории, печать утверждала, что в свое время курс «пусть расцветают сто цветов» натолкнулся на «помехи со стороны ошибочных уклонов — «правого» и особенно «левого». [237]

Появились и некоторые разъяснения явления, которое называлось «болезнью боязни правого». Говорилось о необходимости избавления от «болезни боязни правого» для того, чтобы перенести тяжесть работы в сферу модернизации. Эта болезнь называлась «социальным явлением, сформировавшимся в определенных исторических условиях. Носители этой болезни имеют превратное представление о взаимоотношениях между политикой и экономикой, день-деньской трубят о революции в надстройке и в производственных отношениях и не решаются заниматься развитием производительных сил». Они «допускают перегибы в вопросе о классовой борьбе, ее абсолютизацию и вульгаризацию, не боятся уравниловки», зато «боятся поляризации, обогащения крестьян». В области управления производством они не следуют экономическим законам.

Причина этой болезни — появление в начале «культурной революции» «односторонней теории о том, что на всем историческом Этапе социализма ревизионизм является главной опасностью, причем ревизионизм — это правый оппортунизм. Упускалась из виду опасность левого оппортунизма. В итоге появилось неправильное представление, будто левое лучше правого. В ходе различных движений, проводившихся на протяжении последних 20 лет, упор делался на борьбе с «правыми». Организационной причиной распространения боязни правого явился недостаток демократии в партийной жизни». Все это говорилось на расширенном заседании комитета КПК провинции Сычуань. [238] В то время руководителем Сычуани был Чжао Цзыян.

Впервые столь резко подвергались критике деятели, сформировавшиеся в условиях «культурной революции». Их осуждали за неспособность решать экономические проблемы.

Критике подвергался период «культурной революции», когда Мао Цзэдун сумел навязать партии свою «одностороннюю теорию» о том, что главной опасностью является ревизионизм, причем ревизионизм отождествлялся с правым оппортунизмом. Пока не раскрывалось отношение к тезису о том, что линия Лю Шаоци была праворевизионистской. Хотя можно было ожидать, что последует опровержение и этого тезиса. Важно отметить, что линия самого Мао Цзэдуна была названа ошибочной, односторонней, вульгаризировавшей проблемы классовой борьбы. Мао Цзэдуна обвиняли в зажиме демократии во внутрипартийной линии и в неправильной линии, в неправильном понимании соотношения между политикой и экономикой. Более того, под вопрос ставился тезис Мао Цзэдуна о ревизионизме в КНР.

Пересмотр толкования вопросов классовой борьбы

Вопрос о классовой борьбе поднимался в ходе внутриполитической борьбы. Пересматривались общепринятые во время «культурной революции» положения об обострении классовых противоречий и о том, что классовая борьба становится «решающим звеном» в развитии страны.

Появились заявления о том, что классовые противоречия в обществе перестают быть главными противоречиями, а классовая борьба— основной движущей силой общественного развития. Утверждалось, что тезис о классовой борьбе как о решающем звене, был выдвинут «четверкой». Применение его на практике привело к перегибам — «тотальной гражданской войне», от которой пострадали широкие массы населения и партийно-государственные кадры, возникло много необоснованных и фальшивых дел, «партия и государство оказались перед угрозой гибели».

Наряду с этим предпринимались попытки обелить Мао Цзэдуна: Мао Цзэдун-де говорил лишь о том, что классовая борьба в социалистическом обществе является «длительной» и «извилистой», что она лишь «временами» носит «весьма острый характер».

Действительно, временами классовая борьба выходит на первое место, что проявилось в борьбе против «четверки» и в выдвижении лозунга «критика и разоблачение «четверки» — решающее звено». Однако эта задача уже выполнена, и ныне классовая борьба отходит на второе место: «В социалистическом обществе, характеризующемся постепенным отмиранием классов, движущая роль производственной борьбы и производственного эксперимента занимает все более важное место». «На новом историческом этапе, если говорить в масштабах всего общества, главным противоречием, центром всей работы является только одно — осуществление модернизации». [239]

Население КНР призывали к «осознанию недопустимости повторного расширения рамок классовой борьбы». [241]

Был поднят вопрос и о прекращении классовой борьбы в деревне, вина за которую лежит на «четверке», что использовала эту «борьбу» для нанесения удара по кадровым работникам и массам. [242]

Итак, отрицалось прежнее теоретическое толкование классовой борьбы периода «культурной революции». Более того, оказывалось, что неправильное толкование «классовой борьбы» «штабом» Мао Цзэдуна приводило к «ударам» по людям и руководящим работникам. Репрессии объяснялись неправильным толкованием классовой борьбы формально «четверкой» и Линь Бяо, а по существу, Мао Цзэдуном.

Появилось теоретическое толкование решений 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва о «переносе центра тяжести работы на проблемы модернизации», связанное с вопросом о «классовой борьбе». Предлагалось «извлечь урок из проведения политических кампаний в отрыве от экономического строительства». Центральная печать писала о том, что последние 20 лет политические кампании в КНР, представлявшие собой «непрерывную цепь», велись в отрыве от задач развития социалистической экономики. Практика доказала, что все это ведет к плохим последствиям и не должно повториться. После проведения социалистических преобразований в экономике классовая борьба продолжает существовать, однако развитие капитализма ограничено и капиталистические силы ослаблены. В итоге социалистический строй сам сможет регулировать несоответствия производительных сил производственным отношениям, базиса надстройке, а также управлять классовой борьбой. Это позволит избежать «крупномасштабных противоречий всеобщего характера».

Сообщалось, что не все еще извлекли правильные урок из прошлого. Есть люди, которые занимаются «пустоголовой политикой», действует и «страшная сила привычки», будто бы все трудности и неудачи связаны с классовой борьбой. [243]

В целом установки Мао Цзэдуна о роли классовой борьбы в жизни общества, по сути, отвергались, однако прямо об ошибочности взглядов Мао Цзэдуна в этом вопросе не говорилось, хотя постепенно создавались предпосылки для того, чтобы пересмотреть основополагающие тезисы, на которых Мао Цзэдун строил внутреннюю и внешнюю политику, особенно с периода «культурной революции».

Однако в ряде провинций КНР в мае 1979 г. утверждали, что «ныне классовая борьба продолжает существовать». [244]

Дискуссия о «демократии»

Вопрос о необходимости демократии связывался с ситуацией периода «культурной революции». Вспоминали о том, что в истории было немало случаев, когда меньшинство, считавшееся неправым, в конечном счете признавалось носителем передовых идей. [245]

Появились высказывания о том, что «партийность» во время «культурной революции» была «подорвана», что «прекратили свою деятельность партийные организации». Таким образом, признавался тот факт, что партийные организации не функционировали, или не функционировали в соответствии с нормами, установленными в партийных документах. В этой связи и говорилось, что «народ спрашивает: почему в КПК на протяжении десяти лет господствовали Линь Бяо и «четверка»? Ответ может быть только один. Так случилось потому, что «в течение длительного времени политическая деятельность партии не была нормализована, в партии не было демократии, а это влекло за собой отсутствие демократии в обществе. Поэтому сейчас из этого опыта следует извлечь уроки; основной урок состоит именно в том, что необходима нормальная демократическая деятельность в партии». [246]

Итак, Мао Цзэдуна и его «штаб» осуждали за то, что при их правлении не было демократии ни в партии, ни в государстве. Цель этих осуждений в том, чтобы дать ответ на вопрос, почему же никто не мог прекратить деятельность Линь Бяо и «четверки». Ответ: Мао Цзэдун не допускал демократии в партии и в стране; те же, кто это понимал, были вынуждены ждать его смерти.

Постановка вопроса о необходимости демократии отражала требование иметь право голоса; иными словами, речь шла о допущении высказывания различных мнений группировками и фракциями в руководстве партии и государства.

Была и другая сторона постановки вопроса о демократии внутри партии. Появились утверждения о том, что развертывание критики и самокритики — это средство разрешения разногласий по вопросу об оценке «культурной революции» и подхода к путям осуществления «четырех модернизаций». Это обосновывалось тем, что в многочисленной партии КПК, насчитывавшей тогда несколько миллионов низовых партийных организаций и более 30 миллионов членов, «не может быть совершенно одинаковой идеологии, опыта, отношения к великой культурной революции», а также знаний по вопросу о том, как осуществлять «четыре модернизации» и строительство». Припоминали о том, что «во времена господства «четверки» в партии существовала практика «не критики своих товарищей, а их уничтожения, не самокритики, а самовосхваления»; «критика и самокритика в этот период превратились в орудие нанесения ударов». Отмечалось, что «у нас есть некоторые товарищи, отравленные Линь Бяо и «четверкой», которые считают, что чем больше власти у них в руках, тем у них больше прав критиковать других и тем более они свободны от критики. В тех местах, где они руководят, низы не могут критиковать верхи, члены партии не могут критиковать секретарей, массы не могут критиковать руководителей». В этой связи утверждали, что Чжоу Эньлай, например, умел признавать свои ошибки. [247]

Кстати, это отражало двойственное отношение к Чжоу Эньлаю, которого как бы ставили в пример, но при этом подчеркивали, что он совершал ошибки, причем вместе с Мао Цзэдуном во время «культурной революции».

Так, установка о необходимости развертывания демократии, включающая в себя критику и самокритику, должна была открыть путь для осуждения «культурной революции» на местах. Тезис о том, что в КПК не могло быть «единой идеологии», что в партии тогда не могло быть оценки «культурной революции», давал возможность более свободно высказывать различные мнения.

Наконец подобная постановка вопроса вызывалась главным образом тем, что в составе высшего руководства были те, кто по определенным вопросам, и прежде всего по вопросу об оценке «культурной революции», из желали допускать критики в свой адрес. Установка же о развертывании демократии, критики и самокритики прямо толковалась и как возможность для масс «критиковать руководителей», то есть позволяла поднимать волну «мнения масс», «мнения низов», направленного против «культурной революции» и ее защитников в руководстве партии и государства.

Конечно, критике «культурной революции» в духе установки о демократии в партии и в стране мешали привычные политические установки, внедрявшиеся в сознание масс на протяжении многих лет. Например, во время «культурной революции» противопоставлялись такие понятия, как «демократия» и «диктатура пролетариата», подразумевалось, что «демократия» отрицает диктатуру пролетариата. И в то же время существовало общепризнанное положение о том, что осуществление «широкой демократии» базировалось в КНР на «доверии к массам». Таким образом, получалось, что, с одной стороны, массы и их желания, то есть демократия, — это нечто, к чему следует относиться с подозрением, но при определенных условиях и при должной осмотрительности можно поставить и массы, и их волю, и их действия на службу режиму, превратив их в орудие диктатуры пролетариата. Иначе говоря, Мао Цзэдун предпочитал использовать то, что выглядело как демократия в качестве орудия насилия, навязывания своей воли, именуя это диктатурой пролетариата. Все эти установки, бытовавшие в период «культурной революции», в начале 1979 г. отвергались. [248]

Постоянно подчеркивалось право низов критиковать руководителей, появились утверждения о том, что «говорить — это не преступление», что «непочтительная критика» лидеров со стороны народа имела место в Китае «в самой глубокой древности», и она, «по-видимому, не прекратится и сегодня», что «не существует непогрешимых лидеров», ибо не критика подрывает их престиж, а ошибки, которые они совершили.

Отмечалось, что в начале 1979 г. руководящие кадровые работники начинают с уважением относиться к демократическим обычаям и их популяризации. Так, руководитель парткома провинции Гуандун Си Чжунсюнь признал критику со стороны масс; то же самое сделал и руководитель парткома Шаньдуна Бай Жубин. Говорилось даже о том, что, если критикующие руководствуются добрыми намерениями, не столь уж и важна даже степень обоснованности критики, а также форма, в которой она высказывается.

Печать изобиловала заявлениями о том, что цель критики — улучшить работу руководителей; причем «кое-кто» из них «хотел бы слышать только льстецов». Кадровым работникам, которые воображают себя «большими начальниками», советовали прислушиваться к критике и позволять массам осуществлять контроль над их работой. [249]

Важно отметить, что суть всех призывов состояла в создании направленной снизу вверх волны критики именно в адрес Мао Цзэдуна, его «штаба», его ушедших, устраненных или все еще находившихся у власти единомышленников. Речь шла не о том, чтобы в стране развернулась некая дискуссия, а о том, чтобы с помощью такого рода критики вынудить приверженцев «культурной революции» на самокритичные публичные выступления, а затем заставить их уйти с постов.

Весьма характерно, что с широко рекламировавшейся самокритикой выступали известные возвращенцы, пострадавшие во время «культурной революции», критиковавшие себя за недостаточно активную борьбу против последствий «культурной революции», за промахи в ходе борьбы против нее и ее сторонников.

Их выступления были явной провокацией, направленной на то, чтобы вынудить на публичное самобичевание выдвиженцев. Поощрялась критика в адрес руководителей любого ранга, включая председателя ЦК КПК Хуа Гофэна. Не случайно газеты писали о каком-то императоре, который призывал людей критиковать его. Вполне возможно, что, выступив с частичной самокритикой на 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва, Хуа Гофэн рассчитывал остаться у власти. При этом он провоцировал на более серьерзные самокритичные выступления выдвиженцев, продолжавших занимать посты в руководстве партии.

Утверждалось, что коллективное руководство в партии и демократия — это гарантия недопущения волюнтаризма, присущего Линь Бяо и «четверке». [250] Возможно, тут действительно отражались опасения возникновения в партии ситуации, которая создалась при правлении Мао Цзэдуна. В частности, отмечались попытки «оттеснять» парткомы, особенно на местах, ссылаясь на «революцию» и «демократию». [251]

Вывод о том, что призывы к демократии имели совершенно определенную направленность, играли роль рычага давления на выдвиженцев, были средством политической борьбы в руководстве, подтверждался тем, что, как только на местах начинали, используя демагогические газетные призывы, допускать несколько большую демократию, чем это позволяется в условиях режима, существующего в КНР, из Пекина раздавался резкий и немедленный окрик. Дэн Сяопин, выступая 30 марта 1979 г. в Пекине на совещании руководителей партии и государства, подверг критике выдвигавшиеся «в последнее время» «измышления», «требования демократизации страны». [252] Дэн Сяопин подчеркнул необходимость придерживаться «четырех основных принципов» — социализма, диктатуры пролетариата, руководства со стороны КПК, а также марксизма-ленинизма и идей Мао Цзэдуна, чтобы обеспечить модернизацию страны.

На всекитайском совещании работников министерства нефтяной промышленности 13 февраля 1979 г. подверглись осуждению «некоторые люди», которых обвиняли в том, что они говорили о «раскрепощении сознания», а на самом деле отрицали руководство со стороны КПК; говорили о «развитии демократии», а на самом деле раздували анархизм, выдвигали необоснованные требования, произвольно устраивали забастовки рабочих и учащихся, доходили до того, что врывались в государственные учреждения, осаждали руководство, задерживали поезда, нарушали движение и под лозунгом «улучшения жизни» создавали инциденты, покидали рабочие места, скандалили без всякого повода, нарушали государственную дисциплину. [253]

31 марта 1979 г. в Пекине и в других местах стали издаваться уведомления, в которых арестом угрожали тем, кто расклеивал написанные от руки крупными или мелкими иероглифами листовки — дацзыбао и сяоцзыбао, — направленные «против диктатуры пролетариата, руководящей роли КПК, идей Мао Цзэдуна, социализма». [254]

В марте 1979 г. комитет КПК провинции Гуандун отмечал, что «кое-кто рассуждает о демократии, но не говорит о централизме, говорит о свободе, но не упоминает о дисциплине. Дело доходит до того, что избивают кадровых работников, критикуют руководство, подрывают коллективную экономику». В этой связи ставилась задача «укреплять производство», «сохранять нормальный порядок на производстве и в обществе». [255]

Вполне очевидно, что для простого народа не существовало никакой демократии, не разрешалось выдвигать никаких требований об улучшении условий жизни. Политика руководителей (в частности, Дэн Сяопина) в отношении такого рода требований была такой же, как и при Мао Цзэдуне. В частности, во время «культурной революции» «штаб» Мао Цзэдуна фактически в тех же выражениях осуждал массы за «экономизм», когда те требовали большей заботы об условиях их жизни и труда, требовали повышения жизненного уровня и демократии. И во время «культурной революции», и в 1979 г. реакция властей была, в сущности, одинаковой. Власти полагали, что население должно лишь помогать одним лидерам бороться против других, а удовлетворение интересов масс на практике снова откладывалось в долгий ящик.

Таким образом, вся шумиха вокруг установки о необходимости «большей демократии» в 1979 г. была связана с политической борьбой в руководстве. И тут выделялись люди прогрессивные и реакционные. Но это не было связано с началом некоего общепринятого руководством и доводимого до населения действительно нового курса всей партии на развитие демократии в партии и в стране.

Вопрос о переоценке «культурной революции»

В январе 1979 г. в дацзыбао появились призывы пересмотреть отношение к «культурной революции». [256] Однако из выступлений официальной печати следовало, что решить немедленно вопрос о ее переоценке было невозможно. Сопротивление со стороны сторонников «культурной революции» было еще значительным. [257] В этой связи предлагалась линия на то, чтобы постоянно и неуклонно оказывать нажим в пользу предложения о переоценке «культурной революции» и в то же время ограничивать круг лиц, против которых ведется борьба, как против сторонников «культурной революции», центральными учреждениями в Пекине; при этом населению предлагалось выполнять указания сверху о развитии производства, налаживании экономики, сплочении рядов и т. п.

Газеты писали о том, что не все проблемы в жизни страны могут быть решены немедленно. Признавалась необходимость решить проблемы, унаследованные от «культурной революции», но вместе с тем утверждалось, что работа в этой области должна быть подчинена задаче укрепления единства «революционных рядов», решению конкретных вопросов настоящего времени; многие из вопросов прошлого невозможно решить тотчас: «Есть так много людей, в отношении которых нужно реализовать политические установки, что в целом здесь нужно соблюдать последовательность, нельзя все решать сразу; некоторые вопросы могут быть решены лишь по истечении определенного времени». Спрашивали: «Можно ли распылять силы на дела прошлого?» Ответ: «Помня о погибших в результате репрессий боевых товарищах, мы должны сосредоточить усилия на осуществлении в жизни их заветов».

Таким образом, признавалось, что даже пересмотр дел требовал длительного времени. Ситуация в стране была при этом такой, что никак не удавалось приступить к нормальному развитию экономики, в этой связи и была выдвинута мысль о том, чтобы считать три года, 1979–1981 гг., временем урегулирования экономики.

Население, поняв, что можно критиковать многие установки эпохи Мао, требовало улучшать жизнь масс. Руководство признавало, что решение этой задачи связано с общим подъемом экономики, и в своих действиях люди должны исходить «из интересов целого»: «Нужно ли и дальше сохранять призыв действовать в духе упорной борьбы и самоотверженности? Да, нужно. Дух упорной борьбы и самоотверженности имеет значение не только в экономической, но и в политической области. Этот дух является ценным наследием революции; ни в коем случае нельзя отбрасывать его. При осуществлении четырех модернизаций нельзя обойтись без того, чтобы в течение нескольких десятилетий проявлять дух упорства и самоотверженности в борьбе».

Мы видим, что руководство ориентировало население на многие десятилетия тяжелого труда без заметных признаков повышения уровня жизни. Даже в идейном плане руководство не могло тогда сказать всю правду о «культурной революции», открыто и до конца осудить Мао Цзэдуна и его политику, а это усугубляло трудности в стране.

Осуждение в принципе в решениях партийных органов, в лозунгах ряда установок эпохи Мао Цзэдуна с радостью воспринималось большинством населения. Оно требовало воплощения этих лозунгов в жизнь. В то же время руководители партии, будучи расколоты на фракции, не могли превращать в практику большинство лозунгов и установок, которые появлялись в ходе политической борьбы в руководстве и теми или иными путями доходили до населения. Это порождало новые трудности в стране.

Население требовало расширения демократических прав. Руководство заявляло о том, что, «говоря о демократии, мы не должны отрываться от централизма. Нельзя препятствовать нормальному порядку работы и подрывать его, а также производственную дисциплину и общественный порядок… Сознавая, что в прошлом демократии было совершенно недостаточно и что в настоящий период особенно необходимо делать упор на демократию, вместе с тем ни в коем случае нельзя отрицать централизм. Отрицание приоритета централизма над демократией, проведение идеи о том, что демократия не должна ограничиваться дисциплиной, отнюдь не является подлинной народной демократией, а представляет собой всего лишь анархизм… Нынешнее время — это время решительного вычищения анархизма. Мы должны на деле обеспечить демократические права народа и в то же время умело направлять людей на правильное использование демократических прав. Только тогда демократическая жизнь может получить здоровое развитие и могут быть созданы благоприятные условия для приведения в движение активности широких масс, укрепления связей партии и правительства с народом». [258]

Трудно было управлять страной в условиях, когда руководителям приходилось разрушать режим единоличной власти, существовавший при Мао Цзэдуне. Отказываться от привычных методов управления было очень нелегко.

Тем не менее критика «культурной революции» углублялась. Сам термин «период культурной революции», в котором слова «культурная революция» тогда еще не брались в кавычки, приобретал все более негативную окраску. Руководители осуждали проявления недовольства масс своим экономическим и политическим положением, прибегая к спекуляции на ненависти подавляющего большинства населения к этому периоду. Газеты писали, например, что «кое-кто… вновь прибегает к имевшему место в период культурной революции вторжению в учреждения, создает помехи для движения транспорта» на железных дорогах. Признавалось, что «на протяжении многих лет и, особенно при Линь Бяо и «четверке», в жизни китайского народа накопилось много застарелых проблем, однако решить их все сразу одним махом невозможно… Эти проблемы возникали как следствие бюрократизма и волокиты». [259] Так появлялись ростки толкования «культурной революции» как явления, в принципе направленного против искоренения «бюрократизма» и «волокиты».

Негативная окраска термина «культурная революция» особенно подчеркивалась, когда речь шла об экономической политике. Так, газеты писали, что при составлении экономических планов не следует забегать вперед, ибо отход от «этого принципа в период с 1958 г. до начала 1960-х гг. и во время культурной революции» привел к тому, что казалось, будто экономика развивается быстро, а в действительности дело обстояло совсем иначе. Одного лишь энтузиазма недостаточно, поскольку в экономике, помимо субъективных факторов, действуют также «объективные экономические законы». [260]

Осуждались и тенденции «враждебности ко всему иностранному», когда речь шла о заимствовании иностранной технологии. Председатель государственного комитета по делам науки и техники Фан И говорил: «В период культурной революции «четверка» продемонстрировала некоторые тенденции в духе враждебности ко всему иностранному. Например, мы хотели внедрить современную технику и технологию Запада, а они критиковали это как рабскую философию преклонения перед всем иностранным. Но это заблуждение, и именно за это мы, в частности, критикуем «четверку»… Нет угрозы повторения длительной истории вражды ко всему иностранному, ибо эти тенденции были свойственны второй половине царствования Цинской династии. Это было феодальное общество. А у нас — социалистическое общество». [261]

Критике подвергалось и соединение в ревкомах во время «культурной революции» функций и партийных и административных руководящих органов. Газеты призывали «ликвидировать порядок, при котором парткомы занимаются решением всех вопросов». Отмечалось, что в КНР еще до «культурной революции» существовала проблема: не разделялись функции партийных и административных органов; во время «культурной революции» Линь Бяо и «четверка» «значительно усугубили эту проблему своими действиями». И до сих пор во многих местах права административных органов все еще остаются фикцией. В парткомах же их члены не ощущают себя на равных с первыми секретарями парткомов. [262] Тем самым признавалось, что во время «культурной революции» тенденции к полному отрицанию демократии, к ликвидации принципа разделения партийной и административной власти углубились; по сути, в конце правления Мао Цзэдуна концентрация власти или тоталитарный ее характер достиг своей высшей точки.

Противопоставление первых 8 лет существования КНР последующим 20 годам

В феврале 1979 г. появилась формулировка, в которой последние 20 лет существования КНР противопоставлялись первым ее годам. При этом первые годы КНР рисовались как время правильной политики, особенно в области экономики, а последние 20 лет — как период, когда экономика страны приходила в упадок. [263]

Можно было встретить сообщение о том, что «в восьмилетний период восстановления и первой пятилетки в КНР производство сельскохозяйственной продукции в Чжэцзяне ежегодно возрастало в среднем на 7,5 %. Однако в течение последних 20 лет, особенно в период «культурной революции», темпы роста сельскохозяйственного производства упали. В 1974–1976 гг. провинция недополучила 3 миллиона тонн зерна». [264]

Тезис о необходимости различать первые 8 лет и последующие 20 лет стали относить и ко всем «движениям», проводившимся в масштабах страны. Отмечалось, что в ходе этих «движений» в последние 20 лет упор делался на борьбе «против правых», что нанесло ущерб развитию страны. [265]

Тезис о противопоставлении был впервые выдвинут, как представляется, на расширенном заседании комитета КПК провинции Сычуань, которая вообще шла впереди в деле критики «культурной революции». [266] В то время первым секретарем провинциального комитета КПК был Чжао Цзыян.

Утверждалось, что на протяжении последних 20 лет в КНР политические кампании следовали «непрерывной цепью», часто они проводились в отрыве от задач развития экономики. Практика показывает, что все это дает плохие результаты и не должно повторяться. [267]

Сычуань была пионером в деле постановки вопросов о правильности курса, который осуществлялся в ходе «культурной революции». В январе 1979 г. состоялось расширенное заседание постоянного бюро сычуаньского провинциального комитета КПК, где был впервые поставлен вопрос о необходимости «урегулирования экономики в течение ближайших трех лет». Другими словами, предлагалось 1979–1981 гг. объявить годами урегулирования в сфере экономики и только после этого урегулирования вернуться к вопросу о планах экономического развития на 5, 10, 20 лет.

Первый секретарь парткома КПК провинции Сычуань Чжао Цзыян говорил, в частности, о том, что «противоречия в социалистическом обществе не всегда находят свое выражение в классовых противоречиях», он напомнил, что в экономике КНР «существуют серьезные проявления диспропорции», «много противоречий». Чжао Цзыян сказал, что «экономическая работа в 1979–1981 гг. будет носить характер урегулирования и перехода к развитию в широких масштабах». [268]

Очевидно, вывод о том, что в деятельности руководства партии последние 20 лет превалировали ошибки, а также о том, что в этой связи надо думать не о юбилеях, а сосредоточиться на исправлении ошибок, вылился в решение ЦК КПК «не отмечать широко в 1979 г. тридцатую годовщину образования КНР». Дэн Сяопин в этой связи сказал, что в первую очередь необходимо обеспечить деньгами научные исследования в сельском хозяйстве и подготовку специалистов, а Ли Сяньнянь отметил, что «на подобные цели (то есть на празднование 30-летия КНР) расходовать средства не нужно». [269]

Опровержение критики периода «культурной революции» в адрес VIII съезда КПК

В одном из пекинских журналов была опубликована статья Ли Хуна «Заметки о великом и историческом значении VIII съезда нашей партии», в которой опровергалась критика этого съезда, звучавшая во время «культурной революции». Автор писал: «На этом съезде были творчески применены основные принципы марксизма к китайской действительности; принятые на нем идеологический, политический и организационный курсы были правильными». Далее указывалось, что «выдвинутые на съезде главные задачи» не решались, их решение было отложено на 20 лет, что и «вызвало серьезный кризис в экономике и политике». [270] (Собственно говоря, речь шла о противопоставлении правильного курса первой сессии VIII съезда КПК (1956 год) неправильной линии Мао Цзэдуна, навязанной им партии на второй сессии VIII съезда КПК в 1958 г.)

Уместно вспомнить о том, что в решениях этого съезда (1956 г.) содержалась критика гонки вооружений и подготовки к войне, говорилось о выступлении против политики, при которой угрожают применением вооруженной силы. Конечно, это не означало отступления от политики Мао Цзэдуна в этой области, но это говорило о том, что в руководстве КПК могли найтись трезвомыслящие люди, ориентированные на проведение политики мира.

Обострение вопроса о городской молодежи, высланной в деревню

После 3-го пленума ЦК КПК 11 — го созыва обострился вопрос о грамотной городской молодежи, направленной в годы «культурной революции» в деревню и в отдаленные горные районы страны.

Эта молодежь стала большими группами приезжать в крупные города, особенно в Пекин и в Шанхай, чтобы добиться решения о возвращении. [271] В Шанхае эти молодые люди устраивали в центре города сидячие забастовки и демонстрации; они создавали препятствия для движения городского транспорта в Шанхае и даже для движения поездов на линии Шанхай — Пекин. [272] Они врывались в учреждения, требуя от партийных руководителей города решить их проблемы. [273]

В связи с большими волнениями власти предпринимали различные меры. С одной стороны, не скупились на заявления о том, что вину за тяжелые условия жизни этих юношей и девушек, сосланных в массовом организованном порядке в сельские районы страны, должна нести «четверка». [274] С другой — молодежь призывали к порядку, к тому, чтобы она не нарушала нормальную жизнь города [275], не подрывала «стабильность и сплоченность», не исходила из «своих личных целей и интересов». Виновников предписывалось «наказывать по закону». [276]

4 января 1979 г. член политбюро ЦК КПК, заместитель премьера Госсовета КНР Ван Чжэнь беседовал с представителями этой молодежи. Он, с одной стороны, признавал, что эти молодые люди «пострадали» в результате политики «четверки», но при этом утверждал, что и такие деятели, как Е Цзяньин и Дэн Сяопин, также «пострадали». Ван Чжэнь, выразив сочувствие молодежи, пообещал решить некоторые вопросы, касавшиеся в основном налаживания их деревенского быта, а затем заявил, что грамотная молодежь должна вернуться в деревню и заняться там самокритикой. [277] Ван Чжэнь обещал разрешить их проблемы медицинского обслуживания в деревне, оплачивать дорожные расходы тех, кто получил разрешение проведать родителей, обещал улучшить их жилищные условия.

Проблема грамотной молодежи, сосланной из городов, была серьезной, ибо она затрагивала миллионы человеческих судеб. По некоторым сведениям, из 17 миллионов городских школьников, отправленных в горные и сельские районы в период с 1968 по 1978 г., только 900 тысяч вступили в брак и более или менее осели в сельской местности. [278] Около 15 миллионов человек настойчиво продолжали добиваться разрешения вернуться в города, к ним надо добавить десятки миллионов их родственников в городах, которые также настаивали на решении этой проблемы.

Политика руководства в отношении этой категории людей была обычной для КПК, ничем, по существу, не отличаясь от политики, проводившейся при Мао Цзэдуне.

С одной стороны, власти продолжали вынуждать часть городского населения, причем именно «грамотных детей города», покидать родные дома и семьи и жить вдали от городов. В этом Мао Цзэдун и его сторонники видели один из методов решения экономических проблем: искусственное и насильственное сокращение численности городского населения, которое Мао Цзэдун не знал, как прокормить.

В то же время таким образом власти стремились воспитать из городской молодежи, с их точки зрения «прогнившей и разложившейся» в городских условиях, новое поколение сельских неимущих, пролетариата деревни. Это была, по Мао Цзэдуну, реальная борьба против «ревизионизма» в КНР. Это было насильственное изъятие из городов, «рассадников ревизионизма», молодых наследников того же «ревизионизма». Одним словом, здесь речь шла о сочетании теоретических взглядов Мао Цзэдуна с его же политической практикой. И то и другое было бесчеловечным.

Человек, с точки зрения Мао Цзэдуна, его последователей, его партии, Коммунистической партии Китая, должен был подчиняться интересам вождя, его политической власти, его политической партии, его государства. В этом Мао Цзэдун ярко проявлял себя как государственник с китайской спецификой или со своеобразием Китая.

Мао Цзэдун в данном случае был подобен тому тараканищу, который приказывал жителям города, отцам и матерям: «Принесите мне ваших деточек. Я сегодня их за ужином скушаю».

Отправить школьников в деревню означало загубить их жизни. Когда появятся статистические данные, окажется, что были загублены миллионы жизней.

С другой стороны, обстановка после смерти Мао Цзэдуна, особенно новые веяния на 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва, вынуждала представителей власти давать лицемерные обещания несколько облегчить участь этих молодых людей, правда, эти обещания не подкреплялись радикальным решением вопроса, осуждением в принципе самого решения о принудительном выселении за десять лет почти двух десятков миллионов выпускников городских средних школ.

Отношение властей к этой части молодежи в первой половине 1979 г. свидетельствовало о том, что до пересмотра по существу принципиальных установок Мао Цзэдуна, до их осуждения на деле, а не на словах, до воплощения в жизнь лозунгов, с которыми стали выступать некоторые руководители после смерти Мао Цзэдуна, дело еще не дошло. Власть имущие в то время все еще были заняты сведением счетов между собой.

У проблемы городской грамотной молодежи была еще одна сторона. Поколение этих молодых людей за десятилетие, прошедшее с начала «культурной революции», переживая страдания, на которые их обрек Мао Цзэдун и его последователи, вполне естественно прониклось ненавистью к Мао и его окружению. Более того, ненавистью ко всей системе «социалистического феодализма», как стали после смерти Мао Цзэдуна называть режим, существовавший при его правлении.

Китайская молодежь продолжала создавать тайные общества, в которые входили, прежде всего, дети и внуки руководителей партии и государства, функционеров КПК.

Например, в начале 1976 г. в Пекине активно действовало общество заговорщиков, которое называло себя «группировкой Чжоу Эньлая». Так как Чжоу Эньлай уже умер, они стали возлагать надежды на возвращение Дэн Сяопина. Дети высокопоставленных функционеров вели борьбу за возвращение Дэн Сяопина в состав руководящей группы, ратовали за его реабилитацию. Они оказывали воздействие на общественную жизнь в КНР, разглашая, в частности, секретные сведения, известные им, поскольку они были связаны с наиболее высокопоставленными кругами в Пекине. [279]

Вопрос об отношении к «культурной революции» и армия; вопрос о подготовке к войне

Политические процессы, развивавшиеся в КНР, непосредственно затрагивали и армию. Например, в армии широкой критике подвергались установки, за которые в своре время ратовал Линь Бяо; в частности, ставилась под сомнение система боевой подготовки солдат НОАК, которые при Линь Бяо были вынуждены ежедневно сотни раз отрабатывать приемы метания гранат и штыкового боя. [280]

В среде армейских и партийных руководителей продолжались споры о том, строить ли противовоздушные убежища в таких масштабах, как это было при жизни Мао Цзэдуна. В Пекине и в ряде других крупных городов были проведены специальные совещания, касавшиеся ПВО, на которых подчеркивалось, что «международная обстановка является беспокойной», что «необходимо продолжать повышать бдительность и усиливать подготовку к войне», «должным образом осуществлять подготовку к антиагрессивной войне». [281]

На этих совещаниях признавалось, что в КНР есть те, кто отрицают неизбежность мировой войны в ближайшем будущем. Эти люди, отмечали газеты, считали, что «войну авось пронесет, поэтому в настоящее время можно пока прекратить строительство бомбоубежищ и укрытий». В противовес таким взглядам на совещании по ПВО, состоявшемся в марте 1979 г. в Шанхае, утверждалось, создание подземных убежищ является «важным стратегическим курсом»: [282] В этой связи говорилось: «Шанхай мы должны удержать в своих руках; поэтому нужно быть готовыми не только к ударам врага с воздуха, но и к уличным боям, к ведению подземной войны». [283]

Представляется, что таким образом в ходе дискуссий находили отражение взгляды защитников курса «культурной революции». Весьма характерно, что руководители Шанхая (Пэн Чун и Янь Юминь) призывали строить подземные убежища, но строить так, чтобы ими можно было пользоваться и в мирное время. [284] Тут просматривалась компромиссная позиция, учет возвращенцами мнения выдвиженцев и в то же время отход от буквального следования установкам Мао Цзэдуна по этому вопросу.

Далее, военачальники стали обсуждать вопрос о новом подходе к военным идеям Мао Цзэдуна. Этот вопрос ставился осторожно. Появлялись предложения «развивать» военные идеи Мао Цзэдуна, и при этом, вполне естественно, отмечалось, что развитие военной науки в КНР застопорилось по вине Линь Бяо и «четверки». Такая постановка вопроса позволяла подводить армию к выводу о том, что при жизни Мао Цзэдуна, в частности в последние полтора-два десятилетия его правления, то есть с момента отстранения Пэн Дэхуая, военная наука в КНР не развивалась, а следовательно, Мао Цзэдун либо шел на поводу у Линь Бяо, либо должен был нести ответственность за создавшееся положение.

Стали вносить предложения «отказываться от некоторых принципов, уже не отвечающих практике современной войны»; подчеркивалось, что в тех вопросах, «понимание которых ограничивалось историческими условиями, вопросов, на которые не указал и о которых не говорил товарищ Мао Цзэдун, но которые требуют решения и ответа в современной борьбе, — тем более нужно иметь смелость создавать новое и развивать старое». В этой связи появились заявления о том, что «пора признать, что винтовки, пулеметы, мины не могут остановить массированное танковое наступление. Для этого необходимо иметь достаточное количество противотанковых орудий и управляемых снарядов». Подчеркивалось, что было время, когда «на эти темы люди не осмеливались говорить или говорить открыто». [285] Из всего этого следовало, что в повестку дня выдвигался вопрос о пересмотре отношения к идеям Мао Цзэдуна в военной области. Представляется, что некоторые военачальники постарались использовать уроки поражения вооруженной агрессии КНР против Вьетнама весной 1979 г., в частности, для того, чтобы еще глубже обосновать необходимость пересмотра отношения к военным идеям Мао Цзэдуна. Естественно, что в данном случае мы упоминаем только об одной стороне этой сложной проблемы.

Тезис о «подготовке к войне» в официально опубликованном коммюнике о 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва отсутствовал. Он стал реже встречаться в печати. В то же время этот тезис не был отвергнут. Его удалось активизировать и даже вернуть на страницы газет, где он не встречался в течение последних месяцев 1978 г., именно в тот день, когда появилось сообщение о начале вооруженной агрессии КНР против Вьетнама. [286] В газете «Жэньминь жибао» за 18 февраля 1979 г. появился призыв «усиливать подготовку к войне», который стал затем повторяться в средствах массовой информации. 5 марта 1979 г., когда, согласно заявлению, сделанному в Пекине, китайская армия якобы сама ушла из Вьетнама, в газетах фигурировал лозунг: «В любой момент быть готовыми развернуть антиагрессивную войну». [287]

Споры по этому вопросу велись в руководстве КПК непрерывно. Отражением этих споров можно считать заявление о том, что «мы надеемся, что мир продлится 20 лет или более», которое сопровождалось оговоркой, что до конца двадцатого века «международная обстановка не может оставаться все время спокойной, а границы мирными». На страницах печати одновременно отражались противоположные точки зрения. Вполне вероятно, что заявления о том, что фракционность ведет к пренебрежению «интересами целого» [288], свидетельствовали, что не все склонны разделять мнение ряда руководителей, в том числе Дэн Сяопина, о существовании действительной или реальной угрозы нападения на КНР со стороны СССР и о «необходимости» ориентироваться на неизбежность войны против нашей страны.

Представляется, что силы, выступавшие за активную эксплуатацию лозунга о «подготовке к войне», энергично толкали КНР на вооруженную агрессию против Вьетнама. Эта агрессия стала фактом. Случившееся помогало им сохранять актуальность установки Мао Цзэдуна о «подготовке к войне».

Вопрос об отношении к СССР

После 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва подавляющее большинство материалов печати, в которых речь шла об СССР, были выдержаны в негативном духе. В то же время появились отдельные высказывания позитивно-критического или нейтрального плана. Например, Бо Ибо в своей статье упоминал о необходимости «настоящим образом учиться передовому опыту СССР» в области экономического строительства. [289]

В начале января 1979 г. в Пекине, как уже упоминалось, появилась дацзыбао с призывом «смягчить противоборство» с СССР. В ней указывалось на отсутствие «объективной основы китайско-советского противоборства», так как СССР относится к категории «социалистических государств». [290]

Кстати, зимой и весной 1979 г. в печати были помещены материалы, в которых реабилитировались Ван Цзясян, Пань Цзыли, Лю Сяо. Все трое в свое время были послами КНР в СССР; к лету 1979 г. появились слухи о возможной реабилитации Чжан Вэньтяня, которого репрессировали, в частности, за «неправильное отношение» к нашей стране. Сообщалось, что еще один бывший посол КНР в СССР, Лю Синьцюань, занял летом 1979 г. пост заместителя заведующего отделом международных связей ЦК КПК.

Однако в материалах, посвященных посмертной реабилитации Пань Цзыли, говорилось, что он «осуществлял… внешнеполитическую линию Мао Цзэдуна». [291] Таким образом, продолжалась реабилитация отдельных людей, но не осуждалась политика Мао Цзэдуна.

Безусловно, споры по существу вопроса велись. Так, вдова Ван Цзясяна Чжу Чжунли писала в своей статье, что предложение из четырех пунктов, выдвинутое ее мужем весной 1962 г. на заседании отдела международных связей ЦК КПК, было названо неким «авторитетом в области теории» (очевидно, Кан Шэном. — Ю.Г.) «ревизионистской политической линией». Очевидно, Кан Шэн, стремясь потрафить Мао Цзэдуну, увидел в этом предложении Ван Цзясяна внешнеполитическую часть общего «ревизионистского» курса, который проводил тогда Лю Шаоци.

Чжу Чжунли утверждала, что после событий 1971 г., после исчезновения Линь Бяо с политической сцены, Мао Цзэдун несколько раз высказывался за восстановление Ван Цзясяна на работе, но этому препятствовал все тот же «авторитет в области теории». Ван Цзясян скончался в 1974 г., так и не дождавшись реабилитации при жизни. [292]

Известно, что в 1962 г. Ван Цзясян и его единомышленники выдвигали предложения о «трех примирениях и одном сокращении». Речь шла о смягчении остроты борьбы против СССР, США и Индии, а также сокращении материальной помощи КНР развивающимся государствам. [293]

В этой связи упоминалось также о том, что во время «культурной революции» «авторитет в области теории», ставший к тому времени «советником» «четверки», все тот же Кан Шэн, добавил к ярлыку «три примирения, одно сокращение» еще один термин, а именно: «три капитуляции, одна ликвидация», то есть обвинил Ван Цзясяна со товарищи в том, что они «капитулировали перед империалистами, советскими ревизионистами и иностранными реакционерами, ликвидировали антиимпериалистическую борьбу народов мира». Заместитель заведующего отделом международных связей У Сюцюань встал на защиту Ван Цзясяна, сославшись при этом на указания Мао Цзэдуна, который запретил проводить Ван Цзясяна «через процедуру критики и борьбы», поскольку тот был «заслуженным человеком, слабого к тому же здоровья». За это Кан Шэн назвал У Сюцюаня «черным приспешником Ван Цзясяна» и подверг его изоляции на восемь лет. Более того, Кан Шэну удалось также лишить Чжоу Эньлая права общего руководства отделом международных связей ЦК КПК. [294]

Иными словами, Мао Цзэдун предпочел отдать международные дела в ведение Кан Шэна.

Получив право на руководство проведением политической кампании, то есть «культурной революции», в отделе Кан Шэн смог реализовать свои замыслы в отношении Ван Цзясяна, которого подвергали разного рода издевательствам и физическим мучениям. Его выводили на большие и малые «митинги борьбы», «делали из него реактивный самолет», заставляя принимать мучительную позу — подолгу держали на митинге со связанными вместе и заломленными за спину руками и опущенной вниз головой; вешали на грудь табличку с надписью «преступник», таскали по улицам, оскорбляли, держали в заключении, а затем выслали в деревню «на трудовое перевоспитание».

В 1970 г. Ван Цзясяна по указанию Чжоу Эньлая возвратили в Пекин из Синьяна, что в провинции Хэнань, для лечения острого заболевания. После событий 1971 г. Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай, как утверждала пекинская печать, настаивали на возвращении Ван Цзясяна к работе. Чжоу Эньлай высказался за то, чтобы поручить Ван Цзясяну организацию группы по внешней политике в ЦК КПК, однако Кан Шэн и «четверка» противодействовали этому.

В начале 1974 г., во время так называемого движения «критики Линь Бяо и Конфуция», в газете «Бэйцзин жибао» появилась статья с критикой «трех примирений и одного сокращения». 24 января 1974 г. Ван Цзясян ознакомился с этой статьей, перепечатанной в «Жэньминь жибао». Вечером у того же дня он получил повестку на «митинг критики Линь Бяо и Конфуция» с указанием «взять с собой талоны на хлеб и т. д.». Потрясенный этим, Ван Цзясян не спал всю ночь и на следующее утро умер от разрыва сердца.

Чжу Чжунли сообщила, что впоследствии Ван Цзясян был посмертно реабилитирован и с него сняты обвинения в проведении линии на «три примирения и одно сокращение» и на «три капитуляции и одну ликвидацию». [295]

Можно предположить, что в первой половине 1979 г. в руководстве одновременно существовали тенденции к продолжению борьбы против нашей страны и к пересмотру, по крайней мере в области тактики, политики, которая проводилась Мао Цзэдуном в отношении СССР, особенно в период «культурной революции».

При этом установки Мао Цзэдуна по этому вопросу в первой половине 1979 г. продолжали определять курс в отношении нашей страны.

В начале мая 1979 г. в центральной печати появились утверждения о том, что «идеи Мао Цзэдуна» «в прошлом были знаменем революции в Китае; и в будущем они также вечно будут знаменем дела социализма в Китае и борьбы против гегемонизма». Эти утверждения соседствовали с хвалебными оценками «теории товарища Мао Цзэдуна о трех мирах», которая «открыла» «новые горизонты в борьбе на дипломатическом и международном фронтах, заложила краеугольный камень для единого всемирного фронта борьбы против гегемонизма, а значит, для будущего всего человечества». [296]

Возможно, это отражало выступление определенных сил против поворота к нормализации в отношениях с нашей страной.

В начале 1979 г. прояснялись и некоторые детали китайско-американских отношений, импульс которым дала, в частности, политика Мао Цзэдуна во время «культурной революции». О взаимопонимании, которое существовало у президента США Р. Никсона с Мао Цзэдуном уже в 1972 г., свидетельствовало секретное письмо Р. Никсона; кроме того, он сам сказал Чжоу Эньлаю, что во время своего второго срока пребывания на посту президента США, то есть в 1972–1976 гг., он собирался нормализовать отношения с КНР. Только уотергейтское дело сорвало планы Р. Никсона. [297] Позднее президент США Д. Форд подтвердил это намерение. Наконец, можно с полной уверенностью сказать, что руководящие круги США, вне зависимости от партийной принадлежности, решили поддержать направленность внешней политики Мао Цзэдуна в отношении нашей страны.

Можно также отметить, что в КНР продолжали углубляться националистические настроения. В июне 1979 г. в молодежной газете появилась, например, статья под заголовком: «XXI век — век китайцев». [298]

Обстановка накануне 2-й сессии ВСНП 5-го созыва

Время между 3-м пленумом ЦК КПК 11-го созыва (декабрь 1978 г.) и 2-й сессией ВСНП 5-го созыва (июнь-июль 1979 г.) характеризовалось острой борьбой в руководстве КПК. Проведение в жизнь общего курса, предложенного этим пленумом, перенесение центра тяжести в работе на вопросы экономики натолкнулось на отчаянное сопротивление выдвиженцев, которые умело подогревали настроения той части населения и членов партии, которые не могли или не хотели оторваться от привычной маоцзэдуновской линии, еще не осознали, что Мао Цзэдуна уже нет и никогда не будет, с недоверием относились к изменениям в политике, боялись «уклонов». На ситуации сказывалось и то обстоятельство, что все руководители опирались на определенную базу для политики Мао Цзэдуна. В частности, на многомиллионные массы особенно сельского населения, которое не могло бы обеспечить себе прожиточный минимум, если бы в КНР, не меняя политику в деревне, отказались от распределения продуктов по едокам.

Отражением компромисса между различными группировками в КПК явилось то, что получило название «четырех основных принципов», то есть обещания «твердо придерживаться» «социалистического пути развития Китая, диктатуры пролетариата, руководящей роли партии, направляющей роли марксизма-ленинизма и идей Мао Цзэдуна». [299]

Эта установка, выдвинутая Дэн Сяопином, позволяла делать упор на любом из четырех принципов, толкуя его в свою пользу любым силам в партии. При этом одни делали акцент на руководящей роли центрального руководства партии, где они заняли к этому времени ключевые позиции, на верности «правильным» теоретическим положениям, «подлинному марксизму», а другие подчеркивали необходимость выдвижения на передний план «диктатуры пролетариата» и «идей Мао Цзэдуна».

Важно отметить, что «четыре основных принципа» были выдвинуты Дэн Сяопином под нажимом ортодоксальных маоцзэдуновцев, в то же время среди этих принципов не было главного, с их точки зрения, — прямого упоминания о «классовой борьбе».

Критика выдвиженцами и их союзниками политики, проводившейся с целью осуществления решений пленума, развивалась по целому ряду направлений.

Прежде всего, выдвигался тезис о том, что, начиная с 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва, наблюдается отход от «решающего звена», «утрата линии». Сторонники такого взгляда ссылались на то, что в КНР не пропагандировались положения о том, что «классовая борьба является решающим звеном», о «продолжении революции при диктатуре пролетариата», об «основной линии партии». [300] Все это квалифицировалось как «отход от идей председателя Мао Цзэдуна». [301]

Выдвиженцы эксплуатировали силу привычки к культу личности Мао Цзэдуна, инерцию сохранения этого культа, с чем приходилось считаться и возвращенцам. На борьбе политических сил в этой связи сказывалось то обстоятельство, что Мао Цзэдун как теоретик в основном оставался тогда вне критики; во всяком случае, до середины 1979 г. никто из лидеров не предложил теоретическую концепцию, которая заменила бы «идеи Мао Цзэдуна». По существу, расшатывая доверие к установкам Мао Цзэдуна по целому ряду практических вопросов, возвращенцы или противники «культурной революции» в то же время говорили только об исправлении «неправильных методов и способов», «исправлении ошибок», допускавшихся Линь Бяо, Чэнь Бода, Кан Шэном, «четверкой». Возвращенцы были вынуждены оправдываться, заявлять, что они вовсе не намерены «опускать знамя Мао Цзэдуна». [302]

Выдвиженцы спекулировали на своей верности «учению» Мао Цзэдуна, призывали «действовать только так, как говорили» «учителя революции». [303]

Итак, сопротивление политике выдвиженцев велось в первую очередь под флагом верности Мао Цзэдуну, его формулировкам. Открыто выступать против такой постановки вопроса в первой половине 1979 г. у части возвращенцев не было возможности, другая же их часть не хотела опускать это знамя.

Далее, выдвиженцы призывали «смотреть вперед», утверждая, что проблемы, возникшие в партии в прошлом, в ходе прошедших политических кампаний и движений, настолько сложны, что попытки их быстрой переоценки, выяснение доли личной ответственности тех или иных людей, могут «повредить стабильности и сплоченности», а в итоге и «процессу четырех модернизаций». [304]

Выдвиженцы требовали от возвращенцев признать нормальным отсутствие единства мнений в партии по ряду вопросов, «оставленных в наследство историей». Они настаивали на том, чтобы за ними было оставлено право сохранять свою точку зрения по ряду таких вопросов, в том числе по вопросу об отношении к «культурной революции», об оценке роли Мао Цзэдуна, даже об оценке деятельности Лю Шаоци.

Выдвиженцы предлагали отложить решение этих вопросов и на неопределенно длительное время допустить расхождения внутри партии по целому ряду идеологических проблем. При этом они заявляли, что в прошлом в КПК не было никого, кто «непременно был бы прав» во всех случаях: «человек в одной политической кампании занимал правильную позицию, но в другой мог оказаться ошибавшимся; в одной кампании он мог попасть под упорядочение (под репрессии) за дело, а в другой — ни за что получить удар дубинкой». [305] По мнению выдвиженцев, все эти сложные счеты между людьми запутывались в один клубок, в котором невозможно было разобраться. [306]

Такое толкование вопроса поддержал заместитель председателя ЦК КПК, командующий Шэньянским большим военным округом Ли Дэшэн, призывавший выступать против тех, кто «вносит раскол в ЦК партии». Ли Дэшэн утверждал, что необходимо допускать «существование различных точек зрения по некоторым идеологическим и теоретическим вопросам… Что касается некоторых конкретных теоретических вопросов, то в случае возникновения различных мнений и невозможности приведения их к общему знаменателю, не следует добиваться единства методами принуждения». [307]

Таким образом, выдвиженцы угрожали расколом в ЦК партии, в КПК, в том случае, если им не будет позволено оставаться при своем мнении по ряду теоретических, идеологических проблем, а также по конкретным историческим вопросам. Они требовали позволить им иметь свою идейную платформу, соглашаясь находить общее с возвращенцами только там, где надо было искать решение некоторых практических проблем экономики страны. По сути дела, они пользовались тем же приемом, к которому прибег Мао Цзэдун в конце 1950-х — начале 1960-х гг., когда он, оставив за собой и высшую власть над вооруженными силами, и руководящую роль в теории, идеологии, допустил Лю Шаоци и других выправлять положение в экономике страны.

В то же время выдвиженцы критиковали практическую деятельность возвращенцев как проявление «правого уклона». Они осуждали поощрявшуюся возвращенцами и, очевидно, инспирированную ими критику снизу тех, кто выдвинулся во время «культурной революции», ряда сторон политики самого Мао Цзэдуна как «либерализацию». Они также критиковали решения о снятии с бывших кулаков и помещиков этих ярлыков. [308]

Выдвиженцы пытались играть на настроениях населения, стремившегося к стабильности, утверждая, что при руководстве возвращенцев «политика партии меняется то туда, то сюда», что 3-й пленум ЦК КПК 11-го созыва «перечеркнул все одним махом». [309]

Со своей стороны возвращенцы решительно и широким фронтом выступили против нападок на решения 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва, защищая свои позиции.

Прежде всего, отражая желания широких слоев населения, в том числе и членов партии, измученных беспрерывными политическими кампаниями при жизни Мао Цзэдуна, они заявляли, что выступают не против «классовой борьбы», а только против перегибов в ее осуществлении, против тезиса об «обострении классовой борьбы», за окончание «массовой классовой борьбы». [310] Возвращенцы поворачивали вопрос о «классовой борьбе» из области теории в плоскость конкретной борьбы против Линь Бяо и «четверки»: «То, что мы выступаем против расширения классовой борьбы, против болтовни Линь Бяо и «четверки», против утверждения о том, будто бы классовая борьба все более обостряется, отнюдь не означает, что классовой борьбы уже нет». [311] Возвращенцы признавали, что в сфере пропаганды после упомянутого пленума ЦК партии меньше говорилось о классовой борьбе, имел место отход от повсеместного акцента на нее. Однако критику такого положения они расценивали как «свидетельство того, что яд ультралевой линии Линь Бяо и «четверки» все еще сидит в наших головах». [312]

Возвращенцы отводили от себя обвинения в выступлении против Мао Цзэдуна и его «идей». Они утверждали, что после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва исправляются ошибки, неправильные методы и способы работы. Они подчеркивали, что «нельзя противопоставлять исправление ошибок», допущенных в годы правления Мао Цзэдуна, «высоко поднятому знамени председателя Мао Цзэдуна», поскольку исправление ошибок «соответствует заветам самого председателя Мао Цзэдуна», что «реабилитация лиц, пострадавших при жизни Мао Цзэдуна от «четверки», «совпадает с пожеланием» самого Мао Цзэдуна. Они заявляли, что ошибки, совершенные в прошлом, исправляются для того, чтобы предотвратить интриги карьеристов. [313]

Возвращенцы, как бы идя навстречу пожеланиям выдвиженцев, признавали необходимость сочетания экономических методов управления экономикой и идейно-политической работы. При этом они указывали на то, что в настоящее время невозможно выделить дополнительные материальные ресурсы и финансовые средства для улучшения жизни населения. И именно в этой связи они подчеркивали правильность установок: «политика — командная сила», «труд не ради славы и выгоды», «дух упорной борьбы». [314] При этом они признавали, что определенное ослабление идейно-политической работы имело место, в частности в ряде учреждений были ликвидированы политотделы и т. д. [315]

Таким образом, идя на некоторые формальные уступки, возвращенцы тем не менее продолжали твердо отстаивать свой центральный пункт — необходимость сосредоточения усилий, прежде всего на решении вопросов экономического порядка. Они стремились приземлять схоластические «теоретические» рассуждения выдвиженцев «культурной революции», переводить обсуждение в плоскость испытания правильности теоретических установок практикой, реальностью, китайской действительностью.

Возвращенцы на первый взгляд соглашались с мнением выдвиженцев «культурной революции» о продолжении теоретических дискуссий, однако настаивали на том, что решения 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва должны выполняться. В этой связи они требовали соблюдения партийной дисциплины, указывали на то, что в некоторых районах страны до членов партии не были даже доведены два документа по сельскому хозяйству, одобренные на упомянутом пленуме. [316]

Во многих случаях исходные рассуждения возвращенцев трудно было отличить от заявлений выдвиженцев. Однако выводы из этих рассуждений были полностью противоположны мнению выдвиженцев. Например, как и выдвиженцы, возвращенцы указывали: «В наших рядах точки зрения на важные исторические вопросы не совсем совпадают. Отсутствие единства по тем или иным вопросам трудно преодолеть». При этом для решения многих оставшихся в наследство от истории вопросов необходимо время. [317] Далее возвращенцы как бы соглашались с выдвиженцами, повторяя их тезис о необходимости не увязать в спорах сегодняшнего дня, «смотреть вперед», «видеть перспективу»…

Однако возвращенцы далее говорили, что «смотреть вперед» — «это еще не означает отказываться от обобщения прошлого опыта». Лозунг «смотреть вперед» не должен мешать «решению вопросов, оставленных историей». Более того, возвращенцы настаивали на выводе, который полностью противоречил мнению выдвиженцев: «Мы должны осуществлять политику партии, как следует взяться за работу по решению вопросов, оставленных историей, так как ее нельзя затягивать». [318]

Возвращенцы заявляли, что главная задача партии — налаживание и подъем экономики. При этом они подчеркивали, что необходимость решения «вопросов, оставшихся от истории», должна подчиняться интересам решения экономических проблем: если решение вопросов, связанных с переоценкой событий исторического характера, способствует развитию экономики, то «эти вопросы следует решать, а если не способствует — решение можно отложить». [319]

Такая постановка вопросов была характерна для позиции возвращенцев. Создавалась видимость компромисса, учета мнения выдвиженцев.

В то же время, по сути, утверждалась центральная задача партии. Возвращенцы оставляли руки свободными для того, чтобы обрушиться на своих противников, требовать решения вопросов, «оставшихся от истории», ссылаясь на то, что их решение будет способствовать развитию экономики страны.

Отражая нападки на «политику 3-го пленума ЦК КПК», возвращенцы особый упор делали на своей решимости навести порядок в стране, создать стабильную обстановку, не допускать развертывания массовых политических кампаний, которые изматывают и партийную номенклатуру, и население страны. Такая политика, утверждали они, более всего отвечает интересам крестьян и партийных функционеров. Первый секретарь парткома провинции Ганьсу Сун Пин назвал «проблемой сегодняшнего дня» такое положение, когда «крестьяне боятся изменения политики, кадровые работники боятся вновь подвергнуться критике». В этой связи возвращенцы обещали крестьянам и кадровым партийным работникам обращать особое внимание на обеспечение стабильности политического курса, на недопущение каких-либо колебаний. [320]

Условием обеспечения стабильности в стране возвращенцы называли строгую партийную дисциплину. Они выступали против «анархии», за соблюдение всеми членами партии дисциплины, за выполнение ими решений центральных партийных органов. «Если каждый член партии, которая насчитывает более 30 миллионов человек, будет поступать так, как ему заблагорассудится, то во что может превратиться наша партия?» — задавали возвращенцы риторический вопрос. [321]

Возвращенцы обвиняли сторонников Линь Бяо, «четверки», людей, «отравленных» их «ядом», во фракционности.

Такие фракционеры получали упрек в том, что они не выполняют решения 3-го пленума ЦК КПК. В упрощенном виде эта критика доводилась до масс в виде заявлений о том, что фракционеры отвергают сегодня то, что было решено вчера.

Первый секретарь парткома провинции Сычуань Чжао Цзыян подчеркивал: «Следует обращать внимание на необходимость преемственности основного курса нашей партии. Опыт многих лет говорит нам, что производство может быстро развиваться лишь при условии политической стабильности и устойчивости политического курса… Нельзя из-за того, что имеют место некоторые упорядочения и новые акценты, допускать, чтобы сегодня отрицался вчерашний день, а завтра критиковался сегодняшний. Если отменять вечером то, что было приказано утром, то можно потерять доверие народа, а работающие в низах кадровые работники будут сбиты с толку… К тому же это может негативно сказаться на доверии вообще к партии и социалистическому строю со стороны части масс и молодежи». [322] Кстати сказать, Чжао Цзыян в годы после смерти Мао Цзэдуна все больше выдвигался как один из лидеров партии, смело ставивших вопрос о необходимости покончить с явлениями, которые мешали развитию страны в годы правления Мао Цзэдуна.

Возвращенцы напоминали членам партии и населению страны об опыте «культурной революции», когда были допущены ошибки как в ряде теоретических вопросов, так и особенно в практической политической деятельности. Себя они при этом рекомендовали решительно выступающими против повторения «культурной революции».

При этом они отвергали бытовавшее в годы «культурной революции» утверждение о том, что в 1966 г. в ЦК КПК имел место «ревизионизм». Такое утверждение называлось «ошибочным». [323] Так отрицалась исходная теоретическая посылка Мао Цзэдуна, которой обосновывалась «необходимость» и «своевременность» «культурной революции»; тем самым отрицалось наличие внутриполитических причин для «культурной революции».

Развивая это положение, возвращенцы утверждали, что «главный — и сегодня надо во всеуслышание предупредить об этом будущие поколения — кровавый урок («культурной революции». — Ю.Г.) состоит в том, что ни в коем случае нельзя вновь открывать огонь по штабам всех ступеней китайской компартии». «Культурная революция» характеризовалась как «явный захват вооруженным путем верховной власти в партии и государстве». [324]

Признавая наличие бюрократов и бюрократизма у членов партии, у руководящих работников, возвращенцы в то же время заявляли, что бюрократов следует критиковать, контролировать уставными методами, но ни в коем случае нельзя «свергать», нельзя применять метод «всестороннего захвата власти». При этом предлагалось одновременно бороться и против бюрократизма, и против анархизма. [325]

Вполне вероятно, что возвращенцы намеренно сгущали краски, драматизировали обстановку, подавали ее таким образом, как будто бы существовала серьезная угроза того, что выдвиженцы «культурной революции» могли в 1979 г. начать новую «культурную революцию», призвать к «всестороннему захвату власти», к нанесению «удара по штабам» и т. д. В то же время нельзя не видеть, что выдвиженцы «культурной революции» спекулировали на тезисе о наличии в партии тех же самых явлений, которые вызывали в свое время «культурную революцию»; выдвиженцы «культурной революции» как бы напоминали возвращенцам, что среди масс их призывы к борьбе против бюрократизма и против «правого уклона», «ревизионизма» могут найти поддержку в партии. Представляется, что выдвиженцы «культурной революции» таким способом пытались удержаться у власти, заставить возвращенцев примириться с разделением власти между сторонниками «культурной революции» и ее противниками. Может быть, их можно различать как «революционеров» (имея в виду «революцию по Мао Цзэдуну») и «строителей».

Возвращенцы же последовательно развивали по разным направлениям наступление против всего курса, предложенного во время «культурной революции». В частности, все настойчивее раздавались требования реабилитировать решения VIII съезда партии, «социалистический строй» того времени. Возвращенцы утверждали, что именно на этом съезде партии были заложены основы правильного политического курса, который затем под воздействием Линь Бяо, Чэнь Бода, Кан Шэна и «четверки» был изменен, что привело к ошибкам и страданиям населения страны.

В мае 1979 г. в печати появились напоминания об «имеющем историческое значение VIII съезде КПК», которые сопровождались призывами «вернуть первоначальный облик социалистического строя». [326]

При этом утверждалось, что после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва прилагались большие усилия для «восстановления доброго имени научного социализма». [327] Далее следовали предостережения против недооценки опасности «тлетворного яда фашистского и феодального социализма, который осуществляли Линь Бяо и “четверка”». Их «вздорные установки» до сих пор «воспринимаются некоторыми лицами» как правильные и защищаются ими. Эти лица дошли до того, что «бойкотируют марксистский социализм, для построения которого мы сегодня прилагаем усилия». [328] Постоянно раздавались призывы «научиться отличать подлинный социализм от фальшивого». Эти призывы содержались, в частности, в выступлении первого политкомиссара Нанкинского большого военного округа Ляо Ханьшэна на совещании армейских политработников. [329] Газета «Юньнань жибао» указывала: «То, что проповедовала раньше «четверка», есть псевдо социализм всеобщей бедности, а критиковавшийся ею так называемый капитализм как раз и есть научный социализм, который все время отстаивала наша партия». [330]

Таким образом, будучи вынужденными учитывать некоторые требования выдвиженцев «культурной революции», мирясь временно с их присутствием в центральных руководящих органах партии, возвращенцы одновременно решительно защищали свои позиции, углубляли и расширяли критику прежней политики, ответственность за проведение которой пока возлагалась только на Линь Бяо, Чэнь Бода, Кан Шэна, «четверку» и оставшихся у руководства их последователей и единомышленников, а также и людей, находившихся под их воздействием. Борьба в руководстве продолжала оставаться острой. С обеих сторон существовали группировки, которые не могли согласиться на длительный компромисс.

Одной из наиболее характерных черт рассматриваемого периода было развитие процесса пересмотра дел людей, пострадавших в годы правления Мао Цзэдуна, особенно в ходе «культурной революции». После создания на 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва комиссии ЦК КПК по проверке дисциплины, работа по реабилитации, которую выдвиженцы «культурной революции» стремились свернуть и которая во многих провинциях и учреждениях до того считалась «в основном» завершенной, теперь под руководством возвращенцев была, по сути дела, проделана заново.

Работу по пересмотру дел возглавляли заместитель председателя ЦК КПК, председатель комиссии по проверке дисциплины Чэнь Юнь и заведующий орготделом ЦК партии Ху Яобан.

Чэнь Юнь настаивал на том, чтобы при пересмотре дел и реабилитации соблюдались следующие нормы: ускорение составления заключений по тем делам, разбор которых не был завершен; пересмотр неправильных выводов по делам и снятие клеветнических обвинений; предоставление подходящей работы тем, кто может работать, но не получил какой-либо должности, либо обеспечение материальных условий для тех, кто не может работать по старости или по состоянию здоровья; принятие соответствующих выводов или необходимых мер по делам умерших, удовлетворительное решение вопросов, касающихся близких родственников пострадавших людей. [331]

Эти принципы были выдвинуты еще в первой половине 1978 г. Вполне вероятно, что это произошло на 2-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва. Однако только с приходом к руководству этой работой Чэнь Юня и особенно Ху Яобана эти принципы стали строго проводиться в жизнь и даже были опубликованы в открытой печати.

Были введены две категории реабилитируемых. Одна состояла из людей, которые пострадали «в период бесчинств Линь Бяо и “четверки”». Другая — лица, пострадавшие по «ошибочным делам» до «культурной революции». Те, кто относился к первой категории, могли рассчитывать на «соответствующее урегулирование последствий», то есть на возвращение к руководящей должности и к работе. Лица, относившиеся ко второй категории, должны были довольствоваться тем, что в их случаях «главным» считалось «политическое решение по делу», [332] то есть восстановление их репутации, доброго имени.

Процесс реабилитации имел и другую сторону. В ходе пересмотра «неправильных», «несправедливых», «необоснованных», «фальсифицированных» дел накапливался материал для обвинения тех, кто был причастен к организации преследований в годы правления Мао Цзэдуна. Суды над виновными в первой половине 1979 г. не начались. Немногочисленные исключения касались рядовых исполнителей, то есть вожаков или главарей массовых молодежных организаций периода «культурной революции», но не высокопоставленных деятелей, не функционеров КПК. Однако ощущалось, что возвращенцы вели интенсивную подготовку к процессу осуждения виновников травли людей при правлении Мао Цзэдуна.

Именно в этой связи в первой половине 1979 г. появилось толкование вопроса о «социально-исторических корнях» левоуклонистской линии Линь Бяо и «четверки». При этом раздавались заявления о том, что «ревизионистская линия Линь Бяо и «четверки» явилась самой настоящей «левоуклонистской» линией. И теперь, только до конца рассчитавшись с этой «крайне левой» линией, только поняв ее основные особенности, только вскрыв ее социальные исторические корни, можно последовательно разбивать духовные оковы, связывающие мышление, можно делать правильные выводы из урока, который дает опыт культурной великой революции, можно твердо следовать правильной линии марксизма-ленинизма». [333]

Касаясь вопроса о семнадцати годах КНР до «культурной революции», авторы статей в официальной печати продолжали воздавать хвалу Мао Цзэдуну, называть ряд его работ «теоретическим оружием», которым следует руководствоваться и при осуществлении «четырех модернизаций». В то же время они указывали, что при жизни Мао Цзэдуна имело место отрицательное воздействие ошибочных идей, ошибочных уклонов, что в то время «весьма ярким проявлением «левого уклона» были возникшие 1958 г. поветрия шапкозакидательства, волевых решений, коммунизации». Говорилось также, что с 1959 г. Линь Бяо начал выдавать себя за «знаменосца» («идей» Мао Цзэдуна. — Ю.Г.), что в 1958 г. Чэнь Бода предложил упразднить деньги и товар, что некий «советник» (его имя не называлось, но можно было предположить, что имелся в виду Кан Шэн. — Ю.Г) Линь Бяо и «четверки» был таким «левым», что «дальше некуда», «авторитетом в области теории», что Чжан Чуньцяо в 1958 г. всячески пропагандировал «крайне левую» теорию, выражавшуюся в лозунге «покончить с буржуазным правом» и вместе с Чэнь Бода поднял поветрие «коммунизации». Утверждалось также, что в 1957 г. Ло Вэньюань был «злодеем, повсюду избивавшим и мучившим людей», а «в течение длительного времени остававшаяся в тени» Цзян Цин с ее «революционизацией пекинской оперы» выглядела «ужасно» «левой». [334]

Далее утверждалось, что в ходе «культурной революции» Линь Бяо и «четверка» «внедряли систему деспотизма в области культуры, проводили политику отупления народа и всемерно создавали новые культы.

Они превращали отдельные положения марксизма-ленинизма и идей Мао Цзэдуна в религиозные догмы и одновременно решительно отвергали все иностранное, навешивали ярлыки «преклонения перед иностранщиной», «философии раболепия перед иностранным», не желали видеть перемен в мире, закрывали страну, чтобы было удобнее набивать себе цену. Эти их действия, направленные против общего течения, привели к тому, что значительно увеличился разрыв между нашей страной и передовыми государствами мира, народное хозяйство оказалось на грани развала». [335]

Возвращенцы ставили вопрос одновременно и об ошибках целого ряда руководителей в прошлом в «линии», в «теории», и в то же время обвиняли их в преследовании людей, в нарушении законов, в уголовных преступлениях.

При этом речь шла не только о тех, кто уже умер или был отстранен от власти, но и тех сторонниках «культурной революции», которые еще оставались на руководящих постах.

Не случайно в печати появились упреки в адрес тех руководителей, которые, когда начинали вскрывать их ошибки, старались уйти от ответственности, прикинуться «чистенькими», кивая то на «верхи», то есть на Линь Бяо, «четверку», то на «низы», то есть на рядовых исполнителей. [336]

Проявлением линии на подготовку общественного мнения в партии и в стране к публичному осуждению виновников преступлений и репрессий периода правления Мао Цзэдуна была организация в масштабах всей страны кампании критики виновных в смерти Чжан Чжисинь, о чем мы уже упоминали ранее. При этом раздавались призывы объявить в масштабах всей партии учебу у Чжан Чжисинь, подобно тому как Мао Цзэдун призвал в 1960-х гг. учиться у Лэй Фэна. В этой связи представляется уместным еще раз подчеркнуть, что требования наказать главных виновников умерщвления после жестоких пыток по приговору суда за политические взгляды, а точнее, за несогласие с действиями некоторых членов «штаба» Мао Цзэдуна во время «культурной революции» сотрудницы партийного аппарата Чжан Чжисинь в провинции Ляонин сопровождались раскрытием ужасающих подробностей, живо воскрешавших обстановку периода «культурной революции» и подчеркивавших бесчеловечность организаторов «культурной революции»: «Палачи перед смертью перерезали ей (Чжан Чжисинь. — Ю.Г.) голосовые связки, чтобы она не могла выкрикивать революционные призывы». [337] Говорили также, что это было сделано с той целью, чтобы Чжан Чжисинь «не смогла никого обмануть, выкрикнув перед смертью здравицу Мао Цзэдуну».

Складывалась парадоксальная ситуация. Предлагалось уравнять примеры, которым призывали следовать: с одной стороны — Лэй Фэна, который в своем солдатском дневнике писал о любви к Мао Цзэдуну, о преданности ему, о желании учиться у него, с другой — Чжан Чжисинь, которой не дали перед смертью крикнуть «Да здравствует председатель Мао Цзэдун!» в знак протеста против действий тех выдвиженцев «культурной революции», которые, по мнению Чжан Чжисинь, проводили политику, не отвечавшую взглядам Мао Цзэдуна, хотя на самом деле они осуществляли именно «идеи Мао Цзэдуна» в «культурной революции».

Курс на осуждение виновников репрессий был мощным оружием в руках возвращенцев, с помощью которого они сдерживали наскоки выдвиженцев на линию, особенно ощутимо осуществлявшуюся после 3го пленума ЦК КПК 11-го созыва.

Наконец в первой половине 1979 г. возвращенцы добились признания линии на урегулирование положения в экономике. При этом они утверждали, что делают шаг назад для того, чтобы потом сделать два шага вперед. [338] Из их заявлений следовало, что Мао Цзэдун и его сторонники привели хозяйство страны на грань развала.

Возвращенцы осуждали заявления, которые делались как Мао Цзэдуном, так и его последователями уже после его смерти о возможности в обозримом будущем для КНР догнать или перегнать в сфере экономики США и другие западные страны. [339]

В июне было объявлено о том, что в КНР осуществляется урегулирование состояния хозяйства страны. [340] Самой важной задачей урегулирования называлось при этом ускорение развития сельского хозяйства.

Объясняя необходимость прежде урегулировать положение в области экономики, а затем уже браться за ее модернизацию, возвращенцы говорили о том, что следует учитывать две особенности Китая: слабую экономическую базу и большое население. [341] Вопрос об экономике, о необходимости взять курс на урегулирование положения в хозяйстве страны, наряду с вопросом о наказании по закону виновников репрессий периода правления Мао Цзэдуна, был одним из двух главных рычагов, с помощью которых возвращенцы, с одной стороны, решали жизненно важные проблемы страны и народа и, с другой — вели борьбу против выдвиженцев «культурной революции».

В первой половине 1979 г. появились утверждения о том, что следует вести борьбу против двух уклонов: против обожествления феодализма, то есть против продолжения политики, проводившейся при жизни Мао Цзэдуна, а также бороться против копирования иностранного (как советского, так и западного) опыта строительства экономики.

Таким образом, продолжались попытки найти линию, для начала хотя бы в сфере экономики, свободную от установок Мао Цзэдуна, а также не основанную на догматическом толковании марксизма-ленинизма, не базирующуюся также и на западных учениях, отличную от теории и практики и маоизма, и социализма, и капитализма, от следования в фарватере любого из них. Возвращенцы предлагали использовать все, что могло пригодиться из теории и практики всех трех упомянутых «измов», но утверждали, что в КНР проводится и будет проводиться собственный курс. Таким образом, расковывалось мышление, сохранялось лицо, а на вооружение предлагалось брать все, что могло оказаться полезным, без идейных шаблонов и ограничений.

Перед созывом 2-й сессии ВСНП 5-го созыва возвращенцы провели серию заседаний провинциальных партийных руководящих органов и выступили с осуждением попыток выдвиженцев «культурной революции» отойти от установок 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва.

На расширенном заседании бюро комитета КПК провинции Хубэй первый секретарь этого комитета Чэнь Писянь следующим образом охарактеризовал обстановку в партии после упомянутого 3-го пленума ЦК КПК: «В последнее время среди членов партии и кадровых работников не было полного единодушия в понимании обстановки со времени 3-го пленума и отмечались некоторые разногласия во взглядах на курс и установки 3-го пленума». В результате возникло идейное течение, представители которого сомневались в правильности решений 3-го пленума и даже выступали против этого пленума: «Небольшое число товарищей считают, что после 3-го пленума стало трудно работать, а отдельные даже утверждают, что после пленума политика поправела». [342]

Многие руководители провинциальных организаций КПК заявили, что выступления против 3-го пленума ЦК КПК и его решений являются проявлениями течения, которое, судя по его обличью, может показаться «ультралевым», действующим «под знаменем» Мао Цзэдуна, но, по существу, выступает «против идей Мао Цзэдуна». [343]

Возвращенцы признавали, что этому течению удалось поднять ветер по всей стране, что было тогда легко сделать в КПК, учитывая условия, создавшиеся вследствие политики, проводившейся в последние десятилетия жизни Мао Цзэдуна. Возвращенцы обвиняли представителей «ультралевого течения» в том, что те «только себя считают революционерами». В этой же связи выдвигались прямые требования осудить «последышей» «четверки», наказать виновников гибели людей, репрессированных при правлении выдвиженцев «культурной революции». Раздавалась также критика тех миллионов членов партии, на которых опирались выдвиженцы «культурной революции» и которые вступили в КПК во время «культурной революции». Этих людей возвращенцы фактически ставили в положение второсортных или неполноценных членов партии.

Возвращенцы также обращали внимание на участие в политической жизни людей, которые хотя и «отличаются по своим взглядам от Линь Бяо и «четверки», но все же придерживаются определенных левацких взглядов, названных «болезнью левоглазия». [344] Эти люди отрицали успехи, достигнутые после 3-го пленума ЦК КПК.

Первый секретарь парткома провинции Ляонин Жэнь Чжунъи в июне 1979 г. заявил, что лица, вступившие в КПК в период «кулыурной революции» и ныне составляющие свыше половины членов провинциальной партийной организации, не обладают элементарными знаниями, необходимыми члену партии, имеют недостаточное представление о партийных традициях и стиле. Он отметил также, что «часть старых членов партии также под порочным воздействием Линь Бяо и «четверки» утратила славные партийные традиции». [345] Такие признания свидетельствовали о том, что назревала острая борьба в партии в широких масштабах; впереди был этап чистки не только в высшем руководстве КПК, но можно было предвидеть очищение партии от значительной части тех, кто пришел в нее во время «культурной революции».

В этой связи на страницы печати выходили обвинения в адрес живых и действовавших в рассматриваемый период руководящих деятелей, выдвиженцев «культурной революции», хотя при этом далеко не всегда эти люди назывались по имени и фамилии. В частности, Фэн Вэньбинь, член постоянного комитета всекитайского комитета НПКСК и один из руководителей высшей партийной школы при ЦК КПК, утверждал, что люди, связанные с «четверкой», представляли собой наиболее опасную часть неоднородных по составу сил, которые выступали как против следования уже упоминавшимся «четырем основным принципам», так и против проводившихся в жизнь установок 3-го пленума ЦК партии. Эти люди, по словам Фэн Вэньбиня, нападали на политическую линию ЦК КПК одновременно с двух сторон — справа и слева.

При этом среди «паршивых овец», выступавших против «четырех основных принципов», имелись «последыши» «четверки». Например, некое лицо, которое «десять лет тому назад шло за «штурмовиками» Ван Хунвэня, Чжан Чуньцяо, Яо Вэньюаня, свергавшими всех и вся». Ныне этот деятель «подстрекает к смуте, подражая в своих действиях заговорщической тактике Ван Хунвэня при создании «главного штаба рабочих» (имелся в виду созданный во время «культурной революции» «главный штаб рабочих-бунтарей Шанхая». — Ю.Г.). Объясняя причину того, что «последыши» «четверки» оказались среди выступавших против «четырех основных принципов», Фэн Вэньбинь напомнил, что «четверка» в свое время культивировала анархизм и буржуазную фракционность, оттирала парткомы. Он заявил, что подобные лица являются «главными подстрекателями» выступлений против «четырех основных принципов»; деятельность этих лиц необходимо расследовать, со всей решительностью разоблачить и нанести по ним удар. Фэн Вэньбинь сказал также, что среди тех, кто выступает против решений 3-го пленума ЦК партии, имелись люди, которые стремились вернуть страну во времена, предшествовавшие свержению «четверки»; они считали всех «революционеров старшего поколения», старые кадры «действующими каппутистами», которых «надо свергать». [346] (Вероятно, здесь Фэн Вэньбинь имел в виду, в частности, такого выдвиженца «культурной революции», как Ни Чжифу. — Ю.Г.)

Возвращенцы подчеркивали недопустимость использования «четырех основных принципов» для попыток возвращения страны «на путь Линь Бяо и «четверки». [347] Они осуждали тех, кто толковал «четыре основных принципа» как нечто отличное от политики, проводившейся со времени устранения «четверки», как нечто дающее основания для попыток сознательно либо стихийно добиваться возвращения страны на путь «четверки». [348]

Наиболее развернутая и резкая критика выступлений выдвиженцев «культурной революции» перед 2-й сессией ВСНП 5-го созыва содержалась в выступлении на 2-м пленуме провинциального комитета КПК Сычуани первого секретаря парткома этой провинции Чжао Цзыяна. Он утверждал, что в партии есть люди, которые подверглись «довольно глубокому воздействию Линь Бяо и «четверки» и в силу этого «не видят прекрасной обстановки со времени 3-го пленума ЦК КПК», «пытаются приписать пленуму проблемы, возникшие в последнее время». Это идейное течение «выступает в ультралевом обличье и может легко сбить людей с толка». Это течение пытается вновь использовать «четыре твердо следовать» (или «твердо придерживаться», то есть «четыре основных принципа». — Ю.Г.) для того, чтобы вновь возвратиться к «искаженным и лживым суждениям» «четверки» и их пути. Это течение, по мнению Чжао Цзыяна, отнюдь не возникло после 3-го пленума, а лишь «всплыло на поверхность в последнее время».

Чжао Цзыян также заявил: «3-й пленум решил перенести центр тяжести работы на осуществление социалистической модернизации. Это является стратегическим сдвигом в истории нашей партии, имеющим эпохальное значение». Это означало, что Чжао Цзыян выступал за окончание этапа выдвижения «политики на первое место», за сосредоточение усилий на решении вопросов налаживания экономики. Он не собирался поступаться решениями 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва.

Далее Чжао Цзыян отметил, что важный урок внутрипартийной борьбы в прошлом состоит в том, что «с легкостью поднимали ветер: как только скажут о каком-то уклоне, так в большинстве случаев, вне зависимости от того, в каком месте, в каких масштабах, среди каких людей возник этот уклон, повсеместно развертывали кампании, начинали проверку на всех уровнях, впадали в крайности, не давали высказать противоположное мнение».

Чжао Цзыян призывал партию: «Когда возникает небольшой вопрос, нужно различать главное и второстепенное, не надо шуметь по пустякам, перегибать и ставить с ног на голову, а надо серьезным образом проводить обследование и изучение, уметь независимо мыслить с научных позиций реалистического подхода, больше внимания уделять анализу проблемы, принимать для ее разрешения соответствующие меры и правильный курс». Чжао Цзыян призывал к пресечению фракционной деятельности в партии. [349]

Характеризуя обстановку в руководстве КПК накануне 2-й сессии ВСНП 5-го созыва, можно наконец отметить, что вопрос об отношении к войне также был предметом разногласий среди руководителей.

С одной стороны, подчеркнуто утверждались шовинистические, гегемонистские установки. В частности, имелись заявления о том, что военные действия армии КНР во Вьетнаме в 1979 г. «полностью соответствовали и отдаленным интересам вьетнамского народа», что «это были глубоко продуманные действия с позиций отстаивания основных принципов международных отношений». [350]

С другой стороны, можно было обнаружить акцентирование положения о том, что военные действия КНР против Вьетнама «способствовали очищению от ошибочных взглядов в вопросе о войне». [351]

Эти заявления позволяли толковать их, по крайней мере, двояко: можно было понять их как простой призыв к модернизации армии, усилению ее мощи; можно было, однако, предположить, что часть военачальников и руководителей партии могла на примере своих неудач в ходе военных действий на территории Вьетнама осуждать идеи Мао Цзэдуна и его последователей относительно «подготовки к войне», отвергать облегченный маоцзэдуновский подход к вопросу о вступлении в войны.

2-я сессия ВСНП 5-го созыва (июнь — июль 1979 г.)

С 18 июня по 2 июля 1979 г. в Пекине состоялась 2-я сессия ВСНП 5-го созыва. Сессия привела к дальнейшему продвижению страны по пути, предлагавшемуся возвращенцами. Было объявлено о том, что 1979–1981 гг. будут временем урегулирования положения в экономике страны. Большой статистический материал, обнародованный в ходе сессии, был предназначен для того, чтобы показать, до какого плачевного состояния довели страну Мао Цзэдун и его приближенные во времена своего правления и как быстро, всего за два с половиной года после смерти Мао Цзэдуна, возвращенцам удалось остановить развал экономики, предпринять ряд разумных мер по ее развитию.

С основным докладом на сессии выступил Хуа Гофэн, который был вынужден фактически еще глубже критиковать самого себя, так как пересматривались те установки относительно развития экономики, которые он сам предлагал в своих прежних докладах как на 1-й сессии ВСНП 5-го созыва, так и на различных совещаниях после смерти Мао Цзэдуна.

В докладе Хуа Гофэна почти не было упоминаний о «культурной революции» и о политике, проводившейся Мао Цзэдуном. В частности, Хуа Гофэн не говорил об опыте сельскохозяйственной производственной бригады Дачжай и предприятий нефтяной промышленности в Дацине.

Хуа Гофэн остановился в своем докладе на проблеме классовой борьбы. Он отметил, что она «еще не завершена». В то же время он заявил, что классовая борьба отныне уже не является «главным противоречием китайского общества и что впредь уже не нужно и не должно разворачивать в Китае широкую массовую классовую борьбу».

Хуа Гофэн не упомянул имени Лю Шаоци в докладе, не подверг его критике. В то же время главную вину за разрушение экономики страны он возлагал на Линь Бяо и «четверку». В докладе Хуа Гофэна на 2-й сессии ВСНП 5-го созыва вновь был сделан акцент на опасности дурного влияния Линь Бяо и «четверки».

В тоже время Хуа Гофэн заявил, что эти «контрреволюционные политические силы», которые «в течение своего десятилетнего неистовства принесли китайскому народу тяжелые бедствия», «в основном разгромлены».

Хуа Гофэн также заявил, что в стране уже проведено «упорядочение партийных, правительственных и военных организаций» и что после этого упорядочения «власть уже в основном находится в руках тех кадровых работников, которые пользуются доверием народа, а контрреволюционная линия Линь Бяо и «четверки» была подвергнута всесторонней и относительно глубокой критике».

Хуа Гофэн явно старался вести дело к тому, чтобы считать борьбу против Линь Бяо, «четверки» и последствий их деятельности «в основном» завершенной.

Хуа Гофэн отметил, что произведен широкий пересмотр огромного числа дел, «сфабрикованных Линь Бяо и «четверкой» на основании надуманных, ложных и ошибочных обвинений»; что в основном разрешен ряд «принципиально важных политических вопросов о правде и неправде» периода «культурной революции»; что правительство приняло меры и по порядку проводит в жизнь «серьезно попиравшуюся Линь Бяо и «четверкой» политику в отношении кадров, интеллигенции, национальную политику, политику в отношении религии, хуацяо, бывших промышленников и торговцев, бывших гоминьдановских служащих, перешедших «на нашу сторону»; что работа по снятию ярлыков с правых элементов «уже полностью закончена», случаи ошибочного причисления к правым уже в целом выправлены; что ведется «работа по пересмотру классовой принадлежности помещичье-кулацких элементов, длительное время занимающихся трудом и соблюдающих законы».

В сфере внешней политики 2-я сессия ВСНП не свидетельствовала о переменах в курсе, который проводился на протяжении последних лет руководством КПК. Хуа Гофэн в своем докладе на сессии отмечал: «Когда движение за критику Линь Бяо и «четверки» углубилось, внешнеполитический курс, сформулированный товарищами Мао Цзэдуном и Чжоу Эньлаем, стал претворяться в жизнь еще лучше, чем прежде. Со времени 1-й сессии ВСНП 5-го созыва Китай открыл новые перспективы в своих международных отношениях и достиг замечательных успехов в этой области, высоко неся знамя борьбы против гегемонизма, в защиту мира во всем мире».

Хуа Гофэн исключил из доклада осуждение американского империализма. Одновременно он подчеркивал, что «социал-империализм является главным источником напряженности в нынешней международной обстановке». Он заявлял, что руководители КПК и КНР будут «придерживаться теории товарища Мао Цзэдуна о трех мирах», будут «объединяться со всеми силами в мире, которые можно объединить на совместные усилия в борьбе против гегемонистской политики агрессии и войны».

Хуа Гофэн, наконец, накануне готовившихся переговоров между СССР и КНР по вопросу об основных принципах отношений между двумя странами, заявил: «Ни для кого не секрет, кто виновен в ухудшении китайско-советских отношений и откуда исходит угроза в районе границ Китая… Перспективы китайско-советских переговоров зависят от того, произойдут ли существенные изменения в позиции советского правительства». [352] Таким образом, Хуа Гофэн выдвигал новые препятствия на пути к решению вопросов, существовавших в наших двусторонних отношениях.

Имелись основания полагать, что по вопросу об оценке советско-китайских отношений, даже об оценке положения в СССР продолжались споры между руководителями в Пекине. Подтверждением этого может, в частности, служить тот факт, что в газетах именно во время 2-й сессии ВСНП 5-го созыва было напечатано: «Что касается опыта социалистического строительства, то здесь уже имеется международный опыт, которому мы должны уделять внимание и как следует изучать. Однако условия в других странах во многом отличны от условий в нашей стране, поэтому мы должны, опираясь на собственную практику, определить закономерности социалистического строительства в нашей стране».

Далее говорилось: «Социалистические революции в различных странах не могут не идти по общему пути, поскольку он содержит в себе закономерности, которые базируются на общих условиях. Если отрицать эти общие условия, оторваться от этого общего пути, то можно совершить ревизионистские ошибки… Однако нельзя игнорировать специфические условия данной страны, нельзя механически переносить опыт других стран в условия собственной страны… Социалистические страны в своем экономическом строительстве должны оказывать друг другу помощь, однако упор должен делаться на собственные силы народа страны. Лишь при наличии этой основы внешняя помощь может сыграть эффективную роль».

Все это было сказано в статье члена комиссии по проверке дисциплины ЦК КПК Ван Жошуя. Статья была написана в 1961 г. Опубликована в шестом номере журнала «Чжэсюе яньцзю» за 1979 г. В редакционном примечании в статье говорилось, что она «еще не могла быть опубликована» в то время, когда она была написана. [353] По сути дела, опубликование статьи Ван Жошуя реабилитировало взгляды Лю Шаоци на вопросы внешней политики в первой половине 1960-х гг.

Представляется, что существовали, по крайней мере, два подхода к отношениям с нашей страной. С одной стороны, Дэн Сяопин, Хуа Гофэн и прочие, будучи последователями Мао Цзэдуна в его внешнеполитическом мировоззрении, стремились в то время прежде всего добиться не только установления дипломатических отношений с США, но и закрепить эти отношения. Им представлялось, что этому будут способствовать, во-первых, решительное осуждение нашей страны, во-вторых, военные действия армии КНР на территории Вьетнама, в-третьих, прекращение прямого осуждения американского империализма. Именно в этой связи Дэн Сяопин и выдвинул тогда призыв создавать единый всемирный фронт борьбы против нашей страны, фронт с участием КНР, США, Японии, государств Западной Европы. Дэн Сяопин в 1979 г. призывал США, Японию, Западную Европу совместно бороться против, с его точки зрения, главного врага, то есть против нашей страны.

С другой стороны, приверженцам внешней политики Мао Цзэдуна, Дэн Сяопину и иже с ним, приходилось считаться с тенденцией, которая, по сути дела, отрицала отношение Мао Цзэдуна к нашей стране, продолжала курс Лю Шаоци и Пэн Дэхуая на нормальные отношения между нами и решение всех спорных вопросов, включая и вопросы о границе и территориях. Приверженцы этих взглядов, прежде всего Ху Яобан, Чжао Цзыян да и Чэнь Юнь, предпочитали нормализовать отношения с нашей страной, прекратить называть ее несоциалистической и ревизионистской. Они полагали, что КНР заинтересована в нормальных отношениях и с нашей страной, и с США.

Их предложения были настойчивыми. Курс Мао Цзэдуна в отношении нашей страны, во всяком случае в том, что представляло собой пограничную войну против нас, начало по пекинской инициативе военных действий против нас, оказался в значительной степени дискредитированным после событий 1969 г. на острове Даманском и в районе Жаланашколя. Большинство людей в КНР, хотя и могли с сочувствием относиться к бумажной войне, но не хотели по-настоящему воевать против нас. С этим приходилось считаться и Дэн Сяопину.

В то же время компромисс между двумя позициями на практике в 1979 г. вылился в установление дипломатических отношений КНР с США и проведение переговоров правительственных делегаций СССР и КНР. При этом Дэн Сяопин предпочитал подвесить и не решать вопросы о границе, а также о якобы существовавшей угрозе с нашей стороны Китаю. При этой предпосылке Дэн Сяопин был согласен вступить в переговоры, принимая во внимание и то, что после установления дипломатических отношений КНР с США, восстановление нормальных отношений с нашей страной мопю послужить дополнительным рычагом, способствующим укреплению позиций КНР в ее отношениях с США.

Возвращаясь к докладу Хуа Гофэна, можно отметить, что, характеризуя международную обстановку в целом, он подчеркивал, что «схватка между гегемонистами становится все острее. А поэтому мы непременно должны повышать бдительность, активно вести строительство в нашей стране и в армии. Мы должны развернуть армейское строительство, чтобы быть готовыми к защите нашей социалистической родины, к защите четырех модернизаций». [354]

Е Цзяньин, выступая на сессии ВСНП, говорил, что в НОАК, как и в экономике, предстоит осуществить трехлетнее «урегулирование». Он заявил, что проведение мероприятий по урегулированию, преобразованию, упорядочению и повышению боеготовности должно привести к «устранению яда и воздействия Линь Бяо и «четверки», благодаря чему можно будет добиться «повышения боеготовности армии до уровня современных требований». [355] Представляется, что Хуа Гофэн и другие принимали линию возвращенцев с оговорками, старались ограничить рамки борьбы против «культурной революции» и ее курса, против Мао Цзэдуна и его сторонников. Они неизменно проводили мысль о том, что можно на некоторое время дать власть возвращенцам для того, чтобы те осуществили урегулирование в экономике, в армии, возможно и в некоторых других сферах жизни страны. В то же время они стремились включать в установки руководства позицию выдвиженцев «культурной революции». Они всегда подчеркивали, что цели развития КНР должны оставаться неизменными, что власть возвращенцам дается лишь для того, чтобы использовать их методы наращивания экономической и военной мощи государства.

Одним из важных рычагов сохранения выдвиженцами «культурной революции» своих руководящих постов было подчеркивание ими правильности внешнеполитического курса Мао Цзэдуна и необходимости преемственности этого курса.

Впервые после 1966 г. Пэн Чжэнь играл активную роль в обсуждении политики страны в ходе 2-й сессии ВСНП 5-го созыва. Он внес на обсуждение проекты уголовного и уголовно-процессуального кодексов. Он выступал глашатаем создания свода законов и соблюдения законности в КНР.

В то же время он шел дальше и открыто выступил с требованиями наказания лиц, ответственных за преступления, за репрессии. В этой связи Пэн Чжэнь говорил: «Любого, кто нарушил законы и совершил преступления, независимо от стажа его работы, служебного положения и прошлых заслуг, надо карать в соответствии с законом; ему нельзя попустительствовать или покровительствовать». [356]

Пэн Чжэнь призывал к наказанию лиц, которые занимаются фальшивыми обвинениями. Проект уголовного кодекса, предложенный комиссией, возглавлявшейся Пэн Чжэнем, предусматривал, в частности, тюремное наказание на срок до трех лет за оскорбление или подтасовку фактов в дацзыбао, сяоцзыбао в отношении критикуемых лиц. [357] Это был один из методов, которыми возвращенцы стремились ограничить возможности выдвиженцев в организации «выступлений масс» с дацзыбао против курса возвращенцев.

Дэн Сяопин не выступал на сессии ВСНП, зато он произнес речь как раз накануне нее 15 июня 1979 г. на заседании 2-й сессии всекитайского комитета НПКСК. В этой речи Дэн Сяопин фактически солидаризировался с давним мнением Лю Шаоци и других руководителей партии, отстраненных от власти Мао Цзэдуном, о том, что китайское общество стало обществом «социалистических тружеников». Дэн Сяопин сказал, что «единый фронт в Китае уже превратился в широкий союз социалистических тружеников и выступающих за социализм патриотов, руководимый рабочим классом и основанный на союзе рабочих и крестьян». В области внутренней политики Дэн Сяопин выпячивал установку о социалистическом характере китайского общества, а следовательно, выступал против теории Мао Цзэдуна о «продолжении революции при диктатуре пролетариата».

В области внешней политики Дэн Сяопин продолжал поддерживать идею о «развитии международного единого фронта борьбы против гегемонизма». В то же время он ничего не говорил об установке Мао Цзэдуна: «Готовиться к войне». Дэн Сяопин не выступил с открытыми антисоветскими заявлениями во время 2-й сессии ВСНП 5-го созыва.

Очевидно отражая общее недовольство в стране, особенно среди возвращенцев, всем, что так или иначе было связано с «культурной революцией», 2-я сессия ВСНП приняла решение, в соответствии с которым ревкомы преобразовывались в местные народные правительства. Иначе говоря, восстанавливалась система административных органов, которая существовала до «культурной революции».

Сессия ВСНП означала также продвижение на руководящие посты ряда возвращенцев. В частности, Пэн Чжэнь занял пост заместителя председателя постоянного комитета ВСНП. Чэнь Юнь, Бо Ибо, Яо Илинь были назначены заместителями премьера Госсовета КНР. Таким образом, позиции возвращенцев непосредственно в правительстве страны усилились. Лю Ланьтао, Лу Динъи, Ли Вэйхань были дополнительно избраны заместителями председателя всекитайского комитета НПКСК 5-го созыва. Лю Ланьтао был избран также по совместительству начальником секретариата всекитайского комитета НПКСК.

В целом на государственные посты назначались исключительно возвращенцы; на них не продвигались выдвиженцы «культурной революции» или новые люди. [358]

2-я сессия ВСНП 5-го созыва явилась очередным шагом возвращенцев по пути пересмотра ряда сторон политики, проводившейся как в ходе самой «культурной революции», так и после смерти Мао Цзэдуна его последователями. В то же время коренные вопросы, то есть вопросы об оценке деятельности Мао Цзэдуна, деятельности Лю Шаоци, теории и практики «культурной революции», оставались нерешенными и после 2-й сессии ВСНП 5-го созыва.

Противоречия внутри партии, среди руководителей по этим коренным вопросам нарастали, что находило отражение даже на страницах печати.

Положение осложнялось тем, что у возвращенцев имелись колебания. Возможно, были трения между различными их группировками. Первый секретарь парткома Синьцзян-Уйгурского автономного района (СУАР) Ван Фэн, например, говорил о недопустимости такого поведения, когда «цепляются за старые счеты, выясняют, кто был прав, а кто виноват»; нужно, чтобы «все, независимо от принадлежности к той или иной группировке, вынесли урок из своего личного опыта и встали на партийные позиции». Ван Фэн подчеркивал, что проблема «обеспечения сплоченности» в Синьцзяне имеет «особое значение» в силу того, что СУАР находится на северо-западной границе страны и является районом проживания многих национальностей. [359] Ван Фэн, таким образом, прямо признавал наличие группировок в партии. Сложность борьбы побуждала его фактически смыкаться с выдвиженцами «культурной революции» в призывах к «сплоченности», к сохранению статус-кво.

Первый секретарь Нинся-Хойского автономного района (НХАР) Лю Сюечжи, назначенный на этот пост в феврале 1979 г., критиковал тех, кто считал, что «ситуация после 3-го пленума хуже, чем в предшествовавшие ему два года». [360] Выступление Лю Сюечжи также свидетельствовало о том, что в национальных районах, в частности в НХАР, у выдвиженцев «культурной революции» еще сохранялись сильные позиции; им даже удавалось противопоставлять политику до и после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва.

В этой связи появились утверждения о том, что 3-й пленум ЦК КПК 11-го созыва «стал по своей направленности ревизионистским». [361]

Возвращенцы остро реагировали на такие обвинения. При этом они все ближе подходили к вопросу о том, что корень всех страданий населения был в личности Мао Цзэдуна, в его политике. Именно в этом свете целесообразно рассматривать появление в ходе 2-й сессии ВСНП 5-го созыва статьи, в которой говорилось, что люди вполне обоснованно задаются вопросом о том, каким же образом Цзян Цин и трое других «карьеристов» смогли достичь вершин власти; в статье подчеркивалось, что это произошло «в ту эпоху, когда власть не контролировалась ни массами, ни партией» и когда не существовала демократия. [362]

Возвращенцы решительно утверждали тезис о своем положительном влиянии на процесс развития экономики и оздоровления политической обстановки в партии и в стране. Они утверждали, что за год с небольшим после проведения в 1978 г. 1-й сессии ВСНП 5-го созыва в политической жизни страны произошли «самые глубокие со времени 1957 г., года борьбы против правых элементов, перемены». За этот год Китай «продвинулся вперед так далеко», как не могли предвидеть год назад «некоторые китайские и зарубежные обозреватели». [363]

В общем, за прошедший год удалось добиться наиболее благоприятных за последние 30 лет условий для осуществления программы «четырех модернизаций». [364] Утверждалось, что «3-й пленум ЦК КПК 11-го созыва разрешил вопрос о развитии сельского хозяйства, положив начало еще одному — после земельной реформы — золотому веку для крестьян всей страны». [365]

По сути, в 1979 г. параллельно развивались два процесса.

Во-первых, и это было самым главным, начинался действительно «золотой век» для крестьян всей страны, то есть крестьяне, стихийно протестуя против системы, введенной Мао Цзэдуном, разобрали землю для хозяйствования на семейные участки, а такие политики, как Чжао Цзыян и Вань Ли, сумели заставить руководство партии согласиться с этими изменениями; таким образом, внутри страны имело место движение вперед.

Во-вторых, в сфере внешней политики, на чем тогда сосредоточил свои усилия Дэн Сяопин, речь шла о продолжении использования такого средства, как война, и были осуществлены военные действия такой большой страны, как КНР, против такой небольшой страны, как Вьетнам; одновременно Дэн Сяопин призвал США в едином фронте с КНР бороться против нашей страны.

Дэн Сяопин, с одной стороны, не имел отношения к коренным изменениям в жизни крестьян и, с другой стороны, пытался продолжать курс Мао Цзэдуна во внешней политике.

Создавался разрыв между осуществлением реальных интересов китайского крестьянства, подавляющего большинства населения Китая, и внешней политикой Мао Цзэдуна, Чжоу Эньлая, Дэн Сяопина. Реформы в деревне требовали отказа от курса на подготовку к войне, и прежде всего к войне против нашей страны, и от курса на организацию всемирного фронта борьбы против нашей страны.

«Культурная революция» применительно к китайской деревне завершилась крахом «идей Мао Цзэдуна» и его политики; после смерти Мао Цзэдуна именно китайские крестьяне первыми отбросили наследие Мао Цзэдуна. Защитниками интересов крестьян выступили в первую очередь Чжао Цзыян и Вань Ли.

«Культурная революция» применительно к внешней политике продолжалась, прежде всего, усилиями Дэн Сяопина. Возникало противоречие между внутренней и внешней политикой.

В целом возвращенцы в разной степени, но со всей решительностью осуждали, по существу, главные направления политики, осуществлявшейся Мао Цзэдуном и его приверженцами после VIII съезда КПК, прежде всего, в области внутренней политики.

Газеты писали, что в годы «культурной революции» Линь Бяо и «четверка» проводили псевдосоциалистический курс в теории и на практике… Из-за различных субъективных и объективных причин на протяжении двадцати с лишним лет перенос центра тяжести так и не был осуществлен… В конце 1950-х гг. чрезмерное внимание было уделено классовой борьбе, потом начались непрерывные политические кампании, в результате чего главные задачи — экономическое строительство и развитие общественных производительных сил — были оттеснены на второстепенное место. В период с 1950 по 1960 г. наша идеологическая линия в определенной степени находилась в отрыве от социалистической основы; упор делался лишь на субъективные причины, в то время как на объективные возможности внимания не обращали». [366]

В этой обстановке становилось понятным, почему в редакционной статье «Жэньминь жибао» в связи с 58-й годовщиной основания КПК говорилось о необходимости изучения членами партии работ Маркса и Ленина, коммюнике 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва, доклада Хуа Гофэна о работе правительства на 2-й сессии ВСНП 4-го созыва, и в то же время в этом перечне не упоминались работы Мао Цзэдуна. [367]

В газетах было напечатано выступление первого секретаря ляонинского провинциального комитета КПК Жэнь Чжунъи, где была приведена цитата из доклада председателя верховного суда КНР Цзян Хуа на второй сессии ВСНП пятого созыва. Цзян Хуа говорил о том, что в период «культурной революции» примерно 40 % судебных дел «контрреволюционеров» были необоснованными, а в некоторых районах эта цифра доходила до 60–70 %.

Жэнь Чжунъи напомнил о необходимости принять меры, дабы в будущем люди, подобные Линь Бяо и «четверке», не могли узурпировать власть в партии и государстве. Как только такие люди выходят на арену, заявил Жэнь Чжунъи, устав партии, конституция государства становятся ненужными бумажками. «Конечно, принятие строго научно обоснованных законов является важным. Однако еще более важным является принятие практических мер, направленных на то, чтобы руководящая власть в партии и в государстве находилась в руках подлинных марксистов, в руках верных народу руководителей», — заявил Жэнь Чжунъи. [368]

Таким образом, возвращенцы прозрачно намекали на то, что одними хорошими законами и постановлениями не удастся решить коренные проблемы улучшения внутрипартийной, внутриполитической и экономической ситуации в стране. Ключ к решению вопроса, как подчеркивал, в частности, и Жэнь Чжунъи, был в том, чтобы поставить у руководства «верных народу руководителей», снять тех, кто был запятнан участием в «культурной революции», сотрудничеством с Мао Цзэдуном. Не случайно на сессии ВСНП депутаты говорили о наличии двух явлений, которые, словно веревки, опутывают людей по рукам и по ногам: первое — все еще сохраняющееся существование «запретных областей», «запретных зон», созданных «ультралевой» линией Линь Бяо и «четверки»; второе — пороки в системе, порядке и структуре государственного управления. Это — вопросы, требующие срочного решения. [369] Становилось все яснее, что приближался момент открытого столкновения противоположных мнений по «запретным областям», то есть по оценке Мао Цзэдуна, Лю Шаоци, «культурной революции».

Для периода с момента смерти Мао Цзэдуна и вплоть до середины 1979 г., до 2-й сессии ВСНП 5-го созыва, было характерно параллельное и одновременное развитие ряда тенденций в политической жизни страны и партии.

Во-первых, критика сторонников Мао Цзэдуна (Линь Бяо, Чэнь Бода, Кан Шэна, «четверки», а также ряда лиц, продолжавших находиться у власти в руководящих партийных и государственных органах) дошел до такой стадии, что дальнейшим шагом в его развитии могло явиться открытое осуждение серьезных ошибок в деятельности и теоретических установках Мао Цзэдуна, партийно-политическое и судебное преследование его сторонников, виновных в репрессиях, которым подвергались партийные и государственные руководители, партийные и административные работники в годы правления Мао Цзэдуна, особенно в период «культурной революции».

Во-вторых, реабилитация работников партийного и государственного аппарата, деятелей науки и культуры и т. д., пострадавших в годы правления Мао Цзэдуна, особенно во время «культурной революции», вплотную подвела к восстановлению доброго имен Лю Шаоци и всех тех, кто пострадал от рук Мао Цзэдуна и его сторонников.

В-третьих, обострялось столкновение установок выдвиженцев «культурной революции» и самого Мао Цзэдуна и возвращенцев по вопросу о путях развития Китая, о методах и способах решения экономических и политических проблем. Дело шло к формированию платформы, которая в значительной степени базировалась на взглядах деятелей, проводивших политику урегулирования в начале 1960-х гг. Борьба по идейно-политическим вопросам логически вела к острым и открытым столкновениям между выдвиженцами «культурной революции» и возвращенцами.

В-четвертых, общая возраставшая опасность консолидировала силы выдвиженцев «культурной революции», выступавших под флагом защиты Мао Цзэдуна.

В-пятых, на основе отрицательного отношения как к личности Мао Цзэдуна, так и к политике, которую он проводил в ряде областей, происходило сплочение различных группировок среди возвращенцев.

В-шестых, вместе с тем обострялась борьба между различными группировками возвращенцев.

В целом в течение почти трех лет после смерти Мао Цзэдуна преобладала междоусобная политическая борьба за власть. Формирование идейно-политической платформы к 1979 г. только начиналось. К решению экономических вопросов только приступали, заняться этим; всерьез не удавалось. Сохранялась враждебная нашей стране внешняя политика, хотя и ее затрагивали острые споры между руководителями, часть из которых выражала сомнение в правильности установки Мао Цзэдуна на «подготовку к войне».