Снова ты

«Реанимация или прощание?»

Лера, сейчас

К тому моменту, когда я наконец-то выбираюсь на поверхность, происходит несколько событий: во-первых, мои шикарные брюки я уже никогда не надену, потому что они порвались. Не так чтобы сбросить меня, но да. Шикарная, натуральная ткань все-таки дала сбой — Дельфине Арно, главе модного дома Диор, было бы очень интересно узнать, что брюки с их биркой не подходят в качестве вытягивательного каната. Разумеется, я едва ли знаю человека, имеющего к ней доступ и готового эту хрень сказать, но так. Просто чтобы было.

Во-вторых, ну и, если честно, больше во-первых — я насквозь промокла.

Думаю, это особый шарм резко сменяющегося климата. А может быть, все из-за моря. Где-то слышала, что рядом с водой так всегда. Точнее, так бывает. Вот смотришь в одну минуту — небо ясно; моргаешь, а уже шторм. Утрировано, само собой, хотя не знаю даже. У нас вышло именно так.

Волосы липнут к лицу, блузка — вторая кожа. Гремит. Сверкает, черт возьми! Воет ветер. Пока Рома меня тащит, этот чертов ветер создает дико пугающий гул, так что мне кажется, что сейчас из гребаной пещеры кто-то вылезет и схватит меня за пятки.

Я поэтому ерзаю.

- ДА НЕ КРУТИСЬ! - рявкает Рома.

Мне обидно! Но я понимаю, что он прав. Осталось совсем немного, брюки, как я уже сказала, почти порвались. Стараюсь отключиться, БАХ! БАХ! БАХ! Новый раскат грома.

Сердце оглушительно долбит внутри меня, и я сама обращаюсь в свой пульс.

БАХ! БАХ! БАХ!

У-у-у…

УУУУ!!!

Все силы прикладываю, чтобы держаться и просто висеть, а не поджимать ноги. Чертовы куклы еще! Они при свете дня казались глупой бутафорией, но сейчас…боже мой! На что только способен мозг, вы бы знали…

Я представляю страшного монстра: одна половина — огромный, жирный паук. Вторая — уродливый пупс с черными глазами и клыками. И он меня вот-вот схватит…вот-вот!

- Держу! - резко вскидываю глаза.

Рома смотрит точно на меня. Его бьют огромные капли с кулак, мокрые волосы лезут в глаза, но он держит меня за руку.

Уверена, это больно.

Он держит меня одной рукой, второй хватается за край обрыва, чтобы не рухнуть. А у него рана. И да, это больно, но я смотрю на него и понимаю: даже если начнется война, даже если его будут убивать сейчас! Даже если небо станет падать, черт возьми! Он не отпустит меня ни за что…

Сердце пропускает удар.

Косая молния разрезает небо прямо над нашими головами. Но я не дергаюсь, а он хрипло шепчет:

- Все нормально. Лера, слышишь? Все хорошо.

Верю.

Я не дергаюсь, не кручусь. Просто смотрю на него и даю меня спасти…

Через мгновение суша встречает меня. Не совсем дружелюбно. Рома вытаскивает из ямы, а острые камни вонзаются в ладони, живот и ноги. Царапает кожу. Я морщусь, но на самом деле мне плевать. Смотрю на него, лежа на боку. Рома лежит на спине, лицо направлено в небо. Глаза закрыты.

Я вижу, что ему больно! И мне так жаль…

- Ром?

- Надо идти, - не дает ничего сказать, первым начинает подниматься. И даже не смотрит!

Хотя знает, что я смотрю.

Становится ли мне стыдно? Да, на самом деле. Но больше мне даль, поэтому нет во мне радости от его боли. Ничего нет. Я не хочу этого! Когда-то, признаюсь честно, хотела. Или думала что хотела?…не знаю, честно. Думать об этом смысла нет.

Измайлов поднимается на ноги и протягивает мне руку. Я не ершусь больше — наверно, не осталось сил. Только на что? И из-за чего?

Ай, ладно.

Вкладываю свою ладонь в его, встаю следом. Рома оглядывается, потом застывает. Взгляд его так сильно похож на тот самый взгляд из игрушечного магазина где-то в Бразилии…

Поворачиваюсь и сразу же натыкаюсь на уродливую куклу. Она сидит прямо напротив нас, так что, кажется, будто ее кто-то сюда намеренно принес и посадил!

- Кто ее сюда посадил? - шепчу, перевожу взгляд на Рому, и вдруг выдаю потрясающую в своей нелепости шутку, - Как думаешь, чья душа в ней спрятана?

Черт!

Клянусь, это один из тех моментов, когда ты что-то говоришь, а потом только думаешь.

Со мной подобного уже давно не происходило.

Все то время после нашего развода у меня даже поводов не было. Нет, не пошутить. Своим «остроумие» я по-прежнему извергаюсь довольно-таки регулярно, но вот момента, когда что-то слетает с губ? Его уже очень давно не было.

А это ведь магия…

То ли интереса никто не вызывает, раз получается все время себя контролировать. То ли дело в том, что ты никому не доверяешь, раз все время себя контролируешь.

И это снова происходит…магия.

Рома стоит и смотрит на меня, выпучив свои глазища. По нам лупит дождь, и по-прежнему гудит ветер, а через мгновение начинает смеяться. Я волновалась за его реакцию, но как только получаю ее в положительном окрасе, внутри что-то отпускает, и я в ответ несмело улыбаюсь.

Бах! Бах! Бах!

Очередная молния разрезает темное небо, гремит страшно! И моя голова сама собой вжимается в плечи. В следующее мгновение я оказываюсь поднятой над землей.

- Ты что творишь?! - визжу.

Но Измайлов уже повернул и уносит меня вглубь редких деревьев, а вместо ответа дает мне это:

- Ту-ру-дунт-ту, ту-ру-дунт-ту, сука!

Немой шок сковал мои голосовые связки или отключил речевой аппарат от мозга, потому что…что происходит?! Рома прерывает свою песню, отскочив от куклы, и тут же набирает скорость.

Перформанс снова пробивается через шквальный ветер:

- Ту-ру-дунт-ту, ту-ру-дунт-ту, ту-ру-дунт-ту!

- Все нормально у тебя?! - выдыхаю наконец, Измайлов издает смешок и на меня взгляд бросает.

- Маневр.

- Маневр, прости?!

- Отвлекает. Ту-ру-дунт-ту, ту-ру-дунт-ту, ту-ру-дунт-ту!

Мамочки…головой ударился, да? Она у него и без того бо-бо.

- Ты меня пугаешь. Тебя не тошнит?

- Намекаешь на сотрясение мозга?

- Было бы чему сотрясаться…

- Ха! Смешно. Ту-ру-дунт-ту, ту-ру-дунт-ту, ту-ру-дунт-ту!

Не могу сдержать смеха. Не только из-за тупой песни, но и потому что мы проходим развалины, а это — сосредоточение зла. На минуточку!

Куклы-куклы-куклы. Очень много кукол.

Рома припускает, кивает перед собой.

- Вон тот домик, о котором я говорил.

Смотрю себе за спину. И правда. Там стоит домик, хотя домиком его назвать можно с натяжкой. Просто полуразвалившееся корыто. В принципе, как и судно. Как и все здесь!

Боже…какая же я идиотка. Понесло меня…

- Ту-ру-дунт-ту, ту-ру-дунт-ту, ту-ру-дунт-ту!

- Господи, это что…Пираты Карибского моря? - морщусь.

Рома усмехается и кивает.

- Ну да. Они по острову носились.

- Они по воде плавали.

- И что тебя не устраивает, не понимаю?! Мы плавали, теперь носимся.

- Ладно-ладно… - помолчав, добавляю, - Какие хоть?

- М?

- Пираты.

- Третьи.

- Твои любимые.

- Ага.

За странным разговором время проходит незаметно. Чтобы было понятно — время в грозу для меня всегда тянулось, как резина. Сейчас же хорошо. Я действительно отвлеклась и не думала о том, что всегда меня так сильно пугало…

- Спасибо, - отворив дверь, Рома опускает на меня глаза.

- Не за что.

Отвечает тихо.

Внутри становится тепло. Но мне кажется, это совсем не мое тепло, а его. Будто он счастлив, что смог хоть что-то для меня сделать…

***

У каждого уважающего себя профессионала, который занимается любимым делом, связанным с одеждой — будь то костюмы, дизайнерство или, например, фотограф для глянцевых журналов, — всегда носит с собой такие важные вещи, как нитку с иголкой.

Этому меня, кстати, научил последний. Как-то раз на фотосессии у модели порвалась лямка на платье, и он очень сильно удивился, что у меня нет с собой нитки и иголки. Пристыдил. Поделился своим набором «крепкого профессионала», а потом пристыдил.

Мне не понравилось.

Но с тех самых пор я всегда ношу с собой такие важные вещи. Никогда ведь не знаешь, понадобятся они тебе или же нет.

Сейчас я рада, что когда-то встретила ужасно раздражающего Жака. Возможно, я бы даже извинилась перед ним за все те шпильки, которые я потом воткнула ему под кожу — мстила, каюсь, — потому что он сейчас он нас буквально спасал! Своим фырканьем и гаденькой физиономией, в которую я так хотела вцепиться.

Домик внутри на деле оказался сараем. Но сараем полезным! Мы нашли там около кровати — на деле гору досок и тоненький матрас, как будто из соломы, — и гору коробок. В каких-то действительно лежала всякая мелкая (и не очень) утварь для ремонта, в других я нашла продукты. Конечно, эту еду я есть не стану — сомнительные консервы, и откуда они у таких людей я тоже не знаю; не удивлюсь, если они свезли сюда что-то двадцати-тридцати летней давности, дата с упаковки стерта, — Рома тоже отказался. От алкоголя нет. Он нашел бутылку текилы, грузно опустился наподобие кровати и отпил.

Он пьет и сейчас. Периодически делает глотки, смотрит перед собой. Горит керосиновая лампа. Я сижу за его спиной и творю безумие.

Да-да.

Ты никогда не знаешь, когда тебе может понадобиться нитка с иголкой, и хорошо, что я встретила мерзкого фотографа, который прочитал мне целую лекцию с налетом профнепригодности.

Хорошо…

Кровь сильно шла. Я уже обработала рану, но тут и дебилу стало бы ясно, что зашивать придется.

Я зашиваю.

Руки уже не дрожат. Они липкие от крови, и кровью сильно пахнет, но я сосредоточилась и молчу. Измайлов тоже не говорит больше. Снаружи только бушует ураган, периодически гремит гром. Если честно, я на него уже внимания не обращаю.

- Не помешала бы песня, - шепчу вдруг, - Может быть, еще один саундтрек исполните-с?

Ведь у него сработало!

Я больше не хочу отвлекаться от грозы, и я успокоилась по поводу раны более-менее, но меня начинает беспокоить кое-что другое.

Кое-что, что пугает меня на уровень сильнее — я сама, и то, что я чувствую…

- Извините-с, княгиня, - бултых! - Пока я не готов музицировать, но неужели вам требуется еще один маневр?

- А почему бы и нет?

- Ну как? Ты запустила руки в мою плоть. Этого недостаточно?

- Ненавидишь меня?

Рома резко поворачивается и смотрит, как на дуру.

- Чего?!

- Ты оказался здесь из-за меня.

Еще миг, после которого его лицо расслабляется.

- А-а-а…ты об этом? Нет, - он отворачивается вновь и делает еще один глоток, - Это было мое решение.

- Но ты мог бы. Имеешь право. Будем честными. Если бы не я, ты бы сидел сейчас на царском острове, а не старался не двигаться, пока я тебя штопаю.

- Неплохо справляешься, кстати…

- Я серьезно.

Рома кивает пару раз.

Зачем я это спрашиваю? Сама не понимаю. Рома тоже не поймет — мне же все с ним ясно давно! — но это в действительности провокация. Я жажду подтверждения; мне нужно это услышать! Что. Он. Здесь. Из-за. Меня.

Какого черта ты творишь?…

- У меня новый прикол.

- М?

- Я не переношу ни на кого ответственность, - еще глоток, - Это было моим решением от и до. Ты ни в чем не виновата.

- Зачем ты поехал?

Что-то внутри ругает, но оно ругает тихо…надо признать, шепотом.

Немного помолчав, Измайлов издает смешок.

- Как только я увидел этот поблекший га-ле-он, - подтрунивает, - Сразу понял, что дело пахнет керосином. С тобой непременно что-то бы да случилось. Это же ты. Ну…собственно, уж извини, я не ошибся.

- Это не ответ на мой вопрос.

- Разве?

- Зачем ты здесь? - спрашиваю тихо.

Напрягаюсь.

Замираю.

Рома тоже на миг, а потом с его губ срывается смиренный, тихий смешок, и он произносит:

- Ты прекрасно знаешь ответ на этот вопрос, Лер.

- Скажи… - роняю шепотом.

Он отвечает в тон.

- Ты запретила мне это говорить.

- Скажи! - звучу уверенней.

Повернувшись на меня, Рома недолго молчит. Раздается раскат грома, а мне плевать — ничего не чувствую. Я смотрю ему в глаза и просто жду. Чего? Кого? Не понимаю сама. В груди, голове, во всем моем существе такой дикий кавардак, что я теряюсь…

- Потому что я люблю тебя. И я скорее сдохну, чем позволю тебе пострадать. Куклы это будут или какая-то другая чушь — плевать вообще. Я тебя люблю, поэтому пойду за тобой, наверно, куда угодно.

Повисает тишина.

Я знала, что он это скажет, еще до того, как он сказал, но легче не становится. Моя душа похожа сейчас на верстку журнала, только все картинки, статьи, ровные строчки текста! Черт возьми! Даже буквы! Все смешалось в кашу, подобно порезанным пазлам мозаики. И кто может ее собрать? В здравом уме и даже при должном терпении?

Отвожу взгляд первой. Рома поворачивается следом. В домишке снова повисает тишина.

Притом буквально.

То ли шторм закончился, будто бы втянулся в мою голову и душу! То ли эти жалкие четыре стены забрал какой-то странный вакуум.

Я отрезаю ниточку, потом беру в руки одноразовые полотенца. В одной из коробок их нашла. Заляпанные, так что пришлось отмотать добрую половину — чтоб уж наверняка!

Забираю у него бутылку, промакиваю полотенца и прикладываю к ране. Рома шипит, но довольно быстро затихает.

Мне снова кажется, что из-за меня.

Лишь бы я не страдала муками совести — а я могу! И он это знает…

Встряхиваю головой. Думать об этом совсем не хочется. Когда я думаю об этом — о том, как много хорошего и светлого нас связывало, и насколько сильно я в это все верила, становится больно.

Вместо того я отползаю к стене, закутываюсь во что-то типа пледа (на деле кусок жесткой, колючей ткани, похожей на брезент) и делаю глоток алкоголя.

Мы молчим.

Дождь действительно плавно сходит на нет. Я слышу только задорные капельки, а когда выглядываю на улицу, вновь удивляюсь: луна выходит из-за туч и освещает сомнительного вида флору и фауну.

Еще более сомнительную, чем утром.

Но это не последнее, чему я сегодня буду удивляться.

Я то ли действительно брежу, то ли ударилась головой, а может! Только может…ощущаю себя настолько комфортно, что снова не могу себя контролировать.

Или не хочу…

- Зачем? - шепчу тихо.

Рома бросает на меня взгляд.

- Зачем что?

Я свой плавно отрываю от бутылки и смотрю ему в глаза. Мне кажется, он знает, о чем я хочу его спросить еще раньше, чем я действительно спрашиваю — как я знала всего пару минут назад…

- Ты знаешь, - голос ломается, в носу начинает колоть, а горло сжимается от спазма, - Говоришь, что любишь меня, но…зачем? Разве так поступают, как ты поступил? Когда любят?

Это прозвучало.

Мне кажется, этот вопрос буквально стух между нами! Короткое зачем, не заданное раньше — ведь я не была готова услышать!

А сейчас ты готова?…

Я без понятия, но вот в чем шутка: прошло время, и если тогда я не хотела слушать ровным счетом ничего, сейчас все иначе. Может быть, я и не готова услышать, но я хочу это услышать! Почему? Пусть будет, ушибленная голова…

На этот раз Рома отводит взгляд первым. Он забирает у меня бутылку, ставит ее между ног. Потом отворачивается. Я вижу его спину, и я смотрю на нее, роняя слезы.

Не могу прекратить…

Момент повисает в воздухе раскаленными кинжалами, которые режут бездушно. Терзают. Кромсают. Но! Произнеся этот вопрос, я будто сбрасываю гирю с души.

Определенно точно: я не уверена, что готова услышать, но уверена, что хочу это услышать. Мне нужно! Именно сейчас я до этого пика дохожу…

- У меня нет ответа на этот вопрос, - звучит его хриплый голос.

- Как ты можешь не знать?!

- Если ты ждешь, что я сейчас скажу, мол, захотел? Или...например...ты была тому причиной. Ты не уделяла мне внимания, ты меня не устраивала в каком-то плане, у нас был плохой секс...Нет. Ты не услышишь ничего из этого, потому что это не так.

- Я...

- У меня нет адекватного объяснения, Лера.

Я ежусь.

В нем столько боли, столько страдания — и я ежусь! Сердце сжимается, а душу будто жгут, но это не мои чувства. Будто бы в большей степени…его. И не могу промолчать...

- Тогда дай мне неадекватное объяснение.

Измайлов не делает глотка. Он даже не поднимает бутылки, просто крутит ее в своих руках, потом издает разломанный, разбитый вдребезги, тихий смешок.

- Я был дураком. После нашего развода очень много думал обо всем, что тогда случилось и…мне кажется, я просто не вырос. Был…таким, знаешь? Беспечным. И ко всему относился халатно.

- Ты руководил компанией…

- Да, но это другое, Лер. Все вокруг казалось…как будто бы игрой. Я был…слишком молод, что ли?

- Прошло не так много времени…

- А как будто бы сто лет, - еще один смешок.

Рома шумно выдыхает. Его спина сгорблена, а дыхание прерывистое и сухое.

- Я теперь иначе смотрю на вещи. Тогда дела…все так просто получалось…играючи. Я легко завоевывал авторитет, легко заключал сделки, легко решал проблемы. Наш брак…он же тоже был таким легким! И все складывалось просто…

- А должно было быть сложно?

- Нет. Нет, конечно же, нет, дело в другом. Мне всегда все легко давалось, и наши отношения…они были волшебными. Понимаешь? Легкими. Простыми.

- Ты изменил мне, потому что было слишком просто?

- Да нет же! Дело не в этом! - раздосадовано рычит, потом поворачивается на меня и смотрит точно в глаза.

В них — пропасть. Он так старательно цепляется, как я пару часов назад за его спину, и мне не помочь?

Я чувствую, что не хочу вставать на лыжи.

Не пылить.

Не цепляться к словам.

Не мешать сосредоточиться! Я хочу, чтобы он все объяснил, поэтому киваю.

- Хорошо. А в чем тогда?

- В том, что я был поверхностным. Я жил простую, легкую жизнь, где все само шло в руки. Не проходил сложностей, не напрягался, и я не был готов к реальности. Мне казалось, что все всегда будет так. Не зная дна, я порхал и не…придавал значения многим моментам. Мне просто казалось, что…я никогда тебя не потеряю, ведь потерять тебя нереально! Ты — моя часть. Это как лишиться части самого себя! Как это возможно?!

- Я не понимаю…

Повисает напряженная тишина. Рома не поднимает глаз. Он сидит по-прежнему сгорбившись, по-прежнему глядя в бутылку. Он хмурится. Пауза давит, но даже отсутствие каких-то объяснений не дает мне не чувствовать…как его на части разрывает.

Будто меня разрывает.

А может, и меня тоже разрывает…

- Я мог бы сделать попытку оправдать свой поступок банально, - наконец-то хрипло говорит он, - Многие для меня пытались оправдать. Родители, друзья…все они старались найти правильные слова, но, по сути своей, какой в этом во всем смысл?

Рома поворачивается и смотрит на меня смело. Твердо. Гордо в какой-то степени, но больше…мужественно, что ли? И я в нем это вижу впервые.

И кажется, понимаю, о чем он говорил…

Вот что в Измайлове изменилось, и вот что я так отчаянно не могла нащупать. Когда мы были женаты — наши отношения действительно были волшебными. И они были простыми. Все складывалось так хорошо, так легко, так безоблачно и сладко, но мы в этих отношениях были детьми.

Неважен возраст.

Можно и в пятьдесят, как мне кажется, оставаться ребенком, и мы были ими — беззаботными, простыми. Легкими и волшебными. Мы много смеялись, много говорили о глупостях — мы были ими! Рома дал мне в те десять лет то, чего у меня раньше никогда не было: детство.

Он подарил мне сказку…

А сейчас мы оба стали наконец-то взрослыми. Передо мной сидит мужчина, готовый взять ответственность за свои ошибки. И я. Наконец-то я тоже стала женщиной, готовой признать, что она любит до сих пор, а не отнекивается и пытается замаскировать чувства популярными тезисами, мол, как можно любить предателя и ко-ко-ко?!

Да вот так!

И все, кто это говорят, тоже любят. Просто вам не хватает смелости это признать, но вы плачете в подушку, как я плакала, и вы скучаете.

- Я сделал это. Я тебе изменил сам. Неважно, что она делала, неважно, как это было. Я это сделал.

- Ты ее любил?

- Когда-то давно я был в нее очень сильно влюблен, Лера. Той первой, детской, яркой влюбленностью, какая бывает лишь однажды в твоей жизни. Да, это правда. Она оставила очень сильный след, и она меня ослепила настолько, что я забыл: я уже не ребенок. На самом-то деле.

- А кем тогда была я?

- Ты была и всегда будешь любовью всей моей жизни.

Замираю.

Рома слабо улыбается с безутешной, тяжелой тоской в своих глазах.

- Я не любил ее сейчас, потому что это невозможно. Мое сердце и моя душа полностью отдана тебе, но я позволил этому произойти. Наверно, должен был поступить иначе. Прийти к тебе, рассказать всю правду, но я не знал, как это сделать. Я забыл повзрослеть, жил по накатанной и легко получал все, что хотел, поэтому не знал, как решать по-настоящему сложные моменты, и поступил так, как поступал всегда. Я халатно понадеялся, что справлюсь. Да, мы были вместе когда-то, и да, я был в нее сильно влюблен, и что с того? Столько лет прошло. Зачем тебя просто так волновать, если все уже давно в прошлом?

- Но ты не справился…

- Не справился, Лер. Я не вынашивал мысль, как бы тебе изменить. Я не хотел этого и не планировал. Я о ней не мечтал. Это был тупой импульс, который я не смог побороть, но каждый раз после…если это важно, у меня не было счастья, не было легкости, не было тяги — оставалось лишь безграничное чувство вины и непонимание. Я впервые не справился, и я не знал, что с этим делать, ведь...это был не просто какой-то там промах. Я сделал то, что...невозможно простить.

- И ты продолжал это делать...

- Ты не поверишь мне, если я скажу, что все...с моей точки зрения было не совсем так.

- А как тогда?! - повышаю голос.

Рома не поднимает глаз.

- Когда это случилось впервые, я не понимал, что натворил. Когда понял — меня размазало, и я сделал то, что сделал бы любой трус на моем месте.

- А ты трус?

- Как оказалось, да. Я попытался замести следы, и я встретился с ней, чтобы замести следы, но я снова сорвался.

- И в нашей спальне ты тоже сорвался? - голос ломает.

Боль проходится токовым разрядом. Кажется, передаваясь Роме, так как он сжимается в тон мне.

Молчим.

Рома хмурится, я не дышу, и когда он открывает рот...вовсе застываю.

Сейчас это произойдет? Окончательная, бесповоротная правда...

Бах! Бах! Бах! Что это будет? Смерть?

- Я позвал ее в наш дом, потому что в тот момент, когда я попытался с ней поговорить в гостинице, нас видела твоя подруга. Это была очередная моя трусость и моя ошибка. Я хотел поговорить с ней, потому что испугался, что если я сделаю это по телефону или в сообщении, она начнет мстить. Такое могло быть...Я этого не понимал, но, наверно, подсознательно всегда знал: Кристина вполне способна на такое поведение, и я боялся, что при определенных условиях именно это и произойдет.

- Как там точку ставят? В горизонтальном положении, м?

- Я не планировал с ней спать, - отвечает он тихо, даже не пытаясь ершится.

Даже не повышая голоса! Не нервничая! Ничего! Рома просто смотрит в пол и выдает все, что он думает.

Простую правду...его правду.

- Она облила меня чаем. Думаю, намеренно. Точнее, так думают...- осекается, потом трясет головой и шепчет, - Это неважно. Детали истории тоже уже значения не имеют. Я расставил приоритеты, но сделал это слишком поздно. Не она тут виновата. Она значения не имеет ровно так же, как и все эти тупые нюансы. Я не справился. Я. И мне безумно жаль, что из-за моей слабости и инфантильности, пострадала ты.

- Почему ты не просишь простить тебя? - роняю еле слышно вместе со слезами.

Рома хмурится.

- Потому что я сам себя простить не могу за то, что сделал. Как мне просить тебя об этом?

Тишина.

Я не знаю, что ответить, Рома ничего больше не говорит. Он отводит взгляд в сторону, смотрит в окно, за которым ничего не происходит.

Через мгновение, когда становится совсем больно от этой тишины, он издает смешок, чтобы как-то лопнуть. Может быть, перевести тему…

- Дождь кончился…очень вовремя и…

Но он лопает что-то во мне. Будто бы срывает кандалы, которыми я сама себя сковала.

За секунду оказываюсь рядом с ним. И это не разум, не тезисы общественности и не гордость. Это мое сердце…

Я поворачиваю его голову на себя и через мгновение делаю то, чего так сильно хотела. Целую его. Кусаю губы, дышу еле-еле, высказываю и выливаю все то, что есть внутри меня! Всю ненависть, тоску, всю боль! И всю ту любовь, что со мной каждый день!

Каждый гребаный день…

Я будто не могу дышать! И я физически задыхаюсь, но как только касаюсь его — начинаю дышать при этом.

Вот такая вот каша…

Мы оказываемся на постели. Рома сверху, его руки на моей коже — и это мурашки. До души. Он ласково трогает даже не мое тело, а ее! Касается, жалеет. Просит простить его, не произнося при этом ни слова…

Я тянусь к пуговице на его брюках.

- Стой-стой-стой, - хрипло шепчет он, перехватив мои запястья.

Пьяно смотрю на него:

- Что?!

От моей претензии в голосе Рома тихо смеется. Он отстраняется, заглядывает мне в глаза и, убрав волосы с лица, шепчет.

- Давай без секса. Он все только портит.

Я не могу сдержать смешка. Серьезно?!

- Ты верно шутишь?

- Я просто хочу смотреть на тебя и целовать. Позволь мне просто…смотреть на тебя, Лер.

- Не будет претензий, я сама этого хочу.

- Знаю. Но…позволь мне просто смотреть на тебя и целовать. Пожалуйста…

Можно было бы и оскорбиться, но потом я вспоминаю, что на самом деле…самое интимное — это не секс. На самом-то деле, это далеко не секс, а именно то, о чем он меня просит, и я таю.

Становлюсь той самой Лерой, какой была лишь рядом с ним.

Киваю несмело, смущаюсь. Ложусь повыше, двигаюсь подальше, так, чтобы он лег рядом. Рома сжимает одну мою руку, второй бережно проводит по щеке.

Он смотрит на меня так! Как смотрел всегда…будто бы я — самое ценное его сокровище. Будто бы я — это весь мир. Будто бы я — это все, что ему нужно…

Никто на меня так раньше не смотрел.

Любовь рождается именно здесь. Именно в таких моментах. Ты можешь спать с человеком в одной постели, но быть будто бы на разных континентах — и я теперь понимаю! Ты действительно так можешь. И ты можешь не заниматься сексом, а лежать и держать этот взгляд, от которого твое сердце…ликует.

Да, именно здесь рождается любовь. Во взглядах, нежных прикосновениях, в шепоте, случайной шутке, которую он проронит незаметно, а она тебе в душу западет. Любовь рождается неспешно и тихо, еле слышно — в словах, сказанных вовремя, в нежности, в заботе.

А иногда она так реанимируется. Или же нет, и это просто момент эйфории? Или момент прощания? Я не хочу об этом думать. Я просто отпускаю себя за долгое время полностью, и я собираюсь изнутри.

В любом случае, ответы на вопросы придется дать в первую очередь себе, но это будет потом. Пока я...прощаюсь? Или же реанимирую? Не знаю, но я определенно лечусь и собираюсь изнутри во что-то новое...