Глава 11. Крах движения самозванца в 1610 г.

В 1610 г. на первый план в истории Смуты выдвинулась борьба русского народа против иноземного вторжения, которая привлекла внимание историков. История движения самозванца оказалась в тени главных событий и поэтому специально не изучалась. В литературе затрагивались лишь отдельные проблемы и аспекты темы, которые анализировались в основном по поздним нарративным источникам: утверждение Лжедмитрия II в Калуге и обстоятельства появления там М. Мнишек, попытка самозванца захватить Москву летом 1610 г. и его гибель в Калуге. С.М. Соловьев считал, что в Калуге вся власть принадлежала казакам, которых привел туда кн. Г.П. Шаховский. Бояре и москвичи, по мнению историка, несмотря на явную опасность захвата страны иноземцами, не захотели присягнуть Вору летом 1610 г., боясь казачьих грабежей и бесчинств черни, и по этой причине предпочли ему королевича Владислава. Гибель самозванца и распад его движения исследователь объяснял исключительно местью кн. П. Урусова[2245]. Н.И. Костомаров ввел в научный оборот много интересных польских документов 1610 г., которые проливают свет на взаимоотношения царика и сапежинцев, но вольно пересказал их почти без ссылок. Он полагал, что инициатива второго похода на Москву целиком принадлежала Я. Сапеге и наемникам. Приверженцы Вора, по мнению историка, обманули москвичей, предложив одновременно низложить В. Шуйского и Лжедмитрия II, за что и поплатились, подтолкнув их к избранию королевича Владислава. Исход дела решил переход Я. Сапеги на сторону С. Жолкевского. Историк согласился с мнением С.М. Соловьева, что царик погиб в следствие мести П. Урусова[2246]. С.Ф. Платонов пришел к выводу, что Вор не случайно избрал местом своего пребывания Калугу и обратил внимание на ее важное стратегическое значение в борьбе между правительственными силами, приверженцами самозванца и поляками. Он согласился с мнением С.М. Соловьева, что в Калуге царика поддерживало в основном казачество. Бояре и дворяне Вора, особенно дьяки, по мнению исследователя, за редким исключением пошли на заключение договора с Сигизмундом III и отказались вернуться к Вору. Историк согласился с выводом, что второй поход царика на Москву явился главной причиной падения Василия Шуйского и подтолкнул москвичей к присяге королевичу Владиславу. Он впервые проанализировал дело московских бояр, будто бы ссылавшихся с Вором в октябре 1610 г., и высказал мысль, что смерть царика развязала руки русским повстанцам[2247]. Мнения трех выдающихся историков в основном определяют сложившиеся в литературе представления о калужском периоде движения самозванца. Его специальное изучение с привлечением сохранившихся документов архива Я. Сапеги 1610 г. позволяет развить и уточнить эти представления, что весьма важно для понимания процессов, протекавших в движении самозванца в течение всего времени его существования.


§ 1. Калужская дума и двор

Анализ биографических данных членов Тушинской Воровской думы обнаруживает, что Сигизмунду III взялась служить «первее всех» лишь четверть думцев Лжедмитрия II: бояре М.Г. Салтыков, кн. В.М. Рубец-Мосальский, И.М. Заруцкий, Н.Д. Вельяминов, Ю.Д. Хворостинин, окольничие кн. Ф.Ф. Мещерский, И.Н. Безобразов-Шарапов, Т.В. Грязной, кравчий Л.А. Плещеев, думные дворяне А.Ф. Андронов, И. Зубов, думные дьяки И.Т. Грамотин, С.И. Линев, И.И. Чичерин. Умерли естественной смертью или погибли в боях с правительственными войсками и отрядами земских ополчений бояре М.И. Вельяминов, кн. Р.Ф. Троекуров-Ярославский, окольничий Д.В. Горбатый-Мосальский. Боярин И.И. Годунов был казнен М.М. Бутурлиным при попытке отъехать в Москву. Думный дворянин Г.М. Веревкин погиб «визмене» во время разгрома П. Руцкого у Иосифо-Волоколамского монастыря весной 1610 г. Бояре кн. В.И. Бахтеяров-Ростовский, кн. А.Ф. Жировой-Засекин бежали к В. Шуйскому во время развала Тушина. Более половины тушинских думцев приехало к самозванцу в Калугу: бояре кн. Ф.П. Барятинский, М.М. Бутурлин, И.И. Волынский (?), кн. И.П. и С.П. Засекины, С.Г. Звенигородский, А.А. Нагой, И.Ф. Наумов-Хрулев, М.И. Колодкин-Плещеев, Ф.М. Плещеев, А.Н. Ржевский (?), А.Ю. Сицкий, Д.Т. Трубецкой, И.Д. Хованский, Д.М. Черкасский, Г.П. Шаховский, окольничие кн. Д.И. Долгорукий, кн. Ф.П. Засекин, Г.Ф. Сумбулов, Б.И. Сутупов, крайчий кн. А.Ф. Литвинов-Мосальский, думные дворяне И. Г. Бегичев, И. И. Загряжский, думные дьяки И.Л. Луговской, Д.Т. Рындин, Д.И. Сафронов, П.А. Третьяков[2248]. В результате происшедших изменений, из Воровской думы выбыли в основном люди, близкие к Филарету Романову, М.Г. Салтыкову, кн. В.М. Рубцу-Мосальскому, а также попавшие в нее не по свой воле, такие как кн. В.И. Бахтеяров-Ростовский. Кое-кто из близких к Романовым, например кн. А.Ю. Сицкий, А.Ф. Литвинов-Мосальский, все же остались, но сделали это, видимо, не по своей воле. М. Мархоцкий сообщил, что у многих бояр в Калуге при дворе М. Мнишек находились их семьи, которые фактически превратились в заложников[2249]. Не случайно, поэтому в дальнейшем при малейшей возможности кн. А.Ф. Литвинов-Мосальский и кн. А.Ю. Сицкий покинули самозванца[2250]. Появились в боярской думе новые лица: «боярин» И.В. Глазун-Плещеев, пожалованный за доставку в Калугу М. Мнишек[2251] и некий М.К. Юшков.

Весьма осведомленный в делах Калужского двора К. Буссов свидетельствует, что ключевой фигурой в новой Воровской думе стал «боярин и слуга» кн. Г.П. Шаховский[2252]. «Боярин» Д.Т. Трубецкой с «думным дьяком и печатником» Д.И. Софроновым, по-видимому, вновь руководили Разрядным приказом[2253]. С.Г. Звенигородский сохранил за собой должность боярина и дворецкого. «Боярин» А.А. Нагой с «думным дьяком» П.А. Третьяковым возглавили Поместный приказ вместо погибшего Р.Ф. Троекурова[2254]. «Боярин» М.М. Бутурлин и «думный дьяк» Д.Т. Рындин, по-видимому, ведали Сыскным приказом[2255], «окольничий» Б.И. Сутупов с дьяком М. Сомовым — Казанским и Астраханским дворцами[2256]. Н.В. Лопухин, несмотря на выдвинутые против него самозванцем обвинения в «измене», сохранил за собой должность думного дьяка Посольского приказа[2257]. В Калуге при особе «Государя» постоянно находились, помимо уже указанных лиц, бояре кн. И.П. Засекин, И.Ф. Наумов-Хрулев, И.В. Глазун-Плещеев, А.Н. Ржевский (?), кн. А.Ю. Сицкий, Д.М. Черкасский, окольничие кн. Д.И. Долгорукий, М.И. Колодкин-Плещеев, Ф.К. Плещеев, С.Г. Сумбулов[2258]. В штате Калужских приказов работали дьяки С. Зборовский, П. И. Микулин, М. Сомов, А. Подсосенский[2259]. Нетрудно заметить, что при дворе самозванца усилились позиции боярских и дворянских родов, хранивших традиции опричной среды.

К. Буссов свидетельствует, что довольно быстро в Калуге стал создаваться новый Воровской Государев двор. В источниках имеются отдельные упоминания дворовых чинов самозванца того времени. Спальниками у него служили ветеран повстанческого движения Иг. И. Михнев, П.Ф. Отяев, а также шут Н. Кошелев; стольниками — И.А. Боучаров, В.Ф. и Ф.Ф. Киреевы, А.З. и И.З. Посовецкие, Ю.И. Татищев, кн. П.Я. Урусов, В.П. Черкасский, В.П. и И.П. Шереметевы, П.Ч. Юсупов, стряпчими — И.А. Киреев, Г.И. Татищев[2260]. После воссоединения «царской» семьи в Калуге был воссоздан и двор М. Мнишек[2261].


§ 2. Местное управление

Воровским боярам довольно быстро удалось восстановить управление на местах. Городовыми воеводами Вора в 1610 г. служили: боярин кн. И.Д. Хворостинин (Астрахань), боярин С.П. Засекин, Ф.П. Дементьев, Г.И. Кашкаров (Арзамас), дворянин московский кн. И.М. Барятинский (Воронеж), боярин кн. Ф.П. Барятинский и выборный дворянин М.М. Карпов (Новгород-Северский), выборный дворянин Д. Гущин (Стародуб-Северский), выборный дворянин И.Ф. Строкин (Рославль), выборные дворяне А.Ф. Тютчев и Л. Челюсткин (Почеп), выборный дворянин Ф.Г. Желябужский (Белев), боярин Ф.М. Плещеев, выборные дворяне П. Горяинов и кн. В.А. Шаховский (Великие Луки), боярин Ф.М. Плещеев, думный дьяк И.Л. Луговской и дьяк Ф. Андронников (Псков), дворянин московский кн. И.Ф. Хованский и дьяк М.И. Милославский[2262].

География воеводских назначений показывает, что Лжедмитрий II и его бояре сохранили контроль не только над старыми центрами повстанческого движения: Северщиной, польскими, украинными, частью заоцких и низовых городов, Астраханью, но и над новыми: Великими Луками, Псковщиной, с близлежащими новгородскими пригородами Ивангородом, Гдовом, Ямом и Копорьем. В отличие от населения центральных уездов, где местные власти находились под полным контролем наемников, жители этих мест не подверглись прямым насилиям и бесчинствам иноземных солдат, а лишь испытали на себе всю тяжесть налогов, собираемых тушинской администрацией на содержание наемного и казачьих войск. Здесь не было наемных отрядов и земским силам удавалось оказывать значительное влияние на дела местного управления через авторитетных «воровских» воевод. В результате тушинский режим в центрах повстанческого движения оказался более мягким для местного населения по сравнению с тем, который существовал ранее или сложился в центре страны. Именно поэтому оно поддержало беглого самозванца в трудную для него минуту[2263].

Сразу же по водворении в Калуге Лжедмитрий II и его приближенный начали набирать новое войско. Его основу составили русские служилые люди и казаки, которых в январе 1610 г. привели к Вору кн. Г.П. Шаховский, Я. Кернозицкий и, возможно, Ю. Беззубцев[2264]. В начале февраля 1610 г. бояре Д.Т. Трубецкой, И.П. Засекин, М.И. Колодкин-Плещеев, П. Урусов прибыли в Калугу с остатками русского войска, брошенного самозванцем в Тушине[2265]. Довольно крупный отряд удалось собрать к февралю 1610 г. в Великих Луках и на Псковщине боярину Ф. М. Плещееву[2266].

Приведенные данные не подтверждают гипотезу С.М. Соловьева и С.Ф. Платонова, что главной силой движения самозванца в Калуге являлось казачество[2267]. Они показывают, что по-прежнему основную роль в Калужском лагере играли служилые люди южных и юго-западных и западных уездов России и казаки. Созданные в Калуге институты государственной власти, как и в Тушине, являлись точной копией существовавших в Москве. Здесь действовали царик, «воровские» Дума, Государев двор, приказы, войско, в городах сидели воеводы и дьяки. В отличие от Москвы и Тушина, не было разве что структур по управлению церковью. Ветераны повстанческого движения, спасшие царика, еще быстрее, чем в Орле и Тушине, были вынуждены отойти в тень. «Бояре» самозванца — приверженцы крутых мер в борьбе с врагами, по свидетельству К. Буссова, обрушили репрессии на иноземцев, заподозренных в измене «царю Дмитрию». Запущенное ими колесо террора начало уничтожать и правых и виноватых. Весьма показателен в этом отношении случай с ветераном повстанческого движения, калужским воеводой Скотницким, которого не спасли от надуманных обвинений и казни многочисленные заслуги[2268]. Повстанческое движение в Калуге переродилось, не успев возродиться.

К весне 1610 г. отряды самозванца настолько окрепли, что смогли нанести несколько серьезных контрударов по правительственным отрядам. Кн. Д.М. Черкасский разгромил в феврале 1610 г. у Шацка правительственный отряд кн. В.Ф. Мосальского и отбил у него недавно захваченный у приверженцев самозванца Арзамас[2269]. Боярин Ф.М. Плещеев, по данным, полученным Я. Сапегой, в феврале 1610 г. во главе 6 тыс. войска совершил поход на Новгород Великий и занял Старую Руссу[2270]. Однако воевать на два фронта отряды самозванца не могли. Новая партия шведских наемников, которыми командовали Э. Горн и Ж. Делавиль, заставили Ф.М. Плещеева отступить[2271]. Приверженцы самозванца потеряли Старицу, Ржев, были отброшены к Пскову и Великим Лукам[2272]. А. Гонсевский 3 (13) апреля 1610 г. захватил Белую[2273]. Между правительственными и польскими войсками вспыхнули упорные бои за Иосифо-Волоколамский монастырь и Белую. Тушинские отряды в Великих Луках и Пскове оказались отрезанными от Калуги. Они попытались заручиться помощью отрядов А. Лисовского и А.З. Посовецкого, пробившимся из Замосковья в Великие Луки[2274]. По просьбе псковичей лисовчики и казаки направились к Ивангороду и разгромили шведское войско, осаждавшее город. Но по возвращении между ними и местными приверженцами самозванца произошел конфликт. А. Лисовский и А. Посовецкий хотели вновь остановиться в Пскове, но посадские, напуганные недавними грабежами и бесчинствами лисовчиков, на этот раз не пустили их в город. Обозленные лисовчики и казаки захватили псковский пригород Воронач. Здесь пути А. Лисовского и казаков разошлись. Русские воины отряда лисовчиков, соединившись с отрядом А. Посовецкого, ушли к Великим Лукам. Здесь бывшие тушинцы перешли на сторону правительственного отряда Г. Валуева и помогли ему «высечь» Великие Луки. Тем временем А. Лисовский, пополнив свой отряд иноземцами, занялся грабежом сел и деревень на Псковщине. Жители Пскова, Ивангорода, Гдова, Яма и Копорья, все еще поддерживавшие самозванца, оказались в окружении врагов: поляков, литовцев, шведов, правительственных отрядов и мародеров-лисовчиков, которые, по словам местного летописца, «Псковщину всю пусту сделавшу»[2275].

Не лучше для Лжедмитрия II и его приверженцев складывалась ситуация на Северщине. В марте 1610 г. служившие королю запорожские казаки штурмом овладели Стародубом Северским, пленив местного воеводу самозванца кн. А.А. Хованского[2276]. В конце марта отряд королевских войск Запорского штурмом овладел Почепом[2277], а киевский подкормий Горностай захватил Чернигов[2278]. В апреле 1610 г. запорожцы Богушевский и Ганченко убедили жителей Новгорода-Северского целовать крест королевичу Владиславу[2279]. В начале мая 1610 г. принесли присягу королевичу жители Рославля[2280]. К лету 1610 г. Лжедмитрий II утратил главную базу своего движения — Северщину. Подконтрольными ему остались только польские города, часть украинных, заоцких, низовых и Астрахань.


§ 3. Наемное войско самозванца

Водворившись в Калуге, Лжедмитрий II, по данным мемуаристов-наемников, разослал повсюду грамоты, в которых призывал своих воевод и русских людей арестовывать иноземцев и конфисковывать их имущество. В кратчайшие сроки самозванец и его бояре смогли собрать значительные суммы денег и наполнить темницы иностранными заложниками[2281]. Несмотря на репрессии против иноземцев, царик и его бояре и не думали отказаться от мысли вернуть под свои знамена иноземных солдат. Деньги и пленники понадобились им как веский аргумент в переговорах с тушинским «рыцарством» о возвращении на службу. Уже в начале февраля 1609 г. в ответе «рыцарству», который привез Тышкевич, самозванец заявил, что готов заплатить войску по 20 злотых на всадника сразу же после прибытия в Калугу. Но при условии, что «рыцарство» само накажет «изменников» и приведет к нему «царицу». Все остальные долги он обязался выплатить, согласно прежним записям, «при первой возможности». Помимо этого самозванец обещал немедленно выпустить всех пленных поляков и со временем возместить им все убытки. Он также согласился вступить в переговоры с королем[2282]. В результате этого демарша, самозванцу удалось вернуть под свои знамена воинов Хруслинского и Яниковского[2283]. Посланная Лжедмитрием II в Волоколамск 7 (17) апреля 1610 г. грамота помогла ему заполучить солдат Каменского и Быховца[2284].

Ситуация коренным образом изменилась в мае 1610 г., когда Сигизмунд III принял на службу наиболее боеспособные полки и роты гусар А. Зборовского, А. Млоцкого, С. Копычинского, Бобовского, М. Мархоцкого, Б. Ланцкоронского, М. Вилямовского и Ружинского и казаков Рудницкого, Котовского, Ошанского, состоявшие из представителей знати[2285]. Несравненно большая и «худородная» часть бывшего наемного войска самозванца осталась ни с чем. Им было предложено начать служить королю без всяких условий[2286]. Солдаты, как видно из показаний И. Будилы, сразу же по получении ответа короля 16 (26) мая 1610 г. отправили посольство к царику[2287]. Вскоре был получен ответ. Лжедмитрий II настаивал на том, чтобы войско составило полный перечень солдат и приняло новую конфедерацию, в которой обязалось служить ему верой и правдой до тех пор, пока их не отпустят. В свою очередь царик обещал прислать солдатам в Прудки или в Медынь по 30 злотых на каждого конного, за исключением молодых «товарищей», а в дальнейшем оплатить все свои старые долги, в том числе и за первые месяцы 1610 г., когда войско фактически ему не служило. Он обещался обеспечивать солдат провиантом и фуражом без задержки и выпустить всех пленных поляков[2288]. Привлекает внимание тот факт, что в предложениях Вора не говорилось ничего конкретного об оплате прежних долгов войску после взятия Москвы и не было и речи о передаче им Рязанской и Северской земель в случае задержки выплат. Обязательство своевременно обеспечивать солдат провиантом и фуражом свидетельствует, что руководители движения Лжедмитрия II учли печальный опыт прошлого и стремились не допустить в дальнейшем воссоздания системы приставств.

Предложения царика, по-видимому, вызвали взрыв энтузиазма у солдат. Остатки тушинского «рыцарства» потянулись в лагеря Хруслинского, Яниковского, Каменского, Быховца в Прудки и в Медынь[2289]. Бывший гетман самозванца Я.П. Сапега, побывав у короля под Смоленском и ничего у него не добившись, откликнулся на предложение самозванца вернуться к нему на службу. В своем письме 21 (31) мая 1610 г. Лжедмитрий II обещал щедро наградить своего бывшего гетмана, но при этом проявил осторожность в вопросах выплаты жалования солдатам. Изъявляя готовность платить тем, «кто для нас сейчас поднялся», он счел необходимым уведомить, что «за все давние издержки и заслуги жаловать не будем»[2290]. Я. Сапега прибыл к солдатам на Угру 6 (16) июня 1610 г. с полком в 1.000 солдат[2291].

Современники свидетельствуют, что в течение 1608–1609 гг., когда основной ареной боев гражданской войны были центральные и северо-восточные уезды России, местное население смогло частично восстановить разоренное хозяйство. Переход позволил решить проблему снабжения наемного войска[2292]. Помимо этого, заняв устье Угры, наемники разъединили основные силы Лжедмитрия II и Сигизмунда III и получили возможность спокойно торговаться и с тем и с другим.

Буквально накануне приезда Я. Сапеги в войске, по свидетельству И. Будилы, побывал Лжедмитрий II, который привез деньги для найма солдат, но их оказалось недостаточно. Солдаты взбунтовались, и самозванец вернулся в Калугу, оставив в качестве заложников некоторых своих «бояр» и пообещав, что скоро привезет оставшуюся сумму[2293]. Узнав о прибытии Я. Сапеги, М. Мнишек тотчас прислала ему письмо, в котором не скрывала своей радости по поводу возвращения бывшего гетмана к ним на службу и изливала потоки благодарности[2294]. Царик в своем письме был более сдержан. Он благодарил Я. Сапегу за принятое решение, но при этом спросил: правильно ли он понял, что бывший гетман собирается вновь ему служить? Тут же он счел необходимым предупредить, что в нынешней ситуации не может оплатить солдатский труд из-за «недостатка скарба»[2295]. Я. Сапеге довольно быстро удалось стать новым гетманом наемного войска самозванца: 15 (25) июня за него проголосовало Войсковое собрание, а 18 (28) июня 1610 г. царик утвердил его в должности[2296]. Сложнее оказалось уговорить солдат служить без выплаты хотя бы обещанных самозванцем подъемных по 30 злотых на каждого конника. В письме 19 (29) июня 1610 г. Лжедмитрий II умолял своего новоиспеченного гетмана успокоить бунт солдат. Он писал, что уже отправил часть денег, а остальное клялся прислать «через некоторое время в будущем»[2297]. Наученные опытом солдаты не поддавались на уговоры. В разгар всех этих смут из стана самозванца к В. Шуйскому бежал некий кн. Мосальский, который сообщил московским властям о том, что творится в лагере на Угре. По нашему предположению, это был кн. А.Ф. Литвинов-Мосальский, который вскоре получил пожалования у Сигизмунда III[2298].


§ 4. Второй поход Лжедмитрия II на Москву

24 июня (4 июля) 1610 г. гетман С. Жолкевский в сражении у Клушина разгромил союзническое русско-шведское войско, а через несколько дней заставил капитулировать в Цареве Займище правительственный отряд Г. Валуева. Ситуация в стране радикально изменилась. В один день бездарный брат царя Василия кн. Д. Шуйский потерял с таким трудом воссозданную кн. М.В. Скопиным-Шуйским и Ф.И. Шереметевым правительственную армию и утратил плоды их побед. Дорога на Москву для польского войска и отрядов самозванца была открыта. В отчаянии, Василий Шуйский звал на помощь шведов и крымцев, но все понимали, что его уже ничто не может спасти. 24 июня (4 июля) 1610 г. Лжедмитрий II прибыл в стан на Угре. В ходе пятидневных переговоров выяснилось, что царик не может дать солдатам свыше тех 50 тыс. злотых, которые он уже раздал. Самозванец умолял солдат довольствоваться полученными от него по шесть злотых на конного и обещал рассчитаться, как только сможет собрать необходимую сумму[2299]. В разгар этих увещеваний Лжедмитрий II, по данным дневника Я. Сапеги, получил грамоты «патриарха» и бояр из Москвы, в которых сообщалось, что жители столицы готовы целовать ему крест[2300]. Нет сомнений, что этим «патрирхом» и боярами являлись Филарет Романов и бывшие тушинские бояре. Перспектива получить, наконец, царскую казну и сокровищницу произвела на солдат магическое действие. Все споры вокруг жалования завершились и 30 июня (10 июля) 1610 г. царик и его солдаты отправились в поход на Москву[2301].

Наемное войско самозванца, по данным И. Будилы, было уряжено на четыре полка: Гетманского — 300 казаков, 600 пятигорцев, и 100 гусар[2302]; А. Хруслинского — 200 казаков, 600 пятигорцев, 200 гусар; С. Тышкевича — 100 казаков, 600 пятигорцев, 200 гусар; И. Будилы — 400 казаков, 600 пятигорцев и 200 гусар[2303]. В Дневнике Я. Сапеги упоминаются также два полка запорожцев Костенецкого и Дуршлака, по каким-то причинам не учтенные мозырским хорунжим[2304]. Выявленные данные полностью подтверждают наблюдение С. Маскевича, который, характеризуя войско, собравшееся на реке Угре, написал в своих записках: «все сброд: шляхты мало, только была она в гусарских хоругвях, коих считалось также немного, а именно две хоругви самого пана Сапеги, хоругви Каминского, Будилы, Стравинского и Таляфуса. Зато казаков было без числа»[2305]. Учитывая, что средняя численность запорожских полков составляла примерно 600 человек[2306], можно предположить, что в наемном войске самозванца служило около 5 тыс. воинов. Вместе с отрядами русских приверженцев самозванца оно представляло серьезную силу.

Источники не подтверждают гипотезу Н.И. Костомарова, что инициатива похода на Москву принадлежала Я. Сапеге[2307]. Во время похода русское и наемное войска самозванца двигались отдельно друг от друга[2308]. Царик и его бояре, как видно, не желали повторять ошибок прошлого и становиться заложниками иноземных солдат. Калужский режим отличался от Тушинского тем, что созданные здесь институты государственной власти пока не были подконтрольны иноземным солдатам. В действиях калужского руководства четко просматривалось стремление установить государственный порядок в традиционных для России формах, который бы являлся альтернативой Московскому. Вместе с тем нельзя не видеть, что появление под знаменами самозванца наемного войска создало те же проблемы, что и ранее в Тушине и у М.В. Скопина-Шуйского. Содержание наемного войска требовало огромных сумм, которые невозможно было собрать в разоренной стране на территориях, контролируемых самозванцем. В ожидании «заслуженного» солдаты были готовы грабить и убивать без всякой жалости жителей захватываемых ими городов и сел, несмотря на все просьбы и увещевания царика «беречь» его подданных.

Жители Медыни целовали крест Лжедмитрию II сразу после Клушинской битвы 27 июня (7 июля) 1610 г. еще до выступления войска самозванца в поход, поэтому оно миновало город без особых осложнений как для солдат, так и для горожан. Здесь войско пополнилось отрядом донских казаков, которые были освобождены С. Жолкевским из тюрьмы в Можайске[2309]. Боровчане в отличие от медынцев отказались присягнуть царику и жестоко за это поплатились. Они вместе с воеводой кн. М.К. Волконским сели в осаду в Пафнутиево-Боровском монастыре. Волею случая игуменом монастыря являлся «старый знакомый» Я. Сапеги по троицкой осаде, бывший архимандрит Троице-Сергиева монастыря Иоасаф, недавно переведенный Василием Шуйским на эту должность. Иоасаф, как прежде в Троице-Сергиевом монастыре, убедил братию, дворян и стрельцов сесть в осаду и дать отпор врагу. Казалось, история повторяется, но на этот раз исход борьбы оказался иным. После трех неудачных попыток захватить монастырь, сапежинцы предприняли решительный штурм крепости 5 (15) июля 1610 г. В критический момент боя второй и третий воеводы Яков Змеев и Афанасий Челищев допустили оплошность. Они не успели вовремя закрыть ворота крепости. Враги ворвались в монастырь. Началось избиение застигнутых врасплох монахов и мирян. Воевода Михаил Волконский с мечом в руках в одиночку встал против врагов в воротах собора, в отчаянии пытаясь защитить святыни, молящихся монахов, стариков, женщин, детей. Он дрался как лев и пал под саблями врагов, изнемогая от усталости и ран у левого крылоса. Поляки ворвались в собор и учинили резню. Игумен Иоасаф вместе с другими принял мученическую смерть у гроба св. Пафнутия Боровского. В Дневнике сохранилась собственноручная помета Яна Сапеги: «чернецов осталось 9 человек из 80, прочих убито 4.000 человек». Наемники до нитки ограбили город и монастырь, не пощадив раки Пафнутия Чудотворца[2310].

После захвата Боровска отряды Лжедмитрия II открыли себе дорогу на Москву, стены которой могли достичь по Калужской дороге за несколько переходов. Однако вместо того, чтобы двигаться дальше по прямой дороге, войско самозванца неожиданно повернуло и вышло сначала на Серпуховскую, а затем и на Коломенскую дорогу, потеряв на продвижении к Москве обходными путями 10 дней[2311]. Секретари Я. Сапеги постарались объяснить причину этого маневра стремлением гетмана разгромить приглашенное В. Шуйским 20 тыс. войско крымских татар во главе с царевичем Баты-Гиреем. После безуспешных попыток Я. Сапеги в течение 11 (21) — 15 (25) июля 1610 г. навязать бой крымцам, выяснилось, что они ушли в степи[2312].

Секретари гетмана, по-видимому, умолчали о главной причине предпринятого маневра. В Боровске отряды самозванца вплотную приблизились к наступавшему к Москве из Можайска войску С. Жолкевского. Стало ясно, что у самозванца в борьбе за столицу имеется опасный соперник и вот-вот могут вспыхнуть открытые столкновения между польскими и воровскими полками. Я. Сапегу и его солдат, надеявшихся в конце концов уладить отношения с королем и вернуться на родину, такое развитие событий явно не устраивало. Страсти настолько накалились, что, как видно из записей Дневника Я. Сапеги, царик выступил из Боровска 8 (18) июля 1610 г., оставив свое наемное войско. Я. Сапега день спустя был вынужден его догонять. 10 (20) июля 1610 г. Я. Сапега созвал Войсковое собрание[2313]. Нам удалось обнаружить артикулы этого собрания среди бумаг Ску-Клостерской коллекции польских рукописей в Швеции. Солдат, как видно из артикулов, волновал только один вопрос — как получить заслуженное. Они прекрасно понимали, что дальнейшая служба самозванцу чревата для них разрывом всяких отношений с родиной, но и возвращение к Сигизмунду III ничего не решало, так как король уже неоднократно отказывался им платить. Выход солдаты видели в том, чтобы принудить самозванца «бить челом» королю о вассалитете. Если русские люди признают Сигизмунда III, то «обманщик», как вассал короля, может получить удел в Польше или Литве и рассчитаться с солдатами. Если же русские люди признают царика, то его вассальная зависимость позволит избежать войны с королем и даст возможность выплатить наемникам их деньги. «Обманщик», выслушав эти речи заявил солдатам, что не сможет расплатиться с ними, если не займет Москвы[2314]. Прекрасно понимая, что буквально у ворот столицы может остаться без доброй половины своего войска, царик дал солдатам ассекурацию — долговые обязательства. Документ также пока не отыскан, но, судя по записям дневника Я. Сапеги, он повторял сентябрьскую 1610 г. ассекурацию самозванца. Самозванец поклялся урегулировать отношения с королем, наградить солдат в течение десяти дней после взятия столицы, а если же произойдет задержка, передать солдатам доходы с Рязанской и Северской земель[2315]. По настоянию Я. Сапеги к С. Жолкевскому были отправлены послы наемного войска, которые должны были известить коронного гетмана, что вскоре к Сигизмунду III приедет посольство Лжедмитрия II с просьбой не захватывать те крепости, которые «рыцарство добыло своею кровью»[2316]. История с наемным войском самозванца повторялась, но уже в виде фарса.

Неурядицы в наемном войске едва не привели к разгрому отрядов самозванца. Крымские татары, которых «наводили» посланные В. Шуйским бояре кн. И.М. Воротынский, Б.М. Лыков и окольничий А.В. Измайлов 10 (20) июля 1610 г. атаковали Лжедмитрия II и его солдат. «Воровские» полки, по словам Нового летописца, «едва усидели в своих таборах на реке Наре». Стычки продолжались четыре дня. Затем татары, сославшись на то, что у них кончился корм, ушли за Оку[2317]. Новый летописец отметил, что бояре кн. И.М. Воротынский, кн. Б.М. Лыков и окольничий А.В. Измайлов «отидоша к Москве, едва снаряд везоша от воровских людей»[2318]. Секретари Я. Сапеги пояснили причину боярских затруднений. Суходом крымчаков правительственный отряд попросту развалился и большая его часть 15 (25) июля 1610 г. явилась к Лжедмитрию II[2319]. Стычки с крымчаками и их преследование помогли Я. Сапеге уклониться от столкновений с солдатами С. Жолкевского и выйти к Москве с юга по Коломенской дороге 16 (26) июля 1610 г.[2320]


§ 5. Борьба за Москву

Появление Вора у стен Москвы и известие о приближении войска С. Жолкевского вызвали волнения народа в столице. Все, кроме патриарха Гермогена, понимали, что царь Василий не может противостоять ни войску С. Жолкевского, ни отрядам самозванца и что нужно делать выбор между королевичем Владиславом и Лжедмитрием II, за которыми была реальная сила. Начались отъезды дворян и детей боярских в воровские таборы. Серпухов целовал крест Вору[2321]. Современники, находившиеся в то время в разных лагерях (А. Палицын, информаторы Нового летописца, секретари Я. Сапеги), свидетельствуют, что между приверженцами самозванца и жителями Москвы шли спонтанные переговоры, в ходе которых «воровские» бояре предложили одновременно низложить В. Шуйского и Лжедмитрия II, а затем выбрать царя всею землею[2322]. Как видно, они учли опыт многочисленных попыток свержения В. Шуйского и предложили решение, которое устраивало всех: и приверженцев царика, и королевича, и князей Голицыных. В Москве собрался импровизированный земский собор, в котором в отличие от февральских событий 1609 г. приняли участие бояре во главе с кн. И.М. Воротынским. Царь Василий Шуйский, несмотря на протесты патриарха Гермогена, был низложен. Новый летописец целиком возложил ответственность за созыв собора и низложение царя на приверженцев Голицыных, рязанских дворян Ляпуновых[2323]. Секретари Я. Сапеги указали, что в событиях самое активное участие приняли «думные бояре Масальский и Салтыков», которые 17 (27) июля 1610 г. сообщили приверженцам самозванца, что царь Василий свергнут и предложили принять участие в обсуждении москвичами будущего Государства Московского[2324]. Этими «думными боярами», по всей видимости, были бывшие тушинцы, а ныне слуги короля: кн. В.М. Рубец-Мосальский и М.Г. Салтыков, которые прибыли в столицу, чтобы посадить на трон своего кандидата.

Лжедмитрий II и его бояре поняли, что пробил их час и, во избежание эксцессов сделали шаг, который, по их мнению, должен был разрешить их проблемы с «рыцарством» и урегулировать отношения с королем. Самозванец написал письмо Я. Сапеге, в котором соглашался признать себя вассалом короля в обмен за помощь в занятии Московского престола. Царик поклялся платить за это в течение десяти лет ежегодно 300 тыс. злотых королю, 300 тыс. злотых в казну Речи Посполитой, 100 тыс злотых королевичу, обязался «за свой кошт» завоевать для Речи Посполитой Ливонию, дать 15 тыс. воинов королю для завоевания Швеции и «стоять против любого врага» Польши и Литвы. Только о будущем Северской земли самозванец просил вести в дальнейшем переговоры[2325]. Самозванец и его окружение были готовы на все, лишь бы достичь заветной цели. Наемное войско приняло с энтузиазмом предложение самозванца и устроило собрание, на котором постановило направить посольство к королю. Лжедмитрий II и Я. Сапега составили для него Кондиции, из которых видно, что «рыцарство» поддержало предложенный самозванцем проект. Два дня спустя, войско составило конфедерацию, которая постановила не отступать ни при каких условиях от принятых решений[2326].

Весть о том, что «воровские» люди, вместо того, чтобы низложить Ёжедмитрия II, требуют, чтобы москвичи принесли ему присягу, вызвала 18 (28) июля 1610 г. замешательство в Москве[2327]. Патриарх Гермоген призвал москвичей вернуть престол царю Василию, но такое развитие событий не устраивало слишком многих. 19 (29) июля 1610 г. Василий Шуйский был насильно пострижен[2328]. 20 (30) июля 1610 г. жители Коломны, ранее твердо стоявшие за В. Шуйского, несмотря на протесты епископа Иосифа, целовали крест самозванцу. Местные воеводы, бояре кн. М.С. Туренин и кн. Ф.Т. Долгорукий вошли в Воровскую думу. Новым коломенским воеводой самозванец назначил «боярина» М.И. Колодкина-Плещеева[2329]. Однако неоднократные попытки убедить жителей столицы принять царика ни к чему не привели[2330].

22 июля (1 августа) 1610 г. к стенам Москвы по Смоленской дороге подошло войско С. Жолкевского. Между гетманом и московскими боярами начались переговоры, завершившиеся подписанием 17 (27) августа 1610 г. договора об избрании королевича Владислава. Ход этих переговоров и обстоятельства заключения соглашения достаточно хорошо изучены[2331], поэтому мы сочли возможным ограничиться анализом взаимоотношений С. Жолкевского и москвичей с Лжедмитрием II и его приверженцами. В день прихода коронного гетмана к столице в стан «рыцарства» вернулись послы, отправленные наемниками к С. Жолкевскому еще из окрестностей Боровска. Они сообщили, что гетман и его солдаты не собираются нападать и занимать замки, отвоеванные солдатами у приверженцев В. Шуйского, и что он уважает заслуги войска[2332]. Ответ гетмана успокоил солдат. На Войсковом собрании 23 июля (2 августа) 1610 г. они выбрали новых послов: Яниковского, Казимирского и Билинского, которые должны были передать Кондиции Ёжедмитрия II относительно будущего России[2333]. Я. Сапега написал письмо С. Жолкевскому, в котором просил гетмана пропустить послов к королю без задержки и извещал, что убедили царя пойти на большие уступки Речи Посполитой[2334]. Гетман заявил в ответном послании, что рад желанию «рыцарства» быть с ним и с королем в совете и согласии, что немедленно отправит послов к Сигизмунду III и надеется, что они будут приняты хорошо[2335]. Я. Сапега тотчас написал еще одно письмо, в котором просил С. Жолкевского высказать свое мнение относительно предложений рыцарства и их нынешних действий[2336]. Дипломатичный С. Жолкевский в день начала переговоров с московскими боярами в ответном письме Я. Сапеге заявил, что, в принципе, не возражает против предложенных сапежинцами проектов принятия Лжедмитрием II вассальной зависимости от короля. Решать королю и москвичам. Лично его не устраивает неопределенность статуса Северской земли. Нужно, чтобы самозванец передал ее Речи Посполитой[2337]. 28 июля (7 августа) 1610 г. Я. Сапега предложил С. Жолкевскому разграничить места сбора продовольствия для обоих войск. Его «рыцарство» должно было собирать «корм» к югу от столицы, а солдаты коронного гетмана — к северу[2338].

Иначе складывались отношения между приверженцами самозванца и московскими властями. После обмана 17–18 (27–28) июля 1610 г. москвичи несколько дней отказывались принять гонца Я. Сапеги Лазовского с письмом, в котором гетман призывал горожан целовать крест Лжедмитрию II. Стоило у стен столицы появиться войску С. Жолкевского, как бояре 23 июля (2 августа) 1610 г. дали Лозовскому письмо, в котором написали, чтобы наемные солдаты «перестали воровать в их земле и чтобы пошли в Литву»[2339]. С этого момента отношения Лжедмитрия II и «воровских» бояр с москвичами окончательно испортились. Начались стычки между москвичами и приверженцами самозванца, 31 июля (10) августа 1610 г. гарнизон Симонова монастыря неожиданно атаковал лагерь сапежинцев[2340].

Отношения между цариком и рыцарством резко изменились, когда из таборов С. Жолкевского бежал атаман И. Заруцкий, раздосадованный тем, что коронный гетман назначил командиром находившегося под его знаменами русского войска не его, а И.М. Салтыкова[2341]. Видимо, атаман рассказал Лжедмитрию II и его боярам о том, что переговоры С. Жолкевского с московскими боярами идут весьма успешно и к чему могут привести теплые отношения между солдатами коронного гетмана и сапежинцами. Тотчас между Лжедмитрием II и рыцарством начались размолвки. На Войсковом собрании 29 июля (8 августа) 1610 г. присланный цариком Г. Сумбулов обвинил некоторых солдат в том, что они замышляют выдать его С. Жолкевскому, что сапежинцы свободно ездят в обоз его врагов и даже поставляют туда продовольствие и фураж. «Рыцарство» было вынуждено послать своих представителей к царику с объяснениями. Собрание запретило солдатам ездить в таборы С. Жолкевского и доставлять туда продукты и фураж[2342].

Уладив конфликт, Лжедмитрий II и Я. Сапега предприняли попытку захватить Москву. Они прекрасно знали, что мнения москвичей разделились. Бояре, дворяне и верхи посада, по свидетельству находившегося в коронном войске С. Маскевича, стремились заключить договор с С. Жолкевским об избрании королевича Владислава. Чернь же хотела присягнуть самозванцу[2343]. Царик и его окружение надеялись, что, ворвавшись в город, можно будет решить исход борьбы в Москве в свою пользу. Предполагалось, что часть наемных полков под командованием И. Будилы на рассвете 2 (12) августа 1610 г. атакует Серпуховские ворота столицы и отвлечет внимание москвичей. Тем временем Лжедмитрий II, совершив ночной переход к Троицкой дороге, должен был ворваться в Москву через Красное село. Приверженцы самозванца вновь пытались использовать тот же маневр, что и казаки атамана Корелы в 1605 г., И.И. Болотников в 1606 г. и сам царик в 1608 г. Вероятно, автором этого плана являлся И.М. Заруцкий.

Замысел Лжедмитрия II и его советников не удался. Царик и русские отряды его войска не успели к назначенному сроку выйти на исходные позиции. С рассветом фактор внезапности был утрачен. Находившиеся в Москве правительственные отряды отбили нападение «воровских» отрядов. Воеводы И.М. Салтыков и Г. Валуев, командовавшие русскими полками в войске С. Жолкевского, несмотря на запрет коронного гетмана, пришли на помощь москвичам и помогли отбросить сапежинцев от стен столицы[2344].

Нападение И.М. Салтыкова и Г. Валуева всерьез раздосадовало Я. Сапегу и его солдат. Они направили к С. Жолкевскому послов с инструкцией, в которой с возмущением писали, что гетман коронный вопреки прежним договоренностям позволил русским отрядам напасть на «рыцарство» и тем самым нарушил добрые отношения между земляками в обоих войсках. Наемники потребовали, чтобы С. Жолкевский, если хочет в дальнейшем сохранить с ними добрые отношения, письменно подтвердил «заслуги рыцарства»[2345]. Коронный гетман ответил, что у него и в мыслях не было покушаться на свою «братию». Всему виной И.М. Салтыков и Г. Валуев, которые действовали вопреки его запрету, и он готов был их за это покарать, но его упросили не делать этого. С. Жолкевский вновь подтвердил, что, если москвичи признают Владислава, то король даст удел Лжедмитрию ІІ, а если столица сдастся царику, то король примет предложенные им условия. В своем ответе коронный гетман назвал Лжедмитрия II царем и заявил, что готов дать письменные гарантии «рыцарству» в «заслуженном»[2346]. Ему удалось усыпить бдительность сапежинцев и форсировать переговоры с боярами.

Неудачная попытка Лжедмитрия II и его солдат ворваться в Москву, по данным, собранным секретарями Я. Сапеги, вызвала волнения народа в столице. Однако боярам удалось довольно быстро овладеть ситуацией. 6 (16) августа 1610 г. в лагерь сапежинцев явились из Москвы до 3 тыс. холопов, которых гетман самозванца приказал загнать в столицу обратно[2347]. Прошло три дня, и холопы явились вновь. На этот раз солдаты были вынуждены их разобрать между собой[2348]. Из Москвы в стан сапежинцев приходили противоречивые сведения. Перебежчики то сообщали, что москвичи не хотят Лжедмитрия II и вот-вот поцелуют крест Владиславу, то давали совершенно противоположные сведения[2349]. 10 (20) и 14 (24) августа 1610 г. Лжедмитрий II и его солдаты пытались прорваться в Москву, но правительственные отряды неизменно давали им отпор. В одной из стычек был ранен И.М. Заруцкий[2350]. В конце концов Лжедмитрий II и сапежинцы проиграли борьбу за Москву. С. Жолкевский и бояре заключили 17 (27) августа 1610 г. договор об избрании королевича Владислава на русский престол, Москва присягнула королевичу[2351]. Парадокс заключался в том, что к тому времени Лжедмитрию II присягнуло население многих городов и сел, в том числе ранее упорно боровшихся с ним: Серпухов, Коломна, Кашира, Суздаль, Владимир, Юрьев-Польский, Галич, Ростов. Подтвердили готовность стоять за него до конца жители Пскова, Великих Лук, Ивангорода[2352]. К началу сентября 1610 г. северяне отбили у поляков Козельск, Мещовск, Почеп и первую столицу самозванца Стародуб[2353]. Русская провинция видела в царике и его солдатах единственную силу, способную спасти страну от вторжения иноземцев.


§ 6. Распад Коломенского лагеря самозванца

В соответствии с договором С. Жолкевский должен был добиться ухода от Лжедмитрия II Я. Сапеги и его солдат и отогнать царика от Москвы. Но выполнить эту статью договора коронному гетману оказалось не просто. 18 (28) августа 1610 г. он прислал к сапежинцам послов ротмистров Олизара и Малицкого. Я. Сапега, опасаясь, что шкловский бродяга, узнав о прибытии послов С. Жолкевского, даст деру, тотчас отправил к нему войскового маршалка Чарнецкого, который должен был убедить его остаться. Царик согласился, но на всякий случай укрылся в Николо-Угрешском монастыре. Его внезапный отъезд вызвал панику в русских таборах. «Воровские» бояре и дворяне начали отъезжать в Москву. Я. Сапега был вынужден срочно послать в Николо-Угрешский монастырь пана Побединского, чтобы упросить царика вернуться, но тот уже сам поспешил в свои таборы и успокоил своих воинов[2354]. В тот день произошел еще один инцидент, который обострил и без того не простые отношения между наемниками и русскими тушинцами. Самозванец, заметив, что наемники вступили в переговоры с вышедшими из Москвы дворянами, приказал своим служилым людям и казакам дать по ним залп и атаковать. Произошла стычка, которая сорвала намеченное на тот день Войсковое собрание[2355].

Войсковое собрание Я. Сапеге удалось созвать 20 (30) августа 1610 г. Послы С. Жолкевского объявили солдатам об избрании королевича Владислава и уведомили солдат, что в соответствии с прежними договоренностями коронный гетман не будет претендовать на их «заслуги». Они просили сапежинцев отступить от Москвы. Но солдаты не хотели об этом и слышать до решения вопроса о расчете с ними. После долгих споров, в которых приняли участие думные дьяки Лжедмитрия II П.А. Третьяков и Н.В. Лопухин[2356], сапежинцы решили не уходить от Москвы, пока не будут урегулированы отношения с королем и потребовали, чтобы царик сделал это как можно быстрее[2357].

Строптивость сапежинцев поставила С. Жолкевского в чрезвычайно затруднительное положение. Московские бояре настоятельно требовали, чтобы гетман изгнал царика и его солдат от столицы, в противном случае только что подписанное соглашение могло превратиться просто в бумагу. Коронный гетман, по-видимому, решил подтолкнуть сапежинцев выполнить его требования, устроив демонстрацию силы, а за одно показать боярам свою готовность соблюдать достигнутое соглашение. Он вывел свое войско в поле перед таборами Лжедмитрия II. Из Москвы к нему на помощь вышел кн. Ф.И. Мстиславский с 15 тыс. русских воинов. Я. Сапега в ответ приказал своим отрядам построиться в боевой порядок, демонстрируя коронному гетману и боярам желание стоять на своем вплоть до сражения. Демонстрации едва не переросли в сражение, так как между русскими отрядами с той и с другой стороны начались стычки. Чтобы избежать боя, С. Жолкевский предложил Я. Сапеге встретиться перед войсками и решить вопрос миром. Между обоими гетманами произошли бурные объяснения. В конце концов С. Жолкевский и Я. Сапега договорились и отдали приказ своим войскам вернуться в их лагеря, а сами продолжили переговоры с участием А. Гонсевского, маршалка Чарнецкого и полковников. Убеждая сапежинцев отойти от столицы, С. Жолкевский написал Я. Сапеге и его солдатам рескрипт: если Лжедмитрий II присягнет королю, то тот его может пожаловать уделом в Самборе или Гродно. В случае отказа коронный гетман предлагал Я. Сапеге захватить царика и передать ему, чтобы он мог отвезти «обманщика» к королю, как братьев Шуйских[2358]. С. Жолкевский явно блефовал, пытаясь любой ценой спровадить сапежинцев из-под столицы. Он прекрасно знал, что король и сенаторы на переговорах под Смоленском потребовали возвращения солдат на службу на прежних условиях[2359]. Сапежинцы приняли предложение С. Жолкевского и отправили к Лжедмитрию II послов Быховца и Побединского, которые должны были его убедить смириться с избранием на русский престол королевича Владислава и принять условия, предложенные ему коронным гетманом. Царик, по словам секретарей Я. Сапеги, гордо ответил послам, что «лучше ему служить холопом, добывая трудом кусок хлеба, нежели получать его из рук Короля»[2360]. М. Мнишек, как свидетельствует С. Жолкевский, с издевкой заявила: «Пусть король уступит царю Краков, а царь отдаст королю Варшаву»[2361].

Усыпив бдительность сапежинцев переговорами, С. Жолкевский 27 августа (6 сентября) 1609 г. с наступлением сумерек провел своих солдат по улицам Москвы и вплотную подступил к монастырю[2362]. Я. Сапега, как видно из записей его секретарей, ничего не подозревал. Ему в самый последний момент донесли, что из Москвы вышло русское войско, которое намеревается напасть на Николо-Угрешский монастырь. Гетман самозванца тотчас отправил к нему на помощь два полка, но в дороге солдаты встретили В. Валевского, который сообщил, что самозванец с М. Мнишек и своим двором бежал[2363]. С. Жолкевский вспоминал в своих Записках, что его замысел сорвал некий москвич, вовремя предупредивший самозванца[2364]. Почувствовав себя хозяином положения, С. Жолкевский вызвал к себе Я. Сапегу для обьяснений. Гетман самозванца имел возможность лично убедиться, что на царика нападали не москвичи, а полки коронного войска[2365]. В сложившейся ситуации сапежинцам ничего не оставалось как договариваться с королем и коронным гетманом.


§ 7. Калужский лагерь в сентябре-декабре 1610 г.

К. Буссов сообщил, что в Калугу Лжедмитрий II явился с несколькими сотнями донских казаков и романовских татар[2366]. Большая часть русского воровского войска осталась брошенной в Коломенском и должна была решать, как быть дальше. Сюда тотчас явился М.Г. Салтыков, который стал убеждать воинов самозванца присягнуть королевичу Владиславу[2367]. Мнения «воровских» людей, как отметил И. Будила, разделились: знать склонялась к тому, чтобы присягнуть Владиславу, а небогатые дети боярские и казаки хотели вернуться к Лжедмитрию II[2368]. С. Жолкевский вспоминал, что на следующий день после бегства царика к нему пришли «воровские» бояре, которые изъявили готовность целовать крест Владиславу и умоляли гетмана оставить их «в сенаторском» звании, так как были уверены, что столичные бояре лишат их думных чинов[2369]. Источники позволяют установить имена «воровских думцев», вернувшихся на московскую службу: бояре кн. М.С. Туренин, Ф.Т. Долгорукий, А.Ю. Сицкий, А.А. Нагой, окольничие кн. Ф.П. Засекин, Ф.К. Плещеев-Смердов, Г. Сумбулов и думный дьяк П.А. Третьяков[2370]. Опасения думцев самозванца вскоре подтвердились. Все они были включены в боярский список 1610/11 гг. в званиях, которые они имели в Государевом дворе до бегства в Тушино или Калугу[2371]. Московские бояре обратились с письмом к гетману Я. Сапеге с просьбой не препятствовать проведению присяги находившихся в его таборах русских людей[2372]. Секретари Я. Сапеги отметили в Дневнике, что донские казаки, присягнув королевичу Владиславу 6 (16) сентября 1610 г., уже 11 (21) сентября 1610 г., улучив момент, ушли в Калугу[2373]. Прочих служилых людей боярин М.А. Нагой и постельничий С. Шапкин привели к кресту 10 (20) сентября 1610 г.[2374]

После бегства самозванца города и уезды, жители которых присягнули Лжедмитрию II, вслед за Москвой целовали крест Владиславу. Характеризуя ситуацию в России на момент своего отъезда из Москвы, С. Жолкевский указал, что царика поддерживали только некоторые Северские города. Позиция Астрахани, по его данным, не была ясна, а Псков колебался[2375]. Нарисованная гетманом картина не совсем точна. Царика поддерживала Калуга и другие заоцкие города[2376], польские города[2377], Арзамас и некоторые низовые города[2378], Астрахань[2379]. Вплоть до конца 1610 г. царика поддерживали жители Пскова, Великих Лук, Иваногорода с близлежащими крепостями[2380].

По возвращении в Калугу при Лжедмитрии II тут же была воссоздана Воровская дума. Ее члены в боярский список 1610/11 гг. не попали, что дает возможность определить, кто из «воровских» думцев сохранил верность самозванцу. Это бояре кн. Ф.П. Барятинский, М.М. Бутурлин, И.М. Заруцкий; кн. И.П. и С.П. Засекины, С.Г. Звенигородский, И.Ф. Наумов, И.В. Глазун-Плещеев, Ф.М. Плещеев (воевода Великих Лук и Пскова), М.И. Колодкин-Плещеев, Д.Т. Трубецкой, И.Д. Хворостинин (воевода Астрахани), Д.М. Черкасский, Г.П. Шаховский; окольничие кн. Д.И. Долгорукий, Б.И. Сутупов; думные дворяне И.В. Бегичев-Дубина, И.И. Загряжский; думные дьяки Н.В. Лопухин, И.Л. Луговской (дьяк в Пскове), Д.Т. Рындин[2381]. В результате происшедших изменений из Калужской думы окончательно ушли люди, связанные с Филаретом Романовым, М.Г. Салтыковым и кн. В.М. Рубцом-Мосальским, а также бывшие приверженцы В. Шуйского, пытавшиеся найти свое место при «воровском» дворе. В думе самозванца явно возобладали представители родов, хранивших традиции опричной среды. Вождями Воровской думы остались кн. Г.П. Шаховский, Д.Т. Трубецкой, С.Г. Звенигородский, М.М. Бутурлин. Видное место при дворе царика заняли И.В. Глазун-Плещеев и П. Урусов[2382].

Первое, что сделали Лжедмитрий II и его бояре, оказавшись в Калуге, вновь взялись за воссоздание своего войска. Его первоначальный костяк, по-видимому, составили служилые люди и казаки, ушедшие из Коломенского лагеря в Калугу[2383]. 19 (29) сентября 1610 г. к Лжедмитрию II отъехал Касимовский царь[2384]. Стали скапливаться в Калуге наемники. В источниках упоминается полковник Я. Кернозицкий[2385]. Новым гетманом самозванца стал В. Валевский, которого С. Жолкевский отправил в Калугу, чтобы убедить царика пойти на соглашение с королем[2386]. К исходу осени самозванец, по сведениям секретарей Я. Сапеги, располагал 3 тыс. русских ратников, 500 татарами и 1 тыс. наемников[2387].

Какое-то время царик и его жена надеялись, что им удастся вернуть на службу сапежинцев. Согласившись поступить на службу к королю, сапежинцы, по данным Дневника Я. Сапеги и Запискам С. Жолкевского, на своих совещаниях выдвигали все новые и новые требования. Они настаивали на том, чтобы гетман полностью уравнял их в правах со своими воинами и разрешил войти в столицу[2388]. Фуражиры наемников беззастенчиво грабили жителей окрестных сел и деревень. В ответ в Подмосковье начало разворачиваться партизанское движение шишей. В записи 30 августа (9 сентября) 1610 г. секретари Я. Сапеги сообщили о настоящем бое между наемниками и шишами, в котором «легло» до двухсот человек[2389]. Ситуация могла вообще выйти из-под контроля 31 августа (10 сентября) 1610 г., когда послы войска, Яниковский с товарищами, вернулись от короля из-под Смоленска. Они привезли неутешительный для солдат ответ. Сигизмунд III и сенаторы решительно отвергли предложенные «рыцарством» проекты. Они по-прежнему отказывались иметь дело со шкловским бродягой и требовали, чтобы солдаты вернулись на королевскую службу без всяких условий[2390]. Жесткие требования Сигизмунда III и его советников фактически дезавуировали все обещания солдатам С. Жолкевского, что грозило новым бунтом и уходом «рыцарства» в Калугу. В сложившейся ситуации коронный гетман не упустил инициативу из своих рук. Он убедил наемников, что ответ короля — результат его неинформированности и недоразумений. Гетман предложил наемникам направить новых войсковых послов к Сигизмунду III уже с теми предложениями, которые были согласованы после бегства царика, и обещал личное содействие в решении всех вопросов после своего отъезда из Москвы под Смоленск[2391]. Ссылаясь на то, что под Москвой уже осталось мало продовольствия, С. Жолкевский предложил сапежинцам уйти в одну из менее разоренных областей России, чтобы там получать все необходимое до урегулирования отношений с королем. Когда сапежинцы собрались идти в Рязанскую землю, гетман угрозами и шантажом убедил бояр дать солдатам отступного 10 тыс. злотых из Московской казны и направил сапежинцев в окрестности Мещовска и Мосальска. Этим маневром С. Жолкевский разъединил отряды самозванца и королевские войска[2392]. Я. Сапега в свою очередь получил возможность торговаться как с Сигизмундом III, так и с Лжедмитрием II.

Узнав о походе сапежинцев из-под Москвы на Северщину, Лжедмитрий II тотчас обратился к своему бывшему гетману с письмом, предлагая вернуться к нему на службу[2393]. М. Мнишек прислала Я. Сапеге обширное послание, в котором настойчиво убеждала Лжедмитрия II не верить клеветникам, обвиняющим сапежинцев в измене[2394]. Войско, судя по записям секретарей Я. Сапеги, дало отповедь царику, который дважды его бросал. Я. Сапега оставил письма Лжедмитрия II и М. Мнишек без ответа, предпочитая вступить в переписку с гетманом самозванца В. Валевским[2395]. В ответ, Лжедмитрий II разразился гневным посланием, в котором в оскорбительной форме обвинил Я. Сапегу в измене[2396]. Царик потребовал от местных воевод принять меры предосторожности против сапежинцев и категорически запретил давать им продовольствие и фураж[2397]. Вскоре, однако, выяснилось, что сапежинцы не думали нападать на Калугу, так как самозванец нужен был им как пугало на переговорах с Сигизмундом III о найме войска на королевскую службу. Уже 6 (16) октября 1610 Лжедмитрий II и маршалок его наемного войска отправили Я. Сапеге новые послания, в которых заявляли, что самозванец «не держит зла на сапежинцев», но было уже поздно[2398].

Прибыв в окрестности Мосальска и Мещовска, сапежинцы так же, как два года назад в Замосковье и Поморье, поделили города и села между полками и ротами, учредив там «приставства». Немногие документы той поры, отложившиеся в архиве Я. Сапеги, как две капли воды напоминают челобитные посадских и крестьян северо-восточных уездов страны. К примеру, жители села Волосова Козельского уезда, староста С. Окулев с товарищами, жаловались бывшему гетману самозванца: «Правит, государь, на нас сиротах твоих на тебе, государь, твой государев кухмистр пан Христоп Свыч по три рубли денег, да по две куницы, да по лисице, и сыр, и масла, яиц. И нам, государь, взяти негде, того у нас нет. А доправил, государь, на нас Савыч по рублю. Имы, государь, теда маючи в добрых людех в кобылы заплатили». Крестьяне молили Я. Сапегу, чтобы он разрешил им платить поборы хлебом, а не деньгами[2399]. Так же, как в Замосковье, наемники не брали в расчет пожалования Московского правительства. К примеру, Я. Сапега оставил без внимания письмо князя В.М. Рубца-Мосальского с просьбой ввести его во владение пожалованным Сигизмундом III 4 (14) ноября 1610 г. «старой их вотчиною» городком Мосальском «с посадом и уездом», а также поместьями в Козельском уезде[2400]. Не помогало даже заступничество гетмана С. Жолкевского, просившего Я. Сапегу потребовать от ротмистра Э. Стравинского вывести его солдат и их слуг из имений протопопа московского Архангельского собора в Боровском уезде[2401]. К. Буссов, черпавший свою информацию у немцев, живших в Калуге и ее окрестностях, свидетельствует, что призывы самозванца расправляться с иноземцами, попали на подготовленную почву. Против сапежинцев и их слуг вспыхнула самая настоящая народная война, в которой царик вновь начал превращаться в героя и заступника. В Калугу, по словам ландскнехта, то и дело доставляли от 6 до 10 поляков, над которыми устраивались жестокие расправы. Особенно в нападениях на поляков усердствовали татары[2402]. В середине октября 1610 г. сапежинцы, обеспокоенные таким оборотом событий, направили к Лжедмитрию II войсковое посольство, а Я. Сапега написал ему письмо, в котором потребовал отпустить захваченных фуражиров и не брать их в дальнейшем в плен[2403]. На этот раз царик стал в позу. Письма к Я. Сапеге отныне писали М. Мнишек и В. Валевский[2404]. В начале декабря 1610 г. вернулись войсковые послы, которые, наконец, привезли ответ короля. Сигизмунд III и его советники, понимая, что в России назревает антипольское народное восстание, пошли на уступки сапежинцам, чтобы привлечь их под свои знамена. Они согласились выплатить наемникам «заслуженное» в течение полугода после занятия им Московского престола, а в случае задержки — предоставить в распоряжение «рыцарства» Северскую и Рязанскую земли. Однако в расчетах «заслуженного» король обязался исходить из ставок, принятых в Речи Посполитой, а не обещанных самозванцем, и требовал строгого учета личного состава сапежинских полков и рот. После этих уступок короля наемники уверились, что находятся на правильном пути и могут добиться всего, чего хотят[2405].

Политика Сигизмунда III, А. Гонсевского и их единомышленников фактически дезавуировала договор между московскими боярами и С. Жолкевским. Правящие круги Речи Посполитой встали на путь окончательного завоевания России. Их действия вызвали острое недовольство в широких слоях населения страны. С. Жолкевский весьма чутко уловил, что пропаганда царика начала находить отклик у москвичей. В связях с самозванцем были заподозрены кн. И.М. Воротынский, кн. А.В. Голицын, которых взяли под стражу[2406]. Выступления народа против иноземцев в провинции, особенно против сапежинцев в Мещовском, Козельском, Боровском уездах, казалось, давали Лжедмитрию II шанс на гребне зреющего народного движения против поляков и литовцев достичь своих целей. Провинция явно начала склоняться на его сторону. Весьма показательны в этом отношении события в Казани и Вятке, которые прежде никогда не держали сторону Вора. В начале 1611 г. казанцы и вятчане, еще не зная о смерти царика, принесли ему присягу[2407]. В день смерти самозванца псковичи прислали в Калугу весть, что они продолжают верно служить «царю Дмитрию»[2408].

К. Буссов, получавший информацию от пастора М. Бера и других немцев, находившихся в Калуге и ее окрестностях, отметил, что самозванец и его бояре после стольких «измен» никому не доверяли. Царик уверился, что сможет добиться своего с помощью татар и турок и даже сделал некоторые практические шаги в этом направлении. Он приказал воеводе кн. И.М. Барятинскому собрать в Воронеже отряды своих приверженцев из Рязани, Арзамаса, Шацка и подготовить в этой крепости свою новую столицу[2409]. Одновременно в Астрахань отбыл Я. Кернозицкий с приказом боярину кн. И.Д. Хворостинину подготовить город на случай отступления сюда самозванца[2410]. Недоверие и подозрительность пронизали все стороны жизни Калужского двора. Заподозренных в неблагонадежности подвергали нечеловеческим мучениям и казнили без всякой жалости. Волна репрессий захлестнула уезды, контролируемые приверженцами самозванца. В кровавом угаре гибли и правые, и виноватые[2411]. В качестве примера все современники приводят случай с Касимовским царем, которого, судя по намекам С. Жолкевского и прямому указанию его ротмистров С. Маскевича и М. Мархоцкого, коронный гетман отпустил из-за находившегося в калужском плену сына[2412]. Ураз-Магмет, вероятно, предложил сыну бежать, но тот предал отца, рассказав обо всем царику. Разгневанный шкловский бродяга приказал утопить Касимовского царя, а пытавшегося за него заступиться кн. П. Урусова, бросил в тюрьму[2413]. К. Буссов чутко уловил поразительное сходство между калужскими порядками и опричными временами царя Ивана Грозного, назвав их по аналогии «Тиранией Дмитрия»[2414]. В строгом соответствии с законами террора кровавые расправы в конце концов сгубили самого Лжедмитрия II. Именно террор, развязанный в Калуге, а не случайная месть, как думали историки, явился главной причиной гибели царика и краха его режима.


§ 8. Смерть Лжедмитрия II и крах его движения

Обстоятельства гибели Лжедмитрия II хорошо известны как по русским, так и иностранным источникам[2415]. Среди бумаг Ску-Клостерского собрания нам удалось отыскать воспоминания неизвестного поляка, возможно, гетмана В. Валевского, об обстоятельствах смерти Лжедмитрия II. Рассказ в основном подтверждает известную в литературе версию гибели Вора, но содержит существенные детали[2416].

Все известные нам источники сходятся на том, что Лжедмитрий II пал жертвой заговора, подготовленного кн. П. Урусовым. Крещеный ногайский князь был глубоко возмущен предательством сына Ураз-Магмета и хотел ему отомстить, но вместо него убил другого человека. Разгневанный царик приказал бросить его в тюрьму[2417]. Автор Записки о смерти самозванца вспомнил, что потомка ногайских князей, бывшего зятя Шуйских, шкловский бродяга приказал публично высечь кнутом[2418]. С этого момента оскорбленный до глубины души кн. П. Урусов затаил злобу и сделал все, чтобы через несколько дней выйти на волю и усыпить бдительность царика преданной службой[2419]. Автор Записки свидетельствует, что это ему вполне удалось после разгрома роты пана Чаплинского и захвата в плен многих его солдат[2420].

Источники называют разную дату смерти Лжедмитрия II. С. Жолкевский указал в своих мемуарах, что царик был убит 10 (20) декабря 1610 г.[2421] К. Буссов и автор рассказа о смерти самозванца отметили, что это событие произошло 11 (21) декабря 1610 г.[2422] Секретари Я. Сапеги и И. Будила записали в своих сочинениях, что царик погиб 12 (22) декабря 1610 г.[2423] Большего доверия, на наш взгляд, заслуживают свидетельства К. Буссова и автора рассказа о смерти самозванца, которые черпали информацию из первых рук, в то время как Я. Сапега, И. Будила и С. Жолкевский узнали о гибели Вора только несколько дня спустя и потратили немало усилий, чтобы выяснить ее обстоятельства[2424].

В день смерти Лжедмитрий II, по данным автора обнаруженного нами рассказа о его гибели, получил хорошие известия из Пскова, чему был весьма рад. По этому поводу был устроен праздничный обед, после которого царик отправился на прогулку вместе с шутом П. Кошелевым, «боярином» И.В. Глазуном-Плещеевым и несколькими детьми боярскими и их слугами. Следом за цариком и боярами везли двое саней, груженных «разного рода питьем, медом, водкой». Кортеж охранял кн. П. Урусов и его отряд татар. Изрядно подогретая вином компания травила специально пущенных зайцев, горланила и выпивала. Больше всех захмелевший царик привечал кн. П. Урусова. Часть татарских воинов по знаку своего командира незаметно окружила русских и оттеснила от саней самозванца. Тотчас кн. П. Урусов внезапно напал на Лжедмитрия II и зарубил его саблей. Бросив тело самозванца, татары ушли в степи[2425]. Свита, по свидетельству автора рассказа, была частью перебита, частью бежала в Москву. Среди погибших он упоминает И.В. Глазуна-Плещеева, шута Н. Кошелева и его брата[2426], но эти данные не подтверждаются показаниями других источников. И.В. Глазун-Плещеев впоследствии принял активное участие в авантюре с Псковским вором[2427], а шут П. Кошелев, по свидетельству К. Буссова, принес в Калугу весть о гибели царика[2428]. Вероятно, более достоверными являются показания И. Будилы, что татары не тронули моливших о пощаде русских спутников самозванца[2429].

Гибель Лжедмитрия II вызвала волнения в Калуге и привела к распаду движения самозванца. Казаки, по свидетельствам К. Буссова и автора рассказа о смерти самозванца, устроили кровавую баню татарам, не успевшим бежать из Калуги[2430]. Тело самозванца положили в церкви, где оно долго лежало без погребения, так как между воровскими боярами и казаками возникли раздоры по поводу, как быть дальше. Кн. Д.Т. Трубецкой и другие бояре настаивали на присяге королевичу Владиславу[2431]. И.М. Заруцкий и донские казаки, по данным М. Мархоцкого, настаивали на присяге М. Мнишек, которая вот-вот должна была родить[2432]. «Царица», став заложницей в чужой игре, прислала Я. Сапеге спрятанное в свече записку, в которой умоляла выручить ее из беды[2433]. Бывший гетман самозванца и его воины, узнав о происшедшем в Калуге только 15 (25) декабря 1610 г., попытались вмешаться, но бояре самозванца и калужане видели в них заклятых врагов и отказались вступить с ними в переговоры[2434]. Рождение «царевича» Ивана Дмитриеевича, вошедшего в русскую историю с прозвищем Воренок, на какой-то момент повысило шансы И.М. Заруцкого и его друзей[2435]. В Калуге были устроены пышные похороны самозванца, во время которых М. Мнишек рыдала над телом «мужа»[2436]. В конце концов верх одержали сторонники присяги королевичу Владиславу. В Москву с вестью о гибели царика отправились М.М. Бутурлин и Б.И. Сутупов[2437]. Московские бояре тотчас прислали приводить калужан к присяге на верность королевичу Владиславу стольника кн. Ю.Н. Трубецкого[2438]. Тем временем сапежинцы и захватывали и грабили города, ранее сохранявшие верность царику: Перемышль, Алексин, Белев, Одоев, Воротынск и др.[2439] Дележ новой добычи вызвал соперничество между полками и ротами бывшего наемного войска самозванца, которые в конце февраля — начале марта 1611 г. переросли в открытые столкновения между полками. «Рыцарство» на глазах превращалось в неуправляемую толпу мародеров[2440]. Бесчинства и насилия, чинимые наемниками, довольно быстро склонили чашу весов в другую сторону. Движение против сапежинцев в украинных городах вспыхнуло с новой силой[2441]. Уже в начале февраля 1611 г. из Калуги к Я. Сапеге бежали бывший «боярин» самозванца кн. Д.М. Черкасский, «спальник» Иг. И. Михнев и Д. Микулин, которые сообщили о намерениях И.М. Заруцкого и калужан присоединиться к движению первого земского ополчения. Но они не решились требовать от своих соратников присяги Воренку и М. Мнишек и были вынуждены согласиться на то, чтобы выбирать Государя «всею Землею» после освобождения Москвы[2442]. Впервые с начала гражданской войны открылась реальная возможность объединения всех земских сил для борьбы за освобождение страны от иноземцев и их приспешников.

После распада Тушинского лагеря движение Лжедмитрия II, как показывает его изучение, пережило короткий период подъема и только после этого распалось. Вопреки сложившимся представлениям, его основными движущими силами по-прежнему являлись служилые люди и казаки южных, юго-восточных и северо-западных уездов страны, а не только казаки. Ведущую роль в руководстве движением играли «воровские» бояре, происходившие из знатных московских родов, хранивших традиции опричной среды. Благодаря бегству в Калугу, они смогли освободиться от вмешательства иноземцев и придать новый импульс движению самозванца. В Калуге был создан альтернативный московскому государственный режим в традиционных для России формах: царь, Боярская дума, Государев двор, воеводское управление на местах и пр., но и он в конечном счете оказался нежизнеспособным. Самозванец и его бояре, преследуя исключительно корыстные интересы, не смогли объединить под своими знаменами земщину даже тогда, когда русский народ после Клушинского поражения и падения Василия Шуйского оказался на грани национальной катастрофы, а отряды самозванца являлись реальной силой, способной противостоять иноземному вторжению. Установившиеся в Калуге порядки, сильно напоминавшие опричные, подорвали доверие к самозванцу и его окружению даже у поддерживавших его жителей южных и юго-западных уездов страны. Запущенная боярами Лжедмитрия II машина террора в конечном счете погубила самого самозванца и привела к краху его движение.


Загрузка...