Смутное время в России в начале XVII столетия: движение Лжедмитрия II

Осенью 1608 г. хрупкое равновесие между правительственными и тушинскими силами было нарушено. Приверженцы Лжедмитрия II захватили Замосковье, значительную часть Поморья, Новгородской земли и Среднего Поволжья. Польские историки XIX в. считали, что победы тушинцев в Замосковье были достигнуты благодаря полководческому таланту Я.П. Сапеги и военному превосходству наемных полков самозванца над правительственными войсками[1002]. С.М. Соловьев был склонен объяснять успехи воинов самозванца тем, что они захватили жителей северных уездов «врасплох» и пользовались поддержкой местного «противообщественного элемента»[1003], С.Ф. Платонов — общей «деморализацией» правительственных сил и массовыми отъездами бояр и дворян в Тушино[1004], И.С. Шепелев — антифеодальными выступлениями народа, поднявшегося против угнетателей за «доброго царя Дмитрия»[1005]. Критический анализ нарративных источников с помощью документов архивов Я. Сапеги и Соликамского уездного суда позволяет уточнить сложившиеся представления о событиях того времени на северо-востоке страны.

§ 1. Планы тушинцев

Полковник шведской наемной армии француз Ж. де Лавиль, проанализировав в своих записках, написанных в 1611 г., действия тушинских гетманов осенью 1608 г., пришел к выводу, что они решили организовать полную блокаду Москвы и взять столицу России измором[1006]. Аналогичным образом рассуждали и историки. С.Ф. Платонов высказал предположение, что кн. Р. Ружинский, Я. Сапега, И.М. Заруцкий и А. Лисовский, достигнув компромисса и разделив сферы влияния, выработали план своих дальнейших действий. Не имея достаточных сил для штурма Москвы, тушинские стратеги, по мнению исследователя, задумали организовать осаду столицы: Р. Ружинский и И.М. Заруцкий должны были вместе с самозванцем остаться в Тушине и контролировать отсюда Калужскую и Смоленскую дороги; П. Руцкой — взять Иосифо-Волоколамский монастырь и перерезать Тверскую дорогу; Я. Кернозицкий, продвигаясь на северо-запад, — захватить Новгород Великий, а Я. Сапеге и А. Лисовскому предстояло овладеть Троице-Сергиевым монастырем, добиться перехода на сторону самозванца Замосковья и Поморья и блокировать Дмитровскую, Ярославскую и Владимирскую дороги; ротмистру Хмелевскому во главе отряда наемников и русских тушинцев было поручено занять Коломну и перерезать дорогу на Рязань[1007]. Гипотеза С.Ф. Платонова была принята большинством исследователей[1008]. Проверка показывает, что эти выводы нуждаются в уточнениях. Поход П. Руцкого к Иосифо-Волоколамскому монастырю, по данным И. Будилы, начался 20 (30) августа 1608 г., т. е. задолго до того, как Р. Ружинский и Я. Сапега смогли договориться о совместных действиях[1009]. По сведениям, полученным Я. Сапегой 18 (28) августа 1608 г., этот поход был задуман как часть плана по захвату М. Мнишек и ее отца[1010]. Отписка владимирского воеводы окольничего И.И. Годунова к Я. Сапеге показывает, что тушинцы вплоть до конца октября — первых чисел ноября 1608 г. питали иллюзии относительно скорой присяги коломничей Вору и, по-видимому, не предпринимали попыток захватить город силой[1011]. А. Рожнятовский, находившийся в конце 1608 г. сначала в Замосковье и затем в Тушине, подтверждает это предположение. Мемуарист прямо говорит, что тушинские отряды были направлены к Коломне только 10 (20) декабря 1608 г., когда знатные перебежчики из Москвы объяснили тушинскому руководству, какую роль играет Коломна в обороне Москвы[1012]. Поход Я. Кернозицкого на Новгород Великий, по данным шведских документальных источников, был предпринят только в ноябре 1608 г.[1013] Примечательно, что И. Будила, говоря о планах тушинцев, отметил, что было принято решение перерезать пути в столицу только с северо-востока, заняв Троице-Сергиев монастырь[1014]. Все эти факты не укладываются в принятую в литературе схему. Они свидетельствуют, что Р. Ружинский, Я. Сапега, И.М. Заруцкий и другие полковники не имели в конце сентября продуманного плана осады столицы, а только разделили сферы влияния с Я. Сапегой. В конце сентября 1608 г., так же как осенью 1606 г. и в начале лета 1608 г., была предпринята попытка отрезать Москву от поддерживавших В. Шуйского Замосковья и Поморья, а решения о полной блокаде столицы путем захвата Коломны были приняты позднее. Примечательно, что объектами нападений для бывших солдат инфляндской армии были избраны Троице-Сергиев и Иосифо-Волоколамский монастыри, о богатствах которых ходили легенды и захват которых сулил огромные барыши. Тот факт, что в поход в Замосковье вместе с Я. Сапегой отправился только что прибывший в Тушино полк А. Лисовского, наводит на мысль, что Р. Ружинский и И.М. Заруцкий одновременно с инфляндцами постарались избавиться и от повстанцев украинных городов.

Ротмистр М. Мархоцкий, сообщая о судьбе изгнанного из войска бывшего гетмана самозванца М. Меховецкого, сообщил, что он в конце 1608 г. тайно жил в Тушине и некоторые солдаты были не прочь свергнуть Р. Ружинского и вернуть ему должность гетмана. Узнав об этом, Р. Ружинский передал ему, чтобы он убирался из Тушина. М. Меховецкий не внял предупреждению и поплатился за это жизнью. Разгневанный Р. Ружинский отыскал бывшего гетмана в покоях самозванца и зарубил его саблей[1015]. С.М. Соловьев полагал, что эти события имели место осенью 1608 г., И.С. Шепелев относил их к зиме 1608–1609 гг.[1016] Точную дату гибели М. Меховецкого можно установить из записи Дневника Я. Сапеги за 30 сентября (10 октября) 1608 г. В тот день Я. Сапега получил известие, что 27 сентября (7 октября) 1608 г. Р. Ружинский зарубил бывшего гетмана самозванца[1017]. Эта дата свидетельствует, что с уходом Я. Сапеги и А. Лисовского к Троице кризис в Тушинском лагере отнюдь не завершился и происшествие с бывшим гетманом самозванца необходимо анализировать в его контексте. За спиной М. Меховецкого, как видно из рассказа М. Мархоцкого, стояли те самые наемники — ветераны повстанческого движения, кто был недоволен тем, что сапежинцев уравняли с ними в «заслуженном». Они, по-видимому, попытались воспользоваться тем, что позиции Р. Ружинского в войске из-за соперничества с Я. Сапегой пошатнулись, чтобы совершить в Тушине переворот и вернуть на должность гетмана М. Меховецкого, но Р. Ружинский их упредил[1018]. Примечательно, что около этого времени из наемного войска самозванца был изгнан маршалок самозванца кн. А. Вишневецкий и ему, как М. Меховецкому, под страхом смерти было запрещено возвращаться в Тушино[1019].

Не успели улечься страсти по поводу гибели М. Меховецкого, как 1 (11) октября 1608 г. подошел срок выплаты «заслуженного» наемными солдатами за третью четверть текущего года. Вновь, как и прежде, самозванец смог предложить наемникам одни обещания. Взбешенные солдаты, по словам М. Мархоцкого, ухватились за предложение ротмистра А. Млоцкого организовать сбор с населения захваченных тушинцами территорий России чрезвычайного подушного налога — «поносовщины», который должен был пойти на уплату им жалования. Наемники отобрали у дьяков самозванца окладные книги, назначили своих представителей, которые должны были вместе с русскими приказными собирать «поносовщину» и заставили царика написать сопроводительные грамоты в русские города и волости[1020]. Надежды в скором времени получить долгожданные деньги на время успокоили иноземных солдат. Тяжелый кризис, охвативший Тушинский лагерь в конце лета — начале осени 1608 г., на время был преодолен.

§ 2. Поход Я. Сапеги в Замосковье

Перед выступлением в поход на Троице-Сергиев монастырь 17 (27) сентября 1608 г. Я. Сапега собрал совещание полковников, на котором, по всей видимости, было определено походное построение войска. На следующий день началась перегруппировка сапежинских отрядов, а 19 (29) сентября 1608 г. гетман выступил на Троице-Сергиев монастырь[1021]. В литературе высказывались различные суждения относительно численности его войска. Н.М. Карамзин, Д. Бутурлин, опираясь на данные А. Палицына, считали, что у гетмана было 30 тыс. воинов[1022]. Д.П. Голохвастов, А.В. Горский, С.М. Соловьев, И.С. Шепелев обратили внимание на данные подлинных Отписок 1608/1609 г., в которых указывалось, что осенью 1608 г. гетман командовал 10 тыс. человек, в марте 1609 г. — 21,5 тыс. человек. Исследователи пришли к выводу, что в течение полутора лет осады монастыря численность тушинцев колебалась от 10 до 30 тыс.[1023] А. Гиршберг, опираясь на данные Реестра войска и Дневника Я.П. Сапеги, полагал, что в тушинском войске, осаждавшем Троицу, имелось 10.130 человек[1024]. Т.В. Николаева, признав достоверным свидетельство К. Буссова, заключила, что под знаменами гетмана служило 15 тыс. воинов[1025]. Наиболее удачными представляются наблюдения А. Гиршберга. Реестр и Дневник Я.П. Сапеги написаны непосредственными участниками событий, имевшими доступ к походным канцеляриям наемников в Тушине и в лагерях под Троицей. В памятниках приведена не только общая численность войска Я.П. Сапеги, но и количественный состав его полков и рот[1026]. Помимо этого, данные польских источников подтверждает русский очевидец — сын боярский А.Ф. Палицын — родственник знаменитого келаря Троице-Сергиева монастыря, который побывал в лагерях Я.П. Сапеги и А. Лисовского осенью 1608 г. Будучи в плену у ополченцев, спасая свою жизнь, он показал, что в войске гетмана служило около 10 тыс. человек[1027]. Данные, приведенные Авраамием Палицыным и в смоленской Отписке, представляются сильно преувеличенными. Келарь, судя по приведенному им перечню осаждавших Троицу полковников и ротмистров, суммировал численность всех отрядов, когда-либо находившихся в лагерях под Троицей[1028]. К примеру, К. Вишневецкий был у Я.П. Сапеги проездом в ноябре 1608 г. И. Будила прибыл в Троицу весной — летом 1609 г.[1029] В марте 1609 г. Я.П. Сапега отправил значительное количество солдат на подавление восстаний жителей Замосковского края, поэтому его войско никак не могло увеличиться с 10 до 20,5 тыс. человек. Смоленские лазутчики в своем донесении прямо указали, что получили сведения о численности сапежинского войска от вернувшихся на родину наемников-тушинцев. Необходимо учитывать, что в Речи Посполитой солдаты обычно преувеличивали численность своих войск и их успехи в расчете настроить общественное мнение в свою пользу[1030]. Гипотеза исследователей, что общее количество солдат в лагерях у Троицы постоянно колебалось, кажется плодотворной. Колебания, судя по данным Отписки троицких воевод царю В. Шуйскому и Дневника Я.П. Сапеги, были направлены в основном в сторону уменьшения: летом 1609 г. гетман имел 3 тыс., а в феврале 1610 г. — 1,4 тыс. воинов[1031].

Данные Дневника Я.П. Сапеги дают возможность проанализировать качественный состав войска Я.П. Сапеги. А. Гиршберг подсчитал, что в подчинении у Я.П. Сапеги находилось 2.150 гусар, 7.050 казаков, 570 пятигорцев[1032], 350 пехотинцев[1033]. В полку А. Лисовского имелось шесть полевых орудий, у Я.П. Сапеги — восемь[1034]. В войске Я. Сапеги преобладала конница, было мало пехоты и полностью отсутствовала осадная артиллерия. Войско имело неоспоримые преимущества в полевом сражении и абсолютно было не готово к осаде Троицкой крепости[1035].

Подготовка тушинцев к походу не осталась незамеченной в Москве. Поданным Разрядов, 18 (28) сентября 1608 г. царь Василий приказал младшему брату боярину кн. И.И. Пуговке-Шуйскому возглавить войско для борьбы с сапежинцами. Оно было образовано из отрядов, выделенных из стоящих на Пресне правительственных войск, и уряжено на три полка. Кн. И.И. Шуйский командовал большим полком; окольничий кн. Г.П. Ромодановский — передовым полком; окольничий Ф.В. Головин — сторожевым полком; И.М. Глебов и кн. В.Ф. Литвинов-Мосальский находились в ертауле[1036]. Указание Нового летописца, что после поражения «ратные люди к Москве не пошли, разыдошася вси по своим домам», из-за чего воеводы вернулись в столицу «не с великими людьми»[1037], дает основание предположить, что костяк правительственного войска составляли дворяне из Замосковья. Не случайно, по данным Разрядов, головами в передовой полк были назначены выборные дворяне по Пошехонью — кн. И.А. Львов[1038], по Ярославлю — кн. А. Вяземский[1039], по Костроме — И.П. Щукин-Кутузов[1040] и кн. Д. Шаховский[1041].

И.С. Шепелев, опираясь на данные И. Будилы и К. Буссова, полагает, что общая численность правительственного войска составляла 25–30 тыс.[1042] Авторы Дневника Я.П. Сапеги и Новостей, распространявшихся в Речи Посполитой в конце 1608 г., показывают, что кн. И.И. Шуйский командовал 15–20 тыс. ратников[1043]. Секретарям Я. Сапеги не было никакого резона преуменьшать численность противника, скорее, наоборот, поэтому их сведения представляются более достоверными, хотя и преувеличенными.

Решительное сражение между правительственным войском и сапежинцами произошло 22 сентября (2 октября) 1608 г. у села Рахманцева и закончилось поражением армии кн. И.И. Шуйского[1044]. И.С. Шепелев считал, что причиной неудачных действий приверженцев В. Шуйского явилось нежелание дворян и других ратников воевать за В. Шуйского[1045]. Данные источников разного происхождения — Дневника Я.П. Сапеги, Новостей из Московии, Записок Б. Болтина и Нового летописца, основанные на показаниях участников событий, — позволяют уточнить картину сражения и проверить выводы исследователя[1046]. Секретари гетмана записали в Дневнике, что уже 19 (29) сентября 1608 г. — в первый день выступления сапежинского войска к Троице — его арьергард-полк под командованием Я. Микулинского в 1,5–2,0 милях от Тушина подвергся нападению отряда татарской конницы. Провожавший сапежинцев пан Руцкий едва не попал в плен[1047]. К вечеру того же дня сапежинцы расположились обозом в селе Тайнинском, откуда в последующие три дня двигались к Троице-Сергиеву монастырю по Ярославской дороге через село Братошино и достигли села Воздвиженского. Здесь 21 сентября (1 октября) 1608 г. гетман получил донесение разведки, что село Братошино занято правительственным войском, которое следует за ним по пятам[1048]. Тушинцам оставалось пройти две мили до Троице-Сергиева монастыря. Вероятно, царские воеводы намеревались напасть на противника при подходе его к Троице и одновременными ударами с тыла и из крепости, куда заранее был введен крупный гарнизон, разгромить врага. Я.П. Сапеге удалось расстроить планы противника. Он развернул свое войско в боевой порядок, чтобы напасть на полки И. Шуйского во время их движения. Его замысел не удался. Полки кн. И.И. Шуйского успели занять выгодные позиции у с. Рахманцева еще до начала атаки тушинцев. Гетман бросил на противника полк А. Лисовского, но «лисовчики» повернули назад, не вступив в соприкосновение с противником[1049]. Правительственные войска контратаковали и нанесли большой урон полку А. Лисовского. Я.П. Сапега ввел в бой полк Я. Микулинского[1050]. Тушинцам удалось отбросить ратников Шуйского обратно к их позициям. Царские воеводы попытались контратаковать противника и добились некоторого успеха, но опять были вынуждены отступить, так как гетман отправил на помощь Я. Микулинскому и А. Лисовскому пятигорцев. Третья контратака воинов И. Шуйского оказалась удачной — они обратили в бегство полки Я. Микулинского и А. Лисовского. Дрогнул полк М. Вилямовского, стоявший на правом фланге тушинцев, а затем полк Я. Стравинского, находившийся на левом фланге[1051]. Правительственные войска охватили полк Я.П. Сапеги, находившийся в центре, и отбили у противника всю артиллерию. Сам гетман едва не попал в плен. С большим трудом Я.П. Сапега пробился в обоз, где у него остался последний резерв — две гусарские и две пятигорские роты. Лихая атака гусар и пятигорцев решила исход сражения. Воины правительственной армии считали, что уже одержали победу и не ожидали контратаки. В критический момент боя воевода кн. И.И. Шуйский и Ф.В. Головин трусливо бежали, бросив своих воинов. Лишившись воеводы, сторожевой полк вместо помощи ратникам других полков начал отступление. За ним последовала значительная часть большого полка. Воевода передового полка кн. Г.П. Ромодановский выстоял и попытался с оставшимися ратниками восстановить положение, но на него обрушились пришедшие в себя полки сапежинцев. Передовой полк был разбит, его воевода Г.П. Ромодановский ранен, его сын Алексей убит. Преследование бегущих продолжалось четыре мили[1052]. Информаторы автора Новостей сообщили совершенно фантастическую цифру убитых ратников правительственной армии — 14 тыс. Наемников, по их свидетельству, пало около 300[1053]. Русские источники показывают, что убитых и раненых было очень много, но большая часть правительственного войска после поражения разошлась по домам. Бояре, по словам авторов Разрядных записей и Нового летописца, вернулись на Пресню «с невеликими людьми»[1054]. Рахманцевское сражение закончилось серьезным поражением правительственных войск, но это был далеко не разгром, как его пытались представить сапежинцы[1055].

Приведенные факты не подтверждают предположения И.С. Шепелева, что причиной поражения правительственного войска у с. Рахманцева явилось нежелание дворян и других ратников сражаться за царя Василия Шуйского. В правительственном войске были дворяне из Замосковья, которые после Болховского сражения побывали в стане самозванца[1056]. Они прекрасно знали, что будет с их вотчинами и поместьями в случае прорыва сапежинцев в их родные края. Не случайно бой у Рахманцева был весьма упорным, инициатива трижды переходила из рук в руки и правительственное войско было близко к победе. Причиной поражения у Рахманцева, по всей видимости, явились трусость и бездарность воевод кн. И.И. Шуйского и Ф.Г. Головина, которые допустили серьезные ошибки в ходе боя и явно недооценили противника. Победа в сражении у Рахманцева открыла приверженцам Лжедмитрия II дорогу в Замосковный край.

§ 3. Москва после Рахманцевского сражения

В литературе утвердилось мнение, что после поражения правительственных войск у Рахманцева в Москве среди бояр, дворян и посадских начались разброд и шатание, которые фактически привели к параличу власти в столице[1057]. До недавнего времени в качестве основного источника о происшествиях в Москве использовался Новый летописец. Действительно, памятник содержит наиболее полный рассказ о событиях конца 1608/1609 г. в столице, но он лишен точных дат, что затрудняет их анализ в контексте других событий русской Смуты. Данные документов Архива, Дневника Я. Сапеги и Разрядов открывают возможность, проверив показания Нового летописца, уточнить сложившиеся представления о событиях в Москве осенью 1608 г.

Через неделю после Рахманцевского сражения, 30 сентября (10 октября) 1608 г., к Я.П. Сапеге явились перебежчики из Москвы дети боярские Максим Муранов, Вешняк Еремеев(?) и немец Виктор Франк, которые сообщили, что из-за недавнего поражения в столице произошли волнения народа[1058]. Перебежчики сообщили Я. Сапеге, что во время волнений «сенаторы и весь мир» всерьез рассматривали вопрос об отрешении В. Шуйского от власти[1059]. Указание на то, что царю пришлось держать ответ перед «сенаторами и всем миром», наводит на мысль, что оппозиция в столице пыталась созвать импровизированный Земский собор, который должен был решить вопрос, как быть с царем-неудачником. Примечательно, что вопрос о признании самозванца, судя по рассказу перебежчиков, не ставился. Москвичи слишком хорошо знали, что прежний «царь Дмитрий» убит, и, видимо, пообщавшись с тушинцами, уже разобрались, что принесет им захват столицы цариком. В конце концов «сенаторы и мир», по свидетельству перебежчиков, согласились, чтобы царь решил проблему пребывания литовцев в России до Покрова, т. е. до 1 (11) октября 1608 г., или уступил престол более достойному кандидату[1060].

Новый летописец, Б. Болтин, автор Казанского сказания свидетельствуют, что, получив известия о поражении под Рахманцевым и об уходе по домам многих детей боярских, царь Василий понял, что теперь ему не избежать новой осады, и начал к ней готовиться[1061]. Овладев ситуацией в столице, он, как обычно делалось в то время в таких случаях, организовал среди москвичей и воинов правительственных войск присягу оборонять город «без измены»[1062]. Москвичи и воины правительственных войск, по данным Нового летописца, поклялись защищать столицу до конца. Однако в последующие дни многие «боярские дети и стольники, и стряпчие, и дворяне московские, и жильцы, и дьяки, и подьячие» перебрались из Москвы в Тушино. Василий Шуйский, видя, что его войско тает на глазах, был вынужден отвести свои полки в Москву под прикрытие городских стен[1063]. Проверка показала, что летописец не совсем точно обрисовал ситуацию, сложившуюся в столице. Масштабы отъезда чинов Государева двора он явно преувеличил. Собранные нами данные о службах столичных чинов в конце 1608 — начале 1609 г. показывают, что Государев двор в целом остался верен Шуйским. В Тушино отъехала лишь небольшая часть стольников, стряпчих, дворян московских, выборных дворян и дьяков. Причем некоторые из них сделали это гораздо раньше Рахманцевского боя[1064]. Не совсем точен летописец, утверждая, что городовые дети боярские поехали в Тушино прямо из Москвы. Многие из них действительно побывали в Тушине, но не сразу, а после присяги их городов Вору. Служившие тогда в столице дворяне, Б. Болтин, автор Казанского сказания, кн. С. Шаховский привели иные данные. Б. Болтин прямо говорит, что дети боярские, новгородцы, псковичи, заволжских городов, казанские, мещерские татары, чуваши и черемиса, узнав о прорыве тушинцев в Замосковье, отправились «по домам» вслед за дворянами — участниками Рахманцевского сражения. Примечательно, что, когда царь Василий пытался убедить их остаться, дворяне, по словам Б. Болтина, заявили: «Нашим де домом от литвы и от русских воров быть разоренным»[1065]. Автор Казанского сказания полностью подтверждает показание Б. Болтина. По его словам, «воини же Замосковных градов не восхотеша царю Василью служити, глаголя: не хотим умерети на Москве, поидем во своя грады»[1066]. Аналогичные данные привел в своей «Летописной книге» кн. С. Шаховский: «Помалу ж войско царево начало оскудевати — и разыдошася кождо восвояси. Царь же Василей, видев войско свое умалено, и повеле внити во град воеводам и врата градские затворити»[1067]. Примечательно, что этот отвод правительственных войск, по данным Разрядов, произошел на Николин день зимний, т. е. 6 (16) декабря 1608 г. — два месяца спустя после Рахманцевского боя[1068]. Таким образом, основная масса дворян и служилых людей из Москвы, как показывают очевидцы, отправилась отнюдь не в Тушино, а в свои уезды, чтобы там на месте попытаться защитить свою собственность от грабежа.

Василий Шуйский учел сложившуюся ситуацию и внес существенные коррективы в свои первоначальные планы, о чем свидетельствуют его служебные назначения вскоре после Рахманцевского сражения. Царь, как показывают Разряды, отправил на Рязань «для сбору ратных» дворянина московского кн. Д.И. Долгорукого и выборного дворянина Ф.И. Леонтьева[1069], в Ярославль — боярина кн. А.В. Голицына[1070], в Нижний и Муром — стольника кн. Ю.Д. Хворостинина[1071], в Смоленск — дворянина московского кн. Я.П. Барятинского и выборного дворянина С.Г. Ододурова[1072], в Касимов «к царю» — дворянина московского кн. И.М. Барятинского и голов[1073]. Владимирский воевода выборный дворянин Т.Ф. Сеитов получил приказ организовать сопротивление сапежинцам в Замосковье[1074]. Царь попытался использовать для борьбы с тушинцами даже некоторых опальных. К примеру, он приказал сосланному в деревню окольничему И.И. Годунову ехать на воеводство в Нижний Новгород[1075]. Были произведены новые назначения в полках правительственных войск у Москвы. Раненый в Рахманцевском сражении кн. Г.П. Ромодановский был заменен 23 сентября (3 октября) 1608 г. в должности второго воеводы передового полка думным дворянином Г.Г. Пушкиным[1076]. Окольничий Ф.В. Головин 13 (23) октября 1608 г. был отставлен «за болезнью». Вторым воеводой сторожевого полка царь поставил дворянина московского кн. М.М. Шеховского[1077]. Московские власти, как показывают выявленные данные, отнюдь не были парализованы поражением у Рахманцева. Наоборот, В. Шуйский и его окружение принимали отчаянные усилия, чтобы овладеть ситуацией и продержаться до получения помощи от кн. М.В. Скопина-Шуйского со шведами и вызванного из-под Астрахани Ф.И. Шереметева, ногайцев и крымцев.

§ 4. Начало обороны Троице-Сергиева и Иосифо-Волоколамского монастырей

Покинув поле Рахманцевского сражения, войско Я. Сапеги днем 23 сентября (3 октября) 1608 г. подошло к Троице-Сергиеву монастырю, в котором намеревалось стать лагерем.

Троице-Сергиев монастырь в начале XVII в. являлся авторитетнейшим религиозным центром России, богатейшим хозяйственным комплексом. Только в Замосковье троицким монахам принадлежало около 196 тыс. десятин земли, не считая поросших лесом, 6.236 крестьянских и 657–671 бобыльских дворов[1078]. Ежегодный доход троицких монахов составлял огромную по тому времени сумму — 1500 руб.[1079] Центром Троице-Сергиева монастыря была мощная каменная крепость, возведенная в 1540–1550-х годах на возвышенном месте, окаймленном крутыми оврагами реки Кончуры и ее притоков. Укрепления состояли из 12 башен, соединенных стенами общей протяженностью 1.250 м, высотой 8–14 м, толщиной 1 м. В башнях размещалось 110 пушек. На стенах, прикрытых от выстрелов врагов специальной галереей, устанавливались приспособления для метания камней, бревен, вара и смолы. Подступы к крепости преграждали рогатки и надолбы. Внутри крепости размещались храмы, монашеские кельи, многочисленные служебные помещения, в которых хранились значительные запасы продовольствия и снаряжения[1080]. Все это позволяло успешно оборонять крепость малыми силами в течение длительного времени и контролировать Дмитровскую, Ярославскую и Старомынскую дороги, которые связывали Москву с Замосковным краем, Поморьем, Поволжьем и Сибирью[1081]. Учитывая важное стратегическое положение крепости, руководство Тушинского лагеря наметило создать в Троицкой крепости опорный пункт своего господства на северо-востоке страны. Испанец X. Крузатти в своем письме к Я. Сапеге прямо указывает, что владения Троице-Сергиева монастыря рассматривались тушинцами как «имение» Я. Сапеги, где он должен был получить все необходимое для содержания своих солдат[1082]. Лжедмитрий II и его советники полагали, что, склонив на свою сторону авторитетную троицкую братию, смогут завоевать признание и поддержку народа. С помощью богатств монастыря, о которых ходили легенды, они намеревались рассчитаться с наемниками.

Исследователи по-разному оценивают численность троицких осадных сидельцев. Назывались цифры от 2,5 до 8 тыс. человек[1083]. Нам удалось отыскать копию польского документа 1609 года, данные которого подтверждают выводы Д.П. Голохвастого и А.В. Горского[1084], основанные на русских источниках, что в крепости находилось примерно 3–3,5 тыс. осажденных, из них около 2–2,5 тыс. воинов[1085]. Основу гарнизона крепости составили воинские силы монастыря: монахи Троицкого и Подольного монастырей, имевшие боевой опыт и способные носить оружие (общая численность монахов составляла около 320 человек), 130–150 слуг, около 800 даточных крестьян, а также жители села Клемятьева, которое фактически было посадом Троицкой крепости[1086]. Правительство Василия Шуйского прислало в крепость отряд под командованием воевод окольничего кн. Г.Б. Долгорукова, московского дворянина А.И. Голохвастого и голов выборных дворян переяславцев В. Зубова, Ю. и А. Редриковых, коширянина С. Марина, алексинца И. Ходырева, владимирца кн. И. Болховского, тулянина И. Есипова и юрьевца И. Внукова. Источники свидетельствуют, что отряд состоял примерно из 700–800 дворян, 110 стрельцов и небольшого количества служилых казаков[1087].

Ян Сапега и его полковники явно рассчитывали, что после побед, одержанных тушинцами над правительственными войсками под Москвой, защитники Троицы, подобно жителям большинства русских городов и крепостей, не окажут им сопротивления. Но их ждало разочарование. Троицкая братия составляла цвет российского монашества. Власти монастыря — архимандрит Иоасаф, соборные старцы казначей Иосиф Девочкин-Кочергин, чашник Нифонт Змеев, житник Симион, Иона Скобелицын и др., — по всей видимости, прекрасно понимали, что захват монастыря наемниками-иноверцами и казаками грозит «поруганием веры», разграблением накопленных богатств и другими бедами. Они призвали укрывшихся в Троице людей не сдаваться сапежинцам и в дальнейшем стали душой обороны крепости. Многие троицкие старцы, приняв пострижение, не порывали связей с миром и покровительствовали своим родственникам и знакомым. В трудное время эти связи помогли старцам сплотить осажденных. Не случайно в дальнейшем родственники монахов дворяне Стоговы, Редриковы, Тимановы и др., слуги Рязановы, Павловы, Конищевы и др., а также клементьевские крестьяне стали наиболее стойкими защитниками Троицкой крепости[1088]. Неоднократные обращения Я. Сапеги с предложением сдаться оказались безрезультатными[1089]. Автор знаменитого «Сказания об осаде Троице-Сергиева монастыря», которое широко использовалось историками для реконструкции событий обороны Троицкой крепости, привел в своем сочинении тексты писем Я. Сапеги и Лисовского к воеводам и властям обители с предложением сдаться и их ответного послания с отповедью «слугам дьявола»[1090]. Анализ показал, что тексты писем целиком заимствованы келарем из литературного источника «Повести о прихождении польского короля Стефана Батория под град Псков»[1091]. В действительности все обращения гетмана к защитникам монастыря остались без ответа[1092].

А. Палицын пишет, что ожесточенные бои между защитниками крепости и сапежинцами развернулись в первые же часы появления сапежинцев у Троицы. Осажденные якобы при приближении противника сожгли все постройки и слободы вокруг монастыря и совершили успешную вылазку навстречу врагу, а в сентябре — октябре будто бы выдержали шестинедельный артобстрел монастыря и отбили три штурма крепости[1093]. Проверка показала, что рассказ келаря о сожжении слобод, удачной вылазке в первый день осады, шестинедельном артобстреле и первых штурмах крепости легендарны и заимствованы из литературных источников «Повести о взятии Царьграда турками» и «Повести о прихождении польского короля Стефана Батория под град Псков»[1094]. В действительности, как видно из троицких и сапежинских документов, в первые недели боевые действия ни с той, ни с другой стороны не велись. Я. Сапега и его воины построили два укрепленных лагеря — в Терентьевской роще и на Красной горе, а затем приступили к подготовке штурма крепости[1095]. Гетману не удалось раздобыть осадной артиллерии. Самозванец прислал ему только одно орудие, которое стреляло калеными ядрами. Во всех других восьми батареях, сооруженных тушинцами на Красной горе и у Терентьевской рощи, были размещены полевые орудия, которые не могли повредить стен и были бессильны против 110 пушек крепости. Эти орудия, по-видимому, были предназначены для защиты подступов к лагерям сапежинцев и для обстрела предполья Троицкой крепости. Вероятно, по этой причине Я.П. Сапега сделал ставку на взятие крепости при помощи рва и подкопа, который тушинцы повели под Пятницкую башню. Осадные работы затянулись из-за наступивших холодов и заняли весь октябрь и половину ноября 1608 г.[1096]

Первые столкновения у Троицы, как свидетельствуют авторы Дневника Я.П. Сапеги и Выписи вылазкам, произошли в октябре 1608 г., когда сапежинцы перерезали сообщение защитников монастыря с внешним миром через подземный ход. Троицкие ратники совершили вылазки 8, 10, 24, 26 и 29 октября 1608 г., во время которых разведывали позиции противника и помогали гонцам преодолевать вражеское боевое охранение. Почти все стычки закончились победой троицких ратников. Они разгромили несколько застав сапежинцев, ранили А. Лисовского и захватили в плен ротмистра И. Вузовского. Только 10 октября троицкие ратники потерпели поражение. Предатели, монастырский слуга Осип Селевин и его служка, предупредили врагов о готовящейся вылазке и помогли организовать засаду[1097]. Стычки у Троицы в сентябре — октябре 1608 г. носили локальный характер, и их значение не следует преувеличивать.

Одновременно с захватом Троицы тушинцы планировали овладеть важным стратегическим пунктом к северо-западу от столицы — Иосифо-Волоколамским монастырем, который, как показал в своем исследовании А. А. Зимин, в начале XVII в. обладал значительным, весьма прибыльным хозяйством и являлся авторитетнейшим духовным центром страны. Братия владела вотчинами в Волоколамском, Старопольском, Тверском, Рузском, Клинском, Дмитровском, Московском, Звенигородском, Козельском уездах. Только в Рузском, Волоцком уездах ей принадлежало около 23.446 четвертей земли в одном поле. В Рузском уезде на землях монастыря размещались 1.293 крестьянских дворов[1098]. В 1605 г. в казне обители находилось, по подсчетам В.И. Ульяновского, 8.370 руб.[1099] Богатства монастыря, о которых ходило много слухов, манили наемников.

Костяк войска П. Руцкого, по всей видимости, составлял его полк, в котором, по данным Росписи войска самозванца, служило 1.150 кавалеристов[1100]. Его, как свидетельствует И. Будила, усилили погребицкими казаками[1101]. Василий Шуйский, судя по данным Разрядов, не успел ввести в Иосифо-Волоколамский монастырь гарнизон правительственных войск. Монастырь, видимо, был вынужден защищаться своими силами, которые к тому времени были изрядно истощены предшествующими боями с повстанцами. Основу гарнизона крепости составили монахи, монастырские слуги (поподсчетам И.С. Шепелева, монастырю служили 276 детей боярских и служек)[1102], даточные крестьяне и окрестные жители[1103]. Они, как и троицкие осадные сидельцы, ответили отказом на предложение тушинцев сдаться и сели в осаду. О ходе осады монастыря известно очень мало, т. к. его архив 1608/1609 г. погиб во время взятия крепости тушинцами. Из случайных упоминаний в записках иноземцев известно, что предпринятые П. Руцким в конце 1608 г. попытки захватить монастырь стоили «немало крови с обеих сторон». Сам полковник был тяжело ранен[1104]. В результате героической обороны Иосифо-Волоколамского монастыря значительная тушинская группировка была скована многомесячной осадой крепости.

§ 5. Утверждение власти тушинцев в Переяславском, Юрьевском, Суздальском уездах

В литературе под влиянием нарративных источников сложилось представление, что поражение правительственной армии в Рахманцевском сражении повлекло за собой массовый переход потерявшего всякие политические ориентиры населения Замосковного края и других областей России на сторону самозванца. Только ростовчане пытались встать против тушинцев, за что были жестоко наказаны врагами[1105]. И.С. Шепелев считал, что успехи тушинцев были достигнуты благодаря массовым выступлениям народа, искренне верившего, что самозванец принесет им лучшую долю, и явному нежеланию дворян сражаться за «боярского царя»[1106]. Документы архива Я.П. Сапеги дают возможность уточнить сложившиеся представления. Они свидетельствуют, что сразу после Рахманцевского сражения присягу самозванцу принесли только жители прилегавших к Троице-Сергиеву монастырю восточных волостей Московского уезда, Александровской слободы и ее окрестностей[1107]. Из челобитных крестьян и свидетельств иностранцев видно, что их слободы, деревни и села, оказавшись в полосе наступления войск Я.П. Сапеги, стали добычей тушинских фуражиров-загонщиков, которые отнимали у крестьян продовольствие, деньги, имущество, грабили церкви[1108]. Население ждало, что царь Василий постарается защитить их от «воинских людей», но правительственные отряды вместо помощи занялись грабежом крестьян и посадских, подготавливая столицу к осаде. Жители Подмосковья оказались между молотом и наковальней[1109]. Они решили искать защиты у Лжедмитрия II и принесли ему присягу 23–27 сентября 1608 г.[1110] Большое впечатление на присягнувших произвело разбирательство, которое устроил Я. Сапега в своем стане по поводу разграбления монастыря и церквей Александровой слободы. Войско публично приговорило слуг наемников-пахоликов, виновных в грабеже, к суровому наказанию[1111]. Расправа породила иллюзии, что новая власть решительно покончит с подобными эксцессами.

Дворяне, посадские и крестьяне большинства городов и уездов Замосковного края в тот момент, по-видимому, продолжали надеяться на В. Шуйского и его воевод. Побывавший в стане Лжедмитрия II после Болховского сражения владимирский воевода Т.Ф. Сеитов, получив приказ Василия Шуйского организовать отпор тушинцам в Замосковье, энергично взялся за дело и, по-видимому, укрепил эти надежды. Он сослался с властями Суздальского, Муромского, Ярославского, Переяславского и Ростовского уездов и передал им распоряжение царя: крепить осаду и одновременно направить под его начало детей боярских и даточных. Местом сбора дворянского ополчения воевода наметил Переяславль-Залесский[1112]. Тем временем сапежинские фуражиры-загонщики, как показывают челобитные крестьян Лжедмитрию II, проникли вглубь Переяславского уезда[1113]. Местные приказные не имели достаточно сил, чтобы воспрепятствовать грабежам и насилиям, т. к. значительная часть местных дворян села в осаду в Троице-Сергиевом монастыре[1114]. Сбор правительственной армии затягивался, а слухи о наказаниях пахоликов в лагерях у Троицы обнадеживали. Вероятно, не без колебаний, часть переяславских дворян, посадские и крестьяне, вслед за подмосковными крестьянами и жителями Александровой слободы, решили целовать крест Лжедмитрию II и просить защиты у Я.П. Сапеги. Посольство переяславцев с изъявлением покорности прибыло к гетману 7 (17) октября 1608 г.[1115]

Послы переяславцев, по-видимому, сообщили Я. Сапеге о приготовлениях воеводы Т.Ф. Сеитова. Уже на следующий день гетман отправил в Переяславль-Залесский небольшой отряд, командирами которого назначил наемника Петра Головича и обрусевшего шведа, торговца из Ярославля Тимофея Бьюгова (Лауренса Буйка)[1116] с приказом приводить к присяге местных жителей, а если откажутся, — «воевать, бить, палить, брать»[1117]. Секретари Я. Сапеги и А. Юшизыский свидетельствуют, что основу отряда составляли 300 запорожских казаков, которые накануне доставили в лагерь Я. Сапеги из Тушина пушку для обстрела Троицкой крепости калеными ядрами[1118]. Гетман усилил их тремя гусарскими ротами[1119]. Эти данные полностью подтвердил А. Рожнятовский, проехавший через Замосковье вскоре после разгрома Ростова. Он упомянул, что отряд состоял из 600 запорожцев и татар[1120]. Тушинцы заняли Переяславль-Залесский, где к ним, по данным Нового летописца, присоединились местные дворяне[1121]. А. Рожнятовский отметил, что их было около 200[1122]. Таким образом, общая численность тушинского отряда достигала примерно 800 человек.

Тем временем Т.Ф. Сеитов выступил в поход из Владимира 8 (18) октября 1608 г. во главе владимирского и муромского ополчений. Воевода, судя по его отписке, намеревался по дороге соединиться с суздальцами и юрьевцами, а затем — с ратными из Ростова и Ярославля в Переяславле-Залесском[1123]. Ему, по-видимому, удалось выполнить первую часть плана, однако во вторую, после занятия Переяславля-Залесского отрядом П. Головича и Т. Бьюгова, пришлось внести существенные коррективы. Из Юрьева-Польского отряды Т.Ф. Сеитова перешли в Ростов, где соединились с ростовчанами и ярославцами[1124].

Уход приверженцев Василия Шуйского в поход с Т.Ф. Сеитовым, по всей видимости, создал благоприятные условия для тушинской пропаганды и сильно ослабил проправительственные силы на местах. В городах появились посланные П. Головичем и Т. Бьюговым дворяне и дети боярские, которые стали убеждать местных жителей принести присягу «царю Дмитрию»[1125]. Документы архива Я. Сапеги свидетельствуют, что прежде всего тушинским агитаторам удалось добиться успеха в Юрьевском уезде. Как это произошло — точно не известно, т. к. имеющиеся в нашем распоряжении источники на этот счет молчат. Юрьевский уезд, как и Переяславский, находился в непосредственной близости от тушинских лагерей у Троицы и, судя по всему, сразу же подвергся грабежам загонщиков[1126]. Оставшись без защиты, после ухода отрядов Т.Ф. Сеитова, местные посадские, крестьяне и часть дворян, по-видимому, решили целовать крест самозванцу, надеясь таким образом спасти свои жизни и имущество. Их посольство явилось к Я. Сапеге через пять дней после переяславцев — 12 (22) октября 1608 г.[1127]

О перевороте в Суздале известно гораздо больше. П. Голович и Т. Бьюгов направили сюда детей боярских П. Бекетова, И. Родионова, К. Петрикеева, С. Федосеева и В. Никитина, которые прибыли в город 14 (24) октября 1608 г.[1128] Появление тушинских посланцев, как показывают источники, вызвало замешательство среди готовившихся к осаде суздальцев[1129]. Новый летописец рассказывает, что группа дворян во главе с М. Шиловым поддержала П. Бекетова и организовала присягу самозванцу. Архиепископ Галактион и духовенство, по его словам, якобы «за то не стояли». Сразу же в город будто бы явился полковник А. Лисовский с воеводой Ф.К. Плещеевым и стал «многую пакость» делать суздальцам[1130]. В рассказе позднего летописца переплелись явные ошибки и неуклюжие попытки обелить архиепископа Галактиона[1131] и видного деятеля земских ополчений Ф.К. Плещеева[1132]. П. Бекетов в своей отписке прямо говорит об участии архиепископа и духовенства в присяге самозванцу[1133]. Аналогичные сведения приводятся и в Похвальной грамоте Лжедмитрия II суздальцам[1134]. Составитель Разрядной книги 40-х годов XVII в. указал, что подлинным организатором крестного целования Вору в Суздале являлся выборный дворянин Ф.К. Плещеев-Смердов, а не Меньшик Шилов[1135]. Утверждение Нового летописца, что Ф.К. Плещеев прибыл в Суздаль вместе с полковником А. Лисовским, вскоре после утверждения власти тушинцев в городе, не подтверждается данными документальных источников. Они показывают, что А. Лисовский появился в Суздале только после восстания владимирцев против тушинцев в марте 1609 г.[1136], тогда как Ф.К. Плещеев находился в городе уже в октябре — ноябре 1608 г.[1137] Тушинские власти обычно щедро жаловали людей, которые выступали инициаторами и организаторами присяги самозванцу. Часто именно они получали назначения на воеводство в приведенных ими ко кресту городах. К примеру, окольничий И.И. Годунов, убедивший владимирцев перейти на сторону самозванца, был назначен воеводой во Владимир[1138]. Кн. Ф.П. Барятинский, организовавший присягу ярославцев самозванцу, сохранил за собой пост воеводы Ярославля[1139]. М. Шилов с первых месяцев властвования тушинцев в Суздале оставался заурядным сыном боярским[1140]. Ф.К. Плещеев-Смердов, наоборот, был пожалован в окольничие и назначен суздальским воеводой[1141]. Это наблюдение дает основание предположить, что более достоверной является версия Разрядов: главным организатором присяги суздальцев Вору являлся Ф.К. Плещеев, а не М. Шилов[1142].

В середине 1608 г. тушинский отряд под командованием П. Головича неожиданным ударом из Переяславля-Залесского захватил Ростов Великий и учинил в городе кровавую резню. В литературе установилось мнение, что тушинцы стремились запугать население городов и уездов, еще не признавших власть самозванца[1143]. Иногда даже указывается, что присяга других городов Замосковья Вору произошла только после разгрома Ростова[1144]. Источники разного происхождения не подтверждают сложившихся представлений о ростовских событиях. Они свидетельствуют, что тушинцам противостояли не одни ростовцы, а отряд воеводы кн. Т. Сеитова, который состоял из ростовских, владимирских, ярославских детей боярских и даточных, возможно, юрьевцев, суздальцев и костромичей и др.[1145] Не случайно, по данным секретарей Я.П. Сапеги и А. Рожнятовского, в отряде Т. Сеитова служило около 2 тыс. детей боярских, и тушинцы захватили на поле боя большое количество боевых знаков[1146]. Многие воины вместе с кн. Т. Сеитовым участвовали в Болховском сражении, после чего принесли присягу Лжедмитрию II, а затем бежали к Шуйскому[1147]. У них были все основания опасаться за свою жизнь и имущество.

П. Голович и Т. Бьюгов, как следует из челобитной сына боярского Тимофея Грачева, будучи в Переяславле-Залесском, отправили в Ростов к митрополиту Филарету и жителям Ростова своих посланников с грамотой, в которой предложили принести присягу самозванцу. Митрополит приказал своим детям боярским схватить их и бросить в тюрьму[1148]. Весть об этом, по-видимому, явилась сигналом для выступления отряда П. Головина и Т. Бьюгова к Ростову. Новый летописец рассказывает, что, получив известия о приближении тушинцев, ярославские дети боярские и даточные предложили митрополиту оставить Ростов и сесть в осаду в Ярославле, где имелись укрепления, но Филарет Романов настоял на том, чтобы дать бой в поле у Ростова. Это решение породило разброд среди воинов правительственного отряда. Многие ярославцы, по-видимому, предпочли покинуть Ростов накануне боя с тушинцами[1149]. Филарет Романов и Т.Ф. Сеитов, по-видимому, рассчитывали, что, имея значительное численное превосходство на тушинцами: 2 тыс. воинов против 800[1150], — легко расправятся с врагами. Они не учли, что в полевом сражении конники П. Головича вполне могли с успехом противостоять наспех сколоченному правительственному отряду[1151]. На рассвете 15 (25) октября 1608 г. тушинцы внезапно атаковали вышедший из Ростова в походном порядке отряд Т. Сеитова, смяли его и обратили в бегство[1152]. На плечах противника тушинцы ворвались в город и зажгли дома. Воины правительственного отряда и жители Ростова, по свидетельству очевидцев, «бились до упаду»[1153], но их действия были дезорганизованы, и они не смогли изменить ход боя. В конце концов защитники города были оттеснены к соборной церкви, где они затворились вместе с Филаретом и духовенством и в течение нескольких часов отбивали атаки противника[1154]. Митрополит, осознав, что положение безнадежно, попытался добиться снисхождения, выйдя из храма к тушинцам с хлебом и солью. Как только дверь открылась, тушинцы ворвались в храм и перебили всех, кто там находился[1155]. Филарет и Т.Ф. Сеитов в простых рубищах были брошены в телегу и отправлены в Тушино как пленники[1156]. Митрополит был обласкан самозванцем и вернул себе сан «нареченного» патриарха. Тушинцы, по всей видимости, не простили Т.Ф. Сеитову «измены» на Угре после Болховского сражения. Имя воеводы с этого момента исчезает из источников. Скорее всего, он был казнен. Богатейшее убранство кафедрального собора в Ростове подверглось разграблению. Под клинками наемников и казаков погибли уникальные образцы древнерусского искусства. Тушинцам досталась огромная добыча, которая произвела на наемников сильное впечатление[1157].

Новый летописец, стремившийся всячески обелить Филарета Романова и представить его действия как подвиг «крепкостоятельства» за православную веру, возложил всю вину за происшедшее на переяславцев, которые, будто бы явившись «всем городом», навели тушинцев на Ростов и стали главными инициаторами грабежей[1158]. И.С. Шепелев увидел в участии переяславцев в грабеже имущества митрополита Филарета Романова и его детей боярских одно из ярких проявлений классовой борьбы[1159]. Спредположением исследователя трудно согласиться. Секретари Я. Сапега свидетельствуют, что инициатива присяги Переяславля-Залесского Вору исходила прежде всего от городовых детей боярских, а не от посадских и крестьян[1160], поэтому, говоря о действиях переяславцев, Новый летописец, вопреки предположению исследователей, имел в виду прежде всего дворян, а не восставших посадских и крестьян. Участник событий — поручик А. Юшинский в письме Я.П. Сапеге прямо указал, что инициаторами грабежа были запорожские казаки, а не переяславцы[1161]. Выявленные данные показывают, что нет достаточных оснований для вывода, что участие переяславцев в ростовских событиях являлось проявлением классовой борьбы.

§ 6. Присяга Лжедмитрию II ярославцев, угличан, романовцев, пошехонцев, вологжан и галичан

Разгром правительственного отряда в Ростове открыл дорогу тушинцам в приволжские города и уезды Замосковного края и Поморья. Из Ростова П. Голович отправил в города, не признавшие Лжедмитрия II, своих посланцев с предложением принести присягу «царю Дмитрию». Первыми целовали крест самозванцу жители Ярославля — одного из самых крупных городов Замосковья. Уже 18 (28) октября 1608 г. их посольство явилось в лагерь Я. Сапеги у Троицы с изъявлением покорности[1162]. И.С. Шепелев, анализируя обстоятельства перехода ярославцев на сторону самозванца, обратил внимание на рассказ откупщика Михалки, который сообщил устюжанам, что инициаторами присяги Ярославля Вору были «чернь со князем Федором Барятинским»[1163]. Историк пришел к выводу, что этот акт явился результатом «победы социальных низов»[1164]. Наблюдения исследователя нуждаются в уточнениях. Документальные источники показывают, что поражение ярославских дворян в бою у Ростова вызвало панику в Ярославле. Купцы, среди которых было много иностранцев, прекрасно знали, что их ждет, как только Ярославль окажется в руках тушинских наемников, и, забрав все свои товары, покинули город[1165]. Поражение и бегство наиболее последовательных сторонников В. Шуйского склонило чашу весов в пользу самозванца. Прибывший в город швед Т. Бьюгов, в течение долгих лет проживший в России и хорошо знавший многих ярославцев, легко убедил их присягнуть Лжедмитрию II[1166]. Примечательно, что источники не содержат данных относительно выступлений «социальных низов» против властей и «верхов». Наоборот, присягу Вору вместе с Т. Бьюговым организовал воевода кн. Ф.П. Барятинский[1167]. Подписи под Повинной грамотой ярославцев Лжедмитрию II показывают, что вместе с воеводой и чернью целовали крест царику все городское духовенство, дворяне[1168]. Посольство ярославцев в Тушино возглавили дворяне, а отнюдь не вожди восставшей черни[1169]. Это посольство возглавляли дети боярские, уже присягавшие после Болховского сражения самозванцу[1170]. Они явно не испытывали никаких иллюзий относительно самозванца, но, по-видимому, не видели иного выхода спасти свое имущество. Присяга ярославцев самозванцу, судя по имеющимся в нашем распоряжении данным, явилась вынужденным актом со стороны местных земцев, а отнюдь не победой «социальных низов», как полагал И.С. Шепелев.

Следом за ярославцами принесли присягу самозванцу угличане. Их посольство, которое возглавляли местные дворяне, приехало к Я. Сапеге 19 (29) октября 1608 г.[1171] Дети боярские Т. Бирдюкин-Зайцев, С. Сивцов и Т. Грачев, отправленные Т. Бьюговым и М. Уездовским из Ростова в Романов, 21 (31) октября 1608 г. привели романовцев к кресту на имя «царя Дмитрия»[1172]. Сын боярский ярославец И. Борщов, посланный Т. Бирдюкиным-Зайцевым из Романова, убедил перейти на сторону самозванца пошехонцев[1173]. В те же дни Вору присягнули костромичи. Их посольство, в которое входили архимандрит Ипатьевского монастыря Феодосий, игумен Богоявленского монастыря Арсений, дворяне, дети боярские и посадские, миновало Ярославль по дороге к Троице 23 октября (2 ноября) 1608 г.[1174]

И.С. Шепелев полагал, что только население Устюжны-Железнопольской в Западном Поморье, подобно жителям Устюга Великого в Центральном Поморье, заняло выжидательную политику и воздержалось от присяги Вору[1175]. Источники не подтверждают этого наблюдения. По данным А. Рожнятовского, Устюжна-Железнопольская присягнула Вору около 29 октября (8 ноября) 1608 г.[1176] Движения в пользу самозванца в Западном Поморье и Новгородских пятинах, таким образом, слились воедино.

К 26 октября (5 ноября) 1608 г. тушинцам удалось добиться перехода на сторону самозванца Вологды[1177], а к 1 (11) ноября — Галича[1178]. Голландец И. Масса, находившийся в то время в Вологде, написал в своих мемуарах, что присяга вологжан самозванцу будто бы произошла вопреки воле воеводы Н.М. Пушкина и дьяка Р.М. Воронова, которых народ отрешил от должности и заключил в темницу[1179]. Н.И. Костомаров, проанализировав это свидетельство, пришел к выводу, что в городе произошло восстание черни против властей[1180]. Н.И. Покровский, опираясь на данные документальных источников, подверг сомнению показания голландского купца. Он совершенно справедливо заподозрил И. Массу в стремлении обелить покровительствовавших иноземным купцам воевод[1181]. И.С. Шепелев согласился с доводами Н.И. Костомарова и пришел к заключению, что тенденциозными являются как раз Отписки ярославского воеводы кн. Ф.П. Барятинского, в которых он всячески стремился продемонстрировать Я. Сапеге свою верную службу и лояльность вологодских властей. Вологда, по мнению исследователя, перешла на сторону самозванца в результате восстания народа, иначе непонятно, почему в дальнейшем выступившие против тушинцев горожане восстановили Н.М. Пушкина и Р.М. Воронова в своих должностях, а не расправились с ними, как костромичи с кн. Д.В. Горбатым-Мосальским[1182]. Построения историка, на наш взгляд, несколько искусственны. В архиве Соликамского уездного суда отложились документы, вышедшие из правительственного лагеря, которые полностью подтверждают показания ярославского воеводы кн. Ф.П. Барятинского. Устюжане в своей отписке вычегодцам прямо говорят, что воеводы Н.М. Пушкин и Р.М. Воронов рассылали грамоты с призывом целовать крест самозванцу и крестоприводные записи[1183]. Вологодские воеводы, таким образом, не только сыграли важную роль в организации присяги Вору в Вологде, но и пытались склонить к этому соседей — устюжан, вычегодцев и тотьмичей[1184]. Их арест произошел позже, когда незадолго до восстания против тушинцев в город приехали посланные самозванцем Ф.И. Нащекин и дьяк И.В. Коверниев и между старыми и новыми воеводами, как в Ярославле, вспыхнул острый конфликт[1185]. Н.М. Пушкин и Р.М. Воронов, как видно из Отписки ярославского воеводы, действовали с благословения архиепископа Вологодского при активном участии дворян, детей боярских и посадских[1186]. Смена власти в городе прошла мирно, без каких-либо расправ черни над имущими. Все эти факты показывают, что присяга Вору в Вологде произошла по решению «всего местного мира», а отнюдь не в результате социального восстания черни.

Ярко охарактеризовал настроения, царившие в Поморье, слуга Мнишков А. Рожнятовский, застрявший в то время на Вологодчине. Он зафиксировал появление множества самых невероятных слухов, будораживших умы людей. Пленные иноземцы не знали что и думать, опасаясь, что им не удастся выбраться из России. Они разузнали, что длительная остановка не устраивала не только их, но и сопровождавших их стрельцов, которые, по-видимому, терпели убытки и боялись за свои семьи. Конвойные были готовы пойти на крайние меры: арестовать голов, чтобы как можно быстрей доставить пленников до границы[1187]. Примечательно, что, когда встал вопрос о присяге Лжедмитрию II, все они поначалу воспротивились, а затем, под угрозой расправы, уступили. Не прошло и нескольких дней, как стрельцы, улучив момент, бежали, оставив поляков одних, без какого-либо сопровождения и охраны[1188].

Многочисленные слухи, ходившие по Замосковью и Поморью осенью 1608 г. и способствовавшие переходу на сторону самозванца многих городов и уездов, привели к совершенно противоположному результату в Устюге Великом, Сольвычегодске, Перми и Вятке. Эти земли находились на значительном удалении от основных театров военных действий и имели возможность выждать. Получив известия о погромах в Ростове и о реквизициях в Ярославле и Вологде, местные земские миры решили не испытывать судьбу и подождать, чем закончится противоборство Василия Шуйского и ЛжедмитрияІІ[1189].

§ 7. Присяга Вору владимирцев, муромцев, арзамасцев

Весьма похожая с Ярославлем сложилась ситуация в южных уездах Замосковья. Накануне боя у Ростова 14 (24) октября 1608 г. владимирцы, как донесли суздальскому воеводе Ф.К. Плещееву посланные им во Владимир дворяне Г. Аргамаков и Г. Мякишев, намеревались сесть в осаду[1190]. Разгром воеводы Т.Ф. Сеитова и бывших в его отряде владимирских дворян, видимо, заставил их изменить первоначальные планы. Во Владимир «прибрел пеш» окольничий И.И. Годунов[1191], возвращенный В. Шуйским из опалы и назначенный на воеводство в Нижний Новгород[1192]. Сосланный с конфискацией имущества при Лжедмитрии I и не восстановленный в чинах и правах при В. Шуйском некогда могущественный родственник Бориса Годунова, как свидетельствует его рассказ, не питал никаких иллюзий относительно своей карьеры при дворе царя Василия. Он решил искать счастья на службе у самозванца. Заручившись поддержкой суздальского воеводы Ф.К. Плещеева, И.И. Годунов и его родич М.И. Вельяминов убедили «всех владимирцев и с уездом» принести присягу самозванцу[1193]. В Тушино во главе с воеводой М.И. Вельяминовым было отправлено посольство, в состав которого входили протопоп соборной церкви Лука, дворяне и посадские. Оно прибыло к Я. Сапеге в лагеря у Троицы 23 октября (2 ноября) 1608 г.[1194] Решение о присяге Вору, как можно судить по составу посольства, принималось местным миром вынужденно, под давлением обстоятельств, а не в результате социального бунта низов.

Вскоре после переворота во Владимире окольничий И.И. Годунов отправил в Коломну отписку с предложением целовать крест «царю Дмитрию»[1195]. Архиепископ Феодосий и коломничи, после кровавых боев с отрядом полковника А. Лисовского в первой половине 1608 г., прекрасно знали, с кем имеют дело, и наотрез оказались присягать Вору[1196]. Аналогичную позицию заняли и жители Переяславля Рязанского. С.Ф. Платонов выяснил, что рязанские дети боярские во главе с братьями Ляпуновыми твердо стояли за В. Шуйского, т. к. весной 1608 г., опасаясь А. Лисовского, отправили свои семьи в столицу, которые фактически стали заложниками[1197]. Возможно, в «крепкостоятельстве рязанцев» не последнюю роль сыграли доходы, которые приносили поставки продовольствия в осажденную столицу[1198]. По данным И.С. Шепелева, осенью 1608 г. Василий Шуйский, готовясь к осаде, получил от П. Ляпунова значительные хлебные запасы в дворцовых селах и направил их в Москву и Коломну[1199].

Больших успехов И.И. Годунов достиг в юго-восточных городах и уездах Замосковного края. Здесь, как после крестного целования ярославцев, начался массовый переход местного населения на сторону самозванца. Буквально сразу после захвата власти во Владимире И.И. Годунов склонил к присяге Лжедмитрию II муромцев[1200], а чуть позднее — арзамасцев[1201]. Посольство арзамасцев побывало у Я. Сапеги 11 (21) ноября 1608 г.[1202] Вскоре, как установил П.Г. Любомиров, Тушинскому вору целовали крест жители Гороховецкого и Балахонского уездов[1203].

§ 8. Ситуация в Среднем Поволжье

В середине ноября 1608 г. тушинцы предъявили ультиматум жителям Нижнего Новгорода, отказавшимся целовать крест самозванцу[1204]. П.Г. Любомиров, проанализировав события конца 1608 г. в Нижнем Новгороде, пришел к выводу, что нижегородский мир, ведущую роль в котором играли посадские, будучи предоставлен сам себе, не только не откололся от В. Шуйского, но и «развил энергичную борьбу против тушинцев»[1205]. Данные ноябрьской 1608 г. Отписки архимандрита Нижегородского Вознесенского монастыря Иоиля игумену Луховской Тихоновой пустыни Ионе позволяют уточнить выводы исследователя. Обращает на себя внимание весьма сдержанный тон письма. Архимандрит в своем послании постарался избежать гневных обличений, столь характерных для московских церковных властей. К примеру, цитируя письмо луховского игумена, он счел для себя возможным назвать Лжедмитрия II «царем Дмитрием», а не Вором. При этом пояснил, что истинный царевич Дмитрий Углицкий похоронен в Архангельском соборе в Москве. Весьма примечательны в письме призывы к лушанам и балахонцам не воевать с нижегородцами, а также уверения, что в Муроме и Владимире ратных людей нет, а те люди, которые эти города «смутили», будто бы ушли под Москву[1206]. Нижегородцы устами архимандрита явно призывали соседей выждать и не допустить, чтобы воровские люди устроили кровопролитие между ними. Получив известия об успехах тушинцев в Замосковье, они, судя по письму Иоиля, решили, подобно устюжанам, сохранить верность В. Шуйскому и выждать, чем закончится его противоборство с самозванцем. Решение вступить в открытый конфликт с тушинцами городской мир принял позднее, вероятно, после того, как стало ясно, что принесла воровская власть населению Замосковья.

Успехи тушинцев в Замосковье дали импульс угасавшему было очагу повстанческого движения в Среднем Поволжье. Владимирские воеводы известили Я. Сапегу, что им удалось убедить присягнуть на верность Лжедмитрию II касимовцев и шатчан. Их посольства проехали Владимир 16 (26) ноября[1207]. Незадолго до их прибытия в сапежинский лагерь у Троицы, 12 (21) ноября 1608 г. у гетмана побывали послы темниковских татар[1208]. В ноябре — декабре 1608 г. восстание поволжских народов, как выяснил И.П. Ермолаев, охватило Алатырский, Цывильский, Свияжский, Чебоксарский уезды и, перекинувшись на Луговую сторону Волги, отрезало его от Нижнего Новгорода и Замосковья[1209]. В феврале 1609 г. к Я. Сапеге добрались посланцы восставшего Саратова. Как видно, еще в конце 1608 г. очаги повстанческого движения в Нижнем и Среднем Поволжье соединились[1210]. Отряд арзамасских мурз Бибая и Теребердея напал на Чебоксары и блокировал там посланный Ф.И. Шереметевым правительственный отряд, которым командовали казанские головы Тимофей Есипов и Михаил Онучин. Сообщение между Нижним и Казанью оказалось прерванным[1211]. Боярин Ф.И. Шереметев, на войска которого уповал В.И. Шуйский и его сторонники, добравшийся к середине ноября 1608 г. до Казани, оказался в окружении[1212].

§ 9. Оборона Новгорода Великого

В ноябре 1608 г. из Тушина к Новгороду Великому направился тушинский отряд, которым командовал полковник Я. Кернозицкий[1213]. Офицер, как установил польский исследователь В. Полак, поступил на службу самозванцу почти одновременно с М. Меховецким[1214], но вплоть до осени 1608 г. не играл сколько-нибудь заметной роли в движении самозванца. Примечательно, что его фамилия даже не упоминается в Реестре войска самозванца. Этот факт наводит на мысль, что он, возможно, являлся единомышленником зарубленного Р. Ружинским М. Меховецкого, и его, таким образом, вместе с другими приятелями прежнего гетмана удалили из Тушина. Не случайно в отряде Я. Кернозицкого, по данным Бельского летописца, было мало наемников, и он в основном состоял из украинских казаков полковника Грица (по Реестру, в его полку служило 700 запорожцев)[1215] и русских тушинцев из городов Литовской украины и Псковщины, которыми командовал боярин Ф.М. Плещеев[1216]. По сведениям шведов, в отряде служило около 2 тыс. степных казаков и 4 тыс. русских тушинцев[1217]. Местом сбора тушинских сил являлась Старая Русса[1218].

Вести о приближении тушинцев, по данным шведов, вызвали новые «колебания духа горожан»[1219]. Кн. М.В. Скопин-Шуйский решил остановить врага на подступах к городу. Воевода М.И. Татищев, по версии Нового летописца, вызвался возглавить «посылочный» отряд, но против этого единодушно выступили новогородцы. Они заявили племяннику царя, что третий новгородский воевода намеревается изменить и сдать город тушинцам[1220]. Сведения, полученные в Речи Посполитой из Тушинского лагеря в начале 1609 г., подтверждают показания Нового летописца. По данным Новостей, М.И. Татищев намеревался перейти на сторону Тушинского вора, но был разоблачен[1221]. И. Тимофеев выдвинул против второго новгородского воеводы несколько иные обвинения. Он считал, что М.И. Татищев делал все, чтобы выслужиться и вернуться ко двору. В Москве он будто бы намеревался, оказавшись в центре интриг, низложить В. Шуйского и возвести на престол своего человека[1222]. Судя по рассказу дьяка, новгородцы припомнили М.И. Татищеву злоупотребления властью и полностью возложили на него вину за сентябрьские события в Новгороде Великом[1223]. Всех этих обвинений оказалось достаточно, чтобы перепуганный кн. М.В. Скопин-Шуйский без суда и следствия выдал М.И. Татищева на растерзание толпе[1224]. Его имущество было конфисковано[1225]. Приведенные данные не подтверждают гипотезы И.С. Шепелева, что расправа над М.И. Татищевым явилась ярким проявлением классовой борьбы в Новгороде Великом[1226]. Более точным представляется наблюдение С.Ф. Платонова, что третьего новгородского воеводу не без основания сделали козлом отпущения[1227].

В середине ноября 1608 г., как установил С.Ф. Платонов, тушинцы подошли к Новогороду Великому, стали у Спаса на Хутыни и занялись грабежами окрестностей[1228]. В городе, по данным шведов, вновь произошли волнения народа[1229]. Многие дворяне, по сведениям Нового летописца, отъехали к «ворам», вероятно, пытаясь службой самозванцу спасти свои поместья от грабежей[1230]. Кн. М.В. Скопину-Шуйскому, вероятно, не без труда, удалось убедить новгородцев сесть в осаду. Я. Кернозицкий перерезал дороги на Москву, Ивангород, Орешек и организовал блокаду Новгорода[1231]. Автор Бельского летописца показал, что между новгородцами и тушинцами были «многие бои»[1232]. Однако, как выяснили шведы, стычки носили исключительно оборонительный характер. Кн. М.В. Скопин-Шуйский не решался предпринимать решительных действий против тушинцев, т. к. не вполне полагался на верность горожан, а также потому, что одна из неудачных вылазок стоила ему 400 человек убитыми[1233]. Примечательно, что шведы ничего не сказали об участии в обороне города детей боярских. Если сопоставить это наблюдение с показаниями Нового летописца об отъездах новгородских дворян из города, то можно предположить, что их вклад в оборону Новгорода Великого был весьма скромным[1234]. Видимо, правы были шведы, когда пришли к заключению, что кн. М.В. Скопин-Шуйский не был в состоянии нанести поражение тушинцам и освободить от них Новгородскую землю без помощи извне[1235].

§ 10. Москва и Подмосковье в конце 1608 г.

Достигнув головокружительных успехов в Замосковье и Поморье, сапежинцы решили одним лихим ударом овладеть Троице-Сергиевым монастырем и предпринять штурм крепости до окончания осадных работ. А. Палицын, как показал анализ Сказания, не разобравшись в воспоминаниях очевидцев, описал его дважды как два разных штурма. В третьем часу ночи с 1 на 2 ноября 1608 г. штурмовые колонны сапежинцев с лестницами, щитами и турами двинулись со всех сторон к стенам крепости. Приступ оказался полной неожиданностью для защитников монастыря. Сапежинцам удалось вплотную подойти к стенам крепости и зажечь пивной двор. Пламя пожара осветило атакующих и позволило троицким пушкарям и стрельцам открыть прицельный огонь по противнику. Кинжальные залпы троицкой артиллерии решили исход сражения. Сапежинцы понесли значительные потери, смешались и, побросав осадные приспособления, бросились назад. Первый штурм Троицы полностью провалился[1236].

Поражение заставило Я.П. Сапегу и его воинов спешить с завершением осадных работ. Тем более что защитники Троицы узнали от пленных о грозящей им опасности и начали принимать контрмеры. Воеводы приказали прорыть глубокий ров вдоль восточной стены монастыря, чтобы перехватить подкоп. Слуга Влас Корсаков с несколькими товарищами начал «делать слухи», чтобы определить куда ведется подкоп. Одновременно троицкие ратники предприняли ряд крупных вылазок, стремясь обнаружить и уничтожить «устье» — начало подкопа. Довольно быстро защитники Троицы установили, что сапежинцы прокладывают подкоп под Пятницкую башню. По приказу воевод внутри монастыря позади этой башни была возведена дубовая стена на тот случай, если сапежинцам удастся осуществить задуманное. Перебежчик указал, где расположено устье подкопа. Однако троицким ратникам никак не удавалось пробиться к нему. Вылазные отряды попадали под прицельный огонь вражеских батарей и несли большие потери. Контратаки превосходящих сил противника заставляли их отступать. В одном из боев защитники монастыря потеряли 190 человек убитыми. Старец Левкия и несколько клементьевских крестьян попали в плен[1237].

Первый успех был достигнут 9 ноября 1608 г. А. Палицын, описывая события того дня, объединил рассказы двух очевидцев и ошибочно датировал их 11 ноября 1608 г. Эти рассказы можно легко выделить и после взаимной проверки использовать в качестве дополнения к скупым строкам Выписи вылазкам. В тот день вылазные отряды вновь попали под губительный огонь вражеских батарей и были контратакованы противником. Чашник Нифонт Змеев, стремясь помочь товарищам, вопреки запрету воевод открыл ворота у Пивного двора и организовал дерзкую атаку в лоб на батареи врага на Красной горе. Этот отчаянный шаг не принес результата. Атака захлебнулась под огнем вражеской артиллерии. В пылу боя никто не заметил, что небольшой отряд троицких воинов во главе с Б. Зубовым и слугой А. Селевином по Глиняному оврагу зашел в тыл противника. Удар этого отряда в решающий момент боя застал противника врасплох. Слуга Меркурий Айгустов первым ворвался на вражеские батареи и пал сраженный наповал. Подоспевшие товарищи ворвались на позиции сапежинцев и захватили все пять батарей на Красной горе. Среди тушинцев началась паника. Они, по-видимому, решили, что к троицким ратникам пришла помощь из Москвы, и бросились к своим лагерям. Пользуясь неразберихой, вылазные отряды увезли в Троицу, по одним сведениям, 8, по другим — 11 пушек и изрубили деревянные части укрепления на дрова. Победа подняла боевой дух троицких ратников, но уничтожить подкоп в тот день не удалось[1238].

Два дня спустя воеводы учли опыт предшествующих боев и бросили почти все силы на батареи у Терентьевой рощи. На этих батареях завязался ожесточенный бой. Тем временем группа подрывников обнаружила устье подкопа и начала подготавливать его к взрыву, но тут сапежинцы атаковали вылазные отряды и отбросили их к стенам монастыря. Голова И. Внуков со своими воинами попытался исправить положение, но этого ему не удалось. Сапежинцы вот-вот должны были достичь устья подкопа, и тогда все усилия троицких воинов пропали бы даром. В этот момент совершили подвиг подрывники — клементьевские крестьяне Солота и Никон Шилов. Они взорвали подкоп вместе с собой. Поставленная задача была выполнена, и вылазные отряды отступили в крепость. Новый штурм Троицы был сорван. Победа досталась дорогой ценой. В бою погибли головы И. Внуков, И. Есипов, слуга-богатырь Данило Селевин и 174 воина, 66 человек были ранены[1239].

В последние недели ноября 1609 г., как видно из Выписи вылазкам и Дневника, защитники Троицы попытались развить успех, достигнутый в боях 9 (19) и 11 (21) ноября. Они совершили несколько вылазок на позиции противника. А. Палицын рассказал об этих боях, со слов очевидцев, в 30-й главе Сказания. Он засвидетельствовал, что именно в этих боях совершили подвиги монахи отряда Ферапонта Стогова и Малафея Ржевитина (всего 20 чел.), в решительный момент боя атаковавшие в лоб сапежинское войско; молоковский крестьянин Суета, в одиночку сдержавший наступательный порыв врагов; отличились слуги П. Тенетев, М. Павлов. Погиб голова А. Редриков. Противнику был нанесен значительный урон, однако уничтожить батареи врага у Терентьевской рощи не удалось[1240].

Ситуация в Москве в конце 1608 — начале 1609 г. остается недостаточно изученной. Показания источников на этот счет весьма скудны. И.С. Шепелев высказал предположение, что жители столицы и царские войска, ослабленные массовыми отъездами дворян и служилых людей в Тушино, вели неравную борьбу с 20-тысячным войском «интервентов» и их приспешников. Единственный серьезный бой они смогли дать тушинцам только накануне Филиппова заговенья — 13–14 ноября 1608 г.[1241] Данные о численности тушинского войска, приведенные исследователем, кажутся преувеличенными. В Тушине, после ухода полков Я. Сапеги, А. Лисовского, М. Виламовского, Я. Стравинского, Я. Микулинского, Руцкого, Грица и некоторых других, оставались полки Р. Ружинского, А. Зборовского, М. Велегловского, В. Валевского, А. Вишневецкого, И.М. Заруцкого и некоторое число запорожцев, общая численность которых, по данным Реестра войска самозванца, составляла около 10–11 тыс. человек[1242]. Но и эти данные, видимо, тоже завышены, т. к. некоторые роты из этих полков посылались в походы против приверженцев В. Шуйского. Некоторые наемники были назначены на воеводства, другие — вместе со слугами разбрелись по своим «приставствам», третьи — вернулись в Речь Посполиту, разочаровавшись в самозванце. Примечательно, что А. Рожнятовский, находившийся в Тушине с конца ноября 1608 г. по январь 1609 г., подметил, что в тушинских полках осталось «мало всадников», т. е. наемных солдат, а новые пополнения самозванец в основном получал от донских и запорожских казаков[1243]. Правительственные источники свидетельствуют, что в русской части войска самозванца протекали те же процессы, что в правительственных войсках при длительных осадах крепостей или «стояниях»: в зиму многие дворяне и дети боярские украинных городов, участвовавшие в походе Лжедмитрия II на Москву, разъехались из Тушина по поместьям[1244]. Присягнувших самозванцу городовых дворян, детей боярских и служилых людей Замосковья и Поморья тушинское руководство, как видно из полученных в Вологде показаний разных лиц, старалось использовать в основном для подавления последних очагов сопротивления правительственные силы и призывало в Тушино лишь «понемногу», и то «без оружия»[1245]. Приведенные данные позволяют высказать предположение, что общее количество тушинских войск вряд ли достигало 20 тыс. человек.

Утверждение Нового летописца, что после Рахманцевского сражения из-за массового отъезда дворян и детей боярских царь Василий был вынужден отвести свои полки в Москву[1246], создало обманчивое впечатление, что силы правительственных войск в Москве иссякли и они отказались от активных боевых действий. И.С. Шепелев совершенно справедливо отметил, что, по данным Разрядов, царские полки вплоть до Николиного дня зимнего [т. е. до 6 (16) декабря 1608 г.] оставались в своих прежних лагерях на Пресне и на Ходынке[1247]. Это наблюдение позволяет по-новому взглянуть на свидетельство холопа воеводы Третьяка Сеитова, допрошенного в Вологде, что под Москвою перед Филипповым заговением (т. е. перед 12–13 ноября 1608 г.) был большой бой и что «…московские люди многих литовских людей побили и до табар топтали»[1248]. И.С. Шепелев, первым обративший внимание на показания холопа, отметил, что эти данные не подтверждаются другими источниками[1249]. В Новом летописце приведен недатированный рассказ о полковнике Бобковском, который похвалялся захватить Москву, но был разгромлен[1250]. Ротмистр Бобковский прибыл в Тушино после Ходынского боя в середине лета 1608 г.[1251], когда, по данным источников разного происхождения, никаких серьезных боев между правительственными войсками и тушинцами, за исключением Рахманцевского боя, не было. 25 марта (4 апреля) 1609 г. Бобковский и его приятель А. Млоцкий отправились в Серпухов, чтобы организовать взятие Коломны, и находились там вплоть до распада Тушина[1252]. Прибывший в Тушино в конце 1608 г. А. Рожнятовский свидетельствует, что вплоть до середины декабря 1608 г. (т. е. до отвода правительственных войск в столицу) между москвичами и тушинцами происходили частые кровопролитные стычки, а затем боевая активность государевых полков почти сошла на нет[1253]. Это последнее наблюдение дает основание предположить, что рассказ о разгроме Бобковского и есть описание боя на Филиппово заговенье. Не случайно заключительная часть этого рассказа как две капли воды совпадает с описанием боя холопа Т. Сеитова: «Литовских людей побиша на голову, а достальных топташа до табар; едва в таборех со страху устояше»[1254]. Тушинцы, как видно из повествования Нового летописца, так же как 1 (11) ноября 1609 г. у Троицы, опьяненные успехом в Замосковье и Поморье, попытались неожиданной лихой атакой разгромить, как им казалось, полностью деморализованного врага и были за это жестоко наказаны правительственными войсками. В течение конца ноября — начала декабря 1608 г. московские полки, как и троицкие осадные сидельцы, пытались развить успех, но тушинцы использовали тактику засад и вынудили их перейти к обороне. Василий Шуйский не лгал в своих окружных грамотах в ноябре — декабре 1608 г., когда утверждал, что верные ему бояре, дворяне и дети боярские, служилые люди и москвичи «все единомышленно ходят за святыя Божии церкви и за православную крестьянскую веру с боры битися до смерти»[1255]. Правительственные силы пытались воспользоваться ослаблением противника и при помощи военных акций изменить ситуацию под Москвой в свою пользу, но не достигли поставленных целей.

Неудачи привели к новым отъездам в Тушино. Слуга Мнишков отметил в записи за 2 (12) декабря 1608 г., что «Нагой, Воротынский и другие бояре и знатные воеводы, которые держали оборону, бежав, предались нам»[1256]. Упоминание среди бежавших свояка В. Шуйского кн. И.М. Воротынского — явная ошибка. Его служба в Тушине не зафиксирована ни в одном источнике. Иное дело — Нагой. Это, по-видимому, стольник А.А. Нагой, который стал у Вора боярином и главой Поместного приказа[1257]. В записях 3 (13), 6 (16), 16 (26) и 18 (28) декабря 1608 г. А. Рожнятовский зафиксировал массовые отъезды дворян в Тушино: «Из Москвы также почти каждый день на другую сторону предавались» и «до полудня перешло несколько десятков бояр от противника на нашу сторону[1258]. Именно эти отъезды членов Государева двора, дворян и детей боярских, судя по всему, заставили Василия Шуйского отвести свои поредевшие полки за стены Деревянного города. В осаде, по данным Б. Болтина, остались «заречные и украинные дети боярские, которые в воровстве не были» и которым некуда было ехать, и немного детей боярских из Замосковья[1259]. Примечательно, что, по данным Разрядов, во время передислокации число полков было сокращено: бояре кн. И.И. Пуговка-Шуйский и И.Н. Романов расположились с большим полком у Тверских ворот, боярин кн. И.М. Воротынский и окольничий Г.П. Ромодановский с передовым полком — у Петровских ворот, окольничий Д.И. Мезецкий с государевым полком — у Никитских ворот, а Г. Валуев остался на заставе с частью воинов государева полка на Ваганькове[1260]. А. Рожнятовский разузнал от перебежчиков, что Василий Шуйский, опасаясь мятежа, подготовил Кремль к осаде, приказав установить на его стенах пушки, снятые с укреплений Земляного и Деревянного городов[1261]. Царские войска перешли к обороне. Все попытки тушинцев заманить московские вылазные отряды в засады, как видно из записей А. Рожнятовского, успеха не принесли[1262].

Проведенный анализ обстоятельств утверждения власти тушинцев в Замосковье не подтверждает гипотезы И.С. Шепелева, что столь блестящих успехов тушинцы добились благодаря классовой борьбе народных масс, продолжавших верить в доброго «царя Дмитрия». В документах отсутствуют сведения о народных расправах над дворянами, богатыми гражданами и царской администрацией. В тех местах, где имели место народные волнения, присягу Вору организовывали либо царские воеводы, например кн. Ф.П. Барятинский и И.Н. Пушкин, либо опальные дворяне, такие, как окольничий И.И. Годунов, или местные князьки — Иль-Мурза Юсупов, во всех посольствах к самозванцу были представители дворян, посадских и крестьян. Головокружительные успехи, как и раньше, были достигнуты тушинцами вследствие ослабления государственного порядка в стране, бездарности властей, благодаря страху и замешательству, которые охватили население Замосковья и Поморья. Дворяне, вопреки мнению И.С. Шепелева, до последней возможности поддерживали царя Василия в его борьбе с тушинцами, но, потерпев поражения в сражении у Рахманцева и в бою у Ростова, вместе с посадскими и крестьянами были вынуждены принести присягу самозванцу. Земцы надеялись, что таким образом спасут свое имущество от разграбления тушинцами. Победы, одержанные самозванцем над В. Шуйским, внушали иллюзии скорого окончания войны и возвращения к мирному труду. К концу ноября 1608 г. остатки правительственных войск были блокированы тушинскими отрядами в Москве, Смоленске, Новгороде Великом, Нижнем Новгороде, Казани, Переяславле-Рязанском, Коломне, Троице-Сергиевом и Иосифо-Волоколамском монастырях. Население Устюга Великого и других городов Северного и Восточного Поморья, Сибири заняло выжидательную позицию. Положение царя Василия Шуйского и правительственных сил стало почти безнадежным.