Солнце мое-2

07. ТРУДНЫЕ СТРАНИЦЫ

ЛЕДЯНОЙ ПЕРИОД

Буквально через два дня после Вовкиного звонка прошла новость, что была уничтожена целая колонна федеральных войск. Я от страха не запомнила ни одного названия — где, что, кто? Мотострелковый полк… Мото?.. Могли бойцов с автобата туда направить?

Тут бабушка сердито сказала:

— Ну-ка, не психуй! Думаешь, они доехали уже? Хм! Так их самолётом и послали! Жирно будет!

Это не вполне меня успокоило. Откуда мне знать? Авиа же училище — а вдруг и самолётами? И даже если нет — всё равно, что там делается-то, кошмар какой…

— Иди лучше, кнопки свои потыкай, — проворчала бабушка, — отвлечёшься маленько.

Я пошла. А что делать-то, правда? Колом посреди зала стоять?

Включила комп, села, открыла начатый текст…

Монитор мигнул, и вместо наполовину написанного предложения включилось звёздное небо. Я поняла, что сижу, опершись локтями в стол, положив лоб на ладони. Это что — я полчаса сижу уже так, что ли? У меня заставка на полчаса бездействия настроена…

Никакого толку из такой работы не выйдет. Я всё выключила и посмотрела на постель. В голове было пусто. И одновременно тяжело. Как это совмещается?

Больше всего хотелось лечь и не шевелиться, тупо уставиться в ковёр, в шерстяном узоре которого проступали то цветы, то рожицы. Сегодня были в основном маски. Страшные.

Конец апреля дался мне тяжело. И следующий за ним май тоже. Иногда мне казалось, что я внутри промёрзла насквозь, превратилась в сплошную ледыху. На дизайнерских курсах начались зачёты, потом экзамены, которые я сдавала на автомате, как робот.

Какие-то головы в телевизоре говорили про эту войну, и всё разное. Говорили много и непонятно, а мне хотелось знать одно: скажите, когда это закончится? Кого-то убили, аж ракетой. Я не знала, кто это, и почему всё так. Где-то опять взорвали троллейбус. Господи, неужели всё это надо, чтобы просто жить?

Когда я спросила об этом папу, он начал объяснять. У него получалось со смыслом, но все аргументы выветривались у меня из головы, не имея, за что зацепиться. Оказалось, что там замешана целая куча государств и организаций со своими интересами… Очень большие деньги. Очень большие политические ставки. А люди… Они оказались под ногами у сильных мира сего.

— Пап, когда это закончится?

По всему выходило, что нескоро. Ну, правильно — ещё в конце апреля по телику кричали, что почти уже. И ни фига. Врут без зазрения совести, никого не стесняются…

А ведь май уже заканчивается, лето скоро. Божечки мои, я и календарик свой давно куда-то забросила. Какое уж тут зачёркивание! Лишь бы жив приехал!

Домой я притащилась в состоянии совершенного уныния. Зато бабушка открыла дверь, сияя как солнышко.

— Ольга! Твой позвонил!

В ушах у меня застучало. Такой звук, в кино ещё бывает, когда время замедляется: «в-в-уф-ф-ф… в-в-уф-ф-ф… в-в-уф-ф-ф…»

— Вова⁈ — я подбежала к телефону, как будто прямо сейчас он должен был снова зазвонить.

— Вова, Вова! Сказал, вечером после ужина позвонит.

Время до вечера я не помню вообще, сплошные смазанные пятна. Я ходила кругами, баюкая радиотрубу. Потом мне вдруг казалось, что она может не взять сигнал, и я сидела в коридоре на тумбочке, гипнотизируя телефон. Вроде бы, бабушка заставила меня что-то съесть…

Он позвонил почти в восемь, сказал, что всё — в Иркутске, и завтра можно подойти к заборчику, за руки подержаться.

Как я орала и скакала потом, товарищи! Всё. Мой ледниковый период закончился! До конца максимального срока осталось тридцать восемь дней.

ОТРЕЗВЛЯЮЩЕЕ

Не успела я сильно обрадоваться, как телефон зазвонил ещё раз. Забыл что-то⁈ Я схватила трубку, заполошно выкрикнув:

— Алё⁈

— Ой, — немного испуганно откликнулась она голосом Олеськи-старосты. — Оль, ты?

— Я, я! — счастье в голове оказалось задавить невозможно.

— Ольга, привет! Тебя на консультации-то ждать?

Олеська! А я опять про универ начисто забыла! Хорошо хоть, с политехом отстрелялась и уже сложила новенький диплом в шкафчик. Тэкс.

— Чё там, когда?

Олеська добросовестно зачитала мне график консультаций.

— Главное, ты в тот раз зачётку увезла. Привези, я, может, где-то со всеми подсуну.

А я, на самом деле, думала.

Идти-нет? А с двенадцатого июня — уже зачётная неделя, а потом экзамены. Странные у них какие-то подвижки, то рано, то поздно… Ладно, не суть.

— Олесь, ты мне завтра принесёшь конспекты-то?

— Конечно! Договаривались же!

— Тогда приду.

— У тебя ещё практика не закрыта.

Ой, блин, ещё и практика!

— Ладно, завтра порешаю.

Я отключилась, философски размышляя, что сильно много хорошего — харя треснет, и пошла к бабушке.

— Баб, а чё у нас с деньгами?

— В шкатулке! — строго сказала бабушка. — Мать позавчера принесла.

Шкатулку для таких целей она мне лично выделила, она же и водрузила её на почётное место в шкаф с хрусталём.

В СУМРАЧНОМ ПЕРИОДЕ

В апреле, несмотря на всю свою замороженность, я продолжала заниматься благоустройством клуба. Со стороны это, наверное, выглядело довольно механически.

Натурально, чувствовала я себя тогда как та баба из Тургеневского прозаического стихотворения, у которой помер единственный сын, и горе подломило её дочерна, но барыня, пришедшая посочувствовать, видит, что крестьянка стоит и отрешённо хлебает щи. Потому что — не пропадать же им. Они ж посолённые.

Тем не менее, я завела специальную тетрадь, в которую администратор Шура собирала разнообразные пожелания от педагогов (а иногда, заодно — и от арендаторов из меленького помещения).

Началось всё с танцоров и спортсменов. Стали они гимнастические лавки просить в зал, чтоб по периметру поставить. Полезная вещь, вообще-то, а то у нас в зале кроме колонки и полки с музыкальным центром вообще ничего нет. А в малом зале и колонки нет, с полуживым магнитофоном вошкаемся…

Потом подготовщица к школе осторожно спросила: а нельзя ли хоть тумбочку или какой-нибудь небольшой шкафчик под специальные материалы и пособия…

С собранных денег и закупились. Мебель, конечно, у зэков. Шкафчики, стеллажи и лавки вышли на три триста. Я невольно удивлялась про себя. Вроде, не так уж и много куплено — а три миллиона триста тысяч — во обороты! Миллионные!

Музыкальный центр взяли на Шанхайке, всё равно в магазинах всё то же самое китайское стоит, только втридорога.

Зеркала в туалетах и в прихожей повесили. Стенды для всяких полезностей. Расписание.

Стало гораздо цивильнее, и эхо в голых стенах не так гуляет.

Вот, всё, вроде, кажется, уже неплохо — а то одно, то другое вылазит.

Приходили парикмахерши, предложили в малом помещении специальные коврики для коридора положить, чтобы грязь поменьше растаскивалась. Туда купишь — и в клуб тоже надо, правильно?

Бесконечные траты прям.

Ещё задумывалась я про айкидо. Хорошо бы побольше этих их матов (или татами? хрен знает, как как их правильно назвать…), а то тех, которые тренер с собой притащил, на всех хватает с большой теснотой. Можно было бы всё на него взвалить, но детские-то группы мы, вроде как, от лица центра набираем и получаем за них, считай, в три раза больше. Не по-честному получится.

А ещё восточница внезапно набрала три детских группы. И туда девочки, начиная с дошкольного возраста, идут с маниакально-зомбированным видом целым косяком, обеспечивая дополнительную загрузку малого зала. Всё здорово, но просят большой ковёр во весь пол. Надо бы купить, — подумала я. И купила. Ну, и что, что полтора миллиона. За два с половиной месяца их занятий как раз отобьётся.

Булдахтерию свою я никак не могла собраться и подбить. Такая замороженная апатия всю дорогу меня накрывала, это ж какой-то крандец. Но, видимо, лимиты нигде не превысила, потому что заглядывая в заветную шкатулку, чтобы рассчитаться с работниками, всегда находила достаточную сумму.

По-моему, я и в мае закрыла часть просьб-заявок: купила и эти грязевые коврики, и маты для спортсменов, и на всякий случай ещё туристических двадцать штук (вдруг народище как попрёт, ха!). И, насколько я помню, уже разложила по самодельным бумажным конвертам-свёрткам майские зарплаты.

В голове моей резко прояснело, и мне прям необходимо было заняться чем-то страшно деятельным. Начать я решила с финансов. Просидела я над своими компьютерными гроссбухами целый час, трижды пересчитывая туда-сюда и проверяя эксель, потому что денег у меня в шкатулке оказалось подозрительно много. Пять восемьсот. Ну и тыщи отдельные, мелочь. Вот, что значит, не ставить себе цель поскорее всё потратить. Обесцениваются же!

С другой стороны, наличие такой финансовой подушки меня до крайности обрадовало, поскольку я подозревала, что денег в универ опять придётся заносить. Но это всё будет завтра, заскочу на консультацию по зарубежке и с Амалией Иосифовной перетру. Подозреваю, что тут малой кровью не отделаешься.

Но всё это неприятное перекрывалось для меня тем, что из универа я как раз полечу милого повидать!

Я ещё раз пересчитала всю свою кубышку, подумала… и всю её сунула в сумочку, с которой завтра собиралась ехать. Мало ли. А вдруг. При этом нашла в своей школьной коллекции открыток несколько складных таких, вроде книжечки, и в каждую отсчитала определённую сумму — двести тысяч, триста, пятьсот, ещё раз пятьсот (мало ли), миллион, и уж остаток так.

Потом тщательно помыла руки (потому что у меня пунктик по чистоте) и поняла, что я, оказывается, голодная — ужас. Пошла в кухню и налопалась, как Тузик.

Ночь проспала совершенно счастливая.

НОВАЯ, МОЖНО СКАЗАТЬ, СТРАНИЦА

Альма матер ничуть не изменилась. Хотя, чего бы ей вдруг меняться? Особенных шишей на содержание вузов не перепадало, так что если и случится летом ремонт, то только косметический, самое обшелушенное подкрасить.

Интересно, где наши сейчас сидят?

Пройдясь, как тот суслик, до нашей бывшей аудитории и никого не встретив, я остановилась посреди коридора, нерешительно притопывая ногой. Ну, и где они? Чё я вчера-то у Олеськи не спросила⁈

Досадуя на свою непредусмотрительность я развернулась и потопала в деканат — уж там кто-то должен бы знать?

Однако, секретарши на месте тоже не было. Сговорились они, что ли?

Зато дверь в кабинет деканши была приоткрыта, и слышно было, как она там чего-то ходит туда-сюда, постукивая каблуками. Может, это знак? Как её звать-то хоть, всё время забываю…

Справившись на табличке, что наша величественная мать-настоятельница именуется Фаиной Петровной, я решительно постучалась в приоткрытую створку:

— Можно?

— Да-да-а-а! — с некоторым оттенком оперности ответила деканша, я второго приглашения ждать не стала и вошла, плотно прикрыв за собой дверь:

— Здрассьте, Фаина Петровна.

Деканша, оказывается прохаживалась туда-сюда, поливая из леечки цветы в горшках и кадках, которых в кабинете было довольно много. Уставилась на меня удивлённо:

— Вы по какому вопросу?

— Помните, вы мне в прошлом году предлагали на журфак перевестись? И ещё задание давали, написать статью про ИВАТУ?

— А-а-а-а… — она сощурилась, припоминая, — да-да-да… И что же? Перевелись?

— Наоборот, осталась. И сейчас у меня, видите ли, проблема.

— Так-так, слушаю, — она деловито заняла начальственное место за столом и кивнула мне на стул напротив: — Присаживайтесь.

Я села и внезапно решила ломиться в лоб. Не выгорит — значит, ну и хрен с ним!

— Видите ли, Фаина Петровна, мне пришлось выйти на работу.

Деканша сложила брови домиком и сочувственно закивала:

— Да-да-да… — делала она это таким драматическим полушёпотом, что получалось у неё «та-та-та…»

То, что жизнь у большинства людей не просто тяжёлая, а крандец какая, объяснять никому не приходилось.

— А профессия мне нужна. И диплом тоже.

И тут она сказала фразу, от которой в голове моей заиграли фанфары.

— Так вы хотите перевестись на заочное?

Почему мне это в голову не пришло? Забыла, совершенно забыла о таком варианте!

— Хочу, — сразу согласилась я. — Но справку об официальном трудоустройстве по специальности не смогу принести.

— А! — махнула она рукой. — Никто сейчас на это не смотрит вообще. Не вижу проблем. Заполните там у секретаря заявление. Со следующего курса, наверное?

— А нельзя с этого?

Она картинно выпятила губы:

— Теоретически, можно. Единственная проблема: сессия у второго курса заочного отделения практически закрыта. Там экзамен или два осталось.

И тут я удачно вспомнила то, что кто-то из моих тётушек-учительниц мне говорил:

— А разве декан не имеет права принимать любые экзамены и зачёты? Вы меня очень обяжете. И вот… — я вытащила из сумочки открытку с половиной миллиона и по стечению обстоятельств со снеговиком на первой странице, — с новым годом. У меня как-то раньше не получалось поздравить.

Фаина Петровна посмотрела на меня долгим взглядом, заглянула в открытку, потянулась за трубкой внутреннего телефона:

— Леночка… да, пусть оформят… м-гм… и принесите мне ведомости второго курса филологов… да… и зачётные тоже.

— У меня там ещё практика не закрыта, — негромко подсказала я.

— И по практике, — добавила деканша с совершенно похоронным видом, положила трубку и уточнила: — Зачётка с собой?

— Конечно! — я предъявила корочку.

Секретарша появилась буквально сразу с пачкой листов, расчерченных таблицами.

— М-м-хм, — кивнула Фаина Петровна, — спасибо. И, Лена, оформите студентке перевод на заочное.

— Хорошо, — важно кивнула секретарша и процокала на выход.

Я, естественно, за ней.

— Справки из библиотеки есть? — деловито спросила Лена, роясь в бумажках.

— Не-ет… так я там на дом ничего не брала.

— Всё равно, при переводе положено. И обходной заполнить, — она выдала мне небольшой бланк, пункты в котором привели меня в изумление:

— А из общежития зачем? Я ж там не жила?

— Положено. Мы же не знаем, за каждого отвечать не можем. Мало ли что.

— Офигеть…

— Вы в общежитие сегодня не ходите, коменданта до понедельника так и так не будет. А сегодня можно зайти… — она шустро отметила мне в листочке места захода.

Библиотек оказалось аж три! Центральный университетский отдел, местный филологический небольшой отдел и научный отдел внезапно аж в моём родном Юбилейном — на излёте СССР специально отстроенное под это дело здание рядом с медицинским общежитием. И отдельно два читальных зала. Ёпрст…

Ну, ладно. С другой стороны, зато на консультации мне сегодня не сидеть. Полтора часа пустых! Мотылялась бы, как какаха в проруби, а так делом займусь.

Я побрела на выход, соображая, куда бы забежать в первую очередь.

— Погодите! — окликнула меня секретарша. — Заявления!

Заявлений оказалось тоже два. На перевод и на перенос оценок из очной ведомости в заочную.

— В понедельник принесёте обходной лист, получите новую зачётку.

— Ага. Понятно.

Ну, правда — чё ж тут непонятного?

И побежала я первым делом на первый этаж, в местный библиотечный отдел…

В общем, ценой титанических усилий за это утро пятницы мне удалось собрать примерно две трети подписей. Довольная достигнутым результатом, я понеслась в ИВАТУ.

Мы снова стояли у забора из чёрных прутьев и держались сквозь него за руки.

Вовка похудел. Он и так-то был тонкий-звонкий, а там, поди, ели через раз. И загорел как! На учениях он был, как же. У нас и солнца-то пока такого нет. Глаза на потемневшем лице казались чёрными и дикими, как у Яшки-цыгана из «Неуловимых мстителей».

Я вдруг начала реветь. Хорошо, платочек у меня всегда с собой.

— Эй, ты чего-о-о… — Вовка сжал мою руку. — Я здесь. Всё будет хорошо. Зато нам эти… учения, — он усмехнулся, — день за три зачли.

— Так что — ты, получается — всё⁈

— В понедельник.

— Да ты что⁈ — я вцепилась в его руку изо всех сил.

— Оторвёшь, — засмеялся он. — Первые сегодня ушли. Отличники боевой и политической подготовки. А я, как ты понимаешь, политической не вышел. Зато кое-что хочу провернуть.

— Что за интрига?

— Получится — расскажу.