Спасение

14

Данте

Я читаю свою проповедь, но мой разум расфокусирован. Я как зомби повторяю слова. И все, на чем я могу сосредоточиться, — это красивая лань в задней части церкви. Она старается не перехватывать мой взгляд и не отвлекать меня, но я бы отвлекся, даже если бы ее здесь не было.

Вспышки воспоминаний о прошлой ночи заполняют мой разум. Ее тело было связано и согнуто по моей воле. Ее девственная кровь покрывала мой член. Я никогда не видел ничего более прекрасного.

Я разрушил ее, а она наслаждалась каждой секундой.

Мои мысли поглощены ею. Я пытаюсь сосредоточиться на словах, которые произношу, на лицах моих прихожан, но не могу избавиться от воспоминаний о ее губах, о ее вкусе. То, как она покорилась мне и полностью отдалась. Она — наркотик, и я зависим от нее.

Она говорит, что с ней все в порядке и ей это нравится, но та часть меня, которая все еще цепляется за осколки хрупкой морали, которую я построил здесь, чувствует, что я запятнал ее. Осквернил что-то невинное.

И все же другая часть меня наслаждается этим. Та часть, которая тоскует по Мэдисон и жаждет ее прикосновений и подчинения. Я знаю, что должен чувствовать себя виноватым, особенно если учесть, что я нарушил свою клятву и лишил ее невинности. Но все, о чем я могу думать, — это о том, как в следующий раз она окажется подо мной, как в следующий раз я услышу, как она выкрикивает мое имя.

Я заканчиваю проповедь, и мой взгляд задерживается на ней, когда я покидаю кафедру. Прихожане начинают расходиться, их голоса сливаются в отдаленный гул. Мэдисон остается, ее бледно-голубые глаза полны огня, который, я надеюсь, никто больше не увидит.

Я стараюсь не смотреть на нее, пока остальные жители города уходят, потому что мы не должны вызывать подозрений. Однако сделанного не воротишь. В какой-то момент мне придется бросить работу священника и признаться ей в любви, но сейчас мне не нужно об этом думать.

Как только мы остаемся одни, я подхожу к ней.

— Ты была непослушной, не так ли, маленькая лань? — спрашиваю я, ненавидя, что, когда я проснулся утром, она уже ушла.

Она прикусывает губу.

— Что ты…

Я прижимаю ее к себе и обхватываю пальцами ее горло. — Не играй со мной в невежду. Ты сбежала, почему?

— Мне нужно было сделать кое-какие дела в коттедже, а сменной одежды не было, поэтому я ушла, когда меня с наименьшей вероятностью увидят.

Она пожевала губу.

— В конце концов, я не могла быть здесь, когда все… — она запнулась.

— Все пришли на воскресную мессу? — уточняю я.

Она кивает.

— Да.

Я провожу рукой по волосам.

— Все так хреново, да? — спрашиваю я, садясь на скамью. — Нам нужно решить, что делать дальше.

Мэдисон встает передо мной с дьявольским взглядом в глазах, а затем усаживается на меня.

— Я могу предложить несколько вариантов, отец.

— Черт, — я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что мы одни. — Любой может войти.

— Разве это не делает все более захватывающим?

— Какая теперь разница? Я все равно попаду в ад, — бормочу я, притягивая ее губы к своим и глубоко целуя.

Она стонет мне в рот, когда мой язык наталкивается на ее.

Я возился с пуговицами ее блузки.

— Давай сгорим вместе, — рычу я, разрывая ткань и рассыпая пуговицы по деревянному полу.

— Отец, — поддразнивает она, ее руки уже над подолом моей рубашки. Черная ткань вскоре присоединяется к ее блузке на полу. — Вы когда-нибудь делали это на святой земле?

С моих губ срывается горький смех.

— Если не считать того, что я дважды вылизывал твою киску здесь. Нет, маленькая лань, — признаюсь я, поднимая Мэдисон со своих колен, чтобы растегнуть ее юбку и стянуть ее с ног. — Но тогда мы уже прокляты, не так ли?

Мэдисон ухмыляется, ее пальцы ловко расстегивают мой ремень.

— Значит, нам больше нечего терять.

Как только ремень исчез, она одним движением стягивает с меня джинсы и трусы, глядя на мой член, как голодная волчица. Прежде чем я успеваю сказать хоть слово, она запрыгивает ко мне на колени и скользит своей скользкой киской по моему члену. Ее спина выгибается, и она стонет.

— Блять, да, — вздыхает она.

— Непослушная девочка, — вздыхаю я, хватая ее за волосы и откидывая голову назад. — Я все контролирую, — рычу я ей в ухо.

Она пытается пошевелиться, но я удерживаю ее на своем члене.

— Посмотри на меня, Мэдисон, — приказываю я.

Она открывает глаза, и огонь в них заставляет меня потерять контроль, когда я крепко хватаю ее за бедра и двигаю вверх и вниз по своему члену. Звуки ее стонов эхом отражаются от стен церкви, когда я трахаю ее в самом неподходящем месте, но от этого становится еще приятнее. Я всегда боролся со своей верой. И вот уже четыре года я живу во лжи. Наконец-то я снова чувствую себя свободным. Она позволила мне это почувствовать.

— Ты такая чертовски тугая, — прохрипел я, целуя ее шею. Я специально двигался медленно и нежно, зная, что это не то, чего она хочет. Она хочет грубости и боли.

Это испытание воли, битва между моей первобытной потребностью обладать ею, трахать ее жестко и быстро, и непреодолимым желанием дразнить ее до слез.

— Черт, — дышит она, играя сосками. — Мне нужно сильнее.

Я рычу, низко и по-звериному.

— Ты хочешь жестко, малышка?

Я выдавливаю из себя слова, мой голос наполнен неприкрытой потребностью.

— Хочешь, чтобы я трахнул тебя, как маленькую шлюшку, которой ты являешься?

Ее глаза расширяются от моих слов, ее пробирает дрожь, и я не могу сдержать ухмылку, которая появляется на моих губах. Ее реакция опьяняет.

Не говоря больше ни слова, я переворачиваю ее на спину, так что она оказывается на четвереньках на деревянной скамье. А затем я встаю и располагаюсь позади нее, сильно вдавливаясь в нее. Мои руки хватают ее за бедра, притягивая к себе.

— Ты такая грязная девчонка, — рычу я.

Каждый толчок моего члена в нее — жесткий, грубый, такой, как она хочет, такой, как ей чертовски нужно. Она стонет, кричит и умоляет о большем, и я подчиняюсь, отдаваясь зверю внутри, теряя себя в ней.

Все, кто проходил мимо или еще не ушел, могли нас слышать. Они могли слышать, как священник их города трахает самую красивую девушку в мире в святилище их святого здания. А я не могу найти в себе силы наплевать на это. Шлепки нашей кожи громким эхом разносятся по священному зданию.

— Вот моя хорошая девочка, — пыхчу я, мой голос — низкое рычание в ее ухе, когда я прижимаюсь грудью к ее спине. — Ты так хорошо принимаешь мой член. Ты такая чертовски тугая, такая идеальная. — Я вонзаюсь глубже, вызывая сладкий стон с ее губ. — Тебе ведь это нравится, правда?

Резкий вздох — это ее единственный ответ, когда она выгибает спину.

— Да, — стонет она. — Да, мне это нравится. Пожалуйста, дай мне еще.

Я ухмыляюсь.

— Вот так, детка, — рычу я, — стони для меня. Пусть это святое место услышит, как тебе хорошо, как ты любишь мой член внутри себя. — Я вхожу в нее снова и снова, ее стоны и мольбы заставляют меня двигаться сильнее. — Ты такая хорошая девочка. Такая идеальная для меня.

Она смотрит на меня через плечо с самым пьянящим выражением лица.

— Сильнее.

Ее просьба сделать это сильнее снова приводит меня в трепет. Она неопытна и в то же время так ненасытна. Я вонзаюсь в нее с такой силой, что на мгновение начинаю бояться, что она сломается. Но она принимает его, каждый дюйм, каждый толчок, с силой, не уступающей моей собственной.

— Ты невероятна, — рычу я, мой голос жесткий от накала страстей. — Моя идеальная маленькая лань.

Ее мышцы спазмируются вокруг моего члена. Я тянусь вниз, чтобы погладить ее клитор, и получаю шокированный вздох.

— Да! — кричит она, ее голос теряется в высоких потолках церкви, а тело бьется в конвульсиях экстаза.

Ее соки брызжут на мой член, ощущения настолько сильны, что сводят меня с ума. Ее мышцы сжимаются вокруг меня, доя меня, пока я продолжаю входить в нее. С последним, глубоким толчком я выхожу из нее.

— Прими все до капли, — рычу я, наполняя ее своей спермой. Я вколачиваюсь в нее еще долго после того, как израсходована каждая капля.

— Черт.

Я рухнул на нее, придавив ее своим весом к скамье.

— Что случилось? — спрашивает она, неловко ерзая под моим весом. Я отстраняюсь и оборачиваю вокруг нее свою священническую мантию, поднимаю ее на колени, сажусь на скамью и прижимаюсь губами к ее шее.

— Я был так одержим тобой, так сходил с ума от потребности, что мы не использовали защиту ни прошлой ночью, ни сейчас.

Глупой части меня нравится мысль о том, что она может забеременеть моим ребёнком.

Она качает головой.

— Все в порядке. Я чистая и принимаю таблетки.

Смесь разочарования и облегчения охватывает меня, и я киваю.

— Хорошо. — Я притягиваю ее лицо к себе и целую ее губы, проникая языком в ее рот. — Ты идеальна.

Она улыбается, прижимаясь ближе.

— И ты тоже.

Я не идеален. Я темный и ущербный, и я нарушил свою святую клятву в гребаной церкви в третий раз. Потому что я такой человек. Плохой до глубины души.