Солнце мое-2

05. ВЕСНА ИДЕТ

РАССКАЗЫ

Итак, у меня появилась хотя бы минимальная литературная цель.

Журнал, насколько я поняла гуляя вдоль книжных полок редакции, был совсем детский. Класса до четвёртого максимум. Значит, что? Значит ещё раз вычитываем, что у нас есть подходящее, и корректируем. Я посидела над своими рассказиками и пришла к вполне удовлетворившему меня результату. Немного потупила над оформлением, потом присобачила к документам «шапки» по образцу действующего в универе стандарта научной публикации, распечатала, вложила листок с данными о себе и телефоном. Вроде, всё.

9 февраля

На моё счастье, через два дня рыжая тётенька в очках присутствовала в конторе лично — очень уж у меня было большое опасение, что в недрах этих бумажных развалов затеряются мои листочки — только их и видели. Она приняла распечатки — стремительно, как делала практически всё — бегло просмотрела, хмыкая и неопределённо шевеля бровями.

Вернулась к началу, прочла ещё раз, медленнее.

— Так! Вот это — неплохо. Вот тут повтор уберём… вот, смотрите, — она потыкала в строчки пальцем и зачитала пару фраз.

Действительно, повтор. Как я не заметила-то!

— Ну, можно заменить, допустим…

В три минуты мы решили проблему с повтором, и редакторша сказала, что эту сказку в мартовский номер берёт! Не успела я возликовать, как вскрылась неприятная сторона писательского ремесла: не всё, что написано вами как автором, будет нравиться сразу и всем. Особенно, если речь идёт о редакторах.

Рассказ про бабушкино детство вызвал вопросы. И ещё вопросы. И уточнения. И хотелось бы вот тут чуть-чуть отрезать, а вот тут пришить — это я утрирую, конечно.

Критика, даже такая мягкая, внезапно оказалась для меня очень болезненной, но тут редакторша резюмировала:

— Но в целом мне нравится идея и текст. Подкорректируйте, и в апрельский номер поставим.

Так или иначе, это прозвучало определённого рода признанием, и я перестала душераздираться. А пока доехала до дома, да покрутила текст в голове так и сяк, с некоторыми предложениями, в принципе, даже и… нет, не согласилась. Примирилась — так точнее. Примирилась и внутренне сама с собой договорилась попробовать кое-что поменять. Но не сразу. Недели через две.

Вечером позвонил Вовка и обрадовал меня, что страшная проверка наконец свалила в закат, предварительно наградив непричастных и наказав невиновных, как это в армии принято.

— А я сегодня отнесла свой старый рассказик в детский журнал. Сказали, напечатают, — похвасталась я.

Единственный Вовка человек, которому не страшно было похвастаться. Не знаю, почему, но было так.

— Здорово! — похвалил он. — А те наши, которые записывали?

— Тоже поправила, но их, сказали, не возьмут. Он совсем малышовый, этот журнал, надо что-то другое искать, — я вздохнула. — Вовка, я соскучилась…

Он ответил совсем тихо:

— Я тоже соскучился, любимая…

— Может, я завтра приеду? Хоть пообнимаю тебя.

10 февраля

Погода на завтра случилась удивительная. Февраль в этом году и так выдался для Сибири необычно тёплым, а уж в эту субботу он переплюнул все мыслимые природные приличия. Минус два! Где это видано? У нас в феврале минус пятнадцать за тепло считается, а тут… Солнце жарило вовсю, и с крыш лилась капель. Не иначе, в небесной канцелярии что-то напутали.

Я шла и снова радовалась, что папа привёз мне эти сапожки. Вот бы я плыла по лужам в своих валенках…

И тут вдруг снова эта тётя Лена! Стоит с какой-то мадам посреди тротуара, лясы точит. Я свернула мимо серых зданий строгого вида (непонятно было, жилые они или это что-то армейское), аккуратно обошла тёток по параллельной дорожке. Надо же, а. Как намагничено ей, блин. Который раз чуть не налетаю, как будто специально поджидает меня.

По зрелом размышлении теория прослушивания кухонного иватушного телефона с целью разоблачения наших с Вовой встреч показалась мне совсем уж нереально конспирологической, и я зашлёпала по превратившейся в ручей дорожке, выкинув блажь из головы. Обниматься! Даже стишок сам собой сочинился:

Я по лужам шлёпаю —

Хорошо-то как!

Повиляю попою

Просто так.

Мой горячий парень ждал меня в шинели нараспашку. Хотя, чего удивляться? Я в своей шубке чуть не сварилась сегодня, хоть и под низ ничего кроме майки не надела. Вот, кстати, можно к солдатику моему поближе прижаться…

Как же он обалденно пах… Я вообще не понимаю, что это за реакция такая. Гормональное, наверное, что-то? Но я обнимала его, нюхала и прям шалела.

Дурочка, да?

НОВОСТИ СПОРТА

Самым большим удивлением февраля стали для меня айкидошники. Они шли и шли, прибывали, как тесто на дрожжах. Мы уж поделили группы. Потом поделили ещё раз. Я, не будь дура, дополнительно оббежала и облепила всё вокруг окрестных школ и садиков, и народ продолжал поступать. Мистика какая-то.

Приходили тут, правда, какие-то товарищи из школы некоего Гоманова, говорили что-то невнятное и пытались как будто кидать предъявы за «не свой район». Я долго не думала и позвонила папе — через стенку. Он теперь практически всегда рядом, они с Алексеевной поделили точки, она там с дополнительным продавцом, он — здесь. Иногда выезжают вместе или мотается он, что-то подвозит, но по большей части так. Здесь, конечно, продажи поменьше, зато дикой миллионной аренды, сами понимаете, нет, только коммуналка. Но это я отвлеклась.

Так вот, позвонила я и говорю:

— Пап, тут пришли люди, пытаются объяснить мне, что я зашла на чужую территорию.

Он пришёл — минуты не прошло, культурно пригласил этих гавриков на улицу — дескать, на свежем воздухе говорить удобнее. И больше я их не видела. Папа сказал: не побеспокоят. Я в подробности лезть не стала, меньше знаешь — крепче спишь.

Спросила потом потихоньку у Сергей Геннадьича, айкидошника: не прессуют ли? Или не подходил ли кто?

Он сделал мину мрачную и решительную, сказал, что пока никто, но если что…

Живём, в общем. Соблюдаем нейтралитет.

БАБОСИКИ

Не успела я выдохнуть после начала месяца, как к десятому числу со мной рассчитались кружки. Вы не подумайте, что я вдруг недовольна — наоборот! Было классно, что наконец-то пошла отдача. Особенно радовали детские студии, набранные от имени клуба. Здесь договор был: работаем сорок на шестьдесят (сорок процентов — преподавателям, шестьдесят — заведению в лице меня), нормальные условия, особенно если количество приличное. Вот за подготовку к школе я немножко больше приплачивала, иначе совсем девчонке неинтересно кататься, да ещё столько подготовки к этой подготовке, простите за тавтологию…

Итак, денежки потекли. Я высчитала, сколько надо будет педагогам отдать, и на остальное купила зеркала в малый зал — сразу углом, на большую стену и на маленькую, которая без двери. А на остатки — тюль на оставшиеся четыре окна и маленький сейфик для денег. А то такие суммы начали крутиться, опасаюсь я. И табличку заказала, прямо как ту, что мне парикмахерша подогнала. «ПРОБЛЕМЫ? ЗВОНИ 02!» — и рядом символический домик с красной крышей. Такой толстый намёк для тех, кто читать не успевает. Крыша красная — значит, ментовская.

ЧЕБУРАШКА

12 февраля

Следующая светлая мысль пришла, когда я в очередной раз шла пешочком на ГЭС мимо нашей Юбилеинской детской библиотеки, за картинку на фасаде прозванной «Чебурашкой». И вдруг решила зайти. Все библиотекари тут знали меня как родную, десять лет я в этой «Чебурашке» была не просто частым гостем — завсегдатаем! Настолько, что и из читального зала мне книги давали, и с выставок, и из хранилища.

Зашла в читальный зал — Екатерина Викторовна очередную выставку оформляет.

— Оля! Надо же! Соскучилась по нам?

Я честь по чести поздоровалась и спрашиваю: а какие нынче журналы для юношества и молодёжи выходят? И вообще? Поближе где-то, может быть?

Журналов оказалась целая куча, и один из них издавался даже в Иркутске, но мне он показался таким серьёзным, куда там с фэнтезюшными рассказами, это ж как в калашный ряд…

Я рассказала про свои наполеоновские планы (про принятый в журнал рассказик ничего пока говорить не стала, чтоб не сглазить), внезапно получила от Екатерины Викторовны ободрение и рекомендацию, как обойтись с рукописью, чтоб её никто себе не присвоил: отправить самой себе экземпляр по почте, и конверт не вскрывать — останется штамп с датой. Конверт желательно спрятать в надёжном месте (а у меня как раз и сейфик есть!) и хранить на случай, если кто решит мой шедевр сплагиатить. А вот когда конверт или лучше конверты, с каждым рассказом по отдельности, будут получены и спрятаны — тогда и в издательства или журнальные редакции обращаться можно.

Ага. А про возможное присвоение кем-то такой штуки как рассказ я и не подумала…

На посошок Екатерина Викторовна взяла у меня телефон и обещала позвонить, если вдруг разразится какой-нибудь конкурс для молодых талантов (оказывается, иногда такие происходят).

Я тщательным образом выписала адреса редакций и пошла домой. Да, разговор меня немножко взбодрил, но сомнения никуда не отступили. Перспектива получить отказ оказалась такой страшной — до дрожи в коленях. Как вот описывают в книжках, когда человек любит, а сказать не может. Мучается, переживает, но страх получить в ответ: «А ты мне не нравишься!» — сильнее. Вот и я до посинения боялась услышать: «Ты мне не нравишься». Ну, в смысле: «Вы нам не подхо́дите».

Можно было вообще ничего никуда не отправлять — но зачем я тогда вообще пишу?

Нет, на этот вопрос, в принципе, я могу ответить. Пишу, потому что иначе не могу. Требует душа. А вот нужно ли это кому-то ещё?

Снедаема этими тяжкими думами, я завернула на почту и купила три десятка конвертов. Страхи страхами, а первый шаг — с отправкой самой себе — как минимум сделать сто́ит. Дома я распечатала рассказы — каждый по отдельности, с датой финальной редактуры; на тех, которые писала по Вовкиным снам, поставила двойное авторство: себя и его, и назавтра утром специально зашла на почту и опустила пухлые конвертики в выставленный короб с надписью «для писем».

На торце дома, прямо под моим окном на углу, у нас, конечно, всё ещё висел синий железный ящик, в который можно было скинуть письмо. Но если раньше я каждый день слышала, как гремит специальная рамка с мешком, которую почтальон в этот ящик вставляет, то теперь письма вынимались абы как, чуть не раз в месяц, так что на самой почте было быстрее, да и надёжнее.

Больше особенных новостей в феврале не было, кроме того, что в предпоследнее воскресенье зимы Вовка снова злодейски сбегал в самоволку. Я каждый раз тряслась. Что будет, если его поймают, я достоверно не знала, и представляла себе многочисленные ужасы, но и радовалась как сумасшедшая. Такая это была дикая смесь ощущений, вы не представляете.

ВЕСНА

После необычно тёплого февраля все ждали, что март прям как начнётся сразу с травой, всё попрёт и заколосится, но весна здорово щёлкнула всех нас по носу. К восьмому марта пришли холода, по ночам аж до двадцатки, и молодёжь, радостно переодевшаяся в весеннее, с ворчанием доставала из шкафов китайские пуховики (не очень-то всеми любимые за пух, беспрерывно из них лезущий).

Пятого наконец-то пришли мои рассказы — ну, те, которые я сама себе для подтверждения авторства отправила. Почтальонша поднялась до квартиры — хорошо, рано утром дело было, я не успела в садик убежать. Звонок, открываю дверь: сердитая тётенька с сумкой стоит.

— И как, по-вашему, я должна столько писем в один ящик запихать?

— Ой! — говорю: — Спасибо вам большое!

А могла ведь на подоконник рядом с почтовыми ящиками выложить — так делают, если вдруг внутрь не входит. Хотела предложить ей денежку за лишнее беспокойство — и так вдруг мне неловко стало. А тётенька вручила мне пачку и вниз пошла, раздражённо ворча.

Блин.

Бежать догонять я вообще постеснялась. Не умею я как-то вот это…

Я закрыла дверь и проверила штампики на письмах. Даты видно хорошо, уже радует. И то, что я догадалась в графе «от кого» вписать не только наши с Вовкой данные, но и названия рассказов, которые внутри, здорово облегчало дело. Я упаковала всё в толстый полиэтиленовый мешок, залепила скотчем с вклеенной бумажкой со страшной надписью красным фломастером: «КОНВЕРТЫ НЕ ВСКРЫВАТЬ!!!» А то знаю я, обязательно найдётся кто-нибудь любопытный. Подумала. Бабушку проинструктировала.

— А ты в мой комод в нижний ящик их спрячь! — предложила она. — Там никто не лазит.

Так я и сделала. А на следующий день растолкала по конвертам несколько отобранных рассказов, надписала адреса редакций и отнесла на почту — скорей, скорей, пока от страха ноги не отвалились и я не успела передумать!

Восьмого марта повсюду был выходной, так ещё и пятница в придачу, и товарищи офицеры в военном городке тоже хотели поздравлять своих женщин, так что после обеда я каталась в ИВАТУ. Пусть ночью дубак, днём всего-то градусов десять стояло. Минус, а не плюс, но после зимы это нормально, тем более я никогда особо не тороплюсь шубу в шкаф вешать. Это, по-моему, в Сибири вообще плохая примета. Только спрячешь зимнее в шкаф — сразу мороз свалится, сто раз проверено.

Вот что меня на самом деле нервирует — это сплошной каток, в который превратилось всё, что до этого в феврале растаяло. Скорей бы уж апрель!

Вовка увидел меня, и достал из-за борта шинели прозрачный кулёчек с веточкой, усыпанной мелкими жёлтыми цветочками. Опять злодейски сбегал, ясное дело — иначе как бы он эту веточку купил?

— С праздником, любимая.

— Ух ты! А это что?

— Мимоза, — удивился он.

— Мимоза? — в свою очередь удивилась я.

На шкафу у нас в зале половину моего детства стояла сухая ветка, покрытая тускло-пшёнными шариками. Это называлось мимозой, и я вообще долго думала, что оно искусственное. А свежая-то она, оказывается, какая яркая!

— Прости, в этот раз с цветком в горшке никак не получилось, — пожал плечами Вова.

— Это ничего, — утешила его я, понюхала кулёк и восторженно поделилась: — Пахнет мёдом! — я привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его в щёку. — Спасибо.

Потом мы сидели на лавочке в аллейке и целовались. И делились новостями. И строили планы на лето — потому что уже здорово пахло теплом, и совсем не хотелось думать, что до конца июня ещё долгих сто двенадцать дней.

НЕЖДАНЧИК

11 марта, понедельник

В девять утра зазвонил телефон. Я подорвалась и понеслась в коридор.

— Алло?

— Ольга Александровна?

Э-э-э…

— Да, я.

Как непривычно, когда по телефону навеличивают.

— Это из редакции журнала «Сибирячок» вас беспокоят. Вы не могли бы сегодня после двух подъехать?

— А в чём дело?

— Вы про деньги-то забыли, да?

— Про деньги? — я вообще перестала понимать. — Я вам денег должна?

Нужно заплатить за размещение рассказа в журнале, что ли?

— Да не-ет! — на том конце трубки сильно удивились. — Гонорар за материал. Вы же у нас публиковались? — секундная пауза. — Это же Ольга Александровна Шаманова, правильно?

— Да-да.

— Я уж думала, на тёзку попала, мало ли, бывает. Ольга Александровна, после двух с паспортом вас ждём.

То что мне за мои рассказы ещё и что-то платить будут, оказалось для меня совершенной неожиданностью. Я, конечно, приехала к двум, заполнила задним числом какой-то бланк, про который в прошлом месяце в суете все забыли, и получила аж девяносто тысяч рублей. Десять килограмм апельсинов можно купить. Или три кило неплохой колбасы.

Так-то неплохо. Пять таких рассказов — и средняя зарплата по России, считай, в кармане. Другой вопрос в том, где их с такой частотой публиковать? Мда. Да и хочу ли я по редакциям бегать, я пока тоже чётко не определилась.