Смутное время в России в начале XVII столетия: движение Лжедмитрия II

События второй половины 1607 — начала 1608 г. занимают особое место в истории Смуты. Это время разгрома восстания И.И. Болотникова, до предела ослабившего государственный порядок в России, и зарождения движения Лжедмитрия II. В литературе до недавнего времени господствовало представление, сложившееся под влиянием мемуаров наемников-иноземцев, что движение Лжедмитрия II полностью зависело от широкой поддержки, которую ему оказали «польско-литовские дружины»[410]. Именно в это время, по предположению И.С. Шепелева, под предлогом помощи «царю Дмитрию» началась «скрытая агрессия польских и литовских панов против России»[411]. Иное мнение недавно высказал Р.Г. Скрынников, который считает рассматриваемый период прямым продолжением гражданской войны[412]. Немногие дошедшие до нас источники, написанные по горячим следам событий, позволяют проверить и уточнитъ сложившиеся представления о начальном этапе движения самозванца.

§ 1. Формирование войска Лжедмитрия II и органов власти в Стародубе

По окончании стародубского спектакля его организаторам предстояло решить много проблем. Любой неверный шаг на Северщине, где слишком хорошо знали Лжедмитрия I, мог погубить начатое дело. Было найдено единственно верное решение. Лжедмитрий II сразу же ушел в тень и старался как можно реже появляться на людях. К подданным он обращался только письменно. Опасаясь за свою жизнь, царик, как писал М. Харлинский, на свое ложе клал русского слугу, а сам ночевал у него или у М. Меховецкого[413]. Вынужденное затворничество Лжедмитрия II породило немало толков и вызвало у современников подозрения, что известие о его появлении в Стародубе — очередные беспочвенные слухи. В августе 1607 г. польские послы, обычно получавшие в столице достаточно много информации, не смогли разузнать о нем ничего определенного[414].

Вопросом жизни и смерти для И.М. Заруцкого и М. Меховецкого стало создание в Стародубе новой повстанческой армии, которая позволила бы им обеспечить безопасность Лжедмитрия II и помочь осажденным в Туле. Сразу же после празднеств, организованных 12 (22) июля 1607 г. по случаю объявления «царя Дмитрия» в Стародубе, Лжедмитрий II обратился с окружными грамотами к жителям Новгорода-Северского, Чернигова, Путивля, Могилева, Орши, Мстиславля, Кричева, Минска[415]. География распространения посланий самозванца показывает, откуда прежде всего И.М. Заруцкий и М. Меховецкий рассчитывали получить помощь. И.С. Шепелев, опираясь на данные нарративных источников и частных разрядов, пришел к выводу, что население северских и украинных городов сразу же принесло присягу самозванцу[416], но это не совсем верно. Большинство жителей северских, польских городов, Тулы, Калуги, Астрахани, некоторых рязанских пригородов с лета 1606 г. активно поддерживали повстанческое движение и еще тогда подтвердили присягой свою верность «царю Дмитрию». В действительности речь, по-видимому, шла не о новом «отложении» этих земель от Василия Шуйского, а о признании в шкловском бродяге «чудом спасшегося царя Дмитрия». С этим не все обстояло гладко. Людские ресурсы территорий, занятых повстанцами, как показывают данные о гарнизонах некоторых городов, были весьма ограниченны. В конце XVI — начале XVII в., по подсчетам Р.Г. Скрынникова и В.И. Ульяновского, к Путивлю были приписаны 107 детей боярских, 501 самопальщик, 200 стрельцов; к Новгороду-Северскому — 104 сына боярских, 53 пушкаря и пищальника, 43 стрельца и 104 казака; к Чернигову — 300 воинов; к Моравску — 70 воинов; к Стародубу — 107 детей боярских, 150 стрельцов; к Почепу — 50 стрельцов; к Валуйкам — 150 стрельцов и казаков, 12 пушкарей; к Ельцу — 150–200 детей боярских, 600 казаков, 200 стрельцов; к Калуге — 248 детей боярских; к Козельску — 82 сына боярских; к Белеву — 110 детей боярских; к Орлу — 129 детей боярских и 287 служилых людей по прибору[417]. Мобилизации в войска Лжедмитрия I, Ивана Болотникова, Лжепетра истощили эти и без того ограниченные мобилизационные возможности северских, польских, заоцких городов. В связи с этим показательны данные об изменении численности служилых людей в г. Воротынске. В 1604 г., по сведениям Росписи русского войска, в войска из этого города было призвано 105 детей боярских. В январе 1609 г. воротынский осадный голова Иван Манцев смог записать на службу всего лишь 14 человек[418]. Буквально накануне появления самозванца после ряда неудач и в связи с походом Василия Шуйского на Тулу наметился отход уставших от гражданской войны служилых людей от повстанческого движения. В своей грамоте из Алексина в Москву 29 июня (9 июля) 1607 г. царь известил своего среднего брата Д.И. Шуйского, что «многие дворяне и дети боярские всех Сиверских городов» явились в его стан под Алексин вместе с брянскими воеводами кн. Г.Б. Долгоруким-Рощей и Е. Безобразовым и принесли повинную. В. Шуйскому «добили челом» жители Ряжска, воеводы Лжепетра И. Л. Клобуков-Масальский, кн. Ф.П. Засекин, Л. Фустов и др.[419] Пытаясь привлечь служилых людей на свою сторону, Лжедмитрий II, как видно из немногих сохранившихся грамот, подтвердил все прежние пожалования и льготы Лжедмитрия I северянам и начал раздавать новые. К примеру, он признал жалование первого самозванца старицам путивльского Никольского монастыря на выделение келий и корма[420]. В августе 1607 г. рославльский городовой приказчик Остафий Селеванов по распоряжению царика выделил вдове Офимье Масловой с невестками и внучатами «на прожиток» поместье Остапковичи с деревнями[421]. Но эти меры мало что изменили[422]. Вопреки мнению И.С. Шепелева, признание самозванца в занятых повстанцами городах и селах отнюдь не было всеобщим и безусловным. Как отметил весьма осведомленный автор Баркулабовской летописи, взрыв энтузиазма появление самозванца вызвало только у низших слоев общества[423].

Проблемы с набором служилых людей в повстанческую армию заставили Лжедмитрия II и его советников обратиться за помощью к казакам. Накануне Смуты в России, по данным Я. Маржарета, имелось 8–10 тыс. вольных и 5–6 тыс. служилых казаков. Они приняли активное участие в повстанческом движении 1604–1605 гг.[424] А.Л. Станиславский, анализируя события 1606–1610 гг., установил, что зарождающееся Войско Донское официально осталось нейтральным в противоборстве царя В. Шуйского и приверженцев Лжедмитрия II, хотя вольные казаки на протяжении всего восстания И.И. Болотникова составляли значительную часть повстанцев. На позицию Войскового круга, по мнению исследователя, повлияла выдача жалования и припасов казакам вскоре после переворота 17 (27) мая 1606 г. В движении Лжедмитрия II, полагал А.Л. Станиславский, вольные донские казаки с Дона, Волги, Днепра и Терека уже не играли заметной роли, уступив место вольному казачеству, образовавшемуся в центральной России в результате «показаченья» местного населения[425]. Гипотеза историка не объясняет, почему в 1607 г. появление самозванцев в казачьих станицах на Дону, Волге, Тереке стало массовым явлением. По нашему предположению, феномен многочисленных «самозванных царевичей» был порожден стремлением рядовых донских, волжских и терских казаков обойти решение Войскового круга и, как в свое время с Лжепетром, выступить на помощь «царю Дмитрию»[426]. Но казакам понадобилось несколько месяцев, чтобы собраться с силами. Они начали прибывать на помощь самозванцу только в конце осени 1607 г.

И.М. Заруцкий и М. Меховецкий пытались заручиться поддержкой за рубежом. Вскоре после окончания стародубского спектакля староста Чечерский Н. Зенович, как видно из письма Евстафия Воловича Льву Сапеге, переправил Сигизмунду III грамоту Лжедмитрия II, в которой, по-видимому, содержалось предложение «возобновить отношения», прерванные после переворота 17 (27) мая 1606 г.[427] Король наотрез отказался иметь дело со шкловским бродягой и приказал Льву Сапеге отправить для его разоблачения еврея Якуба, хорошо знавшего Лжедмитрия I[428]. Он в категорической форме потребовал от канцлера и пограничных властей воспрепятствовать уходу на службу самозванцу солдат из Речи Посполитой[429]. Витебский воевода, допустивший переход русско-литовской границы отрядами М. Меховецкого и И. Будилы, получил суровую отповедь[430]. В Москву для продолжения переговоров с Василием Шуйским, начатых во время пребывания в Речи Посполитой посольства кн. Г.К. Волконского и А. Иванова, краковские власти направили посланников С. Витовского и Я. Соколинского[431].

М. Меховецкий и И.М. Заруцкий пытались подобно болотниковцам напрямую обращаться за помощью к иноземным солдатам[432]. В одном из этих посланий, направленном в Могилев, самозванец поручил некоему пану Зерстировскому произвести набор солдат для повстанческого войска и пообещал им платить за службу «вдвое-втрое» выше, чем в Речи Посполитой, а после победы «выпустить с великой платой и подарками», если же солдаты захотят остаться в России, то пожаловать их землями[433]. А. Гиршберг установил, что аналогичные полномочия получили Миколай Харлинский и Фредерик Тышкевич[434]. Вероятно, тем же самым занимался Валений Валевский, еще осенью 1606 г. стремившийся примкнуть к Самборскому вору[435]. Особые надежды организаторы интриги возлагали на мятежных солдат инфляндской армии Я.К. Ходкевича, которые в конфликте короля и рокошан придерживались нейтралитета. Лжедмитрий II обратился с письмом к одному из наиболее авторитетных ротмистров войска — Яну Сапеге, в котором умолял срочно прибыть на службу[436]. Но инфляндским солдатам в тот момент было не до самозванца. Пользуясь раздором между Сигизмундом III и рокошанами, они захватили «в приставства» королевские имения в Белоруссии, в которых брали все необходимое «на прожиток», ожидая от казны положенного им жалования[437]. Автор Баркулабовской летописи свидетельствует, что мятежные солдаты до нитки обобрали местное податное население. Досталось также владениям магнатов, шляхты и духовенства[438].

Призывы самозванца и действия вербовщиков летом 1607 г. принесли весьма скромный результат. Речь Посполитая стояла накануне решительного сражения между приверженцами Сигизмунда III и рокошанами под Гузовым. Противники делали все, чтобы не допустить ухода своих солдат к самозванцу[439]. К примеру, в сентябре 1607 г. польские посланники С. Витовский и Я. Соколинский, будучи проездом в Могилеве, помешали некоему пану Глобуцкому увести 500 воинов на службу к Лжедмитрию II в Стародуб[440]. Несмотря на все усилия, Лжедмитрию II и организаторам самозванческой интриги, как и болотниковцам[441], сначала не удалось получить сколько-нибудь существенной помощи из-за рубежа. В Стародуб прибыли только отряды Миколая Меховецкого («несколько отрядов польской конницы»), мозырского хорунжего Йозефа Будилы (летом 1608 г. командовал ротой из 200 конников) и Миколая Харлинского (летом 1608 г. под его началом было 100–150 человек)[442]. Наемное войско самозванца едва ли превышало 1 тыс. человек. Большую часть прибывших, по свидетельству автора Баркулабовской летописи, составляли представители низших слоев общества, «люд гулящий, люд своевольный — скоро Дмитро, то и молодцы, якийсь наймит з Мстиславля до него пришел»[443]. И.С. Шепелев, суммировав данные о численности отрядов самозванца, приведенные в письме М. Харлинского и мемуарах ротмистра М. Мархоцкого, пришел к выводу, что в конечном счете Лжедмитрию II и его покровителям за два месяца удалось собрать в Стародубе восьмитысячное войско[444]. Проверка показала, что эти расчеты ошибочны. М. Мархоцкий, вопреки мнению И.С. Шепелева, говоря о 3 тыс. плохо вооруженных воинов, имел в виду общую численность войска самозванца, а не только севрюков[445]. М. Харлинский, заявляя своему покровителю, что под знаменами Лжедмитрия II якобы собралось около 5 тыс. наемников, явно приукрашивал из пропагандистских соображений положение дел в стане самозванца[446]. По данным И. Будилы, наемное войско самозванца достигло 5 тыс. человек только накануне Болховской битвы, когда к нему прибыли Р. Ружинский, А. Лисовский, А. Вишневецкий и др.[447] В этой связи свидетельство М. Мархоцкого, что все стародубское воинство едва насчитывало три тысячи солдат, представляется более достоверными. Ядро этого войска составили служилые люди Стародуба-Северского во главе с Гаврилой Веревкиным, казаки-«болотниковцы» Ивана Заруцкого и наемники М. Меховецкого, И. Будилы и М. Харлинского. Успехи И.М. Заруцкого и М. Меховецкого по созданию новой повстанческой армии оказались весьма скромными.

В Стародубе начала формироваться Воровская Боярская дума, видную роль в которой играли главные организаторы самозванческой интриги. Атаман И.М. Заруцкий был пожалован в «бояре» и впоследствии возглавил Казачий приказ[448]. Ротмистр М. Меховецкий занял должность «гетмана» — главнокомандующего войском самозванца[449], Г. Кашинец стал «подскарбием» (т. е. думным дворянином и казначеем. — И.Т.)[450]. Стародубец, сын боярский Г. Веревкин вошел в Воровскую думу с чином думного дворянина[451]. Д.Т. Рындин был пожалован в «думные дьяки» Поместного приказа[452]. В Воровской думе оказались только два члена Московского Государева двора: дворяне московские кн. С.Г. Звенигородский (бывший черниговский воевода) — «боярин и дворецкий»[453] и кн. Д.И. Мосальский (рославльский воевода) — «окольничий»[454]. Примечательно, что кн. Д.В. Мосальский, судя по челобитной вдовы Масловой, еще в августе 1607 г. оставался на своем прежнем воеводском посту и, по всей видимости, не влиял на принятие решений в руководстве движением[455].

Анализ состава Стародубской Воровской думы и войска Лжедмитрия II подтверждают гипотезу Р.Г. Скрынникова, что в движении самозванца в момент его зарождения преобладали недворянские слои населения Северщины и Белоруссии[456]. Правящие круги Речи Посполитой или сколь-нибудь влиятельные группировки магнатов и шляхты, вопреки сложившимся представлениям, никакого отношения к движению самозванца не имели.

§ 2. Поход Лжедмитрия II на Тулу

К концу лета 1607 г. царь Василий Шуйский, мобилизовав людские и материальные ресурсы из поддерживавших его Москвы, Замосковья, Поморья, Новгородской, Псковской, Смоленской земель, Казанского и Сибирского «царств», предпринял широкомасштабное наступление на повстанческие войска Лжепетра и Ивана Болотникова. В ходе кровопролитного боя на р. Восме у Каширы 5 (15) — 7 (17) июня 1607 г. повстанческие отряды кн. А.А. Телятевского, И. Болотникова и М. Аксакова потерпели тяжелое поражение. «Воровские» воеводы «с невеликими людьми» отступили в Тулу[457]. На сторону правительственных войск, по обоснованному предположению Р.Г. Скрынникова, перешло около 3–4 тыс. повстанцев и примерно 1,7 тыс. попали в плен[458]. На подступах к Туле воеводы Лжепетра кн. А.А. Телятевский, И.И. Болотников и С. Кохановский, собрав оставшиеся силы, попытались остановить продвижение противника 12–14 (22–24) июня 1607 г. на р. Вороньей и вновь потерпели неудачу. По непроверенным данным, они потеряли 4,5 тыс. чел.[459] 29 июня (9 июля) 1607 г. Василий Шуйский, возглавивший правительственные войска, овладел Алексиным и на следующий день подошел к Туле[460]. Основные силы повстанцев попали в осаду. Отряды правительственных войск, организуя внешнее кольцо окружения и развивая достигнутый успех, в июле — августе 1607 г. овладели Веневом, Гремячим, Дедиловым, Ряжском, Песошной, Крапивной, Одоевым, Лихвином и создали угрозу захвата Брянска и Козельска. К осени 1607 г. положение осажденных в Туле стало критическим. Возникла реальная угроза прорыва правительственных войск на Северщину. Это обстоятельство, по-видимому, заставило И.М. Заруцкого и М. Меховецкого выступить в поход, не завершив создание новой повстанческой армии[461].

Перед началом кампании Лжедмитрий II, как показывает Новый летописец, действуя как законный царь и рыцарь, отправил из Стародуба сына боярского к царю Василию Шуйскому под Тулу с известием о своем возвращении из небытия и требованием отказаться от дальнейшей борьбы. Мужественное поведение гонца и его мученическая смерть произвели сильное впечатление на русских людей[462]. Одновременно руководители повстанческого движения вновь попытались установить отношения с Сигизмундом III. Еврей Якуб, посланный Львом Сапегой разоблачать самозванца, вернулся из Стародуба с письмом царика к королю, в котором, по-видимому, содержались предложения «возобновить союз» и просьбы о помощи. Своего хозяина Якуб убеждал, что в Стародубе «истинный царь Дмитрий». Льва Сапегу эти заверения не ввели в заблуждение. Через других осведомителей канцлер, как видно из его письма к Сигизмунду III, уже точно знал, что Лжедмитрий II не «прежний царь Дмитрий». Льва Сапегу сильно беспокоило то, что мистификаторам удалось добиться определенных успехов и что это, в конечном счете, может дорого стоить Речи Посполитой. Новая попытка царика и его покровителей получить помощь из-за рубежа закончилась неудачей[463].

Отряды Лжедмитрия II, как видно из записок И. Будилы, выступили в поход на Тулу 10 (20) сентября 1607 г.[464] Письма М. Харлинского, С. Куровского, а также мемуары И. Будилы и М. Мархоцкого дают возможность восстановить ход событий тех дней. Первым городом, который самозванцу удалось занять 15 (25) сентября 1607 г., был Почеп. Местные дети боярские и горожане, по словам И. Будилы, встретили царика с радостью[465]. Из Почепа Лжедмитрий II и его воины 20 (30) сентября 1607 г. двинулись на Брянск. Город имел важное стратегическое значение в борьбе за Северщину. Здесь, по данным М. Харлинского, были сосредоточены запасы оружия и снаряжения, столь необходимые для оснащения новой повстанческой армии. В пути самозванец получил известие, что «войско» Василия Шуйского неожиданно заняло Брянск[466]. Русские источники позволяют установить, что в действительности это был небольшой отряд из 250 воинов головы Елизара Безобразова. По приказу мещовского воеводы Г.Ф. Сумбулова воины правительственного отряда явились в Брянск за три дня до прибытия туда самозванца, вывезли все запасы и подожгли город[467]. Лжедмитрий II послал за ними в погоню отряд наемников и русских воинов во главе с И. Будилой и Д.Т. Рындиным, но они не смогли догнать воинов Е. Безобразова, спешно отступивших в Мещовск[468].

Г.Ф. Сумбулов, вероятно, действовал по собственной инициативе. Василий Шуйский в грамоте 18 (28) сентября 1607 г. дал воеводе иные инструкции. Он приказал срочно занять город и организовать его оборону[469]. Распоряжение царя сильно запоздало. Царик занял Брянск, по расчетам И.С. Шепелева, около 24–25 сентября (4–5 октября) 1607 г.[470] Рейд Е. Безобразова лишил самозванца возможности обеспечить своих воинов оружием и снаряжением. Первая же неудача вызвала серьезный конфликт между руководителями движения и наемным войском. И. Будила отметил, что 26 сентября (6 октября) 1607 г. наемники якобы «рассердились на царя за одно слово, взбунтовались и, забрав все вооружение, ушли прочь». Понадобилось немало труда, чтобы уговорить солдат вернуться[471]. Выступление наемников задержало Лжедмитрия II в Брянске почти на неделю. Чтобы исправить положение, М. Меховецкий решил отправить 29 сентября (9 октября) 1607 г. в Речь Посполитую на Люблинскую ярмарку М. Харлинского, чтобы он закупил оружие и снаряжение для повстанческого войска и привлек под знамена самозванца новых солдат[472].

Уговорив наемников, Лжедмитрий II, по показаниями М. Харлинского и И. Будилы, двинулся 1 (10) октября 1607 г. из Брянска в Карачев. Город он занял без боя 2 (12) октября 1607 г. Здесь к царику присоединились запорожские казаки. Численность их отряда мемуаристы-наемники не указали, но самозванец почувствовал себя настолько уверенным, что разрешил М. Меховецкому и И. Будиле 4 (14) октября 1607 г. совершить дерзкий налет на отряд правительственных войск кн. В.Ф. Литвинова-Мосальского, который осаждал Козельск[473]. Точных данных о численности правительственного отряда в источниках не сохранилось. Поздний польский хронист Пясецкий утверждает, что в нем было 8 тыс. воинов, но эти данные явно преувеличены[474]. Наемники, как следует из рассказов участников боя И. Будилы и С. Куровского, которые подтверждаются данными русских источников, напали на лагерь кн. В.Ф. Литвинова-Мосальского на рассвете 8 (18) октября 1607 г. и застали его воинов врасплох. В результате короткого боя правительственный отряд был разгромлен. Воевода кн. В.Ф. Литвинов-Мосальский бежал, его помощник иноземец Мартьяш Мизинов и некоторые служилые люди попали в плен. Примерно 300 воинов, по непроверенным данным С. Куровского, пали в бою. В руки наемников попал обоз, который позволил отчасти решить часть проблем снабжения повстанческого войска. 11 (21) октября 1607 г. Лжедмитрий II торжественно въехал в город. Освобожденные из осады жители Козельска встретили его с ликованием[475]. Развивая успех, М. Меховецкий двинул войско самозванца к Белеву и 16 (26) октября 1607 г. занял город. Передовые отряды самозванца, захватив Епифань, Крапивну, Дедилов, вышли на ближние подступы к Туле[476]. Вероятно, в это время отряд правительственных войск, осаждавший Крапивну, покинули татары во главе с зятем Василия Шуйского кн. Петром Урусовым. По одним сведениям, князь явился в стан самозванца, по другим — отправился в Крым. С. Куровский, И. Будила, М. Мархоцкий и К. Буссов ничего не сообщают о появлении татар в войске самозванца в октябре 1607 г., поэтому версия об уходе татар в Крым представляется более вероятной[477].

Капитуляция повстанческой армии И. И. Болотникова в Туле 10 (20) октября 1608 г. резко изменила общую военно-стратегическую ситуацию на юге России. В литературе долгое время бытовала гипотеза, основанная на показаниях поздних источников, что царь Василий будто бы допустил ошибку, распустив воинов правительственной армии из Тулы по домам[478]. И.С. Шепелев, проанализировав данные документальных источников и разрядов, пришел к заключению, что в действительности В. Шуйский принял меры к укреплению войска. Он постарался отправить по домам наименее боеспособные отряды и призвал на службу новых воинов. Однако приведенные исследователем сведения о новых наборах ратников в правительственные войска относятся к концу 1607 г.[479] Разряды свидетельствуют, что сразу после взятия Тулы царь Василий принял действенные меры для разгрома самозванца. На Пчельню «для Брянских вестей» были отправлены воеводы — бояре М.В. Скопин-Шуйский и И.Н. Романов с ратными людьми[480], которые, по всей видимости, должны были воспрепятствовать соединению самозванца с калужскими повстанцами. Против Вора царь отправил боярина кн. И.В. Голицына и окольничего Ф.В. Головина[481]. Другой отряд правительственных войск под командованием стольника кн. Д.И. Мезецкого и Ф.И. Леонтьева отбил у передовых отрядов самозванца Одоев и Крапивну[482]. Немногочисленные и плохо вооруженные отряды Лжедмитрия II были не способны противостоять выступившим против них правительственным войскам. Руководители повстанческого лагеря 17 (27) октября 1607 г. отдали приказ об отступлении из Белева на Карачев. Воины самозванца, по данным И. Будилы, достигли города 19 (29) октября 1607 г. Как только непосредственная угроза столкновения с правительственными войсками миновала, войско самозванца начало распадаться. Первыми стан самозванца покинули запорожские казаки. Затем взбунтовались наемники, требуя расчета и явно намереваясь вернуться в Речь Посполитую. Русские ратники, как свидетельствует М. Мархоцкий, выказали намерение выдать царька В. Шуйскому и тем самым получить прощение[483]. Действительно, жители Брянска принесли повинную В. Шуйскому и пустили в город воеводу Г.Ф. Сумбулова[484].

Почувствовав неладное, шкловский бродяга прибег к своему испытанному средству. Он тайно бежал вместе с несколькими приближенными в Орел. Из иноземцев его сопровождал только некий Кроликовский. Попытки М. Меховецкого уговорить Лжедмитрия II вернуться ни к чему не привели. После мятежей в Брянске и Карачеве самозванец, по всей видимости, решил порвать со своими покровителями и довериться путивлянам[485]. Когда по дороге из Орла в Путивль царик и его товарищи столкнулись с новыми отрядами наемников, то постарались скрыть, кто он на самом деле[486]. Планы самозванца и его товарищей на первый взгляд могут показаться обреченными на неудачу. Но они обнаруживают любопытную тенденцию — стремление части повстанцев, недовольных действиями И. Заруцкого и М. Меховецкого, перехватить у них руководство делом самозванца и попытаться придать ему иную направленность. Некоторые повстанцы, по всей видимости, уже в начале движения были разочарованы поведением наемников и обнаружили явное стремление продолжить дело И.И. Болотникова без иноземных солдат.

Воеводы кн. И.В. Голицын и Ф.В. Головин, узнав о бегстве Вора, «до Брянска», а по другим сведениям «до Карачева» не дошли[487]. В Брянск, жители которого принесли повинную В. Шуйскому, был введен значительный гарнизон во главе с боярином кн. М.Ф. Кашиным и дворянином московским А.Н. Ржевским[488]. Тульская победа, развал войска самозванца, наметившийся переход на сторону московского правительства городов, участвовавших в «воровстве», вселяли надежды на скорое прекращение гражданской войны[489]. В этих условиях Василий Шуйский, по всей видимости, решил, что имеющихся в Брянске войск достаточно, чтобы погасить пламя братоубийственной войны, и распустил по домам служилых людей, утомленных многомесячной осадой Тулы. Он, вероятно, хорошо помнил, что произошло с правительственной армией под Кромами в 1605 г. после многомесячного стояния, и стремился не повторять ошибок Годуновых.

§ 3. Поход Лжедмитрия II на Брянск

Перемены, произошедшие в Речи Посполитой летом— осенью 1607 г., оказали значительное влияние на события Смуты. Одержав победу над рокошанами в сражении под Гузовым 26 июня (6 июля) 1607 г., король Сигизмунд III начал длительные переговоры с лидером рокошан М. Зебжидовским о примирении. Военные действия между правительственными войсками и рокошанами прекратились. Многие солдаты как с той, так и с другой стороны остались не у дел и готовы были искать счастья на чужбине. Долгое время историки были убеждены, что костяк иноземных отрядов самозванца составляли бывшие рокошане, бежавшие от преследований польских властей. Затем выяснилось, что под знаменами самозванца воевали как сторонники короля, так и рокошане. Более того, бывшие приверженцы официальных властей в войске царика явно преобладали[490]. Наибольшую активность в вербовке солдат в войско самозванца проявили братья кн. Роман и Адам Ружинские — сторонники короля в борьбе с рокошанами. Эти факты позволили И.С. Шепелеву вернуться к гипотезе о скрытой интервенции Речи Посполитой против России[491]. Однако Я. Мацишевский установил, что уход солдат правительственной армии в Россию значительно ослаблял позиции официальных властей Речи Посполитой на переговорах с рокошанами и создавал реальную угрозу войны с восточным соседом до завершения гражданской войны внутри страны[492]. Именно поэтому король Сигизмунд III, гетман Станислав Жолкевский и канцлер Лев Сапега делали все что могли, пытаясь не допустить ухода солдат в Россию, а М. Зебжидовский всячески содействовал экспедиции[493]. Ш. Харлинский сообщил в своем письме кн. Радзивиллу, что будущему гетману самозванца удалось получить у М. Зебжидовского 60 тыс. злотых «на маетность»[494].

В октябре 1607 г. войско короля, стоявшее в лагере под Завихостьем, разделилось. Одни солдаты отправились на зимние квартиры, другие — ушли с Потоцкими, Струсем, М. Вишневецким в Валахию на помощь господарю Константину Иеремеевичу, третьи — решили идти с Р. Ружинским в Россию к Лжедмитрию II[495]. Ш. Харлинский отметил в своем письме к кн. Радзивиллу, что в октябре 1607 г. в отряде Р. Ружинского было 700 гусар[496]. Близкую цифру — 1.000 всадников — называет С. Маскевич, покинувший лагерь правительственных войск с солдатами, отправившимися на зимние квартиры[497]. Вероятно, Ш. Харлинский и С. Маскевич имели в виду передовой отряд наемников Валентия Валевского, которого Р. Ружинский в это время направил в Россию. Мемуаристы М. Мархоцкий и И. Будила отметили, что в этом отряде служило примерно 1 тыс. человек (500 конников и 400 пехотинцев)[498]. Одновременно с В. Валевским в России появился Самуил Тышкевич, которого отец Фредерик Тышкевич направил к самозванцу с 1 тыс. воинов (700 конников и 200 пехотинцев)[499]. Приведенные мемуаристами данные в основном подтверждаются сведениями Новостей, которые распространялись в Речи Посполитой в ноябре — декабре 1607 г. В них сообщалось, что в отряде, посланном кн. Р. Ружинским, было 500 конников, а у С. Тышкевича — 800 гусар и 5 хоругвей казаков[500].

В. Валевский и С. Тышкевич, по показаниям С. Куровского, И. Будилы и М. Мархоцкого, встретили Лжедмитрия II 23 октября (2 ноября) 1607 г. в Комарицкой волости, «убедили» предпринять 3 (13) ноября 1607 г. наступление на Карачев и Брянск[501]. Вопрос о том, где находился лагерь самозванца и наемников почти две недели, остается невыясненным. И.С. Шепелев, ссылаясь на данные позднего Нового летописца и Б. Болтина, полагает, что самозванец и иноземцы вернулись в Стародуб[502]. Если обратиться к тексту Нового летописца, то можно обнаружить неточность в интерпретации источника, допущенную И.С. Шепелевым. Автор Нового летописца указывает, что самозванец после встречи с наемниками стал лагерем в Трубчевске. Стародуб упоминается только в заголовке статьи, который явно позднего происхождения[503]. Б. Болтин действительно говорит, что Лжедмитрий II пришел к Брянску «во осень» из Стародуба, но это первое упоминание в источнике о самозванце, в котором два осенних похода царика объединены в один. Есть еще одно свидетельство о пребывании Лжедмитрия II в Стародубе. Доктор богословия Викентий Львовский указал в своем донесении от 22 декабря 1607 г. (3 января 1608 г.), что виделся с Лжедмитрием «в Северской области в Стародухове» около дня Симона и Иуды в 1607 г.[504] Католики отмечают день Симона и Иуды 18 (28) октября 1607 г. В этот день самозванец, как известно из показаний М. Харлинского, С. Куровского, И. Будилы, был в Карачеве[505]. В донесении богослова явная путаница. Трубчевск являлся удобным пунктом сосредоточения войск самозванца, т. к. отсюда шли прямые дороги как на Карачев и Брянск, так на Путивль и Стародуб, поэтому свидетельство Нового летописца представляется более достоверным.

М. Мархоцкий отметил, что помимо С. Тышкевича и В. Валевского к Лжедмитрию II до начала похода на Брянск прибыли кн. Адам Вишневецкий из Киевского воеводства, Мелешко и Хруслинский из Брацлавского воеводства[506]. К. Буссов, хорошо знавший А. Вишневецкого как «большого друга и на редкость благожелательного господина», указал, что в его отряде было 200 копейщиков[507]. Эти данные, по-видимому, соответствуют действительности. В Реестре войска самозванца в роте кн. A. Вишневецкого указано 200 конников[508]. Численность отряда Мелешко точно не известна. В войне короля с рокошанами ротмистр командовал сотней пятигорцев, которая, судя по всему, и стала основой его отряда[509]. И. Будила, который в то время находился в войске М. Меховецкого, ничего не сообщил о появлении кн. А. Вишневецкого и Мелешко, но А. Хруслинский, по его данным, пришел уже после того, как оба войска самозванца соединились под Брянском. И. Будила был очевидцем и его сообщение о Хруслинском представляется более точным. К. Буссов отметил, что до Брянского похода в стане самозванца появился бывший рокошанин Александр Лисовский, о котором, по каким-то причинам, умолчали М. Мархоцкий и И. Будила. Эти данные полностью подтверждаются показаниями Нового летописца. Его автор отметил, что именно он убедил Лжедмитрия II и полковников предпринять второй поход на Брянск[510].

А. Лисовский, как установил Дзедушицкий, двинулся к самозванцу с 200 воинами, но в дороге пополнил свой отряд донскими казаками[511]. В стан самодержца он, по сведениям К. Буссова и М. Мархоцкого, привел уже 700 воинов[512]. Выявленные данные позволяют предположить, что до начала похода на Брянск в войске самозванца служило около 2–2,5 тыс. наемников.

Общая численность гарнизона города, которым командовали боярин кн. М.Ф. Кашин и выборный дворянин А.Н. Ржевский, по данным С. Куровского, составляла 3 тыс. воинов. Воеводы привели в порядок укрепления крепости и подготовились к обороне[513]. При таком соотношении сил царик и его полковники не могли обойтись без помощи М. Меховецкого и его войска. И. Будила отметил, что, выступив в поход 3 (13) ноября 1607 г., войско самозванца достигло Брянска только шесть дней спустя — 9 (19) ноября 1607 г.[514] Промедление, по всей видимости, было связано с тем, что полковникам Лжедмитрия II и М. Меховецкому долго не удавалось договориться. Наконец в окрестностях Брянска оба войска соединились. М. Меховецкий сохранил за собой должность гетмана, но вынужден был поделиться властью. Доверенные лица кн. Р. Ружинского М. Харлинский и B. Валевский стали соответственно маршалком и канцлером[515].

Узнав о приближении царика, кн. М.Ф. Кашин и А.Н. Ржевский решили встретить врага в миле от города в расчете нанести поражение в открытом поле. Они явно недооценили ударной силы иноземной конницы. Лихой атакой наемники смяли и обратили в бегство воинов правительственного отряда, и на их плечах ворвались в город. Воеводы едва успели засесть в крепости. Победители поставили на сожженном посаде укрепленный лагерь и начали осаду[516].

В конце ноября 1607 г. Лжедмитрий II и его окружение в очередной раз попытались установить контакты с правящими кругами Речи Посполитой. Самозванец в своем письме известил короля, что направляет к нему своего гонца — «знатного человека» еврея Арнульфа Калинского — с известием о том, что надеется, как прежде, на помощь в «отвоевании отцовского царства», и в скором времени в Краков отправит «великое посольство»[517]. Но и это послание король оставил без каких-либо последствий. А. Гиршберг установил, что А. Калинский смог добраться до Кракова только в феврале 1608 г.[518]

В ноябре — декабре 1607 г. войско Лжедмитрия II в лагере под Брянском пополнилось новыми отрядами наемников. Пан Миколай Велегловский-Корытко привел некоего самозванного царевича и 12 хоругвей погребицких казаков. Войцех Рудницкий, Анжей Хруслинский и Стефан Казимерский, по данным И. Будилы, прибыли к царику вместе со своими ротами[519]. Согласно Реестру войска самозванца, М. Велегловский впоследствии командовал полком 800 конных гусар и казаков, В. Рудницкий — 120 конниками[520], Хруслинский — 200 пятигорцами, С. Казимерский — 150 пятигорцами[521]. Таким образом, к концу 1607 г. наемное войско самозванца достигло примерно четырех с лишним тысяч человек.

Многочисленные свидетельства иностранных мемуаристов о поступлении на службу к Лжедмитрию II наемников создали обманчивое представление, что исключительно благодаря помощи иноземцев самозванец смог продолжить борьбу с Василием Шуйским. Источники не подтверждают этой гипотезы. В ноябре 1607 г. в Брянском лагере войско Лжедмитрия II пополнилось крупными отрядами русских повстанцев. С. Куровский и автор Нового летописца сообщают, что к царику явился самозванец — «царевич» Федор Федорович во главе 3-тысячного отряда донских казаков. Он был обласкан Лжедмитрием II и занял видное место при его дворе[522]. Бывший соратник И.И. Болотникова Юрий Беззубцев, по свидетельству К. Буссова, привел к самозванцу, по непроверенным данным, 4 тыс. бывших воинов повстанческой армии, которых Василий Шуйский в соответствии с договором о капитуляции Тулы простил и послал осаждать Калугу. Болотниковцы не смогли ужиться в правительственном лагере, подняли мятеж и ушли к царику[523]. Общая численность войска Лжедмитрия ІІ, по данным, полученным в Речи Посполитой в ноябре — декабре 1607 г., достигла 10 тыс. человек[524]. Нетрудно заметить, что русские повстанцы играли в нем важную роль.

Положение правительственного отряда, осажденного в Брянске, день ото дня ухудшалось. В крепости не хватало воды, дров, продовольствия. Василий Шуйский, обеспокоенный развитием ситуации на Северщине, направил к Брянску войско, которым командовали боярин И. С. Куракин и стольник кн. В.Ф. Литвинов-Мосальский[525]. Передовой отряд кн. В.Ф. Литвинова-Мосальского достиг города, по данным И. Будилы и Нового летописца, 14 (24) декабря 1607 г.[526] Воевода, оценив ситуацию, пошел на риск: сходу форсировал р. Десну, по которой шел лед, не дожидаясь подхода основных сил. Гарнизон крепости помог кн. В.Ф. Литвинову-Мосальскому и его воинам, ударив по лагерю противника. Гетман М. Меховецкий и полковники оказались не готовы к такому развитию событий и не смогли помешать кн. Ф.В. Литвинову-Мосальскому и его воинам прорваться в Брянск и помочь осажденным. В разгар боя подошли основные силы правительственного войска и сосредоточились на берегу Десны напротив города. Ночью ударил сильный мороз. Река встала. Правительственные войска получили возможность доставить в крепость все необходимое и провести перегруппировку сил для решающего удара по лагерю самозванца[527].

События на Северщине и в украинных городах в конце 1607 г. показали, что после взятия Тулы с самозванщиной далеко не покончено. Переход на сторону Лжедмитрия II бывших болотниковцев из-под Калуги, новые пополнения с Дикого Поля и из-за рубежа помогли движению Лжедмитрия II вновь набрать силу. Широкое участие в движении иноземцев подтолкнуло Василия Шуйского активизировать дипломатические усилия в надежде добиться от Сигизмунда III вывода польских и литовских отрядов из России. Прибывшие в Москву еще 22 октября (2 ноября) 1607 г. королевские посланники С. Витовский и Я. Соколинский-Друцкий 20 (30) ноября 1607 г. получили аудиенцию[528]. Примечательно, что Василий Шуйский выполнил одно из требований польской стороны: допустил для участия в переговорах прежних послов М. Олесницкого и А. Гонсевского[529]. Они, как видно из Разрядов, участвовали в переговорах во дворце 8 (18) и 15 (25) декабря 1607 г., затем 28 января (7 февраля) и 5 (15) февраля 1608 г. Уступка, как видно, не принесла желаемых результатов. И. Масса, черпавший свои сведения у живших в Москве иноземцев, разузнал, что послы вели себя очень заносчиво и надменно, обвиняли московитов за великое бесчестие и гибель подданных короля 17 (27) мая 1606 г.[530] Переговоры к началу весны зашли в тупик. Царь Василий, как видно из Разрядов, вплоть до мая 1608 г. отказывал послам в аудиенции[531]. С. Витовский и Я. Соколинский, так же как А. Олесницкий и А. Гонсевский, фактически оказались пленниками.

В разгар боев у Брянска Василий Шуйский и его окружение приняли решение, не дожидаясь весны, направить значительные силы для подавления движения самозванца. Местом сбора, по данным Разрядов, был определен Алексин, откуда войско выступило в поход 8 (18) января 1608 г.[532] Данные Разрядов подтверждаются записью в Дневнике слуги Мнишков. А. Рожнятовский отметил, что 20 (30) января 1608 г. в Ярославле узнали об отправке против самозванца большого войска во главе с Дмитрием Шуйским[533]. Оно было уряжено на три полка: в большом полку — боярин кн. Д.И. Шуйский, боярин кн. Б.М. Лыков, дворянин московский кн. Г.К. Волконский-Кривой и разрядный дьяк С. Ефимов; в передовом полку — бояре кн. В.В. Голицын и М.А. Нагой; в сторожевом полку — боярин кн. И.С. Куракин и стольник кн. В.Ф. Литвинов-Мосальский-Гнусин; у наряда — Г.Л. Валуев; в ертауле — дворянин московский кн. Ф.А. Татев и В.Т. Колычев[534]. Кн. Д.М. Шуйский выехал из Москвы в войска, по одним сведениям, 8 (18) января 1608 г., по другим — 21 (31) января 1608 г. Противоречие в показаниях Разрядов легко разрешить, если обратиться к росписи свадьбы Василия Шуйского 17 (27) января 1608 г. Кн. Д.И. Шуйский в ней не участвовал. «В отцово место» сидел другой брат царя кн. И.И. Шуйский[535]. Таким образом, большой и передовой полки выступили в поход после 8 (18) января 1608 г. и «по последнему зимнему» пути достигли Волхова[536]. Здесь к ним, по всей видимости, присоединился сторожевой полк, составленный из отрядов кн. И.С. Куракина и кн. В.Ф. Литвинова-Мосалького, принимавших участие в недавних боях с воинами самозванца под Брянском[537].

Тем временем Лжедмитрий II получил новые подкрепления из Речи Посполитой. В лагерь самозванца явились Я. Микулинский и Ф. Тышкевич с Тупальским. В 1608–1609 гг. Я. Микулинский командовал полком, в котором служило 450 бывших воинов инфляндской армии[538]. Ф. Тышкевич и Тупальский, по данным И. Будилы, привели 400 конников[539]. Новые отряды наемников, судя по всему, не изменили неблагоприятного для приверженцев самозванца соотношения сил. Гетман М. Меховецкий, получив известие о выступлении войска кн. Д.И. Шуйского, не решился дать ему генеральное сражение. Лжедмитрий II и его воины в разгар зимы покинули свой лагерь и отступили к Карачеву. Кн. В.Ф. Литвинов-Мосальский, успевший со своими воинами занять город, попытался воспрепятствовать продвижению отрядов самозванца, но поняв, что силы слишком не равны, дал возможность им пройти мимо. Лжедмитрий II и М. Меховецкий не стали задерживаться у Карачева и ушли в Орел, в который прибыли 6 (16) января 1608 г. Этот город на несколько месяцев стал «воровской» столицей[540].

Лжедмитрий I, потерпев неудачу в сражении при Добрыничах, бежал в Путивль и здесь, опираясь на помощь населения Северщины, воссоздал повстанческое войско. Лжедмитрий II после взятия Тулы и распада его войска в октябре 1607 г. также искал убежища в Путивле. Можно было ожидать, что после неудачи под Брянском царик и его окружение вновь отступят на Северщину — главную базу повстанческого движения, т. к. здесь удобнее всего можно было пополнять свои войска новыми отрядами иноземцев. Вместо этого руководители движения самозванца увели своих солдат в Орел, открыв правительственным войскам дорогу на Северщину и поставив под удар шедшие на службу к царику новые отряды наемников. В источниках нет прямых указаний о причинах предпринятого маневра, однако содержащиеся в них косвенные данные позволяют сделать некоторые наблюдения.

Северщина была до крайности истощена многолетней гражданской войной и явно не могла содержать войско самозванца, в котором было много наемников, готовых в любой момент компенсировать неуплату жалования грабежами местного населения. Именно поэтому дальнейшее наращивание наемной армии, судя по упорному нежеланию Лжедмитрия II принимать на службу кн. Р. Ружинского и его солдат, не входило в планы руководителей повстанческого лагеря. Расположившись лагерем в Орле — крепости на степной границе, — руководители повстанческого движения, по всей видимости, намеревались получить помощь из казачьих станиц Дикого Поля[541]. И они ее получили. К весне 1608 г., по данным М. Мархоцкого, под знамена Лжедмитрия II собралось около 3 тыс. запорожских казаков. Атаман Иван Заруцкий, специально ездивший за подмогой на Дон, довел численность своего полка до 5 тыс. казаков[542]. Ядро этих отрядов, несомненно, составляли вольные донские, волжские, терские, запорожские казаки, но были и представители других слоев населения. В украиных уездах Русского государства эти отряды быстро обрастали как станицами служилых казаков, так и отрядами местных дворян и служилых людей по прибору, превращаясь в казачьи полки. Лжедмитрий II с почетом принимал своих мнимых родственников — «царевичей» — и давал думные чины казачьим атаманам. Все они заняли видные места при его дворе[543]. Приведенные факты позволяют предположить, что именно вольные казачьи станицы с Дона, Волги, Днепра и Терека, составлявшие костяк пришедших на помощь самозванцу отрядов, помогли повстанческому движению вновь набрать силу. В ноябре 1607 — марте 1608 г. русские повстанцы, а не командиры наемного войска являлись подлинными руководителями движения Лжедмитрия II.

§ 4. Законы о холопах

В конце 1607 — начале 1608 г., в преддверии решающих сражений, руководители движения самозванца и правительство Василия Шуйского издали ряд законодательных актов, которые призваны были способствовать укреплению позиций противоборствующих сторон. И. И. Смирнов, анализируя законодательные акты Василия Шуйского, пришел к выводу, что характерной чертой политики царя по вопросу о «крестьянах и холопах» явилось стремление использовать законодательство «как средство для привлечения на свою сторону тех или иных слоев землевладельцев-феодалов, равно как и для внесения разложения в ряды участников восстания»[544]. И.С. Шепелев поддержал и развил наблюдения И.И. Смирнова. Историк отметил, что законодательные акты 1607–1608 гг. носили «временный, непрочный характер», царь стремился удержать холопов от перехода в стан самозванца и в конечном счете достиг поставленной цели[545]. Лжедмитрий II, по мнению исследователя, широкими пожалованиями дворянам и детям боярским и законодательными уступками крестьянам и холопам также стремился к «мобилизации дополнительных ратных сил»[546]. В.И. Корецкий, изучив законодательные акты Василия Шуйского 1607–1608 гг. и материалы, отразившие их реализацию на практике, пришел к заключению, что царь в указах о холопах стремился вернуться к «закрепостительным нормам 90-х годов, оформившим в России в основных чертах крепостное право». Однако новые законы, по мнению историка, во многом остались на бумаге, т. к. правительство в условиях крестьянской войны не имело достаточных сил и средств для их реализации. Законодательная политика Лжедмитрия II, считает исследователь, носила противоречивый характер. «Самозванец, — по его мнению, — лавировал, прибегая то к крепостническим, то к антикрепостническим акциям»[547]. В.М. Панеях проанализировал правительственные нормативные акты начала 1608 г. в контексте законодательства о холопах конца XVI — начала XVII в. и их реализацию на практике по материалам новгородских кабальных книг. Историк также пришел к выводу, что законы Шуйского о холопах носили противоречивый характер, многие вводимые ими нормы остались на бумаге и вскоре были отменены[548].

Законодательные акты Лжедмитрия II не сохранились, но об их содержании можно судить по рассказам современников. Немецкий наемник Конрад Буссов, приехавший в лагерь самозванца после освобождения Калуги от осады в ноябре 1607 г., сообщил, что в конце 1607 — начале 1608 г. царик издал указ, по которому репрессиям подверглись изменившие ему дворяне и дети боярские и их семьи: «Дмитрий приказал объявить повсюду, где были владения князей и бояр, перешедших к Шуйскому, чтобы холопы пришли к нему, присягнули и получили от него поместья своих господ, а если там остались господские дочки, то пусть холопы возьмут их себе в жены и служат ему. Вот так-то многие нищие холопы стали дворянами, и к тому же богатыми и могущественными, тогда как их господам в Москве пришлось голодать»[549]. Показания немецкого наемника полностью подтверждает враждебно настроенный к повстанцам автор открытого М.Н. Тихомировым продолжения Казанского сказания: «Воини же благороднии от тех стран и градов мало больше тысечи, но не согласящеся, един по единому, соблюдошася от смерти, прибегнуша к Москве, токмо телеса и оставиша матери своеи и жены и дети в домех и селах своих. Раби же их <дворян и детей боярских> служа им и озлонравишася зверообразием, насилующе господей своих побиваша, и пояша в жены себе господей своих жены и тщери. Такова убо беда бысть и скорбь в роде нашем, не бысть бо такова николи же от века»[550]. Шведский дипломат П. Петрей из Элезунда полностью воспроизвел в 1620 г. в своем «Сказании о великом князе Московском» рассказ К. Буссова. Столетие спустя первый русский историк В.Н. Татищев, сославшись на сочинение П. Петрея, сообщил об указе самозванца с новыми важными деталями: «Он же <Лжедмитрий II>, стоя в Орле, посылал от себя по всем городам грамоты с великим обещанием милостей, между прочим всем крестьянам и холопем прежнюю вольность, которую у них царь Борис отнял, и тем, почитай, весь простой народ к себе привлек. И через то во всех городех паки казаков из холопей и крестьян намножилось, и в кождом городе поделали своих атаманов»[551]. Историки широко использовали фрагмент хроники К. Буссова в пересказе В.Н. Татищева в своих исследованиях по истории Смуты. Два десятилетия назад В.И. Корецкий, сравнив рассказы К. Буссова и В.Н. Татищева, высказал предположение, что первый русский историк, пересказывая сообщение П. Петрея, дополнил его данными законодательных актов 1592/93 г. и 1598–1605 гг., а также Летописью келейника патриарха Иосифа. В челобитных дворян 1615–1618 гг. исследователь обнаружил несколько случаев верстания по даче Тушинского вора поместьями бывших крестьян[552].

Построения историка, основанные на предположениях, вызывают сомнения. Предполагаемые исследователем крепостнические законы Бориса Годунова или их следы в архивных источниках не обнаружены. В литературе неоднократно высказывалось мнение, что их не было вообще, и рассказ В.Н. Татищева в значительной степени плод его вольной интерпретации[553]. Некоторые строки сообщения В.Н. Татищева, отсутствующие в рассказе К. Буссова, явно восходят к царскому указу 9 марта 1967 г.

Указ 9 марта 1607 г.:

«…а царь Федор Иванович, по наговору Бориса Годунова, не слушая советов старейших бояр, выход крестьянам заказал…»[554].

В.Н. Татищев:

«... крестьянам и холопем прежнюю вольность, которую у них царь Борис отнял...»[555].

Нельзя с полной уверенностью утверждать, что приведенные В.И. Корецким случаи пожалований самозванцем поместьями крестьян имели место зимой 1607/1608 г. В челобитных Лжедмитрий II назван Тушинским вором, поэтому эти пожалования следует датировать 1608–1610 гг., а не началом 1608 г. К тому же из челобитных видно, что крестьяне скрыли тот факт, что не «служили», а «жили» за своими господами. Иначе говоря, все эти факты — отклонения от нормы, а не широко применяемая практика[556]. Для верной оценки законодательных актов Лжедмитрия II представляется более продуктивным вернуться к интерпретации показаний очевидцев — К. Буссова и автора продолжения Казанского сказания.

Наемник и казанский сын боярский прямо указывают, что разрешение захватывать поместья господ получили «рабы» (т. е. холопы), а не крестьяне. Они, как видно из обоих свидетельств, до того как «озлонравились», служили своим господам, а не «жили» за ними. Боевые холопы, по свидетельству А. Палицына и других современников, в большинстве своем были в недавнем прошлом разорившимися служилыми людьми, которых богатые бояре и дворяне всякими правдами и неправдами превратили в своих «рабов». В годы голода 1601–1603 гг., желая сэкономить на содержании двора, многие хозяева выбросили своих боевых холопов на улицу, не дав им отпускных. Холопы, чтобы выжить, были вынуждены взяться за оружие и стали одной из главных движущих сил сначала в шайках разбойников, затем в движениях Лжедмитрия I и Ивана Болотникова[557]. Указ Лжедмитрия II, как видно из свидетельств К. Буссова и автора продолжения Казанского сказания, открыл перед людьми, оказавшимися вне закона, возможность не только вновь стать полноправными членами общества, но приобрести имущество и попытаться возобновить карьеру служилого человека.

Практика освобождения холопов и испомещения их на государственных землях имела место в русской истории задолго до самозванца. Иван III в ходе новгородской поместной реформы в конце XV в. впервые в русской истории прибег к массовому освобождению и испомещению боевых холопов на конфискованных в казну вотчинах «изменников бояр». Они стали прочной опорой московских государей в борьбе за укрепление самодержавия[558]. В середине XVI в. Иван Пересветов в своей знаменитой челобитной настойчиво убеждал Ивана Грозного вернуться к опыту деда. Он ставил царю в пример турецкого Магмета-салтана, который «дал им <воинникам, которые у вельмож царевых в неволе были> волю, и взял их к себе в полк, и они стали у царя лутчие люди»[559]. В годы опричнины Иван Грозный широко использовал практику конфискации вотчин и поместий «изменников бояр», дворян и детей боярских, однако не пошел на массовые освобождения и испомещения холопов. Он предпочитал давать поместья худородным детям боярским и ограничился лишь единичными пожалованиями холопов, доносивших на своих господ[560]. Борис Годунов также щедро награждал холопов-«доводчиков». К примеру, второй Бартенев, донесший на бояр Романовых, получил освобождение и был пожалован поместьем[561]. Лжедмитрий I, пытавшийся представить себя защитником интересов служилых людей, демонстративно отказался от практики пожалований холопов за доносы на господ и лишил поместий тех, кто получил пожалования «за доводы» при Борисе Годунове[562].

И.И. Болотников и повстанцы в первые месяцы борьбы с В. Шуйским продолжили в отношении служилых людей политику Лжедмитрия I, но глубокий кризис, постигший повстанческое движение в ноябре — декабре 1606 г., заставил их пойти на крайние меры. Именно в это время повстанцы, как видно из Английского донесения, «писали письма к рабам в город (Москву), чтобы те взялись за оружие против своих господ и завладели их добром» (выделено нами. — И.Т.)[563]. Данные Английского донесения позволяют выяснить, кто был инициатором издания указов Лжедмитрия II о холопах — ими были бывшие болотниковцы, явившиеся к самозванцу во главе с атаманом Ю. Беззубцевым. Они в точном соответствии с правом условного владения изымали поместья у изменников дворян и детей боярских и передавали их боевым холопам. Нововведением была попытка оформить передачу поместья по праву наследования через женитьбу бывших холопов на господских дочках и вдовах. Сопоставление этих мер с прецедентами освобождения и испомещения боевых холопов в XV–XVI вв. позволяют выяснить цель, которую царик и его окружение, вероятно, преследовали, проводя в жизнь новые законы. Превращая боевых холопов в помещиков, они, по всей видимости, пытались укрепить корпорации служилых людей в уездах, занятых приверженцами самозванца, и повысить боеспособность изрядно поредевшего в предшествующих боях с правительственными войсками ополчения. Для многих послужильцев и боевых холопов указы самозванца открыли возможность сделать блестящую карьеру. Яркий пример тому — судьба Андрея Федоровича Палицына. Он, по его собственным словам, «служивал» у Якова Михайловича Годунова и самовольно отъехал к Вору и стал у него сыном боярским. Попав в плен в Тотьме в конце 1608 г., он добился прощения и впоследствии достиг больших успехов на государевой службе, став видным воеводой в земских ополчениях 1611–1612 гг.[564]

Для дворян и детей боярских, попавших в опалу, конфискации Лжедмитрия II явились настоящей катастрофой. После перехода рославского сына боярского Андрея Маслова на сторону Василия Шуйского, царик приказал отобрать у него поместья. Попытка матери опального — вдовы Анфимии Масловой — сохранить хотя бы часть имущества, ссылаясь на то, что поместья — выслуга ее покойного мужа Константина Маслова, а не сына, ни к чему не привела. Вдове вместе с невестками и внучатами пришлось нищенствовать[565].

Анализируя рассказ К. Буссова об Указе самозванца о холопах, исследователи не сопоставили его с сообщением наемника о пожалованиях дворян и детей боярских: «К нему <Лжедмитрию I> пришло много князей, бояр и немцев, которым он тотчас же дал земли и крестьян, больше, чем они до того имели. Это было причиной того, что они неизменно оставались на его стороне, хотя и хорошо видели, что он не Дмитрий Первый, а кто-то иной»[566]. К примеру, конфискованные поместья семьи Масловых пошли в раздачу преданным самозванцу детям боярским — рославльцам Алексею Саврасову с детьми, Василию Рыкову с товарищами[567]. В материалах Архива тушинского гетмана Яна Сапеги сохранились документы, подтверждающие сообщение К. Буссова, что царик жаловал верных ему дворян и детей боярских не по чину. К примеру, смолянин Иванец Дементьев, выпрашивая награду, отметил, что его товарищи «пожалованы до горла»[568]. Сын боярский Васька Давыдов получил у самозванца в поместье богатую подмосковную дворцовую Сенесскую волость[569] и т. д. Сделанные наблюдения подтверждают гипотезу, что самозванец и его окружение своими указами стремились укрепить дворянские корпорации на занятых ими территориях преданными людьми из обедневших служилых людей, боевых холопов и казаков. Из этих же слоев поначалу создавалась служилая элита в движении самозванца. Именно поэтому современники заявляли, что «чашники и стольники у Дмитрея его же казаки»[570]. Факты широких раздач земель и крестьян свидетельствуют, что царик и его советники, вопреки мнению В.И. Корецкого, никогда не проводили «антикрепостнической политики». Указы Лжедмитрия II, как показывает анализ свидетельства К. Буссова и продолжателя Казанского сказания, открывали перспективу создания нового дворянства, которое могло стать прочной опорой самозванца в его борьбе с Василием Шуйским. Применение террора в отношении изменников, по свидетельству как документальных, так и нарративных источников, привело к тому, что многие дворяне и дети боярские из контролируемых повстанцами уездов (по непроверенным данным автора продолжения Казанского сказания, «немногим болши тысещи»), до того занимавшие выжидательную позицию, бежали к Василию Шуйскому[571].

Московское руководство не осталось безучастным к законодательным усилиям своего врага. В начале 1608 г. оно издало три новых законодательных акта: Боярский приговор 25 февраля, царские указы 9 марта и 19 марта. Примечательно, что и здесь в центре внимания законодателей оказались холопы. Исследователи сосредоточили усилия на анализе изменений статуса холопов в сравнении с предшествующим законодательством. Анализ боярского приговора и царских указов показывает, что побудительной причиной обращения руководства Холопьего приказа к царю и Боярской думе явились многочисленные челобитные дворян и детей боярских с просьбами законодательно урегулировать противоречия, возникшие между холоповладельцами[572].

Боярский приговор 25 февраля 1608 г. содержит три вопроса, с которыми руководство приказа Холопьего суда обратилось к Думе, и ответы на них бояр. В центре внимания законодателей оказались споры между старыми и новыми владельцами холопов. Первый вопрос был инициирован новыми холоповладельцами, которые добивались, чтобы холопы опальных бояр и дворян, которых они взяли на поруки, оформили на них отпускные и кабалы, были признаны их собственностью. Второй вопрос исходил от старых холоповладельцев, которые, получив прощение, хотели вернуть утраченную собственность[573]. У исследователей вызвал недоумение тот факт, что на первый вопрос приказных бояре вместо прямого ответа дали заключение совсем по другому поводу[574]. И.С. Шепелев пришел к выводу, что бояре вынесли компромиссное решение: «холопов и крестьян» можно было оставлять у новых хозяев только в том случае, если с прежних хозяев не была снята государева опала, во всех остальных случаях их нужно было возвращать[575]. В.М. Панеях совершенно справедливо указал, что И.С. Шепелев допустил в своей интерпретации неточности. Во-первых, в тексте памятника нигде не говорится о крестьянах и речь идет только о холопах; во-вторых, историк за ответ бояр ошибочно принял вопрос, заданный руководством приказа Холопьего суда. Исследователь высказал предположение, что бояре «из-за деликатности данного казуса» в условиях политической нестабильности уклонились от прямого ответа на поставленный вопрос[576]. Разобраться, на наш взгляд, позволяет сопоставление двух первых ответов бояр. Оно обнаруживает, что власти отказались пересматривать ранее принятые решения и пошли на значительные уступки новым холоповлад ельцам. Попытки старых холоповладельцев вернуть свою собственность под предлогом, что они были в опале при Лжедмитрии I, были отклонены. Бояре, по меткому выражению В.М. Панеяха, пожертвовали интересами старых холоповладельцев, постановив: «Старым отпускным верить!»[577]. Вопрос о пересмотре решений, принятых в первые годы царствования Василия Шуйского, как видно из первого ответа бояр, даже не рассматривался. Дума остановилась только на вопросе, который, по-видимому, всплыл во время обсуждения и приказными не задавался: как быть с холопами, которые бежали от новых холоповладельцев и примкнули «к новому воровству»? В этом случае бояре приняли компромиссное решение: если холопы добровольно сдадутся властям, то их следует передавать новым холоповладельцам, если же они будут захвачены «на бою или в языцех», то казнить или возвращать старым холоповладельцам[578]. В.М. Панеях справедливо отметил, что бояре, принимая это решение, преследовали еще одну цель: подтолкнуть холопов, принимавших участие «в новом воровстве» (т. е. в движении Лжедмитрия II), к переходу в правительственный лагерь[579]. В ответе на третий вопрос руководства приказа Холопьего суда бояре внесли существенные уточнения в процедуру представления беглого холопа в суд, что должно было, по мнению законодателей, положить конец ухищрениям бояр и дворян, укрывающих чужих холопов[580].

Царский указ 19 марта 1608 г. также целиком посвящен урегулированию отношений между старыми и новыми холоповладельцами. Инициаторами обращения руководства приказа Холопьего суда к царю вновь выступили новые холоповладельцы. Они жаловались, что старые хозяева пытаются отобрать у них холопов, ссылаясь на то, что это их беглые старинные холопы, которых «держали без крепостей». Царь решительно поддержал новых холоповладельцев, распорядившись отклонять челобитные старых хозяев под предлогом: «Почему у себя держал холопа без крепости?!»[581]. В.И. Корецкий пришел к заключению, что царь своим указом аннулировал неоформленное крепостями старинное холопство и тем самым пошел на уступки холопам[582]. В.М. Панеях справедливо отметил, что в данном случае речь шла не об аннулировании старинного холопства как института, а о разрешении «конкретной ситуации»: предоставлении возможности перехода старинных холопов к другим холоповладельцам[583]. Исследователи упустили из виду важное, по нашему мнению, обстоятельство. Царь, так же как и Боярская дума, пошел на значительные уступки новым холоповладельцам, решив спор в их пользу. Только благодаря этому перед старинными холопами и открылась возможность искать лучшей доли.

Важные изменения в положение холопов внес Указ 9 марта 1608 г. Традиция и законы требовали, чтобы наследники после смерти хозяина отпускали на свободу его холопов. Холоповладельцы попытались обойти это установление, истолковав пожизненное холопство по-своему. Они стали записывать вольных людей в холопы пожизненно, т. е. до конца их дней, а не их хозяев. В.М. Панеях полагает, что Указом 9 марта 1608 г. Василий Шуйский исключил вольные истолкования статей Судебника и Указа 1 февраля 1597 г. о пожизненном холопстве, распорядился записывать вольных людей в холопы только до смерти хозяев и таким образом воспрепятствовал попыткам продолжить незаконную практику передачи их по наследству[584]. Историки оценивают новый закон как значительную уступку холопам с целью привлечь их на сторону правительства. Если сравнить этот указ с Указом 19 марта 1608 г., то можно обнаружить, что новый закон, подтверждая право холопов искать лучшей доли после смерти старого хозяина, прежде всего отвечал интересам новых холоповладельцев[585]. В данном случае стремление властей решить спор в пользу новых холоповладельцев, так же как в Указе 19 марта 1608 г., явилось причиной уступок холопам.

Смысл проводимой Василием Шуйским законодательной политики невозможно понять без выяснения вопроса: кто выступал в качестве новых, а кто в качестве старых холоповладельцев? Господствовавшая до недавнего времени в литературе схема, согласно которой Василий Шуйский был «боярским царем и проводил пробоярскую политику», в данном случае не объясняет происшедших перемен. Новые законы, по всей видимости, преследовали цель поддержать тех бояр и дворян, кто доказал свою преданность новой династии. Это полностью соответствует политике обильных пожалований своим приверженцам — боярам и дворянам, к которым Шуйский прибег после разгрома войск И.И. Болотникова и Лжепетра в Туле в конце 1607 г.[586] Царь и бояре, опубликовав законодательные акты, которые содержали значительные уступки дворянам, детям боярским и холопам, явно стремились привлечь их на сторону правительства. Благодаря уступкам холоповладельцам — приверженцам новых властей, некоторые холопы смогли приобрести новый юридический статус в обществе и противостоять домогательствам прежних холоповладельцев, бросивших их на произвол судьбы в лихую годину. Издавая новые законы, Василий Шуйский и Лжедмитрий II инициировали острый конфликт между служилыми людьми южных уездов и их холопами. Сотни помещиков, спасаясь от репрессий, бежали к Шуйскому. Холопы составили «новое дворянство» самозванца. Вражда, возникшая между ними еще во времена Ивана Болотникова и Лжепетра, превратилась в пропасть[587].

Анализ процесса зарождения движения Лжедмитрия II и политики, проводимой руководством повстанческого лагеря, не подтверждает гипотезу, что самозванец был ставленником поляков и литовцев, а его движение — скрытой формой интервенции Речи Посполитой против России. Источники свидетельствуют, что в июле 1607 — марте 1608 г. подлинными руководителями движения самозванца являлись русские повстанцы — бывшие болотниковцы: атаман И.М. Заруцкий, дети боярские северяне Ю. Беззубцев, Г. Веревкин и др., а также их приятель М. Меховецкий. Отряды иноземных наемников хотя и играли важную роль в войске царика, но она была далека от той, какой она будет после прихода Р. Ружинского и особенно Я. Сапеги. Источники содержат лишь единичные свидетельства об участии крестьян в движении Лжедмитрия II, поэтому его нельзя рассматривать как крестьянское. Руководители нового движения, как в свое время И.И. Болотников, И. Пашков и П. Ляпунов, опирались прежде всего на служилых людей юго-западных и южных уездов страны: дворян и детей боярских, стрельцов и служилых казаков, а также вольных казаков и беглых холопов.

Наметившийся на заключительных этапах восстания И.И. Болотникова отход местных дворян и детей боярских от повстанческого движения и неудачи в борьбе с правительственными силами вынудили И.М. Заруцкого и М. Меховецкого настойчиво искать помощи за рубежом. Однако из-за рокоша в Речи Посполитой их успехи вплоть до конца 1607 г. были весьма скромными. В сложившихся условиях руководители повстанческого лагеря продолжили курс, проводимый И.И. Болотниковым и казаками Лжепетра на заключительных этапах их восстания, встав на путь репрессий против «изменников дворян и детей боярских». Важно отметить, что эти радикальные социальные преобразования не выходили за рамки сложившейся системы и проводились в формах и методах, апробированных в правления Ивана III, Ивана IV. Борясь с дворянами-изменниками, повстанцы ни объективно, ни субъективно не разрушали прежний государственный строй. Вместо московского царя и бояр они предлагали своего царика и воровских бояр, вместо прежних дворян — новых из служилых людей по прибору, казаков и боевых холопов. Идеалы повстанцев лежали не в будущем, а в прошлом. Они боролись не за уничтожение существующего строя, а за его обновление по сильно идеализированной модели «доброго царя Ивана Васильевича» времен новгородской реформы и опричнины. В результате этой политики значительная часть служилых людей отошла от повстанческого движения и перешла на сторону правительства. Социальная база повстанческого движения сузилась. Его основными силами стали вольные казаки, беглые холопы, служилые люди по прибору и наемники. Падение Тулы, неудачи Лжедмитрия II под Брянском, захват правительственными войсками Царицына свидетельствовали, что повстанческое движение в целом, несмотря на появление Лжедмитрия II, по-прежнему переживает глубокий кризис.

Приведенные факты свидетельствуют, что движение Лжедмитрия II в июле 1607 — марте 1608 г. являлось прямым продолжением восстания И.И. Болотникова и его следует рассматривать как важный момент гражданской войны.