Солнце перед ненастьем

ИСПЫТАНИЕ

На другое утро Залим и Хасан проснулись чуть свет и сразу вылезли из шалаша. Небо было еще совсем серое, в кустах затаился синий ночной сумрак. Лишь на востоке жарко разгоралась кромка неба. Марзида Бавукова и Кулижан возились возле кухни.

— Доброе утро! — приветствовали их мальчики.

— Здравствуйте. Что это вы так рано поднялись?

— Очень есть хочется… — признался Хасан.

И как раз в этот момент раздались сигналы горна. Полевой стан мгновенно ожил. Ребята выбегали из большого шалаша, девочки — из бригадного дома. Становились в строй. Началась утренняя зарядка. Потом ребята умылись и в ожидании завтрака заняли свои места за чистыми, пахнущими свежим деревом столами.

Солнце уже вышло в свой небесный дозор и погнало к земле первые волны тепла.

Во время завтрака на Залима со всех сторон сыпались насмешки:

— А-а, оратор явился!

— Раненько он нынче встал!

— Геройский поступок! А главное — добровольный.

— Как же, добровольный! Встанет он по доброй воле раньше солнышка! Его, верно, с милицией притащили.

— Уж это точно.

— Правильно, без милиции в поле идти скучно.

— Хватит болтать, ребята, — остановила их Аминат Хацуевна. — Пора в поле.

— Аминат Хацуевна, почему Залим три дня не был на работе?

— Залим не успел вовремя сплести корзину, потому и опоздал. Я сама не разрешила ему идти вместе со всеми.

Ребята примолкли.

Залим с Хасаном сидели в самом конце стола и изнывали от нетерпения, ожидая, пока им принесут поесть. И вот каша на столе, а Залим даже не глядит на нее.

— Ты почему ничего не ешь? — спросила Нина, разносившая чай.

— Не хочется, — буркнул Залим, поднимаясь из-за стола.

— Да ты что? — удивился Хасан. — Ночью говорил, что съел бы целого барашка, а теперь с миской каши не управишься?

— Прошла охота. Отбили.

— Брось выдумывать! — прикрикнула на него Нина. — Садись ешь!

— Не хочу. Дома наемся.

— Только попробуй удрать! — сердито пригрозила Нина.

— А что ты мне сделаешь? — хмуро усмехнулся Залим.

— Я — ничего, а вот мы, весь класс, знать тебя не захотим.

— Перестань! — остановил ее Хасан. — Видишь, не в себе человек. А ты, Залим, успокойся. Дома тебе делать нечего, поработаешь денек-другой в поле, и все обойдется. Ешь кашу. Обед будет не скоро, только в два часа.

— Ничего, не умру.

Зная упрямство приятеля, Хасан не стал его уговаривать. Он тоже поднялся.

— У тебя что-нибудь осталось из домашних запасов? — спросил он Залима.

— Только сыр.

— Возьми с собой. А я попрошу у Кулижан хлеба.

— Не надо.

— Да послушайся ты хоть раз, когда тебе дело говорят!

Хасан сам достал из вещевого мешка сыр, раздобыл у Кулижан ломоть хлеба, завернул все в бумагу и положил в корзину.

— Поехали. Своей корзины не бери, моей хватит. Возьмем один рядок и вместе будем складывать.

Залиму еще ни разу не приходилось работать на уборке кукурузы. Правда, дедушка показывал ему, как надо снимать с початка обертку, как выламывать его из стебля. Вот и все, что знал Залим о кукурузе. И еще — он любил вареную кукурузу. Как только она дозревала до молочно-восковой спелости, мальчик с утра отправлялся на огород, выламывал штук шесть початков и требовал, чтобы их сварили. Но убирать кукурузу в поле — нет, этого Залим не умел. Желая помочь товарищу, Хасан предложил работать вместе, но Залим не послушался и повел отдельный рядок.

Поначалу Залим горячо взялся за дело и шел вровень со всеми. Но вскоре начал отставать. Руки ломило, растертые пальцы покраснели. Хасан заметил, что его друг начинает сдавать. Тогда он стал ломать початки в обоих рядах — своем и Залима, прихватывал его корзину, когда относил кукурузу к подводам. Залим уже не спорил и молча принимал помощь. Плечи и спина у него онемели, все тело ныло от непривычной работы.

Так прошел день. Если бы Залима спросили, что он помнит об этом первом дне работы, он, пожалуй, не нашел бы, что ответить. Глаза слипались, губы потрескались от зноя, ноги налились свинцом. Мучительно хотелось пить. Короткий послеобеденный отдых лишь ненадолго освежил мальчика.

Но вот тень от большого тополя, что рос возле дороги, дотянулась до рядка Залима, а потом и вовсе растаяла, слившись с вечерними сумерками. Затрубил горн, сзывая к ужину.

За столом Залим почти не мог есть. Еле дождался, пока Хасан кончил ужинать и пошел в шалаш. Мальчики улеглись рядом и мгновенно провалились в глубокий сон.

…Залим приоткрыл глаза и снова зажмурился. Ему подумалось, что еще ночь: вокруг стоял серый хмурый сумрак. И непонятно откуда, словно как продолжение сна, в сознании всплыл не то стишок, не то считалка:

Ритм строчек все ускорялся, звонкие голоса скандировали их над самой головой Залима. Он повернулся на другой бок, уткнул лицо в согнутый локоть. Вокруг засмеялись. Чьи-то руки принялись тормошить мальчика за плечи, кто-то, кажется Биртым, предложил сбегать за холодной водой. Потом послышался голос Хасана:

— Да вставай же, наконец! Зарядку проспишь.

Залим сел и огляделся. Ох, да ведь это шалаш на полевом стане! Как же он не слышал горна? Вот незадача!..

— Ну и здоров же ты спать! — потешались товарищи. — Мы уж хотели звать горниста в шалаш.

— Да будет вам! — вступился за приятеля Хасан. — Забыли, как сами кисли после первого дня?

Ребята, пересмеиваясь, высыпали из шалаша.

Залим никогда не думал, что ему так трудно придется в поле. Ведь он был крепкий, здоровый парнишка, мог целыми днями гонять мяч, ходить, лазать по скалам. А тут — на́ тебе! После вчерашней работы все кости у него ныли, плечи ссутулились, будто придавленные невидимой тяжестью, ноги и спина гудели. Но хуже всего пришлось рукам: за вчерашний день жесткая обертка початков натерла на пальцах водяные мозоли.

С трудом преодолевая боль, Залим обрывал обертку, стиснув зубы, выламывал початок и бросал в корзину.

Призыв к обеду положил конец его мучениям. Оставив корзины возле груды кукурузы, Залим и Хасан медленно брели к полевому стану. Шли и молчали. Залим изнывал от жары, рубашка прилипла к спине, по лицу ручьями лил пот. Хасан, работавший в одной майке, посоветовал:

— Ты бы снял рубашку — жарко ведь. Я всегда без рубашки работаю.

Залим расстегнул пряжку ученического ремня, стянул рубашку. Хасан поглядел на него и покачал головой.

— Что это ты совсем не загорелый?

— А разве обязательно надо загорать? Я не люблю: вечно обгораю.

— Тогда уж лучше оденься. Солнце-то вон как жарит.

— Э-э, все равно, — махнул рукой Залим.

А на стане повариха Кулижан уже разливала в алюминиевые миски густой наваристый борщ с большими кусками мяса — первое и второе, как объяснила она. Хасан и Залим подошли к столам последними. Пока они умылись и сели обедать, ребята уже успели управиться с борщом и доедали свои порции арбуза.

Залим сидел перед дымящейся миской, боясь прикоснуться пальцами к ложке. Да и есть не хотелось. Вот если бы попить… Но он знал, что в жару пить нельзя. Стоит только начать — и не остановишься.

— Почему не ешь? — заботливо спросил Хасан.

— Что-то не хочется…

Залим взял было ложку — и тут же разжал руку. Больные пальцы обожгло как огнем. Ложка покатилась под стол. Хасан быстро нагнулся, чтобы поднять ее, да так неловко, что зацепил и опрокинул свою миску с борщом. Хасан подобрал пустую посудину и растерянно посмотрел в сторону кухни, где Кулижан и обе ее помощницы — Нина и Ляца — мыли котлы. Кто-то засмеялся. Хасан оглянулся. А-а, ну конечно, Биртым! Залим молча пододвинул свой борщ товарищу. Ему было стыдно — вот ведь как расклеился, все из рук валится! Хасан передвинул миску на прежнее место.

— Не надо, — сказал он. — Ешь сам, а я чего-нибудь раздобуду.

Подошла Нина.

— Что случилось? Чему это Биртым так обрадовался?

— Борщ пролили, Хасан без обеда остался, — объяснил Залим.

— Вот беда! И на кухне ничего нет. Кулижан обычно готовит с запасом, но сегодня у нас было колхозное начальство, и бабушка Марзида угощала всех обедом. Погодите, ребята! Сейчас мы что-нибудь придумаем. Может быть, принести хлеба и арбуз?

— Здорово! — обрадовался Залим. — Тащи арбуз, а Хасан пусть ест мой борщ.

— Ну нет, — возразил Хасан. — Тогда уж все пополам — и борщ, и арбуз.

Он отлил себе борща, разделил поровну мясо. Тем временем Нина принесла им половину большого арбуза. Обед вышел на славу. Ребята с удовольствием поели и пошли отдыхать.

Через полтора часа горн снова созвал их на работу. Всю дорогу Хасан болтал, не закрывая рта: рассказывал, как победил Биртыма на ломке кукурузы. В другой раз пусть не хвастает! А то над всеми потешается, каждому норовит сказать гадость. Такой вредный!

Нина принесла им половину большого арбуза. Обед вышел на славу.

Залим угрюмо шагал позади. Он не слышал, о чем идет речь. Одна тревожная мысль занимала мальчика: как он прикоснется к жесткой обертке, как будет выламывать початки, если пальцы его вздулись от волдырей и малейшее прикосновение причиняет острую боль?

Вот и их участок. Мальчики снова заняли свои места в рядках. Залим взялся было за початок — и застонал. Хасан тут как тут:

— Послушай, что я придумал: я буду ломать початки, а ты таскай их к подводе. Идет?

Залим молча кивнул головой и протянул товарищу руки, показывая волдыри на пальцах.

— О-о, водяные мозоли! А я-то думал, что у тебя просто руки ломит с непривычки. Так не годится, ступай к врачу.

— Никуда я не пойду, — отрезал Залим.

— Если пузыри лопнут, нарывать может.

— Ничего, пройдет. Давай лучше я буду таскать корзину, а ты ломай.

Так они проработали до самого вечера: Хасан выламывал початки, Залим относил их и ссыпал в общую кучу. Пальцам было легче, кисти рук уже не так болели, зато спину жгло огнем, а к левому плечу, на которое мальчик ставил корзину, нельзя было прикоснуться.

На бригадный стан вернулись поздно. Два керосиновых фонаря, что висели над столами, давали больше копоти, чем света. Так и ужинали в темноте, благо никто не жаловался, что пронес ложку мимо рта. После ужина сразу же завалились спать — всех сморила усталость.

Друзья тихо лежали рядом. Хасану хотелось поболтать с Залимом, отвлечь его от боли. Но о чем говорить? Голова вдруг стала совсем пустой. После тяжелого трудового дня одолевал сон. Веки слипались, перед глазами снова было знойное поле, густые заросли кукурузы и початки, початки…

Залим начал было тоже задремывать, но руки так разболелись, что сон отлетел. Мальчик лежал не шевелясь, ожидая, пока уснет Хасан. Наконец рядом послышалось ровное посапывание. Тогда Залим осторожно встал и вышел из шалаша.

В небе горели крупные звезды; луны не было. По временам с долины налетал прохладный ветерок, забирался в кукурузу, и тогда все вокруг начинало скрежетать и шелестеть. От этого шороха Залима знобило; казалось, жесткие листья впиваются в натруженные, растертые пальцы. Он все придумывал, чем бы унять жар. Подержался за металлическую стойку, на которой был укреплен шалаш, — на некоторое время стало полегче, потом боль вернулась с новой силой. Заметил на столе ведро с водой — обхватил его ладонями. Немного отлегло. Однако вскоре начало казаться, что ведро нагрелось. Мальчик решил, что лучше всего опустить руки в воду. Недолго думая зачерпнул в миску воды и сунул туда пальцы. И сразу же взвился от нестерпимой рези. Но постепенно резь унялась, жар утих. Залим сел за стол, положил голову на опущенные в миску руки и заснул.

Его мучил кошмар. Будто руки у него крепко связаны: веревки врезались в кисти, пальцы онемели, из-под ногтей вот-вот брызнет кровь… Кто-то схватил его за плечи, сдавил их, словно железными тисками… А-а, это Черный Шокал! Какой он страшный! Глаза налились кровью, брови паучьими лапами сошлись над переносицей, из оскаленной пасти торчат желтые собачьи клыки. «Это ты похитил у меня цветок сатанэй?!» — рычит он и сует онемевшие руки Залима в кипяток…

Залим вздрогнул и проснулся. Вода и в самом деле жгла, как кипяток. Мальчик выдернул руки из миски — пальцы стали гореть еще сильнее. Он встал из-за стола, долго ходил, дул на пальцы. Забирался в шалаш, пытался уснуть. Ни сон, ни покой не приходили.

Хасан всегда просыпался рано — такая уж у него была привычка. И в этот раз он проснулся задолго до горна. Огляделся — Залима нет. Хасан торопливо выбрался наружу. У входа в шалаш на опрокинутой корзине, скорчившись в три погибели, сидел Залим.

— Почему рано встал? — спросил Хасан.

— Не спится что-то… — еле ворочая языком, отвечал Залим.

— Пальцы болят?

— Все болит…

— Это у тебя с непривычки. Не бойся, пройдет.

— Посмотри-ка, что у меня на спине?

Хасан закатал кверху рубашку Залима.

— Э-э, вот это уже хуже. Ты, брат, оказывается, обгорел.

— Чепуха! А с левым плечом что?

Хасан поднял рубашку еще выше и ахнул:

— Да оно у тебя все синее! Эх ты, неумеха! Когда несешь на плече корзину, надо подставлять под нее руку. А ты ставил прямо на плечо. Верно?

— Да…

— Вот и набил синяк. Ведь корзина все время ударялась…

— Эй, ранние пташки! Вы что это, сами не спите и другим спать не даете? — окликнула их вышедшая из бригадного дома бабушка Марзида.

— Доброе утро, бабушка! — поздоровался Хасан. — Мы тут советуемся, не знаем, как быть…

Залим сердито дернул товарища за руку, но тот отмахнулся и продолжал:

— Понимаете, Залим заболел…

— Что же это он? Не успел явиться и уже болеет?

— Да у него это с непривычки… Вы посмотрите. — Хасан взял руку Залима и показал Марзиде. — У него и плечо сильно болит, и спина обгорела.

Марзида внимательно осмотрела распухшие руки мальчика.

— А с плечом что?

Показали и плечо.

— М-да-а, не плечо, а битое яблоко. Ну что ж, миленький, придется списать тебя на пенсию — для ломки кукурузы ты не годишься. Но ты не горюй — работы у нас на всех хватит. Может, посадим тебя на подводу?

— Правильно, бабушка! — обрадовался Хасан.

— А ты не выскакивай, не тебя спрашивают!

— Пусть на подводу… — чуть слышно проговорил Залим.

— Ладно, это все потом, а сейчас иди на медпункт, — приказала Марзида.

Пропел горн. Из шалаша, из дома высыпала ребятня. Началось обычное утро — с зарядкой, умыванием, завтраком.

Залим вернулся, когда все уже вставали из-за стола. Обе руки его были забинтованы.

— Дедушкин внучек уже заболел!.. — объявил Биртым.

— Замолчи! — оборвала его Нина. — И что у тебя за язык?