Смерть Мао Цзэдуна

Этой главе можно было бы дать иной заголовок. Например: «На пути к временам Дэн Сяопина» или «Ху Яобан — душа и сердце обновления Китая после смерти Мао Цзэдуна».

1976 г. — год смерти Мао Цзэдуна и конец эпохи его правления. Но процесс высвобождения из-под «тени Мао», из-под власти и его идей, его мировоззрения и из-под инерции его политики, инерции воздействия его политических установок и в области внутренней и в сфере внешней политики, и особенно в идеологии, оказался затяжным. Пожалуй, он продолжается и сегодня, в начале двадцать первого века, спустя уже более четверти столетия после смерти Мао Цзэдуна.

На этом пути важные роли играли, в частности, политические деятели, оказывавшие положительное влияние или отрицательное воздействие на выработку политики и в партии, и в государстве.

Возникали альтернативные пути развития страны, формируясь на практике как совокупность политического мышления и политических действий тех или иных фигур.

В этой связи необходимо выделить роль, которую сыграл Ху Яобан на протяжении более чем десятилетия, последовавшего за уходом Мао Цзэдуна.

До «культурной революции» Ху Яобан занимал пост первого секретаря Коммунистического союза молодежи Китая (КСМК). Он оказался среди тех, кого подвергали репрессиям во время этой политической кампании. На своем опыте Ху Яобан ощутил и осознал, что такое «культурная революция», развернутая по инициативе и под руководством Мао Цзэдуна.

После смерти Мао Цзэдуна Ху Яобан, благодаря своим способностям и расстановке сил в руководстве КПК, выдвинулся на роль первого руководителя партии, последовательно занимая посты руководителя организационного отдела ЦК КПК, отдела пропаганды ЦК КПК, с 1980 г. председателя ЦК КПК, а затем, после ликвидации этого поста, с 1982 по 1987 г. генерального секретаря ЦК КПК.

Необходимо сказать, что формально после смерти Мао Цзэдуна высшим руководителем в Китае, председателем ЦК КПК, сначала был Хуа Гофэн (с 1976 по 1980 г.), а с 1980 по 1982 г. — Ху Яобан. Позже пост председателя ЦК КПК был упразднен, что явилось одним из следствий конца эпохи Мао Цзэдуна, и высшим постом в КПК стал пост генерального секретаря ЦК партии. Первым генеральным секретарем стал Ху Яобан, он занимал его с 1982 по 1987 г., затем (с 1987 по 1989 г.) генеральным секретарем был Чжао Цзыян.

Когда председателем, а затем генеральным секретарем ЦК КПК был Ху Яобан, Дэн Сяопин и Чэнь Юнь, конечно же, обладали реальной властью, однако формально находились в тени. При этом Ху Яобан был вполне самостоятельной фигурой и не будучи ничьей марионеткой. Его выдвижение на пост первого руководителя КПК было вполне естественным: он был мудрым человеком, и именно он лучше других осмыслил и выразил интересы людей, намучившихся при Мао Цзэдуне. Он наиболее подходил для роли руководителя, который был способен менять то, что оказалось неприемлемым после смерти Мао Цзэдуна, руководить по-новому, решать новые задачи.

При жизни Ху Яобана в КНР и в КПК существовал «треугольник власти»: Ху Яобан, Дэн Сяопин и Чэнь Юнь. Каждый из них играл свою роль. Только после смещения Ху Яобана и удаления из руководства его преемника — Чжао Цзыяна, — который, по сути, продолжал политику Ху Яобана, в результате интриг власть оказалась сосредоточена в руках Дэн Сяопина и Чэнь Юня. Механизм власти стал иным. Наверху остались только «два старца».

После завершения эпохи правления Мао Цзэдуна был период формального нахождения у власти Хуа Гофэна, который безуспешно пытался навязать стране «абсолютное повиновение» всему тому, что говорил, писал и делал Мао Цзэдун. Однако Хуа Гофэн не мог играть решающей роли и не играл ее.

Затем наступили годы руководства Ху Яобана, вместе с временем руководства Чжао Цзыяна, который, как уже говорилось, практически продолжал политику Ху Яобана, это были почти десять лет движения Китая в направлении демократии и рыночного хозяйства.

Со смертью Ху Яобана и отстранением Чжао Цзыяна Китай вступил в эру Дэн Сяопина, которая характеризовалась, с одной стороны, известным продвижением по пути экономических реформ и в то же время все большим застоем в сфере политической жизни.

Итак, в 1987 г. в результате интриг Ху Яобан был смещен с поста генерального секретаря ЦК КПК и за ним был сохранен лишь формальный пост члена политбюро ЦК партии.

Весной 1989 г. Ху Яобан, переволновавшись во время известных событий, которые закончились подавлением протеста на площади Тяньанмэнь, умер от сердечного приступа. Собственно говоря, сама смерть Ху Яобана сыграла немалую роль в развитии ситуации в 1989 г.

Учитывая это, представляется необходимым попытаться лучше понять Ху Яобана и его деятельность на руководящих постах в партии после смерти Мао Цзэдуна.

В 2001 г. в журнале «Дандай Чжунго яньцзю», который издается на китайском языке в Принстоне (США), появились воспоминания о Ху Лобане, написанные известным в КПК деятелем Ли Жуем. В свое время Ли Жуй, родившийся в 1917 г., был одним из секретарей Мао Цзэдуна по политическим вопросам. Он занял объективную и принципиальную позицию при столкновении взглядов маршала Пэн Дэхуая и Мао Цзэдуна по тому, что именовалось «великим скачком», за что и был репрессирован. Особым гонениям он подвергался во время «культурной революции». После смерти Мао Цзэдуна Ли Жуй занимал пост заместителя заведующего организационным отделом ЦК КПК, а отдел провел громадную работу по реабилитации репрессированных и пострадавших во время «культурной революции». Ли Жуй хорошо осведомлен в хитросплетениях китайской политики второй половины двадцатого столетия. Представляется, что его воспоминания о Ху Лобане могут помочь создать более полную картину того, что происходило, в частности, после смерти Мао Цзэдуна.

Итак, обратимся к воспоминаниям Ли Жуя и приведем их полностью, снабжая по мере необходимости своими комментариями, которые приводятся в квадратных скобках.

Ли Жуй Ху Яобан цюй ши цянь ды таньхуа (Беседы с Ху Яобаном перед его кончиной)

Ли Жуй при Ху Яобане занимал пост его заместителя, был заместителем заведующего организационным отделом ЦК КПК в период реабилитации пострадавших и репрессированных в годы «культурной революции». Впоследствии членом комиссии советников при ЦК КПК.

15 апреля 1989 г. Ху Яобан ушел из жизни. Я узнал об этом печальном известии в тот же день. Оно было для меня как гром среди ясного неба. Ведь только позавчера мой сосед Цинь Чуань рассказал мне о том, что кризис уже миновал. На следующий день, 16 апреля, мы с Цинь Чуанем посетили дом Ху Яобана. В траурной комнате мы совершили церемонию. Я не сдержал слез. Передал Дэпину (сыну Ху Яобана Ху Дэпину. — Ю.Г.) написанные мной по этому поводу траурные стихи. Возвращаясь, мы зашли домой к Си Чжунсюню, который тогда работал в ВСНП. От него мы узнали, что при обсуждении вопроса о порядке траурных мероприятий высказывались опасения, что могут возникнуть беспорядки. Вечером того же дня я набросал короткую статью для журнала «Синь гуаньча», озаглавив ее так: «Если ты жив в сердцах людей, ты будешь жить вечно». Собственно говоря, это и была последняя строка из моего траурного четверостишия.

[Итак, смерть Ху Яобана была внезапной и неожиданной. Для круга людей, близких к Ху Яобану, это было огромное горе. Ли Жуй немедленно побывал в доме Ху Яобана, который жил не в «пекинском Кремле», бывшем императорском дворце Чжуннаньхае, где размещались высшие руководители партии, а в одном из городских кварталов, и выразил свои соболезнования сыну Ху Яобана Ху Дэпину. Первая мысль, которая пришла в голову Ли Жуя в связи со смертью Ху Яобана, была мысль о том, что Ху Яобан действовал в интересах народа. В этом действительно главное отличие Ху Яобана от многих других руководителей ЦК КПК. —Ю.Г.]

Именно 5 апреля (1989 г.) я был приглашен в дом Ху Яобана для разговора, который продлился с 14 часов 30 минут до 21 часа 30 минут. Ху Яобан был абсолютно бодр, находился в ясном уме и твердой памяти. Никакой путаницы в его суждениях не было. На ужин он сам приготовил для меня свои любимые домашние блюда. Все было очень вкусно. Он говорил о десяти проблемах. В том числе затрагивал много вопросов, по которым существовали противоречия. Во всех случаях, когда речь шла об этих противоречиях, он не считал, что занимал хотя бы в какой-то степени ошибочную позицию. Он полагал, что проводил правильную линию, соответствующую курсу на открытость и реформы. Что же касается выступления с признанием в ошибках, с покаянием на известном «совещании, посвященного образу жизни, проблемам быта или поведения в быту», то его к этому просто вынудили. В заключение он сказал: «Если ЦК партии заново сделает надлежащие выводы в отношении меня, то это будет справедливо, хорошо. Если же не сделает, то, что же, ничего. Я все равно со спокойной душой отправлюсь на свидание с Марксом».

[К 1989 г., то есть спустя уже более десяти лет после смерти Мао Цзэдуна, между руководителями ЦК КПК существовали и накопились противоречия. Ху Яобан при этом полагал, что он занимал правильные позиции, а следовательно, считал, что другие занимали неверные позиции по вопросам, определявшим политику партии. Ху Яобан спустя уже два года после его отстранения с поста генерального секретаря ЦК КПК утверждал, что это был неверный шаг, желал пересмотра этого решения и говорил, что, если это решение не будет пересмотрено, он уйдет в мир иной с уверенностью в своей правоте и в неправоте тех, кто принял в отношении него несправедливое решение, да еще и вынудил его выступить с некой «самокритикой». — Ю.Г.]

19 апреля (1989 г.) состоялось заседание партийной ячейки комиссии советников при ЦК КПК для того, чтобы почтить память Ху Яобана. Я выступил на этом заседании первым. Рассказал о беседе с Ху Яобаном. Сказал, что это, вероятно, последняя такая пространная беседа Ху Яобана при его жизни. Потому что он ушел из жизни внезапно. Он хотел, чтобы в отношении него выводы были сделаны заново. И это его желание носит характер его завещания. Я попросил комиссию советников ЦК партии в официальном порядке доложить в ЦК КПК о моем мнении. После моего выступления Чжан Гуаннянь заявил о своем недовольстве Ху Яобаном. Хо Шилянь и другие согласились со мной. Чэнь Писянь спросил меня: присутствовал ли кто-нибудь еще при вашей беседе? Я ответил, что на протяжении всего разговора тут же были дети одного кадрового работника. При второй половине беседы присутствовал также и Ху Дэпин.

[После смерти Ху Яобана в среде руководителей партии сохранялось двойственное отношение к Ху Яобану. Одни требовали выполнения его политического завещания, то есть пересмотра решения 1987 г. и признания несправедливости и ошибочности и критики в адрес Ху Яобана и отстранения его с руководящего поста. Иными словами, это были голоса в пользу восстановления той линии в руководстве политикой партии, которая существовала при Ху Яобане как председателе ЦК КПК и генеральном секретаре ЦК КПК. Другие продолжали отрицательно относиться к Ху Яобану и его политике. Из этого следовало, что в, партии продолжалась борьба между представителями альтернативных путей развития страны. После смерти Мао Цзэдуна сначала постепенно возобладала линия, представителем которой был Ху Яобан, однако затем в результате интриг, начиная с 1987 г., другим руководителям удалось не только отстранить Ху Яобана, но и начать навязывать партии и стране иную политическую линию. — Ю.Г.]

15 апреля (1989 г.) я написал следующее траурное четверостишие:

Если бы очиститься от странных и чудовищных для всей Поднебесной несправедливых обвинений;

Как было бы славно, если бы на всей нашей священной земле больше не было бы оскорбленных душ, которым пришлось покинуть мир, так и не добившись снятия с них несправедливых обвинений.

Именно такими были чувства, именно такой была картина в Чжанцзяцзе,

Потому что пока человек живет в сердцах людей, он живет вечно.

В первой сроке я писал о необходимости восстановить доброе имя Ху Яобана, очистить его от всех облыжных обвинений и осудить все ошибочно начатые против него дела.

Во второй строке был заложен двойной смысл: то есть речь шла и о помыслах, думах и желаниях Ху Яобана, связанных с его деяниями при жизни; в то же время это был и протест, жалоба на те обиды, которые были нанесены Ху Яобану при жизни. Ведь именно он, тот самый человек, который восстановил доброе имя такого большого числа людей, сам в конечном счете оказался оклеветан и обесчещен!

Третья строка описывала события 1988 г., когда Ху Яобан приехал в Чжанцзяцзе, что в провинции Хунань, и там на улицу высыпали тысячи и тысячи людей, они теснились по обе стороны улицы и наперебой стремились пожать ему руку. Они все хотели сфотографироваться с ним на память. После этого, когда он прибыл в Наньнин, ему оставалось лишь сидеть взаперти, то есть не показываться из дома.

Четвертая строка не требует пояснений; она и так очевидна.

[В китайской политической культуре свое место продолжает занимать традиция, в соответствии с которой человек стремится в произведении искусства, в словах, да и в каллиграфии, запечатлеть для современников и потомков свою политическую позицию, выразить свои убеждения. Это издревле присуще культуре и менталитету китайцев.

По сути дела, в стихотворении Ли Жуя отражено его убеждение в том, что Ху Яобан проводил правильную политику, которая была поддержана людьми. Даже спустя год после его отстранения с поста первого руководителя КПК простые люди были с Ху Яобаном. Ли Жуй напоминал, что именно Ху Яобан сыграл главную роль при осуждении реальной политики Мао Цзэдуна и его приверженцев во время «культурной революции», направленной против человека в Китае, против людей в Китае. В этом великая заслуга Ху Яобана перед китайцами.

В то же время Ли Жуй со всей решительностью осуждал других руководителей КПК, которые были настолько несправедливы, что создали «дело» Ху Яобана, его самого несправедливо отстранили от руководящего поста. Тем самым они бросили тень и на процесс реабилитации миллионов пострадавших от репрессий периода «культурной революции», да и вообще эпохи правления Мао Цзэдуна.

Ли Жуй фактически показывал, что масса населения страны, большинство народа в Китае, поддерживали Ху Яобана в его борьбе против несправедливой и антинародной, бесчеловечной политики Мао Цзэдуна. Ли Жуй, по сути дела, утверждал, что в руководстве партии после смерти Мао Цзэдуна сохранились, а к 19871989 гг. возобладали последователи Мао Цзэдуна, которые в конечном счете сумели путем интриг добиться отстранения Ху Яобана и практически навязать стране свою политику, в которой не было места для обновления и высвобождения из-под воздействия вредоносных для людей идей Мао Цзэдуна или которая состояла ° из двух несовместимых частей: попыток продвигаться вперед в сфере экономики и попыток сохранить в сущности прежнюю маоцзэдуновскую систему в области политики, политической жизни в стране. — Ю.Г.]

«Как было бы славно, если бы в нашем святом отечестве больше не было душ, которым пришлось уйти из мира, из жизни, будучи несправедливо обвиненными, то есть так и не дождавшись того, чтобы с них сняли несправедливые обвинения». Вот уже много лет мои мысли занимает эта мысль. Она снова и снова всплывает и никуда не уходит. И эта его длительная беседа со мной, и его предсмертное желание, его завещание — все это такие вещи, которые мне всегда хотелось в конце-то концов обнародовать. Добиться того, чтобы люди узнали о них, поведать об этом миру. Я чувствую, что это — моя ответственность, это — мой долг. Это тот долг, та ответственность, которую я не могу оттолкнуть, которую я не могу снять с себя, которую я не могу равнодушно отложить в сторону. В 1999 г. исполнилось десять лет с той минуты, как он ушел из жизни. Я уже начинал приводить в порядок свою запись содержания той беседы. По различным причинам в свое время я не смог завершить эту работу над рукописью. В настоящее время я сосредоточился специально на том, чтобы привести в порядок и в хронологической последовательности изложить три его пространные беседы со мной, а также рассказать обо всем том, что связано с этими беседами. Я надеюсь, что благодаря этому я смогу дать возможность душе Ху Яобана найти успокоение на небесах. Время уходит быстро, и я постоянно опасаюсь, что так и не успею сделать того, что должно совершить. Я буду ощущать, что снял с себя бремя и выполнил свой долг только тогда, когда закончу отработку этих материалов. В предлагаемой ниже рукописи жирным шрифтом выделены собственные высказывания Ху Яобана. В круглых скобках помещены мои пояснения. Курсивом выделены записи в моем дневнике того времени.

[Ли Жуй считал, что он должен был выполнить свою главную задачу в конце жизни. Это — мысли, которые приходят к человеку, когда он не только знает, что скоро умрет, но и торопится успеть сказать, оставить людям самое главное.

Главное в данном случае в том, что в КНР и при Мао Цзэдуне и после его смерти, вплоть до начала третьего тысячелетия, преобладали силы, которые не давали проводить политику, отвечавшую интересам народа. В трудных обстоятельствах, которые они сами же и создавали своими неверными действиями, Мао Цзэдун и его приверженцы были вынуждены выпускать на сцену, «на первую линию», давать возможность действовать тем, кто понимал нужды людей, чтобы восстановить спокойствие в стране, а затем убирали тех, кто действовал в интересах народа. Таким образом, при Мао Цзэдуне и после него, на протяжении всей второй половины двадцатого столетия, в КНР лишь на короткие периоды, на несколько лет, удавалось проводить правильную, с точки зрения Ли Жуя и, как он считает, народа, политику, а в остальное время господствовали Мао Цзэдун и его последователи. Следовательно, перед китайским народом продолжает стоять задача — избавиться от наследия и от «тени» Мао Цзэдуна и от его приверженцев и последователей. — Ю.Г.]

Ху Яобан, каким я его знал

До того времени, когда Ху Яобана сняли с поста генерального секретаря ЦК КПК, у меня с ним были только рабочие контакты, у наших отношений не было исторических корней. Когда я работал в комитете по делам молодежи в Яньани, я слышал о Ху Яобане исключительно одобрительные высказывания.

Впервые мы с ним встретились или столкнулись по работе в марте 1958 г. Тогда группа во главе с премьером Чжоу Эньлаем выехала для обследования положения в район Санься, то есть Трех ущелий на реке Янцзы. Мы оказались тогда на одном речном судне. Кто-то играл в облавные шашки, а мы со стороны наблюдали за игрой. В 1959 г. во время Лушаньского совещания, или пленума ЦК КПК в Лушане, мы с ним не были в одной группе. В «Протокольных записях» выступлений на заседаниях этих групп не было почти никаких его высказываний. В мае 1975 г., когда меня выпустили из тюрьмы Циньчэн, я был возвращен на гидростанцию Моцзытань в провинции Аньхой «вести трудовую жизнь». Ранним утром 24 декабря 1977 г., узнав из сообщения по радио о том, что ЦК партии назначил Ху Яобана заведующим организационным отделом ЦК, я всю ночь писал длинное письмо, в котором требовал, чтобы мне было возвращено мое доброе имя. На следующий день я отправил это письмо. Одновременно моя старшая сестра (Ли Инхуа, член партии с 1938 г.) со своей дочерью Ли Наньян неоднократно приходила в дом Ху Яобана. И тогда я получил возможность сначала отправиться в Хэфэй на лечение, а затем в январе 1979 г. я вернулся в Пекин и был восстановлен на работе, в должности. В том же году я написал статью «Воспоминания о Тянь Цзяине». В то время еще не был проведен митинг, на котором Тянь Цзяину было возвращено его доброе имя. Я опасался, что возникнут трудности с публикацией этой статьи, если просто отправить ее в редакцию газеты «Жэньминь жибао». Поэтому я сначала послал ее на прочтение Ху Яобану. Немедленно появилась его резолюция: «Нет никаких оснований не публиковать эту статью; допустим и стиль Лу Синя для этой статьи».

[Из описания истории взаимоотношений Ли Жуя с Ху Яобаном видно, что речь идет о двух людях, которые, каждый своим путем, пришли к сходным или одинаковым выводам относительно политики Мао Цзэдуна. Ху Яобану было прекрасно известно, что Ли Жуй пострадал за поддержку позиции Пэн Дэхуая, за то, что он осудил «великий скачок» и «народные коммуны». Ху Яобан также подержал Ли Жуя в его желании восстановить доброе имя другого политического секретаря Мао Цзэдуна Тянь Цзяина, который был вынужден покончить с собой во время «культурной революции». Следовательно, основным объединяющим Ху Яобана и Ли Жуя моментом было критическое отношение к Мао Цзэдуну. Ху Яобан считал, что именно тот человек, который хорошо знал Мао Цзэдуна и был принципиален, пострадал за это, и может стать его помощником в гигантской работе по реабилитации миллионов китайцев, репрессированных во время «культурной революции». —Ю.Г]

В начале 1982 г. мне исполнилось 65 лет. Я решил уйти на пенсию из министерства энергетики. В это время Чэнь Юнь решил, что меня следует направить в организационный отдел ЦК партии для организации и создания управления по выдвижению молодых кадровых работников. Было решено значительно повысить роль этого управления. Людей в него отбирали особенно строго. Говорили, что с этим делом в организационном отделе тянули целый год и никак не решали вопрос. Причина состояла в том, что в составе организационного отдела ЦК КПК имелись управления, которые ведали местными кадрами или кадрами на местах, в провинциях, кадрами для сферы различных отраслей экономики, кадрами для сферы пропаганды и образования; иначе говоря, в соответствии с распределением участков работы, распределением обязанностей, каждое управление ведало всеми кадровыми работниками, которые работали в той или иной системе, в той или иной области. Вполне естественно, что сюда, конечно же, входил вопрос об отборе и выдвижении кадров из числа молодежи или молодых кадров. И когда возникла мысль создать отдельно такое управление, то разве это действительно не было похоже на то, как в свое время внутри государственного планового комитета появился на время еще и некий «малый Госплан». Я знал, что это крайне трудная работа. У меня имелся опыт, я «поварился» в аппарате ЦК партии в свое время. Мне не хотелось снова погружаться в эту кухню. Мне хотелось «спокойно провести остаток лет». Однако Чэнь Юнь был настроен весьма решительно. Он побуждал меня вступить в должность. К тому же он по недоразумению полагал, что я «могу согласиться только на повышение и не могу согласиться на понижение», а именно по этой причине не желаю становиться начальником всего лишь управления. И тогда мне оставалось лишь подчиниться. В марте того же 1982 г. я был переведен в организационный отдел ЦК КПК. Я всем сердцем и совершенно искренне поддерживал курс ЦК партии на то, чтобы «кадровые работники проникались духом революционности, то есть революционного подхода к работе, чтобы они учились и набирались знаний, чтобы кадровый корпус омолаживался, а также чтобы кадровые работники становились специалистами и профессионалами в своем деле». Я был намерен со всей решительностью проводить в жизнь курс партии на то, чтобы на упомянутой основе отбирать и выдвигать смену, то есть воспитывать кадровый резерв (в то время это именовалось созданием «третьего эшелона»).

[В 1982 г. руководящую роль при решении важных кадровых вопросов в партии играл Чэнь Юнь. Именно тогда мне доводилось слышать от знакомых в Китае, что в КПК двум людям достаточно сказать «всего два слова», чтобы все выполняли их указания. Этими людьми были Чэнь Юнь и Дэн Сяопин, Дэн Сяопин и Чэнь Юнь. Из этого следовало, что после смерти Мао Цзэдуна в известном смысле была восстановлена старая партийная иерархия, сложившаяся после VIII съезда КПК, состоявшегося в 1956 г.

В свое время Чэнь Юнь был выше Дэн Сяопина в табели о рангах. Он занимал пост заместителя председателя ЦК КПК, в то время как Дэн Сяопин был при Мао Цзэдуне всего лишь генеральным секретарем ЦК КПК.

После смерти Мао Цзэдуна из старого состава руководства выжили только Чэнь Юнь и Дэн Сяопин. Чэнь Юнь, конечно же, полагал себя старшим по положению в партии лидером. Дэн Сяопин также претендовал на это. Руководство политикой партии стало на время «двухголовым».

В начале 1980-х гг. Чэнь Юнь имел возможность решать вопросы о назначениях в аппарате ЦК партии. Вполне очевидно, что это делалось по согласованию с другими руководителями и, прежде всего, с Дэн Сяопином. Тем не менее инициатива принадлежала Чэнь Юню.

Представляется не случайным то, что Ли Жуя выдвинул Чэнь Юнь. Вероятно, политически Ли Жуй представлялся Чэнь Юню более близкой по духу фигурой, чем Дэн Сяопину, который и при жизни Мао Цзэдуна, и после его смерти проявлял необычайную осторожность, когда речь шла о тех, кто не нравился Мао Цзэдуну.

Свою роль тут могло сыграть и то, что и Ли Жуй, и, вероятно, Ху Яобан были близки к группе военачальников, которые входили в группу маршала Пэн Дэхуая.

Дэн Сяопин же относился к другой группе, к военачальникам, служившим под командованием маршала Лю Бочэна.

Важно отметить, что Чэнь Юнь решился в 1982 г. на подлинную революцию в кадровой политике партии. Он полагал, что устоявшаяся система работы организационного отдела ЦК ПК не позволяет обновить руководящий кадровый состав партии. Поэтому, наряду с существовавшими отраслевыми подразделениями орготдела ЦК, Чэнь Юнь решил создать некий орган, стоящий выше упомянутых подразделений, управление по подбору новых кадров для руководства всеми областями жизни партии и государства. Руководителем этого управления Чэнь Юнь и решил назначить Ли Жуя. Иными словами, Чэнь Юнь доверил Жую формирование «будущего партии», «третьего эшелона» ее руководителей, молодой смены тогдашнего руководства ЦК КПК и провинциального руководства партии.

Примечательно и еще одно обстоятельство, характерное для мышления руководителей КПК Чэнь Юнь думал, что Ли Жуй отказывался от предложенного ему поста по той причине, что номинально это был пост ниже по рангу, чем его прежняя должность. В то же время Ли Жуй, узнав о таких настроениях Чэнь Юня, поспешил согласиться с предложением, чтобы отвести от себя подозрения в карьеризме. —Ю.Г.]

Конкретные задачи управления по делам молодых кадров орготдела ЦК партии состояли в том, чтобы отбирать и выдвигать кадровый резерв, то есть работников на уровне руководителей провинций и министерств (в общей сложности в итоге проведенной работы были изучены кандидатуры свыше тысячи человек).

Первый этап этой работы заключался именно в том, чтобы обеспечить обновление кадрового состава применительно к делегатам XII съезда партии. В мае 1982 г. была создана группа по подбору кадров для XII съезда. Руководителем этой группы стал Ху Яобан; заместителями руководителя были Юй Цюли, Чэн Цзыхуа. За повседневную практическую работу отвечал Юй Цюли. В группу входили более десяти человек. Я отвечал за работу канцелярии этой группы. В число сотрудников канцелярии входили заведующий управлением делами орготдела и другие сотрудники; они должны были связываться со всеми центральными министерствами и ведомствами, а также с провинциями. Они должны были также готовить и выпускать «Краткие доклады», направляя их на рассмотрение в ЦК партии. Группа работала в Юйцюаньшане. Ху Яобан также отвечал за работу группы по подготовке политического доклада XII съезду партии (Ху Цяому был его заместителем по этой работе). Все работали в Юйцюаньшане. Ху Яобан лишь изредка участвовал в заседаниях группы по подбору кадров. Группа по подбору кадров имела своей задачей подготовку трех списков к XII съезду: список членов ЦК партии, список членов комиссии по проверке дисциплины и список членов комиссии советников ЦК КПК. Мы провели тогда в Юйцюаньшане месяца три-четыре. Работа, конечно же, была сложной и объемной и очень трудной. Иной раз, только для того, чтобы ввести в список одно новое имя и снять из списка только одно старое имя, было необходимо провести длительное исследование вопроса. Изучать проблему снова и снова, неоднократно; принимать решение оказывалось возможным только спустя очень длительное время. Помнится, что мне довелось дважды или трижды представлять Ху Яобану систематизированные доклады. Обычно он легко сходился с людьми. Обмениваться с ним мнениями было просто. Самое глубокое впечатление оставил такой факт. Речь шла о человеке средних лет или даже о молодом человеке, который в то время был довольно известен, но за которым тянулся «должок» времен «культурной революции». Это был работник из системы министерства угольной промышленности. Стоял вопрос о том, оставлять ли его в ЦК партии, так как он был членом ЦК КПК 11-го созыва. Мы с Ху Яобаном дважды или трижды возвращались к дискуссии по этому вопросу. У каждого из нас были свои доводы. В конечном счете Ху Яобан подчинился общему мнению. Этого человека не оставили в списках. У меня же в то время было такое ощущение, что, с точки зрения Ху Яобана (а он был в то время генеральным секретарем ЦК партии), в общем и целом я мог заслуживать его доверия (дело было в том, что я всегда поступал так, как считал нужным, то есть гнул свою линию, невзирая на мнения других людей, и это мне же потом и икнулось; как говорится, кто бубенцы на шею тигра привязал, тому их и развязывать, иначе говоря, сам заварил кашу, самому и пришлось расхлебывать; но об этом я тут говорить не буду, потому что в данном случае речь идет о Ху Яобане). Выполняя обязанности в этой группе по кадровым делам, я был вынужден выдвигать людей и отбирать их, а также утверждать их ввод в состав ЦК КПК, внесение их в список членов ЦК партии. Я никоим образом морально не был готов к такого рода работе. Затем состоялся XII съезд партии. Его историческое значение общеизвестно. В свое время по предложению журнала «Шикань» я написал стихи, восславил этот съезд и выразил свои надежды на него.

[Открывается закулисная сторона подготовки XII съезда КПК, состоявшегося в 1982 г. Оказывается, практическая работа по подготовке и политического доклада съезду, и списка будущего ЦК партии велась под руководством Ху Яобана. В то же время политический доклад ему помогал готовить Ху Цяому, который был известен как один из идеологов партии, сохранивших верность, по крайней мере, части идей Мао Цзэдуна. Что же касается формирования нового состава ЦК КПК, то, судя по словам Ли Жуя, он сам был настроен более решительно, хотел исключить из ЦК КПК всех, кто активно проводил в жизнь установки «культурной революции», в то время как Ху Яобан был более осторожен и лишь под большим давлением согласился с некоторыми предложениями Ли Жуя. Иными словами, Ху Яобан играл тогда ведущую роль в организации всей практической работы партии, сочувствовал новым веяниям, обновлению, но в то же время был вынужден считаться с инерцией прошлого. — Ю.Г.]

У XII съезда КПК был эпилог: о нем не сообщалось в печати, не осталось и кинокадров, его запечатлевших, не осталось и ни одной фотографии. Съезд вот-вот должен был завершиться.

Прозвучали слова Ху Яобана: Вновь избранные делегаты съезда из числа людей среднего возраста и молодежи выразили желание, чтобы я отобрал из их числа от 30 до 40 человек и представил их политбюро ЦК партии и чтобы предварительно были отпечатаны и распространены краткие сведения об этих людях.

Осуществить предложенное оказалось легко. Все было сделано очень быстро. В день закрытия в одном из залов Дома ВСНП, насколько мне помнится, собрались маршал Е Цзяньин, Дэн Сяопин, Чэнь Юнь, Ли Сяньнянь, Дэн Инчао, Пэн Чжэнь. (Со времени пленума в Лушане в 1959 г. мне не доводилось видеть маршала Е Цзяньина. Но почтенный старец меня все-таки узнал.) Председательствовал Ху Яобан. Мне было поручено представлять эту группу молодых людей и людей среднего возраста, одного за другим. Почтенные старцы широко улыбались. Они были очень рады.

[В политической культуре современного Китая это — знаковое событие. Имела место встреча старых руководителей партии с будущими преемниками. При этом все эти 30–40 человек были отобраны сторонниками обновления, реформаторами-демократами.

Иначе говоря, XII съезд партии завершился, по крайней мере, внешним согласием ветеранов с тем, чтобы их в будущем заменили люди, не связанные общим прошлым с политикой Мао Цзэдуна, особенно с политикой периода «культурной революции». Конечно, совсем не обязательно, что это было искреннее приятие некоторыми ветеранами и самой идеи обновления, и ее представителей, включая Ху Яобана, однако важно подчеркнуть, что в момент проведения съезда сложилась ситуация, при которой оказывалось возможным в определенной мере осуществлять процесс обновления и высвобождения от оков старых маоцзэдуновских догм. —Ю.Г]

Начиная со времени после XII съезда партии и вплоть до 1984 г., когда я ушел с поста, мне, исполняя свои служебные обязанности, доводилось иной раз присутствовать на заседаниях секретариата (ЦК КПК). Я своими глазами видел, как проходили заседания секретариата, я видел, как генеральный секретарь вел эти заседания и как решались некоторые вопросы. В 1958 и 1959 гг. мне тоже доводилось присутствовать на некоторых широких и узких заседаниях ЦК партии. Я своими глазами видел, как руководил Мао Цзэдун. Все это дало мне возможность почувствовать, что мы действительно вступили в некую новую эру. То, что раньше представляло собой театр одного актера, арену для одного-единственного оратора, ныне стало местом, где выступали все. (Однако в заседаниях секретариата оба почтенных старца не принимали участия; в новое время мне не довелось присутствовать на заседаниях постоянного комитета политбюро.) Генеральный секретарь в присутствии других людей был просто одним из равноправных участников совещания. Он был человеком небольшого роста. Иной раз, когда он выступал, казалось, что даже стоя он выглядел ростом ниже, чем те люди, которые сидели. Ху Цяому призывал Ху Яобана выступать сидя. Это выглядело как некая опека и никак не радовало.

[Ли Жуй снова и снова обращался к главной теме своего выступления с этими воспоминаниями. Он сопоставлял то, свидетелем чего ему довелось быть в конце 1950-х гг., и то, что существовало в начале 1980-х гг. при руководстве Ху Яобана. Главное отличие было в том, что Мао Цзэдун властвовал единолично, не допуская никакой демократии, никакого обсуждения проблем. При Ху Яобане впервые в истории КПК и КНР установилась атмосфера демократии или относительной демократии, каждый мог свободно высказать свое мнение. Ху Яобан в ходе такого рода обсуждений умел быть лишь одним из равноправных участников совещаний.

Ху Яобан был человеком небольшого роста. Ноу него не было «комплекса Наполеона». В то же время оказавшийся в составе руководства старый идеолог партии Ху Цяому пытался занимать положение некоего «покровителя» Ху Яобана. Вполне вероятно, что Ху Цяому выполнял, прямо или опосредованно, волю или демонстрировал настроения, присущие, возможно, Дэн Сяопину.

Наконец важно еще раз отметить, что политический механизм, сформировавшийся к первой половине 1980-х гг. в КПК, представлял собой сложную конструкцию. Наверху располагались «два старца», Чэнь Юнь и Дэн Сяопин. Они, подобно императрице Цыси, руководили «из-за бамбукового занавеса». На практике это означало, что они, с одной стороны, считая себя выше всех остальных членов руководства партии, не присутствовали на заседаниях руководящего органа партии, постоянного комитета политбюро ЦК КПК. В случае необходимости они вмешивались вход событий, не принимая участия в равноправном по характеру обсуждении вопросов на заседаниях руководства.

В то же время снова возникал известный феномен политической жизни в КПК-КИР. Руководство практическими делами доверили или «свалили» на Ху Яобана. На его долю досталось разгребание горы трудностей, которые оставила эпоха Мао Цзэдуна. Чэнь Юнь и Дэн Сяопин, каждый по-своему, оставались от этого в стороне и лишь по мере необходимости вмешивались в этот процесс. Над Ху Яобаном и другими членами руководства партии постоянно висел дамоклов меч в виде «незримых» «двух старцев», ибо их решение могло перечеркнуть и политическую деятельность, и судьбы официальных членов руководства партией.

Наконец особенностью политического театра того времени была ситуация, напоминавшая описанное в «Театральном романе» М. Булгакова. Существовал механизм руководства партией, во главе которого были «два старца», которые никогда не общались между собой, что затрудняло практическую работу и создавало обстановку неустойчивости. При этом каждый из «старцев» имел в руководстве партии свою креатуру.

Ху Яобан не был креатурой ни Чэнь Юня, ни Дэн Сяопина. Он был вынужденно приемлем на некоторое время и для Чэнь Юня, и для Дэн Сяопина. С ним пришлось мириться, потому что он отражал настроения большинства членов партии и большинства населения страны, когда речь шла об отношении к последствиям правления Мао Цзэдуна и в первый период после окончания эпохи Мао Цзэдуна.

Можно посмотреть на то, что происходило, и с другой стороны, приняв во внимание, что сами Чэнь Юнь и Дэн Сяопин были настолько связаны с эпохой Мао Цзэдуна, что не могли лично выйти на авансцену, ибо, вполне вероятно, быстро допустили бы ошибки в практической работе, вызвав возмущение большинства в партии и в стране своими шагами и проявлением своего «политического нутра». — Ю.Г.]

Мне запомнились два случая применительно к тому, как решались кадровые вопросы. Однажды, когда обсуждались соответствующие вопросы, выступал Ху Цяому. Резким тоном и с суровым видом он грозно вещал: Чжоу Ян, Ся Янь, Ба Цзинь — это троица главарей того, что именуется либерализацией. (Мне доводилось слышать, что Ван Чжэнь, выступая в партийной школе ЦК партии, поносил «этого, как его там, и фамилия у него какая-то чудная, какой-то Ба…».) Тогда никто не возразил, и это предложение как будто бы прошло. Однако Ху Яобан смог защитить Ба Цзиня; правда, ему не удалось защитить Чжоу Яна.

[В начале 1980-х гг. параллельно и одновременно развивались два процесса.

С одной стороны, реабилитация пострадавших во время «культурной революции», возвращение людям, погибшим и выжившим, их доброго имени или их репутации.

С другой стороны, под флагам защиты чистоты коммунистических идей, идеологии социализма, идей Мао Цзэдуна предпринимались попытки заткнуть рот тем деятелям культуры, литературы и искусства, которые только что были реабилитированы и начали активно осуждать идеологию КПК, идеологию времен Мао Цзэдуна, в результате применения которой на практике они и были репрессированы. Главное, с точки зрения этих деятелей культуры, было в том, чтобы осознать бесчеловечность идей Мао Цзэдуна и не допустить их существования в какой бы то ни было форме в Китае.

Внутри высшего руководства КПК в то время сразу же начала активно действовать группа ревнителей «чистоты» коммунистической идеологии, идей Мао Цзэдуна. Самыми заметными фигурами среди них были Дэн Лицюнь и Ху Цяому, а также близкий к Дэн Сяопину генерал Ван Чжэнь. Очевидно, что они ощущали сочувствие к своим взглядам со стороны других членов руководства партии, но прежде всего, возможно, Дэн Сяопина.

Их выступление против обновления велось под лозунгом борьбы против того, что они именовали либерализацией или буржуазной либерализацией или буржуазным загрязнением.

Мишенями своих атак они выбрали Чжоу Яна, Ся Яня, Ба Цзиня. Чжоу Ян до «культурной революции» был заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК КПК. Ся Янь был фактическим руководителем китайской кинематографии. Ба Цзинь — один из самых известных китайских писателей двадцатого столетия.

Именно Ба Цзинь наиболее активно выступал за то, чтобы до конца осудить «культурную революцию» и разоблачить ее организаторов и активных проводников. В апреле 1986 г. председатель союза китайских писателей Ба Цзинь в беседе с друзьями сказал: «Я призываю создать музей «культурной революции». Она принесла нашей стране и народу неисчислимые бедствия. Боюсь, что ее воздействие не исчезнет на протяжении жизни нескольких поколений людей. Поэтому необходимо всеми силами ниспровергать «культурную революцию». Это не пустые слова. Необходимо как следует обобщить этот горький исторический урок. Я призываю создать музей «культурной революции» для того, чтобы все, включая нас самих и последующие поколения наших потомков, не забывали этот кровавый урок». Высказывание Ба Цзиня было опубликовано 29 апреля 1986 г. в газете «Янчэн ваньбао».

Характерна также та ненависть к Ба Цзиню и, думается, вообще к свободным и культурным людям, которая сквозила в высказывании близкого к Дэн Сяопину генерала Ван Чжэня, пытавшегося издеваться даже над псевдонимом писателя. Вряд ли Ван Чжэнь знал, что этот псевдоним составлен из фамилий двух людей, которые по духу были близки Ба Цзиню. Речь шла о Бакунине и Кропоткине. Из первого слога в китайской транскрипции фамилии первого из них и последнего слога в фамилии второго и составлен псевдоним «Ба Цзинь». В годы «культурной революции» Ба Цзинь далеко не случайно тайком переводил на китайский язык «Былое и думы» А.И. Герцена, подчеркивая в беседах с друзьями, что в этой книге можно найти многое такое, что помогает увидеть в подлинном свете и поведение Мао Цзэдуна, и его образ мыслей. Ван Чжэнь, вероятно отражая общие с Дэн Сяопином настроения, еще больше ненавидел Ба Цзиня за то, что этот талантливый и влиятельный китайский писатель питал дружественные чувства к нашей стране, особенно к нашей культуре. — Ю.Г.]

Второй случай касался кадров редакции газеты «Жэньминь жибао». Когда критиковали «призыв абсолютно повиноваться всему, что было сказано Мао Цзэдуном, во всем действовать так, как завещал Мао Цзэдун», Ху Яобан был еще в партийной школе ЦК КПК (руководил этой школой). Он очень хорошо наладил сотрудничество с газетой «Жэньминь жибао». Благодаря этому газета действительно сыграла роль рупора курса на последовательное осуществление реформ и на открытость. Именно по этой причине газета и подвергалась более всего нападкам со стороны Ху Цяому, Дэн Лицюня. Редакция газеты «Жэньминь жибао» оказалась в данном случае той самой важной последней позицией, которую они не могли поставить под свой контроль в той области, где они руководили делами. Общеизвестно, что после того, как были репрессированы Ху Цзивэй и Ван Жошуй, в издательстве газеты «Жэньминь жибао» остался один лишь Цинь Чуань, который не подчинялся их приказам. Отдел пропаганды ЦК КПК направил в издательство газеты руководящую группу из четырех человек во главе с Ван Жэньчжи Они хотели скопом выгнать всю прежнюю руководящую команду. В орготделе ЦК КПК некоторые руководители предполагали или были намерены утвердить или санкционировать такое решение. В этот момент появились разговоры о том, что этот самый Ван Жэньчжи на 2-м пленуме ЦК КПК распалился и заявлял: на всех фронтах мы уже подверглись серьезному духовному загрязнению, дело обстоит таким образом, что представляется, что капитализм уже как бы полностью реставрирован. И вот тогда я посоветовался с Чэнь Епином (который в то время был заведующим орготделом ЦК партии), и мы пришли к выводу о том, что представленный на утверждение список (нового руководства «Жэньминь жибао») состоит из одних лишь теоретических работников. А это, пожалуй, не годится. 7 января 1983 г. при обсуждении этого вопроса у Си Чжунсюня присутствовавшие там Цяо Ши, Сун Жэньцюн, Чэнь Епин не согласились с представленным списком. Мало того, я еще и сказал слово в защиту Ху Цзивэя. А также заявил, что Ху Цяому нетерпим к людям. И тогда мы вернулись в отдел и продолжили обсуждение там. Поставили заслон на пути этого проекта. 12 января начальник управления кадров отдела пропаганды явился в орготдел с целью поторопить с решением этого вопроса. Чэнь Епин также сказал мне, что ему звонил Дэн Лицюнь и в разговоре сказал, что я выступаю против предлагаемого решения. В январе я принимал участие в заседании секретариата, на котором обсуждался вопрос о руководстве в Гуанси-Чжуанском автономном районе (ГЧАР) и в провинции Хунань, а также вопросы, оставшиеся в наследство от «культурной революции». Ху Яобан, говоря о статье Лю Цзунъюаня «Осудить стремление мстить», обратил внимание на содержащуюся в ней фразу: «Если члены одного рода будут все время мстить один другому, то разве кому-либо удастся избавить всех нас от хаоса, смуты и беспорядка, которые наступят в результате такого поведения?» Ху Яобан сказал в этой связи, что следовало бы нам учиться у наших предков. Вернувшись домой после этого заседания, я нашел оригинальный текст и понял, что эти высказывания никоим образом не связаны с ситуацией в ГЧАР. И тогда я написал письмецо Ху Яобану, пояснив ситуацию. 19 января на заседании секретариата обсуждался вопрос о кадрах для «Жэньминь жибао». На заседании несколько человек заявили, что выступление Ван Жэньчжи на 2-м пленуме ЦК партии было слишком «левым». А потому никак нельзя допустить, чтобы он принял в свое ведение эту газету. Ху Яобан же сосредоточился на мысли о том, что никак нельзя превращать газету в теоретический орган. Я выступал последним и сказал, что представленный список не подходит, что газета должна реагировать на явления сегодняшней действительности, что это бремя тяжелое, которое нельзя опустить ни на один день, что книжники не способны вести газету. Ху Яобан добавил одну фразу: слово «книжники» надо поставить в кавычки. Дэн Лицюнь присутствовал, но не сказал ни слова. Таким образом, представленный список был отклонен. То, как решался вопрос о кадрах для «Жэньминь жибао», вероятно, углубило у Ху Яобана представление обо мне.

[Борьба в руководстве КПК не прекращалась ни на минуту и после смерти Мао Цзэдуна. Руководство отделом пропаганды ЦК КПК попало в руки Дэн Лицюня и Ху Цяому. Им удалось поставить под свой контроль почти все СМИ в КНР. Только газета «Жэньминь жибао» проводила идеи обновления. В редакции этой газеты прогрессивные позиции занимали Ван Жошуй, Ху Цзивэй, Цинь Чуань. ДэнЛицюню и другим удалось добиться отстранения Ван Жошуя и Ху Цзивэя. Они попытались заменить главного редактора своим человеком — Ван Жэньчжи. Лишь благодаря усилиям орготдела ЦК КПК, в том числе Ли Жуя, удалось найти аргументы, и не допустить назначения Ван Жэньчжи. Ху Яобан был за обновление, но нуждался в доводах, которые формально позволяли ему отвести кандидатуру Ван Жэньчжи. Ли Жуй представил такой аргумент, назвав Ван Жэньчжи «книжником», теоретиком. Ху Яобан зацепился за это и заявил, что газета «Жэньминь жибао» — это не теоретический орган партии, а орган пропаганды практической политики, поэтому «книжникам» в реакции этой газеты делать нечего. Все это свидетельствовало о том, что борьба в руководстве партии была острой, что позиции Ху Яобана и его сторонников последователи Мао Цзэдуна считали ни больше ни меньше, как скатыванием к капитализму. — Ю.Г.]

У моей супруги были двое хороших знакомых — супруги Янь Бинь и Юаньюань. Их родители были в тесных отношениях с Ху Яобаном и его женой. Мать Юаньюань училась вместе с женой Ху Яобана Ли Чжао в университете для женщин в Яньани. На церемонии похорон Ху Яобана я видел, что упомянутые мной люди стояли рядом с родными Ху Яобана. Они часто бывали у нас дома. Поэтому Юаньюань иной раз исполняла роль «связной» между мной и Ху Яобаном тогда, когда нужно было сообщить какую-нибудь новость. От нее я также узнавал о настроениях и размышлениях Ху Яобана, да и о нем как о человеке. Вот кое-что из того, что мне запомнилось.

Ху Яобан наиболее последовательно отрицал «культурную революцию». Он наиболее твердо придерживался «критерия истины». Он считал, что партия больше не может терпеть опасность «левизны». Он до мозга костей запомнил зло, которое принесла «левизна». Он делал упор на таких принципах, как свобода, демократия, гуманность. Он был хорошо знаком с историей развития этих процессов на Западе. Он очень хотел воспринять новые идеи, приходившие извне. У него было всестороннее представление и знание того, что собой представлял Мао Цзэдун. Еще во время «культурной революции» он не подчинялся вслепую. Он всегда думал и имел собственное мнение. Он часто говорил, что ни в коем случае нельзя слепо верить во что бы то ни было, допускать суеверие, нельзя слепо верить никому. Необходима самостоятельность мышления. После того как была разгромлена «четверка», он внес три предложения: во-первых, прекратить критику Дэн Сяопина; во-вторых, вернуть доброе имя тем, кто был осужден несправедливо или по ошибке; в-третьих, взяться за производство. Когда обсуждался вопрос о «критерии истины», то сопротивление исходило не только со стороны Хуа Гофэна, Ван Дунсина, но наиболее решительно против этого выступал Ху Цяому. Когда возвращали доброе имя тем, кто был несправедливо оклеветан или осужден по ошибке, Ван Дунсин не передал архивы первой, второй и третьей канцелярий. Что касается некоторых дел, например дела о 61 человеке, то Ху Яобан, только преодолев сопротивление, зайдя с другой стороны, изыскав иные пути, сумел добиться их пересмотра.

[Итак, именно Ху Яобан, последовательно отрицая «культурную революцию», внес предложение прекратить критику Дэн Сяопина после смерти Мао Цзэдуна. Так Ху Яобан содействовал процессу консолидации внутри руководства партии сил, которые, в различной степени и исходя из различных соображений, понимали необходимость отказа от многих установок Мао Цзэдуна. При этом Ху Яобан первым выдвинул установку о том, что при подходе к любым вопросами следует исходить из того, что все это означает для народа на практике. И здесь основным противником Ху Яобана сразу же выступил Ху Цяому. Вероятно, Ху Цяому пользовался известной поддержкой Дэн Сяопина. Таким образом, отношения между Ху Яобаном и Дэн Сяопином носили не однозначный характер.

Ху Яобан первым в руководстве партии выступил и за реабилитацию пострадавших во времена Мао Цзэдуна. При этом именно он настоял на там, чтобы самые главные и самые «секретные» «дела» периода «культурной революции», находившиеся в ведении члена политбюро ЦК КПК Ван Дунсина, были переданы в орготдел ЦК партии, дабы можно было реабилитировать в конечном счете всех, кто в этом нуждался, вплоть до Лю Шаоци. Иными словами — это был полный пересмотр кадровой политики Мао Цзэдуна.

Наконец, Ху Яобан предложил партии сосредоточиться на вопросах экономического характера. С точки зрения Ху Яобана, экономика должна была получить приоритет перед политикой. И в этом Ху Яобан полностью пересмотрел политику, проводившуюся при Мао Цзэдуне.

В совокупности позиция Ху Яобана состояла из отрицания приоритета «теории» Мао Цзэдуна перед таким критерием ее поверки, как практика; далее, из отрицания политической практики Мао Цзэдуна, прежде всего, его отношения к людям; и, наконец, из отрицания тезиса Мао Цзэдуна о том, что во главу угла следует ставить политику. «Три отрицания» Ху Яобаном теории и практики Мао Цзэдуна, по сути, были равнозначны и «трем утверждениям» Ху Яобана, а именно: утверждению приоритета реального дела, практики перед пустыми фантазиями или иллюзиями, «идеями» Мао Цзэдуна; приоритета значимости человека, человеческой личности перед установкой на правоту лишь одного вождя; приоритета экономики перед пустопорожней, а то и вредоносной для людей, для сотен миллионов людей, политики. Представляется, что именно в этом и состояло то, что стало в дальнейшем именоваться в КНР и в КПК реформами.

Мало того, Ху Яобан, судя по высказываниям тех, кто хорошо знал его настроения, выступал за свободу, демократию и гуманность. Думается, что именно в этом для него состояло то, что в дальнейшем стало именоваться в КПК и в КНР открытостью Китая. — Ю.Г.]

Работая в центральной комиссии (ЦК КПК) по проверке дисциплины, он сосредоточил свои главные усилия на нормализации, демократизации внутрипартийной жизни, исходя из того, что добиться здорового развития можно лишь при том непременном условии, что будем избегать таких ошибок, как функционирование патриархальной системы, существование ситуации, при которой считается, что если один человек (первый руководитель) что-то сказал, то, значит, так тому и быть. Под его руководством был выработан проект «Некоторых правил внутрипартийной политической жизни». Ху Яобан взялся за партийное строительство, начав именно с этой основной ее стороны.

[Ху Яобан проводил внутри партии мысль о том, что нельзя допускать никакого культа личности. Это означало полное отрицание культа личности Мао Цзэдуна. — Ю.Г.]

Занимаясь отбором и выдвижением молодежи, он был в этом деле активнее всех, он крепко взялся за проблему и не ослаблял усилий. (В ходе работы по отбору и выдвижению «третьего эшелона», я убедился в этом на своем личном опыте. Кое-кто лишь болтал языком, иные были настойчивы, лишь когда речь шла о детях функционеров, кадровых работников, либо чрезмерно опекали своих сыновей и дочерей; третьи твердолобо добивались «сочетания кадров старшего, среднего и молодого поколений, то есть того, чтобы дело обстояло следующим образом: «мы подсаживаем кого надо на лошадь и ведем ее за узду на протяжении некоторого времени».) Именно в те годы наверху и обратили внимание на Чжао Цзыяна, Цзи Дэнкуя. Еще в 1964 г. Ху Яобан предлагал сделать Чжао Цзыяна преемником на посту руководителя ЦК КСМК.

[Ху Яобан уделял особое внимание отбору и продвижению на высшие руководящие посты тех, кто разделял его же, демократические, убеждения. Важно подчеркнуть, что именно Ху Яобан еще в 1964 г., до «культурной революции» и как раз в то время, когда ситуация в партии и в стране в известной степени выправлялась после провала «великого скачка», предлагал сделать Чжао Цзыяна своим преемником на посту первого секретаря КСМК. Впоследствии, в 1987 г., именно Чжао Цзыян сменил Ху Яобана на посту генерального секретаря ЦК КПК. — Ю.Г.]

У Ху Яобана напрочь отсутствовали мысли о создании каких-либо блоков или фракций. Он был настроен резко против фракционности. Ему претили выражения типа: «Это — человек такого-то». Он часто повторял: «Я — человек партии»; «Мао Цзэдун, Чжу Дэ, Е Цзяньин, Хэ Лун, Тань Чжэн… помогали мне; Линь Бяо тоже очень хорошо относился ко мне; после того как была одержана победа в войне сопротивления (Японии), он настоял на том, чтобы я вместе с ним отправился на фронт». После того как возникло «дело Линь Бяо», Ху Яобан еще глубже осознал и прочувствовал вред таких явлений, как горное местничество, фракционность. В этой связи он говорил: «В этих случаях и проявляется самый большой отрыв от масс».

[Ху Яобан оказался приемлемой для большинства в руководстве КПК фигурой на посту руководителя партии в значительной степени потому, что он действительно стремился не принадлежать ни к одной из фракций. В то же время весьма показателен перечень имен тех, кто, по словам Ху Яобана, помогал ему. Ху Яобан начал с Мао Цзэдуна, а затем фактически называл исключительно военачальников, причем принадлежавших к различным группировкам внутри армии и партии. Таким образом, у Ху Яобана имелась в определенной степени и на определенное время, при определенных обстоятельствах поддержка со стороны ряда военачальников, в частности маршала Хэ Луна. Попутно можно отметить, что Ху Яобан позволял себе позитивно отзываться о Линь Бяо и выделял в качестве упрека ему не выступление против Мао Цзэдуна, а отрыв от масс. — Ю.Г.]

Всю жизнь он любил читать. Уважал знания. Весьма уважал знающих людей. В Яньани Мао Цзэдун хвалил его за то, что «у него острый ум и он речист, у него хорошо подвешен язык». Он часто повторял, что следует оберегать интеллигенцию, то есть людей, обладающих знаниями. А также всеми силами оберегать тех среди упомянутой категории людей, кто пострадал от «упорядочения», от репрессий. После «культурной революции» он со всей решительностью выступал против всего того, что в прошлом оборачивалось репрессиями. Выступал за то, чтобы по-настоящему осуществлялся курс на то, чтобы «расцветали сто цветов и соперничали между собой сто школ». При этом дело не ограничивалось только высказываниями. Напротив, он добивался последовательного проведения в жизнь этих установок; добивался того, чтобы видны были результаты этой работы.

[В отличие от Мао Цзэдуна, который предпочитал использовать людей, представлявшихся ему «чистым листам бумаги», Ху Яобан с уважением относился к знаниям, к их носителям и действительно добивался реабилитации именно этих людей, может быть даже в первую очередь. — Ю.Г.]

Конечно же, у него тоже были недостатки, слабости. Хотя при подходе к возникавшим вопросам он всегда формировал свое мнение после углубленного обдумывания ситуации, однако иной раз он проявлял излишнюю горячность; когда говорится слишком много слов, трудно избежать промахов. Он никогда не ставил себя в положение непререкаемого авторитета, никогда не занимался сооружением вокруг себя линии обороны. Иной раз он даже не ощущал того, что кое-кто строил против него темные замыслы. После «культурной революции» он проводил по отношению к партийным работникам, к кадровым работникам или функционерам партии политику, которая выражалась в формуле: «Большая часть работы состоит в том, чтобы добиваться изменения у людей их ментальности, их мышления, понимания ими хода вещей и ситуации, и при этом надо поменьше заниматься заменой одних людей на других». Его решения использовать некоторых людей также вызывало нарекания и критические соображения.

[Горячность Ху Яобана, увлеченность идеей о том, что любого человека можно использовать в интересах общего дела, лишь бы он изменил свое мышление в правильном направлении, и связанное с этим нежелание устранять или отстранять тех, кто очевидно не мог изменить свой образ мыслей и кто строил козни против самого Ху Яобана, — вот основной недостаток Ху Яобана и в то же время его же весьма привлекательная черта как человека.—Ю.Г.]

После того как Ху Яобан был смещен со своего поста, после того как довелось выслушать нападки на него во время «совещания, посвященного образу жизни», проблемам быта или поведения в быту Ху Яобана, все просто кипели от возмущения и никак не могли успокоиться. Одновременно очень беспокоились о нем. Тогда я написал стихи. Мне хотелось как-то успокоить его.

Я попросил Юаньань передать ему книгу Цянь Чжуншу «Тань и лу» («Об искусстве»). На титульном листе я написал последнюю фразу из приведенного выше стихотворения.

[Загадка отстранения Ху Яобана продолжает волновать и сторонников Ху Яобана, и многих в самом Китае и за его пределами. Вполне очевидно, что Ху Яобан выражал настроения и мысли подавляющего большинства людей тогда, когда он пришел к руководству КПК Очевидно, что он последовательно осуществлял свою программу. В то же время его смещение в начале 1987 г., через семь лет после прихода на руководящий пост в партии, оказалось результатом не только закулисных действий ряда лиц внутри руководства КПК, но актом, который не встретил решительного отпора со стороны значительной части руководства, да и массы членов партии. Что-то изменилось в настроениях людей за эти семь лет. Вероятно, дело было в том, что и известное отрицание «культурной революции» и реабилитация пострадавших во время нее людей — все это было уже осуществлено. Бороться дальше против «наследства» «культурной революции» многие не хотели по разным причинам, в том числе и потому, что желали покоя и думали, что можно обойтись без последовательного разоблачения неправоты Мао Цзэдуна и его приверженцев. Все это затянуло период застоя в КПК и в КНР, усугубило болезнь и сделало ее хронической. — Ю.Г.]

Одновременно я послал ему с Юаньюань свои книжки «Лундань цзы цзи» и «Лунь Санься гунчэн» с просьбой прочитать их. Последняя из этих книжек была опубликована в 1985 г. Я передал тогда в редакцию газеты «Жэньминь жибао» предисловие к этой книжке. Цин Ян переслал его в секретариат ЦК партии. Кто-то сказал мне, что Ху Яобан запретил печатать эту мою болтовню.

Мне не было известно о том, что Ху Яобан любит классическую поэзию. Вскоре Юаньюань принесла мне три стихотворения Ху Яобана с просьбой внести в них исправления. Первое называлось «Я вновь поднимаюсь на гору Тайшань». Два других это «На память Ли Жую» и «Отклик на труд товарища Ли Жуя, который не согласен с сооружением водохранилища в Санься». Мне показалось, что он довольно хорошо понял и мои настроения, и меня как человека, а также в подробностях понял то, что происходит на строительстве в районе Санься, и вред этого. В его стихах появился образ Святой с гор Ушань, а в последних строках он выражал свои обиды. Он говорил о той ране, которая появляется в душе человека, когда «течение жизни и работы» прерывается или останавливается на полпути. Во всех трех его стихотворениях я сделал поправки формального характера и попросил Юаньюань вернуть их автору. Попутно попросил передать ему десяток сборничков древней поэзии и книги о размере и рифме в поэзии.

[Важно отметить, что и Ли Жуй и Ху Яобан, очевидно, в разной степени, но отрицательно относились к идее соорудить плотину на реке Янцзы в районе ущелий Санься. С нашей точки зрения, перегораживание реки Янцзы наносит непоправимый ущерб людям, сотни тысяч которых вынуждены переселяться из родных мест, представляет собой насилие над природой, насилие над рекой, за которое, возможно, придется заплатить огромную цену, но, к сожалению, не инициатору этого строительства, в свое время главе правительства КНР Ли Пэну, и не тем, кто его в этом поддерживал. — Ю.Г.]

Продолжительная беседа с Ху Яобаном в 1984 г. в организационном отделе ЦК КПК

20 января 1984 г. мне позвонили из канцелярии ЦК КПК и сообщили, что Ху Яобан приглашает меня для беседы в три часа дня 21 января. Я тогда подумал, что мне придется выслушать замечания по поводу моей работы с кадрами. Оказалось, что Ху Яобан долго говорил со мной о том, что у него наболело. Придя на работу в орготдел ЦК партии, я без перерывов вел дневник. Поэтому о многом я имею возможность писать в соответствии с фактами. Вот мои дневниковые записи за 20 и 21 января 1984 г.

20 января. Тезисы к завтрашней беседе:

1. Надеюсь, что обстановка в ЦК будет нормальной (то есть вернется к ситуации в прежние годы). Что замыслил Дэн Лицюнь? Вопрос об очищении от духовного загрязнения. Вопрос о газете «Жэньминь жибао».

[Тезисы Ли Жуя важны, они позволяют лучше понять обстановку в руководстве партии к началу 1984 г. Обновление было на подъеме. Уже имелись определенные успехи и в создании более демократичной обстановки при обсуждении вопросов в ЦК партии, и в деле восстановления репутации многих людей, оклеветанных в ходе «культурной революции».

Мне довелось тогда побывать в КНР. Ощущался подъем, воодушевление, удовлетворение «человека с улицы» тем, что уже было сделано и в первую очередь для деревни, и для города, и как вел себя Ху Яобан и те, кто его поддерживал, кто помогал ему вести работу. Люди считали, что тогда, в первой половине 1980-х гг., в КНР проходили процессы, напоминавшие то, что происходило в СССР после двадцатого съезда партии. В КНР говорили, что там уже имело место то, что можно называть «девятнадцатым с половиной съездом партии». Иначе говоря, люди тонко чувствовали, что идет борьба сторонников обновления с теми, кто упорно цеплялся за остатки культа личности Мао Цзэдуна.

Записи в дневнике Ли Жуя свидетельствовали о том, что, наряду с упомянутым подъемом, нарастала волна сопротивления обновлению. Обстановка в ЦК КПК становилась ненормальной. Ощущалось, что Дэн Лицюню и прочим не нравилась атмосфера, которую создавал Ху Яобан. В этой связи уже был выдвинут тезис о «духовном загрязнении». Под «духовным загрязнением» Дэн Лицюнь, да и его возможные покровители понимали выступления Ху Яобана в пользу демократии, обновления не только в сфере экономической политики, но и в политической системе. Им представлялось, что Ху Яобан ведет дело к отказу и от идеологии, и от политической практики Мао Цзэдуна. Это Дэн Лицюнь и иже с ним считали недопустимым. При этом в ходе политической борьбы внутри КПК по-прежнему вещи не называли своими именами. В ходу были «политические формулировки», идеологические штампы; в данном случае себя Дэн Лицюнь представлял как борца за «очищение от духовного загрязнения», а своих противников — как сторонников и проводников «духовного загрязнения», угрожавшего «чистоте идей Мао Цзэдуна». — Ю.Г]

2. То, что мне известно о Ху Цяому; мой взгляд на него: ему никогда не приходилось заниматься проблемами самых насущных материальных потребностей людей (то есть того, что по-китайски называется хворост, рис, масло, соль); ему никогда не приходилось тащить самостоятельный участок работы, то есть единолично отвечать за какую-то работу. Всю жизнь он был просто «пером» или «кистью», то есть только писал, готовил документы. Бывает, что он не признает своих прошлых ошибок. Он стремится утверждать свое превосходство, свой авторитет.

[Серьезным вопросом, с точки зрения Ли Жуя, было то, что идеология находилась в ведении таких лиц, как Ху Цяому — образцового идеолога времен Мао Цзэдуна. Эти лица не только всю жизнь служили лишь «перьями» для изложения мыслей вождя, но и сами «как сыр в масле катались», принадлежа к высшим слоям номенклатуры партии, просто ничего не знали и не хотели знать о реальных условиях существования подавляющего большинства китайского народа. Сила Ху Яобана была прежде всего в том, что он-то был из тех, кто знал истинное положение вещей, кто исходил из заботы о разрешении реальных проблем простых людей в Китае. — Ю.Г.]

3. Вопрос о секретаре и о детях. Предельная осторожность. Внимание или настороженность в отношении слухов.

[Представляется, что Ли Жуй хотел предостеречь Ху Яобана, обратить его внимание на необходимость бдительности в отношении происков политических противников. Ли Жуй был обеспокоен недостатком Ху Яобана, который всегда старался оставаться как бы «вне и выше» интриг в руководстве партии. — Ю.Г.]

4. Вопросы науки и техники — это прежде всего (вопрос о том, что государством управляют специалисты). Наука включает в себя марксизм.

Вопрос о непомерном честолюбии (Санься). Министерство ирригации: «одна гидро- и три атомных». (Поездка Цянь Чжэнъин в США: получить американскую помощь, заем для строительства в районе Санься и трех атомных электростанций.)

[Позиции Ли Жуя и Ху Яобана были, очевидно, близки или совпадали в том, что касалось вопросов управления страной. Речь, прежде всего, шла о том, что вместо «ганьбу», то есть «кадрового костяка партии», практически «партийных чиновников», номенклатуры, политкомиссаров государством должны были управлять профессионалы и специалисты.

Очевидно, что Ли Жуй, как и Ху Яобан, стремился к тому, чтобы переставить местами в сознании членов партии, да и всего общества науку и марксизм. При Мао Цзэдуне считалось, что марксизм и «идеи Мао Цзэдуна» превыше всего, что наука должна «подчиняться революции», «идеям Мао Цзэдуна» и марксизму в его маоцзэдуновском же понимании. Ху Яобан и его приверженцы, очевидно, видели свою задачу в том, чтобы ориентироваться на науку, полагая, что марксизм — это лишь одна из составных ее частей.

Характерным представляется и то, что в Китае в двадцатом веке всегда то подспудно, то явно происходила борьба по вопросу о том, что есть «учителя» Китая или кто такие «учителя Китая», кого можно считать «учителями Китая». Одни, такие как Мао Цзэдун, считали, что «учителя Китая» — это в какой-то степени Маркс, Ленин, но прежде всего, сам Мао Цзэдун и их идеи. Другие полагали, что двумя главными «учителями Китая» были «госпожа Наука» и «госпожа Демократия». Вполне очевидно, что Ху Яобан принадлежал к тем, кто разделял такого рода убеждения. Наконец, здесь затрагивались важные вопросы политического, международного и экономического характера. Речь шла о столкновении внутри руководства КПК и КНР сторонников разных мнений по совершенно конкретным вопросам. Это были проблемы обеспечения страны электроэнергией. Существовал амбициозный план создания одной громадной гидростанции на реке Янцзы в районе ущелий Санься и трех атомных электростанций. Причем были те, кто полагали возможным и нужным обратиться к США с предложением сотрудничать в сооружении четырех этих объектов. Предполагалось просить США предоставить громадный заем для строительства этих станций.

Таким образом, речь шла о перспективах стратегического сотрудничества с США на столетие вперед. Это был очень сложный вопрос.

Здесь также существовали разногласия. Одни, такие как Ли Пэн, считали это возможным. Другие, вероятно и Ху Яобан, проявляли осторожность и относительно всех такого рода громадных проектов, стремясь быть «поближе к земле», к реалиям китайской жизни, да и не думая, что США пойдут на такого рода сотрудничество.

Важно заметить, что речь шла, очевидно, и о будущих отношениях и с США и с СССР. По сути, Дэн Сяопин предполагал после смерти Мао Цзэдуна, на рубеже 1979—1980-х гг., что можно будет «склониться в одну сторону», в сторону США, на основе создания «общего всемирного фронта борьбы» против СССР, и в результате добиться от США громадных кредитов.

Тут просматривалась инерция мышления, стремление повторить в новом варианте то, что было сделано в 1949 г. применительно к СССР. Однако при этом не учитывалось, что США — это не наша страна, которая в 1949 г. действительно и дала КНР заем, и оказала неоценимую помощь, особенно предоставив в ее распоряжение умы наших лучших специалистов.

Вероятно, Ху Яобан, в отличие от Ли Пэна и Дэн Сяопина, выступал за сбалансированную политику в отношении СССР и США, выступал за то, чтобы вести дело к нормализации отношений с нашим государствам.

Ли Жуй хотел обменяться мнениями с Ху Яобаном по этим вопросам, обратив внимание на амбициозность и честолюбие авторов упомянутых проектов, сомнительных, по крайней мере, применительно к гидростанции в районе Санься, прежде всего, потому, что не было уверенности в том, что плотина на Янцзы окажется надежной, а также в связи с последствиями перегораживания плотиной высотой до 185 метров такой громадной реки, как Янцзы. Причем речь шла не только о министре Цянь Чжэнъин, но и о Ли Пэне, который, очевидно, хотел, спекулируя на этом проекте, заполучить в конечном итоге высшую власть в партии и в государстве. —Ю.Г.]

5. Вопрос об опасениях в связи с «уклоном в сторону отрыва от социализма».

[Спустя менее десяти лет после ухода из жизни Мао Цзэдуна, после того, как крестьяне стихийно разобрали землю из коллективных хозяйств по своим семейным наделам, было начато обновление в городах, в политической и экономической жизни, внутри партии, в ее высшем руководстве, уже возникло мощное сопротивление этим процессам. Причем было выдвинуто «страшное обвинение» в адрес Ху Яобана и его приверженцев — обвинение в «уклоне в сторону отрыва от социализма».

Представляется, что спекуляции на слове «социализм» могли оказаться действенными, особенно они могли воздействовать на номенклатуру партии, которая именно при прежнем «социализме» имела все свои привилегии.

В то же время очевидно, что для Ху Яобана и Ли Жуя было ясно, что не менять ситуацию нельзя, нужно продолжать обновление, преодолевая, если это требовалось, сковывающие рамки прежнего маоцзэдуновского социализма. — Ю.Г.]

6. Вопрос о Хунани. (После реформы структуры на уровне провинций и министерств, вопросы о кадрах, оставшиеся применительно к Хунани, являются сравнительно серьезными; плюс к тому там есть вопросы фракционного характера, оставшиеся от «культурной революции».)

[Перед Ху Яобаном стояла серьезная задача воссоздания вертикали власти в стране. Требовалась новая централизация в условиях новой же относительной демократизации. Но дело было еще и в том, чтобы «выдернуть корни» «культурной революции», ликвидировать остатки той системы, которую создавал Мао Цзэдун в последнее десятилетие своей жизни. Иными словами, в партии существовали две фракционные системы. Одна — сложившаяся с 1920—1930-х гг., где громадную роль играли высшие военачальники, маршалы КНР и их окружение. Другая — сформированная сторонниками и активистами «культурной революции» в последние годы жизни Мао Цзэдуна. —Ю.Г.]

7. Поговорить о деле Дин Лин. (Орготдел ЦК предполагает полную и окончательную реабилитацию Дин Лин, восстановление ее доброго имени.)

[Ли Жуй последовательно выступал за то, чтобы полностью восстановить доброе имя всех тех, кто пострадал в годы правления Мао Цзэдуна. Важно было показать мыслящим и читающим, да и просто грамотным людям в стране, что правы были известные писатели, которых несправедливо «наказывал» Мао Цзэдун. Одним из таких писателей, имевших имя в Китае, и была Дин Лин. — Ю.Г.]

Последней в этот день в дневнике шла такая запись: обстановка в целом — это поддержка Ху Яобана. У Хуан Кэчэна то же самое ощущение. (В то время, в тот год я часто навещал Хуан Кэчэна.)

[Ли Жуй хотел ободрить Ху Яобана, донести до него свое ощущение того, что в целом и в аппарате ЦК партии, и в стране люди настроены в пользу курса, который он проводил.

При этом Ли Жуй, далеко не случайно упомянул имя Хуан Кэчэна. В свое время Хуан Кэчэн был начальником генерального штаба НОАК при министре обороны маршале Пэн Дэхуае. Он стоял вместе с Пэн Дэхуаем в 1959 г., когда единственный член политбюро ЦК КПК Пэн Дэхуай осудил практику «великого скачка» и попытался защитить миллионы крестьян, умиравших от голодной смерти в результате политики Мао Цзэдуна. Хуан Кэчэн был репрессирован вместе с Пэн Дэхуаем. Однако он выжил, пережил «культурную революцию» и вернулся к активной деятельности. Хуан Кэчэн заменил Пэн Дэхуая в качестве руководителя мощной группы военных, служивших под началом Пэн Дэхуая. Поддержка со стороны Хуан Кэчэна могла давать Ху Яобану дополнительную уверенность в своих силах. — Ю.Г.]

21 января (1984 г.). В три часа пополудни я пришел в дом Ху Яобана в Чжуннаньхае. Мы беседовали до шести часов вечера. Целых три часа. Жаль, что это не записано на магнитофонную ленту. Со своей стороны, я в основном изложил свое мнение по подготовленным мной вопросам. Ниже я излагаю то, о чем говорил Ху Яобан.

О дискуссиях 1981 и 1982 гг. (В конце 1980 г. на заседаниях политбюро ЦК и секретариата ЦК имела место дискуссия относительно темпов развития экономики страны в 1981 г. В конце 1981-го дискуссия возникла снова.) По вопросу об экономике выступал несколько острее; ключ именно в вопросе о темпах. Говорил, что нельзя держаться за старые шаблоны и не быть в состоянии оторваться от них. И тогда это вызвало ошибочное понимание у Чэнь Юня, Чжао Цзыяна.

[Ху Яобана, прежде всего, беспокоила ситуация, которая складывалась в экономике КНР. Очевидно, что он хотел поддерживать верные направления в развитии экономики, исходя из своей общей позиции, курса на приоритет решения экономических проблем перед осуществлением неких устаревших политических или идеологических установок.

После того как в конце 1970-х гг. было начато решение насущных и актуальных задач по исправлению последствий «культурной революции» применительно к судьбам людей, неизбежно встали задачи в сфере экономики. Речь пошла и о темпах ее развития. В начале 1980-х гг. Дэн Сяопин настаивал на более высоких темпах. Чэнь Юнь считал, что следовало исходить из реалий и выступать за постепенное сбалансированное развитие, не ставя задачу достижения слишком высоких темпов. Чжао Цзыян, с которым уже побеседовал Чэнь Юнь, поддержал мнение Чэнь Юня.

Ху Яобан тогда не считал возможным противоречить Дэн Сяопину в беседе с ним.

В то же время Ху Яобана в 1984 г. беспокоило то, что Чэнь Юнь и Чжао Цзыян не поняли его позиции. Он всего-навсего был против неких сложившихся в прошлом шаблонов. Однако на практике это могло представляться как возвращение к оторванным от реальной жизни высоким темпам развития экономики. Тут могло возникать недопонимание между Ху Яобаном и, по сути, его единомышленниками по общему подходу к направлению развития страны, в частности в данном случае с Чжао Цзыяном, который в период руководства Ху Яобана занимал пост главы правительства КНР. — Ю.Г.]

Дискуссия о списке объектов производственного характера. (В октябре 1979 г. в газете «Жэньминь жибао» по настоянию и при поддержке Ху Яобана развернулась дискуссия о перечне объектов социалистического производства. Однако кое-кто ошибочно счел, что все это направлено против ряда людей; Ху Цяому тогда заявил, что это может вызвать напряженность, «а это может вызвать взрыв»; на Ху Яобана было оказано давление, а в результате эта дискуссия была вынужденно прекращена.) Никого тогда вовсе и не подвергали критике.

Вопрос об увеличении ВНП в два раза. Летом 1980 г. в Ухане обсуждались вопросы экономического характера, об увеличении ВНП к 2000 г. в два раза. У Чжао Цзыяна, Яо Илиня не было ясного представления об этом, твердого мнения по этому вопросу. Дэн Сяопин задал вопрос: «Как можно добиться увеличения в два раза?» Я ответил: «Добиваться ежегодного увеличения на 7,2 %. Стремиться к тому, чтобы достичь 7 %, нельзя опускаться ниже 6 %». Яо Илинь сказал, что можно установить показатель на уровне 6 %; в 1981 г. бороться за 5 %, гарантировать 4 %. Я рассердился, сказал обидные слова, но они не были обращены ни к кому персонально. В то время никто никого не смог убедить. И тогда все отправились на места. Я набирался энергии на низовом уровне. Готовился к тому что когда я буду выступать на XII съезде, вспыхнет дискуссия. Кое-кто пожаловался на то, что при своих встречах с людьми на местах я говорил, что нам необходимы 10 % годового роста. Об этом доложили Ху Цяому. А Ху Цяому доложил Дэн Сяопину. И тогда Дэн Сяопин вызвал меня и поставил ряд вопросов.

Действительно ли я ратую за еще более высокие показатели? Я ответил, что не имею в виду переходить за 7 %. (2) Говорил ли я, что не нужно выделять главные объекты строительства? Я ответил, что этого не было. (3) Надо ли осуществлять упорядочение партии? Я ответил, что нужно проводить упорядочение; но весь вопрос в том, как будут написаны соответствующие документы. Фактически я вписал это в доклад на съезде партии.

[Ху Яобан оказался в этом вопросе между двух огней. С одной стороны, Чжао Цзыян, Яо Илинь, Чэнь Юнь полагали, что темпы развития должны быть ниже, чем те, о которых говорил Ху Яобан. С другой стороны, Дэн Сяопин, ориентируясь на донос Ху Цяому, подозревал, что Ху Яобан намеренно выступает за более высокие темпы, чем предлагал он сам.

Ху Яобану приходилось оправдываться и перед теми и перед другими. Таковы были издержки желания найти решение, приемлемее и для тех и для других.

Мало того, Дэн Сяопин с сомнением относился к намерениям Ху Яобана осуществить упорядочение партии после «культурной революции».

Несмотря на все эти трудности, Ху Яобан оставался первым руководителем партии и сумел включить в доклад на XII съезде КПК свои тезисы относительно упорядочения партии.

Все это свидетельствовало о том, что Ху Яобан не принадлежал к фракциям в партии, не принадлежал ни к крылу Чэнь Юня, ни к крылу Дэн Сяопина и на протяжении известного времени сумел проводить курс, представлявшийся ему правильным. — Ю.Г.]

После 2-го пленума ЦК я говорил на заседании комиссии советников ЦК партии: «Разве всем вам не известно, что я вырос в условиях, когда мне неоднократно пришлось терпеть обиды?» (В особых исторических условиях поднялся наверх; это высказывание убедило всех.)

[В первой половине 1980-х гг. в партии с уважением относились к тем, кто пострадал от репрессий и сумел продвигаться наверх, несмотря на трудности при Мао Цзэдуне. Ху Яобан был вынужден напомнить об этом на пленуме ЦК партии уже после XII съезда. Это был и скрытый намек на то, что те, кто выступал с критикой деятельности Ху Яобана, либо не страдали при Мао Цзэдуне, либо лишь формально теряли на время свое положение в руководстве, что относилось, в частности, и к Дэн Сяопину. —Ю.Г]

Ху Цили понравился Дэн Сяопину. Дэн Сяопин дважды ставил передо мой вопрос о его продвижении. Этот вопрос был решен только после того, как он снова поставил его передо мной уже в третий раз. Об этом в ЦК всем известно. Вне ЦК говорят многое; говорят, что я использую кадры из аппарата ЦК КСМК. Дэн Сяопин защитил Ли Сюефэна.

[Ху Яобана пытались обвинить в том, что он создает свою «комсомольскую» фракцию в руководстве партии. При этом называли имя члена политбюро ЦК КПК Ху Цили, который действительно работал с Ху Яобаном в ЦК КСМК до «культурной революции». Тогда руководящую группу в ЦК КСМК обычно именовали «Сань Ху и Ван» то есть «Три Ху и один Ван», имея в виду Ху Яобана, Ху Цили и Ху Кэши, а также Ван Чжаохуа.

Ху Яобан заявил, что не он, а Дэн Сяопин причем трижды ставил вопрос о выдвижении Ху Цили, который и должен был стать в будущем преемником Ху Яобана на посту первого руководителя ЦК КПК.—Ю.Г.]

Дэн Сяопин считал Ху Цяому пером номер один в партии, но не политиком. В январе 1983 г. в своей речи «Об осуществлении четырех модернизаций, или об осовременивании, о выходе на современный уровень в четырех областях и о проблемах реформ» я говорил о необходимости всесторонних реформ. В то время Ху Цяому находился в Куньмине. Я послал ему текст моего выступления для ознакомления. Он сказал, что весь текст очень хороший, лишь кое-какие мелочи надо опустить, сократить. Оказалось, однако, что в конечном итоге он снова пожаловался Дэн Сяопину. Заявил, что я раздуваю ветер реформ, поднимаю ветер реформ и тому подобное. Ху Цяому считал, что Дэн Лицюнь вовсе не способен что-либо написать. (После того как я высказал свое мнение об этом человеке, Ху Яобан добавил следующее.) Что касается Дэн Лицюня, то в настоящее время пока еще невозможно до конца понять его или узнать о нем всю подноготную.

[Здесь раскрывается еще одна сторона расстановки сил внутри руководства КПК.

Дэн Сяопин исходил из того, что именно он лучше всех разбирается в вопросах политики и должен определять основные направления политики партии. Сюда он включал и вопросы теории и идеологии, которой партия должна была руководствоваться в то время.

Очевидно, что в Ху Яобане Дэн Сяопин видел подходящего на определенное время организатора и пламенного пропагандиста той политики, которую вырабатывал только он сам. Более того, Дэн Сяопин «при живом Ху Яобане» продвигал на руководящий пост Ху Цили, в котором видел замену Ху Яобана. Таким образом, Дэн Сяопин, во всяком случае, стремился создавать некий баланс сил внутри руководства и оставлять Ху Яобана в подвешенном состоянии, в ожидании момента, когда Дэн Сяопин сочтет нужным заменить его Ху Цили. Возможно, что Дэн Сяопин таким образом рассчитывал создать противостояние или противоречия между Ху Яобаном и Ху Цили.

Далее, Дэн Сяопин считал необходимым иметь на посту руководителя идеологической работы, отдела пропаганды ЦК КПК, человека, который, с одной стороны, противостоял бы Ху Яобану, будучи твердым приверженцем идей Мао Цзэдуна и самого Дэн Сяопина, и, с другой стороны, который не был бы самостоятельным политиком, а был бы лишь «лучшим пером партии» в руках у того же Дэн Сяопина. Такую роль выполнял для Дэн Сяопина Ху Цяому.

Ху Цяому понимал и отношение к нему Дэн Сяопина, и свое положение в аппарате ЦК КПК. Он ориентировался исключительно на Дэн Сяопина и вел себя двулично в отношениях с Ху Яобаном. Например, в глаза он мог хвалить то, что предлагал или писал Ху Яобан, а за глаза жаловался на него Дэн Сяопину, утверждая, что Ху Яобан стремится осуществлять такие изменения, которые могут подорвать принципиальные, с точки зрения Дэн Сяопина, устои власти КПК в стране. Дэн Сяопин поощрял систему доносительства, поддерживал тех, кто приходил к нему с доносами, в частности, на Ху Яобана.

Ху Яобан считал, что Дэн Лицюнь, так же как и Ху Цяому, претендовавший на роль главного идеолога в партии, вообще не способен грамотно и убедительно излагать, тем более на бумаге, свои мысли.

Таким образам, оказывалось, что внутри руководящей группы в ЦК КПК Дэн Сяопин, очевидно совершенно сознательно, держал двух лиц — Ху Цяому и Дэн Лицюня, которые были ему необходимы как противовес Ху Яобану, особенно в случаях, требующих вместо Дэн Сяопина защищать те или иные идеологические позиции и на этом основании проводить политические и кадровые изменения и решения.

В то же время Дэн Сяопину было прекрасно известно о том, что Дэн Лицюнь и Ху Цяому несовместимы и не могут ужиться друг с другом. Это был, с точки зрения Дэн Сяопина, еще один плюс такой расстановки сил в политбюро ЦК КПК. Здесь Дэн Сяопин, как верный ученик Мао Цзэдуна, продолжал традицию, заложенную председателем: держать в руководящей группе тех, кто не может t сговориться за твоей спиной и выступить единым фронтом против тебя. —Ю.Г.]

Я сам, то есть Ху Яобан, готовлюсь уйти с поста в 1987 г. Ху Цяому, Дэн Лицюнь и прочие тоже уйдут. За следующие три — пять лет нужно добиться того, чтобы в руководство пришли новые люди, десятки новых людей. В состав секретариата ЦК партии также необходимо ввести людей лет сорока с небольшим; пусть уйдут пять человек, пусть их заменял пятеро молодых людей.

[Ху Яобан был своего рода политическим идеалистом. Он в принципе полагал, что занимать руководящие посты должно не дольше чем до семидесяти лет. Он предлагал выдвинуть в конце 1980-х гг. в состав высшего руководящего органа партии новое поколение руководителей, людей, которые родились уже после образования КНР в 1949 г., но которые на своем жизненном опыте познали, что такое «культурная революция» Мао Цзэдуна.

В то же время Ху Яобан считал, очевидно, возможным пренебрегать реальной ситуацией, которая заключалась в том, и это он видел своими глазами, что никто из «старцев» и вообще старых руководителей не желал подобру-поздорову и по собственной воле уходить с руководящих постов.

Здесь Ху Яобан совершал еще одну тактическую ошибку. Его принципиальная позиция означала, что предполагался уход на пенсию и Дэн Сяопина, а этого Дэн Сяопин не мог допустить. Дэн Сяопин видел себя в качестве единственного преемника Мао Цзэдуна по посту единственного высшего руководителя Китая, который позволял продолжать движение по пути, начатому Мао Цзэдуном. — Ю.Г.]

Необходимо смело действовать на практике, заниматься практическими делами. Ленин в 1920 г. (?) говорил об этом. Это первостепенный вопрос; нужно добиться открытия новой обстановки. Нужно выкорчевывать бунт и смуту и возвращаться к норме. Нужно выступать против «культурной революции». Добиться того, чтобы все вернулось к норме, в начальный период после освобождения. Новая обстановка — это подлинное начало и открытие творческого процесса; это не то, что называется или именуется так называемым выкорчевыванием смуты и возвращением к норме, к правильному положению вещей.

[Идея Ху Яобана состояла в данном случае в том, что практическая деятельность в современном ему Китае была важнее любых теоретических изысков. Из этого вытекало критическое отношение и к марксизму-ленинизму, и к «идеям Мао Цзэдуна». Конечно, Ху Яобан не выступал прямо ни против марксизма-ленинизма, ни против «идей Мао Цзэдуна». Однако полагал, что новая обстановка, условия жизни людей в Китае требуют исходить из необходимости искать на практике решение реальных проблем, не будучи при этом связанным никакими идеологическими путами или теориями.

При этом у Ху Яобана было свое толкование того, что именовалось тогда в КПК и в КНР «выкорчевыванием смуты и возвращением к нормальному положению вещей». Некоторые видели в этом лишь исправление «негативов» «культурной революции», ее «эксцессов», при сохранении всех теоретических положений или основных принципов марксизма-ленинизма, «идей Мао Цзэдуна» и всей практики деятельности партии как в сфере экономики, внешней политики, так и особенно в области внутренней политики, включая идеологию. Ху Яобан приходил к мысли о том, что следовало, прежде всего, целиком и полностью отрицать «культурную революцию» во всех ее аспектах. В этом было его расхождение, в том числе и с Дэн Сяопином.

Далее, Ху Яобан полагал, что необходимо, так сказать, вернуться к ситуации, которая сложилась в Китае сразу же после завоевания власти и создания КНР. А это означало, что все предстояло начинать с основания, что только предстояло создавать это самое основание, а не развиваться дальше на уже имевшемся, построенном в основном и главным образом на фундаменте Мао Цзэдуна. Это относилось и к идеологии, и к теории, и к практике работы в сфере внутренней политики, внешней политики и экономики. По мысли Ху Яобана, в 1949 г. существовала возможность вести Китай по пути, который дал бы ему возможность избежать всего негативного, что принес своей политикой и теоретическими упражнениями Мао Цзэдун. —Ю.Г.]

Сам Ху Яобан, решительно отстаивает два следующих положения: во-первых, ни в коем случае не строить планы в своих личных эгоистических интересах; во-вторых, всегда просить указаний, когда речь идет о великих вещах, о крупных вопросах. Везде и во всем, а особенно на местах, нужно смело действовать в творческом духе; в настоящее время творческого начала недостаточно. В противном случае, например в ситуации, когда старые руководящие кадровые работники уйдут из жизни, возможно возникновение паники и замешательства, когда никто не будет руководящей силой. Применительно к местам необходимо разделение власти; власть не должна быть слишком сконцентрирована.

Цинь Шихуанди погиб из-за демобилизации костяка административного аппарата, когда военачальники стали властителями тридцати шести уделов и в результате на местах возникла смута.

Династия Сун погибла из-за слишком высокой концентрации власти; тогда вся власть была сконцентрирована во дворце. «Когда полководцы находятся вдали от дворца, тогда они не подчиняются приказам».

[Здесь раскрываются важные принципы, которыми руководствовался Ху Яобан в своей практической деятельности.

Во-первых, он всегда доказывал своей практической деятельностью отсутствие у него личных амбиций. Это исключало появление культа его личности. Это отвечало настроениям «двух старцев» — Дэн Сяопина и Чэнь Юня. Из этого следовало, что Ху Яобан не покушался на их положение и власть. Но в этом же заключался намек на то, что никто в партии не должен считать себя единственным и незаменимым до конца своих дней. А это не могло нравиться ни Чэнь Юню, ни Дэн Сяопину.

Во-вторых, Ху Яобан, считаясь с исторически сложившейся ситуацией, прямо заявлял о том, что ни по одному из крупных и важных вопросов он не намерен действовать самостоятельно, но лишь в соответствии с указаниями тех же «двух старцев». Это соответствовало их настроениям. Здесь можно отметить, что Ху Яобан всегда старался соблюдать дистанцию и никогда не противопоставлял одного «старца» другому, никогда не демонстрировал свою большую близость к одному из них.

В-третьих, Ху Яобан подчеркивал необходимость творческого начала в работе руководителей на всех уровнях. Это, с одной стороны, отвечало реальным потребностям ситуации. Однако, с другой стороны, это могло рассматриваться последователями Мао Цзэдуна как намек на отрицание прежних истин и принципов. Мало того, с точки зрения Ху Яобана, отсутствие достаточного творческого начала в то время означало, что люди везде, и в центре и на местах, привыкли просто повторять то, что сказано «двумя старцами». С точки зрения Ху Яобана, это могло в будущем, когда «старцы» уйдут, привести к смуте, к потере управления партией и государством. Это могло в той или иной степени не нравиться Дэн Сяопину и Чэнь Юню, и потому, что здесь имел место намек на то, что оба они смертны, и потому, что Ху Яобан указывал на большой, может быть коренной, недостаток их подхода к вопросам идеологической работы в партии, который не давал возможности на местах и на всех ступенях аппарата управления партией и государством мыслить самостоятельно.

В-четвертых, Ху Яобан говорил о соотношении концентрации и разделения власти. С его точки зрения, в КПК и в КНР в то время не удалось найти оптимального решения или оптимального соотношения этих двух процессов. Власть, по мнению Ху Яобана, не должна была быть так сконцентрирована в центре, как это было при Мао Цзэдуне, и как это, по сути, оставалось при Дэн Сяопине и Чэнь Юне. В то же время на местах военачальники и иные местные руководители должны были обладать только частью власти, не посягая на прерогативы центра.

Все эти задачи стояли, по мнению Ху Яобана, и перед партией, и перед государством. — Ю.Г.]

В настоящее время только в четырех областях работа поставлена должным образом:

1. Курс в области внешних дел; политика, можно считать, представляет собой единое целое.

2. Внутрипартийная жизнь, кадры; тут имеются «нормы жизни». Кадрам нужно «модернизироваться в четырех отношениях»; пожилых товарищей необходимо устроить должным образом.

3. Сельское хозяйство все еще продолжает развиваться. Систему ответственности довести до специализации и разделения труда; это еще одно крупное или великое развитие. Это носит характер вехи.

4. Единый фронт. Тайвань, Сянган и Аомэнь, вопрос о нацменьшинствах, или национальный вопрос, вопрос о религиях. (Чжэн Бицзяню дано поручение подготовить документ по вопросу о религии; с той поры прошло уже три месяца; были прочитаны документы исторического характера; в них имеются противоречия.)

[Беседа Ху Яобана с Ли Жуем состоялась в начале 1984 г. Это был своего рода рубеж в деятельности Ху Яобана на посту первого руководителя ЦК КПК. Закончилась первая половина срока, отмеренного ему судьбой для пребывания на этом посту. С 1980 по 1984 г. Ху Яобану удалось немало сделать. Конечно, он встречался с большими трудностями и объективного, и субъективного характера. И все же главным в его работе были его достижения. В дальнейшем, в 1984–1987 гг., главным стала борьба с противодействовавшими силами внутри партии. Эта борьба была вызвана тем, что Ху Яобан продолжал идти по избранному им пути. Рассказ об этом периоде его жизни впереди.

Пока же отметим, что в беседе с Ли Жуем Ху Яобан подвел итоги своей деятельности за первую половину срока руководства ЦК КПК. Он перечислил то, что считал наибольшими достижениями.

Прежде всего, речь шла о внешней политике государства. Она, по мнению Ху Яобана, стала представлять собой единое целое.

Очевидно, что это означало следующее. При Мао Цзэдуне существовали, по крайней мере, две основные установки, которыми определялась внешняя политика КНР.

Во-первых, Мао Цзэдун считал войну неизбежной, и, во-вторых, враждебно относился к нашей стране, идя даже на инициативные военные действия на границе.

Такая внешняя политика не давала возможности обеспечить стабильные мирные и благоприятные условия для решения прежде всего экономических проблем внутри континентального Китая. После смерти Мао Цзэдуна необходимость решения назревших, прежде всего экономических, задач потребовала решительно изменить прежнюю внешнюю политику. Руководство пришло к выводу о необходимости пересмотреть свое отношение и к тезису о неизбежности войны, и к тезису о конфронтации с СССР. Главный спор шел по вопросу об отношениях с нашей страной. Решение вопроса осложняло то, что в руководстве КПК часть лиц полагала, что идеологическое противостояние с КПСС и СССР совершенно необходимо для сохранения в чистоте идеологии, присущей КПК.

Представляется, что за отказ от обеих упомянутых установок Мао Цзэдуна выступали Ху Яобан, Чжао Цзыян и Чэнь Юнь.

В результате внешняя политика КНР стала основываться на установке о том, что мировая война вовсе не является неизбежной, а следовательно, нужно и можно ориентироваться на мир.

Правда, имели место разногласия по вопросу о том, следует ли использовать угрозу применения военной силы при решении споров на мировой арене. Дэн Сяопин выступал за то, чтобы такой рычаг, как угроза применения вооруженных сил, в том числе и против тайваньцев, должен сохраняться в арсенале внешней политики КНР. На словах такая установка существует и в начале третьего тысячелетия, хотя на практике преобладает точка зрения, что КНР должна выступать за мир и развитие.

В отношении нашей страны был взят курс на отказ от конфронтации. В этой связи была отброшена установка Мао Цзэдуна об СССР как о «современном ревизионизме» или «социал-империализме». Конечно, рецидивы имели место, но все-таки главным стало стремление вести дело к нормализации отношений.

По сути, после эскапад Дэн Сяопина, в том числе и военной авантюры против Вьетнама, закончившейся провалом, и после его же призывов к США создавать вместе с КНР всемирный единый фронт борьбы против СССР, был взят курс на практически параллельное установление и развитие нормальных отношений КНР и с СССР, и с США.

Все эти изменения отвечали настроениям и образу мыслей Ху Яобана. Поэтому он считал внешнюю политику того времени цельной и видел в ней свое достижение.

Вторым своим успехам Ху Яобан полагал налаживание внутрипартийной жизни в КПК. Действительно, благодаря настойчивой работе по реабилитации пострадавших атмосфера внутри партии стала меняться. Времена Мао Цзэдуна начинали уходить в прошлое.

Третьим своим достижением Ху Яобан считал перемены к лучшему в положении крестьян. В то же время Ху Яобан видел и новые проблемы в этой области.

Четвертая сфера, где, по мнению Ху Яобана, имелись успехи, — это состояние вопроса о китайской нации и вопроса о религиях. Были сделаны шаги к решению вопросов о Сянгане, Аомэне, а также о Тайване. В последнем случае имелась в виду, скорее всего, позиция маршала Е Цзяньина, который в конце 1970-х гг. предлагал сосредоточиться на развитии взаимоотношений между людьми, живущими на континенте и на острове. Важно также и то, что Ху Яобан понимал необходимость нового подхода к вопросам религии. Он указывал на непоследовательность решения этого вопроса во времена Мао Цзэдуна.

Итак, по мнению Ху Яобана, достижения были в области внешней политики, внутрипартийной жизни в КПК, в китайской деревне, а также в вопросах о китайской нации и о религии. —Ю.Г.]

Что касается министерства культуры или министра культуры, то тут сплошная тишь да гладь, совершенно нет ничего нового в обстановке.

В Госплане обстановка слишком стабильная; всеобщее недовольство старыми шаблонами. На уровне руководителей департаментов следует заменить группу или ряд чиновников; произвести обмен; некоторые могли бы отправиться в провинции; подходящие могли бы стать заместителями губернаторов провинций, и таким образом можно было бы решить вопросы.

Эта беседа кое в чем была рассуждениями общего характера, однако в ней было и то, что входило в компетенцию орготдела ЦК партии.

[Ху Яобан отмечал и недостатки, к числу которых он относил отсутствие обновления в сфере культуры, а также в работе Госплана КНР. Из его высказываний следовало, что необходим совершенно иной подход к вопросам развития культуры. Он также намекал на то, что прежняя система плановой экономики устарела, не является эффективной, что требовало пересмотра отношения к плановой экономике в целом. — Ю.Г.]

Отставка Ху Яобана

Начиная с 1985 г. хотя я уже и не занимал постов, однако по-прежнему интересовался происходившими изменениями и событиями. Положение, в котором находился Ху Яобан, в общем и целом было известно. Ежегодно на пленумах ЦК партии я все еще выступал с речами, иногда высказывался все еще довольно остро. Затем на еженедельных собраниях ячейки в комиссии советников ЦК КПК я также выступал, не слишком заботясь об осторожности. Если я считал, что о чем-то нужно сказать, я все-таки говорил об этих вещах. Вот по вопросу о Ху Цяому я высказывался. В 1986 г. после совещания в Бэйдайхэ мне также довелось услышать кое-какие новости о расстановке кадров на «XIII съезде партии». В конце года на заседании ячейки в комиссии советников ЦК КПК иной раз имели место то более пространные, то краткие высказывания с нападками на Ху Яобана. Говорили, например, что он «создает фракцию молодых и красных» и т. п. (то есть использует и кадры из КСМК). В январе 1987 г. произошли изменения на так называемом «заседании с целью обсуждения образа жизни» Ху Яобана (на этом заседании ему приписали немало высказываний, которые в действительности не делались; кроме того, его вынудили уйти с поста); я всему этому уже не удивлялся.

Для того чтобы читателям было легче разобраться в «проблеме Ху Яобана», я считаю необходимым сделать следующие важные пояснения, позволяющие понять, как произошло его отстранение с поста генерального секретаря ЦК КПК.

После того как началось осуществление политики реформ и открытости, Ху Цяому по-прежнему твердо настаивал на проведении курса, который выражается формулой Мао Цзэдуна «политика — руководящая сила». По сути дела, это и была формула: «считать программной установку о классовой борьбе». Он всего-навсего не говорил со всей ясностью об этом и все. С тем, что говорилось на совещании по идейно-политическим аспектам теории Ху Цяому был совершенно не согласен; он возражал и во все горло трубил о том, что в то время обстановка «была похожа на наступление правых в 1957 г.»; он также говорил, что «не нужно вынуждать председателя Хуа Гофэна не выступать против правых». И тогда (Ху Цяому) от имени Дэн Сяопина, вместо Дэн Сяопина составил проект выступления на тему «Твердо настаивать на четырех основных принципах»; в этом проек-

те он во всю разглагольствовал о диктатуре, осуждал демократию, из-за чего совещание, как говорится, началось во здравие, а завершилось за упокой, или начало его было, как голова у тигра, а конец был таким, как хвост у змеи, то есть конец совещания был скомкан. В августе 1980 г. политбюро только-только приняло важную речь Дэн Сяопина на тему «Реформирование руководящей структуры партии и государства» или «системы руководства партией и государством», в которой критике подвергалась идеология феодальной системы, подчеркивали тезис об управлении политикой и экономикой государством и демократизации общественной жизни. Ху Цяому тогда использовал возникшие в то время польские события и подал жалобу, высказал предостережение, из-за чего эту речь отложили в долгий ящик, или положили под сукно.

[Отставка Ху Яобана произошла в начале 1987 г. Однако все годы его пребывания на посту руководителя партии, то есть 19801986 гг., были наполнены борьбой.

Ху Яобан последовательно выступал за то, чтобы приоритет в работе партии был отдан решению экономических проблем. Из этого следовало, что политика должна была быть подчинена экономике. Ху Яобан исходил из того, что за годы правления Мао Цзэдуна экономику завели в тупик, людей в стране довели до нищеты. В случае продолжения осуществления линии Мао Цзэдуна из создавшегося тупика не было выхода. Позиция Ху Яобана, по сути дела, состояла в том, что надо было отказаться от классовой борьбы в КНР и решать прежде всего и главным образом проблемы экономического характера. При этом политические лозунги и установки не должны были мешать решению экономических проблем.

Ху Цяому, как справедливо отмечал Ли Жуй, в свою очередь последовательно отстаивал тезис Мао Цзэдуна — «политика — руководящая сила», а по сути дела, призывал к продолжению классовой борьбы.

При этом Ху Цяому пользовался поддержкой Дэн Сяопина, который стремился, с одной стороны, использовать Ху Яобана и решить таким образом экономические проблемы, но, с другой стороны, сохранять идеологию времен Мао Цзэдуна.

Дэн Сяопин проявлял непоследовательность. Он понимал необходимость сосредоточения усилий на решении экономических проблем. Он даже сначала соглашался с Ху Яобанам и другими и готовился поддержать предложенную ими реформу системы руководства партией и государством, то есть помимо экономических реформ начать реформы и в сфере политической жизни. Однако затем, прислушавшись к мнению Ху Цяому и иже с ним, Дэн Сяопин отложил проведение политических реформ и выступил за соблюдение «четырех основных принципов», то есть за сохранение прежней идеологии и прежней политической системы. — Ю.Г.]

После этого Ху Цяому непрестанно и в широких масштабах преследовал тех, кто настаивал на реформах в экономической сфере, а особенно тех, кто ратовал за высвобождение мышления от сковывавших его пут прошлого, а также добивался осуществления реформ в сфере политической жизни, применительно к политической системе или политической структуре. Ху Цяому делал это, навешивая ярлыки, обвиняя в «преступлениях», которые он характеризовал как «отказ от четырех основных принципов», «следование по пути капитализма», «осуществление буржуазной либерализации» и т. п. Одно за другим возникали дела, острие которых было направлено против Ху Яобана, которого рассматривали как главного закулисного руководителя всех вышеупомянутых людей.

[Ху Цяому, пользуясь поддержкой Дэн Сяопина, о которой руководители партии знали, хотя она и не афишировалась, яростно нападал на активных сторонников обновления идеологии, экономической политики, не говоря уже о политических реформах. При этом именно Ху Яобан был конечной целью нападок со стороны Ху Цяому, когда он говорил о «буржуазной либерализации» и о «следовании по пути капитализма». В определенном смысле Дэн Сяопин повторял при этом в новых условиях то, что делал Мао Цзэдун в период подготовки и проведения «культурной революции», когда на Лю Шаоци навешивался ярлык «современного ревизиониста» и «идущего по капиталистическому пути». Просто на сей раз борьба такого рода велась главным образом внутри партийной номенклатуры и в нее не вовлекались «широкие массы»; методы борьбы были иными, а ее направленность оставалась прежней. — Ю.Г]

Возникло дело о партийной школе. В 1981 г. некто донес Чэнь Юню, что в журнале, издающемся партийной школой ЦК партии, «Лилунь дунтай», напечатана статья, в которой содержались завуалированные или скрытые нападки на Чэнь Юня. В результате Ху Яобан получил порицание. Чэнь Юнь стал выяснять и задавать вопросы. Ху Яобан ответил, что ничего этого не было и можно провести расследование. И тогда орготдел ЦК КПК направил для проведения расследования специальную группу в партийную школу. Проверили руководителей редакции упомянутого журнала: У Цзяна, Жуань Мина, Сунь Чанцзяна. В результате выяснилось, что вовсе и не было никаких нападок на Чэнь Юня. Однако вскоре после этого Ван Чжэнь стал руководителем партийной школы, после чего было объявлено, что все трое вышеупомянутых людей переводятся из партийной школы. Кроме того, было отдано приказание, в соответствии с которым Жуань Мин был исключен из партии.

Возникло также дело об особых районах или о специальных зонах. В связи с этим в то время руководители Гуандуна и Фуцзяни подверглись критике и преследованиям.

Появились также дело Чжоу Яна, дело газеты «Жэньминь жибао» и т. д.

[Для ситуации было характерно поведение «обоих старцев», Дэн Сяопина и Чэнь Юня, каждый из которых благоволил доносчикам. Чэнь Юнь, например, поверил поклепу на Ху Яобана. Доказать обвинения не смогли, но сторонников Ху Яобана наказали, а руководство высшей партийной школой попало в руки недоброжелателя Ху Яобана Ван Чжэня, человека, близкого к Дэн Сяопину. Возникали новые «дела» и в провинциях, и в центре, суть которых сводилась к одному — к преследованию тех, кто поддерживал курс Ху Яобана на обновление идеологии, на демократию во внутрипартийной жизни и т. д. Важно подчеркнуть, что и Дэн Сяопин, и Чэнь Юнь не встали на защиту Ху Яобана, в принципе отмежевывались от его новаций.-Ю.Г.]

В 1986 г. под руководством Ху Яобана для внесения на обсуждение на 6-м пленуме ЦК КПК был разработан проект документа: «Решение о руководящем курсе в сфере строительства духовной цивилизации». В этом документе не было формулировок: «придерживаться четырех основных принципов» и «выступать против буржуазной либерализации». В нем содержались следующие формулировки: поставить в центр внимания экономическое строительство, настойчиво и без колебаний и отклонений осуществлять реформу экономической системы или экономической структуры, реформу политической системы или политической структуры, усилить строительство духовной цивилизации. Иными словами, это был документ, который стал сокращенно именоваться: «один центральный пункт и три неизменных направления в работе». При этом с особой настойчивостью подчеркивалась необходимость придания открытого характера строительству духовной цивилизации; указывалось на необходимость изучения передовой науки и культуры зарубежных стран. Выпукло представлялась необходимость политической демократизации, демократизации в сфере политики, говорилось, что «понятия демократии и свободы, равноправия, гуманизма или любви составляют великое освобождение в сфере духа применительно к человечеству в целом». В этом документе был также сделан следующий вывод: «Главные исторические уроки развития социализма в нашей стране состоят, во-первых, в том, что мы не сконцентрировали наши усилия на развитии экономики, и, во-вторых, в том, что мы не создавали реально и по-настоящему демократическую систему в политической сфере, то есть применительно к политической жизни общества». В этом документе также утверждалось, что с тех пор, как началось осуществление курса на реформы и открытость, «без демократии не будет и модернизации», «демократия требует институционализации и превращения ее в систему законов», «партия должна действовать в рамках конституции и законов». Кроме того, устанавливалось, что «среди народа в целом необходимо распространять юридические знания, повышать гражданское сознание», «перед законом и дисциплиной все равны, ни в коем случае нельзя допускать появления неких особых личностей, власть которых превосходила бы власть закона и норм дисциплины», «необходим принцип уважения конституции, осуществление свободы в сфере науки, свободы творчества, свободы обсуждений и дискуссий, свободы критики и ответа на критику».

[В 1986 г. Ху Яобан сделал самый решительный шаг по пути обновления и демократизации. Свои мысли и предложения он изложил в документе, предназначенном стать решением очередного пленума ЦК КПК, тем самым поставив Дэн Сяопина и Чэнь Юня перед необходимостью принять решение по принципиальным вопросам. — Ю.Г.]

Ху Цяому и Дэн Лицюнь выступили против этого документа. Они представили проект со своими поправками и направили его Дэн Сяопину и Чэнь Юню. При этом они настаивали на необходимости «очищения от духовного загрязнения» и выступления «против буржуазной либерализации», то есть завели все ту же старую песню. В то время Чэнь Юнь наложил резолюцию, выразив согласие с исправленным проектом. Дэн Сяопин наложил резолюцию, выразив согласие с первоначальным проектом, отвергнув исправленный проект. Вслед за тем, во время дискуссии на заседании политбюро в Бэйдайхэ, Ху Цяому, Дэн Лицюнь были особенно активны, что вызвало бурную дискуссию. Ху Яобан пошел на компромисс. В свой проект он добавил следующую формулировку: «Что такое осуществление буржуазной либерализации? Это понятие включает в себя отрицание социалистического строя, выступление за капиталистический строй; это в корне идет вразрез с интересами народа и потоком истории; широкие массы со всей решительностью выступают против этого». Ху Яобан стремился с помощью этой формулировки ограничить толкование термина «буржуазная либерализация». Однако эта формулировка натолкнулась на резкий протест со стороны Лу Динъи. Он выступал на упомянутом заседании три раза. С исторической точки зрения он считал тезис о «выступлении против либерализации» абсурдным и опасным. Он указывал при этом на то, что такая формулировка была выдвинута в то время, когда в СССР выступали против нашего курса «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ». А затем, во время «культурной революции», «четверка» также использовала эту формулировку для того, чтобы критиковать Лу Динъи, Чжоу Яна и Дэн Сяопина. Если огульно, то есть в самом общем порядке, ставить вопрос о «выступлении против либерализации», то это не только в принципе войдет в противоречие с правами народа на свободы, обусловленными конституцией страны, но и крайне неблагоприятно отразится на расцвете нашей науки и культуры и на демократизации политической жизни.

Последний акт этой дискуссии происходил 28 сентября на заключительном заседании 6-го пленума ЦК КПК. Я присутствовал при этом лично. Перед голосованием по вопросу о принятии «Решения» Лу Динъи еще раз поднялся и выступил с речью. Он отстаивал свое мнение. Требовал, чтобы в «Решении» был опущен соответствующий абзац. Это вызвало горячие аплодисменты всех присутствовавших. С нашей стороны, то есть там, где сидели члены комиссии советников ЦК КПК, аплодисменты были самыми горячими. Вань Ли выступил и поддержал мнение Лу Динъи. Юй Цюли, Ян Шанкунь в своих выступлениях возражали против мнения Лу Динъи. Ху Яобан занял примиряющую позицию. Он выступил за то, чтобы временно все-таки оставить этот абзац в документе. Вслед за тем Дэн Сяопин выступил с речью, изобиловавшей резкими формулировками. Он говорил о том, что сам он больше всех выступал против буржуазной либерализации, что в настоящее время среди молодых людей существует идейное течение в пользу либерализации, что либерализация по сути своей — это буржуазное явление. В заключение он сказал, что о борьбе против либерализации придется говорить еще 10–20 лет.

После закрытия пленума Ху Яобан говорил, что не нужно доводить до низов содержание этой дискуссии, надо сосредоточить внимание на обсуждении в низах самого «Решения». Однако Ху Цяому, Дэн Лицюнь использовали эту возможность для того, чтобы свергнуть Ху Яобана. В центральной партийной школе Ван Чжэнь отпечатал и распространил речь Дэн Сяопина. На собрании коллектива школы он, осуждая Ху Яобана, говорил: вот ведь нашелся же кое-кто, кто умышленно не желает распространять это выступление Дэн Сяопина, кто хотел бы скрыть его; товарищи Дэн Лицюнь, Ху Цяому доложили обо всем этом Дэн Сяопину; Дэн Сяопин сказал, что на пленуме он говорил о выступлении против либерализма, и выступать против либерализма нужно будет 20 лет; сейчас к этому сроку нужно добавить еще 50 лет, выступать против либерализма и в следующем столетии, в двадцать первом веке. И тогда все это дело, да еще в совокупности с выступлением студентов, с их демонстрациями на улицах в конце 1986 г., превратилось в тот бикфордов шнур, с помощью которого дело довели до взрыва, — то есть вынудили Ху Яобана уйти в отставку.

[Итак, через десять лет после смерти Мао Цзэдуна в КНР завершался этап, который по аналогии можно сравнить с «оттепелью» в нашей стране. В каком-то смысле годы руководства Ху Яобана были похожи на годы пребывания у власти Н.С. Хрущева. Появление фигур типа Н.С.Хрущева и Ху Яобана было закономерным. Оба они, отражая настроения многих людей, решительно отрицали главные недостатки в политике своих предшественников, в одном случае И.В.Сталина, в другом — Мао Цзэдуна.

Каждый из них попытался провести некое обновление, при этом в КНР это происходило спустя четверть века после смерти И.В. Сталина, поэтому и Ху Яобан намеревался пойти значительно дальше Н.С.Хрущева по дороге демократизации, не говоря уже о том, что в КНР начинали осуществляться и экономические реформы.

Н.С.Хрущева и Ху Яобана сближало, прежде всего, желание осудить репрессии и реабилитировать людей.

Причем и в СССР после смерти И.В. Сталина, и в КНР после ухода Мао Цзэдуна продолжали активно действовать политические силы, которые находились в руководстве правящей партии и выжидали удобного случая, дабы свернуть «оттепель» и в той или иной степени восстановить «уважение» к И.В. Сталину у нас и к Мао Цзэдуну в КНР.

В Китае этот процесс имел свои особенности. Когда Ху Яобан стал настаивать на том, чтобы предлагавшийся им курс был закреплен в качестве решения пленума ЦК КПК, силы, испытывавшие ностальгию по временам Мао Цзэдуна и полагавшие, что следовало сохранять «в чистоте» прежнюю идеологию, решительно отвергать всякую демократизацию и политические реформы, перешли в наступление. Мы уже говорили о том, что спустя десять лет после смерти Мао Цзэдуна настроения недовольства его правлением некоторым образом ослабли.

Итак, перед пленумом возникли два проекта решения. Один — проект Ху Яобана. Другой — предложения Дэн Лицюня и Ху Цяому.

Надо сказать, что Чэнь Юнь прямо поддержал Ху Цяому и Дэн Лицюня, следовательно, один из двух главных «распорядителей дел» в партии допускал некие изменения в экономической политике, но был против каких бы то ни было новаций в политической жизни.

Дэн Сяопин колебался. Сначала он поддержал предложения Ху Яобана, видимо полагая тогда возможным как-то совмещать экономические реформы и начало процесса политических реформ.

И все-таки Дэн Сяопин оставался при этом сторонником целого ряда идеологических установок Мао Цзэдуна и, что еще более важно, сторонником созданной Мао Цзэдуном системы политической власти. Возможно, что он пришел к выводу, что продвижение по пути Ху Яобана разрушит основу его власти в стране, приведет к разрушению и его партии, и его государства.

Дэн Сяопин выступил с речью, в которой осудил то, что Дэн Лицюнь и Ху Цяому именовали «буржуазной либерализацией» и что, по сути, было обновлением и демократизацией в понимании Ху Яобана.

Создалась ситуация, в которой «оба почтенных старца» выступили против Ху Яобана. Ху Яобан предпринял маневры с целью оставить возможность для продвижения по пути обновления. Он согласился с некоторыми поправками и предложил не выносить на обсуждение всей партии содержание дискуссии, состоявшейся на заседании руководства КПК.

Однако его противники, учитывая позицию Чэнь Юня и Дэн Сяопина, пошли в наступление. Они представили дело таким образом, что Ху Яобан хотел скрыть от партии мнение Дэн Сяопина, последний предпочел согласиться с этой трактовкой, по крайней мере не возразив против такой постановки вопроса.

В результате ситуация стала развиваться быстро, обвинения в адрес Ху Яобана росли как снежный ком. Все это привело к отставке Ху Яобана в начале 1987 г. — Ю.Г.]

В этой связи в моем дневнике за 1987 г. появились следующие записи:

Новый год. Юй Гуанъюань сообщил по телефону: «Началась критика прямо по имени. Его критикуют за то, что он якобы “лишь на словах ратует за справедливость для всех, а на деле действует в своих личных и корыстных интересах ”, а также за то, что он “только предстает в облике человека, который высоко поднимает голову, смотрит вдаль и стремится увидеть далекие перспективы, а на самом деле предпочитает смотреть поближе, искать деньги, материальную выгоду, то есть, опуская голову, видит только деньги ”. Сам же он намерен выступить с апелляцией, подать жалобу, то есть задать вопрос: как же можно увязывать его позицию с “всесторонней вестернизацией ”?»

[Дневниковые записи Ли Жуя позволяют как бы изнутри увидеть то, что происходило в последние две недели перед отстранением Ху Яобана с поста генерального секретаря ЦК КПК.

Прежде всего, характерно желание его врагов опорочить Ху Яобана как человека, приписать ему корыстные и эгоистические интересы, каковым он никогда не был. Его противники, претендующие на «чистоту» их коммунистической идеологии, проявили себя в данном случае как ничтожные и нечестные интриганы.

Следствием того, что произошло за последние два десятилетия двадцатого столетия в КНР, является стремительный рост недоверия населения страны к коммунистической номенклатуре, в среде которой погоня за наживой, взяточничество приобрели колоссальные масштабы.

Вероятно, это, то есть возникновение «идеологического вакуума», можно объяснить тем, что сначала Мао Цзэдун своей деятельностью подорвал веру в основу своей же идеологии, веру в правильность установки о «классовой борьбе», а затем Дэн Сяопин своим призывом «обогащаться», обращенным к тем, кому это удавалось прежде других, а это оказалась партийная номенклатура, окончательно разрушил формальные коммунистические начала идеологии КПК.

Именно взяточничество и погоня за наживой присущи многим из тех, кто делал успешную карьеру и в годы «культурной революции» при Мао Цзэдуне, и на выступлении против Ху Яобана. Исключения только подтверждали правило.

Важно подчеркнуть, что «старцы», Дэн Сяопин и Чэнь Юнь, заняли позицию «небожителей», которые находятся как бы выше «мирской суеты», хотя на самом деле для руководителей из лагеря, например, Мао Цзэдуна, это типичное поведение. В нем проявляется еще одна особенность высшей партийной номенклатуры, а именно: мелочность и полное нежелание нести ответственность за что бы то ни было, но продолжать сохранять власть в своих руках. Фигура умолчания — обычный прием высших руководителей в тех случаях, когда они предпочитают, чтобы кто-то иной делал за них «грязную работу».

И если распространение слухов о корыстолюбии и эгоизме Ху Яобана было предназначено для номенклатуры, вполне очевидно в расчете на ее менталитет и на то, что таким образом удастся использовать недоверчивость и подозрительность номенклатуры к своим коллегам, особенно к вышестоящим, то одновременно с этим самого Ху Яобана вынуждали оправдываться, доказывать, что предлагавшийся им курс не представляет собой «всестороннюю вестернизацию».

Это была уже «игра ума высокого полета». Это было то, что представлялось возможным выносить на обсуждение на самом высоком уровне. Ху Яобан предлагал совершенно очевидные и разумные вещи. В обобщенном виде речь могла идти о всестороннем обновлении и о всесторонней демократизации. Спорить против этого прямо в условиях, когда еще свежи были раны, нанесенные политикой Мао Цзэдуна, было пока невозможно.

Поэтому вопрос поставили иным образом. Дело попытались представить так, будто бы Ху Яобан отказывается от специфики Китая и выступает за замену всего китайского иностранным. Здесь просматривалось и желание противопоставить «правильную» позицию Дэн Сяопина, как сторонника «социализма с китайской спецификой», «неверной» позиции Ху Яобана, якобы выступавшего против мнения Дэн Сяопина.

С одной стороны, это была попытка создать образ Ху Яобана как нового своеобразного «национального предателя»; во время «культурной революции» таким пытались сделать Лю Шаоци.

С другой стороны, это было приспособление к менталитету подавляющей части высших руководителей страны, которые были мнительны и подозрительны, видя во всем вероятность уступок иностранцам, принесения в жертву неких абстрактных национальных интересов Китая.

Ху Яобана стремились поставить в положение человека, изначально виноватого в предательстве национальных интересов и проводника «всесторонней вестернизации». Таким образом, к обвинению в «буржуазном загрязнении» и «буржуазной либерализации» было добавлено обвинение в «преклонении перед Западом». Все это весьма типично для Мао Цзэдуна, его приверженцев и последователей. — Ю.Г.]

2 января. Мне сообщили, что ранним утром, в два часа ночи, на улице Чанъанъцзе по направлению с запада на восток прошли демонстранты, сотни людей провозглашали лозунги: «Да здравствует свобода», «Сурово наказать убийц, любовь к отечеству — это не преступление». Это были отзвуки событий, которые вчера имели место на площади Тяньаньмэнь. Поговорил по телефону с Ли Се и Цинь Чуанем: необходимо открывать путь воде. Нельзя «под предлогом защиты народа, по сути дела, защищаться от потока жизни»; «народ — это основа страны, если основа чувствует себя прочно, то и в стране царит спокойствие». Пришел Ли Пу. Вместе с ним пошли к Цинь Чуаню. Не спеша обсудили ситуацию. Невозможно отделаться от горьких сожалений: вот ведь в СССР никогда не допускали крупного вмешательства в культуру, образование, науку и технику; интеллигенции всегда предоставляли свободу; поэтому и основа у них намного лучше, чем у нас.

[Вернемся к вопросу о том, каковы были особенности ситуации в стране в то время. К 1986 г. стал проявляться дисбаланс в положении крестьян и городского населения. Крестьяне, стихийно и самовольно разобрав после смерти Мао Цзэдуна землю по своим семейным наделам, с чем была вынуждена согласиться КПК, получили на несколько лет возможность несколько улучшить условия своего существования. Ситуация в деревне стала, с точки зрения властей, относительно стабильной.

В то же время жизнь горожан относительно ухудшилась. Действовали ножницы в ценах на продукцию сельского хозяйства и промышленности. В этой связи росло недовольство довольно широких слоев городского населения.

Одним словом, ситуация в экономике и в городе и в деревне становилась тревожной. Требовалось либо углубление и развитие экономических реформ при параллельном проведении политических реформ, либо закручивание гаек.

В деревне пока не было серьезных протестов и волнений, но волнения начинались в ряде городов.

При этом в крупных городах, прежде всего в Пекине, проходили демонстрации, в ходе которых лозунги экономического характера, протесты против роста цен соседствовали с требованиями демократическими. Города — средоточие студенческой молодежи, а она особенно восприимчива к демократическим призывам.

В начале 1965 г. мне довелось видеть в Пекине предутреннюю массовую демонстрацию в поддержку избрания Лю Шаоци председателем КНР на второй срок. Колонны людей шли к центральной площади, и каждый демонстрант нес древко с портретом Лю Шаоци. Не было ни одного портрета Мао Цзэдуна.

Нечто подобное происходило и в 1986 г., только теперь не было портретов Дэн Сяопина и Чэнь Юня.

Наконец, нужно отметить, что в среде прогрессивной интеллигенции из числа членов КПК довольно широко распространено мнение о том, что в СССР интеллигенция находилась в лучшем положении, чем в КНР, особенно при Мао Цзэдуне. Китайские интеллигенты уверены в том, что в СССР широко были открыты двери для знакомства с мировой культурой, а интеллигенты имели большую свободу для выражения своих талантов и т. д.

Все такого рода настроения создавали атмосферу1986-1987 гг. —Ю.Г]

3 января. Приходил Сян Нань. Снова обсудили ситуацию с поддельными лекарствами. Он уже виделся с Ху Яобаном. Ху Яобан сказал, что вопрос о его работе в провинции Фуцзянь уже полностью решен. Он также сказал: у кого не бывает промахов; у него же промахов еще и больше, чем у других; он также говорил о том, что ему очень тяжело.

Во второй половине дня комиссия советников ЦК КПК распространила документ — запись состоявшейся 30 декабря 1986 г. беседы Дэн Сяопина с Ху Яобаном, Чжао Цзыяном, Вань Ли, Ху Цили, Ли Пэном, Хэ Дунчаном; в основном беседа была посвящена «обстановке летом» 1986 г.: в настоящее время студенты поднимают шум; по-прежнему, как и на протяжении ряда последних лет, это вызвано тем, что не подняли и не обозначили четко и ясно знамя выступления против течения либерализации; отрицал, что при проведении «кампании за очищение от духовного загрязнения» переборщили. Фан Личжи, Ван Жована, Лю Биньяня, всех троих, надо исключить из партии. В прошлом была проявлена мягкотелость, слабина в отношении них. Что касается Ван Жована, то в Шанхае одни требуют его исключения, а другие защищают его; в ЦК партии тоже кое-кто защищает его. Польские события показали, что диктатура необходима. Если кто-то будет выходить на площадь Тяньаньмэнь, то нужно всех их арестовывать. Необходимо укреплять позиции в области литературы и искусства, пропаганды. Нужен список тех, кого следует наказать, однако не следует торопиться с осуществлением этих намерений.

[В начале января Ху Яобану было очень тяжело.

30 декабря состоялась последняя встреча Ху Яобана с Дэн Сяопинам. При этом присутствовали Чжао Цзыян и другие.

Дэн Сяопин разъяснил свою позицию: над КПК и КНР нависла серьезная угроза, поэтому диктатура необходима, и тех, кто будет выходить с демонстрациями на площадь Тяньаньмэнь, следует подвергать аресту. Дэн Сяопин показал себя сторонником методов диктатуры и арестов по политическим соображениям. Главным для него было удержаться у власти, а не решать накопившиеся политические и экономические проблемы. Он не желал находить компромисс с Ху Яобаном и его сторонниками. Таким образом, вопрос о смещении Ху Яобана к концу 1986 г. был для Дэн Сяопина решен.

Дэн Сяопин, очевидно прислушиваясь к голосу противников Ху Яобана, полагал, что Ху Яобан виноват в отказе от борьбы против «духовного загрязнения» и «буржуазной либерализации», а также в том, что он не исключал из партии сторонников демократизации.

Одним словом, повторим, Дэн Сяопин пришел к выводу, что в сложившейся ситуации следовало сместить Ху Яобана с поста генерального секретаря ЦК КПК и отправить его на работу в одну из провинций. — Ю.Г.]

4 января. Ходит довольно много слухов: Чжао Цзыяна поставят на место генерального секретаря, Ху Яобана переведут в комиссию советников ЦК КПК и т. д. Говорят, Чэнь Юнь согласен с политикой открытости, однако полагает, что размах или масштабы капитального строительства не должны быть слишком велики; клетка необходима (в этой клетке экономика может летать как птичка, но не вылетать из нее). В госплане очень трудно изменить привычный для него старый стиль работы и подхода к вопросам.

[Важно отметить позицию Чэнь Юня. Он, уже высказавшись по вопросу о «буржуазной либерализации» и в принципе осудив позицию Ху Яобана, предпочел, как он это делал неоднократно, отступить в тень или рассуждать только об экономической политике. Для Чэнь Юня на протяжении всей его жизни характерным было присоединяться к большинству или к лидеру, в свое время к Мао Цзэдуну, а затем к Дэн Сяопину, по политическим вопросам и предлагать свое мнение по экономическим проблемам.

В вопросах экономики Чэнь Юнь одобрял предлагавшееся Ху Яобаном открытие Китая для внешнего мира, однако при этом он полагал, что следовало дать возможность экономике КНР жить, но жить, как живет птичка в клетке. Клетка может быть и поменьше и побольше, но следовало сохранять крепкие прутья, дабы х экономика не вырвалась из нее. Вероятно, под клеткой Чэнь Юнь имел в виду социалистическую экономику или социалистическую рыночную экономику.

Заметим, что и Чэнь Юнь, и Дэн Сяопин видели экономику как некое живое существо. Для Чэнь Юня это была «птичка». Для Дэн Сяопина — «кошка». При этом Чэнь Юню было важно обеспечить для этой «птички» минимум жизненного пространства, держать ее в известных социалистических рамках. Для Дэн Сяопина важно было, чтобы «кошка» была эффективной, в то же время он полагал, что «кошка» должна быть только китайской и никакой иной. Таким образом, мнение Чэнь Юня и Дэн Сяопина совпадало. Оба стремились сделать экономику страны эффективной, оба при этом не желали допускать того, чтобы экономика КНР становилась в полной мере частью мирового хозяйства. Думается, что в этом и состояло отличие позиции Ху Яобана от позиций Дэн Сяопина и Чэнь Юня.

Смещение Ху Яобана привело к тому, что роль Чэнь Юня в руководстве делами партии и государства уменьшилась. Он уже перестал быть одним из двух равновеликих главных руководителей. Не случайно, как отмечал в 1989 г. в беседе с М.С. Горбачевым тогдашний генеральный секретарь ЦК КПК Чжао Цзыян, после XIII съезда КПК, состоявшегося в 1987 г., было решено за указаниями по важным вопросам обращаться к Дэн Сяопину. Чэнь Юня при этом уже не упоминали. —Ю.Г.]

5 января. В первой половине дня состоялось заседание ячейки комиссии советников ЦК КПК. Обсуждение шло на повышенных тонах. Хуан Хоцин был на грани того, чтобы поименно обрушиться на Ху Яобана. Он говорил, что Дэн Сяопин — это наш рулевой. Кое-кто осуждал Лу Динъи и Юй Гуанъюаня. Однако был поставлен и вопрос о ценах на товары, а это касается всех и каждого. Во второй половине дня был в госпитале, попрощался с умершим Хуан Кэчэном.

[В процессе принятия решения об отстранении Ху Яобана стало вырисовываться противопоставление Ху Яобана и Дэн Сяопина. Сторонники Дэн Сяопина именно тогда начали говорить о том, что Дэн Сяопин — это их рулевой.

Таким образом, пока Ху Яобан был генеральным секретарем ЦК КПК, Дэн Сяопин играл важнейшую роль, но не выдвигался в качестве единственного и главного руководителя партии. Ху Яобан тем более не претендовал на это положение. С точки зрения Ху Яобана, Китай нуждался в демократии и больше не нуждался в единственном и главном вожде. С точки зрения Дэн Сяопина, КНР и КПК необходима была, прежде всего, диктатура, и уже при ее наличии некоторая ограниченная демократия. При этом диктатура означала, что руководство всеми вооруженными силами должно было быть сосредоточено в одних, то есть в его, Дэн Сяопина, руках, и партия должна была по важным вопросам испрашивать мнение вождя или «генерального конструктора», или «генерального архитектора» реформ, как стали именовать Дэн Сяопина.

Примечательно, что отстранение Ху Яобана совпало со смертью Хуан Кэчэна и ослаблением группы военачальников, которых в свое время возглавлял Пэн Дэхуай.

В определенном смысле пребывание Ху Яобана у власти пришлось на время, когда было восстановлено доброе имя Хуан Кэчэна, людей, солидаризировавшихся с Пэн Дэхуаем. Уход Хуан Кэчэна и Ху Яобана из жизни означал, что группа приверженцев Пэн Дэхуая стала играть значительно более скромную роль, а группа сторонников Лю Бочэна, Дэн Сяопина возобладала.

Надо сказать, что при жизни Мао Цзэдуна и в годы после его смерти многое в политической жизни в Китае определялось тем, группы каких военачальников занимали преобладающие позиции в руководстве вооруженными силами и аппаратом партии. — Ю.Г.]

6 января. Гао Ян сказал: все происходящее имеет давние истоки; эти противоречия имеют многолетнюю историю; редко созывались заседания постоянного комитета политбюро; в секретариате царит самоуправство; секретари по своим участкам работы раздельно проводят заседания; не советовал мне высказывать свое мнение.

[Дэн Сяопин и Чэнь Юнь оказывали воздействие на ситуацию: каждый из них считал необходимым держать под своим контролем важнейшие дела в партии. В то же время они не только не давали генеральному секретарю ЦК КПК Ху Яобану наладить нормальную работу партийного аппарата, но старались создавать сложности для последнего, подрывать его позиции, оставлять его в одиночестве, в положении, когда всем в аппарате ЦК КПК известно, что помимо генерального секретаря, а практически над ним есть еще и «два старца», мнение которых решающее.

Именно поэтому Ху Яобану не удавалось наладить регулярное проведение заседаний постоянного комитета политбюро. Сами «старцы» считали ниже своего достоинства присутствовать на каких бы то ни было заседаниях высшего руководства в качестве равноправных членов этого же руководства.

Далее, стараниями Дэн Сяопина и Чэнь Юня была создана такая обстановка в секретариате ЦК КПК, при которой каждое направление работало самостоятельно и отдельно. Руководитель каждого из направлений ориентировался на Дэн Сяопина и на Чэнь Юня, но не на Ху Яобана. Именно это и дало возможность Дэн Лицюню и Ху Цяому действовать не только самостоятельно, но находиться на протяжении всех 1980-х гг. в оппозиции к Ху Яобану.

Все это означало, что Дэн Сяопин, всегда стремившийся создавать такую обстановку, при которой все нити руководства армией, партией и государствам находились бы у него в руках, хотел быть единоличным вождем. Первые десять лет после смерти Мао Цзэдуна у него этого не получалось, существовали такие фигуры, как Е Цзяньин, Ху Яобан. 1986–1987 гг., а особенно 1989 г., стали тем рубежом, с которого наступила эра Дэн Сяопина, времена его единоличного правления в КПК и в КНР. Конечно, Чэнь Юнь продолжал играть определенную роль, в частности при назначении Цзян Цзэминя на пост генерального секретаря ЦК КПК после вынужденной отставки Чжао Цзыяна летом 1989 г. — Ю.Г.]

7 января. Позвонил Ли Шу и рассказал, что его сосед вернулся из Тяньцзиня, где студенты ложатся на рельсы, под колеса; среди их требований есть и вопрос о высоких ценах на товары. Во второй половине дня принял участие в церемонии прощания с Хуан Кэчэном. Не было видно Ху Яобана.

8 января. Цинь Чуанъ узнал о том, что Ван Хэшоу уведомил Цянь Лижэня, что Фан Личжи, Лю Биньянь исключены из партии. Цянь в этой связи спросил: соответствует ли это уставу партии? Ответ: да, соответствует.

9 января. Побывал в малом торжественном зале в Доме ВСНП. Принял участие в собрании по случаю учреждения «Института для изучения Хуася». Было довольно торжественно. Воздержался от выступления. Встретил там Ху Цзивэя, Юй Гуанъюаня, Су Шаочжи и других. Говорят, что уже назвали целый ряд людей поименно. Ван Чжэнь также назвал имя Ба Цзиня.

[Все говорило о нарастании напряженности. Назревал взрыв, кадровые изменения. Становилось ясно, что вопрос о Ху Яобане предрешен. — Ю.Г.]

12 января. В первой половине дня принял участие в заседании ячейки комиссии советников ЦК КПК. Большинство выступавших говорили о конкретных кадровых вопросах. Наиболее резкие заявляли, что следовало бы заставить Дэн Сяопина уйти: у него есть честолюбивые замыслы; он хотел бы стать председателем военного совета; он является главным закулисным дирижером кампании в связи с буржуазной либерализацией; схватился с Чжун Цзэнгэнем; проявил самоуправство и раскритиковал посещение Китая тремя тысячами японских молодых людей и т. д. Наверху решили, что как будто бы каждый будет обязан высказаться.

14 января. Продолжение заседания ячейки. Уважаемая Цзэн Чжи тоже высказалась. Однако закончила она справедливыми словами: все-таки следует видеть все стороны; после 3-го пленума было сделано много хорошего. В конечном счете сформировалось общее мнение: ни в коем случае нельзя допустить ухода Дэн Сяопина. Приходили Ли Шу и его супруга, Ли Пу, Цинь Чуань. У всех есть опасения. Полагают, что следует принимать во внимание реакцию за рубежом.

[Накануне отстранения Ху Яобана все еще предпринимались попытки откровенно высказываться.

Для части руководства партии предпочтительным был бы уход не Ху Яобана, а Дэн Сяопина. Люди прямо говорили о том, что у Дэн Сяопина есть честолюбивые замыслы, что он хочет сосредоточить в своих руках руководство вооруженными силами и т. д.

В то же время обсуждался вопрос об оценке общего направления движения страны после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва. Высказывались сомнения в том, что решения пленума были правильными. Оппозиция надеялась добиться изменения курса пленума. Столкнулись две точки зрения. Одни полагали, что курс, проводившийся после пленума, следовало осудить, а следовательно, отстранить и Ху Яобана как главного проводника этого антимаоцзэдуновского курса. Другие одобряли сделанное после этого пленума.

Вопрос стоял предельно остро: кто должен руководить партией — Дэн Сяопин или Ху Яобан. Большинство предпочло Дэн Сяопина. Решение о смещении Ху Яобана с поста генерального секретаря было следствием первого и главного решения.

В январе 1987 г. руководители КПК приняли решение отказаться от курса Ху Яобана и подчиниться курсу Дэн Сяопина. — Ю.Г.]

15 января. Мне позвонили и сказали: Ху Яобан приостановил выполнение своих обязанностей и будет проходить процедуру расследования; после окончания расследования может остаться членом политбюро.

16 января. Сообщение по телевидению: Ху Яобан снят с поста, остается членом постоянного комитета. Вот и конец состояния беспокойства, которое продолжалось так долго. Впереди долгая история. Кто-то сказал, что у него такое ощущение, как в свое время в Венгрии, когда реформы остановились на десять лет. Хотелось бы, однако, чтобы мы не шли по чужим стопам. Трудно осуществить систему руководителей предприятий; у всех предприятий есть потенциальные силы; все знают, что если мы хотим добиться развития производительных сил, тогда нам никак не обойтись без частной собственности, ее не избежать.

[Часть руководителей КПК считали, что с уходом Ху Яобана в КНР остановятся реформы. В то же время они полагали, что объективные закономерности развития экономики не позволят остановить начавшиеся процессы и избежать частной собственности в Китае не удастся. Следовательно, предстояла борьба между субъективными представлениями и объективными закономерностями экономического развития. — Ю.Г.]

3 июля 1987 г. Юанъюань пришла ко мне и рассказала, что Ху Яобан явно похудел. Она слышала, как кто-то сказал, что многое из того, что бросалось в его адрес как упреки, в чем его заставляли каяться, это то, что на самом деле говорил Дэн Сяопин. В свое время мы все удивлялись, почему он должен во всем этом каяться.

19 июля. Приходила Юаньюань с мужем. Вчера Юаньюанъ была дома у Ху Яобана. Разговаривала с ним один на один. Он впервые после того, что случилось, говорил по душам с посторонним человеком. С самого начала Юанъанъ сказала Ху Яобану, что все мы за него переживаем. Изложила наш взгляд на него: он — это самый демократичный руководитель за всю историю партии; выбрав его, мы попали в точку; о своих проблемах нужно думать, имея в виду обстановку в целом.

[Важно отметить, что в борьбе против Ху Яобана аппарат ЦК КПК распространял различного рода слухи, при этом упрекая Ху Яобана в том, что делал Дэн Сяопин. Так при правлении Дэн Сяопина возрождались и сохранялись традиции, заложенные при Мао Цзэдуне.

С другой стороны, в КПК были люди, которые считали, что Ху Яобан — самый демократичный руководитель за всю историю партии, что в свое время был сделан правильный выбор руководителя ЦК КПК. — Ю.Г]

Юаньюань изложила главные мысли Ху Яобана. Вот они:

На протяжении этих последних нескольких лет я не смотрел телевизор, а сосредоточился специально на чтении полного собрания сочинений Маркса и Энгельса. (Полное собрание сочинений Ленина Ху Яобан читал во время «культурной революции».) Я сделал некоторые записи. Я также перечитал материалы объемом в несколько сотен тысяч иероглифов — это все то, что я написал и говорил за последние годы, все то, что стало документами и было отпечатано в виде текстов. И я успокоился. Никаких ошибок там нет.

[Эти высказывания Ху Яобана свидетельствуют о его настроениях после смещения с поста генерального секретаря ЦК КПК. Ху Яобан думал о том, справедливы ли обвинения в его адрес в том, что он «отступил от социализма» и «пошел по капиталистическому пути». Ответ он искал в работах Ленина, Маркса. Энгельса. Сопоставив все, что было им сказано или написано, с их трудами, Ху Яобан пришел к выводу, что его невозможно обвинить в отступлении от их теоретических положений.

Свою позицию Ху Яобан считал вполне приемлемой с точки зрения общих положений теории марксизма-ленинизма. Он видел в своей позиции развитие тех же положений в соответствии с новой обстановкой.

Характерно, что Ху Яобан ни словом не обмолвился о трудах и идеях Мао Цзэдуна.

Из этого следовало, что Ху Яобан пришел к выводу о том, что нападки на него не имели оснований. Свой практический курс Ху Яобан продолжал считать правильным. —Ю.Г.]

Что касается предложения о том, чтобы Дэн Сяопин ушел совсем, а я ушел бы наполовину, то это именно то, что было предметом нашей с ним частной беседы. (В мае 1986 г. Дэн Сяопин пригласил Ху Яобана для беседы к себе домой поговорить о расстановке кадров на предстоявшем тогда ХШ съезде КПК. Ху Яобан говорил тогда в этой беседе: «Мне уже за семьдесят лет, в будущем году на XIII съезде партии я непременно должен уйти». Дэн Сяопин сказал: «Я, Чэнь Юнь, Ли Сяньнянь — все мы совсем уйдем. Тебе если же и уходить, то надо уходить только наполовину, то есть больше не быть генеральным секретарем ЦК партии; а после ХШ съезда еще на один срок остаться председателем военного совета ЦК КПК или председателем КНР; а потом придет время и можно будет снова обсудить вопрос». Ху Яобан искренне согласился с этим.) И тогда он был совершенно с этим согласен. Я несколько раз заявлял о желании уйти с поста генерального секретаря. Во время 6-го пленума ЦК КПК я представил доклад в ЦК партии, в котором заявил, что необходимо учредить систему, при которой люди уходили бы на пенсию. (Об этом Дэн Сяопин говорил и с Чжао Цзыяном; но тогда Чжао Цзыян не согласился с тем, чтобы уходил Дэн Сяопин. В этой связи люди и говорили, что Ху Яобан оказался недостаточно мудрым человеком; но Ху Яобан из-за такой постановки вопроса высказывался очень сердито.) Я не могу допустить того, чтобы спустя десятилетия меня будут задним числом укорять или ругать за это.

[Ху Яобан выдвигал главный вопрос, который и стал причиной его устранения от руководства партией: о своем отношении к Дэн Сяопину.

В политической культуре, присущей руководителям КПК, обычным является недоверие друг к другу. Для того чтобы проверить искренность собеседника, тот, кто ему не доверяет, высказывает намерение уйти в отставку, на пенсию, оставить руководящий пост, делает это для того, чтобы выяснить реакцию собеседника. Вот и Дэн Сяопин провел в 1986 г. беседы с Ху Яобаном и Чжао Цзыяном. В обоих случаях Дэн Сяопин выразил намерение уйти с поста, причем в разговоре с Ху Яобаном предлагал собеседнику остаться на постах «хотя бы наполовину», то есть не на всех постах, а лишь на одном из них.

Ху Яобан считал, что все руководители, кому перевалило за семьдесят лет, должны уйти на покой. Он был намерен сделать это и сам.

Дэн Сяопин истолковал позицию Ху Яобана таким образам, что тот желает, чтобы ушел Дэн Сяопин, и добивается этого любой ценой, даже обещая уйти сам. Для Дэн Сяопина главным было обманным путем выяснить, согласен ли Ху Яобан с его отставкой. Дэн Сяопин счел, что он это выяснил. После этого, в мае 1986 г., Дэн Сяопин и пришел к выводу, что Ху Яобана необходимо устранить. Сам же Дэн Сяопин и не собирался оставлять пост руководителя всеми вооруженными силами. Его устраивало положение, при котором формально он не был ответственным за руководство практической деятельностью партии, но фактически распоряжался всеми делами и в армии, и в партии, и в государстве. Чжао Цзыян разгадал замыслы Дэн Сяопина и в беседе с ним твердо заявлял, что он ни за что не может согласиться с тем, чтобы Дэн Сяопин уходил на пенсию. Вероятно, это и привело Дэн Сяопина к решению заменить Ху Яобана Чжао Цзыяном на посту генерального секретаря ЦК КПК. — Ю.Г.]

Я никак не ожидал, что будет организовано «заседание для обсуждения моего образа жизни», то есть что прибегнут к такому методу, чтобы облить меня грязью. Документ за № 19 — это для меня позор, срам, оскорбление и унижение. (В документе№ 19, выпущенном ЦК КПК в 1987 г., перечислялись «некоторые серьезные ошибки в работе в сфере экономики», которые приписали Ху Лобану. 2 января Ху Яобан направил письмо Дэн Сяопину; 10 и 15 января на заседании по вопросу об образе жизни кадровых работников партии первого разряда в ЦК партии Ху Яобан представил два документа: «Моя самокритика» и «Моя позиция».) Многое из того, что в этом документе приписано мне, выдано за мои слова, говорил это не я. А кое-что — это вообще клевета. Например, пригласить три тысячи японцев предложило министерство иностранных дел. Речь шла о том, чтобы до конца 1989 г. приехали 10 000 человек; члены постоянного комитета политбюро ЦК КПК поставили знак, что прочитали и одобрили эти предложения; все были с этим согласны; я же дал санкцию на приезд лишь 3000 человек. Неужели же у генерального секретаря нет даже такой малости власти? (На заседании ячейки в комиссии советников ЦК КПК я также слышал нападки на Ху Яобана в этой связи.)

[Ху Яобан считал, что по отношению к нему поступили нечестно. Это относилось и к Дэн Сяопину. —Ю.Г.]

Я все-таки проявлял осторожность. В прошлом о системе ухода на пенсию руководителей говорили и Дэн Сяопин и Чжао Цзыян. Я же не говорил. В то время мне представлялось, что это никак невозможно, поэтому я настаивал на системе двух линий. Ведь отправить человека на пенсию, на отдых — это означает нанести урон чувствам и моральному состоянию старых товарищей по партии.

Что же касается вопросов, связанных с Сянганом, то я вообще в прошлом не читал эти материалы, избегал вмешательства.

[Ху Яобан неоднократно возвращался к мысли о том, правильно ли, достаточно ли осторожно он вел себя по отношению к Дэн Сяопину и другим старым руководителям. Он всегда с должным уважением относился к Дэн Сяопину, Чэнь Юню, Е Цзяньину и другим лидерам старшего поколения. Он никогда не поднимал вопрос об ограничении срока их пребывания на постах или об уходе кого бы то ни было из них со своего поста. Ему представлялось, что обвинения в его адрес, выдвигавшиеся в этой связи, были надуманными.

Ху Яобан подчеркивал, что не он первым заговорил об уходе на пенсию руководителей старшего поколения. Фактически это означало, что Дэн Сяопин спровоцировал разговоры на эту тему, чтобы «выпытывать мысли», «узнать о намерениях» Ху Яобана и других Здесь можно усмотреть нечто подобное поведению Мао Цзэдуна в отношении Линь Бяо. Мао Цзэдун сначала загнал Линь Бяо в безвыходное положение, а когда Линь Бяо ничего не оставалось, как спасать свою жизнь бегствам, представил все это партии и населению страны как «предательство» Линь Бяо и следствие неудачной попытки или попыток «убить» Мао Цзэдуна. Дэн Сяопин многому учился у Мао Цзэдуна.

Ху Яобана он таким путем фактически поставил в безвыходное положение. Ху Яобан был вынужден высказаться по вопросу, по которому он сам и не предполагал ничего говорить. Ху Яобан высказался самым осторожным образом, уговаривая Дэн Сяопина не уходить на пенсию, а если тот слишком настаивает, то просто, как это и было в истории с Мао Цзэдуном, отойти «на вторую линию».

Дэн Сяопин счел это проявлением замыслов Ху Яобана избавиться от него, заставить его уйти от руководства партией и государствам. — Ю.Г.]

Впредь я буду руководствоваться правилом: спокойно провести оставшиеся годы. Возможно ли это спокойствие? Существуют два условия. Во-первых, мне уже исполнился семьдесят один год, силы уже не те, природа не позволяет. Во-вторых, мне бы хотелось, чтобы партия оздоровилась. Но вот возможно ли это? (Юаньюань говорила, что дядя Ху Яобан был крайне разочарован. Он говорил, что когда старые друзья, с которыми в прошлом вместе вели борьбу на протяжении нескольких десятилетий, доверяли друг другу, например такой человек, как Ван Хэшоу, начинают тебя разоблачать, это действительно ранит чувства и сердце.)

[Ху Яобан полагал, что он сможет успокоиться, приняв мысль о своем возрасте, а также убедившись в том, что партия оздоровилась.

Следовательно, решение руководства партии в отношении Ху Яобана представлялось ему решением больной партии, во всяком случае, ее руководства. В здравом уме, по мнению Ху Яобана, такое решение принять было нельзя.

Отсюда следовало, что внутри КПК, со времен Мао Цзэдуна, таилась болезнь, стремление решать персональные вопросы, исходя из мнительности, подозрительности, недоверия ко всем и вся.

Именно поэтому Ху Яобан так переживал, когда некоторые из его старых боевых товарищей, знавшие его десятилетиями, обрушились на него с несправедливыми нападками.

Ху Яобан не доводил эту мысль до логического продолжения, а оно могло состоять в том, что старые руководители даже кожей ощутили опасность, почуяли, что демократизация политической жизни грозит их положению, и отбросили Ху Яобана как источник опасности для каждого из них. — Ю.Г.]

У Маркса есть такая мысль: если что-то происходит, нужно искать корни, причины, вскрывать то, что находится в глубине, за поверхностью явлений. «Культурная революция» — это, конечно, дело плохое. Но после того как она произошла, результат получился хороший, то есть она больше не сможет возникнуть. Что же до моего дела, то на его надо смотреть как на данность.

(После разгрома «четверки» Чэнь Юнь приглашал Ху Яобана и на протяжении трех дней беседовал с ним о перспективах Китая. Затем в редакционной статье «Жэньминь жибао» и в статье обозревателя нашли отражение целый ряд вопросов, о которых тогда шла речь. Юаньюань сказала, что дядя Ху Яобан неизменно с уважением относился к Чэнь Юню.)

[Ху Яобан сравнивал то, что с ним произошло, или, точнее, то, как с ним поступили, с «культурной революцией». При этом единственный позитив он видел в том, что когда-нибудь эти уроки будут усвоены и таких ошибок повторять не будут. Ху Яобан не признавал решений, которые были приняты в отношении него. Он ушел с поста генерального секретаря ЦК КПК, но в глубине души не соглашался с теми, кто принял такое решение: ни с Дэн Сяопином, ни с Чэнь Юнем, ни с другими руководителями.

Ли Жуй указывает и на то, что в свое время Ху Яобан стал первым руководителем ЦК КПК, в частности когда в поддержку этого назначения выступил Чэнь Юнь. Иными словами, Дэн Сяопин знал о настроениях Ху Яобана, о его политических взглядах и считал, что именно Ху Яобан должен возглавить КПК после ухода Хуа Гофэна. Чэнь Юнь также ознакомился с взглядами Ху Яобана и считал, что это — подходящая фигура для руководства партией в первый период после смерти Мао Цзэдуна.

Возможно, дело было в том, что Ху Яобан не был в глазах массы членов партии скомпрометирован ни близостью к Мао Цзэдуну, ни участием в репрессиях, чем был, в часности, в 1957 г. запятнан Дэн Сяопин.

Очевидно, что в конце 1970-х гг. и Дэн Сяопин, и Чэнь Юнь ощущали, что в качестве публичной фигуры во главе партии может стоять только Ху Яобан. Это отвечало настроениям в партии и в стране. Изменение их отношения к Ху Яобану произошло позднее, после того, как они поняли, что линия на обновление и демократизацию, предлагавшаяся и проводившаяся Ху Яобаном, вела, по их мнению, к концу самовластия, власти КПК над Китаем. — Ю.Г.]

Когда я руководил партийной школой ЦК партии, то я поставил вопрос таким образом: вести занятия следует на основе документов ЦК КПК именно того времени или же читать лекции на основе марксизма? (Здесь имеется в виду вопрос о «двух абсолютно», или о курсе на «абсолютное повиновение», то есть об установке того времени, когда призывали во всем поступать так, как писал Мао Цзэдун, во всем действовать в соответствии с его указаниями. Например, тогда утверждали, что «четверка» тоже принадлежит к тем, кто «стоит у власти в партии и идет по пути капитализма». Ху Яобан был не согласен с таким утверждением. В этой связи он ставил такой вопрос: «Против чего следует вести борьбу в сфере идеологии и политики или в других областях? В конце-то концов следует выступать против капитализма, против ревизионизма или же выступать против феодального абсолютизма, против люмпенпролетариата?»)

[Одно из главных разногласий между Ху Яобаном и его оппонентами состояло в ответах на вопрос о там, что должно рассматривать в качестве основополагающих идей в работе партии. Именно Ху Яобан первым смело выдвинул предложение о том, что следовало руководствоваться марксизмом; примечательно, что Ху Яобан при этом не говорил отдельно о ленинизме; некоторые в КПК, например тогдашний директор Института марксизма-ленинизма, идей Мао Цзэдуна, Су Шаочжи, в 1978 г. заявлял, что v следовало бы именовать этот институт просто институтом марксизма.

Позиция Ху Яобана означала, что следовало с позиций марксизма оценить все документы периода Мао Цзэдуна, что означало постановку под сомнение правильности политики и теории последнего.

Более того, Ху Яобан исходил из того, что в идеологии и политике главным противником КПК были феодальный абсолютизм и люмпенпролетариат, подразумевая политическую систему, которую создал Мао Цзэдун, а также ту социальную опору, которую он пестовал.

По сути дела, Ху Яобан, следуя за Марксом, выступал против теории и практики Мао Цзэдуна, которая выражалась в «расчеловечивании» человеческой личности и превращении людей в «политических животных».

Ху Яобан был не согласен с тем, чтобы считать главными врагами партии то, что Мао Цзэдун именовал «капитализмом» и «ревизионизмом». Это, кстати, создавало в то время новую основу для взаимоотношений КНР с СССР.

Ху Яобан шел гораздо дальше не только своих коллег по руководству КПК, но и руководителей компартий в других странах, в том числе в СССР. Ху Яобан сделал самые глубокие выводы из уроков «культурной революции» в КНР.

Одним словом, Ху Яобан занял пост первого руководителя КПК не только потому, что он оказался приемлемой фигурой для Чэнь Юня, Дэн Сяопина, для группировок внутри партии, но и потому, что он как теоретик и мыслитель оказался впереди всех в КПК после смерти Мао Цзэдуна.

Представляется, что тогда, в первый момент после «культурной революции» и ухода Мао Цзэдуна, Дэн Сяопин, Чэнь Юнь были согласны с Ху Яобаном, шли за ним, принимая высказывавшиеся им идеи. В дальнейшем оказалось, что их политической смелости и мудрости хватило лишь на ограниченные шаги. Они отстали в своем мышлении. — Ю.Г.]

Что касается вопроса о «буржуазной либерализации», то перед 6-м пленумом ЦК КПК во время совещания в Бэйдайхэ Лу Динъи предложил опустить эту формулировку, исключить из текста документа, Вань Ли согласился с этим. Когда же этот вопрос обсуждался на самом пленуме, оба они по-прежнему настаивали на своем мнении. Я же лишь сказал, что хотелось бы найти устойчивый компромисс. В настоящее время все же лучше было бы оставить эту формулировку в тексте. А в будущем еще раз обдумать вопрос и тогда уже решать, оставлять ее или нет. В конечном счете все свалили на меня. А потом я был вынужден выступить с самокритикой.

Юаньюань сказала, что она неоднократно слышала, как Ху Яобан говорил, что в принципиальных вопросах у него не было ошибок. Юаньюань чувствовала, что он очень сильно переживает случившееся и страдает. Тогда она сказала ему: «Для нас все равно, являешься ли ты генеральным секретарем или не являешься, нам ближе всего твои высокие благородные человеческие качества. У тебя нет вины перед людьми и перед историей. В возрасте 14 лет ты вступил в союз коммунистической молодежи; тебе довелось пройти через столько битв внутри партии и через такие политические бури. Но ты по-прежнему сохранил открытую душу и сердце. А это самое дорогое у человека». Услышав эти слова, Ху Яобан засмеялся и сказал: «Это верно; Маркс тоже говорил об открытом сердце».

[Ху Яобан понимал, что внутри руководства КПК слишком много тех, кто не мог отказаться от того, что именовалось борьбой против «буржуазной либерализации». Ху Яобан считался с этим и предлагал временно сохранять формулировки такого рода, надеясь, что со временем все поймут их ненужность.

Это также означало, что главная идеологическая претензия к Ху Яобану заключалась в том, что он выступает за некие «свободы», которые в КПК считали «буржуазными». Ху Яобан полагал, что понятия свободы и свобод ни в коем случае нельзя характеризовать как принадлежность или собственность буржуазии. Свое мышление Ху Яобан также не считал буржуазным.

Очень важным для характеристики мировоззрения Ху Яобана представляются заявления близких ему людей, которые уже после его отстранения говорили, что у него нет вины перед людьми и перед историей, что у него открытое сердце и высокие благородные человеческие качества. Думается, что Ху Яобана и его сторонников объединяло стремление ориентироваться на человеческие качества, в частности на открытые сердца. Ху Яобан искал при этом опору и в высказываниях К Маркса. Не случайными предстают в этом свете разногласия между руководителями КПК по вопросу о человеке, человечности, человеческих качествах. Складывается представление о Ху Яобане, как о лидере, который разделял такого рода подход к человеку. Преданность гуманизму и гуманистическим идеям разделяла Ху Яобана и его оппонентов в руководстве КПК.

Наконец, важно подчеркнуть, что в руководстве партии и в то время были смело выступавшие за демократизацию политической жизни в стране союзники Ху Яобана. К их числу принадлежали, в частности, Лу Динъи и Вань Ли. В целом в руководстве КПК после смерти Мао Цзэдуна выделялась группа реформаторов-демократов — Ху Яобан, Чжао Цзыян, Вань Ли, которые и были подлинными «моторами» реформ. —Ю.Г.]

Вот запись в моем дневнике, датированная 2 января 1988 г.:

Вечером приходили Янь Бинь и Юаньюань с супругом. Рассказали о некоторых высказываниях Ху Яобана, сделанных им в самое последнее время:

От Дэн Сяопина несколько раз звонили. Кажется, 30 декабря я ходил к нему. Но мы только играли в бридж и ни о чем не разговаривали. После этого от Дэн Сяопина звонили и снова приглашали прийти. Отговорился нездоровьем и отклонил приглашение. Мне и самому не ясно, чем же заняться в дальнейшем. (Цинь Чуань посоветовал ему написать воспоминания.) В настоящее время я только тем и занят, что принимаю участие в заседаниях политбюро, читаю книги, учусь, обдумываю вопросы, и настроение у меня все еще хорошее. Чэнь Юнь говорит, что я не разбираюсь в экономике, но ведь, по сути дела, они по-прежнему толкутся на одном месте, поют все ту же прежнюю песню. (Я сам) всегда ожидал добра от людей; при подходе к людям не понимал, что человек в душе может замышлять что-то дурное, замышлять обман. Я прозрел только тогда, когда в начале прошлого года меня сняли с поста. Что касается вопроса о Фан Личжи, Лю Биньяне и Ван Жоване, то мне приходится очень сожалеть. Когда меня об этом спрашивал Дэн Сяопин, я не высказался со всей ясностью об обстоятельствах, связанных с каждым из них, не выступил с официальным заявлением; я лишь сказал, что не обращал на все это внимание, и больше ничего. (Впоследствии он никогда так и не смог отделаться от этих все время возвращавшихся к нему мыслей.)

[Спустя год после отстранения Ху Яобана ситуация вокруг него продолжала оставаться странной.

Дэн Сяопин приглашал его к себе, но не беседовал с ним о политике, а лишь предлагал сыграть в бридж.

Вероятно, Дэн Сяопин хотел на всякий случай сохранять нормальные отношения с Ху Яобаном. Может быть, у него были некие угрызения совести.

Чэнь Юнь говорил, что Ху Яобан не разбирается в экономике.

В то же время Чэнь Юню хотелось создать впечатление, что сам он предлагает верные экономические решения, а Ху Яобан якобы не мог этого делать.

Важно, что Ху Яобан и в данном случае оказался на высоте.

С одной стороны, он ни о чем не просил Дэн Сяопина, не писал ему писем с покаянием в ошибках, как это делал в свое время сам Дэн Сяопин во взаимоотношениях с Мао Цзэдуном. Кстати, Ху Яобан и во время «культурной революции» не писал писем и Мао Цзэдуну. Далее, Ху Яобан полагал, что и в экономике после его ухода продолжают топтаться на месте. Пожалуй, это верная оценка того, что делали Чэнь Юнь и другие.

Наконец, за этот год Ху Яобан пришел к мысли о том, что его коллеги, оказывается, были способны замышлять что-то дурное по отношению к нему и были способны на обман. Это — суровое обвинение прежде всего в адрес Дэн Сяопина и Чэнь Юня, ибо без их согласия или их инициативы Ху Яобана никогда бы не сняли с его поста. Ху Яобан глубоко переживал то, что в свое время он не защищал со всей решительностью тех, кто занимал верные позиции в КПК. Очевидно, тогда ему казалось, что раз он и его сторонники не делали ничего предосудительного ни с точки зрения теории, ни на практике, то невозможны и решительные действия, причем основанные на обмане и ложных обвинениях, против них. Теперь он избавился от идеализма и иллюзий в отношении своих оппонентов в руководстве ЦК КПК. — Ю.Г.]

Видимо, Ху Яобан тогда все еще не осмыслил глубоко все свои малые беды и большие несчастья, да и не было у него способных помощников. Янь Бинь слышал, что Ван Чжэнь сетовал в разговорах с другими людьми, что он вовсе и не хотел наказать или репрессировать Ху Яобана. Еще один имевший к этому отношение старый человек тоже говорил, что он никак не думал, что, когда будет поднят вопрос о Ху Яобане, это вызовет нарекания со стороны такого большого числа людей; он также говорил: «Я тоже поступил по подсказке»; и тогда хотел, чтобы сыновья и дочери боролись сами, понимали, что им невозможно опираться на старшее поколение.

[Вслед за Дэн Сяопином и другие делали вид или на самом деле сожалели о там, как они поступили с Ху Яобаном. Возобладало стремление подстроиться к тому, что представлялось мнением Дэн Сяопина и Чэнь Юня. Такова была обстановка в руководстве КПК в то время. — Ю.Г.]

Янь Бинь также сказал мне, что Ху Яобан очень хотел бы поговорить со мной.

В январе 1988 г. Ху Яобан пригласил меня к себе домой для обстоятельного разговора

10 января 1988 г. Юаньюань позвонила и сказала, что в четверг во второй половине дня Ху Яобан приглашает меня к себе домой.

14 января 1988 г. во второй половине дня пришел Янь Бинь, и мы вместе с ним отправились к Ху Яобану домой. Для меня это было первое посещение его дома. Как только мы вошли в гостиную, Ху Яобан широко раскрыл руки и сказал мне:

«Здравствуй. Ты мыслишь самостоятельно. У тебя есть чувство справедливости и упорство в характере».

Наша беседа продолжалась с 14 часов 40 минут до 20 часов 20 минут. Ху Яобан оставил меня на ужин. Мы поужинали отдельно от членов его семьи. На последних страницах моего дневника за 1988 г. я записал основное содержание нашей беседы с Ху Яобаном (первоначально наспех; я сделал записи по памяти; предлагаемые ниже заметки включают исправления в соответствии с содержанием беседы):

(«Заседание в целях обсуждения стиля жизни» или «Совещание, посвященное образу жизни, проблемам быта или поведения в быту», состоявшееся в январе 1987 г.) Это было для меня совершенно неожиданным. Сначала я считал, что после того, как я подал заявление об отставке с поста (генерального секретаря), дело закончено. (Но на упомянутом «заседании») Вступительное слово Бо Ибо было совершенно обычным, он просто попросил всех присутствующих высказаться. Изложить замечания в отношении друг друга. И предложил начать с меня, с Ху Яобана. Первый выстрел в мой адрес сделал не кто иной, как Юй Цюли. А Дэн Лицюнь говорил часов пять или шесть подряд. Я никак не ожидал, что меня будут до такой степени критиковать, уничтожать, дискредитировать. Если бы я заранее знал, что поступят таким образом, я бы не подавал заявления об отставке.

[В январе 1988 г., за прошедший год глубоко продумав то, что с ним сделали в январе 1987 г., Ху Яобан прямо заявлял, что если бы он знал, как к нему отнесутся, то не подавал бы заявления с просьбой об отставке. Следовательно, Дэн Сяопину удалось обмануть Ху Яобана даже в этом. Ху Яобана подвели к подаче прошения об отставке, создав впечатление, что на этом все закончится, что такое решение является единственно возможным и вынужденным в сложившейся ситуации.

Иными словами, обман состоял в том, что, вынудив Ху Яобана уйти с поста и так обойдя проблему обсуждения по существу курса, проводившегося Ху Яобаном, его оппоненты, когда он уже не был генеральным секретарем ЦК КПК, набросились на него с несправедливыми и нечестными обвинениями.

Ху Яобан был, таким образом, лишен возможности, находясь на посту генерального секретаря, отстаивать свою правоту. —Ю.Г.]

(И именно такой характер упомянутого «заседания» тоже был специально разработан заранее. Си Чжунсюнь заранее не знал об этом. Поэтому, придя в зал, где проходило заседание, и увидев, что происходит, он страшно возмутился. Он спросил: почему заранее не уведомили о столь важном заседании? Начиная с ноября 1986 г. в ЦК КПК была создана группа из семи человек, состоявшая из Бо Ибо, Ян Шанкуня, Сун Жэньцюна, Яо Илиня, Ван Чжэня, У Сюцюаня, Гао Яна. Группе было поручено связываться с соответствующими людьми, чтобы собирать предложения относительно персонального состава ЦК партии после XIII съезда. Со мной на эту тему говорил Чжоу Хой. Обо всем этом Ху Яобан ничего не знал.)

Они даже ездили во все провинции и собирали материалы. Но ничего не собрали. Только в провинции Хунань один товарищ сказал что-то из ряда вон выходящее. За всю мою жизнь я никогда за спиной у кого-то не обсуждал его, ибо в противном случае могло быть еще хуже. После того как все это произошло, я перечитал все свои выступления за прошедшие семь-восемь лет, прочитал записи моих бесед и мои статьи. Все это было отпечатано. Общий объем всего этого — это несколько миллионов иероглифов. Я читал все это на протяжении целых трех месяцев, я спросил себя по совести, виноват ли я, и ответил, что нет, не виноват.

[Отставку Ху Яобана готовили несколько месяцев. Его оппоненты создали за спиной генерального секретаря специальную группу, которая собирала компрометирующие материалы по всей стране. Собрать ничего не удалось. Но это свидетельствовало о методах действий Дэн Сяопина. —Ю.Г]

(Таким же было и наше мнение. Ху Яобан был представителем правильной линии, появившейся в результате и после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва; все его действия были продиктованы заботой о том, чтобы уберечь от кризиса партию и государство, поисками того, как обеспечить здоровое развитие, ответом на вопрос о том, по какому пути идти. Поэтому все мы, то есть друзья Ху Яобана, люди, общавшиеся с ним и хорошо знавшие его как человека, в один голос говорили, что он не должен подавать заявление об отставке, а также что он не должен выступать с такого рода самокритикой.)

В своей самокритике я все взял на себя; говорил о самых крупных вопросах, о самом главном. После того, что случилось, я с уважением отношусь к новому руководству (Ху Яобан не говорил, что он подчиняется); храню единство партии. Я просил только одного, то есть того, чтобы мне была дана возможность спокойно провести, прожить оставшиеся мои последние или поздние годы.

[Ху Яобан повел себя на заседании руководства партии достойно. Он понимал, что большинство, идущее за Дэн Сяопином и Чэнь Юнем, настроено заменить его на посту генерального секретаря ЦК КПК. Предотвратить это у него не было сил. Поэтому он предпочел спасать других, взяв на себя ответственность за предъявленные обвинения.

Ху Яобан заявлял, что он с уважением относится к новому руководству, к Чжао Цзыяну и другим. Однако, и это важно, Ху Яобан не говорил, что он подчиняется кому бы то ни было или каким бы то ни было решениям нового руководства. Он отстранился от ответственности за курс, который стали проводить после его отставки. Ху Яобан полагал, что тем самым он хранит единство партии. — Ю.Г.]

(Мне довелось слышать, что из-за того, что он находился в таком состоянии души, Ху Яобан, будучи вынужден выступить на упомянутом заседании с самокритикой, после этого, выйдя из зала, где проходило заседание, беззвучно горько зарыдал. Человек не будет так рыдать, если ему не нанесены страшные обиды и если его сердце просто не разрывается. Особенно при подобных обстоятельствах. Ху Яобан начал свой путь из красных дьяволят; он пережил карательные экспедиции или карательные походы против красных районов; прошел северо-западный великий поход; его опалило огнем войн; он пережил, и ему пришлось перенести тяжкие испытания и страдания, мучения за десять лет «культурной революции». На протяжении всей своей жизни во время неоднократных чисток он никогда не репрессировал никого. После 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва, будучи лишен каких бы то ни было эгоистических побуждений, какого бы то ни было своекорыстия и эгоизма, не ведая страха, он действовал, проявляя великую мудрость и великую смелость, и прокладывал новый путь нового этапа социализма. Вступая в должность генерального секретаря ЦК партии, он говорил: «Я с уважением отношусь к людям старшего поколения и в то же время я мыслю самостоятельно».)

[Важной представляется и мысль о том, что Ху Яобан никогда никого не репрессировал. Более того, именно ему, единственному из высших руководителей КПК за всю ее историю, принадлежит заслуга реабилитации пострадавших от массовых репрессий. В этом свете его отставка выглядит еще большей несправедливостью и трагедией для людей в Китае и для него самого.

Ху Яобан понимал, что он ни в чем не виноват перед представителями старшего поколения; в отличие от многих из них, он не занимался интригами и не готовил их отставки.

В то же время он всегда мыслил самостоятельно и остался на этой позиции до конца. Поэтому он пришел, очевидно, к мысли о том, что главной причиной его смещения была его самостоятельность, самостоятельность его мышления. Оказывалось, что при Дэн Сяопине и Чэнь Юне нужно было приспосабливаться к их мнениям и только в этом случае можно было усидеть на своем посту.

Десять лет после смерти Мао Цзэдуна, особенно надо подчеркнуть, что в 1980–1986 гг., когда первым по рангу руководителем партии был Ху Яобан, в Китае не было культа личности, в том числе культа личности Дэн Сяопина; причем не существовало не только показного или рекламируемого культа личности, но не было и фактического единовластия Дэн Сяопина. Ху Яобан и граждане проявляли уважение к старым руководителям, вернувшимся на посты; студенты в 1984 г. на демонстрации в Пекине даже несли лозунг «Здоровья Вам, товарищ Сяопин!»; но преклонения, обожествления Дэн Сяопина не было. На протяжении всех этих десяти лет Дэн Сяопин играл важную роль при выработке и принятии решений, но не был единственным и единовластным распорядителем дел в партии.

Самостоятельность Ху Яобана сочеталась с принципиально иным подходом к решению проблем Китая; по сути, Ху Яобан предлагал иной путь развития Китая. К сожалению, Дэн Сяопин и Чэнь Юнь отвергли эту инициативу, а партия и народ не выступили в поддержку Ху Яобана. Так еще раз в истории Китая, после пришествия Мао Цзэдуна, китайский народ либо совершил ошибку, либо упустил шанс на то, чтобы идти не путем Мао Цзэдуна и не путем его последователей, в данном случае Дэн Сяопина и Чэнь Юня. Все, о чем говорилось выше, в совокупности и стало для Дэн Сяопина и Чэнь Юня побудительным мотивам при принятии решения об отстранении Ху Яобана с поста генерального секретаря ЦК КПК.—Ю.Г.]

(Он изо всех сил старался налаживать сотрудничество между двумя представителями старшего поколения, двумя властными старцами. Когда появлялись крупные проблемы, он обязательно запрашивал их указания. Одновременно он также должен был сталкиваться с различными препятствиями и помехами, а также с открытыми выстрелами или ударами и скрытыми стрелами или ударами в спину двух этих «левых князей», «князей, находящихся с левой стороны от трона», «двух вельмож из царства левых» [Ху Цяому и Дэн Лицюня. — Ю.Г.] И в конечном счете его сжали в тиски и подвергли ударам с обеих сторон. И в этой ситуации его личные проблемы были для него делом малозначительным. Он страдал и переживал из-за больших проблем, из-за обстановки в целом. Так как же он мог не лить слезы молча, не рыдать, но не в голос!)

[На протяжении всех этих семи лет, в 1980–1986 гг., Ху Яобану пришлось работать на посту руководителя партии в сложной обстановке. Он нес ответственность за все, что на практике происходило в стране.

При этом ему нужно было постоянно, каждый день, иметь в виду настроения и действия «двух гнезд».

Одно из них располагалось фактически над его головой, было выше него по положению. Таким образом, он должен был запрашивать его указания по всем важнейшим вопросам. При этом это «гнездо» было разделено на две половины глухой стеной; хозяева каждой из половин почти не общались между собой, но претендовали на роль распорядителей всей жизни партии и страны. Это были Дэн Сяопин и Чэнь Юнь.

Другое «гнездо» находилось формально как бы и «под властью» Ху Яобана или «на одном с ним уровне». Но оно вело себя не только самостоятельно, но крайне оппозиционно и враждебно. Главной заботой двух «хозяев этого гнезда», а ими были Дэн Лицюнь и Ху Цяому, которых в партии считали «двумя князьями левой руки» или «двумя воеводами левого крыла», ибо они занимали промаоцзэдуновские позиции, было постоянное, ежедневное противодействие курсу Ху Яобана на обновление и демократизацию, а по сути, на решение экономических и политических проблем Китая. При этом Дэн Лицюнь и Ху Цяому использовали тактику «жалобщиков»: пользуясь склонностью Дэн Сяопина и Чэнь Юня прислушиваться к тем, кто им что-то нашептывал на ухо, они все время внушали мысль о том, что Ху Яобан якобы, с одной стороны, хотел добиться ухода Дэн Сяопина и Чэнь Юня из политической жизни и, с другой — проводил курс на «возврат к капитализму», на внедрение в Китае «буржуазных свобод».

К началу 1987 г. оба «гнезда» объединили свои усилия и «взяли Ху Яобана» «в клещи», что и привело к его устранению с поста генерального секретаря ЦК КПК. — Ю.Г]

(Во время этой беседы я спросил, почему не созывались заседания постоянного комитета политбюро ЦК КПК в тех случаях, когда имелись расхождения во мнениях?) (Он ответил) Заседания постоянного комитета вообще созывались очень редко. Дэн Сяопин говорил: если разговор не клеится, не нужно созывать эти заседания. Я вот, например, всего один раз в год посещаю дом Чэнь Юня. (Я почувствовал, что о многом Ху Яобану трудно говорить, и не стал задавать дальше вопросы.) Дэн Сяопин был человеком легковерным, доверчивым. (Имелось в виду, что иной раз он тоже принимал на веру кое-что из того, что говорили эти два «левых князя».) Что же касается будущего (ухода полностью, ухода наполовину), то об этом я в частном порядке дважды беседовал с Дэн Сяопином. Мы обменялись мнениями по существу этого вопроса или о характере этого вопроса. (Говорили, что впоследствии Дэн Сяопин спрашивал Вань Ли: «Почему (Ху Яобан) хотел, чтобы я ушел?» Вань Ли ответил: «Вероятно, это обмолвка, оговорка». Дэн Сяопин сказал: «Да, нет; просто хотел сесть на мое место». Из этого видно, каким же глубоко ошибочным было понимание Дэн Сяопином Ху Яобана. Жаль, слишком жаль!)

[Итак, Ху Яобан говорил о том, что Дэн Сяопин и Чэнь Юнь практически не общались между собой. Они просто были не способны работать вместе. Чэнь Юнь считал себя старше по положению в партии. Он никогда не навещал Дэн Сяопина. Он также не считал нужным присутствовать на всех заседаниях постоянного комитета политбюро ЦК КПК.

Дэн Сяопин не желал сидеть на заседаниях постоянного комитета политбюро или на других заседаниях вместе с Чэнь Юнем. Дэн Сяопин считал себя единственным достойным руководителем партии и государства. Он полагал, что ему приходилось терпеть Чэнь Юня. Дэн Сяопин тоже признавал, что у него с Чэнь Юнем «не клеится». Так сложилась чудовищная обстановка в руководстве партией после смерти Мао Цзэдуна.

Два ее главных по положению руководителя годами не общались между собой. Дэн Сяопин полагал, что он и так делает большой шаг вперед, соглашаясь один раз в год посетить Чэнь Юня и обменяться с ним мнениями по некоторым вопросам.

Ху Яобану не удалось побудить Дэн Сяопина и Чэнь Юня наладить проведение регулярных заседаний постоянного комитета политбюро ЦК КПК. Партия работала без своего в прошлом главного руководящего органа.

При этом практические вопросы нужно было решать. Для этой роли и был избран Ху Яобан. Можно себе представить, каково ему приходилось.

Ху Яобан постоянно ощущал, что Дэн Сяопин руководствовался слухами, и Дэн Сяопин, будучи в этом смысле учеником Мао Цзэдуна, любил ставить людей в положение оправдывающихся. Для него не существовало презумпции невиновности. Дэн Сяопин создавал ситуацию, при которой Ху Яобан вечно должен был ждать удара из-за угла, со стороны Ху Цяому, Дэн Лицюня или Дэн Сяопина. В то же время Ху Яобан должен был заботиться о том, чтобы ни один из «двух старцев» не смог «приревновать» его к другому.

Судя по словам Ху Яобана, Дэн Сяопин дважды прощупывал его позицию по вопросу о его отношении к уходу Дэн Сяопина «на заслуженный отдых». Поэтому он и добивался от Ху Яобана слов, которые можно было бы истолковать как подтверждение заранее сложившегося у Дэн Сяопина мнения.

В целом Ху Яобану пришлось работать в совершенно ненормальной обстановке, и тем более весомыми выглядят его заслуги в проведении нужного народу и стране курса. — Ю.Г.]

Кажется, в 1980 г. мы вместе с Чжао Цзыяном, Яо Илинем, Фан Вэйчжуном ездили в Ухань. Докладывали там о ситуации Дэн Сяопину. Говорили о раскладе на следующую пятилетку, о годичных темпах роста на уровне 4,5 %. (Так это было определено в то время.) Дэн Сяопин считал, что с такими темпами трудно будет добиться удвоения ВВП, и в этой связи спрашивал, какими должны быть темпы, чтобы добиться указанной цели. Никто из упомянутых троих не стал отвечать на этот вопрос. Я ответил и сказал, что 7,2 %. У всех троих лица вытянулись, они помрачнели; никто из них не промолвил и слова. Дело было в том, что, оказывается, изначально Чэнь Юнь предполагал снизить темпы до 4 %. Дэн Сяопин снова спросил: «Если мы удвоим ВВП за пятьдесят лет, то какими при этом должны быть темпы?» Только я смог ответить, что 2,5 %. Обычно, эти цифры были в центре внимания, и их все помнили крепко. (В прошлом приходилось слышать, что люди, близкие к Чэнь Юню, говорили, что Чэнь Юнь имел две претензии к Ху Яобану: не разбирается в экономике и не умеет подбирать кадры. Впоследствии, когда все осуждали Ху Яобана, одним из обвинений был упрек в том, что он предлагал слишком высокие темпы.)

[Одним из главных разногласий между Дэн Сяопином и Чэнь Юнем был вопрос о темпах развития экономики КНР; Дэн Сяопин предлагал темпы почти в два раза выше тех, которые считал реальными Чэнь Юнь, при этом он исходил из формулы: сделать государство сильным, а тогда и народ будет богатым, хотя на словах это звучало наоборот. Дэн Сяопин исходил из субъективного желания в обозримом будущем добиться ощутимого роста, усиления государства и его мощи. Поэтому он и выдвинул задачу удвоения ВВП, потребовав от подчиненных обеспечить соответствующие темпы годичного роста экономики.

Чэнь Юнь считал, что он исходит из реалий Китая, из возможностей повышения жизненного уровня населения; при этом вопрос о положении КНР на мировой арене был для него не первостепенным — это положение должно было укрепляться вслед за экономическим ростом. Чэнь Юньруководствовался формулой: сделать страну и народ богатыми, в результате чего и государство станет сильным. Чэнь Юнь считал, что только он лучше всех, и, конечно, лучше Дэн Сяопина, разбирается в вопросах экономики. Чэнь Юнь исходил из мысли о необходимости медленного, но устойчивого и обоснованного роста экономики. Поэтому он ставил задачу продвигаться вперед более низкими темпами, чем Дэн Сяопин.

Трудно сказать, что получилось бы, если бы была принята концепция Чэнь Юня. В то же время принятие концепции Дэн Сяопина привело к высоким темпам роста и крупнейшим проблемам. Итак, в начале 1980-х гг. были выдвинуты две концепции. Одна — Дэн Сяопина. Другая — Чэнь Юня. Как уже отмечалось, сами они не встречались и не обсуждали даже эти вопросы.

Поэтому обсуждение вопроса о темпах у Дэн Сяопина вызвало замешательство. Руководители правительства до того обсудили этот вопрос с Чэнь Юнем. Вполне вероятно, что Чэнь Юнь сам был инициатором обсуждения у себя проблем экономического положения и развития. Тогда у Чэнь Юня все присутствовавшие согласились с предлагавшимися им более низкими темпами развития. Теперь у Дэн Сяопина нужно было отвечать на поставленные им вопросы. Все молчали. Ху Яобан взял ответственность на себя, по сути дела поддержав предложения Дэн Сяопина; правда, он сумел предложить столь высокие темпы, обеспечивавшие решение задачи, поставленной Дэн Сяопином, что это могло заставить здравомыслящих людей задуматься над предложениями Дэн Сяопина. Этого, однако, не произошло, ибо «старец» был упрям и не менял своего мнения, а все остальные предпочитали не вступать с ним в спор.

После этого Чэнь Юнь, которому тут же доложили о случившемся, пришел к убеждению, что Ху Яобан, во-первых, ничего не смыслит в экономике и, во-вторых, ближе к Дэн Сяопину, чем к нему, к Чэнь Юню.

До той поры поддерживалось равновесие, и Чэнь Юнь не выступал против Ху Яобана, теперь Чэнь Юнь не возражал против устранения Ху Яобана с поста генерального секретаря ЦК КПК.

Представляется, что Ху Яобан был тогда в безвыходном положении. Он должен был в присутствии Дэн Сяопина поддержать его позицию. Может быть, Ху Яобан рассчитывал на то, что сама жизнь покажет, какие темпы реальны. Ведь имелся опыт, когда Мао Цзэдун тоже выдвигал невозможные цифры во время «великого скачка», от которых потом приходилось отказываться. —Ю.Г.]

Более тридцати министерств (Государственного совета КНР) представили свои доклады и хотели, чтобы члены секретариата ЦК партии были в курсе всех дел в экономике. (Работая в министерстве энергетики, я тоже принимал участие в составлении такого рода докладов. Ху Яобан в этой связи задавал вопрос о том, когда мы сможем по производству электроэнергии перегнать Америку? Я ответил, что в пересчете на душу населения никогда не догоним. Вполне можно понять настроения Ху Яобана в то время. Но когда на него нападали, обвиняя в том, что он, дескать, вознамерился снова начать «великий скачок», то это было уж слишком, уж слишком.) Затем почувствовали, что Чжао Цзыян негативно относится к этой практике, и тогда она была прекращена.

[По сути, Ху Яобан лишь на словах поддержал Дэн Сяопина, чтобы не лишиться возможности проводить свой курс и оставаться для этого на посту руководителя партии.

Ху Яобан прекрасно понимал иллюзорность многих замыслов Дэн Сяопина и прилагал усилия для того, чтобы на практике постепенно утвердить реальное представление о возможностях экономического развития.

К сожалению, Дэн Сяопин упрямо стоял на своем. Чэнь Юнь не сумел понять Ху Яобана. Чжао Цзыян, будучи тогда председателем правительства, проявил еще большую осторожность, чем Ху Яобан.—Ю.Г.]

Избрание меня генеральным секретарем было итогом совета между несколькими людьми старшего поколения. Тогда один только маршал Б Цзяньин все-таки предлагал дать возможность Хуа Гофэну еще поработать в этой должности. Посмотреть, как пойдут дела, а потом уже снова обменяться мнениями. Но затем и он согласился. (В Яньани Е Цзяньин хорошо знал Ху Яобана. После 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва Е Цзяньин сказал Ху Яобану: «Тебе надо быть одним из заместителей председателя ЦК партии. Ху Яобан ответил: «Да как это можно».) Список членов политбюро и секретариата в итоге XII съезда КПК был согласован в результате обсуждения его несколькими людьми старшего поколения.

[Вопрос о составе руководства ЦК КПК решался в конце 1970-х — начале 1980-х гг., закулисно несколькими старыми руководителями, прежде всего «двумя старцами». Оба они в свое время поддержали кандидатуру Ху Яобана.

Примечательно, что Е Цзяньин некоторое время выступал за сохранение на посту первого руководителя ЦК КПК Хуа Гофэна.

Е Цзяньин после смерти Мао Цзэдуна и в период устранения «четверки», а также непосредственно после него был почти «третьим старцем». Он тоже ценил Ху Яобана и в конце 1978 а считал, что Ху Яобан должен стать заместителем председателя ЦК КПК, то есть склонялся к тому, что именно Ху Яобан должен стать фактическим руководителем повседневной практической работы ЦК КПК — Ю.Г.]

(После того как я пришел на работу в орготдел ЦК КПК, мне пришлось столкнуться с некоторыми кадровыми вопросами, и тогда я, бывалый, опытный человек, конечно же, ощутил, что существуют некие противоречия между Чэнь Юнем и Ху Яобаном, узнал о том, что Чэнь Юнь очень сильно недоволен Ху Яобаном.) В начале 1983 г. на заседании постоянного комитета политбюро ЦК КПК Чэнь Юнь и обрушился с критикой, обращенной против моих девяти предложений. (За то, что Ху Яобан вносил хаос в экономику.) (В то время Ху Яобан побывал с инспекцией на местах и постоянно говорил о тезисе Дэн Сяопина относительно «удвоения» ВВП; Дэн Лицюнь доложил Чэнь Юню, что перегрев в сфере экономики создан действиями Ху Яобана. Фактически в 1982 г. темпы роста в промышленности составили 7,7 %, хотя по плану они должны были составить всего 4 %.) Дэн Сяопин отнесся к этому неодобрительно и тогда же сказал: «Хватит, надо на этом остановиться». Мало того, он сурово и беспощадно сказал: «Не нужно созывать рабочее совещание ЦК партии». (Используя критику, высказанную Чэнь Юнем, Ху Цяому тогда и предложил созвать совещание секретарей провинциальных и городских комитетов КПК. А Дэн Лицюнь после этого совещания на совещании кадровых работников тех двух ведомств, которые были ему подчинены, то есть в сфере пропаганды, изложил критические соображения Чэнь Юня. На некоторое время и внизу и наверху наблюдалось некое бурление; никто не мог понять, какие это важные события происходят в ЦК партии.) Затем Дэн Сяопин поставил перед Ху Цяому и Дэн Лицюнем вопрос по существу: «Чем это вы там занимаетесь, что вы творите?» (На «заседании по вопросу о стиле и образе жизни» в 1987 г. Дэн Лицюнь в своем выступлении по этому поводу даже выступил с легкой самокритикой.)

[Заняв пост руководителя ЦК КПК, Ху Яобан оказался «между двух огней». С одной стороны, он стремился проводить курс на обновление, в том числе на замену старых руководителей новыми кадрами. Чэнь Юнь, который нуждался в поддержке многих из этих старых руководителей, был недоволен деятельностью Ху Яобана в кадровых вопросах. Имела место парадоксальная ситуация. Чэнь Юнь сам выдвинул вопрос о подготовке молодых кадров, и в то же время он предпочитал работать с известными ему старыми кадровыми работниками.

С другой стороны, Ху Яобан был вынужден пропагандировать линию Дэн Сяопина на ускорение темпов экономического развития. Это также вызывало недовольство Чэнь Юня, которому Дэн Лицюнь нашептывал, что «во всем виноват Ху Яобан».

Ситуация в экономике, как и предполагал Ху Яобан, стала ненормальной. Проявилось то, что называли «перегревом экономики». Дэн Лицюнь и Ху Цяому поспешили сыграть на этом и добиться отстранения Ху Яобана. Однако Дэн Сяопин увидел в этом угрозу себе и потому «притушил» тогда деятельность Дэн Лицюня и Ху Цяому, — Ю.Г.]

Когда я вступил в должность в орготделе ЦК партии, надо было заменить Чжан Пинхуа на посту заведующего отделом пропаганды ЦК КПК, и тогда мне было предложено выдвинуть кандидатуру. Я предложил Ху Цяому. (По отзывам других людей и тех, кого я хорошо знал, Ху Яобан всегда с уважением относился к Ху Цяому.) Дэн Сяопин не согласился, сказав, что у него нет способностей администратора, что он лишь прекрасно пишет. (Давным-давно Дэн Сяопин уже называл Ху Цяому человеком бесхарактерным, безвольным и при этом упрямым и несговорчивым. Об этом высказывании стало широко известно.) Спустя неделю меня еще дважды запросили о рекомендации; оставалось только рекомендовать самого себя. После того как я стал заведующим отделом пропаганды, Ли Сяньнянь говорил, что мой авторитет в этом качестве уступал моему же авторитету в то время, когда я был заведующим орготделом ЦК партии. Что же касается дела о «Жэньминь жибао», то тут я взял себя в руки, потому что тут всегда можно было и дров наломать. (Речь шла о газете «Жэньминь жибао», как о том учреждении, над которым Ху Цяому, Дэн Лицюнь не могли установить свой контроль; после того, как они вынудили снять с поста Ху Цзивэя, а потом выкинули оттуда Ван Жошуя, они заменили Цинь Чуаня. Мне неизвестно, чувствовал ли Ху Яобан, что «эти двое вельмож из царства левых», начиная с того времени, как в партийной школе ЦК КПК было организовано обсуждение тезиса о практике как критерии истины, все время занимались тем, что можно назвать «чисткой».)

[Бросается в глаза характер продвижения Ху Яобана в аппарате ЦК КПК Сначала его поставили на место руководителя организационного отдела ЦК КПК, где он осуществлял реабилитацию пострадавших и репрессированных и благодаря этому его авторитет в стране значительно вырос.

Затем его передвинули на пост заведующего отделом пропаганды ЦК КПК. Там ситуация оказалась еще более сложной. С одной стороны, «старцы» не могли четко определить, чего они хотели тогда в идеологии, ибо было ясно, что сохранять поклонение Мао Цзэдуну и всему, что с ним связано, в новых условиях невозможно, но в то же время они не желали расставаться с Мао Цзэдуном. С другой стороны, они интуитивно чувствовали опасность в направлении мыслей Ху Яобана для привычного для них образа мыслей. Именно поэтому еще один «полустарец», наряду с Е Цзяньином, Ли Сяньнянь, и утверждал, что Ху Яобан лучше справлялся с задачами в орготделе, чем в отделе пропаганды ЦК КПК. — Ю.Г]

Ху Цяому — это человек, который «и одного дня не может прожить в покое, если над ним нет государя». (Похоже, что это обобщенная оценка этого человека.) Каждый день он посылал несколько записок, то и дело звонил по телефону, он был человеком тяжелым до крайности. Как только было объявлено о том, что Ху Цили стал секретарем постоянного комитета политбюро ЦК партии, Ху Цяому, оказавшись в такой ситуации, стал жаловаться. Дэн Сяопин также тяготился им. Однажды в 1983 г. Ху Цяому как-то вдруг прибежал и, рыдая и жалуясь, сказал: «Если ты (даже) не будешь генеральным секретарем, ты (все равно) сумеешь делать что-то иное; наша дружба будет вечной». Мне это тогда показалось очень странным; я просто не знал, в чем тут причина. После того как Ху Цяому все это выпалил, он перестал рыдать и засмеялся, заговорил совсем о другом. Раньше Ху Цяому говорил мне: «У тебя образования всего-навсего начальная школа. У тебя очень широкий взгляд на вещи; в дальнейшем давай мне свои работы для внесения поправок; я сумею их поправить, и они будут еще лучше». Статью к 90-летию Мао Цзэдуна я написал всего за неделю (и не давал ее для исправлений Ху Цяому); Ху Цяому сам ничего по этому случаю, однако, не написал. Ху Цяому также говорил, что Дэн Лицюнь не способен писать статьи. (Ху Яобан затем остановился на этом.) Когда на заседании секретариата обсуждали дело сына Ху Цяому, Дэн Лицюнь выступил первым и был согласен с тем, чтобы дело было решено по закону. (В 1984 г. Ху Инъинь был привлечен в Пекине властями к суду по делу о мошенничестве. Однако в связи с тем что речь шла о сыне Ху Цяому, вопрос обсуждался на заседании секретариата ЦК КПК, и было решено, что его следует арестовать и судить по закону. Впоследствии его приговорили к полутора годам тюремного заключения. Однако вскоре он был освобожден из тюрьмы под тем предлогом, что «нуждался в лечении за границей».)

[Здесь Ху Яобан раскрывал истинное лицо Ху Цяому и Дэн Лицюня: стремление приспособиться к «сильным мира сего»: и угодничество, и двоедушие, и неспособность находить общее даже в отношениях с единомышленниками. И это два главных идеолога «левого» направления в КПК после смерти Мао Цзэдуна.

Весьма характерным предстает и поведение Ху Цяому в тот момент, когда он узнал о повышении Ху Цили, которое на практике могло означать выдвижение его на роль преемника Ху Яобана. Ху Цяому фактически просил Ху Яобана защитить его в случае неблагоприятной для него ситуации. — Ю.Г.]

При осуществлении курса на реформы и открытость сохранение стабильности и сплоченности, конечно же, важно, однако высвобождение мышления, идеологическая раскованность, стремление к истине в основе на факты — тем более важно. Если существует правый уклон, нужно выступать против правого уклона, если существует левый уклон, нужно выступать против левого уклона. (Это предложил в свое время, в том же году Хуан Кэчэн.) Ху Цили в своем выступлении в провинции Шаньси говорил и об одном и о другом, (но) таким образом невозможно решить проблему. (Вслед за тем Ху Яобан заговорил о трех вещах, о трех делах, о трех важных принципах.) Если вопрос о генеральном секретаре ЦК партии решается не на основе принципа поисков истины в опоре на факты, то где же тут следование партийным правилам или нормам? Если так будет продолжаться преследование интеллигенции (то есть когда кто-нибудь скажет то, что не совпадет с известным мнением, с тем, что «наверху есть мнение», то это будет считаться «гвоздем в глазу», если будут действовать не на основе принципа поисков истины в опоре на факты, тогда людей будут произвольно исключать из партии, будет твориться произвол, следствием которого и будут исключения из рядов партии), тогда как можно добиться стабильности, сплоченности? Студенты всегда относительно продвинуты вперед или всегда идут относительно впереди, занимают относительно радикальные позиции; по отношению к студентам, к их шуму или к тому, что они поднимают шум, существует известный взгляд. Существует вопрос о взгляде на студенческие волнения и на то, каким должен быть курс при подходе к таким вопросам и при их разрешении. Эти три вещи, три важных принципа, по сути дела, не осуществлены, вопрос о необходимости их проведения в жизнь не закрыт. С точки зрения исторической ответственности или ответственности перед историей необходимо ставить эти вопросы, ставить вопрос о необходимости воплощения в жизнь этих трех принципов, необходимо подчеркивать установку на поиски истины в опоре на факты, это основа основ. Также необходимо твердо придерживаться следующего курса: расковывать мышление, высвобождать мышление, искать истину в опоре на факты, сплачиваться воедино для того или с той целью, чтобы смотреть в будущее. (Эти три вещи, эти три принципа, особенно последний из них, то есть необходимость сплочения исключительно в целях осуществления известного будущего, в целях устремленности в будущее, это прозрение, пророчество Ху Яобана; он был пророком.)

[Внутри высшего руководства КПК после смерти Мао Цзэдуна и устранения с политической арены «четверки» постоянно говорили о стабильности в стране, в обществе, в партии. Для Дэн Сяопина с течением времени стабильность даже оказалась превыше всего. Забота о сохранении стабильности, что, по сути дела, означало сохранение существующей политической системы, затмила даже продвижение вперед и необходимость решения важнейших проблем для населения страны. Выбор делался в пользу стабильности или сохранения существующей политической системы, когда вставал вопрос о продвижении вперед с известным нарушением стабильности.

Ху Яобан оказался препятствием для Дэн Сяопина и других именно и главным образом потому, что он по-иному смотрел на соотношение прогресса и стабильности. Ху Яобан предлагал расковывать мышление, высвобождать мышление, искать истину в опоре на факты, сплачиваться воедино с той целью, чтобы смотреть в будущее. Таким образом, Ху Яобан прежде всего говорил о необходимости расковать мышление, то есть освободиться от догм периода правления Мао Цзэдуна. Далее он полагал, что истину следовало искать, опираясь на факты. И в этом он был за отход от практики времен Мао Цзэдуна. Таким образом, на первый план у Ху Яобана выходила необходимость разрыва с маоцзэдуновским прошлым и постоянного поиска решения реальных проблем в опоре на исследование фактов или реальной действительности. Никакая «теория» или никакие «идеи» Мао Цзэдуна не должны были, согласно мысли Ху Яобана, мешать решать реально существующие проблемы. Нацеленность на решение этих проблем должна была стоять на первом месте. Что же касается сплоченности, а Ху Яобан предпочитал говорить не о стабильности, а о сплоченности, то она должна была выступать лишь в качестве средства, помогающего продвигаться вперед; сама сплоченность или сама стабильность хороша оказывалась лишь тогда, когда ее достигали с единственной целью продвижения вперед. Если стабильность не содействовала продвижению вперед, то в ней не было смысла. Более того, она оказывалась вредной. Стабильность или сплочение Ху Яобан видел лишь как условие продвижения вперед. Он был против застоя, топтания на месте, ссылок на необходимость сплочения или стабильности в целях обоснования отказа от обновления, от демократизации, от перемен и в сфере политики, и в области экономики. В этом было одно из главных, если не главное идейно-теоретическое и политическое расхождение между Ху Яобаном, с одной стороны, и Дэн Сяопином, с другой стороны.

Важно отметить, что Ху Цили «приглянулся» Дэн Сяопину и тот выдвинул его в качестве возможного будущего преемника Ху Яобана, очевидно учитывая позицию Ху Цили, который пытался говорить и о стабильности, и о стремлении к истине в опоре на факты. Дэн Сяопина это устраивало больше, чем позиция Ху Яобана, для которого приоритетом должна была пользоваться установка на поиск истины в опоре на факты, а вопрос о стабильности можно было считать относительно второстепенным. Иными словами, Ху Яобан считал необходимым основываться на реальном положении, решать реальные проблемы, а не заботиться в первую очередь о сохранении самого себя у власти в партии и в стране. В этом было коренное отличие Ху Яобана от Дэн Сяопина, — Ю.Г.]

За всю мою жизнь были два случая, когда дело касалось двух человек и когда я пошел на сделку с совестью. В первом случае речь шла о Су Цзине. После бунта в Нинду на протяжении длительного времени существовали сомнения, и только в 1942 г. он был принят в партию. Во время «культурной революции» меня восемь раз пытались вынудить дать показания относительно Су Цзиня. Но тогда я сказал лишь то, что у него были недостатки, связанные с пониманием проблем, со сферой идеологии. Во втором случае речь шла о Сян Нане. После 1959 г. его объявили или отнесли к числу оппортунистов. Во время проведения кампании за выживание, за принятие срочных мер в целях спасения в Яньани в главном политуправлении не выявили ни одного агента. В прошлом расследование по этому вопросу проводили неоднократно. Разыскали и привлекли несколько человек, которые были абсолютно чисты, у которых в прошлом не было никаких неясностей или проблем, вопросов к ним. Их начали допрашивать, выбивать из них показания. И тогда все они признались во всем, чего от них требовали. Когда председателю Мао Цзэдуну доложили о результатах, когда он ознакомился с докладом по этому делу, он высказался по этому вопросу и изложил свой взгляд на движение под лозунгом спасения или выживания (в то время Мао Цзэдун все еще прислушивался к тому, что ему внушали другие люди), и только тогда появился сформулированный в виде документа из девяти пунктов курс под общим лозунгом: никого не убивать, большую часть не хватать, не арестовывать. В свое время в Яньани у меня сложились очень хорошие отношения с Тао Чжу и Ван Хэшоу; нашу троицу тогда даже называли «трое братьев из Персикового сада». (В свое же время Ху Яобан в разговорах с Ван Хэшоу высказывал свои сокровенные мысли, а потом во время заседания с обсуждением образа жизни Ху Яобана в 1987 г. Ван Хэшоу выложил перед всеми все это, из-за чего Ху Яобан был очень расстроен и сильно переживал.)

[Ху Яобан казнил себя за два случая, когда он не помог невинным людям ходе политических кампаний внутри партии.

Он считал правильным курс на то, чтобы никого не убивать, большую часть не арестовывать. В «культурной революции» он видел нарушение Мао Цзэдуном этого, в свое время одобренного им самим, принципа.

Ху Яобан переживал, когда кто-либо из его друзей в корыстных целях выносил на публичное осуждение сокровенные разговоры в частном порядке.

Можно отметить, что на 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва были реабилитированы два самых высокопоставленных руководителя КПК, загубленных Мао Цзэдуном, доведенных им до смерти. Это были Пэн Дэхуай и Тао Чжу. Именно они были теми людьми, с которыми Ху Яобан либо подчеркивал свою близость, как в случае с Тао Чжу, либо близость с теми, кто входил в их круг, как в случае с Хуан Кэчэном, близким соратником Пэн Дэхуая. — Ю.Г.]

Нужно заново обдумать вопрос о том, что означает быть и оставаться человеком. В этом смысле я с большим уважением отношусь к Чжан Чжичжуну и преклоняюсь перед ним. В те времена, когда после великой революции и победы в войне сопротивления Японии дважды произошел раскол между Гоминьданом и КПК, Чжан Чжичжун дважды представлял Чан Кайши послания объемом в десять тысяч слов, то есть объемные документы, и выражал свое резкое несогласие с этими расколами. После событий 1949 г. он не критиковал Чан Кайши.

Пожалуй, во время «великого скачка» однажды он поднимался на трибуну над Воротами небесного спокойствия, то есть над воротами Тяньаньмэнь, и в лифте встретился с председателем Мао Цзэдуном. И тогда Чжан Чжичжун сказал Мао Цзэдуну: «Председатель, ты продвигаешься слишком быстрыми темпами, за тобой просто никак не поспеть». Надо бы создать телесериал о Чжан Чжичжуне.

[Примером для себя Ху Яобан считал человека, который всегда оставался на принципиальных позициях. В частности, он полагал достойным возражение Мао Цзэдуну относительно «великого скачка». — Ю.Г.]

Обстановка в целом очень сильно тревожит. Наблюдается падение нравов, люди деморализованы, цены только растут, экономика стала самым важным звеном (самой важной проблемой). Стиль партии не нормален, некоторые партийные работники делают совершенно недопустимые вещи, бесчинствуют, безобразничают, правды не говорят, не поддерживают единство народа, и тут самое важное — это говорить правду.

[Спустя год после того, как его сняли с поста руководителя ЦК партии, Ху Яобан оставался на своих принципиальных позициях и точно указывал на главные недостатки ситуации в партии и в стране. —Ю.Г.]

После того как я был снят с поста, Дэн Сяопин много раз приглашал меня играть в карты. 30 декабря я к нему ходил, и опять мы ни о чем не поговорили.

[Ху Яобан не отказывался от встреч с Дэн Сяопином. Однако он не напрашивался и ни о чем не просил. Дэн Сяопин, в свою очередь, не счел нужным обсудить с Ху Яобаном важнейшие политические проблемы; не поговорил он с Ху Яобаном и о том, как произошло отстранение Ху Яобана с руководящего поста. Это — важные штрихи к портрету Дэн Сяопина, которому не хватало смелости поговорить на равных с Ху Яобаном. — Ю.Г.]

(Затем Ху Яобан рассказал о своей жизни.) Мои родные места стали красным районом. В средней школе Люян я проучился лишь полгода в начальной школе. Я учился в одном классе с Ян Юном (его двоюродным братом). В пограничном районе провинций Хунань и Аньхой я редактировал газету для детей. Сам вырезал иероглифы и печатал с помощью восковых пластин. Когда началось физическое уничтожение «Союза АБ» или того, что именовалось «Антибольшевистской группировкой» или «Антибольшевистским союзом», то я попал под подозрение, насчет меня высказывались сомнения. Из центрального советского района прибыли представители. Фэн Вэньбинь взял меня с собой (то есть спас Ху Яобана). Как-то мне довелось услышать, как Гу Цзолинь (секретарь ЦК комсомола) в разговоре с Фэн Вэньбинем сказал, что не похож я на контрреволюционера. И тогда я был оставлен для работы в ЦК комсомола. В Яньани с самого начала я был секретарем ячейки в большой бригаде в Антияпонском университете. Однажды мне довелось выступать на собрании. Я говорил о необходимости улучшить работу, считал необходимым в этих целях идти в гущу масс, в самую глубинку. Это выступление похвалил председатель Мао Цзэдун. Он и выдвинул меня на пост генерального секретаря политотдела Антияпонского университета. Нашлись те, кто не был с этим согласен. В противовес этому мнению Мао Цзэдун тогда предложил повысить меня в должности, и я стал заместителем заведующего политотделом. В Антияпонском университете я занимался выпуском газеты; сам писал для нее статьи. Более того, я попросил написать статью председателя Мао Цзэдуна; в результате и появилась та самая известная статья под заголовком «Против либерализма». До 1955 г. у меня состоялись семь бесед с председателем Мао Цзэдуном. (Затем Ху Яобан изложил высказывания Мао Цзэдуна о некоторых людях; здесь это опущено.)

Когда я был в Цзянси, Жэнь Биши не был согласен с борьбой против контрреволюционеров; Чжу Дэ тоже не был с этим согласен. Мао Цзэдун высказывал много сомнений; из Яньани он написал десяток писем, все уговаривал Жэнь Биши. (Это история о том, как вычистили представителей того, что именовалось «левоуклонистской» линией.) Жэнь Биши умел осмысливать проблемы самостоятельно. Он не действовал вслепую. Он никогда не был согласен с формулировкой «линия Ван Мина».

[Возвращаясь мыслями к истории КПК, Ху Яобан всегда выделял тех, кто отстаивал свою правоту в спорах с Мао Цзэдуном.

Важным представляется и то, что Ху Яобан скептически относился к формулировке «линия Ван Мина». Это — еще одно подтверждение одновременно уважительного отношения к Мао Цзэдуну в прошлом и неприятия многих принципиальных сторон его политики.

Интересная деталь — входивший в группу маршала Пэн Дэхуая генерал Ян Юн был двоюродным братом Ху Яобана. — Ю.Г.]

Очень много решений по важным кадровым вопросам принимал Дэн Сяопин. Но все это по недоразумению свалили на мою голову. Например, перевод Ляо Чжигао из Фуцзяни, Ма Вэньжуя из Шэньси, Ху Цили из ЦК и т. д. Есть еще и несколько вопросов, которые возникали просто в процессе работы и которые на протяжении многих лет вызывали обиды. Например, вопрос о Хуан Хоцине в те три года, когда имели место трудности и когда я был направлен в Шэньян для того, чтобы разобраться в ситуации; разница тогда была в том, что не хватало всего 2 миллиардов цзиней зерна (1 миллион тонн), но он упрямо требовал 3 миллиарда цзиней. В то время я не согласился с этим. (На заседании комиссии советников ЦК КПК Хуан Хоцин высказывал очень много критических замечаний в адрес Ху Яобана, и выступал он также очень много.)

[Ху Яобан принимал много решений по кадровым вопросам, правда, часть из них были решениями Дэн Сяопина. Многие в партии были недовольны именно этими решениями.

Ху Яобан хранил лояльность Дэн Сяопину и никогда публично не отмежевывался от этих решений. Он принимал удар на себя, фактически защищая Дэн Сяопина.

Это еще одно подтверждение смелости Ху Яобана, а также еще один показатель политического поведения Дэн Сяопина, который прятался за спину Ху Яобана, а потом, интригуя, добился устранения последнего, видя в нем в тот период соперника в борьбе за высшую власть в партии и государстве. —Ю.Г.]

Продолжительная беседа с Ху Яобаном за десять дней до его смерти

В два часа дня 5 апреля 1989 г. пришла Юаньюань, вместе с которой мы отправились домой к Ху Яобану, где проговорили до половины десятого вечера.

В начале беседы Ху Яобан коснулся статьи опубликованной Ху Цяому накануне его поездки в США. (С 9 января по 20 февраля по приглашению центра исследований по Восточной Азии Гарвардского университета я, Ли Жуй, провел в США сорок дней в качестве ученого, находящегося там в поездке с научными целями. В США я встретился с Ян Чжунмэем, ученым, который жил в Японии. Он подарил мне изданную на китайском языке свою книгу «Биография Ху Яобана». По возвращении домой я передал эту книгу Ху Яобану через Юаньюань. Вскоре после того как я вернулся на родину, Ху Цяому готовился посетить США по приглашению Ли Чжэндао; он знал о том, что я тогда только что возвратился из США. 5 марта он специально попросил Чжэн Хоя посетить меня и поговорить со мной о моих впечатлениях о посещении Америки. Чжэн Хой на протяжении многих лет служил в качестве помощника у Ху Цяому. В то время он занимал пост заместителя заведующего отделом исследований истории партии ЦК КПК. Ему было известно о многолетней истории моих взаимоотношений с Ху Цяому, о том, что в личном плане между нами, как двумя людьми, не было ни симпатии, ни антипатий; особенно ясно это было, если принимать во внимание то, что Ху Цяому предложил, чтобы я написал «Лушань хойи шилу», то есть «Подлинные протоколы совещания в Лушане», и оказал в этом помощь. 4 апреля Ху Цяому был тронут, ознакомившись с моими пояснениями и соображениями к его статье «Почему Китай на протяжении двадцати лет был в положении, когда совершались ошибки левоуклонистского толка». [Непонимание тогда вызвало то, что он употребил термин «Китай», а не термин «КПК».] Создавалось впечатление, что Ху Цяому думал некоторым образом изменить сложившееся о нем представление. А вот действительно ли он изменился, это нужно было определить после внимательного ознакомления с его словами и делами.) Вслед за тем я рассказал Ху Яобану о своей поездке в США. При этом я упомянул, что не только очень многие студенты, обучавшиеся в США, но и ученые, изучавшие Китай, интересовались его положением. Мы довольно много говорили о положении в США и о моих взглядах. Например, говорили о том, что с точки зрения истории США в одно и то же время и не имеют никаких традиций, и имеют традиции; у них есть особенности, которые присущи им как стране иммигрантов; для них существует и проблема поочередного нахождения у власти двух политических партий; в США с уважением относятся к личной свободе человека и к вопросу о равноправии людей; мы говорили и о положении в сфере жизни общества и социальных гарантий; говорили о процессе социализации капитала, придания капиталу общественного характера; о политике в налоговой области; о проблеме черных и т. д. Будучи в Гарварде, я жил в доме у Эзры Вогеля, автора книги «Является ли Япония номером один?». Я встречался с Лю Биньянем, который жил там же. Лю Биньянь побывал с лекциями более чем в сорока университетах и был намерен издавать журнал. Я советовал ему лучше сохранять связи с Китаем. (Это издание потом так и не состоялось.) Я также высказал свое мнение об американской демократии. Я рассказывал о посещении многих музеев, о том, что видел памятник Марксу в полный рост, о том, что на Западе Маркса рассматривают как основоположника экономической школы.

После того как закончил свой рассказ, Ху Яобан остановился на десяти вопросах. Я тогда же сделал в своем дневнике следующую запись: «Говорил о десяти расхождениях; ключ — это так называемое желание «самого себя утвердить на месте первого руководителя»; бикфордов шнур или то, что привело к взрыву, это формулировки: «был согласен с тем, чтобы все ушли», а «сам хотел уйти только наполовину». (Тут имелся в виду диалог между двумя людьми.) Вот таким было мое тогдашнее впечатление. (Таковы ли были факты, оценку или ответ на этот вопрос даст история.)

[За десять дней до смерти, спустя два года после отстранения от поста генерального секретаря ЦК КПК, Ху Яобан продолжал размышлять о причинах того, за что его сняли. Он приходил к выводу о том, что его недруги считали, что он хотел стать «первым руководителем» и был согласен на уход Дэн Сяопина. Таким образом, Ху Яобан остался в убеждении, что единственной причиной его устранения была уверенность Дэн Сяопина в том, что Ху Яобан допускал его, Дэн Сяопина, уход с политической сцены. — Ю.Г.]

Первый вопрос. Вопрос о Хуа Гофэне. (В 1962 г. Ху Яобан на протяжении короткого времени находился на низовой работе в провинции Хунань, где выполнял обязанности первого секретаря сянтаньского окружного комитета КПК; таким образом, в его жизни был краткий период, когда у него было общее дело с Хуа Гофэном. В партийной школе ЦК КПК он также сотрудничал с Хуа Гофэном. Ху Яобан довольно хорошо знал этого человека. В свое время или тогда, когда в среде высшего руководства обсуждали вопрос о Хуа Гофэне, Дэн Сяопин полагал, что Хуа Гофэн был из тех, кто взлетел наверх на вертолете, на летательном аппарате с вертикальным взлетом, что Хуа Гофэн и родом был из бунтарей периода «культурной революции». Ху Яобан, со своей стороны, считал, что) Главная проблема Хуа Гофэна заключается в том, что он действовал, навязывая формулу «два абсолютно», или курс на «абсолютное повиновение» (то есть: «все, что отвечает идеям Мао Цзэдуна, мы энергично поддерживаем; всему тому, что соответствует идеям Мао Цзэдуна, мы оказываем полную поддержку. Это еще именовалось: «два во всем». — Ю.Г), а также вопрос о культе личности. Во всем этом Хуа Гофэн оказался под воздействием группы сюцаев, или псевдоученых мужей, борзописцев, которые группировались или кучковались возле Ван Дунсина. Решая вопрос о Хуа Гофэне, не нужно слишком торопиться и слишком нервничать. Тут нужно смотреть на вопрос несколько шире. Тут лучше сохранить его в составе политбюро ЦК партии, не нужно чернить его образ. К тому же тогда, когда разгромили «четверку», Хуа Гофэн и Ван Дунсин все-таки сыграли при этом важную роль. (Взгляд Ху Яобана получил общее одобрение. Ху Яобан произнес на эту тему очень длинную речь. Пэн Чжэнь в этом случае особенно хвалил его: «Это он очень хорошо сказал». Когда решали вопрос о Хуа Гофэне, проект решения представил Ху Цяому. Но этот проект прошел правку Ху Яобана, который сделал формулировки относительно мягче. После того как Хуа Гофэн был снят с поста, он и сам тоже так никогда и не высказывался слишком резко.)

[Здесь раскрывается подоплека событий, связанных с именем Хуа Гофэна. В последние годы жизни Мао Цзэдун выбрал именно Хуа Гофэна в качестве своего преемника. Мы уже говорили о том, что после смерти Мао Цзэдуна Хуа Гофэна называли «мудрым вождем»; в этом содержался и намек на преемственность, ибо Мао Цзэдун при жизни был «великим вождем», и в то же время намек на отличие одного вождя от другого. Здесь соблюдались традиции КПК при Мао Цзэдуне и его последователях: система вождя для всех первых руководителей партии, но для каждого свой титул.

Хуа Гофэн после смерти Мао Цзэдуна занимал все четыре важнейших руководящих поста: главнокомандующего всеми вооруженными силами, то есть председателя военного совета ЦК КПК; первого по рангу руководителя партии, председателя ЦК КПК; главы государства, председателя КНР; главы правительства, премьера Государственного совета КНР.

При этом Хуа Гофэн после ряда колебаний сумел встать на сторону старых руководителей и был на стороне маршала Е Цзяньина в момент ареста «четверки».

Через некоторое время стало очевидно, что Хуа Гофэна следовало заменить, однако по этому вопросу возникли разногласия.

Дэн Сяопин исходил прежде всего из того, что Хуа Гофэн «взлетел вверх как самолет с вертикальным взлетом» или «как вертолет». С точки зрения Дэн Сяопина, чиновник в руководящем аппарате партии должен был долгие годы продвигаться к вершинам власти. Дэн Сяопин не говорил при этом о политической платформе Хуа Гофэна.

Ху Яобан считал, что главное то, как тот или иной деятель относится к теоретическому и практическому или практическо-политическому наследию Мао Цзэдуна. Хуа Гофэн во всем полагался на оставленные Мао Цзэдуном указания, на его теоретическое наследие. Возможно, Хуа Гофэн и допускал, что на практике нужно действовать как-то иначе. Но в реальной жизни проявлялось только стремление Хуа Гофэна идти под знаменем Мао Цзэдуна. Именно с этим не был согласен Ху Яобан.

Вероятно, в этом и состояли принципиальные расхождения между Ху Яобаном и Дэн Сяопином, который считал, что интересам партии и государства, даже интересам страны и народа отвечало сохранение имени и портрета Мао Цзэдуна на главной площади Пекина. Критика некоторых сторон деятельности Мао Цзэду на представлялась Дэн Сяопину делом второстепенным.

Далее, Ху Яобан при решении вопросов о судьбе того или иного че ловека был очень осторожен.

Например, он предлагал не смещать Хуа Гофэна сразу и полностью; в пользу Хуа Гофэна, по мнению Ху Яобана, говорили два обстоятельства.

Во-первых, у него были заслуги в деле устранения с политической арены «четверки». Ху Яобан учитывал, что на практике Хуа Гофэн содействовал ликвидации значительной части «наследия» Мао Цзэдуна.

Во-вторых, следовало учитывать, что Хуа Гофэн оказался под воздействием некоторых сил, которые в гораздо большей степени, чем он сам, представляли собой опасность продолжения движения «курсом Мао Цзэдуна».

Важно подчеркнуть, что к таким силам Ху Яобан относил прежде всего Ван Дунсина. Ван Дунсин был при Мао Цзэдуне всесильным фактическим начальником его охраны и начальником канцелярии ЦК КПК, управления делами ЦК КПК. Практически это был орган, который распоряжался судьбами руководителей партии. Именно в ведении Ван Дунсина после смерти Кан Шэна находились подразделения, создававшие и разрабатывавшие «дела» руководителей КПК, которых репрессировали во время «культурной революции». С большим трудом Ху Яобану удалось добиться передачи этих «дел» в ведение организационного отдела ЦК КПК. Иными словами, столкнулись две позиции — Ху Яобана, ратовавшего за реабилитацию пострадавших во время «культурной революции», и Ван Дунсина, препятствовавшего полной и окончательной реабилитации пострадавших.

Хуа Гофэн попал под воздействие Ван Дунсина.

Мало того, при Ван Дунсине был и «мозговой центр», который снабжал Хуа Гофэна идеями. В частности, по рекомендации упомянутого мозгового центра, отражавшего точку зрения Ван Дунсина, Хуа Гофэн и предложил всей партии и всей стране после смерти Мао Цзэдуна во всем продолжать следовать его теории и практике.

Все это было важно, с точки зрения Ху Яобана. Он хотел, чтобы все это учитывалось и чтобы переход Хуа Гофэна на иные роли осуществлялся неуклонно, но плавно и постепенно. —Ю.Г]

Второй вопрос. Решение вопроса о «четверке». Все единодушно были согласны с тем, чтобы суд над ними был публичным. В самом начале кое-кто настаивал на том, чтобы приговорить Цзян Цин, Чжан Чуньцяо непременно к смертной казни, и приговор немедленно привести в исполнение. Маршал Е Цзяньин и я, а также Чжао Цзыян, выступили против этого. Маршал Сюй Сянцянь был решительно против этого. Чэнь Юнь сказал, что если я проголосую против, то это нужно зафиксировать в деле. Тогда те, кто настаивал на смертной казни, тоже согласились с общим мнением.

[Думается, что картину того, что происходило, можно представить себе следующим образом.

Когда высшие руководители партии решали вопрос о том, как поступить с «четверкой», позиции разошлись.

Кстати, судьба этих лиц и приговор им определялись не судом, а совещанием ряда тех, кто обладал реальной властью в КПК.

Ху Яобан, Чжао Цзыян и маршал Е Цзяньин высказались против смертной казни. Именно в этом вопросе проявились главные противоречия.

Чэнь Юнь, Дэн Сяопин выжидали и могли и не возражать против смертной казни.

Чэнь Юнь даже угрожал Ху Яобану и возлагал на него ответственность, подчеркивая, что для истории важно зафиксировать документально, что Ху Яобан был против смертной казни. — Ю.Г.]

Третий вопрос. Принятие решения о «тех, кого относили к трем категориям». Вопрос о том, как подходить к делу, мягко, снисходительно, проявляя снисхождение, или строго, сурово, дебатировался вплоть до проведения упорядочения партии в 1983 г. В некоторых провинциях противоречия были очень острыми. Например, в Шаньдуне, Гуанси, Цзянси, Хунани, во Внутренней Монголии и т. д. Ведь если бы вопрос не удалось решить должным образом, могли бы возникнуть волнения, беспорядки, смута. Я поставил заслон на пути тех, кто ратовал за чрезмерную резкость; я настаивал на том, чтобы подходить к решению вопроса хладнокровно, на трезвую голову; в особенности в тех случаях, когда речь шла о первых руководителях некоторых провинций, которые в истории имели заслуги; тут тем более требовалось проявлять осторожность и осмотрительность, и тут предпочтительнее было подходить к решению вопросов мягко и проявляя снисхождение. (Ху Яобан говорил о Лю Цзяньсюне, Лю Цзыхоу, Ли Сюефэне, Бай Жубине и о ситуации в случаях с другими людьми.) В высшем эшелоне имела место дискуссия и споры по вопросу о том, сохранять их или не сохранять. Однажды во время заседания комиссии по проверке партийной дисциплины ЦК КПК Чэнь Юнь сказал, что «культурная революция» возникла в особых исторических условиях. Я был совершенно согласен с этим. Я ухватился за эту мысль и стал всемерно развивать ее.

[Здесь проявился осторожный подход Ху Яобана к решению персональных вопросов, а также его способность быстро обращать в свою пользу высказывания того или иного «старца». — Ю.Г.]

Четвертый вопрос. Проблема очищения от «духовного загрязнения». Ху Цяому, Дэн Лицюнь все время выступали против Чжоу Яна, Ся Яня и Ба Цзиня, полагая, что эти трое и есть главари «либерализации», считая, что они обладали слишком большим влиянием. Я всегда сдерживал такой подход, полагая, что этих троих ни в коем случае нельзя подвергать упорядочению или репрессировать, с ними нельзя расправляться. (Общеизвестно как эти «двое вельмож из царства левых» расправлялись с Чжоу Яном и Ван Жошуем, используя вопрос о «расхождениях, отчуждении, диссимиляции, расподоблении». Впоследствии эти двое побудили Дэн Сяопина действовать, и тогда на 2-м пленуме ЦК КПК 12-го созыва и было положено начало трудностям, было начато восстание, то есть кампания за очищение от духовного загрязнения.) В свое время я критиковал Ван Чжаого, говоря, что ему не следовало бы выступать с речью: «Ты ведь не знаком даже с историей жизни Чжоу Яна; для чего же ты и с какой целью ты выступаешь с речью». А Ху Цяому еще и подготовил проект соответствующего документа. А потом этот документ был разослан на места по всей стране; при этом имелось намерение заставить всех и каждого пройти через заставу и выступить с покаяниями и самокритикой. Тогда я позвонил Ху Цяому и сказал ему: «Так поступать нельзя; кроме того, нужно вернуть назад уже разосланный документ». (Это также свидетельствует о том, что в характере Ху Яобана не было скрытности; он никогда не имел привычки использовать ошибки и недостатки людей; как говорится, «хвататься за косички»; он также не оставлял у себя и не хранил у себя такого рода документы.) В то время Дэн Лицюнь тоже развоевался и расшумелся; он вынудил «Жэньминь жибао» и агентство Синьхуа опубликовать и распространить статью под заголовком «Развернем борьбу против духовного загрязнения». Благодаря тому что я и Чжао Цзыян совместно поставили преграду на этом пути, сдержали это, и другие члены секретариата тоже не были с этим согласны. Все знали, что это движение за «очищение от загрязнения», то есть эта кампания типа «культурной революции» продолжалась всего 28 дней, а затем была остановлена. Чжао Цзыян сказал тогда на заседании в ВСНП, что ЦК несет за это ответственность. Однако Ху Цяому, Дэн Лицюнь, оба они всегда были не довольны таким поворотом дела. Они были злопамятны, у них это крепко засело в мозгу, и тогда впоследствии они начали осуществлять борьбу против буржуазной либерализации. Когда я был в Японии, японские корреспонденты намеренно поставили вопрос об «очищении от загрязнения», и тогда я ответил: «Японский милитаризм — вот самое большое духовное загрязнение».

Оба они (Ху Цяому и Дэн Лицюнь) всегда стремились спровоцировать споры и конфликты в кругах работников литературы и искусства. Например, вопрос о критике Бай Хуа, о статье в «Цзефанцзюнь бао»; к счастью, Ху Цяому тоже был не совсем согласен. В противном же случае мне этого тоже не удалось бы сдержать.

[Ху Яобан считал, что кампания борьбы против «духовного загрязнения», или «буржуазной либерализации», — это, по сути дела, «второе издание» «культурной революции», это — «восстание» против правильного курса в деятельности партии.

В этой борьбе Ху Яобан до конца своей жизни оставался на этой позиции. Дэн Сяопин встал на сторону приверженцев борьбы против «духовного загрязнения», то есть, по сути дела, сохранения идеологии и политической практики времен Мао Цзэдуна. Важно отметить, что по этому вопросу Ху Яобан и Чжао Цзыян практически занимали одинаковые позиции. —Ю.Г.]

Пятый вопрос. Проблемы внешней политики. До 1982 г. говорили о союзе с США и выступлении против СССР; маршал Сюй Сянцянь не был с этим согласен. Я два раза выступал с систематизированными речами; применительно к внешней политике выдвинул десять предложений, говорил о пяти принципах, о независимости, суверенитете, самостоятельности и т. д. Чжао Цзыян пришел ко мне и сказал, что я выступил слишком смело; мы осмелились напечатать это. Когда у нас был Енек из ГДР, мы попросили его передать устное послание в СССР. Мы (то есть Ху Яобан и Чжао Цзыян) оба выступали каждый отдельно; каждый из нас говорил свое; но дух того, что мы говорили, был единым. (Я также обсуждал с Ху Яобаном проблемы отношений с Восточной Европой, проблемы китайско-японских отношений. В апреле 1980 г. Берлингуэр (Италия) посетил КНР; тогда он имел беседу с Ху Яобаном.) Направление Советским Союзом своих войск в Афганистан— это агрессия против другой нации; за пять лет они свалились в трясину; от этого позора им не отмыться. Я согласен с постановкой вопроса итальянцами: война не является неизбежной. (Об этом он начал говорить довольно рано.) «Я как та крыса, которая сама себя нанизала на крюк весов, она сама себя взвешивает». В том же году до руководства дошло очень резкое высказывание: «Тебе нужно самому утвердить свой образ».

[Ху Яобан выступал против принятой при Мао Цзэдуне установки на союз с США и выступление против СССР. Такая установка сохранялась до 1982 г. Иначе говоря, тогда, когда Дэн Сяопин оказывал решающее воздействие на внешнюю политику, предложив вместе с США создать единый всемирный фронт борьбы против нашей страны и развязав военную авантюру против Вьетнама.

Важно отметить, что курс на нормализацию отношений с СССР был, начиная с 1982 г., общим курсом Ху Яобана и Чжао Цзыяна. Таким образом, можно говорить о том, что в высшем руководстве КПК и КНР за нормализацию отношений с СССР выступали Ху Яобан и Чжао Цзыян. Именно они больше кого бы то ни было ратовали за это и в конечном счете заставили все руководство пойти на это.

Важно отметить позицию Ху Яобана по вопросу о мировой войне. Именно он считал, что война не является неизбежной. Ху Яобан и в этом вопросе пересмотрел подход Мао Цзэдуна.

Ху Яобан занял отличную от Мао Цзэдуна позицию и по вопросу об отношениях с СССР и с США, и по вопросу о неизбежности войны. Именно Ху Яобану принадлежит мысль о политике мира и развития вместо политики подготовки на случай войны или подготовки к войне. Начиная с 1982 г. внешняя политика КНР — это в основе своей политика Ху Яобана, на которой, к сожалению, продолжает иной раз сказываться политика Мао Цзэдуна — Дэн Сяопина.

Таким образом, в вопросе о неизбежности войны и в вопросе о нормализации отношений с нашей страной Ху Яобан занимал разумные позиции. Прогресс в действиях китайской стороны в этих вопросах — это в значительной степени его инициатива и заслуга. Дэн Сяопин лишь вынужденно присоединился к такому общему решению руководства КПК. — Ю.Г]

Шестой вопрос. В январе 1983 г. Ху Яобан выдвинул 28 предложений в своей речи на совещании по идейно-политической работе среди рабочих и служащих. В 1980 г. Дэн Сяопин в своей пространной речи «Реформа системы руководства партией и государством» говорил о необходимости разделить партию и государство. (Но это так и не было сделано.) Эту формулу председатель Мао Цзэдун критиковал, он говорил: «Партия и государство в одно и то же время и отдельны и неразделимы». (Ху Яобан далее сказал) В своей речи я сказал, что необходимо четко разделить функции партии и государства, при этом вся партия должна разбираться в вопросах экономики. Мне нравятся такие слова: «Наше скрытое богатство — это наш народ». Эти 28 предложений прочли все члены секретариата. Ху Цяому в то время находился в Юньнани; он поправил несколько слов и прислал документ обратно, то есть согласился. Дэн Сяопин сказал, что документ очень хороший и не высказал несогласия или замечаний. Чжао Цзыян полагал, что в настоящее время не стоит торопиться и горячиться и затевать всесторонние реформы, осуществлять реформу политической структуры или системы, а следует доложить обо всем Дэн Сяопину. Ху Цяому впоследствии сказал еще, что он и не знал о существовании этого документа, что документ этот и не проходил через секретариат. При таких обстоятельствах оставалось только поговорить с Дэн Сяопином, рассказать ему, что документ прошел через секретариат, и только после этого он не стал сердиться. И вот тогда-то и было заключено соглашение: пока документ не рассылать. (Этот случай тоже связывали с обвинением Ху Яобана в том, что он «хочет создавать свой авторитет» как единственного первого по рангу руководителя.)

[Мао Цзэдун исходил из необходимости соединения партийного и государственного аппарата. Государственный механизм был для него неотъемлемой частью системы власти партии над страной. В случае необходимости, допускал Мао Цзэдун, государство должно было выглядеть как нечто отдельное от партии. Но и это следовало делать в интересах партии. А партия, как считал Мао Цзэдун, — «это я».

После смерти Мао Цзэдуна стало очевидно, что сохранять прежнюю политическую систему на необозримо длительное время не удастся. Следовательно, приходилось признать правоту мысли о необходимости отделения государства от партии. Дэн Сяопин даже выступил с этой идеей.

Однако на практике ничего не было сделано. Это — характерная черта стиля Дэн Сяопина. Он был способен иной раз говорить правильные вещи, но, когда дело доходило до их осуществления, мог откладывать все на неопределенное время.

После выступления Дэн Сяопина прошло три года. Ху Яобан выдвинул совершенно конкретные предложения, направленные на разделение функций партии и государства.

При этом речь шла об одновременном осуществлении политических и экономических реформ.

Чжао Цзыян хорошо разбирался в менталитете Дэн Сяопина и предлагал Ху Яобану не настаивать на одновременном проведении реформ и в политике, и в экономике.

При этом Чжао Цзыян исходил из того, что такого рода вопросы лучше сначала доложить Дэн Сяопину, а затем уже говорить о них внутри партии.

Действительно, впоследствии пришлось доказывать Дэн Сяопину, что это — не личная инициатива одного лишь Ху Яобана, а предложения, одобренные секретариатом ЦК КПК.

Только тогда Дэн Сяопин успокоился и не стал наказывать за такую инициативу.

Правда, это дорого обошлось Ху Яобану, так как его недоброжелатели представили все это Дэн Сяопину как очередную попытку Ху Яобана начать выступать в роли первого руководителя партии.

И в самом деле, Ху Яобан мог быть таким руководителем, и данная инициатива была шагом реального первого по праву и по достоинству руководителя партии. Именно это и не понравилось Дэн Сяопину. Но Ху Яобан не мог поступить иначе, ибо он исходил из необходимости одновременно осуществлять и политические, и экономические реформы; с точки зрения Ху Яобана, этого требовали интересы народа, страны, и это было так. И в этом случае Ху Яобан оказался впереди всех руководителей партии, включая и Дэн Сяопина.

Таким образом, Дэн Сяопин был вынужден еще в 1980 г., а может быть, в 1980 г. он только и мог выступать с предложением о разграничении функций партии и государства, а затем забыть об этом, а далее с подозрением отнестись к тому, кто выступил снова с этим предложением. В конечном счете все было положено под сукно, и на том Дэн Сяопин успокоился. Хотя в дальнейшем это явилось еще одним поводом для отстранения Ху Яобана.

К этому можно добавить, что при всей осторожности ЧжаоЦзыяна и при всей его ориентации на мнение Дэн Сяопина, когда пришла пора самому Чжао Цзыяну быть генеральным секретарем ЦК КПК, он, очевидно, понял, что без выдвижения такого рода предложений не обойтись. В итоге Чжао Цзыян сделал решительные шаги по пути к демократизации и поплатился за это своим постом. А Дэн Сяопин санкционировал не только отстранение Чжао Цзыяна от должности генерального секретаря ЦК КПК, но и применение вооруженных сил против невооруженных демонстрантов на площади Тяньаньмэнь в Пекине в июне 1989 л — Ю.Г.]

В 1984 г. был созван 3-й пленум ЦК КПК 12-го созыва. Сначала определенной темы для обсуждения на пленуме не было. Впоследствии пришла мысль о двух темах: или все-таки обменяться мнениями о реформах, или о докладе о задачах на год, поставить семь-восемь вопросов. Дэн Сяопин считал, что существуют трудности, связанные с программой реформ; поэтому он считал необходимым говорить о первом из упомянутых мной вопросов. И это именно и был поворот на сто восемьдесят градусов. Одновременно я заручился поддержкой Чжао Цзыяна и внес 12 предложений, подробно высказался по этим темам, и о программе я тоже поговорил с Чжао Цзыяном. По сути дела, я хотел поговорить о некоторых теоретических вопросах. Тут предстояло объединить второе, третье, четвертое предложения. На темы теории тоже ведь нельзя говорить слишком много. Я никогда не был согласен с утверждением о том, что «осмысливать ситуацию и делать выводы следует, исходя из состояния цен на товары»; иными словами, что «теория должна быть следствием состояния цен на товары». Чжао Цзыян выдвинул тезис: «Цены на товары — это ключ к реформам». В результате неоднократного обсуждения вопросов мы изменили эту установку на следующее положение: «Цены на товары — это ключ к успеху или к поражению реформ». С этим докладом все были согласны. В устах всех это стало «политэкономией социализма» в ее китайском издании или китайским изданием «политэкономии социализма». (Ху Яобан всегда, с начала и до конца, со всей решительностью поддерживал выступление Дэн Сяопина в 1980 г. Речь в нем шла о том, чтобы осуществлять всесторонние реформы, реформы и экономического, и политического характера; при этом имелось в виду, что следовало продвигаться одновременно и в том и в другом направлении. Проблема возникла тут именно из-за того, что по этому коренному, или основному, или главному, вопросу существовали противоречия между «двумя старцами». Одновременно и «двое вельмож из царства левых» фактически вцепились в старые шаблоны, насмерть стояли за отжившие догмы. Например, они полагали, что если кто-то нанял семь наемных работников, то это уже и называется осуществлением капитализма. Они считали, что главное состоит в том, чтобы пропагандировать идеалы коммунизма и тому подобное. Они вовсе не были согласны с курсом на реформы и открытость. Они постоянно и всегда были готовы при каждом представлявшемся им удобном случае или возможности, как говорится, поднимать ветер и гнать волну. Они также выискивали все щели в отношениях между «двумя старцами», искали лазейки и пользовались ими для того, чтобы давать или вбрасывать ложные сведения о ситуации и благодаря этому добиваться успеха в своих интересах. Вот вследствие этого и появилось «движение за очищение от духовного загрязнения», развернулась в широких масштабах критика «буржуазной либерализации». Все такого рода факты, или явления, или реалии, из недавней истории, из того прошлого, которое только-только ушло, можно сказать, оказались незавершенной историей, то есть тем, что еще не кончилось; вред «левизны», которая имела глубокие и прочные корни, опять давал рецидивы. Время при этом как бы возвращалось вспять; выяснялось или оказывалось, что люди все еще не выработали единого отношения к этому, единого понимания всего этого, а потому в отношении всех этих явлений, всех этих реальных дел, всего того, что еще не пришло к своему концу, с чем еще не покончили, нужно было, требовалось полностью и окончательно выяснить все до самого конца. Надо было обобщить опыт и вынести уроки, дабы избежать повторения с тяжелыми последствиями, повторения старых ошибок, попадания в ситуацию, когда опыт прошлого не пошел впрок. Именно в этом и состояли причины, по которым я, присутствуя с правом совещательного голоса на XV съезде партии, представил текст своего выступления в письменном виде под заголовком «Мои чувства, размышления и мое мнение относительно необходимости поставить заслон на пути «левизны» и защититься от «левизны».)

[Важным представляется тезис о том, что между Чэнь Юнем и Дэн Сяопином существовали разногласия по вопросу о соотношении политических и экономических реформ. Чэнь Юнь полагал, что возможны исключительно экономические реформы, и был решительно против всяких политических реформ. Дэн Сяопин допускал, по крайней мере, рассуждения об одновременном проведении политических и экономических реформ. В этой обстановке и приходилось действовать Ху Яобану, не говоря уже о позиции и обструкции со стороны «двух вельмож левого крыла», Дэн Лицюня и Ху Цяому.

В то же время примечательным представляется описание того, как пришли к согласию по вопросу о соотношении цен на товары и успехе или поражении реформ Ху Яобан и Чжао Цзыян. Оба они, будучи единомышленниками и представителями прогрессивного реформаторско-демократического крыла в партии, в конечном счете сошлись в том, что реформы обязательны, но при этом следует следить за тем, как складываются цены на товары, ибо это может и принести успех реформам, а может обречь их на поражение. — Ю.Г.]

Седьмой вопрос. Проблемы в работе в сфере экономики. На меня надели колпак с надписью на нем: «Он выступал за высокие потребительские расходы». Я против высоких потребительских расходов, против роста потребительских расходов, против их повышения. Я выступаю за то, чтобы соответствующим образом, то есть в разумных пределах, стимулировать потребление и содействовать, таким образом, развитию и росту производства, стимулировать его. Маркс говорил или рассуждал на тему о диалектических взаимосвязях между производством и потреблением, говорил о том, что между ними существует известная общность, единство. (После дискуссии по вопросу о тезисе «практика — критерий истины» Ху Яобан выступал в поддержку развертывания обсуждения такой темы: «Цель производства при социализме»; однако Ху Цяому насильственно сдержал осуществление этого предложения.) Я всегда подчеркивал значение сельского хозяйства, капитального строительства, природных ресурсов; говорил или считал, что необходимо развивать третью сферу производства, привлекать в страну иностранный капитал и технологию; одновременно, по-моему, нужно сдерживать или ограничивать ввоз в страну товаров, относящихся к сфере высокого потребления, дорогостоящих товаров. Кое-кто, однако, считал, что с помощью импорта товаров с высокой потребительской стоимостью, товаров высшего сорта можно изымать деньги из обращения, обеспечивать обратный приток денег, возвращать деньги; вместо одного юаня получать восемь юаней. Существовал и вопрос о первых десяти годах и о вторых десяти годах, о первом и втором десятилетиях; для первого десятилетия было решено иметь определенные темпы. 6 августа 1980 г. в беседе, состоявшейся в Учане, Дэн Сяопин поставил вопрос об удвоении ВВП, о необходимых в этих целях годичных темпах, и только лишь я один ответил, что тут необходимы темпы в 7,2 % в год. В то время Чэнь Юнь определил их в 4 % в год. Дэн Сяопин тоже согласился с тем, что именно таким путем и можно будет удвоить ВВП. Я говорил, что все мы самое большее сможем действовать, работать еще 10 лет. (Ху Яобан много раз говорил, что он готовится уйти в 1987 г.) И мы не должны оставлять такие тяжелые заботы следующему поколению. В этой связи Дэн Сяопин спросил меня: «Ты так полагаешь? Ты полагаешь, что нельзя оставлять эти заботы Ху Цили?» Но ведь если бы в 1981–1982 гг. пришлось приостановить работу, если бы тогда подул слишком студеный ветер, тогда им пришлось бы нести за это ответственность. В конце 1980 г. на рабочем совещании ЦК КПК использовали высказывание некоего молодого человека по имени Вэн Юней: «Сдерживать потребности, стабилизировать цены; поступиться развитием, добиться стабильности; замедлить реформы, сосредоточиться на урегулировании; больше концентрировать, меньше рассредоточивать» (и это было напечатано и распространено в качестве материала исследовательским отделом секретариата ЦК партии под председательством Дэн Лицюня); причем эти установки предлагалось взять в качестве программы в сфере экономики, и это получило согласие Чэнь Юня. (Вот это как раз и явилось проявлением требования осуществить меры по сокращению и сворачиванию, подавить явление «перегрева экономики», которое имело место в том году; в противном случае оказывалось невозможным восполнить дефицит бюджета, а это могло вызвать экономический кризис.) Я из-за этого рассердился, а это привело к тому, что Чэнь Юнь оказался очень недоволен. (В 1982 г. положение в экономике всей страны выглядело прекрасным; стоимость валовой продукции сельского хозяйства выросла на 11,2 %; стоимость валовой продукции промышленности выросла на 7,7 %.) На известном совещании 1983 г. (имеется в виду рабочее совещание ЦК КПК, которое инициировал Ху Цяому, но проведение которого предотвратил Дэн Сяопин) первоначально, по сути дела, планировалось «поменять лошадей», и это Дэн Сяопин защитил меня. Я никогда не соглашался с всеобщим или крупномасштабным урегулированием цен; не был согласен с предложением выдвинуть установку на так называемые «разумные цены»; я полагал, что в ситуации, когда нет материалов, которые бы с исчерпывающей убедительностью доказывали, что цены неизбежно будут скакать, то повышаться, то понижаться, этого делать не нужно. Когда в 1986 г. проходило обсуждение доклада о пятилетием плане, Ху Цяому, Дэн Лицюнь, оба были не согласны с формулировкой относительно «социалистической товарной экономики». (Насколько мне известно, имело место и еще одно невообразимое событие: когда в 1986 г. Ху Яобан находился в поездке в Хунани, к нему внезапно приехал Дэн Лицюнь с предложением совместно выступить против Чжао Цзыяна, которое Ху Яобан решительно отверг.)

[Позиции Ху Яобина по экономическим вопросам отнюдь не были дилетантскими. При этом он учитывал мнение Дэн Сяопина и не допускал появления «слабых мест», не давал Дэн Лицюню и Ху Цяому возможности «прицепиться» к нему, не делал промахов в экономической политике.

Чэнь Юнь еще в 1983 г. хотел заменить Ху Яобана на посту генерального секретаря ЦК КПК. Ху Яобану удалось тогда занять такую позицию, что за него вступился Дэн Сяопин; ему также удалось еще три года удержаться на посту генерального секретаря ЦК КПК.

В 1986 г. Ху Яобан смог утвердить тезис о «социалистической товарной экономике», несмотря на сопротивление Дэн Лицюня и Ху Цяому. Иными словами, Ху Яобан сумел за годы своего руководства продвинуть дело экономических реформ, и основные достижения в этой области неотделимы от политики и действий Ху Яобана. Именно он был в 1980-х гг. лидером экономических реформ в КНР. Важно отметить, что в 1986 г. Дэн Лицюнь предложил Ху Яобану совместно выступить против Чжао Цзыяна. Вероятно, Дэн Лицюнь рассчитывал на то, что Ху Яобан находится в слишком большой зависимости от мнения Дэн Сяопина относительно высоких показателей и способен согласиться на отстранение Чжао Цзыяна с поста главы правительства. Однако Ху Яобан прекрасно понимал, что они с Чжао Цзыяном единомышленники, и не согласился на предложение Дэн Лицюня. — Ю.Г.]

Восьмой вопрос. Вопрос о строительстве духовной цивилизации. Сначала я не был согласен с такой постановкой вопроса. За это несут ответственность везде — и наверху и внизу. Вообще говоря, усиливать идейно-политическую работу— это старая и известная постановка вопроса. При этом имеется в виду, что такой курс осуществляется сверху по отношению к низам. Кампанию под лозунгом «Очистимся от духовного загрязнения» осуществляли всего только 28 дней; в секретариате все были с этим не согласны. Оказалось невозможным не остановить ее. (Об этом вопросе он лишь упомянул вскользь. А далее перешел к самому важному вопросу.)

[Важно подчеркнуть то, что Ху Яобан был в принципе против лозунга о строительстве духовной цивилизации. Он видел в нем перелицованные призывы к борьбе против «буржуазного либерализма» и против «духовного загрязнения». Ху Яобан считал неверным весь подход к идейно-политической работе партии как к нескончаемой цепи политических движений и кампаний. Он гордился тем, что ему, с помощью единомышленников, удалось остановить в свое время массовую кампанию под лозунгом «Очистимся от духовного загрязнения». — Ю.Г.]

Девятый вопрос. Вопрос о «буржуазной либерализации». На 6-м пленуме ЦК КПК Лу Динъи в своем выступлении настаивал на том, чтобы снять эту формулировку — «буржуазная либерализация». В связи именно с этим и подняли тоща большой шум. (Это и есть тот самый самый главный вопрос, тот самый корень зла, из-за которого в конечном счете дело и пришло, это и привело к снятию Ху Яобана. В беседе он сказал всего одну эту фразу. И не стал развивать свою мысль. Вероятно, что он исходил из того, что он знал, что такие люди, как мы, были с начала и до конца полностью в курсе дела, нам все это было совершенно ясно; вероятно, также, что он не хотел много говорить на эту тему, так как она была для него слишком болезненна, слишком сильно затрагивала его чувства.)

Десятый вопрос. Вопрос о политике и законе. Я выступаю за то, чтобы здесь была внесена ясность, причем начиная с теории. А именно: следует осуществлять управление на основе закона, или что должен править закон. На основе закона управлять государством. Не нужно опять поступать точно так же, как это делал старик Мао, то есть подчеркивать установку о том, что нужна диктатура, настаивать на диктатуре. На основании законов надо наносить удары по уголовным преступникам. Я не согласен с разного рода предложениями о том, чтобы «осуществить несколько (каких-то) крупных сражений»; не нужно опять затевать и создавать новые фальшивые и ошибочные несправедливые дела. Пэн Чжэнь мне говорил: ты то говоришь о «четырех принципах», то не упоминаешь о них. Студенты, обучающиеся за границей, говорили, что если опять осуществлять «четыре принципа», то пути обратно или выхода назад к нынешней ситуации из этого состояния не будет, окажется невозможным вернуться оттуда. Дэн Сяопин несколько раз говорил, что в выступлении против правых не было ошибки, что, выступая против них, не совершили ошибки, просто всего лишь слишком сильно расширили сферу выступления, его масштабы и рамки. У меня головная боль, тягостные раздумья, но не о своем персональном деле. Не о себе лично. А о том, что история несправедлива, что истории дается несправедливая оценка.

[Ху Яобана беспокоил вопрос о соотношении закона и диктатуры. В этом он видел одно из главных своих расхождений с Мао Цзэдуном, который ратовал за диктатуру и для которого не существовало никаких законов.

Ху Яобан намекал на то, что его взгляды и взгляды Пэн Чжэня были близки; Пэн Чжэнь разделял его мысль о том, что в стране должен править закон и только закон.

Одновременно Ху Яобан поддерживал студентов, которые требовали демократии и царства закона, понимали, что возвращение к «четырем принципам», о которых говорили Дэн Сяопин, Дэн Лицюнь, Ху Цяому, не только лишит Китай возможности продвигаться к демократии, но даже способности вернуться из царства «четырех принципов» к тому состоянию, в котором он находился при руководстве Ху Яобана.

Ху Яобан прекрасно видел, что в этом вопросе Дэн Сяопин совершает принципиальную ошибку, полагая, что в свое время в ходе «борьбы против правых», в борьбе против инакомыслящих в 1950-х гг., даже не совершили ошибку, а лишь сильно расширили рамки выступления. Таким образом, Дэн Сяопин был с Мао Цзэдуном, когда речь шла о диктатуре, при защите того, что им обоим представлялось интересами партии, а практически было интересами созданной ими политической системы.

Наконец, Ху Яобан переживал из-за того, что в КНР так и не удавалось верно оценить результаты и последствия правления Мао Цзэдуна. — Ю.Г.]

(В самом конце Ху Яобан говорил о себе, о своих делах.) (Он имел в виду то, что делалось на протяжении семи-восьми лет с того момента, когда начали проводить политику реформ и открытости, причем под его, Ху Яобана, руководством.) Необходимо возвратить истории ее подлинный облик, вернуть подлинный облик истории. Надеюсь, что будут сделаны новые выводы, отвечающие фактам и подлинному лику, ситуации. Если же этого нет, то я не могу насиловать себя и просить об этом, не могу насильно заставить сделать это. Я отправлюсь на свидание с Марксом или повидать Маркса и сделаю это спокойно, со спокойной душой. Я уже больше ничего не могу сделать. Конечно, после смерти уже ни о чем не узнаешь. (Ху Яобан также говорил о следующем.) В свое время представил самокритику, я сделал это, исходя из заботы о ситуации в целом, то есть для того, чтобы спасти и защитить целую группу или целый слой кадровых работников. (А также для того, чтобы защитить своих родных, свою семью. Об этом он говорил в беседах с другими людьми.)

(В самом конце он говорил о следующем.) Снова выйти на сцену и вернуться к работе для меня уже невозможно. Я уже стар. Ну поработал бы я еще два-три года, что за это время можно сделать? Старый человек в политике уже не имеет возможности что-то сделать, уже бессилен. Надеюсь, что будет новое решение, что ЦК партии примет официальную или правильную, отвечающую истине, фактам формулировку.

Я попросил Юаньюань во время этой беседы записывать ее главное содержание. Когда же Ху Яобан в такой официальной форме излагал свое мнение об этих «десяти расхождениях» или «десяти разногласиях», я тоже зафиксировал их в своей записной книжке. Впоследствии мы привели в порядок стенограмму, сделанную Юаньюань. Я дважды сверил свои записи с заметками Юаньюань. Конечно, я не могу гарантировать абсолютную точность или безошибочность того, что изложено выше, и слов Ху Яобана. Вполне естественно, что я несу ответственность за все, что в этих записках не соответствует тому первоначальному смыслу, который вкладывал в свои слова Ху Яобан.

Заключение

Что же касается оценки, данной Ху Яобану, то траурная речь, которую произнес Чжао Цзыян 20 апреля 1989 г. от имени ЦК КПК на траурном митинге, посвященном кончине Ху Яобана, речь, которая была обсуждена с участием Дэн Сяопина и ответственных товарищей из ЦК партии, представляется все-таки довольно справедливой или относительно справедливой. Однако из-за того, что в январе 1987 г. на «совещании по вопросу об образе жизни» прозвучали и были навязаны ему оценки, которые не соответствовали фактам, а также из-за того, какими методами его вынудили уйти с поста, широкие массы членов партии и населения страны, то есть люди и внутри партии и вне ее, были возмущены, и их возмущение не было должным образом успокоено; все это и привело к тому, что после того, как в апреле 1989 г. он попрощался с жизнью, это событие вызвало политическую бурю. Сделать полностью и целиком справедливые и соответствующие фактам общие выводы относительно деятельности или деяний Ху Яобана в период осуществления политики реформ и открытости и пребывания его на посту генерального секретаря ЦК КПК — это вопрос, который касается не только его лично, не только его одного, но это и вопрос о том образе нашей партии, который существует в глазах и представлениях у людей и в нашей стране, и за рубежом. Необходимо осознать, что без правильного и точного знания прошлого, без понимания прошлого невозможно должным образом осмыслить и настоящее, и сегодняшний, и завтрашний день.

[Ли Жуй полагал, что в КПК до сих пор не дали верной оценки того, как поступили с Ху Яобаном, а также его деятельности, а без этого действительно невозможно осуществлять правильный курс. — Ю.Г.]

После того как Ху Яобан сошел со сцены в 1987 г., на XIII съезде партии несколько раз состоялось голосование по выборам; и тогда проявились представления людей о справедливости, об истине и лжи. Когда на этом съезде избирали членов ЦК партии, то за Ху Яобана было подано более 1800 голосов; для избрания членом ЦК партии ему не хватило всего лишь нескольких десятков голосов. Впоследствии, на 1-м пленуме ЦК КПК, избирали членов политбюро ЦК партии. В ЦК партии тогда в общей сложности было 173 человека. А Ху Яобан получил 166 голосов. В дальнейшем стало известно, что среди семи голосов, не поданных за него, был и его голос.

И именно во время этих выборов ЦК КПК Дэн Лицюнь не попал в число членов ЦК партии. Говорили, что с той целью, чтобы проявить о нем заботу, после того, что случилось и в нарушение процедуры, его в порядке исключения включили в список кандидатов в члены комиссии советников ЦК партии (это было перед голосованием по этому вопросу). И он получил наименьшее число голосов. Вслед за тем проходили выборы в состав членов постоянного комитета комиссии советников ЦК КПК. Тогда наверху, в руководстве, имелась также мысль о том, чтобы позволить ему стать членом постоянного комитета этой комиссии (дело дошло даже до того, что перед выборами, когда готовились делать групповую фотографию тех, в ком видели будущих членов постоянного комитета, то Дэн Лицюня даже поместили в первый ряд). Во время самих выборов обстановка была чрезвычайно напряженной. (Я сам тогда был свидетелем этого.) В голосовании участвовали 187 человек. В результате Дэн Лицюнь набрал всего только 85 голосов. Он не набрал даже круглого числа голосов. И он снова проиграл, не был избран. А Ху Цяому получил только 135 голосов. Он оказался одним из тех двух человек, которые получили наименьшее число голосов. После окончания выборов вновь избранные члены постоянного комитета были сфотографированы на память группой. Тут пришлось убрать место, которое предназначалось для Дэн Лицюня. Последним пришел на фотографирование Ху Цяому. Он был смертельно бледен. И ни один человек не поздоровался с ним. Еще раньше, в июне — июле мне довелось слышать, что Ван Чжэнь развил самую бурную деятельность, стараясь добиться избрания Дэн Лицюня генеральным секретарем. Потом кто-то написал письмо Дэн Сяопину и вскрыл в письме этот факт, а также раскрыл целый ряд неблаговидных поступков Дэн Лицюня. Дэн Сяопин наложил на этом письме резолюцию: лишить его всякой работы.

Когда был созван XV съезд партии, я участвовал в нем с совещательным голосом. Тогда я представил свое выступление в письменном виде объемом около десяти тысяч иероглифов под заголовком: «Ощущения и размышления, а также критические соображения относительно предотвращения «левизны». В этом своем выступлении я писал, что «необходимо начать обобщать опыт и уроки этих двадцати лет (1978–1998 гг.)»; необходимо точно так же, как это было сделано в случае с появлением предыдущих «решений по истории партии», создать третье по счету «решение по истории» партии; «вопрос в том, произойдет ли это стихийно или все-таки под организованным руководством; окажется ли этот документ материалом для сведения и для обсуждения во внутрипартийном порядке или все-таки будет позволено органам печати, средствам массовой информации развернуть его обсуждение? По сути дела, очень много дискуссий проходит вне установленных рамок; немало издается и книг, и журналов. Когда речь идет об изучении истории, нельзя создавать запретные зоны… Ведь только представьте себе, что было бы, если бы не появилось второе «решение по вопросам истории партии»; разве в этом случае мы смогли бы так пройти эти 20 лет, как прошли их в действительности? Как бы там ни было, а никак нельзя считать, что на протяжении этих последних 20 лет не было искривлений и зигзагов, не было трудностей, не было помех». В этом своем выступлении я также поставил семь вопросов, от которых никуда не уйти. В том числе пятым вопросом именно и назвал «вопрос о смещении с поста Ху Яобана в 1987 г.».

За истекшие многие годы о Ху Яобане издано крайне мало книг. Недавно в Сянгане издали книгу «Хуайнянь Яобан» («Воспоминания о Ху Яобане»). Это двухтомник. Он составлен из 52 статей общим объемом около 600 тысяч иероглифов. Авторы, а их 60 человек, это соратники Ху Яобана на разных этапах его деятельности, его коллеги и подчиненные. Эти статьи посвящены Ху Яобану как человеку; в них содержатся и материалы по истории партии; эта моя статья, конечно же, тоже может быть включена в число этих материалов. [1]

Так заканчивает Ли Жуй свои воспоминания о Ху Яобане.