Солнце перед ненастьем

А ВДРУГ БЫ ОН НА МЕНЯ БРОСИЛСЯ!

Мазан поглядывал на небо и хмурился: обманули приметы, не было вчера дождя. Немного погромыхал гром, огненные иглы молний простегали пуховое одеяло туч над Бештау, а дождь так и не пролился. Для кукурузы и подсолнуха он был вроде и ни к чему, зато озимые полил бы на славу. Но дождевые тучи уползли за вершину Канжа́л.

Возле псиариши Залим возился с водяной мельницей: ленивая вода никак не хотела крутить колесо. Пришлось построить запруду и приладить желоб — старую водосточную трубу. В струях маленького водопада колесо завертелось так быстро, что вокруг него рассыпались снопы брызг.

Мазан выгнал корову в стадо и вернулся во двор.

— Сын мой, — окликнул он Залима, — ты думаешь нынче идти за прутьями?

— Думаю, — отозвался тот, не отрываясь от колеса.

— Когда же? Смотри, осенний день короток, не заметишь, как пройдет.

Мальчик шмыгнул носом, хитровато покосился на деда.

— А может, пойдем вместе? — спросил он. — Я не знаю, какие нужны прутья.

— А что тут знать? Возьми садовый нож и режь самые гибкие и длинные, без сучков. Вот и вся премудрость.

— Один я боюсь идти на Джермеши́ч… — признался Залим. — Помнишь, там волчье логово было?..

— Волчье логово было в прошлом году, а сейчас там спокойно, волков перебили. Ну, да уж так и быть, пойдем вместе. Мне самому нужна тонкая лоза для ульев.

— Ой, дедушка, вот здорово! — И Залим повис на шее старика.

— Ну хорошо, хорошо, собирайся, мой козленок! — с доброй улыбкой сказал Мазан, приглаживая волосы внука.

После завтрака отправились на Джермешич. Залим шел следом за Мазаном, размахивая аккуратной связкой веревки, и глядел по сторонам. В спокойной воде, тянувшейся вдоль улицы псиариши, отражались опрокинутые вниз крышами белые стены домов, и он сам, и дедушка, и невысокие изгороди, из-за которых выглядывали длинные плети умытых росой огурцов, а за ними — фруктовые деревья, убранные янтарем груш, алыми самоцветами яблок, лилово-сизым мерцанием слив. Как жаль, что утро нынче такое серое, тусклое… Вот если бы светило солнышко и небо было высокое, синее-синее! Тогда вся эта красота была бы словно нанизана на золотые нити солнечных лучей.

Залим двигался будто во сне или в сказке. Не заметил, как вышли за селение. И вдруг в глаза ему и в самом деле брызнуло солнце: это ветер разодрал полотнище облаков и погнал серые лоскуты к заснеженным вершинам гор. Мальчик с радостной улыбкой глянул на небо, окинул взором равнину. Над ней реял сладкий запах вянущих трав, и тут и там — рядами, в копнах и стогах — лежало сено. Порой покос уходил в мелколесье, в невысокую поросль молодых деревьев, среди которых неожиданно вздымалась одинокая вершина дикой груши или яблони, а потом снова раскидывал свой жесткий бурый ковер на просторе лугов.

Подошли к мосту, перекинутому через неширокую речку. Здесь Залим немного задержался, послушал, как звенит вода, обегая закрепленные в речном дне опоры. Вот бы где поставить водяное колесо! Вода кипит ключом, не то что дома, в псиарише. Здесь и настоящую мельницу можно сделать, с жерновами.

За речкой начинался лес. Залим не раз приходил сюда прежде, но сейчас почему-то все выглядело совсем по-новому.

— А вот и Лесной богатырь, большой дуб, — заметил Мазан.

Мальчик поглядел и от удивления даже разинул рот.

В самом деле, какой великан! Как же он раньше-то не замечал? И стоит совсем один, в стороне от стайки молодых дубков.

— Ох и ворчун, наверно, этот Лесной богатырь! — продолжал между тем Мазан. — Молодые, они неугомонные, доняли старика болтовней да шутками, вот он и ушел от них, и молчит, и думает в одиночку свою думу. Посмотри, как он насупился, оскалил зубы-желуди. А молодые парни-дубки знай себе смеются да перешептываются с длинноногими девчонками-лиственницами. Как думаешь, о чем это они?

Ох уж этот дедушка! Целую сказку сочинил! Залим даже рассмеялся. Длинноногие девчонки-лиственницы… Ну да, вот эта, тоненькая, с мягкой пушистой зеленью ветвей — точь-в-точь Нина Баву́кова. Жаль, что не позвал ее с собой в лес — сейчас тут полно орехов, ежевики. Славно погуляли бы.

— Погляди, сын мой, сколько здесь пней, — сказал Мазан. — Люди срубили старые деревья себе на потребу, но добрая сила земли не оскудевает. Вот она, молодая поросль. Тянутся вверх крошки дубки, продолжают жизнь предков. Слышишь, как шелестят листвой, заводят ту же лесную песню, что певали когда-то деревья, от которых теперь остались лишь седые пни. Голоса у них пока еще слабые, но дай срок, войдут дубки в силу и зашумят на весь лес. Так-то, мой мальчик. Правда, хорошо?

— Хорошо! — отозвался Залим.

«Хорош-ш-шо…» — зашуршала листва под налетевшим ветерком.

Дед и внук миновали орешник, подошли к зарослям лозняка, стройного, гибкого, с атласно-гладкой кожицей.

Мазан резал лозу, Залим связывал ее в небольшие вязанки. И вдруг ветер, сильный, низовой, налетел откуда-то со степи и пустился озорничать: ворошить сено, трепать листву на деревьях. Навалился на низкорослые деревца, продрался, будто великан зубр, через заросли кустов, ударил по молодым дубам — и стих, словно обессилел в борьбе со стойкими лесными богатырями, и лег у корней их подстреленным зверем.

— Вот и все, — сказал Мазан, увязывая отдельно шиличевые прутья. — Ветер унялся, и работа кончена. Ветру в лесу делать нечего. Это в степи он — горный поток, а в лесу — псиариша…

Старик не закончил фразу: мимо с писком пронеслась какая-то птица, за ней — другая, и скрылись в зарослях орешника.

— Ястреб! — воскликнул Мазан, бросая вязанку. — Скорей беги за ними!

Залим стоял, испуганно глядя вслед ястребу.

— Что же ты медлишь, сын мой! Гони его прочь!

Старик затрусил к орешнику, ворча на ходу:

— Вот разбойник! Мышей ловить — так его нет, все норовит за птицами охотиться!

Возле кустов на земле валялась горстка свежих сизых перьев горлинки. Позвал внука, тот ни с места. Пришлось самому лезть в заросли. Ястреб уже собирался унести свою добычу, когда Мазан запустил в него палкой. Разбойник улетел. Под кустом жалким окровавленным комочком осталась лежать горлинка. Мазан поднял ее и понес внуку.

— Гляди, что наделал этот злодей! — сокрушался дед. — А побежал бы ты за ними, может, она и спаслась бы.

— Да, «побежал»! — буркнул Залим. — А вдруг бы он на меня бросился!

— Ты что же, ястреба испугался? Вот так мужчина!

Залим молча глядел на птицу, лежавшую на ладонях деда. Вдруг она судорожно передернула крыльями, раскрыла клюв, ширкнула лапкой и затихла.

— Дедушка, она померла?

— Да…

Старик расковырял палкой мягкую землю, завернул горлинку в большой лопух и закопал.

Всю дорогу до самого дома дед и внук не обменялись ни словом. Доброе, легкое настроение, навеянное лесом, было испорчено.