Смерть Мао Цзэдуна

Мао Цзэдун и последствия его правления в континентальном Китае

Это произошло, видимо, случайно, хотя во всякой исторической случайности отражается историческая необходимость и закономерность, а иной раз и историческое исключение, зигзаг, но весь XX век можно разделить на четыре четверти, в каждой из которых для китайцев, для Китая, для внешнего мира был один «герой». Один человек, персонифицировавший в себе Китай, возглавлявший Китай, сумевший встать во главе большинства китайцев или подчинивший себе большинство китайцев.

В первой четверти XX века это был первый президент Китайской Республики доктор Сунь Ятсен.

Во второй четверти прошлого столетия это был лидер, осуществивший объединение прежде раздробленной страны и возглавлявший ее в годы Второй мировой войны, и, в частности, в войне с Японией, то есть генералиссимус Чан Кайши.

В третьей четверти того же столетия это был «великий вождь и учитель, великий кормчий» Мао Цзэдун, стоявший во главе руководимого КПК вновь образованного государства— председатель Китайской Народной Республики и руководитель правившей в ней Коммунистической партии Китая.

В последней четверти прошлого века это был «теневой властитель и распорядитель» в КПК и в КНР Дэн Сяопин.

Мао Цзэдун был родом из крестьян одной из древних собственно китайских земель, из красноземной провинции Хунань. Но на земле он не работал с детства. Жажда власти и стремление играть свою роль в политике увлекли его с ранних лет. Он примкнул к наиболее решительно настроенным людям, к тем, кто создавал КПК. При этом теория, которой все они, во всяком случае на словах, руководствовались, марксизм-ленинизм, виделась Мао Цзэдуну как одно из средств достижения своих целей.

Мао Цзэдун изначально и до конца своей жизни, то есть всегда, делал ставку на силу, на силовые методы управления людьми, партией, страной. Не случайно он говорил, что «марксизм-ленинизм» был «принесен» или «донесен» до Китая не чем-нибудь иным, а «орудийными залпами» крейсера «Аврора». Он подчеркивал, что винтовка — вот то, из дула чего «рождается власть».

В первой четверти XX века Китай избавился от монархии, была создана республика. Это произошло в 1911–1912 гг. Мао Цзэдун, хотя в год антимонархической революции ему было уже 18–19 лет, не был в числе ее активных и заметных участников. Это объяснялось тем, что в то время он еще не выбился в те слои общества, которые вершили события. Он был среди массы людей, сочувствовавших революции.

Итак, с 1912 г. в Китае существует республиканский строй. Вернее сказать, не стало императора из династии Цин, попытки реставрации монархии проваливались, существовала политическая партия, готовившая антимонархическую революцию. Это была организация со своей историей, насчитывавшей уже не одно десятилетие и действовавшая как в подполье, так и из эмиграции, из Японии. Основы ее закладывались Сунь Ятсеном и другими деятелями в конце XIX века, примерно в те годы, когда Мао Цзэдун только появился на свет.

Сунь Ятсен был поистине отцом-основателем и этой партии, и республики. Ему принадлежало авторство и самого наименования государства — по-китайски «Чжунхуа Минь Го», а по-русски «Китайская Республика или Республика Китая», а еще точнее «Народное Государство (нации) Чжунхуа». Ему же принадлежат слова гимна этой республики. Он же был основателем партии, которую у нас в стране обычно называют Гоминьданом. Для краткости и учитывая сложившиеся привычки, мы тоже будем по большей части пользоваться этим термином. Однако если попытаться с позиций сегодняшнего дня, отказавшись от всякого отрицательного смысла или оттенка, который десятилетиями придавался термину «гоминьдановский» при власти КПСС — СССР, понять, какое содержание вкладывалось Сунь Ятсеном в название своей партии, то оказывается, что оно составлено из трех значащих слогов: «го», «минь» и «дан». «Дан» — это «партия», «союз одних лиц противу других, у коих иные побуждения»; «го» — это «государство», а «минь» включает в себя по крайней мере два значения: «народ» и «нация».

Итак, Гоминьдан — это Партия государства и нации (народа, живущего в данной стране). Очевидно, что эту партию можно было бы называть и следующим образом: Гоминьдан Китая, тем более что полностью официальное ее название звучит как Чжунго Гоминьдан, где «чжунго» — это Китай или Серединное государство, Государство нации Чжунхуа.

У этой партии были свои сильные и слабые стороны. Но при всех ее недостатках за ней не только заслуга решительной борьбы против монархии в стране, причем, нужно заметить, против «маньчжурско-цинской монархии», иначе говоря, против не китайской, не ханьской, а своеобразной «инонациональной» монархии. За ней также заслуга и способность объединить, по крайней мере номинально, пусть и за полтора десятка лет, Китай в единое государство после фактического распада его с крахом монархии на несколько обособленных вотчин, отдельных, фактически самостоятельных и независимых одна от другой составных частей Китая, каждая из которых находилась под властью того или иного генерала, военачальника, властителя «своей» части Китая.

Кстати, именно та часть Китая, которая в начале 1920-х гг. находилась под властью Гоминьдана, оказалась способна и была в состоянии на некоторое время соединить усилия с Россией того времени. Состоялся своеобразный военно-политический союз Гоминьдана и тогдашней России в целях объединения Китая в одно централизованное государство.

Во всяком случае, в 1920-х гг. военная помощь, в том числе и направление в Китай военных советников, при объединении государства была Гоминьдану с нашей стороны оказана, а им принята, причем, главным образом, благодаря мудрости и политической твердости доктора Сунь Ятсена. В то время у Сунь Ятсена и его партии в мире не было ни одного другого союзника.

Политическая ситуация в Китае 1920-х гг. была весьма запутанной, так как помимо Гоминьдана в начале того же десятилетия при непосредственном воздействии Москвы, а формально Коминтерна и РКП — ВКП(б), была создана партия, которую мы привыкли называть Коммунистической партией Китая. Если же попытаться сегодня точно перевести ее название, то это Партия Общего Имущества или Партия Общности Имущества Китая. Однако, принимая во внимание сложившиеся привычки, мы будем по преимуществу, а также по традиции именовать ее Коммунистической партией Китая, или сокращенно КПК.

Мао Цзэдун стал членом КПК. Он, как и его товарищи по партии, тоже хотел, чтобы из Китая антимонархического и республиканского получился Китай советский, Китай коммунистический, Китай Общего Имущества. А если для этого нужно было пойти по единственному пути — по пути внутренней, как говорят в Китае, или гражданской, как говорим мы, войны, то пусть будет так и только так. Мао Цзэдун был из тех, кто решительно и без колебаний поднял оружие для борьбы против сменившего монархию республиканского государства, против Китайской Республики, и против руководящей политической партии того времени, то есть против Гоминьдана.

Таким образом, в условиях борьбы за единство государства после краха монархии Мао Цзэдун и его товарищи по КПК добавили стране и народу забот — ввергли ее в гражданскую войну. Вместо войны за объединение страны в единое государство с республиканским строем Мао Цзэдун предлагал путь гражданской войны на основе теории о делении общества на классы. Мало того, он навязывал стране такую классовую гражданскую войну сначала в условиях борьбы за единство страны, а затем и в условиях иностранной, то есть японской, вооруженной агрессии, то есть уже не внутренней, а самой настоящей межгосударственной войны.

Дело в том, что ситуацией в Китае воспользовались японцы. Они с конца XIX века и почти до середины XX века в различных формах пытались навязать свое господство либо Китаю в целом, либо частям Китая. При этом дни в немалой степени способствовали сначала антимонархическому движению в Китае, содействовали деятельности Сунь Ятсена и его партии, китайских антимонархических сил. Когда же монархия пала и Китай оказался из-за внутренней раздробленности сильно ослаблен, чего, собственно говоря, Япония и добивалась, помогая антимонархистам, она начала настойчиво осуществлять своего рода ползучую агрессию против Китая, отхватывая один за другим куски его территории, причем маскируя свои действия лозунгом «совместного процветания».

В конечном счете, после целой цепи проволочек и сомнений, Китай был вынужден повести войну сопротивления или войну оказания отпора японской агрессии, которая в разных формах и масштабах продолжалась около 15 лет, с 1931 по 1945 г. В тот момент, когда опасность стала смертельной для китайцев как нации, во всяком случае, для большинства из них, КПК в той или иной степени сотрудничала с Гоминьданом и с правительством Китайской Республики, признавая, по крайней мере на словах, власть центрального правительства страны, власть руководства Гоминьдана. Однако на протяжении большей части войны сопротивления или войны с целью оказания отпора агрессии Японии против Китая политическая борьба и вооруженная борьба между этими двумя политическими силами, между Китайской Республикой и Гоминьданом, с одной стороны, и КПК, с другой стороны, продолжалась. В стране имелись две вооруженные силы, две армии, противостоявшие одна другой.

Что же касается нашей страны и правившей в ней тогда ВКП(б), то они, с одной стороны, в тяжелые для Китайской Республики годы оказывали ей существенную помощь и поддержку вооружением, материалами и военными советниками и просто военными, участвовавшими в военных действиях на стороне Китайской Республики и именовавшимися добровольцами. В свою очередь, СССР и ВКП(б) пользовались вполне определенной политической поддержкой с ее стороны. В этом были заинтересованы оба государства, то есть и СССР и Китайская Республика, подвергавшиеся сначала угрозе интервенции, а затем прямой иностранной агрессии и желавшие иметь за спиной друга, союзника или, по крайней мере, не врага, не военного противника. Это диктовали первостепенные жизненно важные интересы как той, так и другой нации.

С другой стороны, наше государство того времени и правившая в нем политическая партия помогали, тоже весьма существенно, КПК, которая держала под своим военным контролем некоторые, главным образом удаленные от зоны боев с японцами, специальные или особые районы Китайской Республики.

Таким образом, СССР и ВКП(б) в одно и то же время действовали и в общих интересах китайской нации, наших двух соседних наций и стран, и в то же время содействовали борьбе внутри китайской нации, между ее частями. В какой-то степени это диктовали и наши национальные интересы, так как мы были заинтересованы при любом, а тогда далеко не ясном, исходе внутриполитической борьбы в Китае иметь нормальные отношения с любой победившей частью китайской нации.

Какую же роль играл при этом Мао Цзэдун? Речь идет в данном случае о конце 1920-х гг., о 1930-х гг. и о начале 1940-х гг., о том времени, когда Мао Цзэдун вышел как заметная фигура на китайскую политическую сцену.

Мао Цзэдун был среди тех, кто в конце 1920-х гг. повел вооруженную борьбу внутри страны против Китайской Республики и Гоминьдана. При этом внутри своей партии он ратовал за определенную отдельность и самостоятельность в решениях от Москвы, принимая и используя в то же время всю ее материальную, военную и финансовую, а также политическую помощь и поддержку. Во время войны сопротивления или оказания отпора Японии Мао Цзэдун и КПК играли весьма скромную, незначительную роль. Они не нанесли особого урона японским вооруженным силам на территории Китая. Более того, когда в умонастроениях и планах И.В. Сталина возобладали намерения отдалить войну путем укрепления сотрудничества с Германией, с Гитлером, Мао Цзэдун тут же откликнулся на это попытками одобрения действий держав оси (Германии, Италии и Японии) и осуждения западных держав (Англии, Франции). Мао Цзэдун попытался также найти общий язык с японскими оккупантами на территории Китая в интересах борьбы с теми, в ком он видел своих главных противников, — с Гоминьданом. Естественно, что это были глубоко засекреченные операции.

Мао Цзэдуну в результате острейшей внутрипартийной борьбы удалось занять место сначала фактического, а затем и формального руководителя, вождя КПК.

Вслед за тем, также в ходе оказания Китаем отпора Японии, Мао Цзэдун попытался использовать представившуюся ему волей случая возможность лишить Китайскую Республику и Гоминьдан их вождя. Он почти преуспел в этом. Два генерала вооруженных сил Китайской Республики, в определенной степени находясь под воздействием того мнения, что необходимо гораздо решительнее вести войну сопротивления Японии и отказаться от намерений ликвидировать КПК и ее войска, на некоторое время лишили свободы своего главнокомандующего Чан Кайши. Мао Цзэдун рассчитывал, что в конечном счете удастся физически уничтожить Чан Кайши. Однако твердая позиция самого Чан Кайши, колебания арестовавших его генералов, решительное требование Москвы, И.В. Сталина освободить Чан Кайши сорвали планы Мао Цзэдуна. Чан Кайши обрел свободу и вернулся к руководству армией, партией и государством.

Проведя фактически под прикрытием внешних сил, при политической помощи Москвы, всю войну сопротивления Японии в укромном уголке страны, удаленном от театров военных действий, вдали от войны, не внеся никакого существенного вклада в войну сопротивления, да и во Вторую мировую войну в целом, Мао Цзэдун копил силы для того, чтобы после окончания Второй мировой войны и, следовательно, войны сопротивления Японии как ее составной части, снова начать свою собственную гражданскую или внутреннюю войну в Китае против Китайской Республики и Гоминьдана. Он делал при этом ставку на то, чтобы измотать народ войнами, заставить его поверить в то, что единственный выход, освобождение от десятилетий войн, состоит в том, чтобы отвернуться от Китайской Республики и Гоминьдана, от Чан Кайши и отдать власть Мао Цзэдуну и его партии.

Мао Цзэдун повел во второй половине 1940-х гг. войну в стране, которая никак не могла оправиться после изнурительной пятнадцатилетней войны против японских захватчиков. Война против Японии закончилась в 1945 г, а война КПК против правительства Китайской Республики и Гоминьдана за власть над страной началась полномасштабно уже в 1946 г. Надо сказать, что Москва и И.В. Сталин сыграли тут свою роль. Они, с одной стороны, существенно помогли превращению части Китая — Маньчжурии, или Северо-Восточного Китая, — в плацдарм, в базу, где были сформированы и вооружены, в значительной части трофейным японским оружием, мощные регулярные части, военные силы КПК, а, с другой стороны, они все-таки, вероятно, должны были считаться с существованием в то время на территории Китая фактически двух государств. Практически в то время в Китае была перспектива появления двух китайских государств. Хотя надо со всей определенностью сказать, что все решалось, конечно, самими китайцами, в самом Китае, а все внешние силы, в том числе и московские, и американские, могли при этом играть лишь второстепенную роль. Необходимо также иметь в виду и желание Москвы при любом развитии событий в Китае иметь возможность сохранять нормальные отношения со всеми частями китайской нации, с любой из победивших сторон, а в 1946 г. было далеко не ясно, какая из сторон победит.

Мао Цзэдуну политически повезло. В ситуации, когда мир еще не оправился от Второй мировой войны, когда вряд ли внешние силы могли бы определять судьбу Китая, его главный соперник— Гоминьдан, а вернее, ее армия, ее государство, очевидно не выдержав беспрестанных многолетних войн, которые продолжались на протяжении всей первой половины XX века, совершили немало ошибок, оказались неспособны быстро решить ряд крупных проблем, в том числе выполнить завет Сунь Ятсена: «Каждому пахарю свое поле», правда ссылаясь на сложность решения этого вопроса в ситуации гражданской войны, и саморазрушились.

Плод, то есть власть в стране, сам упал к ногам Мао Цзэдуна. Возможно, в какой-то степени и неожиданно для него это произошло так быстро.

Уже в 1949 г. он стал главой своего государства — Китайской Народной Республики, а если попытаться точнее перевести это название (а сам этот термин, то есть Китайская Народная Республика, был принят советской стороной по предложению знатоков русского языка из числа членов КПК и граждан КНР, и потому возникает мысль о том, что и в данном, далеко не единственном, случае нам был навязан перевод, который не всегда точно отражал суть терминологии КПК) на русский язык, чтобы понять то, о чем думал Мао Цзэдун, давая государству это имя, то речь шла о Народной Республике (или Народном Государстве) Нации (Народа) Чжунхуа. Иначе говоря, это было то же название, что и предложенное для Республики в 1912 г. Сунь Ятсеном с одним добавлением.

Мао Цзэдун был согласен с Сунь Ятсеном в одном, а именно в том, что главное слово в этом наименовании — самоназвание китайской нации — нации Чжунхуа, непременно должно присутствовать, то есть речь в обоих случаях шла о том, что создается государство нации Чжунхуа.

Однако при этом Мао Цзэдун хотел подчеркнуть, что его Республика, в отличие от Республики Сунь Ятсена, да и Чан Кайши, это Народная Республика. Что такое «Народная Республика», вскоре стало ясно. За камуфляжем, за рассуждениями о «народной демократии», о «новой народной демократии» проступило совершенно определенное толкование. Речь шла о классовом характере государства, о государстве, в котором должна была существовать диктатура определенного класса.

Это государство утверждало, что оно отражает интересы пролетариата, интересы лишь класса неимущих, а следовательно, все имущие или произвольно причисляемые к имущим, оказывались в положении тех, кого новое государство, государство Мао Цзэдуна, считало классовыми врагами и вело против них смертельную классовую борьбу.

Мао Цзэдун не сумел, ему не хватило сил покончить с Китайской Республикой, провозглашенной, напомним, в 1912 г. Она сохранилась в той части Китая, которая оказалась недоступна для вооруженных сил КПК. Эта Республика и сегодня продолжает существовать и развиваться на части территории Китая как страны, как нации, на острове Тайвань. Максимум того, чего в этой внутренней войне удалось добиться Мао Цзэдуну, это вытеснить Китайскую Республику, Гоминьдан, их лидера Чан Кайши на Тайвань с материкового Китая. В 1949 г. создалась ситуация, которая существует до сих пор. Китай, китайская нация представлены сегодня на мировой арене двумя государствами: Китайской Республикой и Китайской Народной Республикой. Мао Цзэдун оказался, таким образом, руководителем лишь одного из двух ныне существующих китайских государств.

В 1949 г. с созданием КНР большинство китайцев, таким образом, обнаружило себя волей-неволей под властью Мао Цзэдуна в материковом Китае. Они обрели как бы покой, как бы мир и как бы стабильность, но под властью КПК и ее вождя, единоличного диктатора Мао Цзэдуна. Для них произошла смена правящей партии и ее лидера. За сделанный ими выбор, за отсутствие гражданской войны в стране, за надежды на обеспечение пищей и одеждой пришлось платить свою цену. Прежде всего, это было ограничение свободы для человека, для человеческой личности. Правда, Мао Цзэдун обещал демократию и мир. И многие тогда в это поверили. Вообще, политические партии, политические силы, политические лидеры, которые идут к власти и которые пришли к власти, почти всегда отличаются одни от других. Идя к власти, они говорят, а бывает, и думают одно; придя к власти, они чаще всего думают и делают иное. Сами люди, составляющие эти политические силы, по пути к власти могут быть идеалистами, и их вполне можно понять; они стремятся устранить преступления и ошибки прошлого. В то же время на них ложится совсем иная ответственность после того, как в их руки попадает власть. Большинство населения Китая в 1949 г. также стремилось к тому, что ему представлялось порядком и стабильностью в стране. Очень скоро наступило разочарование. Тех, кто прозрел или не верил в обещания Мао Цзэдуна, ждала суровая расправа.

Мао Цзэдун придавал большое значение утверждению своего государства в сообществе стран мира. Тут он стремился перехватить знамя национализма, патриотизма из рук Чан Кайши. Он старался доказывать и подчеркивать, что он и его коллеги по партии являются прежде всего не коммунистами, а китайцами, представляют прежде всего свою нацию, являются ее единственными настоящими или подлинными представителями, что они патриоты Китая и что для них на первом месте стоят интересы китайской нации.

Государство, созданное Мао Цзэдуном и КПК, сначала не было широко признано. Оно оказалось на другом берегу от большинства стран мира. Только СССР и его невольные союзники установили дипломатические связи с Мао Цзэдуном и его государством.

Однако со временем Мао Цзэдуну удалось добиться признания КНР мировым сообществом, во всяком случае, большинством государств мира. Вернее, был признан факт: КНР существовала как политическая реальность десятки лет, и с ней было необходимо сожительствовать.

Важно, однако, отметить, что признание КНР мировым сообществом, приход ее представителей вместо делегатов Китайской Республики в ООН и в Совет Безопасности ООН, установление дипломатических отношений между Пекином и Вашингтоном, Токио и другими столицами — все это оказалось возможным только после того, как Мао Цзэдун идеологически разорвал отношения с Москвой, порвал отношения между двумя партиями — КПСС и КПК, а затем пролитой кровью наших пограничников показал, что он противопоставляет Китай России как нацию нации, что он считает нашу страну врагом китайской нации.

В этих целях Мао Цзэдун сначала теоретически подтвердил территориальные притязания Китая и китайцев как нации к России как нации, а затем и практически начал военные действия против нашей страны на границе, дал приказ своей армии первыми стрелять и первыми пролить кровь наших людей в пограничной войне против нашей страны. Хотя военные действия из-за боязливости Мао Цзэдуна и не приобрели широких масштабов, однако они явились сигналом, заставили всех в мире убедиться в том, что Мао Цзэдун отказывается от союзных, союзнических, дружественных, добрососедских отношений, от отношений взаимопомощи или сотрудничества, даже просто от мирного сосуществования с нашей страной.

Вместо всего этого Мао Цзэдун перевел отношения между нашими странами на рельсы конфронтации, военного противостояния. Он ориентировал и нацелил свое государство, партию, население на подготовку к войне против нашей страны. В его внешней политике стали главенствовать две идеи: одна — о неизбежности мировой, в том числе термоядерной, войны и другая — о необходимости видеть в нашей стране военного врага и территориального должника китайской нации.

Итак, Мао Цзэдун в области политики на мировой арене постарался представить свое государство как нацию, которая совершенно самостоятельна, что находило свое выражение прежде всего в проводившейся Пекином политике конфронтации с нашей страной, с которой он, казалось бы, был неразрывно связан общей идеологией, общей борьбой, историей и главными национальными интересами.

Более того, главные усилия Мао Цзэдуна во времена его более чем четвертьвекового правления в материковом Китае были направлены, во-первых, конечно же, на сохранение власти в своих руках и, во-вторых, на то, чтобы с его государством считались в мире и боялись его. До конца своей жизни Мао Цзэдуну удалось, образно говоря, усидеть на троне вождя и создать в мире прочное представление о КНР как о «стране Мао Цзэдуна», как о государстве, которое способно на немыслимые с точки зрения здравого ума акции, на военные действия и авантюры или, во всяком случае, которое ведет подготовку к войнам, создает максимально возможные для нее в каждый данный момент мощные вооруженные силы, которые оно не поколеблется применить для того, чтобы «наказать» «непокорных» соседей в первую очередь, а также которое идеологически и морально готовит к войне свое население. Последствия такого рода политики и действий Мао Цзэдуна пришлось испытать на себе и нашей стране, и Индии, и Вьетнаму, и Монголии, да и в определенной степени и Корее, и Японии, не говоря уже о Тайване.

По сути, эти два направления политики Мао Цзэдуна требовали создания вполне определенной идеологии, в духе которой и воспитывались целые поколения людей в КНР.

Тут выделялись две главные идеи.

Первая: исходя из китаецентристских представлений, из своеобразного «центропупизма», в КПК и в КНР утверждали, что Мао Цзэдун — это величайший вождь всех времен и народов, конечно же, значительно превосходящий и китайских, и иностранных лидеров, в том числе советских, включая В.И. Ленина и И.В. Сталина, не говоря уже о Н.С. Хрущеве и Л.И. Брежневе.

Вообще говоря, вероятно, надо бы иметь в виду, что все рассуждения советской пропаганды о том, что В.И. Ленин был первым по счету деятелем во всем мире, который оказал самое большое воздействие на ход мировой истории в XX веке, действительно нуждаются в весьма существенной поправке.

Все-таки не В.И. Ленин и не под его воздействием, а в основном отдельно и самостоятельно именно Мао Цзэдун сумел поставить под свою власть государство с самым многочисленным населением на Земле. И если в СССР хвастались размерами территории, говоря об «одной шестой части суши», то Мао Цзэдун мог хвастаться точно так же своим населением, которое составляет одну пятую часть населения нашей планеты. Мао Цзэдун возглавлял созданное им государство на протяжении целой четверти всего двадцатого столетия. «Заслуга» распространения коммунистических идей и внедрения их в умы наибольшего числа людей на Земле также принадлежит Мао Цзэдуну. Если же говорить о том, сколько людей пострадали от эксперимента, произведенного над ними коммунистическими партиями, то опять-таки в мире в целом «пальма первенства» и тут принадлежит Мао Цзэдуну и его партии, а не КПСС и не ее руководителям. Мао Цзэдун считался в КПК и в КНР высшим лидером всей Земли на все времена; по количеству людей, вынужденных подчиняться ему, он, конечно, далеко превзошел «товарища И.В. Сталина», не говоря уже о В.И. Ленине.

Вторая идея: нация Чжунхуа, или китайская нация, нация ханьцев, — это самая многочисленная и самая главная нация на Земле, которая на протяжении всей истории человечества отличалась и отличается в настоящее время способностью ассимилировать и переваривать, превращая их в себя, все другие нации, которым случалось приходить с ней в соприкосновение или с которыми она приходила в соприкосновение. Из такого сожительства нация Чжунхуа всегда выходила победительницей, просто растворяя в себе другие нации. Что же касается территории нации Чжунхуа, то оказывалось, что замах делался на большую часть нашей станы, включая Дальний Восток, Сибирь, Среднюю Азию, вплоть до побережья Черного моря; а также на значительную часть государств Азии. Выдвигалась также теория о принадлежности к нации Чжунхуа и аборигенов Америки, во всяком случае Северной Америки, хотя речь шла, в частности, об американских индейцах.

Одним словом, Мао Цзэдун претендовал на то, чтобы при его жизни, во всяком случае, а желательно и после его смерти его считали первым и единственным такого рода вождем на всей планете, а его нация считала бы себя первой нацией на Земле, нацией, которая обладала высшей цивилизацией изначально и лишь на время утратила это положение, но должна возродиться и занять ведущее место в мире. Именно поэтому Мао Цзэдун внедрял и оставил после себя главный лозунг и завет для современного, а возможно, и будущего Китая: «Возродить нацию Чжунхуа!» В определенном смысле Мао Цзэдун спекулировал на идее «реванша» китайцев как нации на мировой арене.

Здесь теории коммунистического и социалистического толка применялись и использовались только для того, чтобы подкреплять в необходимых случаях правомерность подчинения всех людей на Земле, как интернационального единства, единому центру, то есть Мао Цзэдуну, его нации, его партии, его столице, его государству.

Внутри страны, внутри континентального Китая, Мао Цзэдун показал себя жесточайшим тираном, в сравнение с которым по масштабам его деятельности не идут даже такие диктаторы XX века, как Гитлер и Сталин. Мао Цзэдун внимательно изучал как теории, оправдывавшие тотальный террор против своего и чужих народов, так и политическую практику, постановку дела политического сыска, того, что именовалось государственной и общественной безопасностью при Гитлере и при Сталине, взял их опыт и усовершенствовал его.

Например, в СССР одним из проявлений беззакония было создание так называемых «особых совещаний», «троек», которые заочно судили людей и приговаривали их к смерти. В «стране Мао Цзэдуна» была учтена гипотетическая вероятность того, что после смерти диктатора возможна постановка вопроса о незаконности, противоправности действий таких «особых совещаний», так как, так или иначе, они все-таки входили в систему органов суда и прокуратуры, судебной власти. В КНР людей преследовали, гноили в тюрьмах, осуждали и убивали, но формально уже как бы в чисто партийном порядке. Внутри КПК создавалась группа по особому делу того или иного человека, которая и решала его судьбу. Придраться с точки зрения закона к таким решениям и приговорам формально было невозможно, так как это выходило как бы за рамки законов и за пределы государственной деятельности. КПК оказывалась при этом и действительно была при правлении Мао Цзэдуна выше и вне законов государства, вне поля деятельности любых, в том числе прокурорских и судебных, органов государственной власти. Мао Цзэдун и его приверженцы сами решали судьбы людей, наказывали и казнили их, так сказать, «в партийном порядке».

За годы правления Мао Цзэдуна погибли многие миллионы людей. Сегодня, когда КПК находится у власти в КНР, нет и речи об открытии архивов, о предании гласности подлинной картины того, что происходило в КНР при правлении Мао Цзэдуна. Тем не менее властям пришлось, очевидно сквозь зубы, признать, что только во время так называемой «культурной революции», в 1966–1976 гг., репрессиями было затронуто, по официальным данным, более ста миллионов человек, то есть каждый десятый человек в стране. Десятки миллионов крестьян пострадали и погибли во время «трехлетия великого голода» (1959–1961 гг.), явившегося следствием осуществления политики «трех красных знамен», то есть важных направлений политики Мао Цзэдуна: «генеральной линии партии» на ускорение темпов работы, вернее, на бессмысленную и убийственную, в буквальном смысле этого слова, эксплуатацию людей в интересах Мао Цзэдуна и номенклатуры КПК, а также «народных коммун» и «великого скачка». Все эти «красные знамена» были попыткой осуществления безумных мечтаний Мао Цзэдуна об «общности имущества». При этом он считал естественным лично и единолично распоряжаться всем «имуществом» в стране, включая жизни людей в КНР.

К этому можно присовокупить упоминание о том, что в годы «культурной революции», в КНР осуществлялась политическая установка Мао Цзэдуна, в соответствии с которой грамотная городская молодежь, юноши и девушки, окончившие среднюю школу, были обязаны оставлять свои семьи, родителей, братьев, сестер, родных и отправляться на неопределенное время «вниз, в деревню; вверх, в горы», то есть из городов в сельские районы страны, где они попадали в первобытные условия, оказывались без поддержки родных, где каждый из них оказывался в полной власти местных партийных функционеров, которые могли издеваться над ними, могли насиловать девушек, избивать юношей, заставлять заниматься рабским трудом.

Миллионы и миллионы детей города были отправлены на годы и годы в деревню по прихоти Мао Цзэдуна. Сколько из них погибло, скольким сломали судьбы — об этом при власти КПК узнать негде.

Городское население Китая теряло самое дорогое, что у него было, — своих детей. Партийные функционеры получали самое главное, к чему стремились: власть над людьми, возможность удовлетворять свои самые низменные инстинкты. Мао Цзэдун наслаждался тем, что ему подчинялись все и тем самым осуществлялась его идея о том, что знания ни к чему обычным китайцам, что тех, кто получил какое-то образование в городах, необходимо «опустить» до уровня рабов номенклатуры в деревне.

Мао Цзэдун и его номенклатура, номенклатура КПК, в ходе этой кампании, по сути, буквально пожирала детей города, образованную молодежь. Все это свидетельствовало о бесчеловечности Мао Цзэдуна и его идей, его политической партии, о его политике, направленной на «расчеловечивание» человека и превращение его в «политическое животное».

Две категории людей в китайском обществе Мао Цзэдун ненавидел более всего, хотя он вообще был человеконенавистником в самом широком смысле этого слова. Интеллигенцию и крестьянство. Интеллигентов за то, что они раньше и зорче других видели все безумие его политики, ее пагубность для людей в КНР и за ее рубежами. Крестьян за то, что те инстинктивно старались сохранить свою собственность, имущество своей семьи, а следовательно, не принимали, отвергали главную идею теории, которую он исповедовал, — идею «общности имущества».

При этом на практике оказывалось, что население должно было, по Мао Цзэдуну, оставаться «пролетариатом» или «неимущими людьми», а аппарат его власти, номенклатура его партии становилась в его государстве чиновниками без ответственности перед народом, но с властью над людьми, осуществлялась формула «власть без ответственности». Существовала «власть власти». Таким образом, номенклатура фактически оказывалась собственником всего имущества и жизней всего населения страны. Мао Цзэдун сам говорил, что для него не существует «ни Неба, ни закона».

Номенклатура Мао Цзэдуна была в его государстве имущим классом. Имущество или собственность складывалась при этом и из людских жизней и людских судеб, и из материальных привилегий, материальной собственности. Мао Цзэдун был в этом «царстве» самым крупным собственником, ему принадлежала абсолютная власть над жизнями миллионов, и он мог по своей прихоти распоряжаться всеми материальными богатствами в стране.

Можно сказать и по-иному: коммунистическая идея при ее воплощении Мао Цзэдуном оказывалась властью над людьми, лишенными и власти, и имущества, чиновников, номенклатуры, которые соединяли в себе три главных качества: эгоизм, собственнический инстинкт и человеконенавистничество или бесчеловечность. Именно по этой причине в конечном счете этот режим, эта система должны были рухнуть.

Мао Цзэдун был гением разрушения и насилия. Народ КНР можно считать несчастным. Он попался на удочку демагогии и легковерно клюнул на обещания Мао Цзэдуна, был обманут его демагогией, его речами о наступлении мира и покоя после многолетних войн, о наступлении демократии и сотрудничества ряда партий в стране.

На самом же деле за весь двадцатый век китайцы пользовались миром и возможностью более или менее нормального развития, конечно с известными ограничениями, всего десять лет. Это десятилетие наступило вскоре после смерти Мао Цзэдуна и продолжалось с 1979 г. по начало 1989 г. Все остальное время, в том числе и особенно при правлении Мао Цзэдуна, а также тогда, когда он рвался к власти, было временем войн, потрясений, смут, катаклизмов, когда жизнь людей подвергалась опасностям, создававшимся политикой тех или иных лидеров и, может быть, прежде всего Мао Цзэдуна.

Итак, к чему же привело более чем четвертьвековое, с 1949 по 1976 г., правление Мао Цзэдуна в континентальном Китае?

Прежде всего, к ставшему очевидным после его смерти для всех или почти всех в Китае громадному по своим масштабам и глубокому кризису, многостороннему в своих проявлениях. Сюда включается политический кризис, экономический, социальный, кризис в области культуры, идеологии и даже кризис расы.

Когда речь идет о кризисе расы, то имеется в виду не вопрос о том, хороша или плоха раса людей, а то, что нынешний строй в материковом Китае, такой, каким он сложился при Мао Цзэдуне, привел к тому, что на протяжении нескольких десятилетий в связи с запретом на это со стороны государства и существованием системы коллективных паспортов не происходило движение населения, поэтому близкие родственники вступали в брак, что несло с собой невиданное снижение качества населения.

Кризис, который проявился в континентальном Китае, является и синдромом, которым страдают развивающиеся страны.

Так, в развивающихся странах обычно проявляются инфляция, нехватка валюты, несправедливое распределение, разложение чиновников, утечка кадров за границу и т. д.

В то же время это и тот синдром, который поразил все государства «сталинской модели», синдром социализма.

Это зачастую проявляется в следующем: не разграничиваются функции партии и государственной власти, государственных учреждений и хозяйственных предприятий, у населения нет стимула к активности, общественная экономика неэффективна. Все, как говорили в КНР, «едят из одного большого общего котла», и при этом каждый получает хотя и небольшую по размерам, но, так сказать, «железную», «гарантированную» «чашку риса»; и все это в совокупности приводит к порокам и злоупотреблениям.

Сложилась парадоксальная ситуация: Мао Цзэдун, казалось бы, положил все силы на то, чтобы добиться подъема национального духа в КНР, китайцев, однако в результате его правления имел место кризис духа нации. Возник синдром национального духа.

Можно сказать, что такого рода кризис в Китае возник начиная с Опиумной войны 1840 г. Тогда впервые за столетия китайцы в массе своей осознали, что некие варвары, иностранцы с малыми военным силами, но с мощным вооружением, способны, приплыв в Китай издалека, нанести Китаю военное поражение.

Это чувство было непереносимо для тогдашних китайцев. В некоторой степени оно сохранялось и до сей поры.

Мало того, китайцы пришли в этой связи в уныние и потому, что никто так и не смог объяснить, в том числе и в Китае, почему китайская нация на протяжении какого-то времени, как считалось, процветала, а потом перестала процветать. В чем ущербность процесса развития китайцев как нации? Или в чем ущербна сама эта нация? Не находя ответа на этот вопрос, китайцы метались в поисках разного рода выходов из этого состояния. Они хватались и за термин «модернизация», однако оказывалось, что и пути, и методы модернизации не известны. Их приходилось искать на практике. При этом попытки модернизации приносили лишь частичные успехи. На современный уровень вырывались или отдельные районы Китая, или те или иные слои населения, но не вся громадная масса китайцев. Поиски ответа на этот вопрос продолжаются. Здесь важно подчеркнуть, что действия Мао Цзэдуна не продвинули китайцев по этому пути; напротив, его правление оказалось бедой, возможно, самым большим горем в истории китайской нации.

Во время движения 4 мая 1919 г. в Китае ратовали за демократию и науку, за то, чтобы отвергнуть конфуцианство; и это сыграло огромную роль в деле освобождения людей от устаревших идей.

Однако, с другой стороны, возникло и слепое преклонение перед Западом, отрицание культуры Востока, а в результате целое поколение, а затем два или даже три поколения стали преклоняться перед всем пришедшим из-за океанов и морей. Возникли и национальный нигилизм, и национальное самоуничижение. Такие люди слепо преклонялись либо перед Европой и Америкой, либо перед Советским Союзом. Последние поклонялись единственному для них «божеству» — марксизму, а это еще более усугубило и обострило кризис национального духа в Китае. В каком-то смысле такого рода преклонение было временной заменой религии или национальной идеологии в Китае.

На деле этот кризис был порожден тем строем, который был создан за последние десятилетия, особенно за почти три десятилетия правления Мао Цзэдуна.

Какой же строй сформировался в континентальном Китае спустя 40 лет после прихода к власти Мао Цзэдуна?

Надо сказать, что он сформировался под воздействием трех факторов:

первый — продолжение военного коммунизма. Коммунистическая партия Китая завоевала власть в стране в вооруженной борьбе. Большая группа функционеров из армии была повсеместно переведена в руководящие учреждения. Система военного коммунизма, которая была создана в годы войны КПК против Гоминьдана, продолжала использоваться для строительства государства;

второй фактор — «сталинская модель», перенесенная на китайскую почву. Эта модель возникла на особом международном и внутреннем фоне. Эта система, при которой сочетались строгая плановая экономика и сконцентрированная в центре государственная политическая власть, на короткое время оказывалась эффективной при распределении ресурсов, переброске рабочей силы, материальных сил, финансов. В КНР был создан такой строй, основой которого стала общественная собственность, а особенностью политическая диктатура;

третий фактор — продолжение и наследование феодальных традиций Китая; это часто называли восточной диктатурой или восточным деспотизмом, абсолютизмом; это был сложившийся в Китае традиционный политический строй или самовластие.

Три вышеозначенных фактора в совокупности и привели к тому, что в КНР сложилась система государственного социализма, которая являлась еще более строгой, плотной или глухой, чем в СССР и в странах Восточной Европы. Этот государственный социализм несет в себе махровые особенности феодально-военной диктатуры. При этом Коммунистическая партия страны строжайшим образом контролирует все политические, законодательные, административные, то есть исполнительные, судебные, военные, экономические организации, а также организации, действующие в сфере создания общественного мнения, в области культуры, образования, общественные и религиозные организации; этот контроль распространяется и доходит до каждого отдельного человека; партия все строжайшим образом подчиняет себе и все контролирует. Свобода и демократические права, которые человек получает со своим рождением, у индивида отняты. И нет никакой организации, которая могла бы самостоятельно представлять интересы людей.

Данная система является системой общественной собственности государства, которая в свою очередь является монопольной собственностью небольшого числа руководителей. Отдельный человек лишен права на собственность. Его минимальное существование зависит от экономической организации, то есть от учреждения, предприятия, в котором он работает. Это учреждение или предприятие в свою очередь контролируют партия и правительство. Поэтому данная система государственной собственности страшнее политической власти любой политической диктатуры древности и современности.

Свобода слова, политические права человека также находятся в зависимости от партии и государства. В случае инакомыслия людей могут репрессировать, могут исключать и отлучать, могут преследовать их самих, а также их родных, друзей, детей.

Приведем только два примера.

Первый пример. Если во время «культурной революции» в КНР (1966–1976 гг.) кого-либо относили к категории «классово чуждых элементов, выступающих против партии, социализма и председателя Мао Цзэдуна», то таких людей отправляли заниматься тяжелым физическим трудом на весь остаток их жизни, снижая их социальный статус до уровня рядового рабочего или крестьянина. Причем это решение распространялось также на всех членов семьи такого работника, городского интеллигента. Более того, даже регистрационная запись или коллективный паспорт всей семьи должены были отсылаться, скажем, из Пекина, где семья жила до этого, в деревню, следствием чего было то, что никто из членов семьи уже никогда не мог, не имел права вернуться в город.

Второй пример. Для каждого крестьянина при власти Мао Цзэдуна устанавливался классовый статус или классовая принадлежность. Такой ярлык носил каждый человек из числа сельского населения континентального Китая. И это самым кардинальным образом отражалось на его политическом, социальном, экономическом положении и на судьбе его самого и его родственников.

Впервые для крестьян тех районов, которые уже находились под властью Мао Цзэдуна и его партии, классовый статус определялся в 1946–1948 гг.

Партия устанавливала классовую принадлежность, разделяя крестьян на шесть категорий: (1) землевладельцы, или помещики, чтобы самим термином вызывать классовую ненависть к ним; (2) богатые крестьяне, или кулаки; (3) крестьяне-середняки с высоким уровнем достатка; (4) крестьяне-середняки; (5) крестьяне-середняки с низким уровнем достатка; (6) бедные крестьяне, или, дабы вызывать к ним самим этим термином только сочувствие и подтверждать классовую ненависть к богатым крестьянам и землевладельцам, крестьяне-бедняки.

Первые две категории рассматривались как классовые враги. Разница между богатым крестьянином и крестьянином-середняком с высоким уровнем достатка состояла всего-навсего в том, что середняк нанимал работать на себя только одного работника в год, а богатый крестьянин нанимал двух таких работников. В том случае, если нанимались работники, чтобы трудиться более чем один год в расчете на одного человека, но менее чем на два года, вопрос о классовой принадлежности решался в зависимости от объема эксплуатации. В том случае, если второй работник эксплуатировался на протяжении одного квартала за целый год, его хозяина относили к числу богатых крестьян, или кулаков, в противном случае он оставался в числе середняков, пусть и с высоким уровнем достатка. Иначе говоря, он в категорию классовых врагов не входил.

Эти критерии были весьма условными. Они давали возможность власть имущим, то есть партийным чиновникам, определявшим классовую принадлежность крестьянина, творить беззаконие и издеваться над людьми. В течение всего правления Мао Цзэдуна такие классовые градации существовали, хотя люди давным-давно не имели ни земли, ни наемных рабочих. Они десятками лет служили объектами издевательств во время бесконечных политических кампаний.

Существовало еще одно отличие континентального Китая от СССР и стран Восточной Европы, когда они были социалистическими государствами. В КНР к плановой экономике и политике концентрации власти присовокуплялись еще и экономические идеи крестьянской уравнительности, и политические представления, структуры и формы, архитектоника феодального характера, в которых находится место и для, так сказать, удельных князей или властителей феодального типа.

Например, когда в 1958 г. создавали «народные коммуны», то в КНР было осуществлено то, что не удалось провести в жизнь даже во времена Тайпинского восстания во второй половине девятнадцатого века. А ведь речь тогда шла о «системе, при которой все поля принадлежали бы Небесному государству». При создании «народных коммун» мужчины жили все вместе; женщин тоже собрали вместе; создали из тех и других отделения, взводы, роты, батальоны, полки и с помощью армейской системы ввели организацию по армейскому образцу. Даже муж и жена не могли жить вместе как супруги, а распределение доходов было целиком и полностью уравнительным. Каждый руководитель определенного ранга был своего рода главой семьи соответствующего уровня, то есть был этаким маленьким императором, имея на своем уровне высшую власть, которая позволяла ему породить или убить, дать или отнять.

Можно также подчеркнуть, что коммунистическая структура в КНР имела две особенности.

Первая — это зависимость и иждивенчество.

Вторая — это всесилие и универсальность.

Под зависимостью и иждивенчеством мы имеем в виду то, что самые разные экономические и социальные организации, все как одна, входят в структуру рангов или уровней в той золотой пагоде, где низшие подчиняются высшим. Такого рода отношения, при которых каждый слой, уровень или этаж зависит от другого слоя, уровня или этажа власти, приводят к тому, что каждой организации не хватает минимума жизненной силы, жизнеспособности.

Под всесилием и универсальностью мы имеем в виду следующее: любая экономическая и социальная организация, выполняя свои функции, одновременно вынуждена заниматься почти всем, то есть осуществлять всесторонние функции жизни общества; иначе говоря, быть универсальной.

От центра, то есть от ЦК КПК, и до организаций на местах, до низовых организаций, каждая единица или организация должна выполнять свою собственную работу и должна также заниматься всеми вопросами в своей организации — рождение человека, его старость, болезни, смерть, пища, одежда, жилье, транспорт; в результате теряется эффективность.

Мао Цзэдун относился к поколению руководителей, которые пришли к власти в стране в 1949 г. Оно в основном состояло из крестьянских революционеров-патриотов. В силу того, что и знания и кругозор их были ограничены, а также в силу того, что они держали власть в руках на протяжении длительного времени и при этом за ними не было эффективного контроля, они оторвались от действительности, оторвались от народа. Поэтому им было очень трудно руководить страной при осуществлении осовременивания, модернизации.

На протяжении 20 лет, с 1958 по 1978 г., доля национального дохода, приходившаяся в среднем на одного человека, почти не увеличивалась. В начале 1950-х гг. по уровню экономического развития континентальный Китай почти не отличался от Южной Кореи, Сянгана (Гонконга), Тайваня. В конце 1950-х гг. по уровню развития они уже начали обгонять КНР. Спустя 20 лет континентальный Китай уже намного отставал от них. Разница была в 10–15 раз. [1]

В конце «культурной революции», к финалу жизни и правления Мао Цзэдуна, промышленное и сельскохозяйственное производство переживало трудности.

В промышленном производстве наблюдались серьезные аномальные явления: тяжелая промышленность находилась в состоянии самоциркуляции. Имеется в виду ситуация, при которой в ходе развития промышленности слепо расширяли масштабы, устроили погоню за количеством стали, нефти, автомобилей и некоторых других видов продукции тяжелой промышленности, что привело к тому, что система промышленности служила не потребностям рынка, а была поставлена на службу росту производства нескольких видов этой продукции. Таким образом, развитие тяжелой промышленности было оторвано от требований планомерного и пропорционального сбалансированного развития экономики и так формировалось то, что некоторые ученые в КНР называют флюсом «самоциркуляции». [2]

Имела также место серьезная нехватка продукции легкой промышленности.

Ситуация в области сельского хозяйства была ужасающей. На этом мы еще остановимся особо. Пока же лишь подчеркнем, что люди жили впроголодь, им нечем было прикрыться, царила нищета.

В сфере политической жизни континентальный Китай находился в ситуации, когда из года в год поднимались волны политических кампаний. Эти кампании продолжались на протяжении многих лет. В их ходе, особенно во время десятилетия «культурной революции», совпавшего с последним периодом жизни и правления Мао Цзэдуна, интеллигенция становилась первым объектом безжалостных ударов. Работники партийного и государственного аппарата также в различной степени испытали на себе эти удары. Думающие люди, люди, проявлявшие недовольство существовавшим положением, подвергались несправедливому обращению.

В целом по стране число людей, подвергшихся критике, достигло двухсот миллионов человек. [3]

Ультралевая линия на классовую борьбу разделила интеллигенцию, то есть в условиях КНР, прежде всего, образованных людей, работников партийного и государственного аппарата, на множество фракций и группировок, привела к сформированию очень сложных разнообразных систем из группировок и фракций.

Очень часто ситуация складывалась таким образом, что во время одной политической кампании одни репрессировали других, а во время следующей кампании вторые репрессировали первых, во всех провинциях и городах, во всех районах и уездах и даже в каждой волости и деревне накопилось множество обид друг на друга.

В этой ситуации в политических, экономических и общественных организациях с неизбежностью возникали явления политической фракционности и сектантства.

В то время в идейной жизни и в культуре разруха была такой же, если не еще более серьезной, как разруха в экономике и в политике.

Разгул субъективизма и волюнтаризма, теории классовой борьбы привел к тому, что научные исследования не могли вестись в соответствии с принципами науки; все они превращались в орудия репрессий.

Такая действительность, характеризовавшаяся акцентом на классовую борьбу, приводила к тому, что все самое низменное в человеке поднималось на поверхность. Как говорили в КНР, тогда разбивали и выбрасывали звонкоголосые колокола, считая их никому не нужными, а вовсю били в глиняные котлы. Иначе говоря, люди прямые и честные подвергались ударам, а льстецы возносились до самых небес. В целом сложилась чрезвычайно неблагоприятная обстановка. [4]

Континентальный Китай — государство, подавляющее большинство населения которого составляют крестьяне. Поэтому необходимо специально остановиться на вопросе о том, что принес Мао Цзэдун китайскому крестьянству; в этом главные последствия его правления в КНР.

Политика Мао Цзэдуна в отношении крестьянства практически всегда ущемляла интересы последнего. В начале 1950-х гг. Мао насильственно осуществил коллективизацию. При этом сначала дворы крестьян были организованы в группы из нескольких десятков дворов, то есть кооперативы низшего типа. Вскоре, во второй половине 1956 г., в деревне КНР была насильственным путем проведена кампания по созданию кооперативов высшего типа. В кооперативах низшего типа крестьяне еще получали вознаграждение за внесенную в кооператив в виде пая землю. В кооперативах высшего типа эту землю отобрали и сделали общественной собственностью. В 1958 г., в период «великого скачка», провели новое объединение кооперативов высшего типа, создав из них теперь уже «народные коммуны». Китайская деревня непрерывно подвергалась разрушительным ударам.

Через десять лет правления Мао Цзэдуна оказалось, что «коммуны» производили меньше зерна, продукции сельского хозяйства, чем кооперативы высшего типа, а кооперативы высшего типа производили ее меньше, чем кооперативы низшего типа или даже бригады взаимопомощи; те же, в свою очередь, производили продуктов сельского хозяйства меньше, чем давали ее частные хозяйства единоличных крестьян. Крестьяне не верили в систему коллективных хозяйств и возлагали надежды на выживание на небольшие приусадебные участки, за счет которых они только и могли прокормиться.

Было немало деревень, где дети зимой ходили голыми. У них не было никакой одежды. Их кожа от холода была фиолетовой. Дети пытались согреться на солнце. Треть работоспособных мужчин во многих деревнях не были женаты: они не могли содержать жену. Крестьяне работали круглый год, а зарабатывали только на пропитание в лучшем случае на полгода. Зимой им приходилось питаться лишь жиденькой рисовой кашей.

Обычным стал крестьянский дом, в котором были только четыре голые стены и больше ничего. В провинции Гуандун крестьяне традиционно держали птицу — кур, уток, гусей. Однако во время «культурной революции» были введены ограничения: одному двору дозволялось держать определенное небольшое число птиц. Крестьяне с юмором называли таких домашних птиц «курами революции». Подсобное хозяйство было сокращено до минимума. [5]

Через три года после смерти Мао Цзэдуна, в 1979 г, перед началом реформ в деревне, крестьяне, отвечая на вопрос о том, на что они больше всего жалуются, говорили: «Вот уже 30 лет, как компартия нам и есть досыта не дает, и раскрыть рот не позволяет». [6] Когда они говорили, что им «не дают есть досыта», они имели в виду то, что производили они достаточно продуктов, но государство в обязательном порядке закупало и вывозило эти продукты, которыми крестьяне мости наесться досыта. Когда они говорили, что им «не давали рта раскрыть», то это означало, что того, кто высказывал критические соображения, тут же подвергали «критике и борьбе».

В некоторых районах крестьяне говорили, что лучше всего им жилось в 1920-х или в 1930-х гг. Во Внутренней Монголии крестьяне считали, что им лучше жилось или хорошо жилось тогда, когда они работали на помещика, на землевладельца, потому что во время страды они каждый день могли съесть по килограмму-полтора зерна. Причем в виде пампушек из белой пшеничной муки или в виде лапши. Проработав сезон, крестьянин мог обеспечить семью едой на полгода, а проработав два сезона, он в основном обеспечивал семью на целый год. Отвечая на вопрос о том, чем в 1979 г. лучше, чем до 1949 г., один из крестьян после длительного раздумья сказал: «Сейчас, если пойти просить подаяние, можно выправить бумажку (то есть получить некий документ. — Ю.Г.)». [7]

На северо-западе Китая, на стыке провинций Шэньси — Ганьсу — Нинся, сравнительно с ситуацией, которая существовала там в 1940–1942 гг., доходы крестьян сократились на 60 %, а количество зерна для пропитания — на 40 %. [8]

В провинции Аньхой один из старых партийных работников говорил: «Наши места всегда считались самыми зажиточными. Когда во время войны сюда пришли японские черти, тогда гоминьдановские солдаты и бойцы Новой 4-й армии (армии КПК. — Ю.Г.) прятались в здешних лесах, и японские самолеты не могли их обнаружить. Потом, когда через наши места проходили, следуя на юг (в 1949 г. — Ю.Г.), войска Лю Бочэна — Дэн Сяопина, то они тоже укрывались в лесах, и гоминьдановские самолеты тоже не могли их обнаружить. В 1958 г. во время «великого скачка» все поголовно занимались выплавкой стали, и вот тогда-то все деревья извели под корень. Все вырубили подчистую. В 1930-х гг. доходы каждого крестьянина в наших краях составляли в нынешних ценах 340 юаней в год, а сейчас всего 80 юаней в год». [9]

Одного из низовых руководящих работников, который хорошо помнил годы войны сопротивления Японии, спросили: «Если бы японцы снова вторглись сегодня и партия приказала бы тебе опять остаться в этом районе партизанить, поддержали бы люди, массы тебя сейчас так же, как это они делали тогда, в годы антияпонской войны?» Воцарилась мертвая тишина. Затем спрошенный откровенно ответил: «Нет». [10]

В 1978 г. в деревнях жизненный уровень в двух третях районов страны был ниже, чем в начале 1950-х гг., а для одной трети районов он был ниже, чем в 1930-х гг. В 1978 г. каждый из крестьян от коллективного хозяйства получал в год в среднем 76 юаней. Из 800 миллионов крестьян 200 миллионов человек имели доход менее 50 юаней, а зерна для пропитания на семью приходилось менее 150 кг в год. При этом речь шла о так называемом грубом зерне, то есть о необмолоченных пшенице, рисе и т. д. Из 100 кг такой пшеницы можно намолоть от 80 до 95 кг пшеничной муки, а из 100 кг грубого рисового зерна — только 70 кг. Поэтому 150 кг грубого зерна в пересчете на зерно, пригодное для пропитания, составляет всего лишь чуть больше 100 кг. А это означает, что по крайней мере 200 миллионов крестьян не были обеспечены ни питанием, ни одеждой. [11]

В 1979 г. самые низкие доходы были в коллективном хозяйстве в уезде Пинлу провинции Шаньдун: 21 юань 97 фэней в год на одного человека, то есть в месяц меньше 2 юаней. За целый день зарабатывали всего несколько фэней. Это были столь низкие доходы, что крестьяне жили, как говорится, действительно хуже скотины, такую жизнь никак нельзя было назвать человеческой. [12]

В результате политики Мао Цзэдуна в 1959 г. страну постиг великий голод. В некоторых уездах умерли тогда 60 % людей. Вымирали семьями. Было немало случаев людоедства. [13]

Из уезда Пинчжай провинции Аньхой во время войны сопротивления Японии вышли более 60 человек, которые впоследствии дослужились до чина генерала в вооруженных силах КНР. В 1979 г. в этих местах можно было видеть, как рушатся крестьянские дома, как 17-18-летним девушкам было нечего надеть на себя, у них не было даже штанов. Видя все это, первый секретарь парткома провинции Аньхой Вань Ли заплакал, сказав: «Только тогда, когда крестьяне набьют животы, когда у них будут штаны, чтобы прикрыть наготу, когда у них будут дома, в которых они смогут жить, только тогда можно будет считать, что компартия оправдается перед крестьянами». [14] Старый секретарь партийной ячейки из провинции Хэнань, герой войны сопротивления, роняя слезы, говорил: «Мы-то все думали об этом самом «социале» (то есть о социализме. — Ю.Г.), все мечтали об этом самом «социале». И кто же мог знать, что, когда этот самый «социал» настал, пришел на нашу улицу, мы же и оказались самыми настоящими преступниками». Крестьяне, бывало, рассуждали в беседах между собой таким образом: «В свое время мы помогали коммунистам бить Гоминьдан, считали, что коммунисты смогут принести нам хорошую жизнь, а в результате с этими коммунистами мы только горе мыкаем. Вот если гоминьдановцы вернутся, а мы поможем им теперь уже побить коммунистов, тогда мы, почитай, расквитаемся с коммунистами». [15]

В той же провинции Хэнань секретари уездных и окружных парткомов тайком говорили: «За 30 лет компартия довела до полного разорения, как говорится, порушила и горы, и реки». [16]

После Второй мировой войны в большинстве стран мира сложилось положение, при котором сельское население развивающихся государств ежегодно сокращалось по крайней мере на 1 %, а то и больше, а в КНР сельское население с 81,4 % в 1949 г. увеличилось до 84 % в 1978 г. Одновременно с увеличением численности рабочих рук в 2 раза проявилась тенденция к снижению производительности труда. Например, в 1956 г. на каждого человека приходилось 306 кг зерна в год, а к 1978 г. этот показатель снизился до 295 кг. В то же, время значительно возросла себестоимость продукции сельского хозяйства. Например, в 1978 г. по сравнению с 1949 г. количество химических удобрений, которые применялись в сельском хозяйстве, увеличилось более чем в 150 раз, а мощность сельхозмеханизмов выросла более чем в 12 тысяч раз. [17] Во всех странах мира вслед за ростом себестоимости материалов снижается себестоимость человеческого труда. Выражаясь словами К. Маркса, за ростом материализованного труда уменьшается количество живого труда. В КНР же имел место одновременный рост и овеществленного труда, и живого труда, а производительность труда при этом снижалась. За рубежами КНР трудно было понять природу этого феномена. Источником всех бед и несчастий были «народные коммуны», в которых на рабский труд накладывалась еще и уравниловка.

Здесь необходимо разобраться в том, какую систему создал Мао Цзэдун в китайской деревне и почему эта система принесла сокращение сельскохозяйственного производства.

Вслед за созданием кооперативов высшего типа, а особенно после создания «народных коммун», крестьянам ничего другого не оставалось, как жить и трудиться в производственных бригадах, которые были организованы на базе естественных или натуральных деревень. В таких бригадах крестьяне трудились коллективно под руководством бригадира и звеньевых, и каждый день им начислялись трудовые единицы в качестве оплаты их труда. В конце года после подведения итогов осуществлялось распределение. Такой способ производства имел в КНР и свое краткое название: «коллективный труд плюс трудоединицы». Трудовые единицы, трудоединицы или «палочки» — это способ распределения.

Применявшийся при этом метод начисления трудоединиц был таков, что в основном различий между трудоспособными людьми почти не было. Например, полноценный трудоспособный человек получал обычно 10 «палочек» за трудовой день или «на трудодень». Тот, кто был чуть послабее, получал 8 «палочек». Самые лучшие получали 20 трудоединиц. Такой способ и представлял собой рабский труд, к которому приплюсовывалась еще и уравниловка.

Почему можно сказать, что крестьяне работали как рабы? Да потому, что при этой системе они потеряли все свои свободы и права. Каждый день они работали коллективно: бил колокол, раздавался свисток, либо бригадир зычно кричал, и крестьяне немедленно шли на поля; не позволялось ни опоздать, ни уйти пораньше. Для того чтобы пойти на ярмарку или навестить родственников, надо было испрашивать разрешение. Мужчины и женщины вместе выходили на работу, вместе отправлялись на поля, весь день трудились дотемна, работали так круглый год; за детьми некому было присматривать; дома некому было заниматься домашними и семейными делами. Для стариков, не везде, существовали сельские приюты, которые, по иронии судьбы, именовались «домами счастья».

Кроме того, правительство контролировало производство через «народные коммуны» и производственные бригады; распределяло между производственными бригадами производственные задания по производству зерна, хлопка, масла. Китайская деревня занимает обширную территорию с неодинаковыми почвами, различным климатом, разнообразными конкретными условиями, и поэтому нет совершенно никакой возможности на основе одинаковых показателей давать твердые установки. А установки, в том числе и цифры будущего урожая, спускались сверху вниз. В прошлом, когда крестьянин индивидуально вел хозяйство, у него были и опыт, и основания; он знал, как сеять в песчаную почву, как возделывать глинистые почвы, как работать на склонах гор, как на вершинах холмов, как обрабатывать поле перед дождем, а как после дождя, как возделывать тот или иной сорт; все эти вопросы он решал самостоятельно. Когда же бригада вела производство коллективно, то бригадир оказывался не в состоянии подробно анализировать эти чрезвычайно сложные условия сельскохозяйственного производства.

О методе начисления трудовых единиц, с помощью которого осуществлялось распределение, крестьяне говорили, что в обычное время всем начисляют поровну, а «в сезон», во время страды, начисление производится «галопом». Почему считалось, что в обычное время начисляют, уравнивая людей? Потому что ежедневно, вне зависимости от того, много ты работал или мало, был ты трудолюбив или работал спустя рукава, почти во всех случаях начислялось обычное число трудоединиц. Честные люди работали намного больше других, а за день им начисляли по 10 «палочек». Ленивый не только не прикладывал усилий, но и, напротив, стремился выгадать; и ему за день начисляли тоже 10 или 8 «палочек». В итоге все получали гроши. Чем больше времени проходило, тем более никто не желал работать хорошо. А когда наступала страда, было просто не успеть переделать всю крестьянскую работу. И тогда тот, у кого выполненных заданий оказывалось больше, во много раз больше получал и трудовых единиц. В итоге те, кто в обычное время не работали добросовестно, когда наступала страда, бросались на штурм и «вырабатывали» «палочек», возможно, больше других. Поэтому крестьяне говорили: «На общественных работах мы трудимся полегоньку, не спеша; вот как сосед работает, так и я за ним; все равно ведь на день приходится примерно 10 «палочек»; а работать больше никакого расчета нет». Так складывалось положение, при котором каждый учился тому, как быть лентяем. [18]

Еще более серьезная проблема заключалась в том, что не было соответствия между трудом и его оплатой. С одной стороны, если даже производить еще больше, все равно продукты, полученные благодаря этому усиленному труду, забирали власти по низким ценам. С другой стороны, пусть даже человек будет работать еще лучше, распределение производилось по принципу уравнительности, по едокам, и, следовательно, у того, у кого в семье едоков, пусть даже не работающих, было больше, тот и получал больше. Поэтому те семьи, где было много детей, мало рабочих рук, при распределении получали зерна столько, что могли как-то поддержать свое существование, а семьи, в которых людей было немного, причем это были одни лишь рабочие руки, наоборот, испытывали недостаток. Ежегодно те семьи, где было больше полноценных людей, получали меньше и становились дворами, которые, как говорится, требовали дополнительной поддержки; мало того, их причисляли еще и к разряду должников.

Мао Цзэдун создал привилегированность низовых руководящих работников в деревне, своего рода слой новых феодальных чиновников. Дело было поставлено так, что эти люди, так или иначе, имели возможность грабить крестьян, творя произвол. Когда же, скажем, из вышестоящих организаций прибывали инспектирующие, то их обычно поили и кормили до отвала. На протяжении многих лет даже относительно совестливые и чистые на руку низовые работники или чиновники в деревне были заняты, главным образом, лишь тем, что, во-первых, проводили собрания и распространяли информацию из руководящих организаций, пропагандировали политику партии, во-вторых, занимались проверками и оценкой итогов работы, в-третьих, торопили людей с посевной и с уборкой, в-четвертых, командовали закупками сельхозпродукции в пользу государства и ее сбытом, в-пятых, улаживали споры и раздоры в семьях и между семьями. Ничего иного не делали; десятилетиями в КНР существовал созданный Мао Цзэдуном и его партией слой дармоедов в каждой деревне.

Своей политикой Мао создавал в деревнях слой привилегированных людей, которые были обязаны всем своим благосостоянием и привилегиями созданной им системе. Этот слой фактически заменил прежних землевладельцев, помещиков и оказался более оторван от земли, чем прежние землевладельцы.

Этот слой составляли сами низовые руководящие работники, а также их родственники; при этом выделялись четыре категории: (1) родственники руководителей производственной бригады; (2) родственники государственных служащих, работавших в деревне; (3) родственники учителей; (4) родственники военнослужащих.

Для этих людей имелось специальное наименование: «крестьянские дворы родственников людей упомянутых четырех категорий».

Крестьяне далеко не случайно называли их «старыми джентри (или старыми шэньши) производственных бригад». Дело в том, что в старом Китае, до начала всех турбулентных процессов двадцатого столетия, в китайском языке, отражавшем реалии того времени, было слово «шэньши». Буквально оно означает: «мужи, которые носят чиновный пояс или пояс чиновника как знак, свидетельствующий о принадлежности к чиновничьему сословию». Иначе говоря, речь шла о своеобразном сословии, сложившемся в старом Китае. Обладая чиновничьими должностями, будучи чиновничьей прослойкой, эти люди составляли эксплуататорскую верхушку старой китайской деревни. Конечно, они были и наиболее образованным слоем людей в деревне, и не все занимались эксплуатацией, а несли бремя определенного просвещения деревни. Китайский термин «шэньши» было принято в свое время переводить на русский язык английским словом «джентри».

При Мао Цзэдуне это сословие стало настоящим паразитом на теле крестьян. Эти «бригадные старые джентри» зачастую никогда не желали работать и не работали или работали меньше других, но в конце года при распределении получали доходы, которые были выше, чем доходы рядового рабочего сельского человека и обычной рядовой семьи, занимавшейся сельским хозяйством.

Тяжелым грузом на крестьянстве висли и те, кто подпадал под категорию требующих социальной защиты. Считалось, что не государство, а «народные коммуны» и большие производственные бригады, а также производственные бригады должны обеспечивать престарелых, слабых, сирот, бобылей и инвалидов, заботиться об их питании, одежде, топливе, проявлять заботу о воспитании и образовании их детей и оплачивать их похороны. Формально средства на все это должны были выделяться из общественного фонда «народных коммун». В прошлом на практике именно производственные бригады обеспечивали их зерном для пропитания и деньгами на мелкие карманные расходы, оплачивали их лечение, давали деньги на похороны. Однако в реальной жизни в производственной бригаде денег на все это никогда не хватало. Никто не мог им помочь, и они жили в нищете.

Вынужденное для руководства КПК отступление от политики Мао Цзэдуна после его смерти, поддержка стихийного разбора, взятия крестьянами семейных наделов для работы на семейном подряде, принесло свои плоды. Например, если в 1979 г. доходы крестьян от коллективного хозяйства плюс доходы от домашнего подсобного хозяйства в среднем на одного человека составляли всего 120 юаней в год, то после отказа от системы, созданной Мао Цзэдуном, спустя пять лет, в 1984 г., они достигли более 480 юаней, а впоследствии 600 юаней. За вычетом фактора инфляции чистый доход крестьян менее чем за десять лет увеличился в 2,6 раза. [19]

Лучшая часть реформ в КНР, то есть реформы в деревне, во-первых, не была инициирована сверху; не КПК и не руководство, в том числе и Дэн Сяопин, явились их зачинателями. Эти реформы явились проявлением стихийного недовольства крестьян политикой Мао Цзэдуна. Правящая партия, наследники Мао Цзэдуна, была вынуждена согласиться с требованиями и практическими действиями крестьян. Мао Цзэдун, захватив власть над Китаем, осуществил свою «революцию» в китайской деревне. После его смерти крестьяне сами произвели свои контрдействия, похоронив «революцию» Мао Цзэдуна, ликвидировав главное содержание его политики в отношении крестьян, составляющих подавляющее большинство населения Китая.

Во-вторых, эти реформы оказались лишь первым шагом, решением только наиболее простого вопроса о выживании, о поддержании жизни крестьян на минимальном уровне, об обеспечении их минимальных потребностей в крове и пище.

Нахождение у власти Компартии Китая, партии Мао Цзэдуна, преобладание в ее руководстве последователей и приверженцев Мао Цзэдуна, сковывало движение по пути обновления или реформ. Крестьяне хорошо чувствовали это. Как люди практического склада, они взяли то, что можно было в создавшихся условиях после смерти Мао Цзэдуна реально взять, возвратили свое.

Спустя несколько лет после начала преобразований выяснилось, что сельскохозяйственное производство, сделав некоторый шаг вперед, снова замерло.

Крестьяне ничего не планировали на длительный срок. Хотя то, что должно было находиться в собственности крестьян, остаточная продукция, и было возвращено в их собственность, однако оставалось не ясным (и, очевидно, наследники Мао Цзэдуна намеренно оставляли этот вопрос неясным, ибо они не исключали возможности и перспективы новой коллективизации сельского хозяйства в иных формах), в чьей собственности находятся средства производства, особенно земля, леса, заливные луга, отмели, то есть самые основные средства производства. Поэтому крестьяне и не строили расчетов по вложению капитала на длительные сроки. Например, во время сева крестьяне зачастую варварски вели хозяйство; они вовсе не заботились о том, чтобы земля становилась более плодородной, чтобы производительность ее повышалась.

Из-за того что леса находились в коллективной собственности, в лесных районах очень серьезные масштабы приобрели порубка и вырубка леса. Заливные луга и отмели не принадлежали крестьянам, и поэтому они вылавливали рыбу сверх меры, что наносило огромный ущерб. В результате возникли противоречия между ближайшими и долгосрочными интересами крестьян. Так как крестьяне имели лишь право хозяйствования на небольшом семейном участке земли, было очень трудно сформировать эффективное сочетание сырья, труда и капитала. Это не благоприятствовало повышению производительности труда. Что делали крестьяне после того, как у них появились деньги? Строили дома, и страна, китайская деревня, за несколько лет буквально стала из одноэтажной двухэтажной, а то и трехэтажной, причем люди смогли жить уже на втором этаже, отведя скотине, главным образом наиболее популярным в Китае свиньям, первый этаж. Люди создавали семьи, ели, пили, жили в свое удовольствие. Кстати, эта ситуация способствовала новому росту народонаселения страны.

Наша задача состоит в данном случае в том, чтобы показать, в какие тупики завел Мао Цзэдун, в частности, китайскую деревню. Поэтому мы позволим себе отложить рассказ о том, что было предпринято далее в КНР и чего не удалось сделать в деревне (в частности, мы можем предложить читателю обратиться к нашим работам «Призрак Мао» и «Китайское чудо или китайский тупик?»).

Отметим только одно обстоятельство. К моменту смерти Мао Цзэдуна политика предшествующих десятилетий лишила крестьян ясных представлений о праве собственности. В прошлом, при коллективном хозяйстве, крестьяне говорили: «В общественном строении крыша обязательно прохудится; в общественном хозяйстве лошадь непременно будет тощей; в общественном доме даже мыши и те не будут жиреть». [20] С одной стороны, при системе, созданной при Мао Цзэдуне, отдельный человек всегда мог взять что-то из тех вещей, которые «были ничьими» и которые считались принадлежащими обществу, то есть то, что «плохо лежало». С другой стороны, это общество тоже всегда могло ограбить отдельного человека. В этой ситуации, когда обсуждался вопрос о праве собственности на землю, крестьянина спрашивали: «Не хочешь ли ты купить этот кусок земли?» Крестьянин задавал встречный вопрос: «Вы, значит, теперь хотите, чтобы я купил землю? А если потом компартия снова экспроприирует ее, что я буду делать тогда?» [21] Поэтому этот вопрос оставался чрезвычайно сложным, и до сих пор не ясно, как же, в конце концов, решить его. Фактически крестьяне в КНР разобрали землю по дворам, но юридического оформления этого пока не произошло. Крестьяне сами не нажимают на власти. КПК и ВСНП, со своей стороны, тоже не идут на юридическое оформление фактически существующей ситуации.

Мао Цзэдун создал такую тупиковую ситуацию в деревне, что крестьяне, почувствовав после его смерти, что правящая партия и ее руководство утратили способность и возможность применить силу, армию для подавления столь массового недовольства, стихийно нашли выход из этого тупика. Первой и важнейшей реакцией почти миллиардного китайского крестьянства на смерть Мао Цзэдуна был поворот на сто восемьдесят градусов от его политики в отношении китайской деревни, поворот, осуществленный самими крестьянами, вопреки Мао Цзэдуну, его заветам, его партии.

Реформу в китайской деревне, подчеркнем это еще раз, инициировали не высшие руководители КПК. Выход нашли сами китайские крестьяне. В КПК нашлись, правда, и мудрые руководители, которые поддержали такие действия крестьян. Это были в первую очередь Чжао Цзыян и Вань Ли. Они в то время руководили парткомами двух важных провинций в КНР. (Впоследствии, в 1989 г., когда произошли события в Пекине и в ряде других городов КНР, когда массы подняли вопрос о необходимости реформ не [только в сфере экономики, но и в сфере внутренней политической жизни, у Чжао Цзыян занимал пост генерального секретаря ЦК КПК, а Вань Ли — председателя постоянного комитета ВСНП; иначе говоря, были формально высшими руководителями партийной и законодательной власти в стране; оба они не согласились с применением вооруженных сил Дэн Сяопином и его приверженцами в целях подавления выступления народных масс в форме безоружных демонстраций; они выступали за диалог и решение вопросов путем обмена мнениями и нахождения компромиссов; Дэн Сяопин и его приверженцы осуществили тогда «двойной шок» «с китайской спецификой»: с одной стороны, применили насилие, вооруженным путем подавив выступления; и, во-вторых, практически насильственно убрали с высших постов в партии, в парламенте страны Чжао Цзыяна и Вань Ли, продемонстрировали, что в КНР продолжала существовать единоличная диктатура Дэн Сяопина, который формально не занимал руководящих постов ни в партии, ни в государстве, но, будучи всего лишь рядовым членом КПК, не являясь даже членом Центрального комитета КПК, занимал должность председателя военного совета ЦК КПК.)

В то же время руководство КПК было вынуждено сделать нечто положительное в этой ситуации. Хотя большинство выступало против закрепления производственных заданий за крестьянскими дворами, будучи правоверными наследниками Мао Цзэдуна, однако отдельные руководители ощущали, что есть смысл провести эксперимент, не ставили преград на пути осуществления этого метода решения проблемы подъема продуктивности сельского хозяйства, что в свое время сыграло определенную позитивную роль.

В то же время следующий этап реформ потому-то и оказывается трудно осуществить, что эти руководители страдают ограниченностью, они не в состоянии воспринять требования следующего этапа обновления. Дело в том, что приходится думать о правомерности сохранения наследия Мао Цзэдуна как в области теории, так и в практической политике.

Каким же было положение городского населения континентального Китая, каковы были для него последствия политики и правления Мао Цзэдуна?

Начиная с 1949 г. в КНР при направляющей и руководящей роли специалистов из СССР, однако по просьбе и в соответствии с желанием Мао Цзэдуна и его коллег по руководству КПК и КНР была создана экономическая структура с плановой экономикой. На протяжении длительного времени по низким ценам насильно закупали продукцию сельскохозяйственного производства, эксплуатировали крестьян и с помощью ряда методов накапливали капитал, создавали систему промышленности. Все это вплоть до реформ, которые были начаты уже после смерти Мао Цзэдуна, являлось аргументом, с чьей помощью правительство пропагандировало преимущества плановой структуры и системы общественной собственности; власти в КНР всегда стремились доказывать успехи плановой структуры.

Выше уже шла речь о горькой жизни крестьян. Ну, уж если крестьян ограбили, и промышленность таким путем создали, то городским-то жителям, казалось, должно было бы жить лучше, причем намного? Конечно, благодаря тому, что городское население КНР — это та часть населения страны, которая находилась под покровительством правительства КНР, руководства КПК, его жизнь была намного лучше, чем жизнь несчастных крестьян. В свое время, в ходе «культурной революции», супруга Мао Цзэдуна Цзян Цин, выслушав жалобы рабочих на их материальное положение, не постеснялась цинично напомнить им, что они-то живут намного лучше, чем люди в деревнях континентального Китая.

Однако, даже учитывая это, улучшение жизни горожан тоже было весьма ограниченным. Реальный жизненный уровень много лет топтался на месте. В конце 1940-х и в начале 1950-х гг., то есть к моменту прихода Мао Цзэдуна к власти, Шанхай, Гуанчжоу и другие крупные города были гораздо более цветущими, чем Токио, Сянган (Гонконг), Сеул, а уровень жизни людей был примерно одинаковым. Иначе говоря, стартовая позиция Мао Цзэдуна в начале его правления была примерно такой же, как и стартовые позиции руководителей того времени в Японии, на Тайване, в Южной Корее. Но в конце 1970-х гг. уровень жизни населения городов КНР был намного ниже уровня жизни в Японии, в Сянгане, на Тайване, в Южной Корее. [22]

На протяжении этих 30 лет жилая площадь, приходящаяся в среднем на городского жителя КНР, непрестанно уменьшалась; повсеместным явлением стало проживание людей трех поколений в одной комнате; семейная утварь осталась примерно той же, что и 30 лет тому назад; структура питания не улучшилась. Девушки, выходя замуж, могли мечтать только о том, чтобы жених купил механические часы, швейную машинку, велосипед, а если жених мог надеть шерстяной костюм, то это считалось просто шикарным. Часы, велосипед все еще оставались самыми ценными вещами в городах.

В течение трех десятилетий, когда строили плановую экономику, заработная плата служащих и рабочих оставалась неизменной; к тому же в жизнь семьи вошла еще одна необходимая тогда вещь — карточки. Мало того что люди в среднем зарабатывали 30–40 юаней в месяц и на них уже ничего особенного купить было невозможно, правительство вводило разнообразные талоны и карточки, ограничивая потребление жителей. Помимо того, что существовали ежемесячные нормы продажи по карточкам рыбы, мяса, яиц, зерна, масла, такие предметы первой необходимости, как мыло, нитки, хлопчатобумажные и шерстяные ткани, тоже продавались в ограниченном количестве по талонам. Что же касается наручных часов, велосипедов, швейных машин и большой тогда редкости — черно-белых телевизоров, то по организациям выдавались талоны, и только по ним и можно было приобрести эти вещи. Человек лишь один раз в несколько лет мог дождаться своей очереди на их покупку.

Моя знакомая пекинка, семья которой состояла из ее мужа-шофера и двух малолетних детей, в годы великого голода обрывала листья с деревьев на территории нашего посольства, где она тогда работала, и несла их, как пищу, к себе домой. Она же рассказывала о том, что ее мужа тогда отправили в Синьцзян за тысячи километров от Пекина в командировку на десять лет одного без семьи, очевидно, создавать ракетно-ядерный щит Мао Цзэдуна, чему моя знакомая радовалась, так как он был обузой, лишним ртом, но и горевала: муж забрал, уезжая в командировку, ее велосипед, единственный велосипед в семье.

При Мао Цзэдуне правительство обычно заявляло, что строительство социализма в КНР гарантировало каждому человеку пищу и одежду. При этом не упоминалось о том, что 200 из 800 миллионов крестьян не были обеспечены ни пищей, ни одеждой, а также о том, что фактически не добились и того, чтобы каждый среди 200 миллионов остальных, то есть городских, жителей страны был сыт и одет. [23] Начиная с 1960-х гг. городская экономика уже не могла обеспечить работой все новые рабочие руки, которые прибавлялись ежегодно. Скрытая безработица фактически стала важной социальной проблемой. Десять лет проводили движение под лозунгом: «Молодежь — иди в горы, отправляйся в деревню», причем, прикрывая это вывеской «революции»; в деревню отправляли десятки миллионов молодых людей из городов, и таким образом серьезный кризис — безработицу в городах — перекладывали на плечи все тех же бедных крестьян.

Коренная причина того, что в городах КНР существовала нехватка потребительских товаров, что доходы служащих и рабочих оставались в замороженном состоянии, что численность не находящих себе дела рабочих рук все увеличивалась и все это представляло собой серьезную проблему, заключается в сумасбродной структуре плановой экономики. При такой структуре накопленные народом капиталовложения растрачиваются впустую, структура производства является крайне нерациональной, а эффективность промышленных предприятий чрезвычайно низкой.

При распределении внутри предприятия применялся метод, о котором уже упоминалось, когда речь шла о положении крестьян, и который можно охарактеризовать словами: «Все вместе хлебают из одного большого котла». И, как бы ни трудились рабочие и служащие, хорошо ли, плохо ли, получали они все равно одинаково. Рабочие могли работать не так, могли работать плохо, не трудиться или мало трудиться, зарплату им выдавали, как заведено или «как положено». Хорошо работаешь — все равно получаешь те же деньги. Вполне естественно, что у рабочих и служащих отсутствовала активность. Люди говорили так: «Рабочие и служащие хлебают из большого котла, принадлежащего предприятию». Если хозяйственная деятельность на предприятии была поставлена хорошо, то предприятие все равно не получало больших, по сравнению с другими предприятиями, преимуществ, а если дела велись слабо, то предприятие особенно не страдало; его не наказывали штрафами. И та и другая ситуация — и положение на каждом отдельном предприятии, с точки зрения каждого отдельного его работника, и положение в общей системе всех предприятий, с точки зрения каждого отдельного предприятия, — в КНР называлась «двумя большими и общими котлами». В результате всем было «все равно»; и в городе, как и в деревне, труд не поощрялся, не стимулировался, напротив, воспитывалась масса лодырей, люмпенов. [24]

Вообще складывалась как результат целенаправленной политики Мао Цзэдуна ситуация или некая структура, при которой наверху был слой подкармливавшихся им чиновников-захребетников, сидевших на шее людей труда, а внизу был слой «неимущих» или «пролетариев» — лодырей в городе и в деревне, которых также подкармливала та же система, созданная Мао Цзэдуном. Это были две опоры его политической системы.

Поэтому, с одной стороны, промышленность КНР в целом показывала очень высокие цифры роста, но, с другой стороны, большая часть продукции по своему качеству не отвечала стандартам, либо ее ассортимент не находил сбыта, и так впустую тратились большие средства. Не только большая часть сырья залеживалась на предприятиях, но и большая часть продукции задерживалась на складах предприятий. Кроме того, из-за проблем, которые таила в себе плановая структура сама по себе, много оборудования также залеживалось; по всей стране доля такого не пущенного в ход оборудования составляла примерно до одной трети всего оборудования в государстве.

За 20 лет, с 1958 по 1978 г., вложения в капитальное строительство достигли 600 миллиардов юаней. Из них треть пошла прахом из-за ошибок в решениях по вопросам вложения капиталов. Другая треть не формировала производительные силы. И всего лишь одна треть пошла на формирование производительных сил. В 1979 г. уже упоминавшийся первый секретарь парткома провинции Аньхой Вань Ли говорил: «Узнай об этом рабочие, крестьяне, интеллигенция, удивляться пришлось бы лишь тому, что Коммунистическая партия не оказалась свергнутой!» [25]

Вот, пожалуй, и главный вывод из правления Мао Цзэдуна в континентальном Китае, в КНР.