Глава 3. Меч и лотос

11 февраля 1986 года

Вопрос первый:

Возлюбленный мастер,

Держа тебя за руку, ощущая твое сострадание, от всей этой переполняющей меня красоты я хочу выплакать до конца все свои слезы. Я не могу больше сдерживаться; я весь дрожу, меня всего трясет. Во мне пробуждается моя женская половина. Мне нужно удовлетворить, выразить себя... Все мои представления о настоящем мужчине лежат у моих ног, разбитые вдребезги.

Что мне делать?

Этот вопрос затрагивает один из основных моментов, касающихся человеческой целостности. Лишь в этом веке гениальнейший исследователь психики человека Карл Густав Юнг доказал, что мужчина — это не только мужчина, а женщина — не только женщина. Мужчина содержит в себе обоих; то же справедливо и в отношении женщины.

Мужчина и женщина — это части целого. Если вы мужчина, то это означает, что ваше бессознательное будет женским. Если вы женщина, то ваше бессознательное будет мужским. Эта теория стала революционной для западного мира, но отнюдь не для Востока. Востоку все это было известно, по меньшей мере, уже пять тысяч лет. Поглядите на индийские статуи, явно демонстрирующие тот же самый принцип целостности: Шива, Натарадж, Ардханаришвара — наполовину женщина, наполовину мужчина.

Тантра давным-давно открыла, что мужчина не может быть просто мужчиной просто хотя бы потому, что все рождаются от отца и матери. Ребенок — это их обоюдный вклад. Родится ли ребенок мальчиком или девочкой, роли не играет: в основе он плод обеих сторон — и мужской, и женской.

В ребенке сохранится нечто от обоих.

Но общество еще не настолько культурно, цивилизовано, развито психологически, чтобы быть в состоянии осознать все тонкости этого вопроса — а их уйма. Ни одному обществу в мире нет никакого дела до того, что в каждом мужчине живет частичка женщины. Никто не обращает внимания на то, что в каждой женщине есть немного от мужчины. Истина была известна много веков назад, но общество игнорирует истину, в результате чего все человечество пребывает в чудовищном страдании, несчастье, разделении, расщеплении, беспокойстве, потому что каждый человек наполовину забыт, каждый наполовину недооценен. Как же в такой ситуации быть удовлетворенным?

Но, наоборот, каждая мировая культура с самых ранних лет убеждает ребенка, что мальчик — это мальчик, а девочка — это девочка. В самых разных мелочах детям напоминают об этом снова и снова...

Если мальчик лезет на дерево — все в порядке, но если лезет девочка, то что-то здесь не так.

Когда я был ребенком, по соседству с нами жил школьный директор. У него была дочка моего возраста, и поскольку она видела, как я карабкался по деревьям, понятное дело, что и она лезла вслед за мной. Когда ее отец увидел, чем она занимается, он выбежал из дома и заорал:

— Ну-ка, слезай немедленно! Это не женское дело! Ты же девочка!

Девочка сказала:

— Но ты же ничего не говоришь этому мальчику, а он тоже лазает!

— Дело не в лазании. Что разрешено мальчикам, не разрешено девочкам, и что дозволено девочкам, запрещено мальчикам.

Мальчику нельзя играть с куклой. Над ним все будут смеяться: «Ты что делаешь? Ты что — девчонка?» С куклами должны играть девочки, это не по-мужски.

Наше разделение, расщепление дошло до того, что мужчина и женщина превратились в различные существа.

В детстве мне нравилось носить длинные волосы...

Лавка магазина располагалась прямо в нашем доме, поэтому каждый раз, заходя в дом и выходя из него, я попадал в торговое помещение. И покупатели неизменно спрашивали отца:

— Чья это девочка?

Мой отец каждый раз краснел и в конце концов решил взяться за меня.

— Так продолжаться не может, — сказал он. — Мне приходится разъяснять каждому посетителю, что ты — не девочка, что ты мой сын. Это унизительно. Тебе самому не стыдно?

— Нисколько, — сказал я. — Мне нравятся длинные волосы, и если люди принимают меня за девочку, то это их проблемы. Мне до этого нет дела.

Тогда он взял ножницы и взялся стричь меня. Я сказал:

— Ты бы подумал, а то потом пожалеешь.

— Тебе меня не запугать. Чай, уже не в первый раз.

— Ну, стриги, тогда и посмотрим.

И он потом раскаивался всю свою жизнь. Он постриг меня, и я тут же ушел... я вышел из дома и перешел на другую сторону улицы, где находились цирюльни. Мне очень нравился один местный парикмахер — опиумный наркоман. Когда у меня находилось свободное время, я сидел рядом с ним. А он рассказывал много интересного. Никто не желал его слушать, и поскольку я слушал его всегда, он отвечал мне взаимным расположением. Я говорил ему:

— Твои истории — классные, а эти люди — все придурки, они ничего не понимают.

— Только ты меня понимаешь, — говорил он мне, — и я всегда жду тебя, а все эти придурки понятия не имеют о стоящих вещах.

Приняв опий, он начинал петь песни, и слушать их было одно удовольствие. Первую строчку он брал из одной песни, следующую — из другой; строчку из бхаджана, религиозного гимна, еще строчку из какого-нибудь фильма... все это вперемешку с собственными вставками.

В общем, я пришел к нему и сказал:

— Сегодня мне нужна твоя помощь.

— Для тебя — все что угодно, — ответил он.

— Побрей меня наголо.

— Это не так просто. Если твой отец узнает, не миновать мне беды.

Дело в том, что в Индии голову мальчика бреют, когда умирает его отец. Но я настаивал:

— Я никогда тебя ни о чем не просил. Если ты не побреешь меня наголо, я больше к тебе не приду.

— Постой, погоди, — испугался он. — Ты единственный мой посетитель, кто еще ценит меня.

Так что он побрил меня наголо, и я пошел домой. Отец, увидев меня лысым, воскликнул:

— Это еще что за номер?

А покупатели начали спрашивать:

— Что случилось с малышом? Похоже, у него умер отец.

Теперь отцу пришлось краснеть еще сильнее. Он взялся все объяснять:

— Никто у него не умер. Я его отец. Он просто доказал мне, что я буду раскаиваться. Теперь мне предстоит оправдываться перед всем городом, что я пока еще живой!

Вскоре стали приходить обеспокоенные знакомые. Поскольку я разгуливал по всему городу, все, кто меня увидел, решили, что умер мой отец. Знакомые стали приходить, чтобы выразить свои соболезнования, но, к своему удивлению, обнаруживали отца в полном здравии. Все недоумевали:

— Что за ерунда? Кто же тогда умер? Мы же видели, что твой парень ходит бритым наголо.

— Это все моя вина, — оправдывался отец. — Я намедни сорвался и остриг его лохмы, прекрасно зная, что он что-нибудь этакое обязательно вытворит, но это в последний раз... Больше я его не трогаю, потому что он непредсказуем.

Потом он попросил меня:

— Сделай одно доброе дело: не мог бы ты ходить через черный ход, пока не отрастишь чуток волосы?

Я ответил:

— И вот ты опять просишь меня сделать что-то против моей воли. Я, конечно, могу — я могу всю жизнь ходить через черный ход, но лучше не проси, потому что я снова что-нибудь придумаю.

— Ладно, ладно, — испугался отец. — Не ходи через черный ход. Пусть здесь соберется весь город. Впрочем, тебя и так уже все видели. Слух разлетелся мигом — соболезнующие идут толпами, а я — нате вам — живой! Надо просто переждать пару дней, и все узнают, что я жив, и что ты наделал... А этот наркоман — с ним-то как быть? С ним даже поговорить нормально нельзя. Ты ему про Фому — он тебе про Ерему. Как ты вообще с ним общаешься? — спросил он меня. — Ты часами просиживаешь в его заведении.

— Он милейший человек, — ответил я. — Дело не в том, что он говорит, не важно, что отвечает он невпопад... Мне нравится, что говорю я — ему нравится, что говорит он. Мы оба довольны, но мы не общаемся. В этом нет никакой пользы, это чистой воды развлечение. И он говорит такие замечательные вещи, какие в трезвом уме никто не скажет. А на днях тут вот что было: бреет он голову одному известному борцу из города, а я шепчу ему на ухо: «Побрей только половину его башки». Он говорит: «Но ведь этот тип рассвирепеет, он борец, а я всего лишь старый наркоман». Я говорю: «Не волнуйся ты. Я же рядом». И он бреет борца наполовину и говорит ему: «Я тут вдруг кое-что вспомнил, мне нужно срочно сбегать домой. Ты сиди, я сейчас». И убегает из цирюльни. Борец ждет; ждет пять минут, ждет полчаса... Потом он спрашивает меня: «Этот парень вообще думает возвращаться, или как?» Я и говорю: «Сомневаюсь... он же наркоман, никто не знает, где он в следующий раз застрянет — спорит, наверное, с кем-то. Наверное, и до дому еще не дошел. Ты бы шел уже». «Дикость какая, — говорит. — Я же как дурак — наполовину бритый!» Я говорю: «Но он же не взял с тебя денег. Иди к другому цирюльнику, сэкономишь на половине головы». И он спрашивает: «Ты с ним заодно, что ли?» «Да нет, — говорю, — мы так, приятели. Пока ты не уйдешь, он не вернется. Так что иди побыстрее». Он идет в соседнюю цирюльню, и над ним там гогочут: «Чего ты вообще сунулся к этому психу?»

Мой отец все же попытался вразумить его:

— Никогда больше не смей проделывать такого с моим парнем!

Но тот лишь ответил что-то свое.

И отцу просто было стыдно, что кто-то путал меня, его сына, с девчонкой.

И это происходит на протяжении всей вашей жизни... Мужчина есть мужчина, и ему многое запрещено. Женщина должна быть изящной, должна знать свое место, должна соответствовать определенным представлениям о женственности.

Общество не прислушивается ни к великим мудрецам тантры, ни к Юнгу, основателю психоанализа. Но я хотел бы особо отметить, что до тех пор, пока мы не примем все стороны мужчины и все стороны женщины, мы не освободим человечество. Половина человека всегда будет оставаться закованной в цепи.

Взять, к примеру, мужчину: мужчине нельзя плакать, нельзя рыдать, он должен быть сильным. Даже если кто-то умирает и сердце мужчины обливается слезами, он обязан держать себя в руках. Ему не подобает показывать свою слабость — как будто слезы означают слабость.

Женщины сколько угодно могут реветь, сетовать на свои горести, на свои муки — слезы пусть текут ручьем. Но... может, вы и не осознаете этого: но именно потому, что женщинам дозволено рыдать, кричать, вопить, они не сходят с ума так быстро, как мужчины. Они реже убивают, реже кончают с собой. Число самоубийств среди мужчин вдвое выше, нежели число самоубийств среди женщин. Но почему? Все дело в том, что мужчина накапливает свою боль. Общество научило его скрывать свои чувства, эмоции, настроения. Он просто должен быть мыслителем. Он не проявит своих чувств ни перед друзьями, ни перед женой, ни перед детьми, ни перед родителями. Нет же: он ко всему должен быть равнодушен, беспристрастен — он же мужчина.

Женщине ничего не стоит расплакаться — немного боли, и слезы полились ручьем. Но вы не знаете, насколько целительна сила слез. Каждый мужчина должен научиться плакать, потому что если бы природа не хотела, чтобы мужчина мог плакать, то не наделила бы его слезными железами. У мужчин и у женщин слезные железы одного размера — природа не может быть неразумной.

Бывают минуты, когда вы хотите плакать, и плакать полезно — это облегчение. Плач снимает тяжесть с сердца. Если вы будете накапливать эту тяжесть, то однажды не выдержите. Вот почему так случается, что человек, которого вы считали милым парнем, вдруг взял да зарезал кого-то — вам это кажется невероятным, — или покончил с собой.

Вам непонятно, как мог покончить жизнь самоубийством такой религиозный человек, читавший по утрам Гиту, ходивший в храм, чтивший традиции. Но вы ни разу не видели слезинки в его глазу, вы не видели его настроений, эмоций, не знали его сокровенных чувств, его душевных ран. Он прятал их.

Есть предел всему. Когда мужчина оказывается больше не в силах нести этот груз, то, не желая раскрыть себя, он предпочитает совершить самоубийство. Это кажется ему более мужеским поступком, чем дать всем узнать, что он плачет и рыдает.

Женщины. Если бы девочкам позволяли играть в те же игры, в которые играют мальчишки — переплывать реку, забираться не дерево, лазать по горам, — то, став женщинами, они никому не позволили бы себя изнасиловать. Наше общество ответственно за женскую беззащитность, податливость, за неспособность женщины противостоять насилию. Ей никогда не позволяли тренироваться, набираться физической силы. Мы породили странное общество расщепленных личностей.

Ты говоришь в своем вопросе, что, находясь рядом со мной, ты настолько переполнен любовью, что с тобой творится что-то необычное: ты видишь, как твоя так называемая мужественность разваливается на части, и внезапно тобою овладевает твоя «женщина».

Любовь происходит не из ума, но из сердца — природа любви женственна. Когда любовь верховодит, твоя мужская часть унывает, протестует, опасается. Когда любовь присутствует, женская часть расцветает. Без любви — наоборот, она увядает. Властные мужчины никогда не влюбляются, а если и влюбляются, то держат себя на расстоянии.

Взять, к примеру, Адольфа Гитлера... это была какая-то непостижимая любовь. Он любил одну женщину, но обращался с ней так, как если бы она была его солдатом, а он — ее генералом. Уезжая из дома, он приказывал ей: «Не смей бегать к матери, пока меня нет!» Но как спросить «почему» у человека вроде Адольфа Гитлера? Он вас тут же пристрелит — таков будет его ответ; в другие ответы он не верит.

Как-то раз ей показалось, что Гитлер уехал надолго... Она позвонила секретарю. Тот ответил:

— Фюрер вернется не раньше, чем через восемь часов.

Она сказала:

— Этого более чем достаточно. Я только на полчасика.

И она пошла проведать свою мать. Вернулась она раньше Гитлера, но когда он приехал, то первым делом спросил у секретаря:

— Она бегала к своей мамаше?

Секретарь был вынужден ответить:

— Да, но только на полчаса, что тут плохого...

Гитлер сказал:

— Я не спрашиваю твоего мнения.

Затем он вошел в ее спальню и без лишних расспросов застрелил свою любовницу на месте.

По-вашему, это любовь? Разве любовь способна на такое? Может ли любовь так не прощать... быть такой черствой, твердолобой, механичной? Это вовсе не любовные отношения.

Затем он встретил свою Еву Браун, которой не разрешал спать вместе с собой. В своей автобиографии он объясняет: «Я никому не доверяю мой сон, даже женщине, которая думает, что любит меня. А вдруг она шпион, а вдруг ее заслали враги. Она может запросто пристрелить меня, зарезать, отравить... все что угодно».

Их связь продлилась десять лет, но за это время он ни разу не впустил Еву Браун в свою спальню. Что же это за любовь такая?

В последний день войны, когда бомбы падали на Берлин, Гитлер прятался в своем бункере. Он вызвал секретаря и приказал немедленно найти священника, потому что он решил жениться.

Секретарь возразил:

— Разве сейчас время жениться? Нам конец. До взятия Берлина остались считанные минуты. Десять лет эта несчастная просила вас жениться на ней, но вы все откладывали. Куда же спешить сейчас?

Но Гитлер сказал:

— Не трать мое время. Ищи священника и, хоть силой, но приведи его сюда. Мне осталось немного, и перед смертью я хочу жениться.

И он женился только чтобы умереть вместе с женой. Они оба приняли яд, и ближайшие подчиненные сожгли их тела. Это был единственный раз, когда они были наедине друг с другом.

Почему же он решился только в такую минуту? Дело в том, что он больше не боялся. Смерть была неминуема, в недоверии больше не было смысла.

Мужчина думает, что он любит. Но любит женщина. Женщина никогда не думает, что любит. Мужчина первым делом обдумывает — и только потом любит. Поэтому в его любви нет красоты, нет божественного вкуса женской любви. Но он мог бы иметь ту же красоту. Природа дала жизнь обоим, но внутренняя женщина в мужчине подавлена, вы не позволяете ей поднять голову. Отсюда проистекают все эти несчастья; из-за этого мужчина всегда нуждается в женщине, а женщина всегда нуждается в мужчине.

Но если бы в мире царила верная психология, то в каждом подрастающем ребенке обе его части развивались бы параллельно: он бы одновременно обладал и силой мужчины, и мягкостью, любвеобильностью женщины.

Один японец, дзен-мастер, так сильно полюбил меня, что теперь преподает дзен по моим книгам... Когда меня посадили в американскую тюрьму, он объехал все японские монастыри и собрал в мою поддержку подписи многих мастеров.

Я не принадлежу ни к одной религии, но любой по-настоящему религиозный человек принадлежит мне. Этот японец прислал мне скульптуру Будды. Она была очень необычна, потому что изображала более правдоподобного Будду, чем любая из всех статуй, которых мне доводилось видеть в своей жизни. В одной руке этот Будда держит лотос, в другой — меч. И вот что примечательно: если смотреть на эту скульптуру с одной стороны, например, со стороны меча, то его лицо будет выглядеть воинственно. Но если повернуть скульптуру стороной лотоса, то его лицо окажется женственным и настолько прекрасным, что кажется просто непостижимым, как человек с таким лицом может сражаться. Будда должен быть одновременно и тем, и другим — и мечом, и цветком лотоса. Он должен быть мужчиной, он должен быть женщиной — в их наивысшем цветении.

Если бы миром управляла верная психология, то каждый мужчина и каждая женщина ощущали бы определенную независимость. Исчезла бы острая потребность в мужчине или женщине, потому что в каждом из вас жили бы собственная женщина и собственный мужчина.

То есть, прежде всего, вы бы обрели независимость, которой не обладаете сейчас. И в этом лежит одна из основных причин, почему мужья и жены без конца ссорятся: ведь невозможно безоговорочно любить человека, от которого вы зависите. Никто не любит зависимость. Мужчина не способен в полной мере полюбить женщину, потому что он зависит от нее.

Когда я преподавал в университете, то жил по соседству с семьей профессора математики, очень простодушного человека из Бенгалии. Только я поселился в своем домике — в этих домиках стены были настолько тонкими, что секретов ни у кого быть не могло, — как в первую же ночь, примерно в два часа, меня разбудили вопли профессора:

— Все, с меня хватит! Я покончу с собой!

Дальше был женский голос:

— Да кто тебя держит? Вот, бери свой зонтик и иди отсюда! — Бенгальцы ни шагу не делают без своих зонтов.

Я был слегка озадачен, решая, не стоит ли мне вмешаться. Я еще не был знаком с этими людьми, но оставаться в стороне было бы как-то неправильно. И ведь забавно! Я испугался за парня, что он сейчас пойдет и покончит с собой, а его собственная жена просто вручает ему зонт! Глупость какая-то. Но все же я вышел и увидел, как профессор со своим зонтиком шагает по направлению к железнодорожной станции, которая находилась совсем рядом.

Я постучался и спросил его жену:

— Я здесь человек новый и не знаю местных порядков. Мне вроде бы не полагается вмешиваться, но ваш муж посредине ночи отправляется кончать с собой, и вас это, по-видимому, совсем не беспокоит — вы даже даете ему зонтик. По-моему, вы, наоборот, должны были бы спрятать зонт, тогда бы он никуда не ушел, ведь бенгалец без зонта — что соловей без песни.

На что она сказала:

— Да вы не переживайте, вы действительно здесь новичок. Он не сможет покончить с собой без моей помощи! Я нужна во всем. Вот погодите — скоро он явится.

И через пятнадцать минут он вернулся. Жена спросила его:

— Как — ты еще живой? Что стряслось?

— Что стряслось?! — закричал профессор. — Ты подсунула мне не тот зонт! Он не раскрывается! — А в небе сияли ясные звезды, так что зонт был совершенно не нужен. — Я тебе тысячу раз говорил не давать мне этот зонт! Но ты меня не слушаешь. И вот я, полный решимости, иду сводить счеты с жизнью, дохожу до станции, собираюсь раскрыть зонт, а он — нате вам — не работает! Мне пришлось вернуться, чтобы преподать тебе урок.

Почувствовав облегчение, я отправился спать. Я понял, что до самоубийства здесь дело не дойдет. Жена профессора оказалась права, говоря: «Без меня он ни на что не годен. Даже покончить с собой не сможет без моей помощи. Не переживайте, идите спать. Через полчаса он вернется. Это повторяется почти каждый день, ничего нового. Поначалу я действительно волновалась, но когда эта история стала повторяться изо дня в день!.. Его какая-нибудь вошь в задницу укусит — и вот он уже бежит под поезд. И я говорю себе: «Он просто дурит. Ничего он с собой не сделает, он даже не знает, что такое самоубийство»».

Почему мужчины и женщины без конца ругаются? Это происходит потому, что они ощущают сильную зависимость друг от друга. Зависимость никому не по душе, всем она ненавистна. И эта ненависть отравляет вашу жизнь. Эта ненависть является причиной постоянного конфликта.

Я же настаиваю, что если каждый мальчик и каждая девочка будут расти, зная, что у них есть оба крыла, что они не одиноки в себе, что в них прячется их собственная противоположность, то у всех вас появится стойкое равновесие, и ваша потребность превратится во что-то новое.

Любя женщину, вы не будете испытывать потребности в ней — вы будете радоваться, делиться. Вы будете любить такую женщину, которая напомнит вам женщину у вас в душе; так появится глубокая связь. Вы полюбите мужчину, напоминающего вам вашего внутреннего мужчину. И если вы не деретесь с мужчиной у вас в душе, то будете в мире и с его внешним отображением.

Нет ничего глупее, чем при выборе будущего супруга, обращаться к астрологам, гадалкам, предсказателям таро и прочим идиотам, которых в мире немало.

Как-то я несколько лет жил в одном городишке...

Напротив меня жил один брамин, который промышлял тем, что разглядывал свидетельства о рождении различных людей и так определял, будет ли их брак счастливым или нет.

Однажды ко мне обратился один человек:

— Я очень беден, — сказал он, — а лучше этого астролога в городе нет никого, но он берет десять рупий — я же от силы могу позволить себе две рупии. Я и в самом деле очень беден. Все дело в том, что мой сын собрался жениться, и я хочу, чтобы лучший астролог предсказал, ждет ли его счастье или нет.

Я сказал ему:

— Не переживай. Посиди здесь, а я тем временем пойду к астрологу. Ты подожди пару минут и тоже приходи.

Я отправился к своему соседу и сказал ему:

— Я живу напротив уже два года и каждый день вижу, как ты ругаешься со своей женой. Неужели ты не мог ничего предсказать самому себе? Теперь, если ты не выслушаешь меня, я разоблачу тебя.

— Я выслушаю тебя, только пожалей меня, — взмолился он.

В этот момент зашел тот бедняк. Я сказал брамину:

— Прежде всего, обслужи его задаром.

— Но я ведь уже говорил ему: я беру десять рупий, — сказал астролог.

— Нет, ты обслужишь его бесплатно, либо я пошел рассказывать новости, — настаивал я.

— Погоди! — испугался он. — Ни слова больше. Я сделаю, как ты велишь. И если к тебе еще кто обратится, присылай мне записку, и я все сделаю. Только прошу тебя, говори потише, если войдет моя жена. Потому что тогда даже не нужны будут никакие разоблачения — она сама меня разоблачит. Она меня бьет. Вся эта астрология — одна туфта. Но как мне быть иначе? Это все, что я умею делать, и дела идут неплохо. Но ни звезды, ни рождение, ни линии на руках тут ни при чем.

Все браки заключаются по указаниям астрологов — особенно в этой части света. Любой брак — фактически брак по расчету, и ни один в результате не удается, без исключений.

Путешествуя, я успел пожить во многих, очень многих семьях. Я останавливался в тысячах семей и везде, к моему удивлению, меня ждала одна и та же картина: каждая семья ссорилась.

Все дело в том, что еще не найден верный способ подбирать подходящие пары. Но если мужчина и женщина выросли с пониманием обеих своих внутренних сторон, то ничего подобного не потребуется: каждый сам найдет себе своего мужчину и свою женщину.

Нет смысла рассчитывать браки. Брак по расчету — просто подделка и обман. И вы всю жизнь будете обманывать собственных же детей, ввергая их в страдания, в несчастье, заставляя их бороться с миром, но при этом улыбаться ему во весь рот... они не понимают, что происходит с ними в душе. Каждому кажется, что остальные вокруг живут прекрасно, но на самом деле все вы в одной рубашке.

Твой вопрос очень важен. Ты говоришь, что когда твоя любовь восстала, твоя мужественность оказалась поверженной, разбитой вдребезги. Неожиданно для тебя в тебе заговорила твоя женская сторона. Проявились все женские качества: мягкость, красота, музыкальность, поэтичность... не мешай им и не волнуйся. То, что в тебе низверглось, не есть настоящая твоя мужественность. Разбился мужчина, выращенный обществом. Стоит тебе раскрыть твою женскую сторону, как очень скоро ты обнаружишь рядом с ней своего подлинного мужчину, который не может низвергнуться, который не может разбиться о землю. То, что разбилось, было навязано.

Люди говорят тебе, что мужчина должен быть таким-то и таким-то, но никого не волнует, гуманно это или нет. Когда подступят слезы, начни плакать, рыдай во весь голос, и ты с удивлением обнаружишь, что это рыдает твоя женская сторона. И затем внезапно на тебя накатит огромная сила, и это уже будет не женская, а мужская энергия. Слезы вычистят всю грязь, которую общество вылило на тебя.

Словом, то, что упало и разбилось, рассыпалось, не было твоей сущностью. Это была твоя псевдосущность, навязанная тебе со стороны, говорившая тебе, что надо быть таким-то, что мужчина должен вести себя так, а женщина должна вести себя эдак. Но никто не вглядывался в твое естество, никто не считался с твоей целостностью.

Все вы слышали, что современная хирургия научилась превращать мужчину в женщину, а женщину — в мужчину. Но если бы эти обе стороны не присутствовали в вас, то хирургия была бы бессильна. В вас есть обе стороны: одна видна на поверхности, другая прячется в глубине. Хирургическим способом можно поменять их местами. Наружу выйдет прятавшаяся часть, а та, что была очевидна раньше, теперь скроется из виду. Это простая операция.

Среди моих саньясинов есть ведущий специалист по пластической хирургии по имени Лиладхар. Он сменил пол многим людям. И он мучился, этично ли он поступал, так что он обратился ко мне.

Я сказал ему: «Ты не делаешь ничего плохого. Если мужчине надоело быть мужчиной, ему нужно дать попробовать стать женщиной. Если женщине надоело быть женщиной, то ей нужно дать попробовать стать мужчиной. И если такое возможно в этой жизни, то зачем же ждать смерти?»

Я разговаривал со многим детьми, которые еще помнили свои предыдущие жизни, и я подметил одну интересную деталь: каждый мальчик, с которым я говорил, в прошлой жизни помнил себя женщиной, а каждая девочка помнила себя мужчиной.

В этом прослеживалась закономерность, и я понял, что каждый мужчина под конец жизни устает быть мужчиной, и ему начинает казаться, что женщины получают от жизни больше удовольствия. И, с другой стороны, каждая женщина тоже устает быть женщиной, и все потому, что никто не видит внутренних сторон других людей, видят лишь внешнее.

Есть такая суфийская притча...

Один мистик был очень несчастен. Целыми днями он молился. Однажды он сказал Богу:

— Я никогда ничего у тебя не просил. Я думал, ты сам догадаешься, но, похоже, ты даже не смотришь в мою сторону. Так что я прямо тебе скажу, что я, по всей видимости, самый несчастный человек в мире, но мне не нужно, чтобы ты забрал у меня все мои несчастья. Я только хочу поменяться ими с кем-нибудь. Я готов в любой момент. Мог бы ты мне помочь?

Той же ночью ему приснился сон, что будто бы Бог созвал весь город и приказал каждому собрать свои несчастья в мешок и принести их в мечеть. Мистик удивился, решив: «Должно быть, он услышал мою молитву». Он быстренько собрал все свои несчастья, засунул их в мешок и побежал к мечети. Но, выйдя на улицу, он с удивлением обнаружил, что у остальных горожан мешки гораздо больше, чем у него. Его мешок оказался самым маленьким!

Он подумал: «Боже мой, какая неприятность. Вот уж не ждал, что все эти люди скрывают столько несчастий. Они еле волочат свои мешки!» Он же легко нес свой мешочек на плече. «Все это какая-то глупость, — досадовал он. — Теперь мне придется поменять мои несчастья на какие-нибудь из этих...». — Он огляделся вокруг: все остальные мешки были гораздо больших размеров. Под их тяжестью людям едва хватало сил дотащиться к мечети.

В конце концов, когда все собрались, Бог сказал:

— Развесьте свои мешки вокруг мечети. Я погашу свет, и тогда вы все возьмете тот мешок, который захотите. Каждый волен брать что угодно, какое угодно несчастье.

И прежде чем свет погас, мистик устремился к своему мешку. И удивительно, что не он один бежал к собственному мешку — каждый спешил к своим же несчастьям.

«Странно», — подумал он и спросил соседей:

— Куда вы несетесь? Ради чего такая спешка?

— По крайней мере, нам известно, что в наших мешках, — ответили соседи. — Мы все жизнь живем с этими несчастьями и уже попривыкли к ним. Да какое там — мы так давно с ними знакомы, что не можем без них. Мы приспособились... А поди узнай, что в чужом мешке? Так хоть не придется заново привыкать к новым неприятностям. Кому это нужно?

И все без исключения уцепились каждый за свой мешок, чтобы в темноте никто ничего не утащил. Никто не был готов меняться, каждый остался при своем. И Бог сказал:

— Похоже, что нет надобности выключать свет. Расходитесь по домам. Вы сделали ваш выбор.

И каждый был неизмеримо счастлив, каждый был рад, что унес обратно свой же мешок.

Мистик проснулся с улыбкой на лице и сказал себе: «Этот великолепный сон раскрыл мне глаза: ты видишь лица, но не знаешь, что скрывается за ними... какие страдания, какие муки».

Так и случается, что в предсмертные минуты каждый хочет стать той неизвестной частью себя, которую сам же всегда подавлял. Если бы человек был знаком с обеими своими сторонами, то, умирая, не желал бы превратиться в мужчину или, наоборот, в женщину — он желал бы чего-то большего, более высокого, большего сознания, медитации. Человек бы попросил: «Теперь мне нужен свет, потому что я так долго жил в неведении. Я хочу жить в свете и сознании». Если бы человек знал обе свои стороны, то в предсмертную минуту он бы сказал: «Достаточно. Я знаю, что такое быть мужчиной, знаю, что такое быть женщиной. Я был обоими и совершенно доволен. Теперь я хочу идти дальше, за пределы мужественности и женственности». И это и есть состояние просветления...

Поэтому не волнуйся. Все, что падает и разбивается, тебе не принадлежит. Позволь расти твоей женской половине, и скоро ты увидишь, как растет и твоя мужественность. Плати им обоим равным уважением, пусть они будут в согласии. Тогда впервые в жизни ты станешь личностью, индивидом. В этом и есть изначальное значение слова «индивид»: «неразделенный».

Индивид-мужчина, любящий индивида-женщину, ощутит совершенно новый вкус любви. Это будет не просто физическая, физиологическая любовь — в ней будет нечто духовное. Любовь будет расти к духовности. Тогда влюбленные помогут друг другу приблизиться к духовности, они станут попутчиками в своем паломничестве к божественному.

Вопрос второй:

Мой возлюбленный мастер,

Пожалуйста, прими мою любовь.

Возлюбленный мастер, если человек плачет, то обычно это означает, что он печален, но твои санъясины плачут от счастья. Расскажи нам о слезах.

Слезы обладают собственным языком. Язык этот таков: все, что нельзя высказать словами, изливается через слезы. Слезы появятся, если ваша боль чрезмерна. Слезы появятся, если вы глубоко влюблены. Слезы появятся, если вы в абсолютной тишине.

Слезы могут появиться в самых разных ситуациях, но каждый раз будет кое-что общее: с вами будет происходить нечто такое, что нельзя высказать словами.

Дети рыдают, потому что им хочется, чтобы родители выполнили те их требования, которые высказать словами они не решаются. Они боятся, что ответ будет отрицательным. Они не могут облечь свои требования в слова, потому что им не хочется быть отвергнутыми, им не хочется быть проигнорированными.

На их глазах выступают слезы, и родители понимают эти слезы лучше любых слов. И слезы становятся мостом общения. Родители становятся более мягкими, внимательными, открытыми... они хотят разобраться в причине, хотят понять, чего хотят их дети: «Почему ты плачешь?»

Теперь вытянуть из родителей согласие гораздо проще.

Иногда саньясины плачут — но этим они ничего от меня не требуют. Их слезы — это слезы благодарности. Бывают такие вещи, о которых очень трудно говорить. Более того, разговоры о таких вещах кажутся кощунственными.

Если вы и в самом деле любите кого-то, сказать «я люблю тебя» очень сложно, потому что слово «любовь» настолько мало, а само чувство настолько велико, что когда вы слышите, как говорите «я люблю тебя», вы испытываете разочарование — вы вовсе не это имели в виду. Ваше чувство живо, огромно, а слово «любовь» — мертвая пустышка. В нем нет дыхания, в нем нет сердцебиения. В вашей любви есть целостность, но слово «любовь» не несет в себе никакой целостности. Слезы становятся вашим языком, выражающим все невыразимое.

В слезах есть красота, поэзия... бессловесность, песня сердца, которую услышать можно лишь другим сердцем.

Слезы саньясинов не требовательны. Это слезы благодарности за то, что уже обретено.

Вопрос третий:

Возлюбленный мастер,

Не поговоришь ли ты на тему женского освобождения на примере твоего собственного видения коммуны?

Нет никакого женского или мужского освобождения. Женское освобождение — это также и мужское освобождение. Это может звучать необычно, но если смотреть в корень, то все будет очень даже понятно. Есть одна фундаментальная истина: нельзя никого сделать рабом и при этом самому не стать рабом своего раба.

Рабство всегда обоюдно.

Может оказаться так, что хозяин находится в большем рабстве, нежели его раб. Хозяин во всем начинает зависеть от него. И второе: порабощая кого-либо, вы навлекаете на себя беду, потому что ваш раб будет ненавидеть вас всю оставшуюся жизнь. Он может демонстрировать любовь, может показывать почтение, но все это лишь маски. В глубине души он весь кипит от гнева и ненависти.

Мужчина поработил женщину, но поймите, о чем я вам говорю, поймите суть. Загляните под каблук любой жены...

В одной небольшой школе учитель загадывал своим ученикам загадки:

— Знаете ли вы, кто выходит из дома в одном виде, а возвращается в другом?

Внезапно один мальчик стал отчаянно трясти рукой. Учитель спросил его:

— В чем дело? Ты что, уже догадался?

— Да все это знают, просто боятся сказать. А я скажу. Это мой отец. Когда выходит из дома, он как лев, а когда идет обратно, то похож на крысу. У всех мальчишек отцы такие же, только они боятся сказать. А мне по барабану, потому что мои родичи без конца ругаются, и на меня у них времени нет. Я делаю что хочу и хожу куда хочу.

Отчего женщина становится сварливой? Это не природное качество. Почему женщина без конца ворчит на мужа? Это вовсе не естественно. Это месть, это женский способ отомстить. Вы унизили ее до рабского состояния. Вы забрали у нее все ее свободу, сделав ее вашей собственностью.

Когда моя сестра выходила замуж, я сказал моему отцу:

— Если на свадьбе я услышу слово «каньядан», «передача дочери в дар», то ты меня больше не увидишь. Можешь тогда считать, что я умер.

Отец сказал:

— Но что здесь такого? Так говорили веками.

— Мне наплевать на века, — сказал я, — меня лишь волнует значение этого слова. Можно дарить вещи, можно дарить деньги — но нельзя дарить людей! Я этого не допущу, даже если жених с гостями повернет обратно. Пусть катятся к черту!

Отец сказал:

— Я так и думал, что ты выкинешь какой-нибудь номер, но такое мне и в страшном сне не приснилось бы! Слышишь музыку? — это идет жених, приближаются гости, а ты вдруг просишь меня не говорить «каньядан»! Но ведь брамин сам скажет: «Где отец? Пусть придет и исполнит каньядан».

На это я сказал:

— Прежде чем предупреждать тебя, я уже договорился со священником.

А священник этот жил рядом с моим домом, в самом конце очень узенькой улочки. Прямо посередине нее, в переулке, росло огромное нимовое дерево, и я по всему городку пустил слух, будто в этом дереве живут духи. Брамин очень напугался, потому что, чтобы попасть домой, ему нужно было проходить мимо этого дерева. Поскольку он жил в последнем доме на улице, то, кроме него, туда никто никогда ходил. Он спросил меня:

— Это все правда?

— Хотите сами узнать? — сказал я. — Я знаком с этими духами, потому что давно живу здесь...

И однажды я подшутил над ним...

Каждый раз он чуть ли не бежал мимо этого дерева. Повернув с главной улицы, он тут же пускался вприпрыжку, бормоча себе под нос: «Харе Кришна, Харе Рама, Харе Кришна, Харе Рама...», полагая, что это поможет ему избежать встречи с духами. И только он успел начать свои причитания, как я сделал свое дело.

Не было ничего сложного. Он возвращался к себе домой не то со службы, не то со свадьбы, когда на часах было уже десять вечера, на улице темно, хоть глаз выколи... У меня был барабан и большая простыня. Когда он подбежал к дереву, я накинул на него простыню, чтобы он ничего не увидел, поколотил немного по барабану, а затем кинул барабан прямо в него. Он совсем растерялся и изо всех ног побежал обратно к главной улице. И так получилось, что барабан сел ему прямо на голову. Я и не думал, что так выйдет: его голова полностью спряталась под барабаном, и из-под него торчала простыня, накрывшая все тело. Когда он выбежал на дорогу, люди шарахались от него в стороны, думая, что это настоящий дух! И он начал кричать: «Я брамин! Я живу в конце улицы! Я не дух! На меня напали духи!»

Я не видел другого способа подчинить его. И с тех пор он был очень вежлив и почтителен со мной. О чем бы я его ни просил, он неизменно говорил: «Да, я все сделаю».

И вот я сказал ему:

— Моя сестра выходит замуж. Я хочу, чтобы вы не произносили слово «каньядан», потому что людей не дарят. Это не подарок — как человек может стать подарком? Если вы произнесете слово «каньядан», то домой вы больше не попадете, помните об этом... Духи будут преследовать вас каждый день.

— Я все сделаю, — испугался он, — но, пожалуйста, не надо больше простынь, не надо больше барабанов!

И я сказал моему отцу:

— Он сам не захочет произносить это слово.

С самых первых дней брака мы обращаем женщину в рабство. Естественно, что в ней будет накапливаться злоба, и миллионы замужних женщин — ведь женщины составляют половину человечества... Половина человечества попусту тратит жизнь на кухне, в уборке, в заботе о детях — и все это нелегкий труд. Целый день женщина ждет, когда ее муж скажет что-нибудь ласковое, что-нибудь приятное. Но у мужа своих проблем по горло: начальник наседает, работа недоделана, коллеги нажимают, чтобы быстрее все заканчивал. Он трудится в поте лица, ничего не успевает и приносит работу на дом. И глядя, как муж возвращается вечером со своими бумагами, жена понимает, что ее дом превращается в офис. Она не выдерживает, бросается на него... ее жизнь разрушена.

Целый день проведен в готовке и заботе о детях. И жена надеялась, что вечером придет ее муж и у них будет немного времени на любовь, а он является с мешком работы. Разумеется, она бесится, швыряет ему в лицо его бумаги. Пока он ужинает, она укоряет его за то, за это... не позволяя ему нормально поесть.

Один человек увидел вывеску в ресторане: «Загляните к нам и будьте как дома!» Он зашел и занял столик. Тут же подбежала официантка:

— Что бы вы пожелали?

— Сперва принесите мне прохладного чаю, — сказал он.

— Прохладного чаю? — удивилась официантка. — Если желаете, конечно.

— Из еды: пожалуйста, подгоревший чапати, потом овощи, но только так, чтобы глаза слезились от перца... я проверю. А на закуску — сядьте напротив и ворчите!

— Вы же пришли в ресторан! — возмутилась официантка.

— А как же ваше объявление снаружи?! — сказал посетитель. — Только так я буду как дома.

И в таком «доме» живет каждый. И вы еще называете это жизнью?

Начальство на работе изводит мужчину, дети и соседи дома изводят женщину — и когда муж возвращается... Оба расстроены, и оба начинают ссориться по любому поводу, спорить обо всем на свете, и вот уже полетели первые тарелки. Жена бьет мужа подушкой, он кричит на нее, пытаясь утихомирить — что скажут соседи? Дети могут проснуться... Но как долго можно сохранять спокойствие?

Освобождение мужчины возможно только вместе с освобождением женщины. Женщина должна быть образована, должна иметь экономическую независимость, должна быть работающим членом семьи, не должна зависеть от своего мужа. Женщина должна обрести равную с мужчиной свободу в обществе. У женщины должно оставаться время на творчество, на музыку, на рисование, на чтение, на писательство. И тогда, ко всеобщему изумлению, от ее занудства, от ее сварливости не останется и следа, потому что это всего лишь энергия, которая будет перенаправлена на творчество.

Прежде чем порицать женщину, встаньте на нее место на двадцать четыре часа. Сначала приготовьте обед — и тогда говорите! Я, по крайней мере, знаю, что не могу даже чай заварить. Для меня чудо уже само приготовление чапати.

А потом еще забота о детях, об этих сущих дьяволах! — либо вы убьете их, либо прикончите себя! И так двадцать четыре часа в сутки! И у детей есть свои способы доставать вас: весь день они будут спать, чтобы потом ночью никому не давать покоя. Сначала они заявляют, что им хочется в туалет, и вы как-то собираетесь и ведете их в туалет. Но вот уже через пять минут они будят вас снова — теперь им надо попить... Они спали весь день, и теперь им не до сна. И, понятное дело, вы силой пытаетесь заставить их спать, но сон нельзя навязать.

И ребенок продолжает будить вас снова и снова, пока вы наконец не хватаете его за горло и не говорите: «Это последний раз: либо ты, либо я — решай! Оба мы не можем одновременно находиться в этой кровати!»

Поэтому совершенно естественно, что женщина становится сварливой, нервной и вспыльчивой. И ведь очевидно, что она не хочет быть такой. Она швыряет в вас подушку, но вы же видите — подушка никогда не попадает в цель. Дело не в том, что она не может ударить вас — она просто не хочет. Но ей нужно вывести свой гнев. Она никогда не станет бросать в вас ничего тяжелого, что повредило бы ваши глаза или набило бы вам шишку... никогда. А подушка, даже если и ударит, то вреда от нее будет немного.

И если вы пронаблюдаете, то увидите, что женщина бьет лишь старые тарелки — она просто давно хотела избавиться от них! Они уже и так были либо склеены, либо сколоты. Это все негодные, неиспользуемые тарелки. И женщина осторожна, потому что кого она иначе поранит?

Но раз гнев есть, то его нужно излить. Если только направить его в сторону созидания... и возможно это только если мужчина и женщина освободят себя друг от друга.

Движение за освобождение должно касаться не только женщин, но также и мужчин. Они должны освободиться вместе, потому что оба они находятся в рабстве. Это взаимная зависимость. Кто-то один не может стать свободным: либо свободу обретут оба, либо никто вообще.

Но женщины, борющиеся за освобождение, еще не осознали этого. Тут требуется замена психологии.

Институт брака следует распустить. Люди должны перестать жить по закону и начать жить исключительно по любви. Проблема лишь в детях. И я вижу ее разрешение в превращении каждой небольшой деревни в коммуну. Более крупные деревни пусть разделятся на две — три коммуны, крупные города — на десятки коммун, и каждая коммуна будет отвечать за своих детей.

Каждый член коммуны должен будет отдать часть себя ради здоровья детей, ради их образования, ради их блага. Дети смогут приходить к родителям, но, в основном, они будут жить в общежитиях и не будут принадлежать кому-то отдельно, не будут принадлежать семьям. И тогда исчезнут все проблемы. Если два человека вдруг поймут, что их любовь себя исчерпала, то для них больше не будет нужды оставаться вместе — это было бы ужасно и отвратительно.

Как только вам становится ясно, что любви больше нет, говорите друг другу «прощай» с чувством благодарности и признательности за все счастливые мгновения, что вы провели вместе под одной крышей. Вы навсегда сохраните в своем сердце эти прекрасные мгновения. Что поделать: это выше ваших сил. Любовь как время года — она приходит и она уходит. До тех пор, пока она здесь — это хорошо, замечательно, прекрасно. Но когда она уже ушла, а вы все еще продолжаете цепляться за ее труп, то сами потихоньку мертвеете.

Только из-за детей прежнее общество решило, что вы должны навсегда оставаться вместе — ведь их нужно растить, иначе что с ними станет?

Очевидное решение состоит в том, чтобы каждая коммуна численностью в тысячу, две тысячи человек — если это две тысячи пар, то четыре тысячи человек, — возьмет на себя всю ответственность за своих детей. И коммуна способна заботиться о детях более ответственно и более внимательно. За ними будут присматривать более образованные воспитатели, лечить хорошие врачи, учить понимающие учителя. И дети не будут расти испорченными, какими они являются сейчас.

У них будет более широкое видение вещей, чем у наших детей. Видение наших детей очень узко, потому что они прикреплены к своим семьям. Пять — семь человек составляют весь их мир.

Однажды случилась такая история...

Рядом с моим домом стоял храм, а между храмом и домом лежала земля, которую отец хотел отсудить себе. Но на самом деле земля принадлежала храму. Все дело было в букве закона и в тонких нюансах.

Я сказал отцу:

— Если ты пойдешь судиться с храмом — я-то сам к храму отношения никакого не имею — но если ты пойдешь судиться с храмом, то я выступлю против тебя, потому что ты собираешься сыграть на юридической оплошности. Эта земля не твоя, и ты это знаешь. И не только я выступлю против тебя. Я уже уговорил твоего отца, моего деда. Он пойдет со мной, потому что меня они могут и не послушать. — А мне тогда было всего десять лет. — Они могут не обратить на меня внимания, так что я убедил деда. Он пойдет в суд вместе со мной. Так что два поколения с обеих сторон встанут против тебя. Решать тебе.

— Ты говорил с моим отцом? — спросил он.

— Конечно, — ответил я. — Потому что здесь все очевидно. Земля не принадлежит нам. Просто в документах храма не указано, что она находится на его территории. Но не надо строить для себя выгоду на чужих ошибках.

— Никогда еще не слышал, чтобы сын шел в суд против собственного отца.

— Я предан не семье, — сказал я. — Я предан истине. Если ты на стороне истины, то я с тобой, но в этом случае я не могу быть с тобой.

Семейные дети вынуждены становиться преданными своей семье. И тогда им все равно, честна их семья, справедлива или нет — они просто борются за нее. Люди продолжают бороться из поколения в поколение.

Одно из семейств по соседству с нами много поколений подряд считалось врагом нашего семейства. Я был первым, кто переступил порог их дома...

Хозяин был в ужасе. Он спросил:

— Куда это ты идешь?

Я ответил:

— Я иду к вашей семье с дружественным посланием. Я не знаю людей, которые поссорили наши семьи. Я знаю только моего деда, знаю, как его зовут, еще знаю, как зовут его отца. И все, больше я не знаю ничего. Но эта ссора продолжается в течение десяти поколений. Сколько поколений помните вы? Назовете ли вы имена ваших предков? Можете ли сказать, кто начал всю эту глупость? И мы почему-то не разговариваем друг с другом. Я пришел установить дружбу. Сегодня я пригласил себя к вам на обед.

— Удивительно, но, кажется, ты прав, — сказал сосед. — Что ж, заходи, будь гостем. Но спросил ли ты твоего отца?

— Незачем его спрашивать, — ответил я. — Я делаю все, что считаю нужным, и только затем ставлю его в известность. И тогда он выражает свое мнение. Но это уже не важно, раз я сделал, что хотел сделать. Я знаю, он закричит на меня: «Почему ты не спросил меня?» Но это уж мои проблемы, вам о них незачем волноваться.

И все они были безумно счастливы. Их дети были рады больше всех, потому что им все это было совершенно непонятно. Мы живем напротив, видим друг друга каждый день, но почему-то не можем заговаривать с ними, а они не могут заговаривать с нами. Мы ходим в ту же самую школу, но никогда не общаемся — мы враги. И никто не знает почему. Так что дети были очень рады, у них был праздник.

Когда мой отец вернулся домой, ему рассказали, что я отправился в тот дом и не выхожу оттуда уже почти два часа. Он возмутился:

— Невозможный ребенок. Десять поколений мы не разговариваем друг с другом. Теперь же он нарушил все рамки приличия. Пусть только явится.

Когда я вернулся домой, он закричал:

— Почему ты не спросил моего разрешения?!

— Просто я хотел туда пойти, — ответил я. — Можешь сокрушаться сколько хочешь. Я знаю, что ты все равно бы сказал «нет», тогда какой был смысл спрашивать? Но я не сделал ничего дурного. Я лишь начал прекрасную дружбу, и я и для тебя открыл дверь. Я пригласил нашего соседа и его детей завтра к нам на обед.

— Что?! — взревел мой отец.

— Ты слышал. Я отобедал у них — я пригласил себя к ним в гости. Чем же, по-твоему, я должен им ответить? По меньшей мере, я должен ответить им подобной взаимностью.

— Боже всемогущий! — застонал отец. — Тогда меня здесь завтра не будет.

— Еще как будет, — сказал я. — Тебе придется остаться здесь и принять их, потому что вся эта ссора — чистой воды идиотизм: она длится десять поколений, но даже не известно, кто был прав, а кто виноват. Те идиоты давно умерли. Почему же только из-за того, что мы происходим от этих мертвых идиотов, мы должны до сих пор за них цепляться?

Семья берет на себя очень узкие обязательства в отношении очень узкой группы людей. Коммуна же освобождает вас от всяких обязательств вообще. Все психологи согласны в том, что если детей освободить от их семей, то девяносто процентов всех психических расстройств станут делом прошлого. Вам покажется удивительным, но это связанные вещи.

Девяносто процентов умственных заболеваний исчезнут, если дети перестанут быть частью семьи, потому что именно от семьи происходят все неприятности. Семья делает детей христианами, индуистами, мусульманами, буддистами, навязывает им коммунизм, социализм, создает в них верования, разделяющие их от остальных людей. И почти с самого начала каждый мальчик несет в своем сердце образ своей матери, а каждая девочка — образ своего отца. И всю жизнь выросшая девочка будет искать мужа, который бы соответствовал образу ее отца — но это невозможно. Всю свою жизнь возмужавший мальчик будет искать в женщине соответствие образу своей матери.

Его мать — самая совершенная из всех известных ему женщин. Жена не должна ни в чем ей уступать. Но ваша жена пришла к вам не для того, чтобы становиться вашей матерью, а вы — не для того, чтобы выполнять роль ее отца. Но от всех этих образов можно избавиться только если дети будут жить вместе — не в семье, но под попечительством всей коммуны. В их сознании не будет никаких образов, и они не станут требовать от жены быть такой-то, а от мужа вести себя так-то... и тысячи ссор закончатся, даже не начавшись.

У семьи нет будущего. Будущее есть у коммуны, и только коммуна сделает вас настолько свободными, что брак перестанет быть обязательным. Два человека решают жить вместе — они живут вместе. Они решают разойтись — они расходятся. Закон не вмешивается. Ни правительство, ни общество не суют свои носы в их дела. Это касается только этих двух человек! И они делают вклад в коммуну, чтобы коммуна заботилась об их детях. Делают свой вклад даже бездетные члены коммуны, потому что дети принадлежат каждому. Ощущение пространства... коммуна любит каждого ребенка... Каждый человек возраста отца становится ребенку дядей, каждая женщина возраста его матери становится ему тетей. Так мы даем ребенку более широкий, более богатый опыт. И чем богаче будет его опыт, тем более разносторонним человеком он вырастет.

Освобождение мужчины нужно не меньше, чем освобождение женщины. И они оба должны объединиться, чтобы найти свою свободу. Незачем ссорится, ведь то, что выходит из ссоры, несет в себе ее уродство.

Освобождение должно происходить от понимания. Пусть разумные мужчины и женщины всего мира соберутся вместе и попытаются разобраться в своих проблемах и найти их решение. И лично я не вижу здесь большого числа проблем. Их можно пересчитать по пальцам — и все их запросто можно решить.

Последний вопрос...

Вопрос четвертый:

Возлюбленный мастер,

Я благодарю тебя за твое прекрасное пребывание среди нас. Я благодарю тебя за то, что ты не один из этих тиртханкаров или аватаров, которые настолько далеки от простых смертных, что остается лишь благоговеть перед ними и служить им на расстоянии.

Ты учишь нас быть благодарными существованию за все, что оно дает нам. Но как быть благодарным тем, кто не имеет в себе подобного понимания? Особенно тем, кто выступает против тебя и старается свести все твои усилия на нет? Скажи что-нибудь по этому поводу.

Существование очень сострадательно. Оно не безразлично, оно не просто зритель. Но вы должны постичь глубинную суть вещей. Вот, например, вы любите меня — и любите за то, что я не спаситель, или пророк, или какой-то там бог, а простой человек вроде вас самих. Вас беспокоит, что некоторые люди выступают против меня — но не надо об этом волноваться. Таковы пути существования.

На каждое утверждение у существования всегда найдется обратное утверждение. Только в таком случае что-либо вообще может иметь значение. Если никто не будет противостоять мне, то от всех моих слов будет мало проку. Поэтому я хочу, чтобы число любящих меня людей было равно числу моих противников — и существование хочет того же, наделяя их равными силами, равной численностью, не оставляя безразличным ни одного человека: либо он мой друг, либо он мой враг.

И я благодарен обоим, потому что оба помогают мне. Друг помогает в одном, враг помогает в другом. Просто загляните чуть поглубже: противоположности дополняют друг друга. Мои недоброжелатели тоже помогают — и, надо сказать, более ощутимо, нежели соратники. Мои друзья могут молчать в своей любви, в своем покое, в своей медитации, но врагам не сидится спокойно.

Они говорят обо мне дни и ночи напролет, они видят меня во сне, они поносят меня вслух, не заботясь о том, слушают их или нет. Мои враги — это мои рекламные агенты.

Хорошо, Арун?

Загрузка...