Социалистическая традиция в литературе США

7. НЕПОБЕЖДЕННАЯ ПЕСНЯ

Летом 1918 г. Джон Рид прибыл в качестве корреспондента прогрессивного журнала «Либерейтор» в Чикаго, где в федеральном суде начался процесс почти над сотней членов Индустриальных Рабочих Мира, самой боевой в ту пору организацией американских трудящихся. Вместе с Ридом находился Арт Янг, известный радикальный художник, также сотрудник «Либерейтора». По ходу процесса он делал зарисовки судей, подсудимых, адвокатов. Эти иллюстрации удачно дополнили текст очерка, который писал Рид. Он назвал его «Социальная революция перед судом».

Те, кого судили в Чикаго, кого служители Фемиды именовали немецкими агентами, «угрозой обществу и порядку», кого намеревались сгноить в тюрьмах, воплощали честь и совесть трудового народа Америки. У этих людей, как писал Рид, были лица солдат и борцов, они несли на себе «рубцы-следы, которые оставляет тяжелая работа и ненависть общества». С гордостью носили они красные, членские карточки ИРМ, «единственной организации, которая поет». В песнях ирмовцев жил дух их певца Джо Хилла, казненного в 1915 г.

«В ИРМ любят и почитают своих певцов, — писал Рид. — По всей стране рабочие распевают песни Джо Хилла… Я встречал людей, которые несли у себя на сердце, в кармане рабочей одежды маленький пузырек с горсточкой пепла Джо Хилла… Я не знаю другого такого объединения американцев, которое бы так чтило своих певцов…»^{141}Позднее, в конце 30-х годов, когда ИРМ почти прекратила свое существование, ее официальный орган «Уан биг юниен мансли» писал: «Рабочее движение обязано ИРМ тем, что благодаря ему осознало роль пески в борьбе за освобождение»^{142}. Да, среди многих жанров американской литературы — один из наиболее интересных и малоисследованных — политическая песня протеста. Сама история Америки, ее наиболее драматические и яркие эпизоды запечатлены в народной песне.

Джон Стейнбек как-то очень верно сказал: «Песни трудящихся всегда были ярчайшим выражением их стремлений, той формой, которую нельзя было уничтожить. Можно сжигать книги, подкупать газеты, запрещать петиции и памфлеты, но нельзя запретить людям петь»^{143}. Каждая значительная фаза социальной борьбы масс находила и осознавала себя в песне. Свои песни были у рабочей организации «Рыцари труда» и участников Пульмановской забастовки 1894 г., у сторонников единого налога Генри Джорджа и Народной партии, активной в последнее десятилетие XIX в. Позднее почти каждая крупная стачка или острая схватка между трудом и капиталом находила отзвук в песне.

Целая эпоха в истории политической песни связана с деятельностью ИРМ. Организация эта была создана в 1905 г. на конгрессе в Чикаго и противостояла гомперсовской АФТ, представлявшей квалифицированных, высокооплачиваемых рабочих, «белых аристократов труда». Несмотря на анархо-синдикалистские ошибки, программа ИРМ была действенной, революционной. Ирмовцы, или «уоббли», как их называли, ратовали за создание Единого большого союза пролетариев посредством прямых насильственных действий (их чаще пропагандировали, нежели практиковали на деле). В канун и период первой мировой войны ИРМ была застрельщиком крупнейших стачек в Лоуренсе (1912) и Патерсоне (1913). Голос ее агитаторов и вожаков раздавался всюду, где развертывалась борьба против бесчеловечных условий труда, нищенской заработной платы и бесчинств охранников. Позиции ИРМ были особенно прочны на Западе, в среде неквалифицированных рабочих, иммигрантов, лесорубов, горняков и портовиков.

Но не только с политической борьбой была связана деятельность ИРМ. В ее недрах зарождалось новое революционное искусство. На знамени организации были начертаны слова: освобождение, образование, организация. Как и литература чартистов в Англии, революционеров 1848 г. Германии, коммунаров во Франции, поэзия ИРМ стала значительным этапом в развитии рабочей революционной политической лирики на Западе. Начиная с 1909 г. ИРМ ежегодно выпускает «Маленький красный песенник»; с 1912 г. в нем начинают появляться стихи Джо Хилла. Материалы песенника носили ярко выраженный агитационный, пропагандистский характер.

Один из лидеров ИРМ, знаменитый рабочий вожак Билл Хейвуд, говоря о новом пролетарском искусстве, заметил: «…я думаю, что оно будет вызвано к жизни революцией. Я думаю, что оно будет туманней, чем искусство буржуазное. В нем будет присутствовать социальный дух… Высшим идеалом художника станет создание песни, которую запоют рабочие, создание драмы, которую массы пролетариев смогут исполнять непосредственно на улицах»^{144}. Песни стали неизменными боевыми спутниками американских пролетариев в их классовых выступлениях в эти годы. Известный журналист Рэй Станнард Бэйкер так писал о знаменитой стачке в Лоуренсе в 1912 г.: «Это движение в Лоуренсе было необычным, поющим движением. Впервые мне довелось видеть стачку, которая пела! Я не скоро забуду тот поразительный подъем и энтузиазм, который охватывал людей различных национальностей на митингах забастовщиков, когда они переходили на общепонятный язык песни»^{145}.

А в 1913 г. произошло событие, которого не знала американская драма. На сцене Медисон Сквер-гардена, крупнейшего нью-йоркского зала, состоялось драматическое представление, режиссером которого был Джон Рид. Оно воспроизводило события забастовки на ткацких фабриках в Патерсоне, причем роли исполняли сами участники этой стачки^{146}. Позднее, в первые годы Октябрьской революции, на площадях многих русских городов, под открытым небом родились новые формы революционного искусства — массовые, многотысячные представления, нередко воспроизводившие эпизоды классовой борьбы.

ИРМ издавало более шестидесяти периодических изданий: газет, журналов, альманахов, выходивших на русском, шведском, испанском, итальянском, еврейском, литовском и других языках, на которых говорили их читатели^{147}.

У ИРМ были свои художники, карикатуристы, графики. Нередко популярные стихи и песни печатались в виде листовок, снабженных броскими иллюстрациями или карикатурами. Особой популярностью пользовались плакаты, выражавшие в образах, наглядных, четких, перед-ко сатирически заостренных, основные идеи, политическую философию ирмовского движения, они призывали к пролетарскому единству, обличали своекорыстие капитала, ненасытную алчность профита и т. д.

В литературе ИРМ прежде всего в поэзии отразились главные этапы и события этого движения: крупнейшие стачки в Лоуренсе и Патерсоне, т. е. «битва за свободу слова» в начале 10-х годов, антимилитаристские выступления в годы войны, кампания в защиту арестованных и томящихся в тюрьмах ирмовцев, солидарность с Октябрьской революцией.

Конечно, массовая поэзия ИРМ была неоднородным явлением. Появлялось немало стихов декларативных, художественно слабых. Большинство поэтов ИРМ не было профессионалами, они не имели необходимого образования, писали стихи в свободное время после тяжелого рабочего дня. Показательно, что ирмовцы почти не создавали прозаических произведений: для этого у них просто не было необходимых условий, времени.

И все же глубоко значителен этот взлет художественной, творческой активности масс в той живительной атмосфере, с которой был связан расцвет ИРМ накануне первой мировой войны. Бытовало множество песен, написанных анонимными авторами из рабочей среды. Некоторые популярные песни перерабатывались. Вся литературная, т. е. в сущности, песенная продукция ирмовцев имела фольклорные истоки, была одной из форм народного творчества. И хотя политическая тема, бесспорно, главенствовала в поэзии ИРМ, неверно видеть в ней лишь некую иллюстрацию к текущим лозунгам. Не была она и однотонной, а ее жанровый диапазон отличался широтой: ирмовцы любили и призывную патетику, и насмешку, и юмор, и пародию, и лирическую интонацию.

Так, популярностью пользовалось стихотворение ирландского социалиста Джеймса Конелла «Красный флаг», написанное им во время стачки лондонских докеров 1889 г. В Америке ирмовцы пели его на мелодию «Мериленд, мой Мериленд». «Гимном американского рабочего движения», по словам одного из критиков, стала песня видного поэта-«уоббли» Ральфа Чаплина «Солидарность навсегда». В широких и торжественных строфах гимна поэтически формулировались основные требования рабочих. Для Ральфа Чаплина (1887–1961) время пребывания в рядах ИРМ связано с наибольшей творческой активностью; он выпустил два значительных поэтических сборника «Когда падают листья» (1917) и «Решетки и тени» (1922), писал очерки, выступал в качестве художника и был редактором одного из ведущих ирмовских изданий газеты «Солидерити». Другой поэт ИРМ, Чарлз Эшли, печатал свои стихи и очерки в радикальных журналах 10-х годов, в частности в «Мэссис» и «Либерейторе»; в дальнейшем он вступил в ряды компартии.

Талантливым поэтом ИРМ был Артуро Джиованитти (1884–1959), итальянец по происхождению, активный участник классовых битв; во время знаменитой стачки в Лоуренсе он был арестован и брошен в тюрьму. Там он написал свою знаменитую поэму «Шаги», которую критики сравнивают с уайльдовской «Балладой Редингской тюрьмы». Луис Антермейер, радикальный поэт и критик, находивший в творчестве Джиованитти «удачную соразмерность между пропагандой и искусством», писал о «Шагах»: «Это поразительная вещь, которой может гордиться наша литература»^{148}. Поэт выразил чувства своего лирического героя с помощью оригинального ритмического рисунка. В широких, набегающих, подобно волнам, строфах поэмы передан ее эмоциональный накал, безысходность и отчаяние, охватывающие узника одиночной камеры:

В 1914 г. Джиованитти обнародовал сборник «Стрелы в воздухе», пронизанный революционными настроениями и оптимизмом. В нем он сумел соединить столь свойственную ему романтическую приподнятость и патетику с бытовой достоверностью в том, что касается рабочих. Постоянный автор «Мэссис», а затем «Либерейтора», Джиованитти был одним из первых американских поэтов, приветствовавших Октябрь.

Буржуазные критики обычно «не замечают» поэзии ИРМ, ей нет места в академических и учебных курсах истории американской литературы. Если о ней и идет речь в специальных работах, то как о некоем экзотическом явлении, не связанном с основным художественным течением в США. А между тем многие песни ирмовцев стали фольклором, а сама борьба «уоббли» оставила заметный след в американской литературе, например в романах Эптона Синклера и Дос Пассоса. Из рядов ИРМ вышла драйзеровская Эрнита, героиня одноименной повести. Колоритная фигура несгибаемого бунтаря против капитала, «уоббли» Янка в пьесе Юджина О’Нийла «Косматая обезьяна» — свидетельство симпатий драматурга к ирмовскому движению.

Джо Хилл был не только талантливейшим поэтом-самородком, вышедшим из рядов ИРМ. Он стал символом самого движения. Его скромное наследие, всего около двух десятков песен, имело общеамериканское звучание. И одна из причин этого в том, что Хилл был выразителем настроений и чувств многих своих соотечественников. И сама его поэзия во многом вырастала из народного творчества. Это определяло ее долговечность.

Джо Хилл (настоящее имя Джоэль Хегглунд) родился в Швецип в 1879 г. в многодетной семье бедного железнодорожного кондуктора, в которой господствовали религиозные, весьма консервативные воззрения. Отец, музыкант-самоучка, играл на самодельном органе, и любовь к музыке передалась сыну. Позднее он писал, что она «была у него в крови»; также самостоятельно он научился играть на аккордеоне, гитаре и скрипке, своем любимом инструменте. Тогда в детстве, по свидетельству его сестры Эстер, Хилл стал сочинять песни-дразнилки. После смерти отца 10-летнему Хиллу пришлось пойти работать; он трудился на канатной фабрике, потом кочегаром, пока в 1902 г. не покинул родину и уехал в Соединенные Штаты. Там он в полной мере вкусил нелегкую долю иммигрантов, прибывших в поисках счастья из Старого Света.

Сначала он жил в Нью-Йорке, в его беднейшем квартале Бауэри: служил в салуне, был уборщиком, очищавшим плевательницы, а порой развлекал посетителей, бренча на расстроенном рояле. Потом подался на Запад. Началась полоса скитаний: был и сельскохозяйственным рабочим на уборке пшеницы, и докером, и горняком.

Пробовал даже организовать коммуну, а в свободные часы сочинял стихи и песни. В это время он изменил свое имя и превратился в Джозефа Хиллстрома. В кругу близких и друзей его звали просто Джо Хилл.

Известность пришла к нему вместе с созданием знаменитой песни о Кэйси Джонсе, скэбе, рабочем, изменившем своему классу. Образ Кейси Джонса не был выдумай Хиллом: он бытовал в рабочем песенном фольклоре. Но Хилл придал знакомой фигуре рельефность, остроту. Непосредственным толчком к созданию песни послужили события на Тихоокеанской железной дороге, где в 1912 г. началась забастовка и администрация прибегла к услугам штрейкбрехеров. Их и заклеймил Хилл в своей песне. Слова как-то удивительно легко соединились с мелодией, ныне всемирно известной. Текст песни печатался в виде отдельных листовок, которые раздавали стачечникам; она помогла им сплотить ряды. Листовки эти попали к морякам в Сан-Франциско и Лос-Анжелес, и благодаря им песня пошла гулять по свету. И задорная, запоминающаяся музыка о машинисте Кэйси Джонсе, которому пет места на небе из-за его штрейкбрехерства, вдруг начинала звучать на шумных улицах Сингапура или в портах далекой Австралии:

К этому времени Джо Хилл был уже членом ИРМ, он вступил в нее в 1910 г. в Сан-Педро в Калифорнии. Нередко Джо Хилл брал уже готовый сюжет из бытовавшего в песенном фольклоре произведения, как это было в «Кейси Джонсе», и его переиначивал. На известный мотив английской военной песни «Долог путь до Типперери» он создал песню «Долог путь до миски супа». Песпя «Бродяга» была написана на мотив популярной в годы гражданской войны 1861–1865 гг. песни «Шагай, шагай, ребята маршируют», а песня «Аллилуйя, босяк опять» — это переработка стихов, распространенных в среде «хобо», как называли бродячих рабочих. Сама форма стихов Джо Хилла была незатейлива, доходчива и истинно народна. Пользовался он характерными для фольклора приемами параллелизма, «зачинами», любил интонацию, непринужденную, ироничную. Зачастую Хилл «проверял» действие своих стихов на массовой рабочей аудитории, которая становилась его соавтором. Взобравшись на импровизированный помост где-нибудь на уличном перекрестке, он начинал исполнять новую песню, прислушиваясь к реакции рабочей толпы, которая иногда по ходу корректировала своего певца или давала ему советы.

Хилл был свободен от «планетарности», декларативности, от того «восклицательного топа» (если употребить меткое выражение Н. Г. Чернышевского), которыми грешили иные образцы ранней массовой рабочей поэзии. Не менее популярной, чем рассказ о скэбе Кейси Джонсе, была песня «Проповедник и раб», пародия на один из гимнов Армии спасения, зло иронизирующая над теми, кто потчует голодных рабочих сказками о счастливой жизни.

Лирический герой стихов Джо Хилл автобиографичен. Рабочая жизнь была поэту знакома. Он не раз стоял в цепях пикетчиков. Отбыл тридцать дней в тюрьме по обвинению в бродяжничестве. Сражался с полицейскими. В начале 10-х годов включился в «фри спич файт», т. е. в борьбу за свободу слова. Это была общенародная кампания, возглавленная ИРМ. Обычно оратор поднимался на трибуну (как правило, трибуной служили ящики из-под мыла) и начинал речь. Полиция стаскивала его. Тогда место арестованного «уоббли» занимал новый пропагандист, который начинал с того места, на котором прервали его товарища. В конце митинга набиралась целая партия транспортируемых в полицейский участок уличных ораторов.

Неверно, однако, видеть в Джо Хилле лишь пропагандиста, зарифмовывавшего лозунги классовой борьбы. Когда один из функционеров ИРМ заявил, что каждая песня должна «представлять собой лекцию» и тем самым заменять специальную экономическую литературу, Хилл возражал против подобного упрощенного, утилитарного подхода к искусству. В письме редактору журнала «Солидерити» он в следующих словах выразил свое эстетическое кредо: «Памфлет, как бы он ни был хорош, никогда не будет прочитан более одного раза; песню же чувствуют сердцем, ее многократно исполняют. Но я считаю, что если поэт способен выразить в песне несколько ясных, здравых истин, дать факты в юмористическом ключе, лишив их сухости, то он сумеет увлечь большое число рабочих, которые недостаточно образованны или просто индифферентны, для того чтобы прочесть памфлет или передовицу на экономическую тему»^{151}.

«Одним из самых великих пропагандистов посредством песни» назвал В. «И. Ленин Эжена Потье, автора «Интернационала»^{152}. Такими «пропагандистами посредством песни» были и лучшие поэты-песенники ИРМ.

С каждым годом песни Хилла приобретали все более широкую известность. Бэрри Стэвис, много сделавший для изучения биографии Хилла и его времени, пишет: «К осени 1913 года едва ли можно было найти среди рабочих мужчину, женщину или ребенка, которые не знали бы песен Джо Хилла. Их пели в пикетах. Их пели безработные в самые мрачные дни кризиса. Многие не знали имени автора, но песни Джо Хилла прочно вошли в их жизнь»^{153}. Известны слова одного из биографов Беранже о том, что этот поэт, родившийся после изобретения книгопечатания, вполне мог бы без него обойтись. Это замечание применимо также и к Джо Хиллу.

Стихи Джо Хилла, включавшиеся в «Маленький красный песенник», не столько знакомили с новым, сколько помогали запомнить уже известное. Джо Хилл был не просто популярен, он был любим. В его стихах, лишенных однотонности, не только призывная патетика, но и шутка, ироническая интонация, крепкое жаргонное словечко, гротеск, а главное обилие живых деталей из рабочего быта. Хилл почувствовал и отлично передал (например, в «Мистере Блоке», «Сиссоре Билле», «Джоне Голдене») ту истинно национальную, сатирическую, юмористическую стихию, которая всегда животворила американскую литературу.

Родившись в песне, встают и обретают нарицательную значимость образы большой обличительной силы. Вот Джон Голден, многоопытный стряпчий, мастер переговоров, могущий «сладить со стачкой». Вот «тощий» Билл, бедняк, перекати-поле, люмпен, безнадежно обработанный расистской пропагандой. Фигура эта была достаточно характерной для Америки; Джон Рид увековечил, например, его в рассказе «Мак-американец». Вот, наконец, «Мистер Блок», еще один тип рабочего, оглупленного гомперсовскими россказнями о классовом мире:

Имена Блока и «тощего» Билла приобрели нарицательный смысл: их образы оживали в многочисленных карикатурах, нередко образующих серии, которые создавались художниками ИРМ. А среди них было немало талантливых мастеров рисунка, например Роберт Майнор, Райан Уокер; позднее они сотрудничали в коммунистической прессе.

Путь Джо Хилла был оборван в самом начале: он пал жертвой реакции, использовавшей против поэта испытанный полицейский прием — ложное обвинение в уголовном преступлении. В январе 1914 г. в городе Солт-Лейк-Сити в штате Юта неизвестные лица, по всей вероятности гангстеры, ворвались в лавку торговца Моррисона, известного своими связями с полицией, и убили его вместе с сыном. Оставшийся в живых младший сын Моррисона не мог опознать убийц, одетых в маски. По обвинению в убийстве был арестован Джо Хилл; против него не было никаких прямых улик, но он принадлежал к боевой революционной организации рабочего класса, которая давно уже вызывала злобу местной реакции. Пребывание Джо Хилла в рядах ИРМ и было его главной «виной». Более двадцати месяцев Хилл томился в тюрьме. Следствие и процесс велись в нарушении многих юридических норм; адвокаты, от услуг которых Хилл быстро отказался, откровенно подыгрывали обвинению^{155}.

А между тем в стране развертывалась интенсивная кампания в защиту поэта. В нее включились ИРМ, АФТ, многие рабочие организации не только в США, но и в Европе. Когда Хилл был приговорен к смерти, поднялась буря протестов. В дело вмешался шведский посол Экенгрен. Сам президент Вудро Вильсон, учитывая настроение общественности, дважды обращался к губернатору штата Юта Спраю с просьбой пересмотреть дело Хилла, но безрезультатно.

В январе 1915 г. Джо Хилла посетила в тюрьме Элизабет Гарли Флинн, 25-летняя активистка рабочего движения, вдохновившая в свое время Драйзера на создание очерка «Жанна д’Арк из Ист-Сайда». Всего час говорили они в присутствии надзирателя, но встреча эта оставила неизгладимый след в душе Хилла. Вскоре после этого свидания поэт записал знаменитое стихотворение «Мятежница девушка». Все оно построено на противопоставлении, на контрасте двух миров: бриллианты и роскошь женщин света бледнеют перед высшим богатством, золотым сердцем революционерки:

Между Флинн и Хиллом завязалась переписка. Это была большая, серьезная дружба двух товарищей по классовой борьбе. Флинн много сделала, чтобы мобилизовать общественное мнение на спасение поэта. В газете «Солидерити» она писала о посещении в тюрьме Хилла: «Еще не было движения, которое оставило бы свой отпечаток на всемирной истории без песни, никогда не было побеждающего движения без песни… Хозяева считают своих рабочих «бессловесной подгоняемой кнутом скотиной», инстинктивно чувствуют опасность со стороны забастовщиков, которые объединяются не в безмолвной апатии, а смеясь и распевая… Они ненавидят песню, они боятся ее, они с радостью раздавили бы ее! Вот почему они упрятали нашего Джо Хилла в тюрьму… Я призываю вас — помогите Джо Хиллу «раздувать пламя недовольства», «бороться и петь немного дольше»^{157}. Поэт послал последнее «прощай» Флинн за несколько часов до казни.

Перед лицом смерти раскрылось все благородство Джо Хилла. Он просил, чтобы средства, собранные на его защиту, шли на общее рабочее дело. В тюрьме поэт воочию ощутил великую силу рабочего единства, ту, что он славил в своих стихах. Как известно, Джек Лондон подписывался в письмах: «Ваш во имя революции». В конце многих писем Хилла стоит: «Ваш во имя Единого большого союза». Адвокат Хилтон, отстаивавший интересы Хилла на заключительной фазе процесса, писал ему: «…я восхищен Вашей мужественной, отважной позицией, ибо по-настоящему храбрых людей немного». Встречая смерть, Хилл телеграфировал друзьям, «уоббли»: «Не плачьте обо мне. Организуйтесь». Этой убежденностью пронизаны его жизнь и его творчество. Лейтмотив стихотворения «Встань, рабочий!» в его рефрене:

Так проходит через американскую литературу идея солидарности. Уитмен славит всечеловеческое братство. Беллами и Хоуэллса вдохновляют в обществе будущего взаимопомощь и альтруизм, противостоящие разобщенности и конкурентной борьбе, порожденным частнособственнической системой. Поэзию Джо Хилла и всю литературу ИРМ одушевляет пафос содружества людей в его революционно-классовом, интернационалистском выражении. С большой силой зазвучит он у многих писателей в пору «красных тридцатых».

19 ноября 1915 г. ранним утром Джо Хилл был выведен на тюремный двор и посажен на крашеный табурет. Он просил не завязывать ему глаза. Перед ним выстроили пять наемных стрелков. В винтовки было вложено пять патронов, четыре боевых и один холостой. Каждый из стрелявших мог втайне надеяться, что холостой достанется именно ему. Врач прикрепил к груди Хилла вырезанное из бумаги сердце. Его и поразили четыре пули.

На траурной церемонии, состоявшейся в Чикаго, звучали песни поэта, говорили о бессмертии Джо Хилла, было прочитано «Завещание», которое Хилл написал перед казнью и в которой он просил:

Со смертью Хилла начинается вторая жизнь этого человека, ставшего легендой.

Историк Вернер Иепсен пишет: «То обстоятельство, что подобная легенда могла родиться и обрести такую жизнестойкость, является грустным комментарием к нашей практике взаимоотношений в промышленности. Эта легенда питается чувством отчаяния и разочарования рабочих»^{160}.

И это справедливо. Почти за традцать лет до гибели Хилла Хеймаркетское дело потрясло американцев. Позднее вся страна была — взбудоражена процессом Сакко и Ванцетти. В десятках произведепий, романах, стихах, пьесах, не говоря о множестве специальных историко-социологических исследованиях, увековечена судьба двух итальянцев, ставших жертвами классового предвзятого суда. Кампания в защиту рабочего лидера Тома Муни, эта «американская дрейфусиада», приковала внимание многих мастеров культуры. Даже такой далекий от левого движения человек, как либеральный критик Генри Менкен, горячо выступал в защиту Муни; для него процесс над рабочим лидером был выражением глубокой порочности, разъедающий американскую систему. В 50-е годы, в разгар «холодной войны», казнь Розенбергов вызвала не только протесты во всем мире. Появились десятки художественных откликов на это событие.

Легенда о Джо Хилле обладает поистине удивительной силой. Американские трудящиеся хранят память о нем, потому что Джо Хилл воплощает их стремления, идеалы — непокорство, дух бунта, социальный протест, свойственные лучшей части рабочего класса.

Жизнь Джо Хилла, поэта, пролетария, становится действенным образцом. И здесь вспоминаются слова В. И. Ленина о воспитательном воздействии, которым обладает героический пример. Живой, непосредственный рассказ о таких революционерах, как Бабушкин, писал он, «будет лучшим чтением для молодых рабочих, которые будут учиться… как надо жить и действовать всякому сознательному рабочему»^{161}.

В самом начале 20-х годов Ральф Чаплин выпустил краткий биографический очерк о Джо Хилле. Эптон Синклер включил тексты ирмовских песен в свою пьесу «Поющие тюремпые соловушки», написанную в защиту «уоббли», томящихся в тюрьмах. Ее герой Ред Адамс, воспевающий братство пролетариев, имеет своим прототипом Джо Хилла. Эта пьеса ставилась в 20-с годы в Гринвич-Вилледж.

В фольклорном сборнике Карла Сэндберга «Мешок американских песен» (1927) Джо Хилл был назван «крупнейшим поэтом-песенником и единственным художником, песни которого в наши дни исполняются боевыми отрядами американского пролетарского движения»^{162}.

В 1925 г. молодой поэт Альфред Хейз написал стихотворение «Джо Хилла видел я во сне». Несколько лет спустя Эрл Робинсон положил его слова на музыку. Так родилась знаменитая песня о Джо Хилле. Своего лучшего исполнителя она нашла в лице Поля Робсона. Песня сыграла особую роль в увековечении памяти Джо Хилла, она как-то органически воплотилась в неповторимом голосе певца. Когда в Лондоне Робсон пел ее перед безработными уэльскими шахтерами, то аудитория, как свидетельствует очевидец, «была ошеломлена силой и красотой робсоновского исполнения». Ныне ее знают во всем мире.

Наступили «красные тридцатые». В это время общественного подъема и недовольства песни Хилла обрели новую значимость. Песня «Пирог в небе», высмеивающая Армию спасения, стала особенно популярной в среде безработных. Само выражение «пирог в небе» не только выражало настроения людей в эпоху депрессии, голодных, разоренных кризисом; оно стало речением и, по мнению одного из исследователей, оказалось «самым ценным вкладом, внесенным «уоббли» в американский словарь».

Появился ряд исследований, посвященных Хиллу и поэзии ИРМ. Образ Хилла привлек внимание еще одного поэта — Кеннета Петчена, автора знаменитого стихотворения «Джо Хилл слушает молитву» (1935): это поэтический рассказ о последних минутах «менестреля рабочего класса», который под дулами винтовок вспоминает всю свою жизнь. Образы Джо Хилла, как, впрочем, и других героев ИРМ — Билла Хейвуда и Уэсли Эвереста, возникают на страницах созданной в 30-е годы трилогии Джона Дос Пассоса «США».

В послевоенные годы во времена маккартизма вокруг имени Джо Хилла разгорелась острая полемика. Уоллес Стегнер напечатал в 1948 г. в «Нью рипаблик» статью, в которой «обосновывал вину» Хилла за якобы совершенное им убийство и попутно обвинял ИРМ в том, что оно намеренно превратило его в мученика и использовало в своих целях. Статья вызвала резкую отповедь левых кругов. Группа «уоббли» в знак протеста пикетировала редакцию журнала, напечатавшего клеветническую статью. Был создан комитет «Друзья Джо Хилла». Тогда Уоллес Стегнер выпустил роман «Проповедник и раб», содержащий художественную версию своего домысла. В ответ появилась пьеса Барри Стэвиса «Человек, который никогда не умирал» (1951); в пей изображался заговор против поэта, инспирированный магнатами медной промышленности. В финале пьесы друг Хилла Эд Роуэн произносил пророческие слова: «Они убили тебя, Джо, по твой голос никогда не будет заглушен. Джо Хилл никогда не умрет, ибо нельзя уничтожить рабочий класс»^{163}. Время подтверждает справедливость этих слов.

О той роли, которую сыграл Джо Хилл в его жизни, рассказывает солдат Джек Мэллой из романа Дж. Джонса «Отсюда в вечность» (1951). Школу ИРМ проходит Эдди Спаас, один из героев романа Александра Сакстона «Большая Среднезападная»: он горячий поклонник песен Джо Хилла.

Известный историк-марксист Филипп Фонер, обратившись к материалам процесса над поэтом, пишет свое исследование «Дело Джо Хилла» (1964). Год спустя он издает сборник писем Хилла со своими комментариями.

Резко возрос интерес к поэту у него на родине, в Швеции, где было создано «Общество Джо Хилла», вышло несколько сборников его стихов, был снят о нем художественный фильм. А в 60-е годы, в пору подъема негритянского и антивоенного движения в США, поэты-«фолкпики» (Пит Сигер, Джоан Баэз, Дин Рид) словно бы приняли эстафету из рук Хилла.

Дух и идеи народного поэта, говорит Гиббс Смит, автор нового, богатого по материалу исследования о Джо Хилле (1969), и сегодня вдохновляют забастовщиков и пикетчиков в Америке.

В книге Смита воспроизведен снимок, сделанный во время демонстрации борющихся за свои права сельскохозяйственных рабочих в Калифорнии. На одном из плакатов слова поэта: «Не плачьте обо мне, организуйтесь!..»