Современная датская новелла

Мировая слава _{Перевод А. Сергеева}

Нас было только двое в трамвае — мой сосед и я, и мы скучали, я во всяком случае. Но квартал, по которому мы проезжали, совсем и не располагал к веселью. Это была одна из тех грустных, прозаических окраин, которые рождают мечтателей и фантазеров.

Сосед мой был самый обыкновенный человек, если судить по виду. Среднего роста, средней полноты, среднего ума, средних лет. Он был немного похож на меня самого, и я решил, что, как индивид, он совсем не интересен. Но мне пришлось изменить свое мнение, когда он неожиданно сообщил:

— Наконец-то я понял, как прославиться на весь мир.

Я остолбенел. И не потому, что он заговорил со мной, не представившись — я ведь не швед, — и не потому, что передо мной, кажется, был сумасшедший, — ведь и среди моих знакомых есть такие. Нет, я остолбенел, потому что… Впрочем, лучше мне помолчать. Слишком много у меня недругов, не стоит мне раскрывать тайны своей души. Я немного успокоился и сказал:

— Забавно. И как же вы собираетесь это сделать?

— Дело в том, что я готовлю цирковой номер, — ответил он, — а, как известно, великие цирковые номера всегда завоевывали мировую славу.

Я кивнул.

— Вы правы. Грок, братья Ривельс, Баггесен…

Мой спутник продолжал.

— Я готовлю феноменальный номер, — сказал он. — Вот сейчас я сидел и думал. Теперь мне ясно все в деталях, и если вам интересно…

— Еще бы.

— Но вы, конечно, не злоупотребите моим доверием?..

— Ну, что вы! Фокусов я не краду.

— Так слушайте… Сначала выходят два помощника с реквизитом. Они в ливреях. Я много думал, в каких ливреях: в красных или зеленых, но все же склоняюсь к тому, что они должны быть в зеленых. Красный цвет — это слишком избито. Так вот, темно-зеленые ливреи с золотыми галунами.

— Очень эффектно, — вставил я. Мне хотелось показать, что я внимательно слушаю его.

— Реквизит, — продолжал он деловито, — состоит из стола, аквариума, десятка золотых рыбок и десятка головастиков. Золотые рыбки и головастики — в аквариуме из пластмассы, чтобы он не разбился. Придется, наверное, заказать в Америке.

Служители вносят стол, аквариум стоит на столе, а рыбки и головастики резвятся в аквариуме.

Установив стол в центре манежа, помощники уходят.

— Не помню, сказал ли я, что в аквариуме должна быть также и вода, но вы, наверное, и сами догадались.

Я кивнул. Конечно, догадался.

— Потом выхожу я.

Правда, мне еще не совсем ясно, в чем я буду, во фраке или в обычном костюме. Все же думаю, что остановлюсь на костюме. Да, костюм чуть поновей, чем этот. — Он взглянул на измятые жилетку и брюки. — Но ничего особенно дорогого или слишком нарядного. Представляете, как это ошеломит — слава, богатство и такая скромность в одежде.

На остановке мой сосед смолк: видимо, он боялся, что кондуктор проникнет в его великий замысел.

С передней площадки в вагон поднялся рабочий, и мы снова тронулись.

— Я кланяюсь, — продолжал мой попутчик, — с достоинством, но учтиво. И номер начинается. Оркестр затихает. Понимаете? Почти весь номер должен идти в тишине. Тогда зрители сразу почувствуют: это нечто невиданное!

Я опускаю руку в воду, вылавливаю головастика, маленького, невинного головастика, и бросаю его вверх. Под купол цирка. И он исчезает.

— Исчезает? — перебил я с неподдельным изумлением.

— Да. Становится невидимым. Растворяется в воздухе. Тогда я хватаю золотую рыбку и — вверх. Представляете, как все уставятся?!

— Еще бы, — сказал я. — Вытаращат глаза. Я-то знаю, как реагируют зрители. Они и рты разинут, чтобы лучше видеть.

— Головастик — золотая рыбка, головастик — золотая рыбка и так далее. До тех пор, пока все они не исчезнут под куполом.

Я осторожно спросил:

— Вы действуете внушением?

Но он не ответил на мой вопрос и продолжал:

— И вот очередь дошла до аквариума. Я беру его обеими руками и швыряю вверх. Он исчезает.

— И аквариум?!

— И аквариум.

— Но каким же образом?..

— Тут я хватаю стол. И — в воздух! Стол исчезает. Тает, словно в тумане. А публика сидит ни жива ни мертва. Был стол, и — пшик — нет его!

— Вот черт…

— Я кланяюсь. Учтиво, но с достоинством. И ухожу.

— Уходите?

— Ну да. За кулисы. Музыка тем временем начинает играть что-то торжественное. Скорее всего какой-нибудь гимн. Музыканты могут играть довольно долго. Ничего, что зрители в замешательстве, а может, даже несколько раздражены. Тем сильнее будет эффект в конце. При последних тактах появляются помощники, они несут большую круглую лохань и ставят ее точно на то место, где стоял стол.

Затем они наполняют лохань водой. Я думаю, тут лучше воспользоваться шлангом, ведрами носить слишком долго. Потом все уходят, музыка прекращается, и снова появляюсь я. Кланяюсь. Учтиво, но с достоинством. На арену выходит шталмейстер. На четырех языках он объявляет, что зрителям будет продемонстрировано величайшее чудо циркового искусства! Как все это произойдет, он объяснить не может — это тайна великого артиста. До сих пор никто не смог проникнуть в нее. И никто не знает, что это — гениальный фокус или загадка природы. Шталмейстер уходит. Я немного выжидаю, до тех пор, пока в цирке не воцарится мертвая тишина. И тогда, ничуть не смущаясь, подхожу к лохани, бросаю взгляд вверх под купол и легонько хлопаю в ладоши. В лохань плюхается головастик. Зрители пока еще молчат. Они сомневаются, действительно ли они видели все это. Снова хлопок, и золотая рыбка, блеснув, словно молния, уже плавает в воде. И так я хлопаю до тех пор, пока все головастики и все золотые рыбки не шлепнутся в лохань. Потом я хлопаю два раза — вниз несется аквариум; три раза — стол.

Я кланяюсь… Вы слышите аплодисменты?..

— Слышу, слышу. Это колоссально!

— Ну как, прославит меня этот фокус на весь мир? Как вы считаете?

— Еще как прославит! В этом нет никакого сомнения. Вы затмите самого Чаплина! Но как, собственно, вы собираетесь это сделать?

— Да, вот именно, — произнес он с сомнением в голосе, — я как раз сидел и думал, как мне это сделать? И надо сказать, я еще не совсем понял как, — тут лицо его вдруг прояснилось, — но я пойму и прославлюсь на весь мир.

Я снова был потрясен. У меня даже дыхание перехватило. Это же именно…

Впрочем, об этом я лучше тоже умолчу.

Я сошел на следующей остановке. На две остановки раньше, чем надо. И поплелся пешком по одной из тех грустных, прозаических окраин, которые рождают мечтателей и фантазеров. Рассказ моего попутчика расстроил и смутил меня. Так случается, говорят люди, когда встречаешь своего двойника.