Солнце перед ненастьем

С ПОЛИЧНЫМ

Небо заволокло тучами, похоже было, что пойдет дождь. Над Бештау сильно погромыхивало. Но вот все вокруг помрачнело, раскаты грома стали ближе, огненная стрела вспорола тяжелую пелену туч. Вихрь взъерошил ржавые шапки деревьев и пустился плясать по улицам, завивая в высокие столбы пыль, солому и мусор.

Мазан плотничал в сарае. Он так увлекся работой, что не заметил, как потемнело. Только тогда, когда ветер с силой ударил дверью о стенку сарая, он наконец поднял голову.

— Неужто уже смеркается? — удивился старик.

Он подошел к двери. Действительно, через несколько мгновений по земле рассыпалась первая дождевая дробь. Мазан поспешил переставить под навес две только что сделанные маленькие табуретки. Когда он вернулся в сарай, дождь уже припустил по-настоящему.

— Валлаги, сейчас дождь пойдет! — воскликнул он.

Во двор вбежала Жантина, прижимая к груди большую стопку тетрадей.

— Скорей, дочка, иди сюда! — позвал ее свекор. — Тетрадки купила? Верно, для Залима. Вот спасибо, что позаботилась!

— Очень нужны нашему Залиму тетради! — хмуро сказала Жантина, вытирая носовым платком мокрое от дождя лицо. — Ремень по нем плачет, вот что!

Старик промолчал. Он и сам в последнее время был недоволен внуком, но как можно говорить о ремне!..

— Так что же это у тебя за тетради? — спросил он, желая перевести разговор на другое.

— Гербарии.

— Гер-бари?..

— Коллекция трав. Мои старшеклассники во время каникул собирали. Помните, недавно к нам приезжал ученый-ботаник, Юрий Иванович, интересовался работой на пришкольном участке? Я показала ему гербарий, он очень нас хвалил, помог мне рассортировать растения и записать их названия.

— А для чего тебе это?

— Как — для чего? Я ботаник, вот и учу ребят распознавать растения. Здесь собраны сорняки, которые растут на наших полях. И знаете, что мы обнаружили? Оказывается, за те три года, что я тут работаю, добрая треть сорняков совсем исчезла. И вот еще интересная вещь… Погодите, я вам покажу.

Жантина быстро перебрала несколько тетрадок, раскрыла одну, другую, наконец, отыскав нужную, протянула старику.

— Видите желтые крапинки на листьях?

— Вижу, дочка.

— По каким-то причинам этот сорняк уцелел после химической прополки. Сейчас мы — я и мои ученики — пытаемся разобраться в том, почему сорняки выживают.

— Для того-то ты и принесла домой все эти тетрадки?

— Что вы! Наблюдениями у меня ребята на пришкольном участке занимаются. А тетради я принесла вам. Мы собрали около двух тысяч видов растений, а Юрий Иванович — три тысячи: он по всей нашей республике собирал. С его помощью я записала все названия этих растений по-русски и по-латыни. А вот кабардинских названий он не знает. Может, вы нам сумеете помочь? Вы-то, уж верно, знаете, как эти травы называют у нас в народе.

— Ох, доченька, да что же я смыслю в травах?! Посмотрю, конечно, может, какие-нибудь и знаю, но чтобы две тысячи…

В сарай влетел Залим. Как видно, он меньше всего ожидал встретить здесь взрослых, и растерянно остановился на пороге.

— Ах, бедный мой мальчик, как же тебя вымочило! — всполошился Мазан. — Иди скорее сюда!

Он торопливо зажег фонарь и прикрыл дверь сарая. Затем притянул к себе внука, вытер чистым носовым платком лицо мальчика, откинул назад пряди влажных волос.

— Не стоит его жалеть, дада, — сказала Жантина. — Он не заслужил вашей ласки. И как он, бессовестный, смеет вам в глаза смотреть?!

— Ну, ты уж слишком! По-моему, ты слишком много требуешь от мальчика.

— Ах, дада, зачем вы так говорите! Да еще при нем… Вы ведь не знаете, что он натворил.

— Откуда же мне знать, голубушка? Конечно, не знаю. Скажи мне, мой мальчик, что случилось? За что мама на тебя так сердится?

Залим молчал. Кто знает, о чем проведала мать?

— Ну что же ты молчишь, родной? — не унимался дед. — Скажи мне, скорее скажи, что случилось?

— Я не знаю, дедушка… — На всякий случай Залим шмыгнул носом.

— Ах, ты не знаешь! — возмутилась Жантина. — Оказывается, я должна объяснять, в чем ты провинился. А ну-ка, покажи дневник.

Залим вздрогнул. Вот оно, сейчас все раскроется… Он нарочно забежал в сарай, думал до поры до времени спрятать дневник…

— Покажи дневник, мальчик, — приказал дед.

Медленно, с неохотой раскрыл Залим портфель, вывалил его содержимое на верстак. Негнущимися пальцами перебирал книги, тетради. Нет… Нет ни дневника, ни тетради с контрольной по русскому языку. С той самой контрольной, под которой красуется жирная красная двойка…

— Ну, в чем же дело? — спросила мать. — Почему ты не даешь дедушке дневник?

— Я искал… В портфеле его нет.

— Куда же ты его дел? Забросил куда-нибудь, чтобы дедушка не узнал?

— Не знаю я, где дневник. Наверное, забыл в классе…

— Ничего не скажешь, вовремя забыл. Ну погоди, вернется отец, я ему все расскажу…

— Да говорите толком, что случилось?

Жантина была так расстроена, что совсем позабыла привычную почтительность, с какой она и ее муж обращались к старику.

— Залим лжет! — гневно сказала она. — Лжет на каждом шагу. Отметки подделывает. Тройку по русскому языку в дневнике переправил на пятерку! А сегодня он получил двойку.

— Не может быть! — испуганно воскликнул дед.

— Спросите Залима.

— Не станет мой мальчик меня обманывать!

— Он всех нас обманывает.

— Нет, нет, ты что-то путаешь!

— Я своими глазами видела журнал.

— Но как же так? Каждый день он веселый возвращается из школы, каждый день приносит радостную весть: «Дедушка, пятерка!» Редко-редко когда бывает четверка.

— Ложь, все ложь! — с досадой проговорила Жантина. — Ни одному его слову больше не верю! На собраниях да на слетах с чужого голоса поет, умные речи произносит, чужую работу выдает за свою, а все хвалят — ах какой умный! Вот и научился врать!

— Ты снова что-то путаешь, голубушка, — с недоумением заметил Мазан.

— Что значит — путаю? Речи за него пишут вожатые, а он чванится, нос задирает, работать совсем перестал.

— Ох, беда, беда! Упаси аллах, узнают люди… Чужие слова — все равно что чужое платье…

— Для Залима, верно, и чужое — свое, — возмущенно продолжала Жантина. — Ему все равно… Однако довольно! С сегодняшнего дня он у меня шагу за ворота не сделает, день и ночь будет сидеть за уроками. Никаких слетов! Никаких выступлений! Я так и вожатой сказала. И вы, дада, пожалуйста, не спускайте ему ничего. Ничего за него не делайте. Пусть сам работает.

— Но, голубушка, если он не может…

— Пусть учится.

— А если не выходит?

— Ничего, постарается — и выйдет. — Тут Жантина увидела стоявшие под навесом табуретки и снова вскипела: — А это что? Опять для него делали?

— Нет, нет, доченька! Это я для нашего детского сада. Вчера зашел к ним, поглядел — плохо живут ребятишки: сидеть не на чем, играть не во что… У меня была доска — две табуретки сделал, на третью не хватило. Пойду завтра к председателю колхоза, пусть выписывает материал на мебель для малышей.

— И корзину свою пусть сам сплетет. — Жантина вдруг остановилась, глядя в угол сарая, где лежала связка лозняка и начатое плетение. — Дада, что же это вы!..

— Это я для пчел, для пчел…

Наконец Жантина ушла в дом. Дед с внуком остались одни. Оба молчали; Залиму было стыдно. Но, пожалуй, не менее стыдно было и Мазану. Старик не знал, с чего начать разговор.

— Как же это у нас с тобой получилось, мой мальчик? — сказал он наконец.

Залим забился в темный угол — и ни слова.

— Ну разве можно так, мой родной? — выговаривал Мазан. — Отец твой дни и ночи трудится в поле, мама ребят учит, работает не покладая рук, чтобы в доме был порядок; я старый человек, но и я стараюсь делать что могу. А ты? Стыдно, мой милый, ох как стыдно! Берись-ка ты за ум. Я ведь знаю — ты мальчик толковый, все одолеешь, со всем справишься, стоит только захотеть…

Мазан говорил, а сам все поглаживал слипшиеся от дождя волосы внука.

Залиму стало вдруг тепло, уютно. Какой добрый у него дедушка! Ни у кого нет такого… Он и не сердится вовсе.

— Скажи, родной, ты в самом деле не нашел дневника? — осторожно спросил дед.

— М-м, — отрицательно мотнул головой мальчик.

— А в школу ты его брал?

— Угу.

— Куда же он мог деться?

— Не знаю… Да это все ерунда, заведу новый. Дедушка, а мы сегодня снова победили!

— Кого вы победили, мой мальчик?

— Команду с улицы Ехшо́ко.

— Что еще за улица?

— Это мы так Верхнюю улицу прозвали, потому что капитана их футбольной команды зовут Ехшоко. Слабаки они. Мы их уже второй день подряд бьем.

— Ах вот оно что!.. — невесело протянул дед.

«Права Жантина, — подумал он. — Плохи дела у мальчика. Ни о чем-то он не беспокоится. Только что, кажется, грянула беда, а у него одно на уме — мячик гонять».

— Здорово сыграли, три — один в нашу пользу, — болтал между тем Залим. — Если бы не этот мазила Хасан, мы бы им сухую влепили!

— Какой Хасан?

— Да тот, торгаш.

— Я же тебя просил, дорогой, не называть его торгашом. Хасан этого не заслуживает, он и в самом деле хороший мальчик. Приходил он сегодня в школу?

— Приходил. Третий день ходит.

— Почему же ты не пригласишь его к нам?

— Кого?

— Хасана.

— Еще чего! Я его к нашему дому близко не подпущу!

— Почему?

— Торгаш несчастный! Очень нужны мне друзья торгаши!

— Еще раз говорю тебе, Залим, ты ошибаешься. Никакой он не торгаш. Попомни мои слова: больше вы не увидите его на базаре. Тетку Хагурину мы так пробрали, что теперь она тише воды, ниже травы! Только, думается мне, и мы должны помочь Хасану. Жизнь у него нелегкая, а мальчик он умный.

— Ты, дедушка, можешь помогать своему Хасану сколько хочешь, но в дом к нам я его не пущу, — сердито сверкнув глазами, проговорил Залим.

— Не говори глупостей!

— Пусть я говорю глупости, по такого друга мне не надо! Да он и не умеет дружить.

— Почему не умеет? Ты его совсем не знаешь, как же ты можешь судить?

— Нет, знаю! Я еще позавчера убедился, чего он стоит.

— Он сделал тебе что-нибудь плохое?

— Тот, кому наплевать на людей, — самый подлый человек, верно? Так вот, Хасан именно такой.

— Да с чего ты это взял?

— Позавчера мы писали контрольную по арифметике, и Хасан не показал мне решения.

— И правильно сделал!

— Правильно? Я сам решил задачку, мне хотелось только сверить ответ.

— Тогда, наверное, он тебя не понял. Надо было ему объяснить…

— А если бы я в самом деле не мог решить задачку? Он что же, спокойно смотрел бы, как товарищ получает двойку? Разве это друг? Разве такому можно верить? Да он и на войне предаст, лишь бы самому спастись!

— Нет, ты неправ. То, что сделал Хасан, совсем не предательство. Дать списать — не помощь.

— Все равно я с ним дружить не стану!

— Ладно, оставим этот разговор. Скажи мне лучше, для чего ты подделал отметки в дневнике?

Залим сразу сник и принялся старательно ковырять земляной пол носком ботинка.

— В правде стыда нет, от правды худа не будет. Отвечай честно: почему ты так поступил? И отчего стал хуже заниматься? Только говори правду. Я не буду тебя ругать.

— Но ведь это только по русскому…

— Ну и что же, что по русскому? Надо догонять. Если у тебя плохие книги — скажи, я куплю другие. Или, может, что-нибудь тебе мешает? Нет?

— Нет… — выдавил Залим, с ожесточением грызя ноготь.

Мазану надоело задавать попусту вопросы, и он умолк. Но тревожные мысли не оставляли его: «А не слишком ли много у мальчика книг? Может, он увлекается чтением и ему некогда готовить уроки?»

А ливень тем временем разошелся вовсю. Вода стояла стеной — хоть подставляй лестницу и забирайся на небо. Гром то ворчал далеко и глухо, то злобно рявкал над головой, по небу разливались огненные ручьи молний. Вдруг раздался такой сильный удар, что Мазан даже присел. Он выглянул наружу — посмотреть, не вспыхнул ли где-нибудь поблизости пожар.

Двор утопал в серой мгле ранних осенних сумерек. Повсюду хлюпала вода. Псиариша разлилась и превратилась в бурный поток.

Мазан хотел прикрыть дверь, когда вдруг заметил белевшую с наружной стороны надпись. Старик сиял со стены фонарь. В его неверном свете на темных дверных досках выступили размытые дождем русские буквы: «Терпенье и труд все перетрут».

Откуда это? Мазан посмотрел на внука.

— Что это такое, мой мальчик?

Залим глянул исподлобья на дверь и тут же отвел глаза.

— Пословица такая, — буркнул он.

— А кто ее тут написал?

— Наверно, Нина… Кому же еще?

— Какая Нина?

— Да здешняя…

— Кто ее отец?

— Агроном.

— Наш новый агроном?

— Да.

Вот упрямый мальчишка! Хоть клещами тяни из него слова!

Раздражение все сильнее овладевало стариком, но он старался не подавать виду и держаться спокойно.

— Ты знаком с отцом этой девочки?

— Нет. Так, видал на собраниях…

— Жаль! С Бета́лом Бавуковым стоит познакомиться: он человек умный, ученый, академию в Москве кончил. Сейчас они с Камбула́том над новым сортом кукурузы колдуют. Ты ведь нашего Камбулата знаешь?

— Какого Камбулата?

— Да что с тобой, мой мальчик? Где ты живешь? Камбулата вся страна знает. Он у нас вроде хозяина урожаев, новые сорта хлебов выводит.

— Подумаешь, — протянул Залим. — Было бы что интересное, а то кукуруза…

— Что… что ты сказал?! — возмутился дед.

— Говорю — скучно все это. Вот если бы что-нибудь про космос придумали…

— Да знаешь ли ты, как по-кабардински зовется кукуруза?

— Ну, знаю. Нарту́х.

— А что такое нартух, тебе известно?

— Нартух… ну, это такое растение.

— Правильно, растение. А какое оно?

— Почем я знаю! Мы его не проходили.

— Так вот запомни, мой мальчик: нартух — самое главное из всех хлебных растений. Потому и зовут его — нартух, богатырское зерно. А пошло это название от слова «нарт» — богатырь. Помнишь нартов?

— А откуда я их должен помнить?

— Как — откуда? Я же купил тебе книги о подвигах богатырей — нартов. Такие большие, в синих переплетах… С картинками…

— А-а, да, большие книги…

Не очень-то уверенно прозвучали эти слова. Залим и в самом деле помнил, что на столе у него лежали два каких-то толстых тома в синих переплетах. Только он их не открывал. Все как-то руки не доходили.

А Мазан… Мазан только вздохнул. Нет, не книги виноваты в бедах мальчика. Что же тогда? Залим неглуп. Залим всегда хорошо учился. У Залима прекрасная память. А что он любит в жизни? С кем дружит? Плохо, Мазан. Ничего-то ты не знаешь о внуке.

— Так ты думаешь, пословицу написала Нина?

— Она, больше некому…

— Это такая беленькая девочка, которой ты как-то утром читал стихи?

— Да.

— Зачем же она написала?

— Так, чудит. Объявила вдруг, что терпенье воспитывает характер, а труд украшает жизнь, — так ее бабушка говорит. Вот и прицепилась: «Хочу, чтобы ты это запомнил, и на всякий случай напишу на видном месте».

— Что ж, пословица мудрая. Скажи, Нина хорошо знает русский?

— Еще бы ей не звать! У нее мать русская.

— Тем лучше для нее: отец кабардинец, мать русская, — два родных языка.

— Ну да! То-то у нее по всем предметам пятерки, а по кабардинскому тройка!

— А у тебя?

— Я меньше четверки в жизни не получал!

— Тогда знаешь как мы сделаем? Пригласим Хасана и Нину, чтобы вы вместе занимались.

— Только не Хасана!

Мимо открытой двери сарая кто-то пробежал, шлепая по лужам босыми ногами.

— Кто это к нам в такую погоду? — удивленно проговорил Мазан.

Внук молча пожал плечами. В глубине двора ярко вспыхнул и тут же погас четырехугольник двери — это Жантина впустила гостя.

— Пойдем и мы, дорогой, дождь как будто немного унялся, — сказал Мазан, выходя из сарая.

В этот момент дверь снова распахнулась и послышался голос Жантины:

— Залим! Домой!